Несколько выдержек из Низами. О кипчаках:
Царь на русов спешил и в своих переходахНи на суше покоя не знал, ни на водах.Не смыкал он очей – и, огнем обуян,Пересек он широкие степи славян.Там кыпчакских племен увидал он немало,Там лицо милых жен серебром заблистало.Были пламенны жены и были нежны,Были солнцем они и подобьем луны.Узкоглазые куколки сладостным ликомИ для ангелов были б соблазном великим.Что мужья им и братья! Вся прелесть их лицБез покрова – доступность открытых страниц.И безбрачное войско душой изнывало,Видя нежных, не знавших, что есть покрывало.И вскипел в юных душах мучительный жар,И объял всех бойцов нетерпенья пожар.О войне с русами:
Мир стал пышным павлином от румских знамен,К стану русов был царский шатер обращен.Стало ведомо русам, воинственным, смелым,Что пришел румский царь к их обширным пределам…Это – царь Искендер, и свиреп он, и смел!В сердце мира стрелой он ударить сумел…И, когда предводитель всех русов – КинталПред веленьями звезд неизбежными встал,Он семи племенам быть в указанном местеПриказал и убрал их, подобно невесте.И хазранов, буртасов, аланов притек,Словно бурное море, безмерный поток.От владений Ису до кыпчакских владенийСтепь оделась в кольчуги, в сверканья их звений.В бесконечность, казалось, все войско течет,И нельзя разузнать его точный подсчет.«Девятьсот видим тысяч, – промолвил в докладеСчетчик войска, – в одном только русском отряде»…И когда черный мрак отошел от очей,С двух сторон засверкали два взгорья мечей.Это шли не войска – два раскинулись моря.Войско каждое шло, мощью с недругом споря.Шли на бой – страшный бой тех далеких времен.И клубились над ними шелка их знамен…Краснолицые русы сверкали. ОниТак сверкали, как магов сверкают огни.Хазранийцы – направо, буртасов же слеваЯсно слышались возгласы, полные гнева.Были с крыльев исуйцы; предвестьем бедыЗамыкали все войско аланов ряды.Посреди встали русы. Сурова их дума:Им, как видно, не любо владычество Рума!С двух враждебных сторон копий вскинулся лес,Будто остов земли поднялся до небес…Долго в схватке никто стать счастливым не мог,Долго счастье ничье сбито не было с ног…Кто бесстрашен, коль с ним ратоборствует рус? —вопрошает Низами, оправдывая то, что Александр Великий дрогнул.
Схвачен страхом —ведь рок стал к войскам его строгим,И румийцам полечь суждено будет многим, —Молвил мудрому тот, кто был горд и велик:«От меня мое счастье отводит свой лик.Лишь невзгоды пошлет мне рука небосвода.Для чего я тяжелого жаждал похода!Если беды на мир свой направят набег,Даже баловни мира отпрянут от нег.Мой окончен поход! Начат был он задаром!Ведь в году только раз лев становится ярым.Мне походы невмочь! Мне постыли они!И в походе на Рус мои кончатся дни!».После этих строк как-то неубедительно выглядит «поэтическая победа» Александра:
Искендер новой славой увенчанным стал,Испытал пораженье могучий Кинтал.И когда от вина цвета розы вспотелиРозы царских ланит и в росе заблестели,Шаха русов позвал вождь всех воинских силИ на месте почетном его усадил.Вдел он в ухо Кинтала серьгу. «Миновала, —Он сказал, – наша распря; ценю я Кинтала».Пленных всех он избавить велел от оковИ, призвав, одарил; был всегда он таковВ одиночку ли тешиться счастьем и миром![41, с. 362–422]На севере к Александру за помощью обратились местные племена:
«Милосердный и щедрый, будь милостив к нам —К просветленным своим и покорным сынам.За грядой этих гор, за грядою высокойСтрашный край растянулся равниной широкой.Там народ по названью Яджудж. Словно мы,Он породы людской, но исчадием тьмыТы сочтешь его сам. Словно волки когтистыЭти дивы; свирепы они и плечисты.Их тела в волосах от макушки до пятВсе лицо в волосах. Эти джинны вопятИ рычат, рвут зубами и режут клыками.Их косматые лапы не схожи с руками.На врагов они толпами яростно мчат.Их алмазные когти пронзают булат.Только спят да едят сонмы всех этих злобных.Каждый тысячу там порождает подобных…Царь, яджуджи на нас нападают порой.Грабит наши жилища их яростный рой.Угоняет овец пышнорунного стада,Всю сжирают еду. Нет с клыкастыми слада!Хоть бегут от волков без оглядки стада,Их пугает сильней эта песья орда.Чтоб избегнуть их гнета, их лютой расправы,Убиенья, угона в их дикие травы,Словно птицы, от зверя взлетевшие ввысь,На гранит этих гор мы от них взобрались.Нету сил у безмозглого злого народаВвысь взобраться. Но вот твоего мы приходаДождались. Отврати от покорных напасть!Дай, о царь, пред тобой с благодарностью пасть!»И, проведав, что лапы любого яджуджаОпрокинут слонов многомощного Уджа,Царь воздвиг свой железный, невиданный вал,Чтоб до Судного дня он в веках пребывал…[41, с. 661–663].Впрочем, о строительстве железной стены против яджуджей и маджуджей лучше написал Фирдоуси:
На гору взглянуть повелитель пришел,Владеющих знаньем с собою привел.Доставить велит венценосный мудрецТяжелые молоты, медь и свинец,И гяджа, и леса, и камня – всего,Что нужно для замыслов смелых его.И вот в изобилии все припасли,И промыслы в должную ясность пришли.Клич брошен повсюду, и с разных сторонВсе те, кто в работах таких искушен:Кузнец, камнетес, что сноровкой богат, —На помощь деянью благому спешат.Собравшись, умельцы за дело взялись,И вскоре две мощных стены поднялись.Сравнялись с горою они вышинойИ в добрых сто рашей они толщиной.Слой в локоть железа, слой угля над ним,Заложена медь меж одним и другим,И сера слоями под каждым лежит —Ум царский нередко находкой дивит!Вот так слой за слоем росли две стены,И вскоре горе они стали равны…Нефть с маслом смешать поспешили затемИ стены той смесью облили затем.И нового угля меж тем подвезли,На стены насыпали и подожгли.Немедля владыка зовет кузнецов,Огонь раздувают в сто тысяч мехов;Их шум устрашающий слышен в горахИ пламенем звезды повергнуты в страх.Немалое время работают в лад,И стены все жарче и жарче горят.За медью железа расплавился слой,Смешались и сплавились между собой.От страшных Яджуджей-Маджуджей странаОтныне на веки веков спасена.Весь край Искандеровой славной стенойБыл так огражден от напасти лихой…[66, с. 69–70]Согласно Восточной традиции, Александр в конце маршрута вышел в море и посетил Гиперборею. В «Романе об Александре Македонском» по русской рукописи XV века, называемом «Сербской Александрией», об этом говорится совершенно однозначно: «И покидая их, спросил: „Что впереди находится?“. Они ответили: „Ничего иного, кроме Макарийских островов в океан-море, где люди блаженные живут, которые называются нагомудрецами, так как совлекли с себя все страсти“» [3, с. 108]. «И дошли до Океана-реки, и увидели острова блаженных, которые отстояли от берега на двадцать поприщ…
Когда Александр пошел вглубь острова, один из блаженных встретил его и сказал: „…Иди в глубину острова, и приведу тебя к старейшине нашему, Иванту, он и расскажет тебе все о жизни твоей и о смерти твоей, и обо всех других поведает тебе правду“ …И сказал ему Александр: „Радуйся, Ивант, учитель рахманский… Расскажи мне, что находится впереди“. Рассказал ему Ивант: „Море это, в котором находятся многочисленные острова наши, называется Океан, и всю землю он омывает, и все реки впадают в него. По ту сторону его гора, которую ты видишь, плодами различными украшена, она у вас Эдемом зовется, тут господь бог Саваоф, землю сотворив, рай создал, на востоке, в Эдеме, и тут поселил Адама, праотца нашего“» [3, с. 109, 111].
