Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Стихотворения и поэмы - Михаил Аркадьевич Светлов на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

…Поэтам теперешним запрещено Иметь хоть малюсенький призрак.

Известные строки стихотворения «Старушка» звучат, конечно, лукаво-покаянно:

Товарищ! Певец наступлений и пушек, Ваятель красных человеческих статуй, Простите меня — я жалею старушек, Но это — единственный мой недостаток.

Целиком ироничен разговор поэта с тенью Генриха Гейне в «Ночных встречах»: похвалы ремесленникам от литературы словно бы взяты в кавычки, звучат и насмешливо и грустно. Светлов исповедуется одному из замечательных поэтов прошлого, «барабанщику революции», мастеру романтической иронии — Гейне. Светлов любил поэзию Гейне и признавал, что сформировался и под ее влиянием.

Ироническая интонация не исчезает и тогда, когда поэт рассказывает о своем прошлом, о надеждах на будущее и как бы дописывает свою биографию («Перед боем», «Пирушка», «Граница», «Ветер»).

Максимализм романтика, мечтающего, чтобы бои и походы продолжались вечно, не следует, конечно, понимать слишком буквально, но скорей в переносном, духовном смысле. Поэт мысленно равняется на эпоху гражданской войны, по всякому поводу вспоминает ее, на все лады воспевает:

Я молодость сжег И пепел замел В конспиративных Подвалах подполья. Горит на спине твоей, Комсомол, Рубец от зияющей Раны Триполья.

Желание вновь испытать себя в бою было не только данью любимым воспоминаниям. Провокации империалистов, казалось, делали войну неминуемой, близкой. Убийство Войкова, налет английской авиации на Нанкин и многое другое мгновенно отзывалось в поэзии Светлова.

Естественно, что, переступая порог новой эпохи, поэт-романтик не мог не почувствовать горячего ветра боев и походов — социалистического наступления. Вся страна поднялась на штурм!

Пей, товарищ Орлов! Пей за новый поход! Скоро выпрыгнут кони Отчаянных дней, —

писал Светлов в 1927 году в стихотворении «Пирушка». Он почти предсказал уже недалекое в те дни наступление.

2

В 1928 году наша страна двинулась в социалистическое наступление, началась первая пятилетка.

Впервые замелькали на страницах газет названия впоследствии знаменитых заводов и комбинатов — Магнитка, Кузбасс, ХТЗ. Стройки были гордостью советских людей. И молодежь рвалась на фронт строительства так же страстно, как некогда на передовые гражданской войны.

Поэт впервые обращается к Времени, к Эпохе: он торжественно и прочувствованно обещает — жить лучше, чище, быть достойным сыном века.

Эпоха           …Кладет мне на плечи                                         могучую руку, Чтоб пульс мой считать                                   по высокому стуку…

Советской литературе 30-х годов свойствен историзм. Типичны цикл поэм Багрицкого «Последняя ночь», поэма «Февраль».

Светлов «сопрягает» эпохи, ему становится внятен язык Времени.

Монументальные задачи встают перед поэзией Светлова, — а казалось бы, трудно ей, прежде «тихой», ироничной, сладить с ними.

Попадая в светловскую стихию, образ Эпохи, Времени, Страны ничуть не мельчает оттого, что рядом с ним стоит человек «с наперсток величиной».

Поэт обращается к драматургии, и в пьесе «Двадцать лет спустя» в живых театральных образах воплощает поэтическую идею вечной молодости Октября, и она — проверенная жизнью, серьезная — опять звучит не только патетически, а одетая в пестрые платья смешного и трогательного, не отвергает даже шпаги мушкетера…

Светлова по-прежнему влечет к лирическим сценкам, в которых просвечивает нечто более значительное.

