Помоги проекту - поделись книгой:
Молоко молоком (оно заметно поправило здоровье Карпа Осиповича, переставшего жаловаться на живот и на болезнь уха), но было и еще нечто важное в их присутствии у избы. Козочка и Агафья так привязались друг к другу, что разлука даже на день была тягостной для обеих.
Во время трехнедельных усилий наловить рыбы Агафья жила с козой на берегу под навесом, питалась ее молоком, «а спали вместе, прижмемся друг к другу — тепло…».
Главным событием года был переход на житье к речке. Верхнюю избу в горах бросили. Ничего не сажали на огороде возле нее. Навещали жилище только затем, чтобы взять какой-нибудь инвентарь, книги, одежду. Мотив переселения Карп Осипович объяснил кратко: «Без людской помощи не обойтись. А ходить — далеко».
Избу нижнюю Николай Николаевич Савушкин, навестивший Лыковых вместе со мною в позапрошлом году, обещал подправить и прирубить к ней что-нибудь вроде сенцев. Обещанье начальник управления лесами Хакасии сдержал. Запечатленный в памяти Лыковых как «лесной начальник», Николай Николаевич сидел сейчас у костра рядышком с Ерофеем, и Карп Осипович с искренним стариковским усердием благодарил его.
Жилье получилось удобнее верхней избы. Сенцы разгрузили жилую часть от множества коробов и мешков, сделали ее просторнее и светлее, чему способствовали два оконца, прорубленные в торцовой стене.
Чистота и опрятность в жилище этом не поселились, но появилось некое подобие порядка в избе. Не закопченные тут лучиною стены и потолок лоснились коричневым деревом, просторно было у печи, пол под ногами не пружинил от конопляной костры, а был подметен. Пространство возле железной печки, подаренной геологами, было свободно от хлама и не грозило пожаром.
Печку Карп Осипович в этот вечер натопил, не скупясь на дрова. Перед сном мы вышли охладиться наружу. Дым от избы подымался высоко вверх, и Млечный путь казался продолжением этого дыма. Мороз сулившее небо было всё в звездах. Указав на Большую Медведицу, я спросил Агафью: знает ли она, как называется это созвездие? Агафья сказала: «Лось…» Небесный ковшик и в самом деле на лося походил больше, чем на медведя.
Спать, как обычно, мы легли на полу. Агафья, положившая нам в изголовье фонарик на случай выхода из избы, вдруг спохватилась: «А светит ли?» Фонарик светил неважно. «Батарейка исстарилась», — с этими словами Агафья достала из берестяного короба круглую свежую батарейку, поменяла на нее старую и, убедившись — фонарик светит исправно, принялась за молитву. «Это чё же такое, спички не признаете, считаете грех, а батарейка, значит, не грех?» — специально для нас с Николаем Николаевичем спросил Ерофей.
Агафья не нашлась, что ответить, подтвердив только, что спички («серянки») действительно грешное дело.
Засыпали мы под молитву. Агафья перемежала ее шиканьем на котят и неожиданными вопросами Ерофею.
Утром, попрыгав возле костра для согрева, мы с Ерофеем спустились к реке за оставленной там поклажей. И через час у избы состоялось поднесение московских гостинцев. Агафья этот момент на минуту опередила — появилась с синей рубахой в руках. Ерофей мне писал, что Агафья готовит подарок. Теперь мастерица с улыбкой протянула изделие и пожелала, чтобы рубаху я тут же примерил. Пришлось подчиниться. Все хором нашли: обновке износу не будет, не хватает лишь пояска! Агафья шмыгнула в избу, и вот я стою уже подпоясанный… Выяснилось: такие же рубахи в благодарность за помощь Агафья сшила нескольким геологам, в том числе Ерофею.
