Долгое безумное чаепитие души

Дирк поблагодарил официантов и стал пробираться к выходу.

Рядом с Салли Миллз сидел юноша, у которого она давеча умыкнула нож. Дирк кивнул ей, но она так увлеклась разговором с новым знакомым, что не заметила.

– …в коме, – рассказывала она, – его еще до рассвета перевели в частную клинику. Бог знает зачем понадобилось это делать ночью. И так хлопот полон рот. Простите за подробности, но среди личных вещей у того пациента был автомат для продажи кока-колы и молот. Для частной клиники такие выкрутасы, возможно, в порядке вещей, но в государственной больнице, где каждый работник на счету, я и без того устаю. А когда я устаю, то слишком много болтаю. Если я от усталости вдруг потерю сознание и упаду, вы дайте мне знать, ладно?

Дирк прошел дальше и заметил, что за своим первым столиком Салли Миллз забыла книгу. Что-то в этой книге привлекло его внимание.

Книжка называлась «Беги со всех ног». Она была настолько толстая и потрепанная, что больше напоминала слоеный пирог, чем книгу. На задней стороне обложки красовалась женщина в коктейльном платье, изображенная так, будто на нее смотрят в оптический прицел. Верхнюю часть передней стороны занимало тисненное серебром имя автора – Говард Белл.

Дирк не мог сообразить, чем его привлекла книга, но какая-то деталь на обложке задела его за душу. Он покосился на девушку, чей счет на пять чашек кофе и два рогалика, один из которых не съеденный и даже не надкусанный, ему пришлось оплатить из-за одной похищенной чашки кофе. Она не смотрела в его сторону, поэтому он стянул заодно и книгу, опустив ее в карман кожаного пальто.

Дирк вышел на улицу. С небес прямо на него устремился орел, едва не толкнув под колеса велосипеда. Раздались ругательства и проклятия, выдать которые способны лишь велосипедисты, потому что только у них есть на это высокое моральное право.

Глава 11

На небольшой опрятной территории лечебницы неподалеку от опрятной деревушки на окраине Костволдса появился более чем неопрятный автомобиль – не раз попадавший в переделки желтый «ситроен», среди четверых прежних владельцев которого бережное отношение к машине проявлял лишь один, остальные же отличались крайней безалаберностью.

Автомобиль без видимого рвения двигался по подъездной аллее, будто единственное, чего ему сейчас хотелось от жизни, – чтобы его сбросили в канаву где-нибудь на близлежащем лугу и оставили в покое. Вместо этого его заставляют тащиться невесть куда по длинной гравийной дорожке, а ведь затем еще как пить дать придется проделать тот же путь обратно. Кому и для чего это понадобилось, он и представить себе не мог.

«Ситроен» подъехал к элегантному, отделанному камнем входу главного корпуса, но вдруг стал медленно откатываться назад. Хозяйка дернула ручной тормоз, автомобиль сдавленно икнул и остановился.

Из распахнувшейся и опасно повисшей на одной петле дверцы машины показалась пара ножек, из тех, которые музыкальные редакторы – по причинам, известным только самим музыкальным редакторам, – не могут видеть на экране, не врубив соло на саксофоне и не напустив дыму. В данном конкретном случае звуки саксофона заглушил бы свист, который сами музыкальные редакторы и подняли бы, наблюдая за движением транспортного средства.

Следом за ножками показалась их хозяйка. Она бережно закрыла дверцу и прошла в здание лечебницы.

Машина осталась у входа.

Спустя несколько минут вынырнул санитар, неодобрительно ее осмотрел и, не обнаружив ничего достойного применения его сил, вновь удалился.

Вскоре в офисе мистера Ральфа Стендиша, главного психолога-консультанта и одного из директоров Вудшедской лечебницы, который как раз заканчивал беседовать по телефону, появилась Кейт.

– Да, действительно, – говорил он, – порой очень смышленые и впечатлительные дети кажутся глупыми. Но, миссис Бенсон, и глупые дети вполне могут иногда производить впечатление глупых. Думаю, вам это следует учесть. Да, знаю, это больно. Всего доброго, миссис Бенсон.

Он убрал телефон в ящик стола и несколько секунд собирался с мыслями, прежде чем поднять на Кейт глаза.

– Вам следовало бы предупредить меня пораньше о своем визите, мисс… э-э-э… Шехтер, – наконец произнес он.