Содержание стихотворения «Утро» трудно передать: оно сквозит в свежем утреннем пейзаже, милых подробностях, благодаря которым мы ощущаем теплую волну любви к родине, к нашей сегодняшней жизни:

И вот приступает уже стрекоза К своей безобидной Цветочной оргийке… …Но трубы затрубят Издалека — Мы входим в колонну, Как в песню строка. Но там, где товарищ Товарища ждет, Но там, где мы вместе, — Там песня живет.

Само название стихотворения — «Утро» — приобретает второй, поэтический смысл: песенная, солнечная пора утренней свежести!

В короткой «Песне о Каховке» (в ней две строфы с рефреном) выражено многое: дружба, скрепленная огнем и кровью, волнующий мотив братства. Слова песни будят и воодушевляют воспоминания:

Каховка, Каховка — родная винтовка… Горячая пуля, лети! Иркутск и Варшава, Орел и Каховка — Этапы большого пути.

Песня уводит нас далеко за пределы сюжета. Органично, хотя и неожиданно, возникает образ «девушки нашей»:

Гремела атака, и пули звенели, И ровно строчил пулемет… И девушка наша проходит в шинели, Горящей Каховкой идет…

Кто она? Может быть, ее любил один из бойцов? Осталась ли она жива или погибла? Эта недоговоренность, неопределенность усиливают эмоциональную силу образа и всего стихотворения. Образ девушки, возникая среди грохота атак и пулеметных очередей, вносит теплоту и поэзию в колорит боев, обостряет чувство романтически-прекрасного.

Ты помнишь, товарищ, как вместе сражались, Как нас обнимала гроза? Тогда нам обоим сквозь дым улыбались Ее голубые глаза…

Стихотворение контрастно по своему эмоциональному и интонационному звучанию — мотив героической элегии мгновенно переключается в звуки боевого марша:

Под солнцем горячим, под ночью слепою Немало пришлось нам пройти. Мы мирные люди, но наш бронепоезд Стоит на запасном пути!

«Песня о Каховке» сразу же стала одной из самых любимых песен молодежи. Прочному успеху способствовала свойственная ей простота ритмико-синтаксического строя (здесь нет длинных стихотворных периодов, переносов, — строка, как правило, совпадает с фразой). Светлов избегает инверсий, неожиданных словосочетаний, смещений ритма. Ритмическое ударение в слове обычно совпадает с естественным, мы не встретим слов со скоплением согласных. Слово в песне Светлова легкое, изобилующее гласными, усиливающее ее напевность. Плавность движения дает стиху его ритм. Светлов любит трехдольные размеры; их мерная повторяемость создает прочную, редко нарушаемую ритмическую инерцию.

Песенные особенности «Каховки» в большой мере свойственны поэзии Светлова в целом. Недаром многие свои произведения поэт назвал «Песня», «Песенка», «Моя песня» и т. п. Иные из них, положенные на музыку, действительно стали песнями. Вообще поэзия Светлова ориентирована не на зрительный, пластичный образ, а на музыкально-слуховой. Если во многих стихотворениях Багрицкого, например, запечатлено то, что он в этот момент видит, то у Светлова — то, к чему он прислушивается. «Девушка наша» в «Каховке» окутана воспоминаниями — образ ее насыщен дорогими поэту чувствами. Поэт вовсе не взывает к нашему зрительному воображению, даже рисуя конкретный предмет, а приглашает почувствовать его эмоциональный смысл.

Характерный пример из послевоенной поэзии Светлова:

О, сколько мной уже забыто, Пока я шел издалека! Уже на юности прибита Мемориальная доска.

Конечно, главное здесь — запас чувств: грустное сожаление об ушедшей молодости, любовь к ней, юмор… Поэт «поймал» очень отдаленную, неожиданную ассоциацию (невозвратимость юности — мемориальная доска) и тем самым обострил и усилил впечатление.

Но вернемся к поэзии 30-х годов.

Светлов посвящает стихи героям трудового фронта («Под Москвой» — о героях-метростроевцах, «Мария Демченко» и др.). Среди героев поэта — открыватели новых трасс, легендарные челюскинцы, первые женщины-летчицы («Полина Осипенко», «Возвращение», «Льдина плывет»). К сожалению, эти стихи нередко отличаются однообразием, — в поэзию проникает риторика.

