За кормой сто тысяч ли

Хубилай, желая завоевать весь Индокитай, бросил огромные армии в Юньнань, преддверие Бирмы и Лаоса, разгромил властителей Наньчжао, уничтожил эту державу и покорил ее владения. Монголы согнали в малярийные трясины и оттеснили высоко в горы коренных жителей и овладели их лучшими землями. В Юньнань был открыт путь китайским переселенцам, и вскоре на берегах Дяньчи и Фусяньху появилось множество китайских селений; рис и чай завоевали здесь обширные приозерные террасы, старый город Куньмин на высоте двух тысяч метров близ северных берегов Дяньчи стал столицей новой провинции Серединной империи. Здесь добывали серебро, олово, медь — недра Юньнани были несметно богаты.

Километрах в шестидесяти к югу от Куньмина над озером Дяньчи стоял небольшой город Куньян. Расположен он был на бойком месте — на большой бирманской дороге, в двадцати днях пути от Гуанчжоу и в нескольких переходах от границ Бирмы. Куньян после монгольского завоевания стал центром чжоу, округа или уезда; здесь была резиденция окружных властей, здесь обосновалась колония китайских купцов, а в окрестности сеяли пшеницу и рис китайские крестьяне-переселенцы. И в самом Куньяне и в его окрестностях, на берегах Дяньчи и в горах, жили «тумень» — люди племен мяо и цзинпо. Они говорили на языках, непонятных китайцам, и с недоверием относились к пришельцам с севера. Тогда этих аборигенов Юньнани было здесь во много раз больше, чем китайцев.

Чжэн Хэ вступает в жизнь

Должно быть с монгольским войском пришел в Куньян во второй половине XIII века некто Бань Янь. Кем он был, что делал в Куньяне — не известно. Мы знаем лишь — об этом свидетельствует эпитафия на могиле отца Чжэн Хэ, — что этот Бань Янь был прадедом великого мореплавателя.

Близкое по звучанию имя Байян весьма нередко встречается в истории завоевательных походов Чингис-хана и его преемников; так, в частности, звали одного из наиболее выдающихся полководцев Хубилая, но был ли прадед Чжэн Хэ монголом — сказать трудно. Дед и отец Чжэн Хэ жили в Куньяне и — чрезвычайно любопытная подробность, отмеченная в той же эпитафии, — оба они носили звание хаджи. А так и поныне называются пилигримы, побывавшие в Мекке. Следовательно, и сам Чжэн Хэ и его родители были мусульманами.

По всей вероятности, отец Чжэн Хэ служил мелким чиновником в одном из окружных присутствий Куньяна. Имел он шестеро детей и весьма скудные достатки; к тому же в те годы, когда родился Чжэн Хэ, а дата его рождения это 1371 год, жизнь в Юньнани была беспокойной.

На этой южной окраине Китая еще удерживались монгольские наместники, которые вели борьбу с Минской империей. В 1381–1382 годах Юньнань была завоевана войсками Чжу Юань-чжана. При вторжении минских войск весь район Куньмина и Куньяна был совершенно разорен. В 1382 году отец Чжэн Хэ умер, и семья осталась без кормильца. Видимо, в это тяжелое время и постигла Чжэн Хэ непоправимая беда: мальчика продали в рабство и оскопили; затем он попал в Пекин ко двору одного из сыновей Чжу Юань-чжана, великого князя (яньвана) Чжу-ди, и спустя несколько лет стал его главным евнухом.

Обычно наиболее способные юноши-евнухи, которые попадали ко двору, предназначалршь либо для канцелярской, либо для военной службы. Вероятно, путь в канцелярию был закрыт для Чжэн Хэ — современные китайские историки пришли к заключению, что великий мореплаватель в молодости не получил образования. Естественно поэтому, что он не мог стать без надлежащей подготовки (а в китайских условиях она отнимала долгие годы) чиновником. Надо думать, что это пошло на пользу Чжэн Хэ: его миновала каторжная участь писцов императорских канцелярий, его не иссушили изнурительные труды в пекинских бюрократических заповедниках.

Военная служба бесспорно оставляла куда больше возможностей для одаренного юноши, причем карьере его ни в какой степени не препятствовало то обстоятельство, что он начал свою службу уже будучи евнухом.

В середине века не только в Китае, но и на Арабском Востоке и в Византии евнухи нередко занимали высокие государственные должности. Обычно они были выходцами из непривилегированных сословий и попадали во дворцы императоров, султанов и эмиров через невольничьи рынки. Поэтому евнухов — людей, которые не имели никаких связей со знатными фамилиями, восточные властители охотно использовали в борьбе с феодальной аристократией и охотно назначали их на наиболее важные посты, особенно в армии и во флоте.