Вообще-то на самом деле он сказал: «Вам следовало бы предупредить меня пораньше о своем визите, мисс… э-э-э…», а затем замолчал и скосил глаза в ящик стола, прежде чем добавить «Шехтер».

Кейт показалась очень странной привычка хранить записки с именами посетителей в ящике, но хозяин кабинета, по всей видимости, испытывал сильную неприязнь ко всему, что захламляло его превосходный, выдержанный в безупречно строгом стиле стол из ясеня, потому что на нем не лежало абсолютно ничего. Как и на всех остальных поверхностях в кабинете – на маленьком, аккуратном журнальном столике из стекла и металла, устроившемся строго посередине между двумя стульями «Барселона», и на явно недешевых картотечных шкафчиках в глубине комнаты…

Книжных полок в кабинете не наблюдалось. Если они здесь и были, то скорее всего хранились за белыми дверцами больших встроенных шкафов, и хотя на стене висела картинная рама, она, видимо, представляла собой временное отклонение от правил, поскольку картины в ней не было.

Кейт озадаченно разглядывала обстановку.

– У вас не предусмотрено совсем никаких декоративных украшений, да, мистер Стендиш?

На мгновение он задумался, обескураженный прямотой американки, но в конце концов ответил:

– Вообще-то предусмотрено.

Он выдвинул очередной ящик, достал играющего с мячиком фарфорового котенка и решительно водрузил на стол перед собой.

– Будучи психологом, я знаю, как сильно влияет декор на настроение человека, – торжественно произнес он и вновь спрятал статуэтку.

Ящик закрылся плавно, с мягким щелчком.

– Итак?…

Он сложил руки на столе перед собой и вопросительно посмотрел на Кейт.

– Вы очень любезны, мистер Стендиш, что не отказались принять меня, хотя я и явилась, можно сказать, без предупреждения…

– Да-да, это мы уже выяснили.

– …но, я полагаю, вы знаете, как важно для газеты сдать материал в срок.

– Газеты интересуют меня постольку поскольку, мисс… э-э… – Он вновь выдвинул ящик. – Мисс Шехтер.

– В какой-то мере именно это и заставило меня обратиться к вам, – солгала Кейт. – По моим сведениям, вы незаслуженно пострадали от, скажем так, неуместной рекламы, и я подумала, что возможность рассказать о некоторых просветительских аспектах работы Вудшедской лечебницы будет для вас весьма кстати. – Она очаровательно улыбнулась.

– Лишь из уважения к моему очень хорошему другу и коллеге мистеру… э-э…

– Франклину. Алану Франклину, – торопливо подсказала Кейт, чтобы психологу не пришлось в очередной раз выдвигать ящик.

Алан Франклин был психотерапевтом, который провел с Кейт несколько сеансов после смерти ее мужа Люка. Алан предупредил, что Стендиш, несмотря на выдающийся ум, отличается некой специфичностью поведения, даже если закрыть глаза на его профессию.

– …Франклину, – кивнул Стендиш, – я согласился вас принять. Предупреждаю сразу, что если после этого интервью в газетах появятся лживые сообщения о том, что «в Вудшеде происходит нечто ужасное», я… я… Я так вам отомщу… Еще не знаю сам, чем отомщу, но это будет нечто…

– …Кошмарнее всего, что видел свет, – завершила Кейт.

Стендиш сощурил глаза.

– «Король Лир», действие второе, сцена четвертая, – произнес он. – По-моему, там было «ужаснее», а не «кошмарнее».

– Знаете, мне кажется, вы правы, – откликнулась Кейт.

Кейт мысленно поблагодарила Алана и улыбнулась Стендишу, который явно почувствовал свое превосходство, а потому расслабился и подобрел. Удивительно, думала она, как иногда бывает легко утихомирить задиру.

– Итак, что же именно вы хотите узнать, мисс Шехтер?

– Предположим, что я вообще ничего не знаю.

Стендиш улыбнулся, словно давая понять: ничто не доставит ему большего удовольствия, чем такое предположение.