Почему это произошло? Может быть, Светлов не нашел художественных средств, отвечающих новым требованиям жизни и искусства? Возможно.

Интерес литературы сосредоточился на конкретных фактах и людях. На страницах литературных произведений вставали события, свершавшиеся в действительности: постройка гидроэлектростанции на реке Сясь («Соть» Л. Леонова), борьба за рекорд замесов бетона («Время, вперед!» В. Катаева) или выращенный колхозницей рекордный урожай сахарной свеклы («Мария Демченко» Светлова).

Пожалуй, наиболее верную дорогу нашел Багрицкий, — но и его опыт показывает, что нашел он ее не сразу. Его поэма «Смерть пионерки» целиком «фактична»; от варианта к варианту она освобождается от необязательных описаний (хотя они и воспроизводили то, что было с пионеркой в жизни), сбрасывая мешающий романтике балласт конкретности. Поэма сосредоточивается на главном звене всей истории (смерть Вали), и тогда повествование обретает обобщенность, крылатость.

Светлов же стремится передать фактическую, достоверную правду, не вторгаясь в нее своей фантазией, вымыслом. На долю романтики оставалось всего лишь пропеть герою славу:

…Наши дни — свершившиеся даты. Всем мечтаньям наступает срок —

так завершается стихотворение «Мария Демченко».

Возникает устойчивая структура: описание трудового подвига героя плюс слова восхищения по его адресу.

Мы видели, если в стихотворении пульсирует искреннее чувство, то и масштабные образы (как будто чуждые Светлову) естественно входят в его поэзию. В ином же случае монументальный образ становится только подтверждением грандиозности жизни. Стихотворение, лишенное эмоциональности, звучит холодно, вянет, становится статичным («Прорывая новые забои…», «Гудками ревут…»).

В ряде стихотворений Светлова намечается нивелировка свойственной ему поэтической образности. Эпитет в произведениях Светлова всегда был эмоционально емким, но теперь довольно часто можно встретить: «украинец простой», «простая молодость моя», Мария Демченко «хорошая», «простая». В этих эпитетах преобладает прямолинейность оценки, — жизненная простота героев выражена в слове механически, буквально. «Протокольными» являются и эпитеты «веселый» (день, воздух), «светлый» (год, день), «радостный» и т. д. Такие эпитеты правомерны — но только в том случае, если светятся живым чувством.

В 1938 году, когда еще больше обострилось международное положение, когда человечество уже стояло на рубеже второй мировой войны, Светлов пишет «Вступление к поэме»:

…Ночь непрекращающихся взрывов, Утро, приносящее бои. Комсомольцы первого призыва — Первые товарищи мои! Повторись в далеком освещенье. Молодости нашей ощущенье! Молодость моя, не торопись! Медленно — как было — повторись!..

Мужественная пора молодости первых комсомольцев не только уводит снова в даль воспоминаний, но укрепляет силу для будущих боев.

Это произведение, утверждавшее связь поколений и революционных традиций, стоит в преддверии поэзии Светлова периода Великой Отечественной войны.

3

Советские писатели разделили судьбу народа в грозное время Великой Отечественной войны.

Михаил Светлов, как и многие поэты, работал во фронтовой и армейской печати. В 1941 году он был корреспондентом газеты «Красная звезда» в Ленинграде, затем работал в газетах Первой ударной армии Северо-Западного фронта — «На разгром врага», «Героический штурм», в газете Тридцать четвертой армии Первого Белорусского фронта.