После шуток, что в Москве в редакции появлюсь я в обновке, открыли картонный ящик, летевший со мной из Москвы. Старик и Агафья глядели на него с выжидательной настороженностью, и я опасался уже услышать: «Нам это не можно». Но все в этот раз было принято с благодарностью. Во-первых, бутылочка дегтя. В письме Агафья просила разжиться этим продуктом, нужным для смазки ран и царапин. Просьбу выполнил я с трудом. Неведомая Лыковым жизнь давно перешла от дегтя к мазуту и солидолу. Деготь помог добыть московский таксист Александр Иванович Бурлов, с которым случайно я поделился заботой. Узнав, в чем дело, таксист сказал: «Добуду из-под земли!» И добыл.
За дегтем и связкой свечей пошли дары Бутырского рынка. Яблоки Лыковы знали по угощениям геологов. Болгарский перец подозрительно мяли в руках, но, видно, нашли, что Бога принятием перца сильно не огорчат. Увидев дыни, Карп Осипович спросил: «Тыклы?» Арбуз озадачил обоих, потребовалось объяснение, что это такое.
Все принятое Карп Осипович распорядился снести в ручей. А в обед я призван был к лыковскому столу в качестве консультанта. Показав, как режут арбуз, я сказал: ешьте, что красное.
Когда через десять минут мы с Николаем Николаевичем заглянули в избу, то увидели: съедено и красное и белое, на столе осталось только зеленое.
В Москве для Лыковых передал мне посылку писатель Леву Степанович Черепанов. Он был тут в прошлом году, оставив хорошую по себе память в виде громадной кладки наколотых дров. Лев Степанович посылал мешочек скороспелой картошки и пакетики с разными семенами. Все приняв, Агафья тут же собрала ответный мешочек семян и села написать Льву Степановичу письмецо.
На предложение начать рыть картошку Агафья ответила: «Проку не будет — в воскресенье нельзя работать». Николай Николаевич с Ерофеем после этого разговора удалились в тайгу с ружьем, а меня Карп Осипович пригласил в избу и достал с висевшей на веревочках полки бумажный свиток. Им оказалась присланная кем-то через Ерофея репродукция картины Сурикова «Боярыня Морозова». Судя по отпечаткам пальцев, картину Агафья с отцом прилежно разглядывали не один раз. «На муки везут…» — сказал старик, разглаживая картину крючковатыми пальцами. Я рассказал, когда это было, пояснил, кто тут сочувствует боярыне, а кто посмеивается над ней. «Да уж видно: кто истинный христианин, а кто подался в никонианство… На санях-то в Москве сейчас, поди, не ездят?» — спросил старик, сворачивая картину.
Обстановка располагала к откровенности, и я осторожно спросил: не жалеет ли Карп Осипович, что жизнь сложилась вот так, как есть?
«А чё жалеть, жили как христиане…» Но, может, жалеет, что встретились с «миром», что жизнь, от которой они хоронились, подвинулась к ним вплотную? «Да нет, Василий Михайлович, за семь лет ничего дурного от людей не претерпели. Благодарение Богу — только хорошее познаем». Из разговора выяснилось, что Лыковы опасались «гоненья на христиан». Облик боярыни Морозовой давал им сейчас реальную картину такого гонения. Но ничего подобного с ними не произошло. Сначала озадаченные дружелюбным отношением «мира», сейчас Лыковы принимают дружелюбие это как должное. Не переставая трудиться, во многом они полагаются на помощь геологов. Картошку, например, в этом году, несмотря на угрозу близкого снегопада, копать не спешат, дают ей дозреть в бороздах. Знают: обещали геологи прийти помочь, значит, придут обязательно. Геологи снабжают Лыковых солью, крупой (в этом году убедили перестать печь картофельный хлеб и взять в подарок мешок муки), снабдили геологи их одеждой, житейским инвентарем. Установка «помочь всем необходимым, ни к чему не принуждая», соблюдается неукоснительно. За семь лет на буровом участке сменилось несколько мастеров, но отношение к Лыковым, как к людям, попавшим в беду, стало традиционным. Об особом расположении к «подшефным» Ерофея Сазонтьевича Седова я немало уже говорил. Он навещает Лыковых регулярно зимою и летом.