– Отлично, – сказал он. – Вудшед – это исследовательская лечебница. Мы специализируемся на уходе за пациентами и изучении необычных или неизвестных ранее клинических случаев, в основном в области психологии и психиатрии. Финансовые ресурсы привлекаются из различных источников. Как правило, мы просто устанавливаем заоблачную цену для пациентов, которые счастливы ее заплатить или хотя бы иметь возможность выражать недовольство по этому поводу. Впрочем, жаловаться тут не на что, поскольку те, кто поступает к нам в частном порядке, вполне понимают, почему у нас такие высокие расценки. Но разумеется, за те деньги, которые они выкладывают, у них есть полное право жаловаться – собственно, это и есть одна из получаемых ими привилегий. Иногда мы приходим к особому соглашению: в обмен на право быть единственным бенефициаром недвижимости пациента лечебница гарантирует ему или ей пожизненный уход.

– Значит, по существу, вы занимаетесь тем, что выдаете гранты на лечение людям с экстраординарными болезнями?

– Именно. Вам удалось подобрать очень точное выражение. Мы выдаем гранты на лечение людям с экстраординарными болезнями. Нужно это записать. Мисс Мейхью!

Он выдвинул ящик, где, судя по всему, лежало переговорное устройство. Тотчас отворился один из шкафов, оказавшийся вовсе не шкафом, а соседним кабинетом, – к такому конструктивному решению архитектора, по-видимому, подтолкнула некая идеологическая неприязнь к дверям. Из этого кабинета послушно возникла худощавая женщина лет сорока с довольно невзрачным лицом.

– Мисс Мейхью, – обратился к ней мистер Стендиш, – мы занимаемся выдачей грантов на лечение людям с исключительно экстраординарными болезнями.

– Очень хорошо, мистер Стендиш, – отозвалась мисс Мейхью и вновь скрылась в своем кабинете, закрыв за собой дверь.

Кейт подумала, что это, возможно, все же шкаф, а не кабинет.

– И сейчас у нас проходят лечение несколько пациентов с поистине выдающимися болезнями, – с энтузиазмом заявил психолог. – Не желаете ли взглянуть на пару-тройку наших сегодняшних звезд?

– С превеликим удовольствием, мистер Стендиш, вы очень добры, – сказала Кейт.

– Как не быть добрым при такой работе, – ответил Стендиш, на миг улыбнувшись.

Кейт старалась ничем не выдать своего нетерпения. Она не чувствовала расположения к Стендишу, и ей уже начало мерещиться в нем что-то инопланетное. К тому же ей всего лишь надо было узнать, принимали ли сюда сегодня на рассвете нового пациента, а если да, то куда его положили и где она может с ним встретиться.

Она уже предпринимала попытку напрямую прорваться в лечебницу, но в регистратуре ей отказали, объяснив это тем, что она не смогла даже назвать фамилию больного. Вопрос, есть ли среди их пациентов высокие, крепко сложенные блондины, произвел на персонал неблагоприятное впечатление. Во всяком случае, так показалось Кейт. Однако телефонный звонок Алану Франклину открыл перед ней этот коварный способ проникнуть в больницу.

– Хорошо! – На лице мистера Стендиша мелькнуло сомнение, и он вновь вызвал из шкафа мисс Мейхью. – Мисс Мейхью, помните, о чем я вам только что сказал?

– Да, мистер Стендиш.

– Полагаю, вы догадались, что от вас требуется записать эти слова?

– Нет, мистер Стендиш, но я сейчас же с удовольствием это сделаю.

– Благодарю вас, – буркнул мистер Стендиш, слегка напрягшись. – И приберитесь тут. Вокруг такой…

Он хотел сказать «жуткий беспорядок», но осекся – в кабинете царила стерильная чистота.

– В общем, сделайте обычную уборку.

– Да, мистер Стендиш.

Психолог сухо кивнул, смахнул с крышки стола несуществующую пылинку, еще раз коротко улыбнулся Кейт и вывел ее в коридор, устланный безупречно ровным бежевым ковровым покрытием, щедро осыпающим электрическими искрами каждого проходящего по нему.

– Вот, видите? – произнес Стендиш и сделал неопределенный взмах рукой в направлении стены, однако никак не пояснив, что именно Кейт должна была там увидеть или понять. – И вот, – сказал он, кивая, по всей видимости, на дверную петлю. – Ах, – добавил он, когда дверь распахнулась.

Кейт уже начало беспокоить, что она вздрагивает каждый раз, когда в этой лечебнице открывается дверь. Разве так ведет себя умудренная опытом нью-йоркская журналистка, пусть она и не живет в Нью-Йорке, а всего лишь пишет статьи о путешествиях для журналов? Заниматься поисками высоких блондинов в каждом открывающемся перед ней помещении ей тоже не подобает…

Высокого блондина там не было. В палате на инвалидной коляске сидела маленькая рыжая девочка лет десяти. Она казалась очень бледной, больной, углубленной в себя и что-то беззвучно бормотала. Это бормотание, очевидно, очень ее волновало и приводило в такое возбуждение, что девочка беспокойно металась, будто спасаясь бегством от слов, слетающих с языка. Кейт так поразило увиденное, что, повинуясь порыву, она попросила катящую коляску сестру остановиться.

