Старый Иерусалим и его окрестности. Из записок инока-паломника

Невдалеке отсюда – против северной стены кувуклии Святого Гроба – церковь латинская, в которую входят по нескольким ступеням. Предание говорит, что главный престол ее поставлен на месте явления Спасителя по воскресении из мертвых Своей Пречистой Матери, почему и самая церковь называется церковью явления или просто церковью Марии. По обеим сторонам главного престола два меньшие; с правой стороны – придел Святого Креста, где хранилась некогда часть древа креста Господня, а с левой – придел бичевания, где на престоле стоит за железной решеткой часть столпа, или колонны бичевания (другая часть в Константинопольской патриаршей церкви); к столпу прикасаются посредством стоящей здесь же трости, и потом целуют конец оной. В этой церкви отправляются главные богослужения латин, и они имеют право запирать ее. Она обширна и хорошо убрана; в западной стороне прекрасные деревянные седалища.

За церковью, несколько на запад, пристроен латинский монастырь, – вход в него изнутри храма: в нем постоянно живут около десяти человек францискан из братства монастыря Св. Спасителя, сменяющихся через каждые три месяца.

Между церковью явления и часовнею Святого Гроба на полу два мраморные круга, означающие, по преданию, место, где Спаситель, явясь по воскресении своем Марии Магдалине в образе вертоградаря, сказал ей: «Марие!» При этом воззвании она тотчас узнала Искомого и в радостном восторге могла лишь только сказать: Раввуни, то есть, Учителю! Из дальнейшего рассказа евангельского видно, что она бросилась к ногам Его, чтобы в избытке радости поцеловать те самые стопы, которые прежде омыла слезами, ибо Иисус сказал ей: «не прикасайся мне, не у бо взыдох ко Отцу моему». Итак, наибольшая любовь была и награждена наиболее, ибо Магдалина первая узрела Воскресшего из мертвых Господа. Чествуя это место, кто не воздохнет из глубины души, чтобы эта пламенная ученица Христа испросила ему у Него хотя малую часть своей горячей любви к Нему!

Тут же неподалеку на одной стороне латинский престол во имя сего явления, а за престолом картина, изображающая самое событие. На противоположной стороне на хорах помещен под балдахином звучный орган, который спорит то с резкими звуками медной греческой токи, то с шумным звоном армянских металлических трисолнечников, то с цимбалами абиссинцев.

Поклонившись месту явления, мы мимо часовни Святого Гроба с северной ее стороны пошли поклоняться гробам Иосифа и Никодима, составляющим крайнюю западную оконечность всего храма. Но прежде нежели войти в галерею, открывающую эти гробы, преосвященный Мелетий обратил наше внимание на ротонду Святого Гроба. Эта величественная ротонда образована восемнадцатью пилястрами коринфского ордена в два этажа, пилястры соединены арками и на них покоится огромный купол. Верх купола не сведен и сквозь оставленное в нем отверстие свет дневной падает на воздвигнутую посреди храма кувуклию Святого Гроба. Преосвященный Мелетий, знавший храм еще до пожара 1808 года, и сам деятельно участвовавший в его возобновлении, рассказал нам о прежнем его великолепии: вместо нынешних тяжелых четвероугольных пилястров, своды прежнего храма опирались также на восемнадцати столбах, из коих было двенадцать круглых разноцветного мрамора коринфского ордена, и шесть четыреугольных (пилястров); в память прежнего расположения колонн в возобновленном храме оставлено четыре круглых столба по два в одной связи и между ними одна пилястра, противу юго-западного угла часовни. На хорах (полатях) также было шестнадцать круглых столбов, «а на полатях под верхом, – рассказывает наш паломник игумен Даниил, посетивший этот храм в 1115 году, – исписаны суть пророцы святии иусиею, яко живи суть стоят. Над олтарем же написаны Христос мусиею. В олтаре же великом написано Адамово воздвижение, в самом же верху написано есть Вознесение Господне. Оба полы же олтаря (на обою столбу) написано есть святое Благовещение. А все то подписано мусиею[27]. Верх же церковный не до конца сведен камением, но тако сперт досками и древием тесанным плотничным образом, и тако есть без верха, не покрыта ничим же; под тем же верхом самым непокрытым есть Гроб Господень (часовня)».

Кроме нарочито оставленного в куполе отверстия, ныне часть его (почти вся южна я сторона, обращенная к Греческой Пат риархии) с ветится ка к реше то, ибо наружные свинцовые листы отпали и внутренняя штукатурка обвалилась; хотя во время дождей отверстия эти прикрывают циновками (матами), но это очевидно не может воспрепятствовать течи и во время периодических дождей лужи постоянно покрывают помост церкви окрест кувуклии, а отрывающиеся от штукатурки куски, падая внутрь, легко могут если не убить, то ранить кого-либо из проходящих. Спор о починке этого купола тянулся не малое число лет, и ни одно из трех вероисповеданий (православное, латинское и армянское) не хочет признать за другим право исполнить эту необходимую работу. Наконец, по окончании последней войны, турецкий султан Абдул-Меджид разрешил этот спор фирманом, в коем объявлено, что «купол будет исправлен на его счет, через что он желает явить свое уважение к религии христианской»… Мы еще застали в Иерусалиме турецкого инженера, приезжавшего для осмотра повреждения и составления сметы… Но кажется и этот фирман, как и все другие, под разными громкими наименованиями: гати-шерифов, гати-гумаюнов… ожидает одинаковая с ними участь – забвения. Арабы на сделанный им вопрос, слыхали ли они о последнем фирмане, обещавшем уравнение прав, обыкновенно отвечают, улыбнувшись презрительно: ля-хальваджихегар, то есть: Эге! (нас не надуешь!) это – бумага, запачканная, – не более!»

Говорят, что будто присланный инженер рассказывал кому следует, что он видел во сне: светлого мужа, в архиерейской одежде, который сказал ему: «Ты не беспокойся, – русские починят мой храм». Имел ли он это видение, ни утверждать, ни отрицать не буду; но что он уехал, ничего не сделав, – это факт, и неизвестно, сколько еще лет пройдет, когда новые обстоятельства развяжут новый узел, запутавший это дело[28]. Но нельзя не заметить, что и одно изъявленное султаном намерение покрыть Гроб Христа Спасителя, чтобы сохранить его от повреждения, наводит христианина на многие думы: поклонник Корана учит последователей Евангелия, что не в словах, а в делах заключается истинное уважение к религии. Турок дает пример христианам единства и согласия и постыждает их!..

В Иерусалиме более чем где-либо непонятны судьбы промысла Божия!..

Гробы Иосифа и Никодима находятся во глубине галерей; вход в это отделение – против часовни коптов; прямо против входа во мраке галереи стоит престол сирийцев; обойдя его влево, видна выделанная сбоку пещера с двумя нишами для гробов по еврейскому обычаю; отсюда есть спуск в глубину, – назначение пещеры очевидно. Предание здесь же помещает могилу еврейского законоучителя Гамалиила, «при ногу» которого воспитался апостол Павел, прежде ревнитель обрядового закона, а потом апостол языков, один из великих таинников Божией благодати.

В этой же галерее внизу по обеим сторонам сирийского придела находятся кельи очередных гробовых иеромонахов православного исповедания и несколько келий, принадлежащих армянам. А далее, противу южной стороны часовни, находится келья гробового пономаря, который при мне был сербин о. Акакий, весьма общительный и любимый всеми богомольцами инок. Верхняя часть галереи, примыкающая ко входным дверям, принадлежит армянам; она досталась им от грузин, которые в 16-м столетии, владея всею Голгофою, не имели места для жилья внутри храма и потому променяли латинам половину Голгофы на половину верхней галереи в ротонде. По обеднении грузин эта галерея, как равно и монастырь Св. Иакова, перешла во владение армян. Ныне они имеют на этих хорах церковь для ежедневного служения и несколько тесных келий для помещения постоянно живущих в храме. Копты, уступив свои нижние кельи армянам, живут в одной тесной – на втором ярусе. Абиссинцы и сириане лишь приходят для богослужения по временам, когда отворят храм.

Из погребальной пещеры Иосифа и Никодима мы, обойдя кувуклию Святого Гроба с левой (южной) стороны, через так называемую царскую арку вступили в великолепный храм Воскресения, составляющий внутри храма Святого Гроба церковь, собственно принадлежащую грекам. Она занимает большую часть храма Святого Гроба и имеет в длину до царских врат 40, а в ширину 20 шагов. Главный иконостас мраморный четырехъярусный; местные иконы хорошего российского письма; над ними двунадесятые праздники. По каменному карнизу сего яруса вырезано по-гречески: «Светися, светися, новый Иерусалиме, слава бо Господня на тебе возсия. Ликуй ныне и веселися, Сионе: Ты же чистая красуйся, Богородице, о возстании рождества Твоего». Повыше проделаны арки и в них святые апостолы резные с иконописным на лицевой плоской стороне изображением. По карнизу вырезана надпись: «Радуйся Сионе святый, мати Церквей, Божие жилище: ты бо приял еси первый оставление грехов воскресением». Потом опять арки и в них пророки также вырезные, по контуру иконописные. Пред каждым изображением лампада. На самом верху большой крест с предстоящими; еще по сторонам стоят по три резных иконописных Ангела и держат в руках по свещнику.