Для древних греков и римлян острова Блаженных служили синонимом Гипербореи, в которой в сферическом храме хранились величайшие знания, накопленные с глубочайшей древности. Историк и географ I в. до н. э. Диодор Сицилийский писал, что некоторые греки посещали этот таинственный храм и оставляли в нем богатые дары с эллинскими надписями. Жрецы в этом храме все свое время посвящали занятиям литературой, естествознанием и философией. Один из героев Плутарха сообщил, что приобрел там «столь большие познания в астрономии, до каких только может дойти человек, изучавший астрономию».
Античные источники
На какие же источники опирается историческая наука? Известно, что многие ветераны Восточного похода оформили свои воспоминания в виде мемуаров. Прежде всего, необходимо упомянуть племянника Аристотеля Каллисфена, принимавшего участие в походе в качестве придворного историографа. Свои сообщения, основывавшиеся на военных отчетах штаба, он посылал в Грецию небольшими частями по мере их написания; там они сразу же выходили в виде отдельных книг. Каллисфен успел описать поход лишь до боев на Яксарте, позже был осужден как заговорщик и скончался в застенке.
Записки о виденном и слышанном оставили, прежде всего, царский телохранитель и полководец Птолемей, сын Лага, будущий царь Египта, флотоводец Неарх, архитектор Аристобул из Кассандрии, царский кормчий Онесикрит и распорядитель двора Харет из Митилены. Кроме них Плутарх упоминает такие имена авторов мемуаров: Аристоксен, Поликтит, Антиген, Истр, Антиклид, Филон Фиванский, Филипп из Теангелы, Гекатей Эретрийский, Филипп Халкидский и Дурид Самосский. В распоряжении некоторых из этих авторов имелись дневники похода (эфемериды) и многочисленные письма самого Александра и участников похода.
К сожалению, ни одна из работ перечисленных авторов не сохранилась до нашего времени. Они известны потомкам в пересказах более поздних историков. Сохранились пять основных античных исторических произведений об Александре. Наиболее раннее (I в. до н. э.) принадлежит Диодору Сицилийскому, это «Историческая библиотека» в 40 книгах. XVII книга целиком посвящена походу Александра [23]. Известный английский исследователь В. Тарн высказал предположение, что Диодор кроме Аристобула, Неарха и Онесикрита опирался на какое-то анонимное сочинение грека, служившего наемником в персидском войске.
На рубеже нашей эры, во времена Августа, Помпей Трог также составил обширное сочинение по всеобщей истории в 44 книгах. Оно сохранилось в кратком изложении, принадлежащем писателю II или III в. Марку Юниану Юстину. В XI и XII книгах содержится история Александра [75].
Особым доверием современных историков пользуется Флавий Арриан, живший во II в. Считается, что Арриан следовал древним образцам классической греческой историографии, подражая при этом знаменитому «Анабасису» Ксенофонта, опирался на Птолемея и Аристобула и стремился дать объективное и выверенное изложение фактов [8].
Плутарх писал во II в., но не исторический труд, а биографию Александра. Он подчеркивал, что «ничтожный поступок, слово или шутка лучше обнаруживают характер человека, чем битвы, в которых гибнут десятки тысяч, руководство огромными армиями».
На латинском языке единственное сохранившееся литературное произведение принадлежит Квинту Курцию Руфу (I в.) [30, 31, 32]. Оно соединяет в себе особенности как исторического, так и биографического жанра. В качестве источников Курций Руф упоминает Птолемея, Клитарха и Тимегена (Тимеген – александрийский грек времен Августа).
«Суммируя все сказанное, надо признать, что, несмотря на отрывочность находящихся в нашем распоряжении источников, до нас все же дошло достаточно сведений об Александре. Благодаря тем произведениям, которые дошли до нас, мы имеем возможность проследить поход Александра во всех подробностях» [70, с. 99]. При этом Шахермайр признается: «нашим основным источником, относящимся ко времени императоров, является „Анабасис“ Арриана».
Еще при жизни соратников Александра Птолемея и Аристобула, одновременно с написанием ими своих мемуаров, в Александрии появился труд Клитарха «Об Александре» в 12 книгах. Отец Клитарха Динон был сочинителем персидской истории, что служит объяснением взгляду Клитарха на события как бы с персидской стороны, поскольку он нередко путает правый и левый фланги. Судя по отзывам древних писателей, книга Клитарха была более похожа на роман, чем на строгое историческое повествование. Считается, что в ней было много фантастического. Слабым местом работы Клитарха является то, что он не был непосредственным участником похода. Но достоинство его книги состоит в том, что она суммировала устные рассказы ветеранов. Десятки тысяч участников похода принесли в Александрию, Грецию и Македонию знания о восточных странах, в которых они побывали. Их рассказы несли мало информации о диспозиции войск, но подробно характеризовали климат, орографию, особенности жилищ и быта восточных народов. Именно в рассказах ветеранов ярко характеризовались лютые морозы и глубокие снега на Инде, отсутствие дневного света в «Стране Мрака» и бесконечные трудности войны с народом, который греки называли спорами или порами. Именно устные рассказы лежат в основе поэтической традиции, противостоящей позиции историков.
Критика Арриана
Историки поделили античных авторов на серьезных и несерьезных. Самый серьезный для них Арриан, ему вполне можно доверять. Самый несерьезный для историков – Квинт Курций Руф – якобы привирает напропалую.
Я берусь доказать, что Арриану нельзя доверять в самом главном – в последовательности изложения событий.
Все исследователи Восточного похода Александра признают, что знаковым событием в его ходе было убийство Клита. О нем пишут Арриан, Плутарх, Юстин, Курций Руф.
Клит, по прозвищу «Черный», был известным военачальником, он служил еще отцу Александра Филиппу. Его сестра Ланика была кормилицей Александра, говорят, он ее очень любил. Клит командовал царской илой (царским кавалерийским эскадроном) и поэтому в бою почти всегда сражался рядом с Александром. В битве при Гранике он спас жизнь Александру: «на македонского царя сзади наскочил с кинжалом Спитридат, но подоспевший Клит отрубил персу правую руку» [15, с. 119].
Весной 328 г. до н. э. на пиру в честь бога Диониса в Самарканде Александр собственноручно по пьяному делу убил Клита. Клит только что получил повышение – был назначен сатрапом Бактрии. Возможно, он этим «повышением» был крайне недоволен, так как отлучался от армии. Возможно, он, как и многие другие македоняне, был недоволен тем, что Александр все более делался восточным деспотом, отдаляясь от друзей, где все были равны, и от македонской и греческой демократии. Так или иначе, но, когда на пиру греки начали подшучивать над македонским корпусом, потерпевшим поражение при Политимете, Клит счел необходимым защитить честь погибших товарищей. Курций Руф так описывает это событие: «Недостойно во вражеской стране, среди варваров смеяться над македонянами, которые и в беде выше греческих шутов». Александр поспешил уязвить Клита: «Сам себя изобличает тот, кто называет трусость бедой». Клит возразил: «Не этой ли трусости, отпрыск богов, обязан ты своим спасением в тот час, когда ты уже повернулся спиной к персидским мечам? Только кровь македонян и эти вот рубцы сделали тебя, Александр, тем, чем ты являешься сейчас, когда напрашиваешься в сыновья Аммону и отрекаешься от твоего отца Филиппа. Царю, конечно, незачем стесняться, пусть он говорит, что вздумается, но пусть знает, что не стоит ему приглашать к своему столу свободных и привыкших к свободным речам людей. Ему лучше жить среди варваров и рабов, которые будут падать ниц перед его персидским поясом и персидской одеждой».