В последние годы царствования Чжу Юань-чжана десятки яньванов и пуванов — сыновей и внуков престарелого императора — захватили власть в Пекине, в столицах провинций и в пограничных округах, где постоянно стояло большое войско.

Подозрительный и скорый на руку император, следуя коварным советам принцев крови, казнил почти всех военачальников, не пощадив при этом своих старых соратников. Чада Чжу Юань-чжана получили главные командные должности при дворах этих принцев крови, дворах, которые были точным подобием двора «Сына неба» — императора. Дворов этих было много, вероятно, не менее полусотни. И здесь вершились все государственные дела. Глубокая вражда разделяла великих князей, каждый из них с нетерпением ожидал смерти старого императора, мечтал занять его место, а поэтому все эти дворы были центром интриг и козней, и семейный круг основателя династии немногим отличался от скорпионьего садка.

Сын императора Чжу-ди, к которому попал Чжэн Хэ, обладал качествами, которые заметно отличали его от прочих сородичей. Человек необычайной энергии, умный, отважный, безгранично честолюбивый, он сумел до времени скрыть свои истинные замыслы. Чжу-ди постепенно прибирал к рукам войско и охотно участвовал в походах против «варваров», которые предпринимались на северных и западных рубежах империи.

С 1393 по 1397 год он четыре раза возглавлял такого рода кампании, и в пограничных армиях его имя весьма почиталось.

В этих походах принимал участие и Чжэн Хэ.

В 1398 году Чжу Юань-чжан умер. На престол вступил его внук Хой-ди; юный император отчетливо представлял себе, сколь опасны его кровные родичи, и Император Чэн-цзу с помощью своих советников и военачальников, которым удалось уберечь свои головы от мастеров заплечных дел покойного «Сына неба», он ограничил власть великих князей.

Немедленно началась всеобщая смута. Чжу-ди выступил против своего племянника и в четырехлетней войне «за умиротворение страны» добился полного успеха. В 1403 году он взял резиденцию Хой-ди — Нанкин. При штурме города Хой-ди бесследно исчез, а Чжу-ди стал императором и принял тронное имя Чэн-цзу.

В битвах 1399–1403 годов Чжэн Хэ играл далеко не последнюю роль. Один китайский автор XVII века говорит: «В борьбе за умиротворение страны принимали участие многие до той поры безвестные военачальники, часто из придворных евнухов, людей храбрых и умных… Чжэн Хэ и Ли Цзянь… оба юньнаньцы с самого начала боевых действий находились среди сражающихся, и заслуги их были велики. В дальнейшем они стали первыми евнухами и ходили к чужеземным варварам за пределы страны».

Мы, правда, не знаем каковы были эти боевые заслуги Чжэн Хэ, где именно он сражался и какой командный пост был доверен ему претендентом на престол яньваном Чжу-ди. Возможно, что в войне «за умиротворение страны» он руководил операциями на море, но предположение это не подкрепляется сколько-нибудь вескими данными.

Несомненно, однако, что Чжэн Хэ в этих походах приобрел не только военный опыт, но и доверенность будущего императора.

Опорной базой Чэн-цзу в годы войны «за умиротворение страны» были ее северные районы, и южные провинции армиям Чжу-ди приходилось завоевывать в битвах с войсками Хой-ди. Не известно, как богатое купечество южных приморских городов относилось к претенденту и какова была реакция торгового юга на превращение яньвана Чжу-ди в императора Чэн-цзу.

Великий замысел

Во всяком случае курс, взятый Чэн-цзу, резко отличался от прежней линии, которой придерживались в Китае в годы правления Чжу Юань-чжана. В 1403 году в восьмой месяц, то есть сразу после переворота, восстановлены были палаты внешней торговли (шибосы) в Чжэцзяне, Фуцзяни и Гуандуне.

Месяц спустя в Китай прибыло японское посольство и японские торговые гости, и в связи с этим Чэн-цзу в весьма отчетливой и ясной форме изложил принципы, которыми впредь следует руководствоваться в сношениях с «чужеземными варварами» и в заморской торговле.

Не должно, говорил Чэн-цзу, связывать иноземцев запретами и ограничениями. Люди, которые пересекают бурный океан и совершают переходы в десять тысяч ли, заслуживают всяческого поощрения, поскольку путь их велик и издержки у них немалые. «Не противоречит человеческому естеству, — писал Чэн-цзу своему министру церемоний, — их желание ввозить разные товары, дабы возместить издержки. Как же мы будем налагать запреты на торговлю с ними?»

