Караван в никуда

– Рудд! – крикнул его отец. Ответа снова не последовало, и он быстро подошел к сыну и взял его за локоть. – Пора в путь отправляться.

Рудд пару раз моргнул, будто очнувшись от грез, и резко встал, слегка покачиваясь. Отец не отпускал его руки, и они вышли. Пирос, не оглядываясь, махнул рукой Аларику, чтобы тот шел следом.

– Он все еще надеется, что внук родится, – качая головой, сказал владелец таверны.

– А есть женщина? – спросил Аларик.

Они вместе шли к двери.

– Какой женщине нужно такое? – сказал владелец таверны.

Аларик пожал плечами. В руке он держал соломенную шляпу, она в мешок не поместилась. И он отдал ее владельцу таверны.

– Возьми в качестве благодарности за твою одежду.

Владелец таверны повертел шляпу в руках и надел набекрень, щегольски.

Снаружи все уже садились на верблюдов, все, кроме одного, который держал за поводья двоих животных. Увидев жест Пироса, он помог Аларику забраться на длинное узкое сиденье на спине меньшего из верблюдов. Странный насест, но не неудобный, с хорошей обивкой, с длинной петлей спереди, чтобы держаться, и еще одной сзади, для второго седока. Позади его ног висели большие переметные сумы, а на месте для второго седока был привязан большой мешок. У колена висел бурдюк с водой, так что Аларик устроился достаточно прочно, не рискуя упасть, когда верблюд поднялся с колен. Вот только земля была как-то непривычно далеко.

Державший поводья мужчина мгновение глядел на Аларика, а потом отдал ему поводья и забрался на другого верблюда.

– Меня Ганио зовут, – сказал он. – Пирос поручил мне о тебе заботиться. Если будут трудности, крикни.

– Благодарю, – ответил Аларик. – Надеюсь, что избегу трудностей.

– Она скотинка мирная. Просто держись крепко, и она будет идти следом за остальными.

Караван верблюдов двинулся вперед, и мирной скотинке не потребовалось специальных команд, чтобы она заняла место в ряду собратьев. Ганио поехал следом.

Шаг у верблюдов был не такой, как у лошадей, но не неудобный, и Аларик очень быстро к нему приспособился. Под руководством Ганио он научился править, запомнил имя верблюдицы, Фолеро. Каждый раз, как он окликал ее по имени, она поворачивала голову на длинной шее, с искренним любопытством глядя на него. Иногда даже щипала большими мягкими губами за колено. Аларик решил, что можно обращаться с ней, как с лошадью, и временами хлопал ее по шее и хвалил.

Пирос иногда выезжал в голову каравана, но чаще проезжал мимо остальных, по всей протяженности, разговаривая со всадниками, проверяя сбрую и поклажу и то и дело отзывая кого-нибудь в сторону, чтобы что-то поправить. Аларик видел его практически постоянно, поскольку каравановожатый ехал на самом рослом верблюде из всех. Рудд редко ехал рядом с ним, он держался впереди, и его было легко узнать по болтающейся голове в ярко-зеленой повязке.

Жара постепенно усиливалась, но еще не стала настолько сильной, какой она будет позже в этом году, как знал Аларик. И ехать верхом совсем не так жарко, как идти пешком по прожаренной солнцем земле пустыни. Горизонт стал линией вдали, огромная равнина, по которой они ехали, была лишена каких-либо заметных ориентиров. Таверна осталась позади, и они лишь изредка встречали небольшие пирамиды камней, которыми был отмечен путь. Большую часть дня они не видели никакой растительности, кроме пучков жесткой травы и невысокого кустарника. Время от времени какой-нибудь из верблюдов сворачивал в сторону, чтобы пощипать травы, но всадник быстро возвращал его обратно в колонну каравана. Фолеро явно с презрением относилась к таким попыткам и мерно шагала вперед. К концу дня свежие впечатления от езды на непривычном верховом животном практически угасли, и Аларик вполне обрадовался, когда караван остановился и можно было спешиться, поручив верблюдицу заботам Ганио.