Слово за слово, ссора все круче, царь метнул в Клита яблоко, потянулся за кинжалом. Приближенные убрали его, тогда Александр приказал трубачу дать сигнал общей тревоги. Тот медлил, Александр бросился его избивать. Тем временем друзья увели Клита от греха подальше, но пьяному море по колено, и Клит вернулся через другой вход. Тогда Александр выхватил копье у стражника и пронзил им Клита.
Говорят, Александр сильно переживал собственноручное убийство близкого человека, даже хотел уколоться тем же копьем. Три дня ничего не ел и не показывался из своей палатки. Диодор, правда, по-иному показывает Александра в этой позорной для него ситуации. Но я хочу высветить совсем другой аспект этого события. Дело в том, что «убитый» Клит отправился вместе с Александром в Индию, участвовал там в боевых действиях в качестве командира царского эскадрона, и Арриан трижды упоминает его в своем дальнейшем повествовании. Вот эти цитаты: «Из Бактрии в конце весны (327 года. – Н. Н.) Александр с войском пошел на индов. Переправившись за десять дней через Кавказ, он пришел в Александрию, город, основанный им в земле паропамисадов во время его первого похода в Бактрию… затем он повернул к Кофену… Тут он разделил свое войско: Гефестиона и Пердикку он послал в землю певкелаотов, к реке Инду, дав им отряды Горгия, Клита и Мелеагра…» [8, IV, 3, 5, 7]
Готовясь к битве при Гидаспе с индийским царем Пором (начало лета 326 г. до н. э.), «Александр отобрал с собой агему „друзей“, гиппархию Гефестиона, Пердикки и Деметрия, конных бактрийцев, согдиан и скифов, даев, верховых лучников, щитоносцев из фаланги, отряды Клита и Кена, лучников и агриан и тайком пошел с ними далекой от берега дорогой, чтобы незаметно добраться до острова и до горы, откуда он решил переправляться» [8, V, 12, 2].
На Гидаспе же, близ устья Акесина, воюя с независимым индийским племенем маллов, Александр вновь использует Клита: «Как только пехота подошла, он отправил Пердикку с его гиппархией, гиппархией Клита и с агрианами к другому городу маллов, куда сбежалось множество местных индов» [8, VI, 6, 4].
В приведенных цитатах Клит упоминается как командир конного отряда (гиппархия – это конница), более того, при Гидаспе Клит находится рядом с царем, как начальник царского эскадрона. Нет сомнения, что это «тот самый Клит».
Другие античные авторы, в частности Юстин, также упоминали того самого Клита в числе живых и здоровых «после Самарканда» и после возвращения с Инда. «Александр уволил со службы еще 11 тысяч ветеранов. Из друзей Александра получили увольнение старики: Полиперхонт, Клит, Горгий, Полидам, Аммад, Антиген. Во главе уволенных был поставлен Кратер, которому было приказано управлять македонянами вместо Антипатра, а Антипатра Александр вызвал к себе на место Кратера с пополнением из новобранцев. Возвращающимся на родину было положено такое же жалованье, как и находящимся в действующей армии. Пока все это происходило, умер один из друзей Александра – Гефестион» [75, XII, 12, 5–11]. Как известно, Гефестион умер в 324 г. до н. э. в Экбатанах.
Поскольку убитый ранее Клит не мог принимать участие в индийском походе, мы можем сделать обоснованный вывод: последовательность событий у Арриана безбожно перепутана. На самом деле Александр после сплава по Инду и боев с индийцами на этой реке заходил в Самарканд, где и убил Клита (если он осуществил это злодейство именно в Самарканде). Кстати, Клит и сорвался, возможно, потому, что все войско готовилось к возвращению на родину, а ему Александр уготовил должность сатрапа на чужбине. Вот всегда уравновешенный старый воин и не выдержал. Да и у Александра нервы были на пределе, ведь он только что погубил цвет своего войска – три его четверти.
Но это все психология. А как же относиться к Арриану? Да и к другим античным авторам? Ответ прост: относиться с предельной осторожностью, поскольку нарушено самое главное – последовательность событий.
Арриан и сам признается, что ему все равно, где и когда происходили те или иные события: «Тут, мне кажется, не следует умолчать об одном прекраснейшем поступке Александра, все равно, был ли совершен он здесь или еще раньше в земле паропамисадов, как рассказывают некоторые. Войско шло по песку среди палящего зноя; надо было дойти до воды, а идти было далеко. Александр, томимый жаждой, с великим трудом шел впереди войска пешком, как и остальные солдаты: легче ведь переносить трудности, если все страдают одинаково. В это время несколько вооруженных солдат, ушедших в поисках воды от войска в сторону, нашли в неглубоком овраге маленькую лужу с застоявшейся и плохой водой. Без труда набрав ее, они поспешили к Александру, неся ее как подлинное сокровище. Вблизи от него они перелили эту воду в шлем и поднесли ее Александру. Он взял ее, поблагодарил принесших и вылил воду на глазах у всех. Это придало войску столько сил, словно вода, вылитая Александром, оказалась питьем для всех» [8, VI, 1–3].
Но ведь если столь небрежно компоновать эпизоды, можно получить любую последовательность, какая заблагорассудится. Так, по-видимому, и была написана каноническая история индийской части Восточного похода Александра.
Предельно четко описывая диспозиции войск в сражениях, победительную тактику Александра, детальные цифры потерь, Арриан крайне небрежен в географических описаниях. Достаточно сказать, что более чем двух тысячекилометровый путь от Гиркании до Инда занимает у него абзац в шесть строк, два-три упоминания покоренных перед этим народов буквально одним словом. Так он упоминает ариев, зарангов и аримаспов, а весь остальной довольно объемный текст посвящает описанию наказания заговорщиков. «Покончив с этим, он пошел в Бактрию на Бесса, подчинив себе по пути дрангов и гадросов. Подчинил он и арахотов; сатрапом же у них поставил Менона. Он дошел до земли индов, живущих по соседству с арахотами». И далее совершенно меланхолически Арриан добавляет: «Войско истомилось, проходя по этим землям: лежал глубокий снег и не хватало еды» [8, III, 28, 1].
Напоминаю, что это была зима 330/329 гг. до н. э. Согласно общепризнанной версии истории Александра, до похода на Индию оставалось еще два года. И Арриан в последующем тексте делает вид, что Александр на Инде еще не был. Но проговаривается Курций Руф, предоставляя слово самому Александру перед штурмом Согдийской скалы в 328 г до н. э.
