Смелому, решительному следопыту командование дивизии и армии часто поручало ответственные задания. В декабре 1942 года готовился очередной удар по противнику. Командир полка приказал старшему сержанту Бугрову отправиться за «языком».
Ночь выдалась ветреная, морозная. Разведчики Бугров, Бикстурганов и сержант Попов вооружились финками, автоматами, прихватили гранаты.
Передовая проходила по соседней улице. Было известно, что три квартала занимает какая-то новая часть, доставленная в Сталинград самолетами: не то из Франции, не то из Норвегии. Знали разведчики, что во втором доме от угла наблюдательный пункт. «Но сколько там гитлеровцев? Пожалуй, не меньше отделения, — размышлял Бугров. — Это, считай, десять-двенадцать человек да телефонист с радистом. Выходит, четырнадцать против трех. Надо полагать, что они хорошо вооружены, связаны со штабом полка и по их сигналу сразу прибудет помощь. Силы явно не равны. Но ведь не может же ночью все отделение бодрствовать? Один-два в охране, а остальные спят. Вот часовых и надо подцепить».
Благополучно миновали передовую и метрах в двухстах от дома, где находится наблюдательный пункт немцев, залегли. Передний край противника будто вымер, только ветер посвистывает, да шуршит поземка, наметая сугробы. Лежали долго, терпеливо, наконец, Иван прошептал:
— Поползли. Я впереди, вы шага на три-четыре сзади. Как только остановлюсь, замрите.
Спустя минут тридцать разведчики очутились метрах в пятидесяти от подъезда дома и притаились за грудой битого кирпича. Они напряженно следили за подъездом: именно здесь должен появиться часовой. Так и есть. Вот немец вышел на крыльцо, огляделся по сторонам, сделал десять шагов вправо, держась поближе к стене, остановился, потом еще несколько шагов и опять остановился.
Как взять врага? Подползти к углу дома, прокрасться подле стены к крыльцу, а когда часовой подойдет к подъезду, тут его и скрутить.
Смельчаки ползут дальше. Вот и угол дома. А ветер все воет и воет, бросая в лица сухой колючий снег. Спасибо тебе, ветер, спасибо русская метелица.
Прижавшись в стенке, Иван отчетливо видит часового. Положив ладонь на автомат, он медленно идет к подъезду, изредка останавливаясь, дует на окоченевшие пальцы и опять продолжает путь. Подходит все ближе и ближе. Бугров слышит его вздохи. «Хорошо, что ты не стоишь, а идешь, — думал Иван. — На ходу тебя легче взять». И как только часовой поравнялся с ним, намереваясь шагнуть в подъезд, стремительно сбил его с ног, затолкал в рот кляп.
На следующую ночь пошли за «языком» всем взводом. Совсем было подобрались к переднему краю врага, как вдруг Попов разразился густым громким кашлем. Тотчас затрещал вражеский пулемет, ухнула мина: ранило двух разведчиков. Вернулись на исходный рубеж, отправили в санбат раненых — и вновь в разведку. Проползли по нейтральной полосе, заваленному хламом двору, и скрылись в подъезде полуразрушенного дома. А минуты через две послышался скрип дверей подвального помещения, и на лестнице, ведущей в подвал, запрыгал зеленоватый луч карманного фонарика.
Скрываться не было смысла: видимо, гитлеровцы услышали шаги разведчиков. Попов спокойно произнес по-немецки:
— Это я, Пауль Гросс. Не у вас ли наш обер-лейтенант?
Ему что-то ответили. Немцы, судя по шагам их было двое, стали подниматься по лестнице. Они не успели еще подняться на площадку, как были сбиты с ног и связаны.
Командование дивизии не раз отмечало боевые дела старшего сержанта Ивана Бугрова. Мария Ивановна Бугрова, жена прославленного разведчика, вспоминает:
— В первых числах января 1943 года я получила письмо — благодарность от командира дивизии, где служил Иван. Взяла его с собой на фабрику, показала подруге. Она прочла и закричала на весь цех:
— Эй, бабы, слушайте, как наши мужья воюют, как немцев бьют.
Мария Ивановна никогда не забудет, как стихийно возник митинг, как в этот день женщины выполнили дневную норму на 200 процентов, а вечером всем цехом писали письмо на фронт.
…Отгремели победные залпы. Кавалер ордена Славы, разведчик Бугров вернулся в родной Челябинск.
С АВТОМАТОМ НА ГРУДИ
Среди личных документов гвардии старшего сержанта запаса Самбу Хайдовича Булутова есть один, которым он особенно дорожит и хранит его. Это — благодарность Военного совета фронта. В ней говорится:
«Вы прошли большой и тяжелый путь по дорогам войны. Немало суровых испытаний выпало на Вашу долю. Но трудности и лишения, которые пришлось пережить в сражениях и походах, не прошли даром. Красная Армия не только отстояла честь и независимость нашей Родины, но вернула свободу порабощенным народам Европы. На нашу долю выпала великая честь — добить врага в центре его звериного логова и водрузить над Берлином знамя Победы.