И на возражения министра, воспитанного совсем в ином духе, Чэн-цзу отвечал так: «Я не должен ничего запрещать, чтобы не подрывать добрые намерения двора и не умалять тот дух покорности и уважения [к Китаю], которым воодушевлены дальние народы. Поступать так, значит вершить важное дело».

Но, может быть, подобные «фритредерские» мысли были высказаны Чэн-цзу лишь к случаю и касались лишь взаимоотношений с Японией?

Предположение это приходится отвергнуть: точно с такими же декларациями Чэн-цзу выступал в связи с делами, которые ни в какой степени не касались китайско-япон-ских связей.

Так, во втором месяце 1405 года он принял следующее решение о торговле с «сычуанскими варварами», племенами, обитающими на юго-западных границах империи:

«Надо дозволить обоюдный торг в пограничной полосе, дабы удовлетворить нужды страны и побудить отдаленные народы к [торговым] поездкам [в Китай]».

В том же, 1403 году Чэн-цзу направил послов Ма Биня, Ли Сина и Инь Цзина на Яву, в Сиам и Индию. Одновременно ко двору явились послы из дальних стран Западного океана, в частности из Каликута и страны Соли (Коромандельский берег Индии), радушно принятые императором. Им разрешено было ввезти в Китай перец без уплаты пошлин; одновременно был отдан приказ немедленно начать подготовку к отправке китайского посольства в страны Западного океана, причем для этой цели ведено было снарядить двести пятьдесят кораблей.

План этот в 1404 году был изменен, но лишь в количественном отношении: решено было послать не двести пятьдесят, а шестьдесят с лишним судов. Вскоре в необыкновенно быстром темпе началась подготовка к отправке в заморские страны этой экспедиции.

То крайне неблагоприятное для китайской торговли положение, которое создалось на Южноазиатском морском пути в годы правления Чжу Юань-чжана, могло быть выправлено лишь в случае, если бы Китаю удалось наладить действенный контроль на этой великой морской дороге и основать в странах Западного океана сеть факторий и баз, постоянно связанных с Серединной империей.

И возможно, что, поощряя в первые годы своего правления чужеземных купцов к торговле с Китаем и посылая в дальние заморские страны миссии дружбы, Чэн-цзу выполнял предначертания куда более обширного плана.

Отметим, кстати, одну чрезвычайно характерную особенность, которая с незапамятных пор определяла стиль дипломатических отношений Китая с иноземными государствами. Считалось, что китайский император является верховным сюзереном всех властителей. Не только соседняя Япония, но царства Индии, Ирана и Средней Азии, Византия и Египет в глазах китайских государственных деятелей и законоведов были вассальными владениями Китая. Поэтому во всех династийных историях подарки, которые привозили с собой послы, назывались данью, а государи, которые направляли в Китай своих послов, именовались вассалами и данниками «Сына неба». Когда Хубилай потребовал, чтобы все его западные и южные соседи — Япония, Бирма, Тьямпа и Ява — всерьез и надолго признали свою полную зависимость от Империи, древние дипломатические принципы сразу же вступили в противоречие с практикой. Хотя монголы не только ссылались на прецеденты тысячелетней давности, но применили в качестве ultima ratio — последнего довода — силу оружия, все же подчинить себе этих псевдовассалов им так и не удалось.

Чэн-цзу, не отказываясь от своих сомнительных прав на вселенский сюзеренитет и опираясь на дипломатические нормы, которые, вероятно, и в его глазах были чистой фикцией, мастерски использовал их в своей внешней политике. Посылая миссии в страны Западного океана, он выступил не как завоеватель. И не мечом должны были добиться его послы успеха в дальних южных и западных странах. Послы эти шли туда торговать и вести мирные переговоры, но десятки огромных кораблей и десятки тысяч матросов и солдат на борту этих кораблей бесспорно должны были внушить властителям южноазиатских стран уважение к Китаю и показать им, что речь в данном случае идет не о заурядной дипломатической церемонии [21].

От этой демонстрации до установления контроля на морских путях дистанция была не так уж велика, хотя, вероятно, сам Чэн-цзу не предполагал, что многокорабельные миссии в южные и западные страны окажутся столь действенными и успешными.