Воодушевляя своих воинов перед броском на скалу, Александр напоминает им о совместных победах и преодоленных трудностях похода. В числе трудностей он говорит о холодах Индии. Тем самым он недвусмысленно заявляет, что и он сам, и его войско в Индии уже были: «Царь усмирил и остальные области. Оставалась одна скала, занятая согдийцем Аримазом с 30 000 воинов, собравших туда заранее продовольствие, которого бы хватило для такого числа людей на целых два года. Скала поднимается в вышину на 30, а в окружности имеет 150 стадиев. Отовсюду она обрывистая и крутая, для подъема есть лишь очень узкая тропа. На половине высоты есть в ней пещера с узким и темным входом; затем он постепенно расширяется, а в глубине имеется обширное убежище. Почти повсюду в пещере выступают источники, воды которых, соединившись, текут потоком по горным склонам. Царь, увидев неприступность этого места, сначала решил оттуда уйти; однако затем в нем загорелась страсть преодолеть и природу. Прежде чем испытать случайности осады, он послал к варварам сына Артабаза Кофа предложить им сдать скалу. Ответ Аримаза, который полагался на свою позицию, был полон дерзких слов, под конец он даже спрашивает, не умеет ли Александр летать. Эти слова, переданные царю, столь задели его за живое, что, созвав лиц, с которыми он обычно совещался, он сообщает им о дерзости варвара, насмехающегося над тем, что у них нет крыльев; он добавил, что в ближайшую ночь он заставит Аримаза поверить, что македонцы умеют и летать. „Приведите ко мне, – сказал он, – каждый из своего отряда, триста самых ловких юношей, которые привыкли дома гонять стада по тропам и непроходимым скалам“. Те быстро привели к нему юношей, отличавшихся ловкостью и энергией. Царь, глядя на них, сказал: „С вами, юноши и мои сверстники, я преодолел укрепления прежде непобедимых городов, прошел через горные хребты, заваленные вечным снегом, проник в теснины Киликии, претерпел, не поддаваясь усталости, холода Индии“» [31, 6, 11, 1–8].
Кроме того, Арриан «грешен» тем, что подчас совершенно недвусмысленно смотрит на Индию с востока. Так в своем труде, специально посвященном Индии, он говорит: «Местности за рекой Индом к западу, вплоть до реки Кофена, заселяют индийские племена астакены и ассакены. Но они ростом не так велики, как те, которые живут по сю сторону Инда… В стране ассакенов есть большой город Массака, где сосредотачивается и все управление этой ассакийской землей. Есть и другой город Пейкелатис, тоже большой, расположенный неподалеку от Инда. Вот кто живет по ту сторону Инда, к западу, вплоть до реки Кофен» [7, с. 230–263].
Обычно, когда мы подходим к реке, то этим берегом называем тот, на котором стоим, а тем берегом, той стороной – противоположный берег. Александр подходил к Инду с запада, следовательно, и «эта сторона» для него была западная, а не восточная. Как для Арриана «своим» стал восточный «берег турецкий» – загадка. Не исключено, что в какой-то момент Александр подходил к Инду с востока. Возможно, этот взгляд на Инд с востока обусловлен тем, что Александр, согласно Страбону, пересекал некие горы с севера на юг, оставляя Индию справа, то есть на западе. Эта особенность похода Александра будет рассмотрена ниже.
По сути, мы имеем дело с набором отдельных эпизодов, произвольно сложенных в определенную картину. Это можно уподобить складыванию мозаики из разноцветных камушков или осколков стекла. Один художник может сложить из этих камушков сцену баталии, другой, снова смешав их в кучу, сложить из них горный пейзаж, третий – любовную сцену.
Имея перед собой набор отдельных эпизодов, мы вправе делать попытки эти эпизоды выстраивать более правдоподобным образом. Именно так поступали Арриан, Диодор, Курций Руф, Плутарх, Помпей Трог по отношению к текстам Птолемея, Харета, Онесикрита, Неарха, Аристобула.
Однако есть еще один путь – бесконечно сравнивать между собой дошедшие до нас античные тексты, выискивать в них противоречия, как у самих древних авторов, так и между разными авторским текстами, пытаясь определить, какой же из авторов ближе к правде. Повторюсь, историки традиционно отдавали предпочтение Арриану, но, по-видимому, они в нем ошибались.
У Арриана и Курция Руфа есть одно важное разночтение. Речь идет об описании эпизода, когда в мучительном переходе через раскаленную пустыню воины поднесли Александру кубок или шлем воды, а царь благородно отказался. Курций Руф поместил этот эпизод в среднеазиатскую часть похода в момент приближения к Оксу, а Арриан – в завершающую часть похода, когда Александр выводил свое войско из устья Инда в Вавилон. Кто прав? Чисто формально – Руф, поскольку в Средней Азии Александр, несомненно, был, Окс (Амударью), несомненно, переходил. Из анализов текста Арриана также вытекает правота Руфа, поскольку путь по пустыне после устья Инда, возможно, является искусственной вставкой, ведь «после Инда», согласно Арриану, Александр в Самарканде убил Клита. Следовательно, никакого перехода через пустыню из устья Инда в Вавилон просто не было.
На самом деле противоречий между разными авторами очень много. Вот, например, Арриан указывает, что Александр отослал Кратера в Карманию с Инда: «Кратера же с отрядами Аттала, Мелеагра и Антигена, с находившимися тут лучниками, „друзьями“ и прочими македонцами, уже не годными для военной службы (они отправлялись в Македонию), послал через землю арахотов и зарангов в Карманию и поручил ему вести слонов» [8, VI, 17, 3].
Юстин же утверждает, что в Македонию через Вавилон был отправлен не Кратер, а Полиперхонт: «Спасшись в конце концов из такого отчаянного положения (имеется в виду тяжелое ранение Александра маллами. – Н. Н.), Александр отправил в Вавилон войско под начальством Полиперхонта, а сам с отрядом избранных воинов, сев на корабли, поплыл вдоль берегов Океана» [75, 10, 1].
Курций Руф доказывает правоту Юстина, утверждая, что Кратер не в Македонию был отправлен, а вдоль реки: «Затем царь приказывает Кратеру вести сухопутное войско на близком расстоянии от реки, по которой сам задумал спуститься; он посадил своих обычных спутников на корабли и повез вниз по реке в пределы маллов. Оттуда он приходит к сильному индийскому племени сабаракам, которое управлялось властью народа, а не царей» [31, IX, 8, 3].
В огонь противоречия между Кратером с одной стороны и Юстином и Руфом с другой «подлил масла» Страбон, да еще как подлил! Приводя в своей «Географии» рассказы участников похода Александра, Страбон пишет: «Было обнародовано какое-то письмо Кратера к его матери, Аристопатре, в котором, кроме многих других невероятных известий, не согласующихся ни с одним источником, содержится рассказ о том, что Александр дошел до Ганга. Кратер утверждает, что сам видел эту реку и огромных речных животных на ней; величина реки – в смысле ширины и глубины – скорее далека от достоверности, чем близка к ней. Действительно, все достаточно единодушны в том, что Ганг – самая большая река из известных нам в трех частях света…» [59, с. 653].
Издревле Страбон известен своей непримиримой недоверчивостью. Подчас она была неоправданной: достаточно вспомнить, как он обсмеял Питея из Массалии, описавшего Крайний север, на котором он побывал. Но в данном случае скепсис Страбона по отношению к Кратеру, очевидно, оправдан. Достаточно взглянуть на карту Индостана, чтобы увидеть, как далеко друг от друга расположены устья Инда и Ганга. К тому же в античных источниках относительно похода Александра говорилось однозначно, что из устья Инда он отправился, имея океан слева. Кроме того, Страбон опирался, скорее всего, на того из спутников Александра, на кого опирался и Арриан, то есть Кратер ведь был отправлен с Инда в Македонию и не мог быть спутником Александра, даже если того каким-то волшебным ветром занесло бы в устье Ганга.
На самом деле Александр вместе с Кратером мог попасть в устье Ганга, если Гангом называлась Ангара, в которую впадал Енисей (Акесин). Размеры Енисейской губы столь велики, что Страбон, никогда не видевший такого и даже не слыхавший о таком, засомневался. А то, что в Енисейский залив часто заходят косатки, так это все знают, кроме Страбона.
Новое прочтение Страбона
Необходимость нового прочтения античных авторов диктуется тем, что некоторые тексты разными учеными переведены с древнегреческого на русский совершенно по-разному. Это, например, касается перевода одного очень важного отрывка из «Географии» Страбона. В 26-м параграфе XV книги Страбон описывает переход через горы Паропамис и нападение на Индию. Мне довелось познакомиться с двумя переводами этого отрывка. Первый, опубликованный в 1879 г, принадлежит проф. Ф. Г. Мищенко, перепечатан в 1953 г. составителем сборника М. С. Боднарским [6, с. 167]. Второй перевод опубликован через 11 лет проф. Г. А. Стратановским [59, с. 649].