Он мог бы пересечь пустыню куда быстрее, по-своему, перепрыгивая до горизонта раз за разом, в течение одного удара сердца, ограниченный только тем, насколько далеко он видит. Но обычное путешествие позволяло поговорить с попутчиками про то, куда они направляются, чтобы, прибыв туда, не оказаться в совершенно незнакомой обстановке. Для этого, когда разбили лагерь и привязали верблюдов к вбитым в землю шестам, он отправился к самому большому из нескольких костров. Все обильно поужинали собранной Пиросом едой, и он принялся развлекать остальных неприличными песенками, а потом беседовал с разными людьми, с юношеским любопытством расспрашивая про города и людей, живущих на другой стороне пустыни. Слегка удивился их ответам. Все в основном рассказывали лишь о развлечениях в городке на краю пустыни, где было несколько таверн и некоторое количество женщин, готовых удовлетворить их аппетиты за серебро. Все до единого признавались, что больше особенно ничем не интересовались, желая лишь побыстрее разгрузить товар, потом погрузить на верблюдов другой, тот, который выменяет на привезенное хозяин, и побыстрее вернуться домой, получив надлежащую оплату.

– Неужели место настолько скучное, что никто там никуда не смотрит? – спросил Аларик Пироса.

– Они люди осторожные, – ответил каравановожатый. – Как бы они ни вели себя в заведении моего брата. Там, на другой стороне пустыни, другие обычаи, странный язык, а люди предпочитают то, что им знакомо.

– А ты сам? – спросил Аларик.

– Я чуть более дерзкий. Без этого не стать хорошим купцом.

Разговаривая, Пирос не глядел на менестреля, напротив, он не сводил взгляд с сына. С того самого момента, как развели костры. Юноша сидел вместе с несколькими мужчинами, которые разговаривали, бурно жестикулируя и иногда смеясь, но юный Рудд молчал. Он смотрел на огонь так, будто видел там нечто потрясающее и не мог оторвать взгляд. Аларик не видел ничего, кроме горящего сушеного верблюжьего навоза.

Он кивнул в сторону юноши, не уверенный, что Пирос заметил его жест.

– Полагаю, ты хотел бы, чтобы твой сын побольше узнал о том месте.

Пирос не отвечал долго.

– Я думаю, он уже достаточно о нем узнал, – тихо сказал он и встал. – Пора палатки ставить. Ганио найдет для тебя место.

По команде Пироса люди быстро распаковали невысокие палатки и поставили их. На землю они положили ковры с узором и начали укладываться, по шесть человек в палатке, кладя под голову мешки с товаром вместо подушек. Аларик завернулся в тонкое одеяло, свое собственное, и лег рядом с Ганио. Быстро холодало, но от шести человеческих тел в палатке было достаточно тепло.

Быстро наступил рассвет, и после трапезы из хлеба, не слишком черствого, и сыра, сухого, но достаточно вкусного, люди снова навьючили верблюдов и отправились в путь. Ганио снова ехал позади Аларика, пока менестрель намеренно не придержал верблюдицу, чтобы оказаться с ним бок о бок.

Ганио едва глянул на него. Он прикрыл горло и рот краем выгоревшей от солнца головной повязки, и над ней торчал только острый крючковатый нос. Лицо у Ганио было морщинистое и обветренное. Похоже, он не моложе Пироса.

– Ты давно у Пироса работаешь? – спросил Аларик.

– Не первый год, – ответил Ганио, не отрываяв взгляда от колонны верблюдов впереди.

– Тогда, наверное, много знаешь о его деле.

Ганио не ответил ничего.

– Мне все интересно, что же такое мы покупаем на другом краю пустыни, что стоит подобного ежегодного путешествия? – спросил Аларик.

– Разный товар, – ответил Ганио. Он явно понял, что Аларик сразу не отстанет, и продолжил: – Изделия из шерсти и кожи, металла, кружев, сушеные травы. А еще на полдороге остановимся, чтобы взять соли. Самой чистой соли в мире. За нее особенно хорошо платят.

– Чистую соль ценят и там, откуда мы едем, – сказал Аларик, кивнув головой назад.

– На обратной дороге мы тоже остановимся у рудников.

– Рудников?

Ганио кивнул.

– Никогда не знал, что соль на руднике добывают.

– Ты молод, менестрель. Есть очень многое, чего ты еще не знаешь.