Флотилия западного океана

Посмотрим теперь, каким образом снаряжались эти дипломатические армады. Первый указ Чэн-цзу о снаряжении экспедиции дан был в третьем месяце (марте) 1405 года. Этим указом главой ее назначался Чжэн Хэ, а его помощником евнух Ван Цзи-хун. Подготовка, видимо, уже начата была раньше и ее удалось закончить к осени того же 1405 года. Она велась на Люцзяхэ, на реке, которая с юга впадала в Янцзы в сорока километрах от Усуна (пригорода Шанхая).

Именно здесь в эпоху Хубилаябыли организованы знаменитые зерновые флотилии, и мы уже отмечали, что дельта Янцзы, колыбель китайского флота, со времени зерновых экспедиций стала обетованной землей для всех, кто стремился строить корабли или бороздить на них ближние и дальние моря. В дельте и в приморских землях Южного

Китая в избытке имелись мастера-умельцы, знатоки всевозможных корабельных дел, поэтому и подбор экипажей удалось провести очень быстро.

Дельта Янцзы с ее многочисленными озерами, протоками, рукавами, каналами была идеальным убежищем для кораблей. От разливов берега этих водных артерий были надежно защищены двойным рядом плотин, сооруженных в VII веке. Чуть выше дельты лежала вторая столица Китая — Нанкин, а на озере Тайху, соединенном широким каналом с Люцзяхэ, располагался богатый и многолюдный город Сучжоу.

Корабли строились не только в устье Янцзы, но и на берегах Чжэцзяна, Фуцзяни и Гуандуна и затем стягивались к якорным стоянкам на Люцзяхэ, где назначен был сбор флотилии.

Здесь флотилия была сформирована и подготовлена к выходу в море. Это была грандиозная экспедиция. В ее состав входило шестьдесят два корабля, на которых находилось двадцать семь тысяч восемьсот человек. Самые большие корабли в длину достигали сорок четыре чжана (сто сорок метров) и в ширину восемнадцать чжанов (пятьдесят восемь метров).

Корабли средней величины соответственно имели тридцать семь и пятнадцать чжанов (сто восемь и сорок восемь метров). Цифры эти буквально головокружительные. Ведь наибольшая (по килю) длина каравеллы первой экспедиции Колумба «Санта-Мария» не превышала восемнадцати с половиной метров, при максимальной ширине семь и восемь десятых метра. При этом данные о размерах кораблей флотилии Чжэн Хэ вовсе не преувеличены. За полстолетия с лишним до плаваний Чжэн Хэ арабский путешественник Ибн Баттута видел в Цюаньчжоу суда, которые несли на борту тысячу человек (шестьсот солдат и четыреста матросов). О гигантских китайских кораблях говорят и Марко Поло и Одорик Порденоне, да и те сведения о морских судах Сунской эпохи и периода владычества монголов, которые дошли до нас, подтверждают, что летописцы походов Чжэн Хэ не грешили против истины.

Корабли эти были отлично приспособлены для дальнего плавания. Приземистые, крепкие и вместительные суда с многослойной обшивкой и множеством кают, камбузом, ретирадами несли паруса из тростникового плетения, необыкновенно прочные и легкие, которые растягивались на реях. Перемена положения парусов достигалась брасопкой-поворотом рей в нужном направлении.

При штиле суда передвигались на веслах, подобно большим европейским галерам. Весла были огромной величины, и Ибн Баттута указывал, что на каждом весле сидит не менее тридцати гребцов. Мореходные качества этих кораблей были весьма высокие. Они могли следовать круто к ветру и отлично лавировать, им не страшны были ни открытые водные пространства, ни узкие проходы с коварными рифами и мелями.

Шестьдесят два корабля и двадцать семь тысяч восемьсот восемьдесят человек! Трудно себе представить масштабы такой флотилии, взяв при этом в расчет, что она снаряжена была в начале XV века, а не в XIX или XX веке. Ведь во второй экспедиции Колумба, в этом необычном по европейским масштабам походе, принимало участие полторы тысячи человек на семнадцати кораблях.

У Магеллана было пять кораблей и двести шестьдесят пять спутников. Правда, в пресловутой «Великой армаде», которую Филипп II направил к берегам Англии в 1588 году, было сто шестьдесят кораблей и тридцать тысяч солдат, но ее трагическая судьба красноречиво свидетельствует, насколько трудно было в век парусного флота управлять такими колоссальными флотилиями. А Чжэн Хэ пересекал со своими эскадрами все моря, омывающие Южный Китай, Индокитай, Яву, Суматру, Цейлон, Индию, Иран, Аравию и восточные берега Африки, и все семь его походов были успешны.