В этом году ему предложили повышение по службе с работой на другом участке. Отказался: «Бросить Лыковых не могу».
И дело не только в материальной помощи. Лыковы явно нуждаются и в общении. Не довольствуясь редкими «гостеваниями» людей, старик с дочерью ходят сами в поселок. И если для Агафьи каменистый пятнадцатикилометровый путь с глубокими бродами через реку нетруден, то человеку с возрастом за восемьдесят этот путь — немалое испытание. И все-таки Карп Осипович идет да несет еще мешок с гостинцами для геологов — картошку и кедровые орехи…
В некоторых письмах ко мне есть беспокойство: не одолевают ли Лыковых после «всесоюзной известности» любопытные? Вопрос законный, но умозрительный. Действительно, несчастьем было бы паломничество любопытных.
Но есть для хождения сюда препятствие очень надежное — удаленность и недоступность. Редкая лодка из Абазы доберется в верх Абакана. Для праздного любопытства небезопасно и очень накладно нанять сюда лодку с проводником.
Есть путь самолетом до поселка геологов. Но это не рейсы «Аэрофлота». На самолет можно сесть только с разрешения начальника геологической партии, а с ним мы в самом начале договорились о жестком «фильтре». Ситуацию эту три года назад подробно в Таштыпе обсудили мы также с секретарем райкома партии Кыжинаевым Афанасием Ивановичем и договорились: только с его разрешен™ самолет возьмет в поселок кого-либо, кроме геологов.
С момента публикации в нашей газете у Лыковых побывало считанное число людей: писатель Л. Черепанов, врач и художник из Красноярска, языковеды из Казани, лесные пожарные, сделавшие прирубок к избе. Те, кто тут побывал, не только не принесли какого-нибудь беспокойства «аборигенам», но во многом им помогли, оставили по себе хорошую память.
В последнем разговоре, позволявшем задать серьезный, главный вопрос, я спросил, что будет, если один из живущих в избе умрет.
Старик ответил, что он умирать собирается тут. Судьба же Агафьи волнует его серьезно. Он понимает: житье одной в тайге невозможно. Уход в «мир» тоже представляется ему немыслимым — «по нашей вере это не можно». Выход старику виделся в залучении сюда какого-либо единоверца, но жизнь показала: надежда эта несбыточна — нет желающих лезть в таежную нору.
После газетной публикации объявились на Алтае у Лыковых родственники-староверы. Один из них приезжал Агафью и старика навестить, звал к себе на житье. Этот вариант устройства Агафьи старик из вида не упускает. Дав мне адрес, он попросил написать родственнику: «Мудро о житье расспросите, не будет ли оно утеснительным для Агафьи».
На том и закончился разговор…
С возвращением из тайги Ерофея и Николая Николаевича теперь уже Агафья развернула свиток с «Боярыней Морозовой». Я опять давал объяснения, разглядывая детали картины через очки. Карп Осипович очками заинтересовался, попробовал сам посмотреть и с удивлением обнаружил, что видит «баско» (хорошо то есть).
«Так я пришлю вам очки!» Старик застеснялся: «Штука-то поди дорогая?»
Агафья на расспросы, что ей прислать из Москвы, замотала головой — все есть! Но тут же украдкой подала две черные пуговицы и клубок красных ниток — «такие бы надо…». «Зачем тебе красные нитки?» Вместо ответа Агафья достала из туеска искусно плетенный из черных и красных ниток узорчатый поясок. Оказалось, поясками Агафья одаривала поварих, привечавших ее в поселке…
Сердечные отношения с Лыковыми для меня родили проблему. При первом знакомстве украдкой я делал снимки, преступая нетерпимость старика и Агафьи к фотографическим «машинкам». Теперь при сложившихся отношениях направить на них фотокамеру означало бы разрушение доверия. И я искушению не поддавался — снимал лишь избенку, коз, тайгу, огород…
Попрощавшись с Лыковыми, мы решили навестить брошенную теперь верхнюю избу. Тропа до нее альпинистского мастерства не требовала, но была не из легких. На полянках возле тропы сушились сено и веники, припасенные козам. А выше то и дело попадались следы зверей.