Вот перевод Мищенко: «Александр вступил в местности, соседние с Индией, через землю арианов; оставляя Индию вправо, он перешел Паропамис с северной стороны и Бактриану (по-видимому, здесь опечатка и читать надо – в Бактриану. – Н. Н.) и только после того, как покорил все подвластные персам земли и даже больше, только тогда направился он в Индию, о которой рассказывали ему многие лица, хотя и неясно. Перешедши те же самые горы, только кратчайшими путями, он возвратился назад, оставивши Индию влево, потом немедленно повернул к ней, к западным границам ее и к реке Кофе и к Хоаспе… Александр перешел Кофу и покорил всю горную область, насколько она простирается в западном направлении».
Вот перевод Стратановского: «Александр приблизился к Индии через Ариану; оставив Индию вправо, он перешел Паропамис в северные области и в Бактриану. Покорив там все земли, подвластные персам (и даже еще больше), он впервые устремился тогда на Индию, так как многие из его спутников описывали ему эту страну, хотя и неясно. Таким образом, он возвратился, перевалив через те же самые горы, другим, более коротким путем, имея Индию слева; затем он тотчас повернул на Индию, к ее западным границам и рекам Кофе и Хоаспу… Александр перешел реку Кофу и начал покорение горной области, которая обращена к востоку».
Не правда ли, это две большие разницы – переходить горы с северной стороны (подразумевается: с севера на юг) или в северные области (подразумевается: из южной области в северную)? Где же правда? Ответ можно прочесть у Страбона в описании Арианы. «Ариана на востоке ограничена Индом, на юге – Великим Морем, на севере – горой Паропамисом и следующими за ними горами вплоть до Каспийских ворот. Впрочем, название Арианы распространяется на часть Персии и Мидии, а также на северные части стран бактрийцев и согдийцев. Ведь эти народности говорят почти на одном языке только с незначительными отступлениями» [59, XV, 2, 8].
Вот это пояснение, данное Страбоном, все расставляет на свои места и относительно формы и размеров Арианы, и относительно направления движения Александра, при переходе через обозначенные горы. Во-первых, если Ариана – это область, где люди разных стран говорили на одном языке, то Ариана – это понятие не географическое, а лингвистическое. А во-вторых, коль скоро северная часть Бактрии называлась Арианой, то Александр проник в северные области Бактрии именно через эту Ариану, а не через Ариану в Персии, Мидии или Согде. Получается, что путь его через горы лежал с севера на юг. Следовательно, Ф. Г. Мищенко, переводивший Страбона в последней четверти XIX века, был точнее.
Не менее интересен вопрос: в западном или восточном направлении от Кофы воевал Александр, решительно повернув к Индии? Ведь если река Кофа – это река Кабул, как считают историки, то идти от Кабула на запад и стремиться при этом в Индию – чистейшая нелепица.
При этом следует заметить, что переходить горы с севера на юг, оставляя Индию справа, можно только в том случае, если речь идет о другой Индии, расположенной не на Индостанском полуострове. Такое описание вполне применимо к Индии в верховьях Оби, если горы Паропамис – это Саяно-Алтай, который Александр переходил с севера на юг по так называемой «дороге Чингисхана», пересекающей Западный Саян по левому берегу Енисея. Английский путешественник Д. Каррутерс так описал эту дорогу: «Между Джакульской долиной и рекой Кемчиком мы нашли хорошо сооруженную большую дорогу, шириной в шесть ярдов, поднятую над уровнем окружающей ее степи, с канавами по обеим ее сторонам. Полотно этой дороги было так же ровно и так же хорошо укатано, как и на любой английской большой дороге. Проходящие караваны, которые обычно оставляют позади себя ряды глубоких параллельно тянувшихся небольших впадин, образуемых ногами лошадей или верблюдов, следующих обычно друг за другом гуськом, на поверхности этой дороги не оставляли никакого следа. Она тянется с прямолинейностью былых римских дорог между двумя вышеупомянутыми пунктами, на протяжении приблизительно 50 миль». Г. Е. Грум-Гржимайло называл эту дорогу «несокрушимым временем шоссе». «Эта дорога, – писал С. Р. Минцлов, – должна быть той самой, о которой говорит Геродот, называя ее великим скифским путем, начинающимся от Ольвии и ведущим к подножию снеговых гор (Алтай)» [24, с. 5].
Западный Саян «дорога Чингисхана» пересекает левым берегом Енисея и представляет собой здесь мощеную диким камнем кочевую тропу. Тем не менее эта дорога была известна древним китайцам и называлась ими «дорогой цянов». «В китайских текстах сохранились сведения о том, что во второй половине 1-го тыс. до н. э. предки тибетских народов – цянские племена – передвигались на юг по так называемому Западному меридиональному пути, связывающему Южную Сибирь, Центральную Азию и северо-западные районы Китая с Юго-Западным Китаем, Вьетнамом и Бирмой. Древние китайцы называли этот путь „дорогой цянов“. В IV–III вв. до н. э. по нему же двигались на юг теснимые хунну „малые юэджи“, в то время как их большая часть (т. н. большие юэджи) переселилась в Бактрию» [51, с. 32–55].
Кофа в таком случае – это Катунь, а народ кафаи, проживавший, согласно античным авторам, к западу от Кофы, – это проживавшие на Алтае кара-катаи.
С другой стороны, для того чтобы оправдать доставшееся Страбону «оставление Индии вправо», великому географу пришлось вопреки фактам «загнуть» после гибели Дария маршрут Александра далеко на юг, почти до берега Индийского океана, во всяком случае, до 30-й параллели. Я думаю, именно Страбон был тем античным ученым, который протрассировал на карте и на местности маршрут Александра и «расселил» там и сям встречавшиеся Александру народы, как добровольно ему покорившиеся, так и сопротивлявшиеся. Именно на карте Страбона на берегу Индийского океана оказалась Гедросия, чуть севернее – Ариана, Арахосия, Дрангиана.
На самом деле «после Дария» Александр повернул не на юг, а на север.
Глава 3. Сибирская Индия
Крутой поворот на север
Персидский царь Дарий III Кодоман был убит собственными приближенными – заговорщиками Бессом (сатрап Бактрии), Барзаентом (сатрап Арахозии и Дрангианы) и начальником персидской конницы Набарзаном. Коварное убийство произошло летом 330 г. до н. э. чуть восточнее Каспийских ворот. Каспийскими или Персидскими воротами назывался узкий горный проход, расположенный в горах Эльбурс возле южного берега Каспийского моря.
Диодор, Арриан, Курций Руф и Плутарх однозначно указывают, что «после Дария» Александр повернул свое войско на север. «Александра в его неуемной жажде власти ничто не могло остановить, и он устремился на северо-восток в погоню за Бессом, узурпатором и убийцей законного царя персов. Перед македонянами простирались бескрайние просторы Восточных сатрапий – Гиркания, Ария, Парфия, Дрангиана, Арахозия, Бактрия, Согдиана», – пишет академик Б. Г. Гафуров [15, с. 212].
Относительно направления движения Александра «после Дария» у Арриана можно прочитать: «Александр отослал тело Дария в Персию, распорядившись похоронить его в царской усыпальнице… Конец Дария был в месяце гекатомбеоне» (июль-август) [8, III, 22]. «Александр дождался своих войсковых частей, отставших во время погони, и отправился в Гирканию. Страна эта лежит влево от дороги, ведущей в Бактрию. Ее закрывают высокие лесистые горы; равнина за ними простирается до самого Великого моря. Александр отправился в Гирканию, узнав, что чужеземцы, находившиеся на службе у Дария, бежали в горы к тапурам» [8, III, 23, 1].