На кораблях флотилий Чжэн Хэ было множество людей самых различных профессий. В списках этих экспедиций, каждая из которых была плавучим городом с населением не меньшим, чем население средневекового Мюнхена или Лиона, Стокгольма или Бордо, числились офицеры (гуанъсяо), солдаты «знаменных войск» (цицзюнъ), добровольцы (буквально «смельчаки» — ютии), купцы (майбанъ), толмачи (тунши), знатоки циферного дела (суанъ шоу), лекари, писцы (шушоу) и различные мастера корабельных работ — кузнецы (мяо), конопатчики (му-нянь) и плотники. Списки эти, однако, не полны. Да и можно ли было перечислить все специальности этой плавучей академии дальнего плавания?! Вероятно, помимо купцов, игравших весьма видную роль во флотилии, на кораблях было немало пассажиров, род занятий которых отвечал их будущей деятельности во вновь учреждаемых факториях на берегах Западного океана. Нет в списках экспедиции имен рядовых матросов, тех людей, которые из поколения в поколение ходили в далекие плавания к берегам Японии, Суматры и Индии, уроженцев рыбачьих селений Цзянсу, Чжэцзяна, Фуцзяни, Гуандуна. А ведь именно они, эти потомственные мореходы, чьи имена не сохранились ни в летописях Минской династии, ни в трудах китайских историков, обеспечили успех семикратных походов в Западный океан.

Забота о душах мореплавателей, видимо, не очень обременяла организаторов экспедиций, Сохранилось лишь беглое указание на участие нескольких буддийских монахов не то в третьем, не то в четвертом плавании.

Как тут не сравнить китайские заморские экспедиции с португальскими и особенно с испанскими. Ни у Чэн-цзу, ни у флотоводцев не было ни малейшего вкуса к насаждению огнем и мечом «истинной веры» в заморских землях.

Да и какая «истинная вера» могла быть у участников экспедиции, если в ней превосходно уживались буддисты и мусульмане, даоисты и конфуцианцы и если сам глава экспедиции мусульманин Чжэн Хэ не считал для себя зазорным молиться в буддийских храмах и посвящать мемориальные надписи богине-покровительнице мореплавания.

Флотилия вышла в путь из гавани Люцзяган близ Сучжоу, вероятно, в сентябре 1405 года. Через проход Чанцзянкоу корабли проследовали в Восточно-Китайское море и направились вдоль побережья к югу в бухту Уху-мэнь («Пяти тигров») в Фуцзяни. Здесь, в устье реки Минь, неподалеку от Фучжоу, корабли в гавани Тайпин во всех семи походах выжидали наступления сезона северо-восточных муссонов. Сезон этот длится с середины ноября до февраля, но обычно позже начала января флотилии в плавание не отправлялись. Должно быть, в декабре 1405 года или в первых числах января 1406 года, наполнив трюмы съестными припасами, топливом и пресной водой, флотилия вышла в открытое море и взяла курс на юг.

Флотилии Чжэн Хэ всегда покидали тайнинскую гавань в декабре — январе и завершали переход через Восточно- и Южно-Китайское моря к середине марта.

Иначе и быть не могло, поскольку именно эти месяцы — сезон северо-восточных муссонов — наиболее благоприятны для плавания в страны южных морей из гаваней Китая.

Механизм муссонов, действующий с таким постоянством из века в век и из года в год, органически связан с сезонными различиями в нагревании северного и южного полушарий. В ноябре — феврале, когда в северном полушарии зима, на огромных пространствах Восточной Азии развивается и стойко удерживается зона повышенного давления; одновременно район австралийского материка оказывается в зоне пониженного давления. Этот перепад давления вызывает движение воздушных масс с севера на юг. В мае — сентябре, когда в северном полушарии лето, эти воздушные потоки текут в обратном направлении от зоны повышенного давления в южном полушарии.

Зимний муссон устанавливается сначала в Восточно-Китайском и в северной части Южно-Китайского морей, а затем постепенно распространяется к югу. Обычно у берегов Чжэцзяна северо-восточные муссоны начинаются примерно в середине сентября, в средней части Южно-Китайского моря — в октябре, а южной его части — в ноябре или даже декабре. При этом в октябре и первой половине ноября ветры часто достигают ураганной силы. Поэтому лучше всего парусным кораблям совершать переход из устья Янцзы или от берегов Фуцзяни к Яве, Камбодже и Суматре в ту пору, когда муссонный режим распространяется на все моря, омывающие берега Китая и Вьетнама, то есть в декабре и январе. В это время реже случаются и тайфуны, циклоны, которые возникают в местных воздушных депрессиях на небольшой площади, но в пределах этих очагов достигают огромной силы.

