Придирки оксфордского прохожего

2. Упразднение Еженедельного совета.

3. Прекращение законотворческой деятельности Конвокации [59].

Таковы лишь основные требования этой замечательной программы реформ; при необходимости следует добавить к ним пункт

4. «Чтобы на полном и законном основании возглавлять Конгрегацию, вице-канцлер [60] должен быть человеком несомненных и подлинных способностей».

Однако утверждать, будто эта программа подавалась с некоей претензией на новшество, было бы несправедливо.

Нижеследующая рифмованная редакция данного письма распространяет его идеи на те области, которые его автор, вероятно, вовсе не предполагал в виду [61].

§2. Записка от Кларендон Трастис

Письмо мистера Гладстона вице-канцлеру

Дорогой вице-канцлер!

Кларендон Трастис... готов привлечь Университет к обсуждению наилучшего способа вложения имеющихся в его распоряжении средств, с целью «дополнить Новый Музей физическим кабинетом и иными требующимися факультету экспериментальной философии подсобными помещениями».

Имею честь оставаться,

дорогой вице-канцлер,

искреннейше Вашим,

У. Ю. Гладстон.

3 мая 1867 г.

Следующие пассажи взяты из газетной статьи, написанной по данному поводу.

«Членам Конвокации, поскольку их призывают рассмотреть записку от Кларендон Трастис, предлагающую им по своему усмотрению употребить находящиеся в его распоряжении средства на возведение дополнительных строений, могущих послужить к облегчению физических штудий, покажется, вероятно, полезным вкратце ознакомиться с обстоятельствами, вызывающими необходимость в таких дополнительных строениях, и с основными свойствами требуемых помещений». <…>

«Часто невозможно бывает обеспечить точность физических экспериментов, проводимых в тесном соседстве друг с другом, вследствие их взаимовлияния; а потому отдельные экспериментальные процессы требуют и раздельных помещений, в которых бережно и основательно были бы установлены соответствующие чувствительные приборы, без которых не обойтись науке, заботящейся о точности». <…>

«Чтобы дать представление о необходимом количестве комнат, достаточно будет простого списка основных разделов физики, для которых требуется отдельное помещение вследствие взаимовлияния.

1) Взвешивание и измерение.

2) Теплота.

3) Лучистая энергия.

4) Дисперсия света, спектральный анализ и т. п.

5) Оптика вообще.

6) Статическое электричество.

7) Магнетизм.

8) Акустика.

Здесь пятый пункт требует одной большой или трёх малых комнат, которые, равно как и комнаты для пунктов 3) и 4), должны выходить на южную сторону. Помимо жёстко закреплённого оборудования существует ещё большое количество переносных приборов, используемых то при проведении экспериментов, то во время демонстраций на лекциях; пока в них нет нужды, их следует заботливо беречь от поломок, а для этого требуются вместительные комнаты, оборудованные хранилищами под стеклом». <…>

«Поскольку нынче для размножения результатов опытного наблюдения, для создания диаграмм к лекциям и т. д. широко применяется фотография, а также поскольку она, по сути дела, также есть раздел физики, то необходима и небольшая фотографическая комнатка — как для общей надобности, так и для изучения собственно фотографического  процесса».

§3. Предложение преобразовать Парки в поля для игры в крикет

Уведомление от вице-канцлера

«Проект нашего Постановления будет содержать следующие действия:

1. Разрешить смотрителям Парков принимать от представителей Университета заявления на крикетные площадки в Парках, привлечь к этому начинанию внимание публики и установить тот промежуток времени, в течение которого такие заявления будут ими приниматься.

2. Разрешить смотрителям, по истечении этого времени, образовать площадки для игры в крикет и распределить их по крикетным клубам тех колледжей, от которых поступили заявления, в соответствии с очерёдностью их подачи.

Ф. К. Лейтон,

вице-канцлер.