Поначалу Светлов на фронт не попал. Вот что сам поэт писал в те дни своему другу, режиссеру А. Дикому: «В Москве мне дали броню. Мне стало противно, и я уехал на фронт. Ручаюсь Вам — плохого Вы обо мне не услышите»[4]. В письмах к тому же Дикому он рассказал и о таком «забавном случае», как чтение стихов бойцам, которое поэт не прервал, хотя на него и его слушателей спикировали три бомбардировщика. Этот эпизод снискал Светлову большое уважение. Когда самолеты улетели, рассказывает очевидец, Светлов произнес: «Я только теперь заметил, что в этом стихотворении длинноты». И хотя сам вид поэта был безнадежно штатским и портупея сползала с его плеч, как подтяжки, оказалось, что Светлов — по-настоящему смелый человек[5].

Делал он все, что должен делать поэт для фронта, — писал стихи, корреспонденции, листовки, участвовал в «уголке юмора», писал (впервые в своей жизни!) очерки. Так, известен, например, его очерк о девушке-санинструкторе — «Дружинница». Можно было не сомневаться в том, что Светлова захватит свойственное людям на войне чувство всенародного братства, фронтовой дружбы, естественного и непоказного желания поддержать друг друга.

Об этом он пишет в стихотворениях «Прифронтовая мгла», «Каленые сибирские морозы…», «Новый год»:

Тогда, сугробы кровью обагрив, Знамена поднимало наступленье, Тогда сердца слились в один порыв,— И мы назвали их: соединенье. Соединение! Когда и я, и ты, И тысячи товарищей на марше!..

Поэт называет солдат «близкими родственниками», замечает: «Мы рядышком, одним теплом согреты». Эти бытовые черточки (ночлег солдат) лирически многозначительны: они говорят о чем-то гораздо большем, нежели тепло общей шинели.

Мечта о человеке, свободном от националистических предрассудков, с сердцем, открытым для добра и солидарности, живет в поэзии Светлова еще с 20-х годов. Фронтовому единству народов Светлов посвятил стихотворения «Новый год», «Двадцать восемь», пьесу «Бранденбургские ворота». Но случилось так, что самым глубоким и поэтичным воплощением гуманизма советского воина стало стихотворение «Итальянец». Поэт рассказывал, что поначалу оно даже озадачило редакторов, и его не сразу напечатали: все же необычно — не только призывать к ненависти и мести, а испытывать жалость к матери врага, вроде бы даже доказывать необходимость убить захватчика… «Странное» стихотворение, однако, сразу же стало всенародно популярным. Его читали в окопах, заучивали наизусть, переписывали, передавали из рук в руки, не свертывали самокрутку из того газетного листа, где оно было напечатано, — это ли не первый признак солдатской любви? Это ли не свидетельство подлинности чувств, заключенных в стихотворении?

Патриотическая идея ненависти к захватчикам, охватившая советских людей, проявилась в «Итальянце» многосторонне. Едва ли не впервые в литературе той поры Светлов дал выход не только чувствам гнева и мести, но и живущему в нашем народе чувству уважения к вековой культуре других народов, которая может существовать и обогащаться, только если люди восстанут против захватнических войн. Мир создан для мира, добра, творчества — вот важнейшая идея «Итальянца». А ведь это было написано в 1943 году!

Правда идеи стала в «Итальянце» правдой человеческого характера. Поэтому стихотворение и пришло таким коротким и верным путем от поэта к людям, от сердца — к сердцу.

Что же это за характер? Почему он нас пленяет?.. Среди хороших и разных стихотворений советских поэтов, исполненных гневного пафоса, вдруг раздался голос тихий, душевный и — удивленный… В стихотворении звучит именно интонация горестного удивления: ведь все могло, все должно было быть иначе! Если, конечно, жить по законам человечности. Вот почему поначалу герой обращает к врагу не гнев, а грустно-недоумевающие вопросы:

Молодой уроженец Неаполя! Что оставил в России ты на поле? Почему ты не мог быть счастливым Над родным знаменитым заливом?

Прийти к другому человеку, народу можно только для добра, — больше незачем!