Кейт присела на корточки перед коляской и нежно посмотрела в лицо девочки, чем явно доставила удовольствие сестре. Мистеру Стендишу же это не понравилось.

Не пытаясь привлечь внимание девочки, Кейт лишь открыто и по-дружески ей улыбнулась, чтобы посмотреть, не захочет ли та ответить. Однако девочка не желала или просто не могла улыбнуться в ответ. Ее рот не переставал работать и, казалось, существовал отдельно от остальной части лица.

Теперь, когда Кейт рассмотрела ее поближе, она казалась уже не больной и погруженной в собственные мысли, а всего лишь уставшей, изможденной и исполненной невыразимой тоски. Ей был нужен отдых, покой, но рот все двигался и двигался.

На мгновение ее глаза встретились с глазами Кейт, и Кейт прочитала в них нечто вроде «Мне жаль, но вам придется подождать, пока все это закончится». Девочка глубоко вздохнула, обреченно прикрыла глаза и продолжила неутомимое бормотание.

Кейт немного подалась вперед в попытке расслышать слова, но не смогла ничего разобрать и бросила вопросительный взгляд на Стендиша. Тот как ни в чем не бывало сказал:

– Цены на фондовой бирже.

Лицо Кейт вытянулось в изумлении.

– Жаль, но всего лишь вчерашние, – добавил Стендиш, передернув плечами.

Кейт удивилась тому, как превратно была истолкована ее реакция, и торопливо отвернулась к девочке, чтобы скрыть смущение.

– Вы хотите сказать, что она сидит тут и без конца повторяет вчерашние курсы ценных бумаг? – переспросила она, хотя и так уже все было ясно.

Девочка отвела глаза в сторону.

– Да, – ответил Стендиш. – Пришлось пригласить специалиста по чтению с губ. Вначале мы, конечно, очень обрадовались, но затем нас постигло небольшое разочарование – цены оказались вчерашними. На самом деле ничего особенного. Аберрантное поведение. Разумеется, интересно узнать, почему с ней это происходит, но…

– Подождите-ка, – перебила его Кейт, стараясь говорить как можно более заинтересованным тоном и скрыть охвативший ее ужас. – Значит, она беспрестанно декламирует… что?… Цены на момент закрытия биржи? Верно?

– Конечно, это любопытное свойство. Она довольно точно воспроизводит колебания рынка в течение дня. Только с отставанием в сутки.

– Но ведь это удивительно, не так ли?

– О да. Несомненно, тут требуется определенная сноровка.

– Сноровка?

– Видите ли, будучи ученым, я придерживаюсь мнения, что если информация есть в свободном доступе, то она получает ее обычным путем. Ничего сверхъестественного или паранормального. Бритва Оккама. Зачем без необходимости множить сущности?

– Но кто-нибудь видел, как она читает газеты или записывает что-то, беседуя по телефону?

Кейт посмотрела на сестру. Та молча покачала головой.

– Нет, за этим ее не заставали ни разу, – признал Стендиш. – Как я уже говорил, у нее просто хорошая сноровка. Любой иллюзионист или человек с хорошей памятью вам по полочкам разложит, как это делается.

– Вы уже у них спрашивали?

– Мы не держим таких специалистов.

– Вы в самом деле считаете, что она делает это сознательно? – настаивала Кейт.

– Видите ли, мисс… э-э… Если бы вы разбирались в людях так же хорошо, как я, вас бы ничто не удивляло, – заявил Стендиш уверенным тоном профессионала, не терпящего возражений.

Кейт посмотрела на несчастное, усталое лицо девчушки и ничего не сказала.

– Нужно понять, – упорствовал Стендиш, – что к этому следует относиться рационально. Другое дело, если бы она называла завтрашние котировки. Это был бы феномен совершенно иного характера, достойный и требующий самого пристального изучения. И я уверен, у нас бы не возникло трудностей с финансированием исследований. Не было бы абсолютно никаких проблем.

– Все ясно, – ответила Кейт совершенно искренне.