Летописцы великих походов

Многое в деятельности Колумба осталось бы неизвестным последующим поколениям, если бы его любознательные современники — скромный приходской священник Бернальдес и историк-гуманист Лас-Касас не оставили бы описаний плаваний великого мореплавателя.

Теми скудными сведениями, которые сохранились об экспедиции Магеллана, мы обязаны ее сверхштатному участнику полуматросу-полупассажиру итальянцу Пигафетте. К сожалению, имена Бернальдеса, Лас-Касаса, Пигафетты известны далеко не в меру их неоценимого вклада в историю географических открытий и о них далеко не всегда упоминают те, кто пишут о Колумбе и Магеллане.

У Чжэн Хэ были свои Бернальдесы и свои Пигафетты, и, начиная описание его походов, нельзя не упомянуть о летописцах замечательных событий, связанных с этими отважными рейдами в Западный океан. К тому же трое из них — Ма Хуань, Фэй Синь и Гун Чжэнь — были непосредственными участниками плаваний Чжэн Хэ.

С них мы и начнем эту главу, посвященную тем, кто сохранил для нас бесценные сведения об экспедициях 1405–1433 годов.

Ма Хуань, китайский мусульманин, уроженец города Шаосина в Чжэцзяне, трижды участвовал в качестве переводчика в плаваниях Чжэн Хэ.

Еще при жизни Чжэн Хэ, между 1425 и 1432 годами, он написал трактат «Обозрение берегов океана» («Инъяшэн-лань»). В предисловии Ма Хуань писал:

«Тому назад много лет читал я «Июйчжи», где речь шла о чужедальних странах, их климате, жителях и о том, что в этих странах растет и добывается. Тогда еще одолело меня сомнение — неужто в самом деле существуют на свете вещи, столь диковинные и отличные от того, что мы знаем. Но вот в год Цзи-сы царствования Чэн-цзу [1413 год] император назначил… ЧжэнХэ во главе флотилии и послал его на запад, чтобы доведаться о иноземных народах, и я был удостоен чести и назначен толмачом в эту миссию.

Пройдя тысячи и тысячи ли через безграничные и бурные океанские воды и своими очами увидя множество всяких стран с различным климатом и различными богатствами, понял я, что то, о чем некогда довелось мне прочесть в «Июйчжи», не только не ложно, но что есть вещи еще более удивительные и чудесные.

И я собрал все, будь то хорошее или плохое, о народах каждой страны и о том, что имеется в этих странах, и описал их обычаи и то, что дает их земля, и рубежи тех земель, и все это изложил по порядку. Так появилась моя книга, которую я назвал «Обозрением берегов океана». В ней пишу я обо всем, что касается иноземных стран, и я полагаю, что никогда во время предшествующей династии священное влияние императорского престола не распространялось столь широко, как ныне.

Но я лишь простак, неученый и несведущий, и поэтому, описывая посольство Чжэн Хэ, позволяю себе только скромно упомянуть о многих диковинках и не посягаю на большее; нет у меня книжного лоска, и не могу я украшать свою речь и говорить сравнениями, а пишу только о том, что есть, и пишу так, как об этом мне ведомо».

В этой простой, безыскусной книге Ма Хуань описал девятнадцать стран, причем все эти страны он посетил лично.

По роду деятельности Ма Хуань был тесно связан с «внешним миром»: он присутствовал на торжественных приемах, где свято соблюдался замысловатый церемониал китайской дипломатической службы, он посещал рынки, храмы, склады, дома богатых купцов, вел переговоры с поставщиками и торговыми агентами. Он знал языки «западных варваров» и был мусульманином. А как раз в ту пору ислам одержал решительные успехи в странах южных морей. Все купцы на пространстве от Гранады до яванских торговых городов молились о ниспослании им успеха, обращаясь лицом к Мекке, религия Мухаммеда была космополитическим культом «деловых людей» — ив Марокко, и в Аравии, и на берегах Суматры.

Естественно, что Ма Хуань быстро осваивался в «чужедальних странах» и собирал нужные и ценные сведения везде, где останавливались флотилии Чжэн Хэ.