Бактрия располагалась восточнее Каспия, следовательно, «после Дария» Александр повернул не на юг, а на север. Далеко ли пролегал его путь в этом направлении, или он вскоре круто развернулся, как посчитал Страбон, и пошел на юг? Ответ на этот вопрос мы находим у Плутарха и Курция Руфа.
Плутарх описывает момент «после Дария» весьма сентиментально, но, кроме того, он уверенно говорит о том, что Александр в пути на север дошел до Каспия. «Александр подошел к трупу и с нескрываемою скорбью снял с себя плащ и покрыл тело Дария. Впоследствии Александр нашел Бесса и казнил его. Два прямых дерева были согнуты и соединены вершинами, к вершинам привязали Бесса, а затем деревья отпустили, и, с силою выпрямившись, они разорвали его. Тело Дария, убранное по-царски, Александр отослал его матери, а Эксарта, брата Дария, принял в свое окружение» [49, XLIII]. Кстати, вы пробовали согнуть тополя или саксаулы, чтобы соединить их вершинами? Попробуйте, это будет незабываемое впечатление. Я к тому, что даже такая пикантная подробность казни Бесса, какую приводит Плутарх, свидетельствует, что казнь осуществлялась в «березовой» экологической зоне.
«Затем Александр с лучшей частью войска отправился в Гирканию. Там он увидел морской залив, вода в котором была гораздо менее соленой, чем в других морях. Об этом заливе, который, казалось, не уступал по величине Понту, Александру не удалось узнать ничего определенного, и царь решил, что это край Меотиды. Между тем естествоиспытатели были уже знакомы с истиной: за много лет до похода Александра они писали, что Гирканский залив, или Каспийское море, – самый северный из четырех заливов Океана» [49, XLIV].
Представление о Каспии как о заливе Северного Ледовитого океана разделяли античные географы и историки Эратосфен, Страбон, Помпоний Мела (рис. 29). Пролив, соединявший Каспийское море с Северным Ледовитым океаном через Тургайскую ложбину, возможно, реально существовал в более раннюю холодную эпоху голоценового периода при высоком стоянии Каспия и в условиях ледового подпора сибирских рек. Известно, что в историческую эпоху уровень Каспийского моря повышался и понижался на несколько десятков метров. Л. Н. Гумилев обосновывал эти колебания изменением пути атлантических циклонов [20].
Но в IV веке до н. э., когда Александр пил воду из Каспия, его уровень, по Гумилеву, был гораздо ниже современного [51]. Согласно графику колебаний уровня Каспия, во II в. до н. э. самая высокая метка была на 8 метров ниже, чем в 1960 году, значит, существование пролива в это время было маловероятным. Зато вполне вероятным было впадение Амударьи (Окса) в Каспий, а не в Арал.
Согласно Курцию Руфу, Александр продвинулся вдоль Каспия до самого его северного берега. После гибели Дария Александр «отправился к парфянам, тогда малоизвестному народу, теперь же стоящему во главе всех народов, за реками Тигр и Евфрат до самого Красного моря. Равнинную и плодородную часть этого пространства захватили скифы, до сих пор опасные соседи. Они живут в Европе и в Азии. Те, что живут за Босфором, считаются азиатами, а живущие в Европе распространились по области от левой границы Фракии до Борисфена и оттуда до другой реки – Танаиса. Танаис протекает между Европой и Азией. Нет сомнения, что скифы, от которых произошли парфяне, пришли не от Босфора, но из европейских стран» [31, VI, 2, 12–14].
Действительно, парфяне создали свое царство в Персии (династию аршакидов) в 250 г. до н. э., то есть через три четверти века после смерти Александра. Аршакиды возглавили общеперсидское восстание и прогнали потомков Александра – селевкидов. Представлялось нахождение парфянского царства во времена Руфа в северных предгорьях Копет-Дага. Александр, по-видимому, проходил через эту территорию, поэтому античные авторы при упоминании могли иметь в виду эту локализацию Парфии. Но во время похода Александра скифы-парфяне проживали еще в Европе на правобережье пограничного (между Европой и Азией) Танаиса, то есть Яика. Несомненно, Руф описывает эту именно ситуацию – Александр отправился к парфянам на Яик (Танаис), «ибо Бесс, облачившись по-царски, приказал называть себя Артаксерксом и собирал скифов и другие народы, жившие по реке Танаис» [31, VI, 6, 13]. И «царь поспешил навстречу Бессу» [31, VI, 6, 19].
Из нижеследующего пассажа становится очевидным, что путь Александра лежал на север (северо-запад), проходил по восточному побережью Каспия (залив Кара-Богаз-Гол, берега которого напоминают рога месяца) и достиг северного берега Каспийского моря. «Эта обширная равнина, доходя до Каспийского моря, вдается в него двумя отрогами, посередине слабовогнутый залив, похожий на рога молодого месяца, когда он еще не достиг своей полноты. Слева находятся земли керкетов, моссинов и халивов, с другой стороны – левкосиров и амазонок; первые живут в направлении к западу, а последние – к северу. (Загадка для пятиклассников: куда лежал путь Александра (рис. 5)? Академики решили ее с точностью до наоборот и завернули Александра на юг. – Н.Н.). В Каспийском море вода менее соленая, чем в других морях, и водятся змеи огромной длины, а рыбы отличаются цветом чешуи. Одни называют это море Каспийским, другие – Гирканским, есть и такие, которые считают, что в него впадают Меотийские болота и что вода в этом море не так солона, как в других, потому что она смягчается вливающейся в него водой из болот. На севере озеро заливает обширный берег и, широко разливаясь, образует огромное болото, но при другом состоянии воздуха снова возвращается в свои берега с такой же силой, с какой устремлялось вперед, и стране возвращает ее прежний вид. Некоторые думали, что это не Каспийское море, а сам Океан пробивает себе дорогу из Индии в Гирканию, нагорье которой, как сказано выше, сменяется непрерывной плоской равниной» [31, VI, 6, 16–19].
Северный берег Каспия действительно подвергается наводнениям, обусловленным нагонным южным ветром. Одно из таких наводнений прекрасно описано Л. Н. Гумилевым, работавшим в начале 60-х годов на северном берегу Каспийского моря к востоку от устья Волги: «В то время, когда А. А. Алексин и я, остановившись в километре от моря глубиной 2 см перед густой стеной камыша, наносили на карту полученные данные, вычерчивали разрезы выкопанного нами шурфа и надеялись, что наш шофер Федотыч, ушедший в камыши с дробовиком, принесет на обед несколько уток, пол в палатке стал сырым. Мы вышли и увидели, что камыш слегка колышется от южного ветра – моряны, а всюду из земли выступает вода. Буквально на глазах еле заметные впадины превращались в широкие лужи. Сквозь камыши бежали струйки воды, нагоняемой ветром. А шофер Федотыч где-то увлекся охотой, и уходить, бросив его, мы не могли.
Нам стало не по себе. Мы знали, что сильный ветер с моря нагоняет воду на высоту до 2 м. Эти „ветровые нагоны“ часто бывают причиной гибели охотников или зазевавшихся пастухов» [20, с. 50].