В это великое дело внесли свой вклад и Вы, дорогой товарищ. Теперь Вам предстоит сменить оружие войны на орудие труда. Желаю Вам успеха на новой работе. Будьте и впредь в первых рядах нашего героического народа. Отдавайте мирному труду все свои силы и знания, как отдавали их делу победы.
Счастливого Вам пути, дорогой товарищ!»
Самбу Хайдович с волнением перечитывает эти строки. Они воскрешают в памяти далекие фронтовые дни, друзей-однополчан, нелегкий путь.
…Июнь 1942 года. Упорные бои под Изюмом и Старобельском, сотни подбитых танков врага, тысячи трупов. Но гитлеровцы рвутся вперед, они бросают в бой новые полки и дивизии.
Стрелковому батальону, в котором сержант Булутов командовал отделением автоматчиков, приказано прикрыть отход дивизии и на одни сутки задержать противника.
Было это под Миллерово. Оседлав безымянную высоту, три дня атаку за атакой отбивал батальон. Здесь, в жарких схватках с гитлеровцами, сержант Булутов был тяжело ранен, несколько месяцев лежал в госпитале. И только в 1943 году попал в маршевую роту.
Прибывшее пополнение принимал высокий, сухощавый капитан со шрамом на щеке. Он внимательно присматривался к каждому солдату и сержанту, перелистывал их красноармейские книжки. Когда перед ним оказывался подтянутый боец да еще с нашивками на груди, говорившими о боевых ранениях, капитан довольно улыбался и его большие серые глаза излучали доброту и ласку.
Взглянув на сержанта Булутова, капитан улыбнулся и спросил:
— В каком полку воевал?
— В 798-м стрелковом, — бойко ответил Булутов.
— Где прихватило? — кивок на грудь.
— Под Миллерово.
— Был и я там. Вот видишь, — он коснулся указательным пальцем шрама, — и два зуба как не бывало. Но я им это дорого обошлось: моя рота целый десяток танков сожгла и сотни две немцев укокошила.
— Наша рота тоже не лыком была шита, — ответил Булутов.
Капитан улыбнулся и спросил:
— Специальность?
— Стрелок-автоматчик.
— Пойдешь в роту автоматчиков, помощником командира третьего взвода.
— Мне бы отделением покомандовать, — заикнулся было сержант.
Но капитан прервал его.
— Приказ выполнять!
Вновь потянулись фронтовые дороги. В ожесточенных боях пролетали дни и ночи, недели и месяцы. Дождливая осень сменилась морозной зимой, затем наступила весна, потом с соленым солдатским потом пришло лето.
584-й стрелковый полк, в котором бился с врагами сержант Булутов, шел по белорусской земле. Леса да перелески, холмы и топкие болота.
Копнет лопаткой солдат, а в лунке уже вода набралась. За пулемет ни лечь, ни сесть, держи грудь на весу, и локти без упора, упрись ими — в воде окажешься. Не прижмешься к земле — на пулю нарвешься. Вот и приходилось врываться в мокрую землю. Брюки и гимнастерка были пропитаны студеной болотной водой, чавкало в сапогах. Но солдаты быстро приспособились: выроют окопы, сделают ходы сообщения и устроят в них стоки для грунтовой воды. А бывало и так: нарубят деревьев и обложат их мокрой землей. Но больше за пнями и колодинами укрывались.
…Шли бои на подступах к государственной границе с Польшей. На окраине небольшой деревеньки вот уже вторую неделю не утихали смертельные схватки. Отступать врагу некуда: за спиной катит свои вспененные воды Нарев. Мосты и переправы через реку давно разрушены. Много раз за танками и огневым валом артиллерии поднимались в атаку наши пехотинцы, и каждый раз, встреченные яростным огнем противника, откатывались назад.
Роты и батальоны несли большие потери. Наступать в лоб не имело смысла. Ударить с фланга? Но справа и слева на многие километры тянулись непроходимые болота. Местные жители говорили, что летом тут не пройдешь, зимой по санному пути — рукой подать: не больше четырех километров, а в обход — пятьдесят.
Между тем воздушная разведка доносила, что за Наревом идет концентрация немецких войск: спешно подбрасываются артиллерийские и танковые соединения, подходят понтонные батальоны и пехота.
Надо было принимать самые срочные меры, чтобы сорвать замысел гитлеровцев. Командир полка придает роте автоматчиков три пулемета, расчет 45-миллиметровой пушки и приказывает — переправиться по болоту, сосредоточиться на опушке леса, что в трех километрах от села, и ударить во фланг гитлеровцам.