Брошенное «поместье» встретило нас тишиной. Дверь в жилище была подперта. Пройдя, как в баню, в низкий дверной проем, мы оказались в уже знакомых по прежним приходам потемках. Кое-что из утвари тут еще оставалось. И все источало неистребимый «лыковский дух» — смесь запахов дыма, непроветренного жилья, кислого варева, сыромятной кожи и старой одежды…
Мы подперли, как было, дверь и прошлись по пустынному огороду, по уже зараставшим дорожкам. В тишине был слышен торопливый бег воды по камням. Минут десять перед уходом постояли мы у ручья.
По воде плыли желтые листья, птица оляпка жизнерадостно приплясывала на камнях. По следам и помету Ерофей определил: «поместье» уже навещают медведи и кабарга — тайга начала поглощать понемногу все, что было у нее отвоевано неустанным трудом, случайной жизнью, теплившейся тут сорок лет.
Фото из архива
Полярный странник
В поисках гнезд гаги мы шли по острову в Белом море. Все живое уступало дорогу или затаивалось, и только одна птица вела себя вызывающе смело, даже задиристо. Провожая нас над тропой, она взмывала вверх и с криком пикировала, чуть-чуть не касаясь кепки на моей голове. Это была полярная крачка, небольшая сизо-серая птица с красным клювом, красными лапками и черным чепчиком.
Все полярные крачки смело защищают свою территорию. Когда их много, даже белый медведь приходит в смущенье и убирается восвояси, провожаемый атакующей братией. Спокойные, тихие утки гаги селятся рядом с крачками, под их прикрытием выводят птенцов.
Крачки — птицы нередкие. Селятся повсюду, от Балтийского побережья до самой Чукотки. Быстро в относительно теплое время выводят птенцов. В конце июля — начале августа они уже покидают наш север. Куда же они направляются? К берегам Антарктиды!
Среди птиц много летунов на дальние расстояния. Три с половиной тысячи километров пролетают с севера к месту зимовок гуси. Аистов, выраставших где-нибудь в Белоруссии, я снимал южнее экватора. Но полярная крачка — рекордсмен среди птиц-путешественников. Ее путь от гнездовий к зимовкам — 20–25 тысяч километров: Арктика-Антарктида. Расстояние это птицы преодолевают дважды в году — туда и обратно.
Пути миграции птиц постоянны. Они складывались тысячелетиями под влиянием климата, рельефа земли, береговой линии и техники перелетов. Парящие птицы, например аисты и орлы, пользуются восходящими потоками теплого воздуха над землей и летят в Африку, огибая Черное и Средиземное моря. А перепелки с интенсивной работой мышц при полете выбирают наикратчайшую линию. В перелете над морем, где не сядешь подкрепиться, передохнуть, расходуется сразу много энергии. И перепелки запасают ее около Черного моря — интенсивно кормятся и неохотно летают. В горных барьерах птицам известны проемы, и они устремляются в них на пролетах, как вода в щербину плотины.
Полярные крачки держат путь к Антарктиде над Атлантикой. С северных побережий нашей страны, от самой Чукотки они летят сначала на запад, к побережьям Европы, потом поворачивают на юг. Полярные крачки Канады летят на зимовку сначала в направлении Европы.
Пути над Атлантикой к югу у крачек Старого и Нового Света совпадают — они летят в направлении Антарктиды вдоль побережий Африки и Южной Америки.