29 апреля 1867 г.» [62]

ВЫБОРЫ В ЕЖЕНЕДЕЛЬНЫЙ СОВЕТ

«Итак, теперь зима тревоги нашей». [63]      «Слыхали Вы стрелы летящей звон? Слыхали, как во тьме ревел дракон?» Простите мне эпические вспышки, Но стоик проклянёт у нас делишки! Как Сэйри Гемп, когда внутри болит, Граммульку джину проглотить велит [64], Так разум мой, разгорячён и зол, В похожем утешение нашёл. Пишу «дракон», но Вам без линз и призм Легко увидеть в нём Консерватизм; Посланье, сочиняемое мной, Мне видится не меньше, чем «стрелой».      Любезный Старший Цензор! Как-то раз Произнесли Вы, убеждая нас, Что партий говорливая отвага, «Хотя полезна, не всегда во благо». Во благо не всегда? Всегда во зло [65]! Я никогда их, коль на то пошло… [66] Но, впрочем, что я? Впору повиниться: Ведь я теперь же, на другой странице (Ни слова консерваторам, мой друг) Рекомендую тот же самый трюк, Что осуждать у них же мне досуг.      Про Джоветта ли вспомить тут уместно? Вам, Старший Цензор, всё и так известно [67]. Взамен теперь — Совет Еженедельный! Хотим свободы — нужен бой смертельный. Пусть те, кто молод, с теми, кто с усами, Воскликнут вместе: «Нам не быть рабами!» «Но разве стерпит Университет Хоть разкакой-то над собой Совет, Как раб?» — Вы пожимаете плечами. «Не в этот раз», — отвечу без печали [68]. Я так и сяк обдумывал сей казус; Мой разум приобрёл опасный градус, Но, к счастью, обошлось: я понял вскоре (Мой вывод ты прими, как хочешь, Тори): Бывает — нужно двигаться вперёд, Бывает — стать на месте без хлопот, Бывает — сделать полный оборот [69]. Так говорит оракул; в паре с ним И Пифию мы в Дельфах посрамим.      Спасти желая Оксфорд от ярма (Иль это большинство, скорей, — чума), Объединимся [70]. Бег по кругу [71]! Сходка! Не наша, но полезная находка. Они нас «по бутылям рассадили» — Для сходки не придумать им бутыли; А мы «звериного единства цели» [72] Приобрести без сходок не сумели: «Простое меньшинство нас», — так мы ныли; «Но их же большинство!» — заголосили. Нас «девяносто два» — считай, не плачь-ка; Их «девяносто три» — у них же стачка [73]! Вы скажете: «Всего лишь единица». Но в ней-то их единство и таится. Нас выборщик порой и понукает, Но отчего же сходки не скликает? Он просто вбил себе в гипоталамус: «Semel electum semper eligamus» [74]. Нам не подсыпать выборщика в дрожжи, Суля карьерный рост, бразды и вожжи — Сулить ли «Рай» [75], как деткам воспитатель, Смекалки ради: «[в] кресло — Председатель» [76]? Куда там! Им же нужно позарез На двухчасовый лондонский экспресс [77].      Опасность — в этом; это — тайный враг, Нацеливший на Оксфорд свой кулак. Где чемпион, что дланью с каравай Пугнёт лишь: «У!» — и враг воскликнет: «Ай!» [78]?      Мой план таков: чтоб голос тот забрал, Кто среди нас, увы, не либерал [79]; А юный тьютор? — облегчим их долю Не будем больше подвергать контролю [80]. Задвинем Конвокацию саму: Законы сочинять ей ни к чему [81]. А впрочем, мелочиться не резон — Повыметать бы вовсе, что на «кон»: Сперва вот — Конвокацию долой, Консерватизм, а после — с головой Совет («Consilium Hebdomadale») Чтобы скорее в землю закопали [82].      В субботу за обеденным столом [83] Я слышал сказку; задержусь на том. Коты держали в доме оборону, Гоняя крыс по своему закону. Намучилась другая сторона, И ринулись на сходку как одна Все эти крысы (время, знать, приспело). И старшая им изложила дело: «Ну не довольно ль, братья по оковам, Елозить под владычеством суровым? С каким «единством цели» эти твари Уничтожают нас, несчастных парий! Мы так наивны… Всяческий подвох Застанет нас, доверчивых врасплох [84]. Калеченьем, контузией, концом Закончится для нас контакт с котом [85]. Все эти кон… коты, сказать бы прямо, Теснят нас как приверженцы Ислама [86]. Но слушайте — и будет всякий здрав: Дадим лишь кошкам право молвить «мяв»! Те — либерально цапают, резвяся; Чуть отвернуться — мы и восвояси. Матёрые котищи — те противны: Их когти чересчур консервативны. Отправим в стойло — стражей у овса! А с кошками разделим голоса. Да, гнать котов! У кошек нрав простой: Чем вызывать обструкцией [87] простой И отрезать пути в крупу и к сыру, Они охотно обратятся к миру [88]! Когда ж они разделят с нами трон, Мы кладовой займёмся без препон [89]!»      Дойдя до сих, спросил сосед-рассказчик, Каков, по мне, тут логики образчик? И я признал (ведь это ж очевидно!), Что логики тут… очень много видно.      Но, чтобы Конгрегацию вести, Где каждый муж и «в силе», и «в чести», Обязан будет «Вице-Канцеляр» В себе гасить любых эмоций жар. А что же наш — ведёт себя умело? Уж он обязан; так за чем же дело [90]? Я не хочу сказать, чтоб Либералы Себе другого срочно выбирали, Но тот, кто нынче занимает место, Не согласится ль на простые тесты? Пусть убедит Комиссию из трёх, Что ни к чему пустой… переполох, Что голова от суеты чиста, И он достоин этого поста.      Но это — так; не стоит и мечтать: Сперва нужна Парламента печать. Словечко, Старший Цензор, Вам на ухо: Правительство теперь в упадке духа — Как будто в полночь старый господин Затрепетал от пяток до седин И на коленях денежки суёт Любому, кто и мимо-то идёт, — Для наших видов это лучший час: Оно уж не решится на отказ [91]!      И в наши Братства мы откроим двери Лишь интеллекту; честность — не потеря, А нравственность и доблесть, как известно, Рассматривать и вовсе неуместно. Оксонии [92] девиз: «Убога Честь! Смекалистость — вот лучшее, что есть!»      Классическое Братство приманит И Симонида [93] и его синклит; Охотники божиться в пять минут К когорте Математиков примкнут; Законоведов Братство прирастёт Адвокатурой собственных забот; Не усидит в оковах арестант — Заявит здесь профессорский талант! И выдаст Оксфорд, сантиментам чужд, Не просто персонал для местных нужд — Несчастных без карьеры впереди [94] (Коль не допетрят по миру пойти), — Чтоб кинуть вновь во все пределы кличь И каждый год баранов новых стричь.      Довольно. Очертить бы без чудес Оксонии судьбу, когда вразрез С традициями нашими предмет Один лишь — остроумие — воспет У… тсс! Их знает Университет. Но затевать такое не резон; Подробнейший рассказ навеет сон [95].      А чтобы впредь нам воду не мутило Консерватизма вредное светило, Не бросить ли коленца да фигуры? Не удалить ли с нашей партитуры Витки змеи ли, вальса — партий туры, Ведь кольца удушающие эти Для Оксфорда — несчастье трёх столетий [96]. Их — распрямить! Пусть токарь сей же день Расстелет лентой приводной ремень [97]! Прямой дорожкой к урне б не пришёл Наш консерватор — Лиддон ли, Уолл. Лишить их прав! А Оксфорд не моги Глядеться в души — оцени мозги! И наша песня скажет, что по чём: «Новее — лучше; старое на слом!» Воздвигнем Интеллекта гордый флаг — Он миру — царь, кумир, верховный маг!