Итак, античные авторы однозначно указывают, что Александр прошел вдоль всего восточного берега Каспия от юго-восточного угла до устья современной реки Урал. При этом Александр должен был переправляться через реку Амударью, которая в те времена через Узбой впадала в Каспийское море. Так считал Страбон, опираясь на данные Аристобула, Патрокла и Арриана. Это мнение отражено на приписываемой ему географической карте Азии. Такого же мнения о впадении Амударьи в Каспий придерживался академик В. В. Бартольд, изучавший изменения уровня Аральского озера и Каспия с древнейших времен до XVII века. Поскольку уровень Каспия в IV в. до н. э. был значительно ниже современного, течение Амударьи было очень быстрым, а «при впадении Амударьи в Каспий были водопады» [20, с. 58].
Восточнее Каспия располагается пустыня Кара-Кум. Александру пришлось здесь столкнуться с величайшими трудностями: «На протяжении 400 стадиев (примерно 75 км. – Н.Н.) нет ни малейшего признака влаги. Жар летнего солнца воспламеняет пустыни: когда они начинают гореть, непрерывный пожар опаляет все пространство. Затем мгла, возникшая от чрезмерного накала земли, закрывает свет, и равнины становятся похожими на обширное и глубокое море. Ночной поход казался не очень трудным, так как облегчение приносили роса и утренний холод. Впрочем, жара начинается с восходом солнца, и сухость поглощает всю влагу в природе; во рту и внутри тела начинает гореть. Итак, сначала стал падать дух воинов, затем их силы. Было трудно и стоять на месте, и идти вперед. Лишь немногие по совету местных опытных людей запаслись водой. Этим они на недолгое время ослабляли жажду; но потом от сильной жары она снова возникала. Воины выпивали до последней капли все вино и масло, и это вызывало у них такое наслаждение, что они переставали бояться возвращения жажды. Обычно, отяжелев от чрезмерно выпитой жидкости, они не могли больше ни нести оружие, ни идти, и не имевшие воды казались тогда счастливее, ибо у их товарищей начиналась рвота и жадно выпитая влага выбрасывалась наружу. В то время как царь был озабочен столькими бедствиями, окружавшие его друзья умоляли, чтобы он подумал о себе, ибо только его мужество может поддержать обессилевшее войско. Тут двое из воинов, посланных вперед выбрать место для лагеря, вернулись, неся в кожаных мехах воду. Они несли ее своим сыновьям, находившимся, как они знали, в этой части войска и жестоко страдавшим от жажды. Когда они повстречались с царем, один из них, открыв мех, наполнил водой сосуд, который у него был, и протянул царю. Тот, взяв его, спросил, кому они несут воду, и, узнав, что своим сыновьям, вернул им полный кубок, к которому не притронулся, и сказал: „Я не в силах выпить все один и не могу разделить между всеми такую малость. Бегите и отдайте вашим детям то, что вы для них принесли“».
«Наконец к вечеру он достиг реки Окса» (Амударьи. – Н. Н.) [311, VII, 5, 2–13]. Здесь воины подкрепились пищей и водой, «но пившие неумеренно задыхались и умирали, и число таких намного превосходило потери Александра в любом сражении» [31, VII, 13, 15].
Арриан, как известно, не впадал в душещипательность, подобно Курцию Руфу. Его описание переправы через Амударью предельно скупо и полностью подтверждает версию, что Александр переправлялся через эту реку в приустьевой части, где Окс стремительно несся в Каспий через барханы: «Окс течет с горы Кавказ; это самая большая река в Азии из тех, до которых доходил Александр со своим войском, кроме индийских: в Индии реки вообще самые большие. Впадает Окс в большое море в Гиркании. Александр собирался приступить к переправе и увидал, что переправиться через эту реку нигде невозможно: шириной она была по крайней мере в 6 стадиев (1 км), а глубина ее не соответствовала ширине; она была гораздо глубже, с песчанистым дном и таким сильным течением, что оно легко выворачивало колья, которые загоняли в дно, тем более что они некрепко сидели в песке. Положение особенно затруднял недостаток леса, а подвоз его издалека для сооружения моста потребовал бы очень долгого времени.
Александр велел собрать шкуры, из которых были сделаны палатки, набить их самой сухой травой, завязать и зашить так тщательно, чтобы вода не могла проникнуть внутрь. Эти набитые и зашитые меха оказались вполне пригодными для переправы, и за пять дней войско перебралось с ними на тот берег» [8, III, 29, 2–4].
Что касается эпизода с водой, когда воины предложили Александру воды, а он отказался (см. главу «Критика Арриана»), то Арриан поместил его в совершенно другую часть похода, когда Александр выводил свое войско из устья Инда в Вавилон якобы по пустыне.
Таким образом, в книгах Арриана, Плутарха и Курция Руфа описан путь Александра «после Дария» восточным берегом Каспийского моря на север. Этот путь завершился на северном берегу Каспия, подвергаемом нагонным наводнениям. А ведь именно здесь впадает в Каспийское море река Урал, в прошлом Яик, еще ранее Яксарт. Греки называли ее Танаисом, а древние германцы – Танаквислем. Снорри Стурлуссон в «Круге земном» писал, что Танаквисль стекает с Рифейских гор (Урал), служит границей между Европой и Азией и впадает в море, соединяемое проливом с Северным Ледовитым океаном. В «Саге об инглингах» берега этой реки населялись в верховьях германцами асами, а в низовьях славянами русами. Если верить Стурлуссону, устье этой реки было русским, отсюда восточное название местности и народа, ее населяющего, – уструшаны (изначально, видимо, уструстаны). Именно этот народ позже возглавил антимакедонское восстание, именно здесь Александр наиболее свирепствовал, сровняв с землей 7 городов и уничтожив более 120 тысяч человек. «Такому жестокому опустошению никогда не подвергалась долина Зеравшана ни до, ни после Александра» [15, с. 409], где, по мнению историков, два года гарцевал Александр, подавляя восстание уструшан.
Именно на этой реке Танаис стоял город Кирополь (Кирэсхаты), уничтоженный Александром и, стало быть, к этой реке, по-видимому, относится название «река Кира», на которой, согласно Иосифу бен Гориону, еврейскому писателю IX–X вв., жили русы. А коли так, мог Александр иметь дело с русами, мог!
Итак, Александр в устье Яика. Это несомненное открытие. Как минимум это открытие поэтической правоты относительно посещения Александром кыпчакской степи. Но, что гораздо важнее, это открытие пути в Индию и в Сибирь. Ведь, согласно Аргонавтике и древнемилетскому эпосу, путь вверх по Фасису (Араксу, Яксарту, Танаису, Яику, Уралу) через волок в Саранг, приток реки Гидраорты, вел в Индию, поскольку Гидраорта как приток Гидаспа упоминается на индийском маршруте Александра [25, с. 20]. Зная это, Эратосфен и Страбон «загнули» верховья Яксарта далеко на юг, чтобы из них можно было попасть в бассейн Инда (рис. 28). Однако аргонавты по Гидраорте попадали не в Южный, а в Северный океан, в страну мрака, а это означает, что Саранг был притоком Тобола (Гидраорты), а Индия на берегах этой реки была сибирской Индией. Таким образом, это открытие требует пересмотра всего среднеазиатского и индийского маршрута Александра.
Кыпчакские степи, Танаис, набег в Европу
То, что Александр был-таки в кыпчакских степях, можно видеть у Арриана и Курция Руфа. Ключевым положением в этом вопросе является локализация реки Танаис, на которой Александр воевал со скифами, разрушил семь их городов и построил свой город Александрию. Арриан, ссылаясь на Аристобула [8, 3, 30, 7], указывает, что Танаис впадает в Гирканское (Каспийское) море, и добавляет, что «некоторые говорят, что этот Танаис является границей между Европой и Азией. Должен быть еще другой Танаис, впадающий в Меотийское озеро» [8, 3, 30, 8].