Стиль его суховат, сдержан и, действительно, совершенно лишен литературных красот. Отвлеченные материи — философия, искусство, поэзия — Ма Хуаня совершенно не интересуют. О религии зато он говорит много и часто, но в сугубо «земном» плане. Для Ма Хуаня решительно все религии, будь то ислам, буддизм или индуистические культы, — это лишь торговые марки: «скажи мне како веруешь — и я отвечу тебе, чем ты торгуешь…»

В высшей степени его интересуют обычаи «западных варваров», государственный строй заморских стран, пошлины, меры веса, цены на различные товары и то, чем богата та или иная земля и чем она торгует.

Другой спутник Чжэн Хэ — Фэй Синь, уроженец городка Кунынань в Цзянсу, в 1436 году написал книгу «Победное шествие звездных плотов» («Синьчашэнланъ»). Фэй Синь принимал участие в третьем, четвертом, пятом и седьмом плаваниях Чжэн Хэ и собрал обильный материал о «варварских странах».

О себе он писал:

«…На 31 году плавания Хун-у [1398 год], мой старший брат, был приписан в охрану порта Тайцан [22]; вскоре брат преждевременно скончался, и мне не было еще 14 лет, когда меня вместо него взяли в армию. Дом наш был беден и убог, но я желал учиться и дни и ночи напролет, похищал у себя часы досуга, выпрашивая в долг книги, я учился читать. Так все шло, пока не исполнилось мне 22 года. При императорах Чэн-цзу и Сюань-цзуне [1425–1433] четырежды посылали меня в Западный океан… И я исписал два свитка и назвал свою книгу «Победным шествием звездных плотов». В первой части говорю я о том, что видел сам, во второй сообщаю о том, до чего дознался с помощью толмачей».

Весьма возможно, что военную и флотскую службу Фэй Синь отбывал в принудительном порядке как сын политического преступника. Такого рода потомственные репрессии были обычны в средневековом Китае, и немало сыновей, отвечающих за грехи своих отцов, было отправлено в заморские плавания.

Фэй Синь описывает сорок стран, в том числе африканские земли, где он лично побывал в пятом плавании Чжэн Хэ.

Фэй Синь отмечает, что он составлял в пути карты (ту). Это место в его книге — чрезвычайно существенно и свидетельствует, что в ходе экспедиций Чжэн Хэ шла работа по составлению новых карт и лоций.

Третий автор, участник плаваний Гун Чжэнь, написал труд «Обозрение чужеземных стран Запада» («Сияньфан-гочжи»), который до нас не дошел, но был использован китайскими историками XVI и XVII веков.

Как это ни странно, ни Ма Хуань, ни Фэй Синь, ни Гун Чжэнь почти ничего не сообщают о самих экспедициях, их составе, кораблях, участниках плавания. Кроме того, те даты, которые приводятся в их сочинениях, трудно согласовать между собой. Долгое время поэтому шли споры, на какие годы приходится та или иная экспедиция.

Но вот совсем недавно, в 30-х годах, неожиданно исчерпывающие показания на этот счет дал сам Чжэн Хэ. В 1935 году китайский историк Чжэн Хао-шэн обнаружил в собрании старых рукописей копию надписи, которую Чжэн Хэ в 1431 году приказал выгравировать в селении Люцзяган в храме «Небесной супруги» — богини-покровительницы мореплавания [23]. А спустя год китайский чиновник Ван Бо-цю в фуцзяньском селении Чанлэ открыл еще одну надпись, также посвященную «Небесной супруге» и очень близкую по содержанию к люцзяганской надписи. Селение Чанлэ находится в устье реки Минь, где, как уже говорилось выше, всегда собирались флотилии Чжэн Хэ перед выходом в открытое море.

Трудности, преодоленные в семикратных походах в Западный океан, цели-и итоги этих походов, точные их даты — таково содержание надписей. Естественно, что эти каменные летописи приобрели огромное значение для историков плаваний Чжэн Хэ, только с помощью обеих надписей удалось точно датировать все походы 1405–1431 годов.

Обе надписи начинаются посвящением «Небесной супруге», обе бесспорно должны быть признаны великолепными литературными памятниками эпохи великих плаваний.

Отметим, кстати, что, кроме надписей в Люцзягане и Чанлэ, известны и другие «каменные документы» Чжэн Хэ. В частности, та надгробная эпитафия в Куньяне, о которой упоминалось уже раньше (она открыта была в 1922 году), и каменная стена с надписью, воздвигнутая Чжэн Хэ на Цейлоне.

Таким образом, об экспедициях Чжэн Хэ в буквальном смысле этого слова говорят камни [24].