ЗАПИСКА ОТ КЛАРЕНДОН ТРАСТИС [98]

«Испомещённый» означает человека, который, как говорят, испомещён, что значит, что он получил в собственность землю с поселениями на ней; такой термин-историзм.

УВАЖАЕМЫЙ СТАРШИЙ ЦЕНЗОР!

В несвязной беседе, предметом которой были обеды за высоким столом [99], Вы между прочим заметили мне, что соус из омаров «хоть и является непременным дополнением к палтусу, всё же не всегда во здравие».

Этот соус — вообще не во здравие. Я никогда не спрашиваю его без некоторой неохоты, и я никогда не беру вторую ложку без чувства опасения, что ночью меня будут преследовать кошмары [100]. Это естественным образом подводит меня к предмету Математики и к вопросу «испомещения» Университетским Руководством всех тех, кто производит вычисления, столь необходимые для этой важной области Науки.

Так как Членов Конвокации вынуждают (либо личным образом, а либо, что менее раздражительно, письменно) рассматривать предложения от Кларендон Трастис, так же как и любые другие вопросы, затрагивающие человеческие, а равно нечеловеческие, интересы и хоть в какой-то мере поддающиеся рассмотрению, мне пришло в голову предложить Вашему вниманию соображение насчёт того, насколько крытые постройки желательны для проведения математических вычислений. В самом деле, из-за неустойчивого характера погоды в Оксфорде совершенно нецелесообразно пытаться организовать деятельность, малоподвижную по природе, на открытом воздухе.