Курций Руф предельно четко проясняет, кто эти «некоторые», говорящие, что по реке Танаис проходит граница между Европой и Азией: это, прежде всего, сам Александр, а также скифы, живущие на берегах Танаиса. «Танаис отделяет бактрийцев от скифов, называемых европейскими» [31, 7, 7, 2]. Александр, обращаясь к своим военачальникам Гефестиону, Кратеру и Эригию, говорит: «Отпали поверженные к нашим ногам бактрийцы и с помощью чужих сил испытывают наше мужество. Совершенно несомненно, что если мы оставим безнаказанными дерзких скифов, мы вернемся к отпавшим от нас, покрытые позором. Если же мы перейдем Танаис и покажем кровавым избиением скифов, что мы повсюду непобедимы, кто будет медлить с выражением покорности победителям даже Европы? …Между нами только одна река; перейдя ее, мы двинемся с оружием в Европу» [31, 7, 7, 11–13].
По-моему, позиция Александра абсолютно понятна: за рекой Танаис лежит Европа. Совершенно такую же позицию высказали скифские послы, прибывшие в этот момент в лагерь македонцев. Курций Руф пишет: «И уже они приготовили все для переправы, когда 20 скифских послов, проехав по своему обычаю через весь лагерь на лошадях, потребовали доложить царю об их желании лично передать ему свое поручение. Впустив в палатку, их пригласили сесть, и они впились глазами в лицо царя; вероятно, им, привыкшим судить о силе духа по росту человека, невзрачный вид царя казался совсем не отвечавшим его славе. Скифы, в отличие от остальных варваров, имеют разум не грубый и не чуждый культуре. Говорят, что некоторым из них доступна и мудрость, в какой мере она может быть у племени, не расстающегося с оружием. Память сохранила даже содержание речи, с которой они обратились к царю. Может быть, их красноречие отличается от привычного нам, которым досталось жить в просвещенное время, но если их речь и может вызвать презрение, наша правдивость требует, чтобы мы передали сообщенное нам, каково бы оно ни было, без изменений. Итак. Как мы узнали, один из них, самый старший, сказал: „Если бы боги захотели величину твоего тела сделать равной твоей жадности, ты не уместился бы на всей земле; одной рукой ты касался бы востока, другой запада, и, достигнув таких пределов, ты захотел бы узнать, где очаг божественного света. Ты желаешь даже того, чего не можешь захватить. Из Европы устремился в Азию, из Азии в Европу; если тебе удастся покорить весь людской род, то ты поведешь войну с лесами, снегами, реками и дикими животными. Что еще? Разве ты не знаешь, что большие деревья долго растут, а выкорчевываются за один час. Глуп тот, кто зарится на их плоды, не измеряя их вышины. Смотри, как бы, стараясь взобраться на вершину, ты не упал вместе с сучьями, за которые ухватишься. Даже лев однажды послужил пищей для крошечных птиц; ржавчина поедает железо. Ничего нет столь крепкого, чему не угрожала бы опасность даже от слабого существа.
Откуда у нас с тобой вражда? Никогда мы не ступали ногой на твою землю. Разве в наших обширных лесах нам не позволено знать, кто ты и откуда пришел? Мы не можем никому служить и не желаем повелевать. Знай, нам, скифам, даны такие дары: упряжка быков, плуг, копье, стрела и чаша. Этим мы пользуемся в общении с друзьями и против врагов. Плоды, добытые трудом быков, мы подносим друзьям; из чаши вместе с ними мы возливаем вино богам; стрелой мы поражаем врагов издали, а копьем вблизи. Так мы победили царя Сирии, а затем царя персов и мидийцев, и благодаря этим победам перед нами открылся путь вплоть до Египта. Ты хвалишься, что пришел сюда преследовать грабителей, а сам грабишь все племена, до которых дошел. Лидию ты занял, Сирию захватил, Персию удерживаешь, Бактрия под твоей властью, Индии ты домогался; теперь протягиваешь жадные и ненасытные руки к нашим стадам. Зачем тебе богатство? Оно вызывает только больший голод. Ты первый испытываешь его от пресыщения; чем больше ты имеешь, тем с большей жадностью стремишься к тому, чего у тебя нет… Война у тебя рождается из побед. В самом деле, хотя ты самый великий и могущественный человек, никто, однако, не хочет терпеть чужестранного господина.
Перейди только Танаис, и ты узнаешь ширину наших просторов; скифов же ты никогда не настигнешь. Наша бедность будет быстрее твоего войска, везущего с собой добычу, награбленную у стольких народов. В другой раз, думая, что мы далеко, ты увидишь нас в своем лагере. Одинаково стремительно мы и преследуем, и бежим. Я слышал, что скифские пустыни даже вошли у греков в поговорки. А мы охотнее бродим по местам пустынным и не тронутым культурой, чем по городам и плодоносным полям. Поэтому крепче держись за свою судьбу. Она выскальзывает, и ее нельзя удержать насильно. Со временем ты лучше поймешь пользу этого совета, чем сейчас. Наложи узду на свое счастье: легче будешь им управлять. У нас говорят, что у счастья нет ног, а только руки и крылья; протягивая руки, оно не позволяет схватить себя также и за крылья. Наконец, если ты бог, ты сам должен оказывать смертным благодеяния, а не отнимать у них добро, а если ты человек, то помни, что ты всегда им и останешься. Глупо думать о том, ради чего ты можешь забыть о себе. С кем ты не будешь воевать, в тех сможешь найти верных друзей. Самая крепкая дружба бывает между равными, а равными считаются только те, кто не угрожал друг другу силой. Не воображай, что побежденные тобой – твои друзья. Между господином и рабом не может быть дружбы; права войны сохраняются и в мирное время. Не думай, что скифы скрепляют дружбу клятвой: для них клятва в сохранении верности. Это греки из предосторожности подписывают договоры и призывают при этом богов; наша религия – в соблюдении верности. Кто не почитает людей, тот обманывает богов. Никому не нужен такой друг, в верности которого сомневаешься. Впрочем, ты будешь иметь в нас стражей Азии и Европы; если бы нас не отделял Танаис, мы соприкасались бы с Бактрией; за Танаисом мы населяем земли вплоть до Фракии; а с Фракией, говорят, граничит Македония. Мы соседи обеих твоих империй, подумай, кого ты хотел бы в нас иметь, врагов или друзей“» [31, 7, 8, 8–30].
Из этого следует, что скифы хорошо знали географию и не путались относительно места своего проживания. Это были европейские скифы, и Александр, перейдя Танаис, проник в Европу. Это свое понимание он подтвердил в более позднем выступлении перед войском, после ранения, полученного при штурме города индийцев маллов: «Начав с Македонии, я держу власть над всей Грецией, покорил Фракию и Иллирию, господствую над трибаллами и медами, обладаю Азией от Геллеспонта до Красного моря; вот я уже недалеко от предела мира, выйдя за который, я поставил себе целью открыть новую природу, новый мир. Из Азии я перешел в пределы Европы за один час. Став победителем той и другой частей света на девятом году своего правления и на двадцать восьмом году жизни, могу ли я, по-вашему, прекратить свой путь к славе, которой одной я посвятил всего себя?» [31, 8, 6, 20–21].
Таким образом, из античных источников мы видим, что Александр воевал со скифами на пограничной между Европой и Азией реке, коей является река Урал (Яик, Яксарт). Бассейн Урала и Зауралье в Средневековье относились к территории кыпчакских (половецких) степей, что свидетельствует о поэтической правоте в этом вопросе. Историки нашего времени посчитали, что Александр и сопровождавшие его ученые греки ошиблись в отождествлении Танаиса с Яиком. Для них Танаис, на котором Александр воевал со скифами, – это Сырдарья. Восстановим справедливость. А кроме того, отметим некоторые особенности скифов, ускользающие от внимательного взгляда наших дотошных историков.