Приказ был ясен. Но как перейти это проклятое болото? Как перетащить пушку, пулеметы? Долго и мучительно думал командир роты старший лейтенант Широметьев. А расторопный и инициативный лейтенант Гухаченко уже приказал солдатам рубить тальник и из тонких упругих лоз вязать фашины.
На недоуменный вопрос старшего лейтенанта Гухаченко спокойно разъяснил:
— Я приказал каждому солдату и сержанту приготовить по две фашины и по шесту. Кроме того, подготовлено на каждый взвод по четыре шестиметровых слеги. Слеги перебрасываем с кочки на кочку, на них кладем фашины — и готова переносная гать.
Переправа прошла удачно: шесты, слеги, фашины и волокуши верно служили десантникам. К рассвету рота сосредоточилась на фланге гитлеровского гарнизона. Здесь, на правом лесистом берегу Нарева, было тихо, спокойно.
Десантники ворвались во вражеские траншеи. В первые минуты немцы растерялись, но вот с фланга застрочил пулемет. Замертво упало несколько бойцов, убит командир роты Широметьев. Командование ротой взял на себя лейтенант Гухаченко.
— Сержант Булутов, — как всегда спокойно приказал он, — снять пулемет.
— Есть! — коротко отозвался Самбу Хайдович.
Булутов вместе с Захаровым молча перекинулись через бруствер окопа. Над головами свистели пули, вокруг рвались мины, падали срубленные снарядами деревья, с корнем выворачивался ивняк, летели комья земли. Казалось, что все живое ушло глубоко в землю, но смельчаки ползли вперед. Вот и пулеметная ячейка. Булутов сорвал с пояса гранату, вспышка — и пулемет замолчал. Захаров метнулся вперед. Оторвался от земли и Булутов. Минута — и немецкий пулемет развернут: его огонь обрушен на гитлеровцев. Враг дрогнул, попятился.
В синеву неба вписалось три зеленых траектории. За болотом взыграла «катюша», ухнули наши пушки, и не успел потухнуть грохот от разрывов снарядов, как прокатилось грозное «ура!».
К концу дня правый берег Нарева был очищен от фашистских захватчиков. Сержант Булутов и солдат Захаров, умело используя трофейное оружие, в этом бою уничтожили свыше тридцати гитлеровцев, заглушили три пулеметные точки, заставили прекратить огонь минометный расчет. Высоко оценило командование их ратный подвиг. Самбу Булутов был награжден орденом Славы 3-й степени, Александр Захаров — орденом Красной Звезды.
На подступах к польскому городу Хайнувка завязались тяжелые бои. Овладеть городом с ходу не удалось: бой обещал перейти в затяжной.
Командир полка вызвал лейтенанта Гухаченко и приказал уничтожить вражеские огневые точки. Лейтенант поручил это задание сержанту Булутову. Собрал Самбу Хайдович взвод, 16 беспокойных комсомольцев, разъяснил им задачу — и в путь.
Наступило промозглое туманное утро, порывами налетал ветер, моросил мелкий надоедливый дождь. Пройдя вздыбленную минами и снарядами нейтральную зону, Булутов подвел своих людей к вражеским траншеям. Они бесшумно сняли часовых, забросали землянки гранатами, а солдат Захаров уже развернул трофейный пулемет и открыл стрельбу. К утру город был освобожден.
…Случилось это в Восточной Пруссии. Срочно потребовался контрольный «язык». Штаб полка поручил эту операцию сержанту Булутову. Взял Самбу Хайдович с собою Захарова, двух автоматчиков для прикрытия. Минер быстро проделал в минном поле проход, прорезал проволочное заграждение.
Прижимаясь к земле, разведчики подползли к траншеям. У бруствера задержались, прислушались: тихо. Огляделись по сторонам. Осторожно скатились в траншею, в ней пусто. Прошли метров двадцать и оказались у пулеметной ячейки. Булутов удивленно пожал плечами. Пулемет подготовлен к бою. Рядом ящики с набитыми лентами, в нише котелок, буханка хлеба, консервы, а людей нет. «Немцы передовую без присмотра не оставят», — подумал Булутов и, склонившись, осветил дно траншеи карманным фонариком. За ящиками притаились два немца.
— А ну-ка, вылезайте, — приказал Булутов. — Шнель! Шнель!
— Товарищ, геносен, мы арбайтен. Мы плен. Война капут.
Не один «язык» был на счету у Булутова и Захарова, а с такими они еще не встречались. Прежде, бывало, с каждым возиться приходилось, иного на спине тащили. Как-то пришлось на палатке до самого штаба волоком тянуть. А эти такими сговорчивыми оказались, что не только сами, пошли, но и пулемет с собой прихватили.