Суша, однако, крачек не привлекает. Их стихия — вода. Они могут на воду сесть и, держась на плаву, отдыхать. Но никто никогда не видел крачек на пролетах отдыхающими. Они постоянно на крыльях. С воздуха они кормятся, хватая рачков и рыбешек, и летят, летят, 25 тысяч километров туда, 25 тысяч — обратно.
Ни одно живое существо, исключая человека с его техническими возможностями, не способно к таким сверхдальним маршрутам. Жизнь крачки — почти сплошная дорога.
Фото автора.
Снежные обезьяны
Мы бы, конечно, удивились, увидев белых медведей под пальмами. Почти так же странно видеть обезьян на снегу. Однако никакого зоологического фокуса тут нет — снимок сделан в естественной для этого вида макак обстановке.
На земле живут 200 различных видов обезьян. Все они — обитатели теплой тропической зоны, ни в Европе, ни в Северной Америке обезьян нет. Япония — единственная страна, где обезьяны приспособились переносить снежную зиму.
Когда-то на островах Японии обезьяны были животными не редкими. Но постепенно хозяйственная деятельность до предела сократила территории их обитания. Обезьяний род искал. И только покровительство человека спасло этих редких животных. Их начали подкармливать, перестали преследовать за вынужденные набеги на сады и огороды. Сейчас число обезьян достигает нескольких тысяч. Они перестали страшиться людей, кое-где стали почти ручными.
Появилась возможность пристально наблюдать за их жизнью, прослеживать изменения в поведении.
Живут обезьяны оседло на небольшой территории, семьями от 20 до 100 особей. Почти всеядны — жуют листья растений, собирают с деревьев плоды, воруют на огородах картошку, ловят насекомых, некоторые приспособились есть морские водоросли и ловят рыбешку.
Воды почти все обезьяны страшатся. Тут же некоторые группы привыкли к океанской воде — с удовольствием купаются, ныряют, даже прыгают в воду со скал.
Пристальное наблюдение за обезьянами позволило проследить, как у этих смышленых животных формируются житейские навыки. Консерватизм в поведении является надежной защитой от всяких случайностей жизни. Но вместе с тем меняющаяся обстановка заставляет делать осторожные пробы, искать новые возможности для облегчения существования. Оказалось, в группах есть таланты и даже гении по части экспериментирования. Так, одна взрослая обезьяна догадалась вырытый из земли картофель есть не сразу, а помыла его в воде. Этот «передовой опыт» был немедленно подхвачен. И сейчас во многих группах обезьяны картофель моют, прежде чем есть. Замечено: та же макака-гений зерна ячменя с посевного участка стала носить к воде — земля осаждалась, а зерна всплывали.
Этот способ очистки пищи был быстро усвоен.
Наблюдатели отмечают: первыми полезные новшества усваивают молодые обезьяны, более, чем взрослые, склонные к подражанию.
Часто случайность дает обезьянам уроки полезного опыта. На одном из островов есть выход горячих ключей. Какая-то обезьяна оказалась зимой в бассейне с теплой водой. И это обезьяне понравилось. Вслед за ней, соблюдая разумную осторожность, пробуя воду рукой, бассейном стали интересоваться ее сородичи. Теперь все окрестные обезьяны в зимние дни ходят греться в воде. Опасались, что, поднимаясь после купаний в горы, обезьяны будут простужаться и погибать. Ничего подобного не случилось. Запасенный с осени жир и густая зимняя шерсть сберегают при смене температур.
Контакты с людьми многое изменяют в поведении обезьян. Когда-то совершенно дикие, неуловимые для наблюдений, они теперь терпят рядом с собою любопытных, как своими, распоряжаются яблоками и хурмою в садах, не страшась, берут пищу из рук, забегают даже в дома. Люди к этим новым повадкам относятся с разумным терпением — лишь бы обезьяны не перевелись. Однако, несмотря на заботу, их с каждым годом становится меньше и меньше.