Мы, конечно, вспоминаем хлопца из «Гренады», его как будто странную «испанскую грусть». Родственный хлопцу характер лирического героя в «Итальянце» близок «Гренаде» и своей милой наивностью, мечтательностью. Неожиданно, но эмоционально точно звучит: «Как я грезил на волжском приволье хоть разок прокатиться в гондоле!», «Так мечтал о вулкане далеком!». И не утверждается ли здесь то же, что и в «Гренаде», чувство интернационального братства, оскорбленное захватчиками и их наймитами?

Вместе с уважением к чужим народам живет в герое и национальная гордость. Никогда это чувство не переходит в кичливость, но и не превращается в самоуничижение:

Здесь я выстрелил! Здесь, где родился, Где собой и друзьями гордился, Где былины о наших народах Никогда не звучат в переводах.

Начиная с этих строк стихотворение меняет свою тональность. Исчезает интонация раздумья. Ломаются большие стихотворные периоды, реже совпадают строка и фраза. В стихотворение вторглись фразы и слова короткие, сбивающие ненужную теперь плавность ритма: «Здесь я выстрелил! Здесь, где родился…», «Нет! Тебя привезли в эшелоне…». Соседство замедленного и стремительного темпа в движении самого стиха усиливает драматизм звучания «Итальянца».

Героическую и трагическую эпопею панфиловцев и Лизы Чайкиной Светлов пережил особенно остро. Он не мог отказаться от желания воссоздать конкретных героев, которые жили рядом, погибли за свободу родины, перед которыми склоняли головы. Светлов возложил эту задачу на лирическую поэму — такую, где лирика живет не только в отступлениях, но влияет и на характеры героев, и на композицию, проникает в сюжет. (В этом смысле поэту пригодился опыт «Хлеба».) И никто не упрекнет поэта за отсутствие последовательности в хронологии событий, за то, что на героев он смотрит чаще всего через увеличительное стекло своей любви, своих заветных идеалов.

Комсомол! Это слово давно Произносится мной нараспев, Это — партии ранний посев, ВКП золотое зерно… Коммунист! Комсомолец! Боец! Нам назад отступать не дано! И тогда двадцать восемь сердец Застучали как сердце одно.

В пафосно-элегическом ключе написано более половины глав поэмы «Двадцать восемь».

Это — лучшие ее строки.

Главы же, воссоздающие события, происшедшие на разъезде Дубосеково, — много бледнее. Конкретная определенность черт героев, поступков, места действия и т. д. вступает в противоречие с лирическим пафосом. Он гаснет, и от лирики остается только ее форма: герой существует не сам по себе, а его характеризует автор. Но как?

Сознав, что сделал всё, что мог, Спокойно, как всегда, как давеча, Недавно Добробабин лег, — Так смерть нашла Иван Евстафьича…

Это сухо, описательно.

…Вставай, фантазия моя, На пост разъезда Дубосеково —

говорит Светлов в «Двадцати восьми». Но этот «приказ», выполненный в лирических строфах, не осуществлен там, где герои действуют как конкретные люди.

Всего на два месяца позже «Двадцати восьми» закончил Светлов поэму о Лизе Чайкиной, но, очевидно почувствовав недостатки первой поэмы, он отказался от попыток воссоздать конкретные черты облика и жизни героини.

Поэт романтическим светом освещает картины жизни погибшей партизанки. Повествование о школьных годах девушки, о ее вступлении в комсомол, о работе в сельской библиотеке, а потом о внешне незаметных делах — обходах деревень Лизой Чайкиной, связной партизан, — чаще всего сопровождается горестным лирико-романтическим аккомпанементом. Это — пейзажный мотив плачущих берез, трогательные обращения поэта к героине, раздумья о ее несбывшейся жизни, скорбные ноты народного плача. Поэт подарил Лизе весь жар и остроту своих чувств, умение глубоко видеть, замечать в малом большое. И хорошо, что он чаще передает думы своей героини, не заставляя ее говорить. Образ лишен чрезмерной «плоти»: мы не замечаем, как мысли героини или строки повествования переходят в размышления автора:

И Лиза среди комсомольцев других Сидела и не шевельнулась ни разу, И, словно незабываемый стих, Звучала в ушах ее каждая фраза. …О, первый мой ранний приход в Комсомол, Военный порядок неприбранных комнат!.. Куда бы мой возраст меня ни довел — Я буду, я буду, я буду вас помнить!