Позади икон к каждому ярусу изнутри алтаря приделаны хоры; в нижних против апостолов повешены медные и железные била, заменяющие колокола. Спереди над царскими вратами в апостольском же ярусе сделана кафедра, на которой по великим праздникам читают Евангелие и сказывают проповеди. Алтарь возвышен над помостом на шесть четвертей, а престол еще на три четверти. Над престолом сделан массивный мраморный балдахин на четырех столбах, между коими повешены занавесы; навес изнутри исписан священными изображениями. На престоле стоит мраморная древняя дарохранительница и подсвечники, которые в большие праздники заменяются другими, серебряными, искусной венской работы, представляющие пальмовые деревья. По левую сторону престола жертвенник. Но правую – так называемая малая трапеза (диаконник), на которой стоят двенадцать подсвечников, которые носят пред хоругвями навстречу Патриарха. Своды алтаря освещаются окнами, находящимися в куполе, которые открыты лишь с 1820 года; своды расписаны священными изображениями; кругом надпись: «Победную песнь поюще, вопиюще… осанна в вышних». На горнем месте стоит патриаршая кафедра; на нее восходят по трем ступеням, которые продолжаются в обе стороны: на них становятся не служащие священники и иноки. Из алтаря двое врат: на правой стороне – на Голгофу, а на левой – в ризницу. Царские врата, резные, вызолоченные, увенчаны двуглавым византийским орлом, украшающим также и митру патриаршую. Перед местными иконами стоят два мраморные огромные подсвечника искусной работы, напоминающие, что дух еллинского искусства не перестает одушевлять и нынешних греков. За клиросами по обеим сторонам церкви на возвышении стоят большие резные и вызолоченные кафедры: направо патриаршеская, а налево – для его наместника. Два высокие иконостаса закрывают пространство между боковых столбов, образуя боковые стены храма. В них иконы в три ряда: в верхнем помещены изображения страстей Господних, присланные в дар после пожара 1808 года императором Александром I. На страстной седмице вставляются на их место такие же траурные иконы, шитые по темно-фиолетовому бархату золотом, – московской работы, привезенные бывшим святогробским сборщиком архимандритом Виссарионом. Выше икон стоят на каждой стороне по семи Ангелов с подсвечниками в руках. Поверх иконостаса поделаны хоры, где во время праздника Пасхи помещается много народа. Посреди храма висят три большие паникадила (хоросы) по пятидесяти свечей – все дар наших православных царей. И сверх того множество серебряных, медных, хрустальных лампад, которые имеют по 10 и 45-ти светильников, а на всех четырех странах по железной цепи, на каждой по 25 лампад. В торжественные дни зажигается более 400 лампад и 150 свечей, в паникадилах и кругом у икон в два ряда. Вообще искусство освещения у греков – неподражаемо; кто видел этот храм и часовню Святого Гроба в ночь Светлого Христова Воскресения, тот должен сознаться, что в Иерусалиме буквально исполняются слова похвальной песни: «ныне вся исполнишася света», чему способствует и усердие и дешевизна елея.

В средине церкви находится мраморная урна, которая по древнему преданию означает центр земли; мнение сие основано на словах псалма: «соделал спасение посреде земли», и на выражении, нередко встречающемся у древних церковных писателей: «в средоземии, – в Палестине», что не противно и географическому ее положению. Об этом мнении упоминает и наш древний паломник Даниил, говоря: «и ту есть возле стены за олтарем пуп земный, создана же под ним камора, а горе написан Христос мусиею, и глаголет грамота: се пядью моею измерил небо, а дланью землю».

Проводив читателей по святым местам, находящимся в храме Воскресения Господня в том самом порядке, в каком и сам обошел их в первый раз, – в следующей статье сделаем обозрение истории сего храма.

Общий взгляд на историю храма Воскресения

Храм Гроба Господня построен на месте, где был распят и погребен Христос Бог наш. Излишним было бы доказывать, что место это, столь драгоценное для первых христиан, было охраняемо и стрегомо ими весьма внимательно. Тотчас по смерти Искупителя святой Иаков меньший был избран епископом Иерусалимской Церкви. Когда наступило время, предсказанное Спасителем (Мф 24, 16), время бегства, христиане, бывшие в Иерусалиме под начальством своего епископа Симеона, укрылись за Иордан и возвратились, по отшествии Тита, в иерусалимские развалины, чтобы продолжать стеречь Гроб Господень. Ряд епископов Иерусалимских продолжался непрерывно до императора Адриана. По его повелению христиане были выгнаны из Иерусалима. Но Бог хотел, чтобы в то время, когда христиане должны были удалиться от Святого Гроба, предание о Святых местах сохранилось чрез самое языческое поругание их. Ибо на местах, где были воздвигнуты христианские церкви, – на Святом Гробе и Голгофе, император Адриан, в бессильном своем гневе против Божиих определений, поставил идолы богов и в капище Венеры приносили богомерзкие жертвы. На месте, где прежде был храм Соломонов, он поставил храм Юпитеру Капитолийскому, как бы объявляя войну обеим откровенным религиям. Но он лишь утвердил этим способом предание, как ясно говорит о сем Гиббон в Истории падения Римского государства: «Христиане в течение почти двух веков должны были уступить честь стражи при Гробе Господнем идолам». Бесчисленные доказательства в пользу преданий о святых местах собраны в творениях первых христиан, заслуживающие полной веры, равно как у многих писателей языческих, которые о том воспоминают.

Блаженный Иероним долгое время остается неисчерпаемым источником доказательств. Ибо он посещал Святые места в IV веке, собирал и приводил в порядок предания, очищал их критикою, искал источников, доходил до истины и с тщательностью, достойною такой святой и возвышенной души, записал эти предания в своих творениях. Опираясь на этих преданиях, христиане, во время Константина Великого, стали с успехом в развалинах низвергнутых языческих храмов и идолов отгребать святые памятники, и под руководством благочестивой матери этого императора, святой Елены, был найден даже и самый Святой Крест. Вот как выражается в этом отношении протестантский писатель доктор Шуберт в описании своего путешествия по востоку: «Когда мы остановились перед храмом, началась беседа о предметах достойных внимания в храме Святого Гроба и о самом месте Святого Гроба. Я должен выразить здесь мое мнение о исторической важности этого храма. Сомнения в отношении мест Голгофы и Святого Гроба, окруженных теперь такою честью христианами, опирались главным образом на том, что места эти находятся теперь внутри городских стен. Полагали в этом обстоятельстве усматривать очевидное противоречие с Св. Писанием, равно как с обычаями древних евреев и законами, какими управлялась столица еврейская. Но сомнение это было совершенно устранено изысканиями о положении древнего города и стены иерусалимской во времена Христовы. Изыскания эти выказали самым ясным образом, что тогдашние стены имели другое направление, нежели стены нынешние, что они не распространялись от замка Давидова на запад, как нынешние крепостные укрепления, но протягивались от восточного угла замка сперва в направлении на северо-восток, а потом прямо на восток, до самых нынешних Дамасских ворот. Достаточно бросить взгляд на план Святого Града, чтобы убедиться в этом. Вследствие этого прежнего ограничения города, весь западный городской угол, который с первого взгляда кажется приставкой, противной симметрии, и в котором теперь помещается монастырь латинский, большая часть монастыря греческого и храм Святого Гроба, – находится за пределами прежних стен, а следы их необманчиво видны еще доселе при вратах Судных. В этой части нынешнего города, еще во время Иисуса Христа, стояли отдельные дома нового города, так называемая Везефа, – окруженные садами, и несомненно в царствование Клавдия, по старанию Агриппы I, окружили его стеною, составляющею третье опоясание Иерусалима. Эта перемена прежнего объема города произошла через десять лет по распятии Христовом. Кроме этих доказательств, которые я бы назвал отрицательными, но которые совершенно устраняют сомнение, есть еще весьма много других утвердительных доказательств достоверности мест Святого Гроба и Голгофы. Любовь зоркая и ясновидящая, когда идет дело о открытии следов любимого предмета, нашла и отыскала безошибочно место Голгофы, даже посреди развалин опустошенного Титом Иерусалима. Устрашенная горсть учеников Христовых, наподобие голубей, хорошо знающих дорогу в отечество, слетелась на эти святые места и праздновала на них память величайшей победы. Император Адриан, который разумеется был весьма просвещен (но никакое просвещение не заменит при злой воле простоты христианства), желая положить конец путешествиям, постоянно совершаемым Назореями к Голгофе, бывшей уже тогда частью города Элии-Капитолины, приказал через шестьдесят лет, по опустошении Иерусалима, воздвигнуть капище Венеры на том месте, где Христос был распят, а на скале, в которой был иссечен Святой Гроб, стал идол Юпитера. Это записано у многих писателей и не подлежит сомнению. Мерзостные обряды Венеры разогнали пустынных голубей, привыкших к чистому воздуху в прозрачно голубом своде небес, но и в этом случае, как то часто бывает, вместо любви ненависть готовила пути Провидению. Не прошло двух веков, как в 326 году по Р. X. царица Елена отправилась в путешествие в Иерусалим, снабженная полномочием от своего сына императора Константина, чтобы исполнить его волю. Она искала Святые места, чтобы почтить их построением христианских храмов. Тогда-то именно остававшиеся еще развалины вышеупомянутых римских капищ служили ей указанием в изысканиях и управляли рукою копающих работников. Лишь только очистили языческие развалины, открыли невдалеке от Голгофы пещеру Святого Гроба, соответствующую самым точным образом описаниям, заключающимся в старых книгах; а когда очистили ее при звучном церковном песнопении и триумфе христианском и освятили заново, как место, предназначенное для молитвы, тогда появилась архитектура христианская в своем первом произведении, полная юной красоты».

Нельзя пропустить здесь также весьма важного об этом предмете мнения другого протестантского писателя, доктора Шульца, известного по своим глубоким изысканиям над историей Иерусалима и топографии Святого Града. В брошюре под названием «Иерусалим» (Eine Vorlesung), которая, несмотря на свой малый объем важнее многих обширных сочинений, написанных об этом предмете, он доходит до следующего заключения: «Если хотите знать мое убеждение, то должен объявить вам, что предание в отношении Святого Гроба кажется мне достойным веры и все принуждает меня к утверждению, что храм Гроба Господня означает то место, которое называлось Голгофой».

Можно бы привести и еще много мнений других протестантских писателей в отношении этого предмета.

Не вспоминаю писателей православных и латинских, ибо убежден, что для верующих и этих цитат достаточно; для неверующих же мнения писателей протестантских всегда имеют несравненно более цены, чем православных и латинских. Так вот почему я и указал два известные в этом отношении сочинения протестантских писателей, в которых можно найти рациональную о храме Святого Гроба полемику. Из вышеприведенных отрывков оказывается, что храм Святого Гроба не только построен на месте, где был погребен Христос, но и то, что сие относится к отдаленной древности. По мнению некоторых писателей о церковной древности, христиане в 119 году по Р. X. получили позволение выстроить святилище на Гробе Богочеловека и заключить в нем другие Святые места; храм же этот был лишь увеличен и обновлен при Елене, матери Константина Великого. Другие писатели, опровергая это мнение, говорят, что христиане не имели права строить церквей до самых времен Константина Великого. Во всяком случае остается верным, что христиане имели довольное число домов или часовен, где публично отправляли свое богослужение, и это еще пред гонением Диоклетиановым, хотя может быть ясного права построения святынь и не имели. Но как бы то ни было, если, как упомянуто выше, язычники окружили стеною места, которые были святы для христиан, если на Гробе Христовом поставили идол Юпитера, а на Голгофе – Венеры; если лесок возле Вифлеема посвятили Адонису, – то это обесчещение служит лучшим доказательством чести, какой окружают эти места христиане от древнейших времен. А стояли ли на этих местах христианские храмы или нет, до этого мало нам дела.

Во всяком случае известно, что заложение храма Святого Гроба достигает времен Константина Великого, письмо которого, писанное об этом предмете Иерусалимскому епископу Макарию, сохранил Евсевий, епископ Кесарийский, очевидный свидетель освящения этого храма в 335 году по Р. X. В этом письме император Константин выражает желание, чтобы здание это превзошло величиною и красотою все, что только было великим и прекрасным на свете, не для того, чтобы можно было увеличить святость самых мест Гроба и Голгофы, но чтобы воздвигнуть памятник великому чуду обретения Святого Животворящего Креста. Он поручает епископу Иерусалимскому, чтобы донес ему, каких потребно для сего мраморов, каких колонн, сколько золота… и т. д. Епископ Евсевий в житии Константина Великого описывает величественность этого храма, выстроенного в продолжение шести лет и названного Мартирион (свидетельство). Освящение храма продолжалось восемь дней; песнопения христианские уже с тех пор не прекращались на этом месте, но судьбы Божии допустили разные изменения в судьбах святилища, воздвигнутого во славу Его святою Еленою.

Войско Хозроя, царя персидского, подкрепленное 26 000 евреев, пылающих духом мщения, овладело Иерусалимом в 614 году по Р. X. 19 000 христиан погибло в это время, храм Гроба Господня ограблен и Крест взят. Но Xозроя убил сын его Сироес, заключил мир с христианами, отдал обратно Святой Крест, а храм Святого Гроба приведен в прежнее величие во время епископа Иерусалимского Модеста.

Хотя калиф Омар овладел Иерусалимом в 636 году, однако оставил христианам свободу вероисповедания и обрядов, но в одном только этом храме. Они пользовались этой свободой в течение четырех веков и достигли своего апогея при Гаруне-аль-Рашиде. Но с тех пор преследования начали усиливаться, калиф египетский Гакем, который по безумию искал божеской почести, опустошил храм Святого Гроба около 1008 года; исправили же его снова лишь через тридцать семь лет после сего, во времена греческого императора Константина Мономаха. Так продолжалось до крестовых походов.

В 1099 году вторгнулись в Палестину крестоносцы. Годфрид Бульонский взял Иерусалим, вступил босыми ногами и без оружия в храм Святого Гроба. Все христианские рыцари последовали его примеру. «Ночь почти уже наступила, – пишет Мишо в истории крестовых походов, – когда армия христианская сосредоточилась около Святого Гроба. Глубокая тишина царствовала уже тогда в городе и на стенах, весь Святой Город дрожал от песней и покаянных псалмов и повторялись слова Исаии: вы, которые любите Иерусалим, утешайте друг друга». Но исконным владельцам храма – грекам и обращенным ими православным арабам от этого не стало легче: крестоносцы овладели всеми Святыми местами и начали тотчас преследовать православных.

Патриарх вынужден был бежать на край своих владений за Иордан в Карак, желая лучше жить с неверными, нежели с еретиками. Только личная доброта первого короля, которым был избран брат Годфрида Балдуин, несколько смягчала преследования за веру, но при преемнике его она возобновилась.

О состоянии храма в это время мы имеем сведения из описания нашего первого паломника игумена Даниила, посетившего Иерусалим при Балдуине около 1115 года. Не прошло еще века, как Саладин в 1187 году отпраздновал свой триумфальный въезд в Иерусалим и 100 000 крестоносцев вышло из Святого Града, оставивши Святой Гроб и Голгофу, как говорится, на власть Божию. Но удаление крестоносцев из Иерусалима вовсе не было таким несчастием для него, как силятся доказать это латинские писатели, доселе основывающие, на временном владении крестоносцев Иерусалимским храмом, свои права на него. Саладин, по примеру Омара, пощадил святой храм и отдал его законным его владельцам, то есть православным грекам и арабам. Арабский писатель Емад-Еддин, описывая события того времени, говорит: «Христиане плакали, и слезы падали из их очей, как капли дождя из тучи. Несколько усердных мусульман советовали Саладину, чтобы он разрушил их храм, утверждая, что если Гроб Мессии будет уничтожен и место, на котором стоит храм, вспахано, христиане не будут иметь более причин ходить к этим местам на поклонение. Но другие были такого мнения, что надобно сохранить этот памятник, ибо не храм, но Голгофа и Гроб побуждают христиан к почитанию этих мест; что даже и тогда, если бы земля с небом сошлась, еще народы христианские не перестали бы стремиться к Иерусалиму; наконец, что калиф Омар, который был верным чтителем Корана и в первом веке исламизма овладел Ель-Кодсом, позволил христианам в нем жить и почтил их храм». Вот что писал о Святых местах мусульманин за семь веков до нашего времени. Во время владения Иерусалимом египетских султанов копты, как египетские подданные, и абиссинцы имели случай войти внутрь Святого Гроба: первые с тех времен пристроили себе и молитвенницу (часовню) с престолом к западной стене храма; место же абиссинцев, пользуясь их оскудением, заняли армяне, поселившиеся в Иерусалиме уже в турецкие времена; они, вступив в общение с абиссинцами и служа попеременно на их жертвеннике, как евтихиане, – умели постепенно лишить их всего ими владеемого в храме. Армяне также заняли место православных грузин.

По прошествии более трех столетий турки отняли Иерусалим у египтян и с тех пор (если не считать кратковременного владения Сириею и Палестиною египетского паши Мегмет-Али в 1832 году) владеют им доселе. В их владычество, с помощью золота и подкупов, армяне и латины утвердились и расширили свои владения внутри святого храма и на других Святых местах. Но здание великого Константина пережило все эти изменения: в нем произошло много перемен, присоединено к нему несколько Святых мест, но главное здание осталось то же самое. Несмотря на опустошения, которым подвергся Иерусалим, а с ним и храм Святого Гроба под ударами варваров монголов орды хоразмийцев в 1243 году, все-таки до самого 1808 года каждый поклонник мог любоваться по крайней мере в главных чертах святилищем, воздвигнутым в IV веке.

Но в 1808 году в ночи с 11 на 12 июня сделался пожар в армянским приделе (в южной части первой галереи храма). Францисканский пономарь, который бодрствовал в это время, поправляя свои лампады, первый заметил огонь и начал звать на помощь. Но огонь быстро расширялся, встречая пищу себе в множестве горючих материалов, а средства к помощи были недостаточны. В продолжение двух часов обрушился купол над ротондой Святого Гроба, увлек за собою галерею, повалил колонны и приделы, в ней расположенные, и даже часть стен. Долго не могли угасить пожар; однако никто не погиб. Уцелели только украшения входной стороны храма (южной), которые видны и до сих пор, – камень помазания и Гроб Господень, в котором чудесно сохранилась хрещатая деревянная дверь, стоящая ныне в патриаршем синодике; весьма мало пострадали придел Ангела и латинская церковь Явления. Пламень пощадил часовню коптов и правую половину Голгофы; не повредил почти нимало придела колонны поругания, и разделения риз, и вовсе не коснулся подземной церкви Св. Елены. Как всегда бывает в подобных случаях, пожар слагали то на неосторожность, то на злобу и ненависть представителей одного или другого вероисповедания. Оплакав ничем невознаградимые потери, греки, вспомоществуемые щедрою милостынею из России, испросив позволение у Порты и преодолевая тысячи препятствий, восстановили храм, если не в первобытной красе, то строго соблюдая те же размеры, – словом, сделали, что могли.

Красноречивейшее, а может быть и точнейшее описание храма Святого Гроба оставил нам Шатобриан в своем Itinèraire; он был одним из последних европейских путешественников, которые навещали его пред этим несчастием. По этому описанию архитектура носила печать века Константина: украшения и колонны были коринфского ордена. Несмотря на то, что некоторые столпы и колонны были или очень тяжелы, или очень тонки, словом, что вообще не соответствовали вышине святилища, несмотря на то, что хоры греческие были ниже притвора, что неприятно действовало на глаз, прерывая вид свода, – все-таки храм был величествен, здание в прекрасном стиле и видны были следы великой пышности в украшениях. Соображаясь с этим описанием видно, что дело реставрации (восстановления) после пожара 1808 года, хотя поручено было архитектору, не отличавшемуся особенным вкусом, исполнено добросовестно по прежнему плану: не только сохранилось то же самое основание, но даже держались самым тщательным образом прежнего плана и в подробностях, пользуясь оставшимися стенами. Столпы еще тяжелее, нежели пишет Шатобриан, – купола возвышены менее, чем прежде; но разделение церквей то же самое, что прежде, и, где случится попасть на древний остаток или карниз стен, пробивается стиль византийский.

Храм Святого Гроба много бы выиграл, если бы царствовала в нем большая чистота; но вследствие отношений, в каких живут в нем разные вероисповедания, при соседстве соединенных с ним зданий, как-то монастырей греческого и латинского и других прилегающих турецких зданий, поддерживание чистоты становится вещью почти невозможной. И потому в некоторых частях, особенно в северной, грязь неописанная и вонь столь нестерпимая, что долгое в них пребывание почти невозможно.

Во всяком случае храм Гроба Господня если ныне и не может назваться прекрасным, но все же отличается некоторою величиною в размерах и древностью в стиле. Все еще он носит печать здания от времен Константина, ибо в отношении фундамента, стен и плана есть та же самая святыня. Никогда храм этот не был разорен совершенно и глас хвалебных песней на святых местах не умолкал в нем со времени обретения животворящего древа и восстановления с подобающею честью Голгофы и пещеры Святого Гроба.

Описав довольно подробно Святые места, заключающиеся в храме Святого Гроба, самый храм и его историю, над которою столько веков трудились критики, разбирая каждый отрывок в авторах, размеряя каждую пядь земли, каждое расстояние одного места от другого, доискиваясь справедливости каждого предания, – окончу мое описание словами Шатобриана: «Счастливы были древние паломники, – пишет он в своем путешествии, – что не имели надобности вдаваться в критику; ибо имели дело с людьми, религия которых никогда не спорит о правде, из которых каждый имел убеждение, что для того, дабы видеть край таким, каким он есть, надобно смотреть на него сквозь стекло его преданий и воспоминаний! В самом деле по Святой Земле надобно странствовать с Библией в руках и с Евангелием в сердце!»

Тому же, кто хочет путешествовать по Иудее с духом отрицания и сомнения, можно сказать, что не стоит ездить так далеко!

Иерусалим и Елеонская гора. Вид с северо-востока

Иерусалим

Общий вид Иерусалима. – Долины и горы вокруг его. – Места древних стен Иерусалимских. – Нынешнее протяжение Иерусалима. – Врата его. – Кварталы – христианский, магометанский и еврейский. – Народонаселение в древности и ныне. – Число поклонников. – Улицы и площади. – Вид домов. – Собаки и нищие. – Общие обычаи жителей Иерусалима. – Вакуфы.

Невзирая на то, что я прочел почти все, что было у нас писано о Иерусалиме, прежде чем сподобил меня Бог увидеть его, не могу не сознаться, что я представлял себе вид его совершенно иным, нежели каков он есть в действительности, а чувство, наполнившее душу вследствие этого разочарования, можно сравнить лишь с тем ощущением, которое вероятно испытывал каждый, кому случалось возвращаться в родительский дом, оставленный им еще в детских летах: все в нем кажется нам мало и бедно в сравнении с теми представлениями, которые сохранились в детской памяти. То же самое чувство испытывается и здесь. Великие события, которые совершились в Святом Граде, сильно действуют на сердце каждого христианина, и невольно воображаешь, что и место этих действий должно соответствовать им своим внешним видом и положением. Вспоминая о событиях земной жизни Спасителя, по свойственной человеку немощи, мы все более склонны мечтать о Фаворе, то есть о славе Креста, нежели помышлять о Голгофе, которая служит символом «досады Креста», напоминая о страданиях, истощании и смерти Богочеловека. Вот почему и нынешнее уничиженное состояние Святого Града производит в душе нашей скорбное чувство: невольно забывается, что «вся слава дщери Царевой внутрь ея», а вспоминаются лишь «преславная, яже глаголашася о граде Божием». Охотно вспоминается торжественный въезд в него нашего Спасителя при восторженных кликах: «осанна сыну Давидову, благословен грядый во имя Господне Царь Израилев», и забывается, что спустя лишь несколько дней тот же самый народ, будучи подущен фарисеями и книжниками, вопиял: «возьми, распни, распни Его… кровь Его на нас и на чадех наших». Невольно вспоминается слава храма первого, и как-то не верится, чтобы храм второй – храм преславного Христова Воскресения, в столице христианства, мог в чем-нибудь уступать ему, а меж тем кто не ужаснется, видя уничиженное состояние его? Забывается плачь Спасителя о древнем Иерусалиме, от которого не осталось уже камня на камне, и Его определение о судьбе настоящего, что он будет предан на попрание язычников, пока не окончатся времена язычников; как-то забывается все это, и смотрящему на позорный плен этой колыбели христианского мира, царицы чудес и матери народов, становится грустно, невыразимо грустно и кажется, что одними лишь словами плача Иеремиина можно выразить то, что чувствует сердце в эти минуты. «Что мне сказать тебе, – вопиет этот пророк, как бы созерцая перед глазами нынешний Иерусалим, – с чем сравнить тебя, дщерь Иерусалима? чему уподобить тебя и чем утешить тебя, девица, дочь Сиона? ибо страдание твое велико, как море; кто может исцелить тебя? Пророки твои пророчествовали тебе ложное и нелепое, а беззаконие твое не раскрывали. Руками всплеснут о тебе все проходящие путем, свиснут и покачают головою о дщери Иерусалима: это ли город, который называли верх красоты, веселие всей земли?» (Плачь 2, 15).

Состоя в числе членов Иерусалимской духовной миссии, я въезжал в Иерусалим 2 февраля 1858 года. Несмотря на чрезвычайную усталость, с возрастающей все более и более сердечною тревогою, приближался я к месту, где Иерусалим первый раз представляется очам пилигрима. Солнце уже почти заходило и рассыпало золотистые краски по горизонту, когда мы достигли взгорья посреди большой плоскости, совершенно обнаженной и пустой на несколько верст, вокруг обставленной горами. На одной из них, на левой руке в отдалении, показалась группа зданий среди масличных деревьев, – то была священная вершина Елеона, а здания на ней – мусульманская мечеть и арабская деревушка. Подвинувшись еще несколько вперед, внезапно увидели мы перед собою город, – это Иерусалим, город, самими мусульманами называемый Ель-Кодс (Священный).

Общий вид Иерусалима, по сказанному выше, суров и печален; дома и другие здания, как бы слитые в одну сплошную массу, своим серовато-пепельным цветом почти не отличаются от окружающих их стен и от обожженных солнцем гор. Почти совершенное отсутствие растительности внутри города лишает его главного украшения других восточных городов; лишь изредка высятся между зданиями несколько вечнозеленых кипарисов и две-три пальмы. Вокруг стен природа также мертва и печальна: до 1859 года ничто не отделяло Святой Град от прилегающей к нему пустыни[29]. Никакой шум не прорывается изнутри наружу; не видно живущих ни по горам, ни по долинам; не слышно пения птиц; ложе потока Кедрского высохло; домашние животные не имеют тут себе пастбища; и кажется, что лишь смерть и скорбь могли населять эти уединенные окрестности, и невольно приходят на память слова пророка Иеремии: «о сих горах подъемлю стон и вой и о степных пастбищах плачевную песнь. Потому что они опалены, так что никто там не ходит, и не слышно блеяния стад; от птиц небесных до скота, все разбежались, ушли» (Иер 9, 9).

Среди диких и обнаженных гор возвышается довольно высоко скалистая плоскость, прерываемая небольшими холмами, окруженная с трех сторон глубокими и узкими долинами, между скалами. На этой-то плоскости расположен Иерусалим. Долина Иосафатова весьма глубокая, служит вместо исполинского рва с востока, долина Силоамская с юга, долина Рефаим с запада, но с севера примыкает к городу скалистая равнина, постепенно возвышающаяся по мере отдаления от городских стен.

Вид Иерусалима с подъезда от Яффы

Над целым городом господствует Елеонская (Масличная) гора, которая составляет бок долины Иосафатовой; далее на юг гора Соблазна и гора Злого Совещания возносят свои вершины; с запада и севера, за небольшой равниной, возвышается гора Гигонская. Таким образом, положение нынешнего Иерусалима совершенно соответствует древнему, ибо точно так же и теперь можно воскликнуть с Давидом: горы окрест Иерусалима и Господь окрест людей своих. Разница в расположении древнего Иерусалима от нынешнего заключается в том, что прежде гора Сион к югу вся входила внутрь города, а теперь большая часть ее находится вне оного. Говорят, что султан Солейман (при котором построены нынешние городские стены, около 1534 года) приказал опоясать и эту гору стенами и что архитектор за нарушение этого приказания был казнен смертью. От замка Давидова на западе и до Судных врат к северу древняя стена[30] шла ломаною линиею, минуя Голгофскую скалу, ибо эта скала и все то место, на котором ныне стоит храм Воскресения и окружающие его здания, то есть весь северо-восточный угол города (нынешний Христианский квартал), был включен в обвод городских стен впервые, при возобновлении Иерусалима под именем Елии римским кесарем Адрианом. Сверх того, по свидетельству еврейского историка Иосифа Флавия, прежние стены заключали в себе, начиная от Дамасских врат, всю северную площадь до королевских гробов, называвшуюся Везефою. Эта топография, которой следы еще уцелели отчасти доселе, исследована в новейшее время и означена подробно в сочинении с планом одного немецкого ученого доктора Шульца; она оказалась совершенно согласною с нашими преданиями о Святых местах и свидетельством Св. Писания, из коих видно, что Иисус «вне врат пострадати изволил» (Евр 13, 12). Нынешний Иерусалим имеет протяжение в длину от востока на запад, не более четверти мили, а в ширину, с севера на восток, не более 1600 шагов. Он раскинут на трех холмах, или возвышенностях: Сион, самая высокая из них, на юге, – на ней расположен верхний город; Акра на севере, где нижний город, а между ними Мориа или гора Храма (Соломонова) на востоке. К этим трем возвышениям надобно присоединить Голгофу, которая, по вышесказанному, вошла внутрь городских стен впоследствии. Возвышения эти незначительны; раздолы между ними или умышленно были засыпаны, как между Сионом и Мориею, или время, при помощи развалин, уменьшило их глубину: однако несмотря на сие в городе можно считать две долины: одну под Акрой, а другую под Мориею. Нынешние стены содержатся довольно хорошо: своею огромностью и видом, при первом взгляде на Иерусалим, они обращают внимание и тотчас переносят воображение к нашим древним Кремлям. Обвод этих стен весьма неправильный, ибо кроме одной стены, восточной (со стороны Иосафатовой долины), тянущейся в прямой линии, все прочие составляют ломаные линии, образуя кривизны и углы. Однакож, невзирая на это, можно принимать всю окружность города за четвероугольник, несколько суженный на западе (900 шагов); северная сторона его самая длинная: она занимает 1435 шагов, восточная 1005, южная 1290. В час или полтора легко можно обойти вокруг города. Стены сложены из тесаного камня, верх их увенчан зубцами и стрельницами, а четвероугольные башни и полубашни, которых всех насчитывают до 66, возносятся высоко над этою каменною массою; городских ворот только четверо и две калитки.

С запада, при самом замке Давида, находятся под огромной башней врата, называемые посему Давидовыми, Вифлеемскими или Яффскими, ибо через них идет дорога в Вифлеем и Яффу. Над этими вратами видна на мраморе арабская подпись выпуклыми литерами, которая, по переводу знающих арабский язык, означает: «Величайший царь, могущественнейший князь, владыка народов греческих, арабских и персидских, султан Сулейман, султана Селима сын (да защитит и сохранит Бог его царство), повелел 1-го… 1536 года воздвигнуть сии стены. Да будет мир их основателю». Но несмотря на эту надпись известно, что Сулейман не опоясал тогда вновь стенами город, а лишь приказал поправить древние, и только там воздвигнуть новые, где прежние вовсе были разрушены. На этой западной стороне находятся только одни эти Яффские врата, которые также называются вратами поклонническими, ибо ими издревле исключительно входили в город вновь прибывающие в него поклонники. Идя к северу, встречаем врата Дамасские, самые красивые: две больших башни соединены смело перекинутым сводом и на нем разные арабески и надпись: «год 1553, врата глубины», – может быть потому, что проход довольно глубоко тянется под сводом. Во времена еврейские называли их вратами Ефраимскими; чрез них-то возвращался с поля в город Симон Киринейский, когда позвали его нести крест за Спасителем. На той же северной стороне, по правую руку Дамасских врат, видны древние врата Иродовы, или Зари, но они закладены наглухо.

На востоке, против Елеонской горы, находятся врата Гефсиманские, врата Марии, потому что ведут к Гробу Матери Божией, к Гефсиманской пещере. Они также называются вратами Св. Стефана, ибо за ними находится место, на котором святой мученик был побит камнями. Во времена еврейские их называли вратами Вениаминовыми и Овчими. В той же самой линии видны совершенно заложенные извне, так называемые, Златые врата. Они делились на две части аркою, которая видна доселе и украшена разною резьбою. Через эти врата, как известно, торжественно въезжал в Иерусалим Спаситель, «грядый на вольную страсть», при кликах «Осанна сыну Давидову, благословен грядый во имя Господне». Мусульмане замуровали эту стену вследствие существующего у них предания, что через эти врата должен вступить в Иерусалим какой-то царь франков (общее имя всех европейцев).

Северо-восточный угол стены, от Златых врат до поворота ее, обращает особенное внимание огромностью камней, из которых сложена нижняя часть этой стены; тут виден довольно глубокий ров, высеченный в натуральной скале.

С южной стороны, недалеко от поворота за угол, находятся следы других древних врат, называвшихся вратами Гнойными, потому что в них выбрасывали сор и нечистоты со двора Соломонова храма. Это те самые врата, через которые Господа нашего Иисуса Христа, взятого в саду Гефсиманском, вели к первосвященнику Анне. Теперь они заложены, оставлена только небольшая калитка, ведущая в ограду Омаровой мечети. Называются теперь в переводе с арабского «вратами Мавров» (Варварийцев); и наконец на той же южной стороне находятся врата Сионские, ибо стоят на горе Сион; по-арабски же называются баб-ель-неби-Дауд (пророка Давида), ибо находятся против мечети сего имени.

Из других врат, упоминаемых в истории древнего Иерусалима, уцелели лишь двое. Врата Судные (не вдали от Голгофы к северу), которыми прерывается так называемый Страстной путь, по коему вели Спасителя на Голгофу. От Судных врат, в направлении от севера к югу, идет крытая улица, по которой видны довольно приметно следы (целые колонны) того, что прежде в этом направлении шла древняя городская стена; вторые уцелевшие ворота сей стены, железные, находятся почти на одной линии с первыми, на южной стороне обширного пустыря, часть коего занимает греческий монастырь Св. Иоанна Предтечи, – между им и домом евангелиста Марка (сирийский монастырь). Железные врата упоминаются в Деяниях апостольских в главе двенадцатой, в которой повествуется о заключении в темницу святого апостола Петра, и о чудесном изведении его из оной Ангелом. Темницу эту показывают на северной стороне упомянутого пустыря в подземелье красивых развалин здания, принадлежавшего Тамплиерам (рыцарям храма), недалеко от храма Воскресения. Вот слова апостола: «Прошедша первую стражу и вторую, приидоста ко вратом железным, вводящим во град, яже о себе отверзошася им», – и в последующих стихах: «смотрев же прииде в дом Марии матери Иоанна, нарицаемого Марка, идеже бяху мнози собрани и молящеся». Из относительного положения между собою места, занимаемого бывшей темницей, и домом евангелиста Марка и из буквального смысла апостольского сказания становится ясно, что древние стены Иерусалима следовали другому направлению, обозначаемому взаимным положением Судных и Железных врат. А новые изыскания, особенно ученого доктора Шульца, подтверждают это предположение, разрешив окончательно вопрос: почему Голгофа и Гроб Господень находятся ныне внутри стен, тогда как известно, что Иисус «вне врат пострадати изволил» (Евр 13, 12). Это учинено при построении второй стены во время возобновления Иерусалима под именем Елии Капитолины римским кесарем Адрианом.

Городские ворота в Иерусалиме при захождении солнца (чем оканчивается счет часов восточного дня) запираются на всю ночь, отворяясь с начала дня, которое определяется восхождением солнца. В пятницу же городские врата отпираются лишь после полудня, ибо в это время мусульманские власти города по случаю своего праздника бывают на молитве в мечетях. Побуждением к затворению в это время ворот служит между прочим чьё-то предсказание, что в это время христиане покусятся овладеть Ель-Кодсом (Святым Городом), так как и сами мусульмане овладевали христианскими городами преимущественно во время церковных праздников, когда христиане были в храмах на молитве.

Золотые ворота Иерусалима

Нынешний Иерусалим делится на четыре квартала – Гарет (Hareth). Первый квартал – Христианский около церкви Гроба Господня, или квартал франков, подобные которому находятся во всех восточных городах; второй квартал – Армянский на горе Сион; третий – Еврейский, на склонах горы Сион к горе Мории; наконец, четвертый квартал Мусульманский, обширнейший всех, который заключает в себе горы Морию, Акру и всю северо-восточную часть города.

О народонаселении жителей древнего Иерусалима трудно сказать что-либо утвердительное. По историку Иосифу, оно во времена Александра Великого простиралось до 150 000. Цифра эта, кажется, в последствии еще увеличилась. Однако все-таки, принимая даже в соображение следы самых отдаленных стен (на севере – до Королевских гробов, а на юге – окраину Сиона), нельзя сравнивать Иерусалим с большими столицами нынешнего света, ибо столица Давидова никогда не была столицею большого народа. Она вмещала по временам в стенах своих значительное число людей, но это было лишь временное скопление, преимущественно по случаю еврейского праздника Пасхи. Только этим обстоятельством можно объяснить себе огромную людность Иерусалима, о которой упоминают историки. Страдания Христа Спасителя нашего также совпали с праздником Пасхи, и через 38 лет в ту же самую пору случилось взятие Иерусалима Титом. Притом для объяснения, откуда стеклось такое большое число людей во время этой осады, можно заметить, что пред наступающими легионами римскими весь народ теснился в столицу, чая найти себе здесь безопасность. А потому-то и собралось тогда в Иерусалиме, по сказанию римского историка Тацита, 600 000, как будто Господь Бог нарочно созвал сюда Богоубийственный народ для исполнения на нем взывающих об отмщении на небо слов: «кровь Его на нас и на чадех наших» (Мф 27, 25).

Теперь народонаселение Иерусалима не более 20 000 человек. По статистическим данным евреев должно быть до 8000; мусульман до 7000, не включая в то число гарнизона, который простирается до 1000 человек. Христиан до 5000. Между ними считают православных 2500, латин – 1000, армян до 400, коптов 100, сирийцев около 50, абиссинцев столько же, протестантов до 100 и наконец несколько человек греко-униатов, число которых (как совращенных лестью и обманом), благодарение Богу, не прибывает, а уменьшается. Как в древности, так и теперь людность Иерусалима увеличивается в известное время, а время это, как прежде, так и теперь, есть праздник Пасхи, только не еврейской, а христианской. Число прибывающих тогда поклонников всех вероисповеданий бывает неравно и простирается вообще от 3000 до 10 000 человек, изменяясь смотря по политическим и другим благоприятным или неблагоприятным обстоятельствам.

В 1858 и 1859 году, во время моего пребывания в Иерусалиме, после заключения мира, окончившего войну России с Турцией и ее европейскими союзниками, число поклонников доходило до 10 000; в том числе наших русских было около 800 человек: 500 женского и 300 мужского пола, – тогда как прежде число их и в благоприятные годы не превышало 400 человек; такому быстрому увеличению способствовало, кроме заключения мира после войны, прервавшей на несколько лет возможность посещения Святых мест, отправление в Иерусалим Духовной миссии в увеличенном составе, а главное – облегчение сообщения учреждением Общества русской торговли и пароходства. – Все разнородное народонаселение живет в вышепоказанных кварталах, которые однако не имеют ясного разграничения, равно как нет и закона, который бы запрещал жить в той либо другой стороне города.

Улицы в Иерусалиме узки, неровны[31], некоторые – крытые и потому темные (исключение составляет лишь часть крытой улицы, идущей от Греческой Патриархии к храму Гроба Господня, которая по ночам освещается в нескольких местах висячими фонарями), всегда почти грязные и, исключая нескольких главных, по большой части пустые. Как во всех восточных городах, они не имеют надписей, но названия их сохраняются лишь по преданию между жителями, и то по-арабски, и заимствуют оное от своего положения или какого-либо примыкающего к ним здания. Так, «Тарик баб-ель-Амуд», улица колонны, ведущая от Дамасских ворот почти через весь город с севера на юг; «Сук-ель-Кебир», улица большого базара, идет в направлении от запада на восток; «Тарик-ель-Аллам» – улица или дорога скорби, «Страстной путь», начинается у Гефсиманских ворот, проходит мимо претории Пилата и австрийской странноприимницы и оканчивается у Судных врат; «улица Патриаршая», которая, начинаясь от угла бывшего патриаршего дома, идет в направлении от севера на юг, до улицы большого базара; часть ее, в которой соединяются здания, покрыта сводом; ею же проходят из монастыря греческого и латинского на площадку Гроба Господня. Это самая людная улица в период поклоннический; ибо на ней преимущественно сосредоточивается в это время городская торговля как привозными товарами, так и местными произведениями. В ней кроме лавок находится наиболее известная в Иерусалиме немецкая гостиница с общим столом, в которой останавливаются европейские путешественники; тут же недалеко городская, так называемая Патриаршая баня, далее греческий монастырь Св. Иоанна Предтечи, почти незаметный со входа.

Площадей в городе мало (самая большая против дома Давидова, на границе Армянского квартала с Христианским), но зато немало развалин, особенно в Мусульманском квартале. Исключая торговых мест, или базаров, в городе незаметно того движения, которое придает другим местам торговля и промыслы: этому отчасти причиною и различие народонаселения по вероисповеданиям. В Иерусалиме только четыре рабочих дня, общие для всех жителей, ибо пятница, суббота и воскресенье уважаются как дни праздничные: пятница – мусульманами, суббота – евреями, а воскресенье – христианами. В пятницу до полудня все городские ворота бывают заперты, как выше упомянуто, из опасения, что, по преданию мусульман, во время их молитвы в мечетях христиане будут покушаться овладеть внезапно святым городом. Это предание имеет, очевидно, связь с тем, по которому заложены Златые врата, ибо чрез них должен некогда вступить во Святой Град один из европейских царей, а по другим царь северных народов.

Дома каменные, низкие, квадратные, часто без дверей и окон на улицу, а если где и есть окна, то небольшие, заслоненные толстыми деревянными или железными решетками; с виду дома более похожи на тюрьмы, нежели на обыкновенные жилые здания. Почти все без исключения имеют, вместо кровлей, террасы, хотя и не совершенно плоские, как в Сирии, ибо из средины каждой террасы выступает небольшой вышины сферический купол, который, будучи выбелен, представляет вид опрокинутой чашки. Смотрящему на Святой Город откуда-нибудь с высоты вид Иерусалима по причине этих куполов кажется совершенно отличным от других восточных городов. Эти воздушные террасы не прихоть, а составляют существенную необходимость здешней жизни по причине знойного климата: мусульмане отправляют на них свои молитвы, жиды – праздники, европейцы прогуливаются и наслаждаются вечерней прохладой, а местные жители спят на них в знойную пору года.

Мостовой в Иерусалиме нет почти нигде[32]; там же, где она пришлась случайно, она так скользка, что лошадь должна ступать с большою осторожностью, тем более, что все улицы идут или на гору, или под гору. Группы собак, не знающие хозяев, так же как и во всех восточных городах, бродят и здесь по улицам. Они строго держатся своих городских кварталов и редко переходят из одного в другой; единственная польза, доставляемая ими, состоит в том, что они помогают поддержанию в городе кой-какой чистоты, ибо пожирают с жадностью все выбрасываемое на улицу. Без них, очевидно, царствовала бы еще большая неопрятность. Днем они обычно лежат на солнце по сторонам или в углах домов; зато ночью караулят свои кварталы и улицы, и встреча с ними тогда не очень приятна, особенно если кто отважится выйти без фонаря, что как везде, так и здесь запрещено, ибо как здесь, так и везде в турецких городах улицы не освещены. Однако и несмотря на фонари собаки нередко и смело нападают на прохожих, словно происходят в прямой линии от тех псов, которые на поле Изреельском съели тело Иезавели.

Излишне было бы говорить, что в народонаселении столь разнородном, как иерусалимское, нельзя усмотреть ничего однообразного, что все смотрят в нынешнем Иерусалиме чужеземцами, пришельцами. Турок, араб, грек, армянин, копт, абиссинец, жид, бедуин, европеец, – не перечтешь всех. Впечатление поистине удивительное и единственное на свете! Везде бродит немалое число нищих, а особенно на площади храма Святого Гроба и на ближних к нему улицах, рассчитывая преимущественно на русскую тороватость. Многие из них выучили по нескольку слов, особенно «здравствуй, матушка», с которым обращаются безразлично к проходящим русским обоего пола богомольцам. Нигде не видно пышности: ни в домах, ни в одеждах, ни в мебели; даже базар несравненно хуже, чем в других городах.

Однако же, несмотря на видимое различие, обычаи всех этих народностей разного происхождения и вероисповедания, соединенных в нынешнем Иерусалиме, суть обычаи восточные: то же самое разделение дня и счет часов от восхода солнца, обычай полуденного кейфа, отдельность женщин, которой держатся и туземцы христианской веры. У женщин обычай сурьмить брови и ресницы господствует и здесь. Обычай этот может служить указанием, как неизменны вообще обычаи восточные; он существовал здесь за 3000 лет до нашего времени, ибо в IV книге Царств читаем, что когда приехал в Иерусалим Ииуй, Иезавель, услышавши о въезде его, покрасила очи. Не так же ли и ныне дщери Иерусалима сокровенно смотрят с своих террас на торжественный въезд и иные церемонии, для чего в верхних стенках, ограждающих домовые террасы, устроен ряд круглых глиняных трубок, сквозь которые находящиеся на крыше женщины могут видеть, что происходит снаружи на улицах, не быв видимы сами.

Все эти различные племена, составляющие население Иерусалима, живут в нем, приспособляясь к обычаям восточным, но живут скрытно, раздельно, в непримиримой ненависти и подозрении друг к другу. Если поддерживается какой-либо внешний порядок, то единственно при помощи страха. Да и трудно было бы придумать какой-нибудь другой узел, иную связь для народонаселения, большую часть которого действительно можно считать за кочующих. Мало кто проживает долго в Иерусалиме, кроме евреев. Житель Европы, поклонившись Святым местам нашего искупления, с сердцем преисполненным скорбью, если не горечью, от всего виденного здесь, возвращается, обычно по кратком пребывании, в Европу. Турок, высланный для того, чтобы охранять спокойствие в этом центре беспокойства, порождаемого взаимною интригою и завистью, чувствует себя в положении не сына, а любодейчища в отечестве истинных сынов дщери Сиона и с радостью, при первой возможности, спешит возвратиться в чародейский Стамбул. Араб, разбивая шатер в Ель-Кодсе (Святом Городе), почтивши кажущееся могущество своего пророка в величественной мечети Омара и брося взгляд фанатического презрения на гяуров и жидов, возвращается в пустыню, где свободнее дышит его грудь. Купец грек или армянин не находит здесь ни барыша, ни приманки, какую имеет для него весь остальной восток. Одним словом – Иерусалим почти не имеет постоянных жителей, – он имеет только пришельцев. Христианам же в особенности все напоминает в нем, что и сам он есть только прообраз Иерусалима небесного, по сказанному в Писании: «не имамы зде пребывающого града, но грядущего взыскуем».

В другом месте мы рассмотрим подробно условия временной жизни в нынешнем Иерусалиме, а теперь обратимся к обозрению его. А как Иерусалим для всех своих жителей, несмотря на различие вероисповеданий, есть город святой, то и все замечательные в нем места составляют принадлежность духовных учреждений того или другого вероисповедания, и самая поземельная собственность разделена в нем на вакуфы, составляя большею частью принадлежность храмов и мечетей. Так Вакуф-ель-Гарам, – поземельная собственность, принадлежащая великой мечети (Омаровой); Вакуф-Руми – собственность монастыря православного (Греческой Патриархии); Вакуф-Франджи – монастыря латинского; Вакуф-ель-Такиджег – собственность госпиталя Св. Елены. Другие поземельные участки составляют имущество вечное – Мулк-мокуфы, что значит собственность мертвой руки (наше выморочное), – которое по прекращении фамилии владельцев в мужской линии должно обращаться в вакуфы. Собственности же частной (мулк) весьма мало, и то она не личная, а собирательная и даже принадлежащая не одному семейству, а чаще нескольким в совокупности. Такое распределение городских имуществ в соединении с исключительным значением Иерусалима, как города святого, побуждает нас разделить обозрение заключающихся в нем мест по их принадлежности тому или другому вероисповеданию. Общая христианская святыня – храм Гроба Господня – нами уже рассмотрена. Перейдем к подробному обозрению частных владений каждого вероисповедания, начиная с здания Греческой Патриархии.

Греческая патриархия в Иерусалиме

Место древних патриарших палат. – Права греков на владение святыми местами. – Нынешние здания Патриархии. – Пять церквей внутри ее. – Кельи. – Патриарший Синодик. – Патриарший дом. – Должностные лица. – Библиотека. – Нравы и степень образованности обитателей Патриархии.

Греческая Патриархия, или патриарший монастырь Свв. равноапостольных царей Константина и Елены, по местному преданию, занимает ныне место Никодимова вертограда. Православные Патриархи, как законные блюстители главной иерусалимской святыни, созданной равноапостольными царями восточной империи Константином Великим и матерью его Еленою, – первоначально (до времен завладения Иерусалима крестоносцами) жили близ самого храма. Древнейший наш паломник-писатель игумен Даниил, описывая греческую церковь Воскресения Господня, говорит: «суть же у нея палаты пространны, и в тех палатах живет горе Патриарх». Когда же Православный Патриарх вынужден был при нашествии крестоносцев, от их насилий, тысячекратно горших мусульманского ига, удалиться в константинопольские пределы, – тогда горние палаты его были заняты Патриархом Латинским, назначенным Папою… Впоследствии же, когда Божьим Промыслом, положен конец владычеству крестоносцев в Палестине, а с тем вместе кончилось и властолюбивое и себялюбивое обладание иерусалимскою святынею латинского духовенства, завоеватель Иерусалима Саладин (по свидетельству восточных писателей) возвратил храм Гроба Господня его законным владетелям грекам и православным арабам; но древние патриаршие палаты, как и прочие здания, находившиеся во владении латинян, обратились в частную собственность завоевателей. Дом этот, называемый Хате, главный фасад которого выходит на улицу, ведущую от Судных врат вверх к латинскому монастырю, и до сих пор привлекает своею величественностью и носит на себе очевидную печать древности. Часть нижнего этажа его, поддержанная тяжелыми контрфорсами (с южной стороны), обращена в городские хлебные магазины, где ссыпают окрестные арабы десятину от всего засеваемого ими жита, испытывая как при сборе, так и сдаче множество притеснений, на которые нет суда на земле. Вверху над магазинами несколько пустых огромных зал, обитаемых дикими голубями, а далее в покоях, примыкающих к самому куполу Гроба Господня, обитает один из арабских эфенди (почетных местных жителей). Между куполами Гроба Господня и греческою церковью Воскресения втеснился один из его покоев, занимаемый гаремом. Еще в недавнее время из этого покоя был свободный выход на верхнюю террасу храма, но бывший наместник Патриарха митрополит Мисаил, усиленным ходатайством у местных турецких властей понудил заложить этот ход и теперь из покоев этих выходит на южную часть террасы, принадлежащую греческому монастырю, лишь несколько небольших окон. По городским слухам, владелец не прочь бы продать эту привлекательную для христиан собственность, но, понимая ее важное значение, просит неприступную цену; но более вероятно то, что турецкое правительство не позволит продать ее, зная, что это породит новые затруднения в религиозной распре.

Мне случилось быть в вышеупомянутой комнате, – она четвероугольная, продолговатая, с одним небольшим окном на юг, по турецкому обычаю уставлена вдоль стен диванами, которые служат ночью ложем для живущих в ней. Владелец дома во время нашего посещения без церемонии восхвалял свою гостеприимность, уподобляя себя в этой добродетели Аврааму, и говорил, что справедливость его слов может засвидетельствовать весь город. Сущность дела состоит в том, что он дает у себя приют магометанским хаджи, вознаграждая даровой прием нескольких бедных достаточным вознаграждением с богатых.

Дом этого эфенди с примыкающим к нему минаретом занимает место по правую сторону храма Гроба Господня (на северной). С другой же стороны храма (южной), близ гефсиманского подворья, есть другая мечеть, также с минаретом. Таким образом храм, заключающий в себе Гроб Господень и Голгофу, видится между двух мусульманских мечетей и минаретов: вид невольно напоминающий Распятого на Голгофе между двух разбойников. Предание говорит, что со временем, «когда исполнятся времена язык», владелец дома, занимающий в отношении к храму место креста благоразумного разбойника, обратится ко Христу, а мечеть, стоящая ошуюю храма (на месте Омарова намаза), пребудет до конца памятником ожесточения в виду вовек пребывающей истины.