За захват контрольного «языка» и ранее совершенные подвиги сержанта Булутова наградили орденом Славы 2-й степени, солдата Захарова — орденом Отечественной войны 2-й степени.
Орден Славы 1-й степени старший сержант Самбу Хайдович Булутов получил уже на Одере.
Отгремели последние залпы. На пологом берегу узкой мелководной Шпрее Булутова настиг приказ о демобилизации. «Спасибо за службу, старший сержант», — сказал ему командир полка.
Снова близкие сердцу края, встреча с родными, но Булутова звал, манил Урал. В 1951 году Булутов приехал в Челябинск. Полный кавалер ордена Славы Самбу Хайдович Булутов работает сейчас на тракторном заводе мастером тарного цеха.
РАЗВЕДЧИК ИЗ КАСЛЕЙ
Алексею Булаеву, шоферу отдельного автотранспортного батальона, на всю жизнь запомнился второй день войны. В тот день он привез на передовую снаряды. Четверо артиллеристов подбежали к машине, откинули задний борт и стали разгружать. В это время, вынырнув из лощины, показалось десятка полтора немецких танков. Алексей похолодел. Руки сами легли на баранку, нога привычно нажала на стартер. Машина вздрогнула и дернулась вперед.
— Обожди, браток, — сказали артиллеристы, — не спеши! Разгрузим, тогда и мотай.
Булаев, не отрываясь, смотрел, как ползли танки врага. Уже ясно проявляются на бортах желтые кресты. Вот один танк повел стволом. В ожидании выстрела Алексей замер, закрыл глаза.
— По танкам врага огонь! — раздался спокойный голос командира расчета.
Выстрел, второй, третий…
Потеряв пять машин, гитлеровцы отступили, но не надолго. Через час вражеские танки опять двинулись к нашим позициям, их прикрывали около двадцати самолетов. Натиск захватчиков возрастал с каждым часом. Участок, который защищала дивизия, удерживался ценой огромного напряжения: роты и батальоны несли потери. На пятый день пришлось отступать.
…Шла первая военная зима. Автобатальон, в котором служил Алексей Булаев, направили на Ладожскую дорогу. Четыре месяца без устали, не выпуская из рук баранку, в пургу и трескучий мороз, под градом немецких пуль и осколков водил Алексей машину по ледяной дороге, снабжая Ленинград продуктами, армию — боеприпасами. А в апреле 1942 года оказался в учебной команде.
Быстро пролетели три месяца напряженной учебы. Младшему сержанту Булаеву вручили в руки снайперскую винтовку и направили в снайперскую команду, потом перевели в разведроту. Командир взвода познакомил Булаева с сержантом Петровым. Чем-то этот медлительный солдат сразу понравился Алексею.
Петров крепко стиснул ладонь Алексея и заговорил:
— Комвзвода приказал, чтобы я поглядывал за тобой, по-нашему, это значит взять над новичком шефство. А ты, говорят, на действительной баранку крутил?
— Крутил. А что? — задиристо спросил Алексей.
— Да я тебе не в укор сказал. В армии, как и в гражданке, любая служба почетна. Без шофера лишний раз не выстрелишь. А потом в снайперах ходил?
— Двенадцать фрицев на счету имею, — ответил Алексей.
— Стало быть, в разведке служить не приходилось. Разведка — дело простое, а с другой стороны, я бы сказал, очень мудреное. Самое главное надо разведчику…
Так и не услышал в этот день Алексей, что же надо разведчику. Петрова срочно вызвали к ротному. Явился он только через пять дней. Крепко пожав руку Алексея, спросил:
— Ну, как дела?
— Начинаю привыкать. А ты где был?
— К фрицам в гости ходил, — сержант по-приятельски шлепнул Алексея по спине. — Табачком не богат?
— Найдется.
Друзья закурили. С наслаждением затянувшись, Петров заговорил:
— Я в разведчиках третий год хожу, сперва к финнам наведывался, теперь — к немцам. И самое главное в нашем деле — не робеть, даже тогда, когда немец сидит на тебе. Лежу я однажды в копне сена, осматриваюсь и — вдруг похолодел. Целый десяток здоровенных фрицев ко мне в гости пожаловал. Один залез даже на стог. Часа два они сидели у копны. А я, как мертвый, застыл. Вот так в нашем деле требуется. Если надо — замри. А врага надо брать мертвой хваткой. Все молчком делается. Стрелять забудь. Подкараулил немца, подполз, свалил, тряпку в рот, скрутил руки и, если он сам не желает идти, волоки его, окаянного. Но уж если ты взялся за винтовку, то бей наверняка. Вот такие дела у разведчика. А вообще-то разведка — дело простое.
Вечером был получен приказ: раздобыть «языка».