В последней главе книги приводятся более подробные сведения о трудах летописцев заморских походов Чжэн Хэ и его мемориальных надписях.

Там же читатель найдет список литературы о плаваниях Чжэн Хэ, в котором пока, еще очень мало работ на русском языке.

Кули — жемчужина Индии

Итак, флотилия Чжэн Хэ в конце 1405 или в самом начале 1406 года тронулась в путь. Свежий северовосточный ветер надувал паруса шестидесяти двух кораблей, и постепенно исчезали в пасмурной зимней полумгле гористые берега Фуцзяни. Стояла ненастная погода, холодный муссон гнал к югу стада темных туч, которые скрывали от кормчих солнце и путеводные звезды. Поэтому большей частью шли по югоуказуюгцей игле. Трасса этого пути была издавна хорошо известна китайским мореплавателям. То была дорога Фа Сяня и И Цзина, маршрут, расписанный по дням Цзя Данем и проходивший вдоль берегов земель, о которых много и подробно писали Чжу И, Чжоу Гу-фэй, Чжоу Чжу-гуа и Вань Да-юань.

Да-Вьет — Тьямпа — Ява — Суматра — Никобарские острова — Цейлон были промежуточными звеньями на пути в Каликут.

Но почему из великого множества гаваней южных морей выбор императора Чэн-цзу пал именно на Каликут?

Ответ на этот вопрос дают путешественники XV века.

«Гули [Каликут] (в южнокитайском произношении Кули) — сосредоточение торговли для всех стран Западного океана», — говорит Ма Хуань. «Здесь есть, — дополняет его Фэй Синь, — перец, розовое масло, жемчуг, ладан, амбра, кораллы, пучук, цветные хлопчатые ткани и все это вывозится из других стран [на продажу]… и покупают здесь золото, серебро, хлопчатые ткани, голубой и белый фарфор, бусы, ртуть, камфару, мускус, и есть тут большие склады, где хранятся товары… и сюда привозят чудесных коней из западных стран, и стоят они сотни и тысячи золотых монет».

Откроем книгу Афанасия Никитина «Хожение за три моря», написанную спустя несколько десятилетий после плавания Чжэн Хэ.

«А Каликут же есть пристань всего Индийского моря, и пройти его не дай бог никакому судну». Так писал наш знаменитый соотечественник-землепроходец, также говорил и итальянец Николо Конти, и самаркандец Абд-ар-Разак, и агент португальского короля Жуана II Перу Ковильян, благодаря тайным донесениям которого Васко да Гама избрал Каликут конечным пунктом своего индийского маршрута.

Каликут — жемчужина Малабара, стоял в солнечном сплетении главных морских путей Южной Азии. Малабар — узкая полоса на западном побережье Индостана протяжением двести с лишним километров. Эта полоска берега, зажатая между невысокой цепью Западных Гат и морем, была густо усеяна торговыми городами. Почти все они были центрами мелких, «карманных», княжеств, которые яростно враждовали друг с другом, оспаривая первенство в морской торговле. Самой сильной и самой крупной державой (территория ее была чуть больше Москвы) было Каликутское княжество; правитель его носил гордый титул «царя моря» (самудрараджа, саморин португальских авторов) и в какой-то степени он имел на это основание.

Вряд ли была в южноазиатских морях гавань оживленнее каликутской и вряд ли во всех приморских царствах и княжествах Индии был властитель, чьи доходы от всевозможных сборов и пошлин могли бы сравниться с доходами каликутского «царя моря». В Каликуте Запад ветре" чался с Востоком, здесь сходились пути из стран Малайского архипелага, Китая, Индокитая и Коромандельского берега с морскими же трассами, идущими из Мозамбика, Египта, Аравии и Ирана. На рынках Каликута было все, говорит автор замечательной книги «Морской путь в Индию» Г. Харт: «китайский шелк, тонкая хлопчатобумажная ткань местного производства, знаменитая по всему Востоку и Европе, ткань коленкор (ее название произошло от английского слова саНсо — каликутская), гвоздика, мускатные орехи, их сушеная шелуха, камфара из Индии, корица с Цейлона, перец с Малабарского побережья, с Зондских островов и Борнео, лекарственные растения, слоновая кость из внутренних областей Индии и Африки, связки кассии, мешки кардамона, кучи копры, веревки из кокосового волокна, груды сандалового, красного и желтого дерева. Эти товары продавались здесь же или грузились на суда, отправлявшиеся на запад, на север и на юг, к арабам, неграм, египтянам, персам и франкам» [25].