Споры латинян о правах своих на святыни иерусалимские, споры, о которых невольно придется услышать нашим пришельцам во Сятой Град, побуждают нас коснуться слегка вопроса: на чем основывают греки права свои на владение Святыми местами?

Из истории иерусалимского храма мы видели, что ктиторы его были святые равноапостольные Константин и мать святая царица Елена. Латины не признают святым великого императора, не любя его за то, что он перенес свою столицу из Рима в Царьград, названный по его имени Константинополем. Вот первое и ничем неоспоримое право греков, как потомков древних византийцев, на владение Святыми местами, – оно, так сказать, право наследственное. Со времен Константина и до начала крестовых походов римляне постоянно являются в Иерусалиме как пришельцы, как гости, принимаемые настоящими хозяевами до разделения церквей братски, дружелюбно, а по разделении – терпимые лишь по необходимости. Крестовые походы, начавшиеся в исходе XI века, положили начало тому праву, которое упорно продолжают оспаривать латины у греков, – праву завоевания. В 1093 году, одушевясь восклицанием: «так хочет Бог», крестоносцы овладели Святым Градом и по вступлении в него первым их распоряжением было избрание своего Патриарха из римского клира. Законный Иерусалимский Патриарх Симеон принужден был удалиться и умер изгнанником в Каире; епископы греческие также были заменены латинскими, а законные пастыри были изгоняемы силою из своих епархий. Последующие за Симеоном Иерусалимские Патриархи, до изгнания крестоносцев из Иерусалима, имели пребывание в Царьграде[33].

Из православных обителей только одна лавра Св. Саввы, как позже наша Свято-Троицкая лавра, оставалась незыблемым оплотом православия, и игумен ее, как видно из сказания нашего первого паломника-писателя Даниила, по удалении из Святого Града Православных Патриархов и епископов, был единственным представителем православных при первых иерусалимских королях, начиная с Готфреда.

Историк крестовых походов Вильгельм епископ Тирский красноречиво описывает крайнее развращение нравов так называемых рыцарей креста, честолюбие и интриги высшего духовенства, ссоры Патриарха с рыцарями храма, – словом, все то, о чем уже никак нельзя было сказать: «так хочет Бог» – и действительно, «Бог отмщений не обинулся есть». Не прошло еще 100 лет со времени завоевания Иерусалима крестоносцами (88), он снова подпал под власть магометан: в 1167 году султан Саладин вступил в него, а крестоносцы вышли, предшествуемые Латинским Патриархом Ираклием со всем клиром, унося с собою церковную утварь Святого Гроба и сокровища, цену которых знал один Бог, как говорит араб-летописец. Христиане православного исповедания из греков и сириан вступили снова во владение Святыми местами и пользовались при Саладине гораздо большею свободою в отправлении богослужения, нежели при латинских королях, которые стесняли православных в угоду своему латинскому клиру.

Третий крестовый поход породил новые смуты: в 1204 году крестоносцы овладели Константинополем, взяв его приступом, и предали его огню и мечу. Святые храмы были расхищены; собор Софийский и другие храмы ограблены и некоторые обращены в конюшни; законный император с Патриархом удалились в Никею. Балдуин граф Фландрский, назначенный в императоры, венчан в Софийском храме новым Латинским Патриархом Фомою, венцом греческого императора, на царство византийское. После чего около полувека держалась латинская империя в Царьграде. Иерусалим также достался на время в руки крестоносцев и также немедленно был изгнан из него Православный Патриарх и водворился Латинский. Но владычество латин во Святом Граде продолжалось недолго, – Иерусалим вскоре снова был «предан на попрание языков» и с XIV века и доныне промыслом Божьим остается во владении неверных, «дондеже окончатся времена язык». Святой Град с этих пор лишь видел замену одного мусульманского владычества другим. Султаны мамелюкские утратили свою силу в междуусобии, продолжавшемся два с половиной века, и наконец царство их пало под ударами войска оттоманов, власть которых прочно утвердилась на обломках священной империи Константина. Первый завоеватель Сирии и Палестины из оттоманов султан Селим, посетив Святой Град и будучи встречен в воротах града Православным Патриархом Досифеем со всем духовенством, ласково беседовал со святителями и старцами иерусалимскими: он дал им от себя ахтинаме, или завет благоволения, который определил, чтобы все обители и церкви были во власти Патриарха, и он бы первенствовал во всех духовных обрядах над прочими исповеданиями, а все духовенство было бы изъято от поголовной подати – харач[34]. Это подтверждается и свидетельством латинского современного паломника кармелита Николы Гюена, посетившего Святой Град в 1487 году. Он говорит, что греки и в то время были многочисленны в Святом Граде и владели, как и ныне, пещерою Святого Гроба, соборным храмом и многими другими святынями. Братство же латинян состояло всего из 24 иноков, которые жили тогда в своем монастыре на Сионе. Хотя сын Селима султан Солиман и подтвердил Православному Патриарху Досифею и духовенству благоприятные указы отца своего, но по свидетельству историка Святого Града Патриарха Досифея, духовенство православное со времени падения Царьграда (в 1453 году) находилось в бедственном положении. Самые Патриархи и епископы избирались тогда из туземных арабов, которые по своей неопытности в делах и крайнему необразованию привели церковь палестинскую в совершенный упадок. Бедность доходила до такой степени, что богослужение совершалось в полотняных ризах, с железными трикириями и медными сосудами, и сановники церковные должны были питаться трудами рук своих. К этому-то времени и относится уступка многочисленных обителей, принадлежавших православным, в руки иноверцев, и вторжение сих последних внутрь заветных православных святилищ путем подкупов корыстолюбивых турецких властей – вот вторая опора того права, на которое ныне опираются в своих притязаниях латины и армяне. Красноречиво описывая этот период, автор истории Иерусалима говорит о тогдашнем состоянии православного общества в Иерусалиме так: «Местные арабы, завидуя грекам, опасались, чтобы они не овладели исключительно Святыми местами, и пользуясь их упадком, после того, как прекратилось для них покровительство императоров византийских, строго наблюдали, чтобы никто из греков не был посвящен не только в Патриархи, но даже в епископы. Такое положение продолжалось около ста лет, до святительства Германа, уроженца морейского. Изучив в совершенстве язык арабский в Египте, он принят был диаконом в монастырь патриарший, где его почли сперва за природного араба, а потом, по необычайным дарованиям, избрали единодушно на кафедру Святого Града, преемником Патриарха Дорофея. Герман начал опять мало-помалу посвящать епископов из греков в течение долгого своего святительства и со смертью последнего члена синода иерусалимского из местных арабов, постановил за правило, чтобы и впредь не смели посвящать в епископы иерусалимского престола кого-либо из арабов. Правило сие соблюдается с тех пор с такою строгостью, что и поныне не только епископы, но даже все иеромонахи и иеродиаконы родом греки; местным жителям Сирии не вверяется никакая хозяйственная должность по монастырям палестинским. Для укрепления сего правила Герман постановил также, чтобы наследство духовенства греческого в Иерусалиме всегда оставалось Святому Гробу (то есть не переходило к родным). С избранием Германа, единоплеменные ему греки стали опять посещать во множестве Святые места и обогащать их своими приношениями; он сам ходил в Константинополь и другие места за сбором милостыни, посещал часто и заиорданские области, принадлежавшие его пастве, ибо туда, а именно в укрепленный город Карак, укрылась большая и богатейшая часть православных жителей иерусалимских, в правление мамелюков»[35].

Из преемников Патриарха Германа замечательны: Софроний, предпринимавший с успехом многие странствования для сбора милостыни в пользу Святых мест; Досифей, написавший историю Иерусалимской Патриархии; Хрисанф, племянник его, при котором посетил Палестину наш известный путешественник Василий Барский; Поликарп, возобновивший храм после пожара 1808 года, и наконец Афанасий, предшественник нынешнего Патриарха (Кирилла), – все они своими трудами и неусыпной заботой поддержали православие в Святой Земле и при помощи Божьей успели сохранить драгоценное достояние его – Святые места, борясь постоянно с интригами и кознями иноверцев.

Нынешние здания Греческой Патриархии образовались постепенно. Они заключались первоначально в тесных стенах монастыря Св. Феклы и, распространяясь понемногу во все стороны, успели снова примкнуть к заветному святилищу со стороны западной – чрез полуобрушенные здания соборной колокольни, которая находится в их непосредственном владении. Главные врата, ведущие внутрь зданий Патриархии, находятся в небольшой улице, через которую недавно переброшена арка, соединяющая главное здание Патриархии с собственно так называемым «домом Патриарха», построенным нынешним Патриархом Кириллом; он отделяется от другого дома, который до 1864 года был занимаем русскою духовною миссиею – довольно обширным и лучшим в Иерусалиме патриаршим садом, в котором довольно фруктовых деревьев, несколько виноградных беседок, цветы и благовонные растения. Часть зданий Греческой Патриархии, примыкающая к святогробской колокольне, соединяется с центральным зданием, сводом перекинутым через всю улицу на протяжении нескольких сажен; этот проход, еще недавно увеличенный в длину, днем освещается несколькими фонарями.

Большая часть домов так называемой «Патриаршей улицы», примыкающих с юга к главному зданию Патриархии, – также принадлежит ей, равно как и большая часть домов Христианского квартала в северо-восточном углу города, составляя вакуф-ель-руми (то есть, собственность православных). Ей же принадлежит место противу северной стены замка Давидова. Место это называется Вирсавия: на нем выстроено греками в недавнее время (1860–1863) новое двухэтажное здание, предназначенное для госпиталя. Постройка здания была прервана известием о отобрании князем Кузою имений у молдовлахийских, посвященных Святому Гробу, монастырей. По преданию здесь находился дом мужа Вирсавии злополучного Урии[36] и засыпанный ныне пруд, в котором увидел ее моющуюся царь Давид с верхней террасы своего дома.