Фото из архива
Мини-лошадки
Этих лошадок я увидел впервые в Америке тринадцать лет назад. Хозяин бензоколонки в одном из штатов заманивал ими клиентов. И очень успешно. Пока заправлялся и приводился в порядок автомобиль, его владелец мог любоваться бегавшими в загоне карликовыми лошадками. Если путешествие было семейным, по дорогам делался даже крюк — показать детворе необычных лошадок. Помнится, были они чуть меньше пони. Этот недавно полученный снимок и свежая информация дают представление о новой американской моде и об успехах выведения почти «карманных» жеребчиков и кобылок.
История лошади древняя. Родина ее — Америка. Если бы мы увидели сейчас предка привычного нам коняги, родства бы мы не признали — это был лесной зверь размером с лисицу. Потребовалось тридцать миллионов лет, чтобы из этого существа выросло что-то, отдаленно напоминавшее лошадь, но очень маленькую — с овцу. До высоты 1 метра 45 сантиметров в плечах лошадь росла еще двадцать миллионов лет. Это было уже степное животное, хорошо бегавшее, утратившее на ногах пальцы, кроме одного, превратившегося в копыто.
Из Америки по сухопутным мостам, соединявшим когда-то материки Старого и Нового Света, лошади переселились в Азию и Европу и хорошо прижились. В Америке же лошади по неясным причинам миллион лет назад вымерли. Нынешние индейцы, пришедшие сюда из Азии, нашли безлошадную землю. До появления в Америке европейцев о существовании лошади индейцы не знали. Испанские конкистадоры, высаживаясь с кораблей с лошадьми, порождали великий страх. Индейцам казалось, что лошадь и всадник — одно страшное, грозное существо. Часть лошадей испанские завоеватели во время трудных походов по континенту порастеряли.
Но лошади не погибли. На своей старой родине одичавшие кони быстро размножились, превратившись в знаменитых мустангов, остатки которых сохранились поныне.
Что касается лошадей, прирученных человеком, то тут искусственный отбор помог вывести более 200 пород животных с разными ценными качествами. Громадные тяжеловозы, резвые скакуны, лошади, приспособленные к жизни в горах, маленькие лошадки — пони, способные двигать тележки в шахтах, выносливые якутские лошади, добывающие еду из-под снега и устойчивые к большим холодам, — лишь малая часть большого разнообразия лошадей.
Машины, во многих местах потеснившие лошадь, не изменили доброго чувства людей к этому животному. Всюду, где целесообразно, хороший хозяин использует лошадь. Осталось место для лошади в спорте, туризме. Кое-где появилось желание держать лошадей «просто так». И в этом случае, как это часто бывает, родилась мода, мода на маленьких лошадей, которых и содержать легче, и можно любоваться диковиной.
Любопытно, что выведение мини-лошадок оказалось делом не слишком сложным. И в этом соблазнительно усмотреть способность природы на «долгую память» о прошлом каждого существа. Так или иначе путем селекции в Америке уже выведено более тысяч лошадок, размер которых не выше 85 сантиметров. По виду это не жеребята. Это крошечные лошадки со всеми признаками взрослых животных. Поведение у этих занятных карликов такое же, как у обычных лошадей. В табуне есть вожак, кобылки образуют гарем, и вожак ревниво его охраняет.
Лошадь-малютка — всего лишь объект забавы людей, также, как золотые рыбки, как некоторые породы собак, кур, голубей. Стоит она немалых денег, и чем меньше ее рост, тем выше цена. Особо в селекции и коммерции преуспел некий Джон Вильямс из штата Южная Каролина. В его хозяйстве 300 лошадок. Половина из них ростом не превышает 75 сантиметров.
Селекционер заявил, что задался целью получить лошадей ростом не более 30 сантиметров. Это почти тот же размер, с которого лошадь начинала расти пятьдесят миллионов лет назад.
Фото из архива
Подземный ходок
Поделиться книгой: