ВИКТОР
СОЛОМОН. Сколько?
ВИКТОР. Спасибо, я давно бросил. Так всё-таки сколько?
СОЛОМОН. Я смотрю, вы деловой человек.
ВИКТОР. Точно.
СОЛОМОН. Тем лучше. Тогда где у вас бумага? На право владения?
ВИКТОР. У меня нет… но…
СОЛОМОН. Другими словами, ни сестер ни братьев…
ВИКТОР. Брат у меня есть.
СОЛОМОН. Ага. И вы с ним в хороших отношениях? Это не потому что я вмешиваюсь, а знаете, эти семейки, где все друг от друга без ума, а стоит кому-то из родителей умереть, так сразу начинается: мне то, а мне вот это, и начинается такое!
ВИКТОР. Это не тот случай.
СОЛОМОН. Если бы речь шла об одной вещи, ну о двух, было бы ничего, но всё вместе и без бумаги…
ВИКТОР. Хорошо. Я возьму у него бумагу, не волнуйтесь.
СОЛОМОН. Определённо возьмите. Потому что даже самые тузы, вы не поверите, — юристы, профессора, звёзды экрана — да они готовы отдать адвокату полтысячи, только чтобы отсудить какой-нибудь грошовый книжный шкафчик, и всё потому что все, видите ли, хотят не упустить своё. Так что…
ВИКТОР. Я же сказал: бумагу принесу.
СОЛОМОН. Хорошо, сейчас и приступим.
ВИКТОР. Может, и так.
СОЛОМОН
ВИКТОР
СОЛОМОН. Я хочу сказать, что вы полицейский, а я торгую мебелью, и мы оба знаем что почём, и сейчас мне легче продать свой туберкулез, чем ваш «испанский якобизм».
ВИКТОР. Почему это? Стол ведь в отличном состоянии.
СОЛОМОН. Начальник, вы говорите то, что есть на самом деле, а о старой мебели так говорите нельзя. Не нравится стиль — и всё тут, да не только не нравится — терпеть не могут. То же самое и с тем буфетом, и с тем…
ВИКТОР. Ну нет, хотите, значит, снять пенки? Или все — или ничего — и давайте кончать. Я же предупреждал вас, что у меня целая обстановка.
СОЛОМОН. К чему всё-таки эта спешка? Поговорим спокойно — все и прояснится. Рим же строился не в один день?
ВИКТОР. Исключено.
СОЛОМОН
ВИКТОР. У меня здесь не магазин, да и дом-то ломают.
СОЛОМОН. Тем лучше! Значит, мы поймём друг друга и…
ВИКТОР. Может, оставлю три-четыре.
СОЛОМОН
ВИКТОР
СОЛОМОН. Зачем прослушивание? Я был с ними — Галлахером и Шином — в одной программе, может быть, в пятидесяти театрах.
ВИКТОР
СОЛОМОН. Актёром? Акробатом! У нас в семье все были акробатами.
ВИКТОР. Забавно — никогда не думал, что евреи бывают акробатами.
СОЛОМОН. А как же Иаков, он что, не боец был? С архангелом сражался!
Евреи были акробатами с начала мира. Я был тогда здоров как лошадь: алкоголь, женщины, что угодно, — только давай. Попробуй меня останови. Но жизнь остановила. Да, мой мальчик.
ВИКТОР
СОЛОМОН
ВИКТОР. Да, день ото дня. Слушайте, мистер Соломон, хочу, чтоб вы знали: я не очень общителен.
СОЛОМОН. Не очень.
ВИКТОР. Да, не очень. Я плохой бизнесмен и не слишком хороший собеседник. А потому назначайте цену — и конец. Идёт?
СОЛОМОН. Вы не хотите, чтобы мы были приятели?
ВИКТОР. Именно.
СОЛОМОН. Так мы не будем приятели.
ВИКТОР
СОЛОМОН. Да при чем тут британский флот! Год рождения — что там написано?
ВИКТОР. Восемнадцатый…
СОЛОМОН. Да, мой мальчик. Я уехал из России шестьдесят пять лет назад — мне было тогда двадцать четыре. Всю жизнь курил, пил и любил каждую, кто мне давала. Так какой же резон мне сейчас плутовать?
ВИКТОР. С каких это пор для этого нужен резон?
СОЛОМОН. Нет, таких как вы я ещё не встречал!
ВИКТОР. Встречали — и не таких. Так вы назовёте цену или…
СОЛОМОН
ВИКТОР
СОЛОМОН
ВИКТОР
СОЛОМОН. Так я работать не могу. Я слишком стар, чтобы слушать, как меня называют вором — стоит мне только открыть рот.
ВИКТОР. Кто вас так называл?
СОЛОМОН
ВИКТОР
СОЛОМОН. Мистер, мне вас жалко! О люди, что с вами происходит? Вы ещё хуже, чем моя дочь! Ничему ни свете не верите, ничего не уважаете — как вы живёте? Думаете, это по-умному? И так стараетесь, так усердствуете. Я дам вам один маленький совет: не верить ни во что — очень просто, а вот верить во что-то — много труднее. Это трудно. Но если этого не уметь, тогда вы, друг мой, пропащий человек!
ВИКТОР
СОЛОМОН. Нет-нет. У вас есть проблема, а вы даже не хотите меня выслушать!
ВИКТОР. Да я слушаю. Бога ради, чего вы хотите? На колени что ли мне встать?
СОЛОМОН
ВИКТОР
СОЛОМОН. А то, мой мальчик, что ширина двери спальни в современных домах тридцать дюймов, ну от силы тридцать два. А значит, его нельзя запихнуть.
ВИКТОР. А в старом доме?
СОЛОМОН
ВИКТОР. Что я, спросить не могу?
СОЛОМОН. Это то, что касается архитектуры. Послушайте.
ВИКТОР. А ваша точка зрения — купить это все за бесценок?
СОЛОМОН. Это вы так говорите — я этого не сказал. Стулья не бесценок, шифоньеры, кровать, арфа…
ВИКТОР
СОЛОМОН. Почему надо делать такой вывод?
ВИКТОР
СОЛОМОН
ВИКТОР. За двадцать восемь лет девятнадцать человек.
СОЛОМОН. Тогда что вы на меня так набросились?
ВИКТОР. Да потому что разговор обо всем кроме денег, и я так и не понял, за каким дьяволом вы сюда пришли.
СОЛОМОН
ВИКТОР. Прекрасно. Но я не виноват, что вижу, как с каждым вашим словом цена сползает все ниже и ниже.
СОЛОМОН
ВИКТОР
Что происходит? Что вас так взволновало?
СОЛОМОН. Извините, я не должен был приходить. Думал, будет несколько предметов, но…
ВИКТОР. Так зачем же вы пришли? Я ведь предупреждал, что здесь целый дом.
СОЛОМОН
ВИКТОР. Дьявольская история!
СОЛОМОН. Послушайте, ведь это для меня такой соблазн! Но…
ВИКТОР. Ладно, оставим это.
СОЛОМОН
ВИКТОР. Ой, вы или здесь или — туда!
СОЛОМОН. А вы знаете, куда мне? Вы же видите, эта мебель особенная, и когда рядовой покупатель ее увидит, он сразу же расстроится.
ВИКТОР. Соломон, опять вы за свое!
СОЛОМОН. Но я же с вами не торгуюсь.