Внутри зданий нынешней Патриархии находится пять церквей – две верхних и три нижних:

1) Свв. равноапостольных Константина и Елены, домовая патриаршая, возобновлена Патриархом Софронием (1579), для вечной памяти своих родителей; иконостас и царские врата того времени ныне находятся в лавре Св. Саввы, в пещерной церкви Св. Николая. Украшена благолепно: иконы хорошего иконного письма, некоторые образа в окладах; клиросы, аналои и кафедра Патриарха убраны наклейной мозаикой из орехового дерева, перламутра и слоновой кости; пол разноцветный мраморный; довольно люстр и лампад. Из икон этого храма заслуживает особого внимания древняя икона Божией Матери Иорданской, перенесенная из упраздненного Иорданского монастыря аввы Герасима; изображение сего святого находится на задней стороне иконы. Об этой иконе, как чудотворной[37], упоминает еще наш паломник XII века игумен Даниил, который поклонялся ей еще в Иорданском монастыре аввы Герасима, построенном, по его сказанию, на месте, где по преданию имело ночлег Святое Семейство во время своего бегства из Вифлеема в Египет. Икона эта была главной святыней сей пустынной обители, а посему вероятно, что и время написания ее восходит к началу самой обители, а следовательно к V веку. Она имеет басменный серебряный оклад, не уступающий древностью иконе. Греки не знали настоящей цены этой иконы, пока не открыл ее, так сказать, вторично (после Даниила) наш незабвенный паломник А. С. Норов, указав им на древнее русское свидетельство об ее значении. За левым клиросом есть окно внутрь храма Господня; из этого окна чрез армянскую галерею видна кувуклия Гроба Господня. В этой церкви собираются на ежедневное служение епископы и иноки Греческой Патриархии; обедня бывает безрасходно вслед за утреней. Епископы сами участвуют в чтении и пении. После молитвы, которою таким образом встречается день, все расходятся на дела своего звания, собираясь опять в свое время к вечерне.

2) Церковь Св. равноапостольной Феклы, принадлежавшая прежде монастырю того же имени, не заключает в себе ничего особенно замечательного.

Три остальные церкви находятся внизу на западной площади храма Святого Гроба; к ним сходят с средней террасы Патриархии по длинной каменной лестнице.

3) Церковь Св. Воскресения или жен Мироносиц без кровли; посреди ее небольшая белая мраморная часовня, указывающая, по греческим преданиям, место явления Христа по воскресении святой Марии Магдалине, в виде вертоградаря, когда Он сказал ей: «не прикасайся Мне, не у бо взыдох ко Отцу Моему», что изображено на западной стене часовни. Средина церкви сверху открыта, а над восточною частью сделан небольшой навес для прикрытия иконостаса.

4) Вправо церковь во имя святого Иакова брата Господня и первого иерусалимского епископа, довольно поместительная и убранная не скудно иконами, между которыми есть несколько древних. – Обе вышеупомянутые церкви служат приходскими для арабов православного исповедания, для которых и совершается здесь ежедневное служение на арабском языке, священниками из природных арабов и все требы.

5) Церковь Сорока мучеников под колокольнею. Колокольня эта сперва была разрушена землетрясением 1817 года, а потом из опасения, чтоб не обрушилась вовсе, разобрана еще до половины своей прежней высоты. В этой церкви обычно погребаются Иерусалимские Патриархи.

Внутренность Патриархии состоит из террас, обстроенных кельями. Помещения, начиная с занимаемого патриаршим наместником, самые неприхотливые, состоят из небольшой одной, а много двух, но отдельных комнат, с выходом на террасу, небольшим окном и двойною дверью: первая собственно для запора во время отсутствия хозяина, а вторая (решетчатая) в его присутствие для свободного движения воздуха. Стены обставлены низкими турецкими диванами, покрыты коврами; каменные полы также покрыты у одних коврами, а у других матами или пальмовыми и тростниковыми циновками. Трапеза приготовляется общая, но не запрещается брать пищу и готовить ее и по кельям. Остатками ежедневной общей трапезы питается довольное число бедных арабов православного исповедания, которые притом получают от Патриархии сверх помещения в принадлежащих ей домах по семи хлебцев в неделю.

Патриарший Синодик, в котором бывает заседание иерусалимского Патриаршего Синода, прием официальных почетных лиц и вновь прибывших поклонников для записывания имен их и сродников их на поминовение, с пожертвованием в пользу Святого Гроба, – состоит из продолговатой комнаты с одним окном на юг и с балконом внутрь нижней церкви Св. Иакова брата Господня; старинная хрещатая дверь этой церкви, ведущая на этот балкон, принадлежала прежде часовне Гроба Господня и чудесно уцелела во время пожара 1808 года, среди всеобщего разрушения, а посему ее берегут как святыню. За дверью стоят два деревянных посоха и зеркальце в деревянном мозаическом футляре – память того убожества, до которого доведена была Иерусалимская Патриархия, во время управления оною Патриархов из природных арабов (до 1550-х годов).

Собственно «Патриарший дом» построен нынешним Патриархом Блаженнейшим Кириллом чрез улицу на север от главного здания Патриархии – насупротив оного, соединяясь с ним посредством перекинутой через эту улицу арки; он имеет хороший вход, с чистою и широкою каменною лестницею, которая приводит прямо в столовую, увешанную на стенах изображениями знатнейших предшественников Патриарха; тут же висят портреты: султана и его премьеров (великих визирей) Фуад-паши и Али-паши. Из столовой налево вход в обширный фондарик или приемную комнату, освещенную большими окнами, выходящими в сад; стены уставлены низкими турецкими диванами; из приемной комнаты дверь влево ведет в опочивальню и вместе кабинет иерусалимского святителя; в боку оного еще небольшой фондарик внутренний для приема домашних. Позади этого дома патриарший сад, один из лучших в Иерусалиме, обильный фруктами (апельсины, лимоны, гранаты и миндаль), виноградниками, цветами и бальзамическими растениями; им заведывает старичок-монах, как заметно, хорошо знающий свое дело.

На одной линии с домом Патриарха на той же улице с западной стороны в течение лета 1859 года выстроен почти заново (надстроен второй этаж) каменный же корпус, нарочито для приема августейшего паломника, Великого Князя Константина Николаевича с супругою и сыном; убран в европейском вкусе с заботливостью и вниманием, достойным сего незабвенного события, под личным надзором самого Патриарха.

Монашествующих отцов в Иерусалимской Патриархии в бытность мою там было более 100 человек. Главные между ними – архиереи: два патриарших наместника, митрополит Петры Аравийской Мелетий и архиепископ Лиддский Герасим; архиереи члены синода: Лиддский Неофит, Наблусский Нафанаил, Филадельфийский Никифор; епископы: Газский Филимон, Неапольский Самуил, Вифлеемский Иоанникий, Фаворский Неофит и Филадельфийский Прокопий. Архиереи в храме Святого Гроба по праздничным и воскресным дням отправляют очередное богослужение и присутствуют в иерусалимском синоде, в котором председательствует наместник и епитроп Блаженнейшего Патриарха. Письмоводителем у них и вместе библиотекарем в мое время был архимандрит Никифор, помощник его иеродиакон Анфим; первый драгоман – архимандрит Софроний, второй – простой монах[38]. Синод собирается в определенные времена или по возникшей надобности; тогда приглашаются в него и все находящиеся в Иерусалиме архиереи и несколько синодальных архимандритов, в присутствии коих рассуждается о деле.

Остальные должностные лица Патриархии:

Казначей (камарассий) имеет у себя ключ от залы собрания и отпирает дверь, когда ему о том дадут знать; он ожидает прибытия синодальных членов и сам стоит вне собрания у дверей. Хранению его поручены все драгоценности и утвари Патриархии, равно как и все то, что посылается извне Блаженнейшим Патриархом или кем-либо другим в пользу православного общества и монашествующих. Ему все вручается по описи, как хранителю, и от него, по описи же, все принимается и употребляется для нужд храма наместниками; казначей не может располагать сам собою ни одною полушкою. По сей причине он, до вступления в должность, приводится к присяге в присутствии синода.

Наместнику подчинен игумен Святого Гроба, – он же и ризничий, с помощником своим. В мое время игуменом Святого Гроба был Амвросий, скончавшийся в 1858 году; место его занял помощник его о. Серафим, а помощником его сделан благоговейный иеродиакон Авраамий (из болгар, 30 лет находящийся в братстве Святого Гроба)[39]. Ризничий хранит все приношения и имеет большую власть, собирает доходы, издерживает что нужно на украшение храма и содержание святогробского братства. При нем есть письмоводитель, два или три очередных иеромонаха, три иеродиакона, три пономаря, эконом и несколько послушников. Если случится какой-либо беспорядок со стороны армян, или латин, или своих монахов, то он доносит о том немедленно наместникам, которые принимают против того надлежащие по обстоятельствам меры.

В Патриархии имеется богатая библиотека, состоящая из рукописей харатейных и бумажных и из старопечатных греческих книг; в числе рукописей есть несколько и славянских.

Все монашествующие Греческой Патриархии, имея перед глазами благой пример своих владык, одеваются просто, имеют рясы и прочее одеяние одинакового покроя и исключительно черного цвета, из недорогих шерстяных материй. Ходят всегда в камилавках; покрывало употребляют лишь во время выхода в храм или для почетного посещения кого-либо. В служении архиереи надевают панагию и наперсный крест, но вне служения оных не носят. Кельи владык малым чем отличаются по своему внутреннему убранству от кельи каждого простого монаха. В обращении своем они просты, не церемонны, впрочем без нарушения своего достоинства, обходительны и приветливы, без натяжки и изысканной учтивости, трудолюбивы и если не могут похвалиться книжной ученостью, зато не отмещутся делами от того, что исповедуют устами, твердо держась догматов, преданий и уставов единой, Святой Соборной и Апостольской Церкви. Нельзя не отдать чести их похвальной любознательности. Знание нескольких языков между ними не редкость: так, по-арабски могут объясняться почти все. Преосвященный Мелетий, кроме греческого языка, свободно объясняется по-арабски, болгарски и по-русски. Митрополит Назаретский Нифонт и письмоводитель о. Анфим говорят по-французски и первый свободно. Епископ Филадельфийский владеет арабским языком как природный араб. С водворением в Иерусалиме русской миссии многие принялись прилежно за изучение русского языка, и в короткое время несколько иеродиаконов уже были в состоянии говорить по-русски целые ектении. Патриархия содержит на свой счет, кроме богословского училища в Крестном монастыре (о коем будет упомянуто ниже), приходское училище для детей православных арабов, которые обучаются здесь письму, чтению на своем и греческом языке и начальным основаниям закона Божия, счетоводства, а также и церковному пению. Книгами снабжаются из типографии, заведенной нынешним Патриархом, Кириллом, в которой печатаются книги на греческом и арабском языках.