Словесные образы, характеризующие Лизу, лирически теплы, душевны («деревенская девочка», «милое, родное лицо», «мелкие шажки»), большую роль в поэме играет подтекст.

Лирический склад — особенность поэм не одного Светлова. Критики отмечали, что накал чувств, глубина переживаний поэтов в годы Отечественной войны обращали их к лирике, и даже поэма о героях становилась лирическим эпосом[6]. Но, посвященная героям реально существовавшим, поэма должна была рассказать о жизни и смерти этого человека. Эта особенность сближает поэмы Светлова с «Зоей» Алигер и «Сыном» Антокольского. Подобно «Двадцати восьми», поэма «Зоя» отчетливо двустильна. Проникновенны, горьки и величавы строки второй ее части — реквием погибшей партизанке; героиня приравнена к бессмертным, навеки запечатленным в искусстве героям. Первая же часть, посвященная детству Зои, — затянута, описательна, рационалистична.

В поэме Антокольского тоже существуют два стилистических потока: плач о гибели единственного сына — Сына Родины — и рассказ о юности Володи Антокольского, о его интересах, склонностях. По здесь оба потока удачно совместились, слились.

Интересно, что даже самая последовательно эпическая поэма тех лет — «Василий Теркин» А. Твардовского (здесь есть саморазвивающийся сюжет, объективный образ героя) — насыщена лирикой.

На совещании работников искусств в 1942 году И. Эренбург сказал: «Надо думать не о том, что дала война писателю, а о том, что дал писатель войне». Это, конечно, верно. Но и Великая Отечественная война очень сильно (а иногда решающим образом) повлияла на творчество советских писателей.

Война стала личным опытом Светлова, его искусства. Немало ценного, необходимого солдату поэт создал в эти дни. Но война отразилась и на последующем творчестве поэта.

4

Эпоха, наступившая после Великой Отечественной войны, сложная. Ее определили чувство всенародной гордости победой, одержанной над фашизмом, усилия восстановить разрушения, оставленные войной.

Светлов почувствовал потребность народа осмыслить пережитое и настоящее, а значит — и будущее. К этому толкал его и собственный — такой богатый — опыт. Из общественных потребностей, которые были остро личными, и выросла послевоенная поэзия Светлова — поэзия философская, — новый, яркий взлет его искусства. Такого Светлова — размышляющего о жизни, о связи времен, об истории, о человеческом призвании и счастье — мы еще не знали (хотя он, как увидим, все тот же).

Комсомольцу снятся декабристы, поэт скрепляет связь их с нынешней юностью, заклинает не порывать этой связи («Тихо светит…»). В первом варианте стихотворения были такие, напрасно, думается, устраненные строки:

Нет, вовек не обрести покоя, Если эти имена умрут… И строка проходит за строкою: «Во глубине сибирских руд…»

Прошлое обязывает, — оно залог преданности родине, чести, благородства.

Традиции продолжают лучшие.

Конечно, самая заветная традиция новых поколений (а для Светлова — в особенности!) — Октябрь, гражданская война.

Я вижу снова, как и прежде, — Над взбаламученной Невой В старинной дедовской одежде Стоит озябший часовой. («Первый красногвардеец»)

Образ красногвардейца — символ революционных традиций эпохи. Он же — и тревожное напоминание: будь человеком, не слабей духом, даже если жизнь тебя сильно бьет… В пользу такого толкования говорят и строки черновика:

Я чувствую, что сердце тает… Где мощь, какая в нем была? Ему, бедняжке, не хватает Красногвардейского тепла…


Поделиться книгой:

На главную
Назад