– Поэтому я и путешествую, чтобы узнать, – сказал Аларик. – Но скажи мне, друг Ганио, если рудники на полдороге на запад, почему люди с запада не посылают собственные караваны за солью?

Ганио скривил губы, и это не было улыбкой. Покачал головой.

– Они слишком боятся пустыни.

Аларик выпрямился, оглядываясь по сторонам. Кроме шагающих верблюдов, до самого горизонта ничего не было, только плоская равнина. Если в этой части пустыни и были звери, то они либо сбежали, либо под землей спрятались. Если где-то и есть люди, то они не попытались приблизиться в пределы видимости. Но у колена Ганио висел тяжелый меч в выделанных ножнах, большинство остальных всадников тоже были при оружии, с мечами, короткими и длинными, луками, пращами и копьями в две руки длиной. Похоже, караван был готов ко всему, что может преподнести ему судьба.

– Так чего же они боятся? – спросил он.

– Ночью иногда слышно, как стонет пустыня, – ответил Ганио. – Злые духи, как они говорят, из заброшенного города, хотят похитить людские души. Когда дойдем до барханов, сам услышишь.

Он еле заметно показал вперед.

– А-а. Заброшенный город. Я слышал про него пару раз. Ты там был?

Ганио фыркнул.

– Был бы он заброшенный, если бы люди могли в него прийти.

– Значит, просто выдумки путешественников?

– Ну…

Ганио наконец повернул голову и жестко поглядел на Аларика.

– Иногда его видно издалека – башни, купола, стены, белые, как зола. Но если попытаешься до него дойти, он будто уходит, а потом совсем пропадает. Это город-призрак, вполне подходящее место для злых духов.

Он на мгновение замолчал.

– Люди гибли в погоне за ним. Я не желаю умирать.

– Я тоже, – тихо сказал менестрель, но не мог отделаться от мыслей о том, что мог бы настичь город, пользуясь своим, особенным способом передвижения.

– И сколько еще нам до соляных рудников? – спросил он.

– Тебе уже не терпится, менестрель? – спросил Ганио.

Аларик покачал головой.

– Просто предпочитаю знать, чего ожидать.

Ганио тихо усмехнулся.

– Как и все мы. Спроси дней через восемнадцать, тогда смогу ответить.

Он снова отвернулся.

– Ты хорошо управляешься с Фолеро. Возможно, больше нет нужды, чтобы я за вами следил.

– Как пожелаешь, друг мой Ганио.

Мужчина кивнул и послал верблюда вперед более быстрым шагом, туда, где Пирос ехал рядом с Руддом. И не возвращался до вечера, пока караван не остановился в рощице небольших деревьев, которые поначалу были лишь пятном на горизонте, но все приближались и приближались, по мере того, как позади них заходило солнце. В середине рощицы был пруд с утоптанными берегами. Спешившись, всадники наполнили бурдюки и чайники, а потом подпустили к пруду верблюдов, позволив им пить. В тени деревьев было уютно, развели костры, стали готовить ужин, и этим вечером Аларик пел про бескрайние просторы севера, снега и льды, такие же загадочные для жителей пустыни, как была бы загадочна жаркая песчаная равнина для кочевников севера, ездящих на оленях по ледникам. Сидящие вокруг него поражались тому, что такие ледяные земли вообще где-то есть.

Этой ночью в палатке ему снился север. Проснувшись среди ночи, он мгновение даже хотел вернуться туда, чтобы повидать тех немногих, которым небезразлично, жив он или умер. Он мог бы сделать это очень быстро. Но вряд ли идущие в караване подумают что-то хорошее о человеке, который проявляет колдовскую силу и может исчезнуть, как этот самый призрачный город. Он повернулся на другой бок и продолжил спать. В другой раз, сказал он себе, как говорил уже слишком много раз.

На следующий день на горизонте показалась небольшая неровность, среди всадников пошли разговоры, что через пару дней они дойдут до барханов. Караван начал медленно сворачивать к югу, и вскоре они доехали до еще одной рощицы, в центре которой был колодец. На то, чтобы натаскать из него воды, ведро за ведром, для вечерней трапезы и верблюдов, ушло много времени. Воду из колодца прокипятили, прежде чем пить, сырую дали только верблюдам, а бурдюки пришлось наполнять горячей. Аларик не стал пробовать пить некипяченую, поскольку Ганио сказал, что от нее с желудком очень худо будет. На пальмах росли финики, и несколько человек залезли на деревья, чтобы набрать их. Аларику дали горсть, наравне со всеми, и он с удовольствием их съел в качестве перемены после сыра и остатков черствого хлеба.

Утром достали из мешка муки, развели в воде и налепили лепешек, разложив их на горячих камнях вокруг костров. Для Аларика такой хлеб был непривычен, но, тем не менее, вкус ему понравился, и он почувствовал себя достаточно сытым, чтобы ехать еще день. Вдалеке уже виднелись барханы, огромные песчаные холмы, и караван свернул еще южнее, чтобы миновать самую худшую часть пустыни. Но к концу дня они все равно ехали по песку, а не по твердой земле. Рощи для ночлега этим вечером не было, как и пруда или колодца, но пока хватало лепешек, напеченных утром, и воды в мехах. Верблюдов отсутствие воды и еды явно не беспокоило. Несколько опытных караванщиков объяснили Аларику, что в горбах у животных достаточно и того, и другого.

– Замечательные звери, – тихо сказал он, раздумывая, как это встроить во все остальное, что он уже успел узнать за время путешествия, чтобы написать песни. Этой ночью спать было мягче, на песке, и он принялся сам себя убаюкивать, подбирая рифмы к слову «горб».

И проснулся в темноте от стонов – хора стонов разной высоты тона, будто толпа людей катит гигантский камень, катить который выше их сил. Или оплакивает гибель своих бесчисленных родных и близких. Похоже, больше в палатке никто не проснулся или, по крайней мере, не пошевелился.

Сдернув одеяло, Аларик выполз из палатки. Дул резкий ветер, в свете луны были видны вихри песка. Через пару мгновений ему показалось, что он уловил ритм стонов, затихающих и усиливающихся с порывами ветра. Костры на ночь обсыпали песком от ветра, и Аларик увидел, что около самого большого сидят два человека на страже, как это обычно делали каждую ночь. Один из них поднял руку, приветствуя Аларика. Менестрель обошел две палатки и сел у костра.

– Как кто-то может спать при таком шуме? – спросил он.

Мужчины ухмыльнулись.

– Это просто пустыня, – сказал один из них. А затем поглядел за спину Аларику и встал.

Обернувшись, Аларик увидел человеческий силуэт около одной из палаток, мимо которых он прошел. Человек был без головной повязки, его темные волосы торчали в разные стороны. Когда он подошел, Аларик узнал в нем Рудда.

– Посидишь с нами? – спросил тот, что встал. Протянул Рудду руку. – Мы тебе чая нальем.

Его товарищ уже потянулся к чайнику, стоящему на углях.

Рудд остановился в паре шагов.

– Они зовут нас. Мы должны идти.

– Мы выйдем, когда рассветет.

– Мы должны идти сейчас, – сказал Рудд. – Вьючьте верблюдов.

Мужчина шагнул к нему и положил руки ему на плечи.

– Остальным надо отдохнуть. Впереди еще долгий путь.

– Недолгий, – мотнув головой, сказал Рудд.

– Все равно мы должны прибыть отдохнувшими.

Мужчина протянул руку к огню, и его товарищ вложил в нее чашку с чаем.

– Вот, выпей пару глотков, согрейся, – предложил он Рудду. – Потом ложись и попытайся поспать еще. Плохой из тебя гость будет, если ты заснешь на спине у верблюда, свалишься и шею себе свернешь.

– Песок мягкий, – тихо сказал Рудд. Взял чашку. Отпил раз, второй. Показал на Аларика. – Ты слышишь музыку в их призыве. Пойдем со мной, поиграешь им на лютне.

– Завтра, – прошептал тот, что стоял у него за спиной.

Рудд выплюнул остатки чая в костер и швырнул чашку в темноту, прежде чем дать увести себя обратно в палатку.

Аларик посмотрел на мужчину, оставшегося у костра. Тот налил еще чашку и предложил ему. Аларик с готовностью взял теплую металлическую чашку.

– Он во сне ходит? – спросил менестрель.

– Можно и так назвать, – ответил мужчина, наливая чашку себе и ставя чайник обратно.

– С ним такое уже бывало?

Мужчина кивнул.