Опять же, студентам часто бывает невозможно выполнять математические расчёты в тесной близости друг к другу, приводящей ко взаимному трению и влекущей всеобщие переговоры, а следовательно, эти процедуры требуют отдельных помещений, в которых неугомонные любители поговорить, которых предостаточно во всех Общественных Сферах, могли бы содержаться заботливо и безвыходно.

Ради удобства стоит перечислить пока следующие реквизиты; другие можно добавить после, когда фонды позволят.

А. Очень большое помещение для вычисления Наибольшего Общего Делителя. Ему можно бы придать ещё небольшую комнатку для расчёта Наименьшего Общего Кратного, однако без неё можно и обойтись.

В. Участок открытого пространства для культивирования Корней и упражнения в их извлечении; при этом Квадратные Корни целесообразно культивировать на расстоянии друг от друга, поскольку они могут попортить соседа своими углами.

С. Помещение для приведения Дробей к Наименьшим Членам. Его следует снабдить подвальчиком для хранения находимых Наименьших Членов, который может быть пригоден также для содержания в нём тех Членов Студенческого Сообщества, которые любят отлынивать от занятий.

D. Большое помещение, которое можно будет затемнить и заполнить волшебными фонариками с целью проявления Периодических Дробей в процессе расчётов. Такое помещение может также быть снабжено буфетом со стеклянными дверками для хранения различных Шкал и Систем Счисления.

Е. Узкая полоска земли, огороженная с боков и тщательно выровненная, для изучения свойств Асимптот и проверки на деле, встречаются между собой Параллельные Прямые или не встречаются, для чего она должна, говоря выразительным языком Евклида, непрерывно простираться «впрямь» [101].

Эта последняя процедура, а именно «непрерывное продолжение Прямых», может потребовать многих столетий, но такой период времени, хоть и долгий по сравнению с жизнью индивидуума, всё равно что ничего в жизни Вселенной.

Поскольку нынче для запечатления выражений человеческого лица широко применяется фотография, то почему бы не приспособить её также для алгебраических выражений? Тогда желательно наличие и небольшой фотографической комнаты — как для обычного использования, так и для фотоизображения разнообразных явлений Нарушения Симметрии — следствия процессов Рассеяния, Затмения и Вырождения, часто возникающих по причине Общего Тяготения в моменты строгих математических расчётов, и производящих любопытное действие на черты лица.

Могу я надеяться, что вы немедленно уделите внимание этому чрезвычайной важности предмету?

Заверяю Вас

в искренней преданности.

МАТЕМАТИКУС

6 февраля, 1868 г.

ПОКИНУТЫЕ ПАРКИ [102]

Solitudiem faciunt: Parcum appellant [103].

        Музей [104]! Строения прекрасней нету ныне, Где Черуэлл [105] петляет по равнине. Как часто я бродил в соседских кущах, Всегда спокойной радостью влекущих! Как часто медлил, провожая взглядом Дитя и няню, проходивших рядом, И озирал скамью под пышной кроной Для резвых крошек, для четы влюблённой, Глядел на сорванцов, в кулачном бое Усердье проявлявших молодое (Две фразы лишь могли все чувства в нас Спугнуть: «Простите, сэр, который час?» И «Бросьте, сэр, монетку!» Эти фразы Просты и величавы, как приказы.) — Вот вещи, привлекавшие вниманье, Но все они теперь — воспоминанье.        Угнетены прекрасные беседки — Палатки им назначены в соседки; А на лужайках новые забавы — Там фракции орут для пущей славы, И мышь летучая на крикетных воротцах Визгливо вопиёт... или смеётся. Пригорки срыты. Гладко, голо, скучно, Но запускать мячи теперь сподручно; Когда бы не испуг и не ушибы, То просто так детишки не ушли бы.        Не ладно там, где роскошь заправляет. Коль ставка на барыш — душа страдает. В расцвете спорт или пришёл в упадок — На всё есть мода, уж таков порядок, Но чудный парк, отраду городскую, Не возместить, коль уничтожен всуе.        Взгляни и ты, чиновный друг порядка: Здесь весело богатым, бедным — гадко. У мест счастливых велико отличье От мест, принявших роскоши обличье: По тропкам франты ходят величаво, При глупой шутке восклицая: «Браво!» — И богатеи (так нам заявляют) Нешуточные суммы оставляют. Сведём баланс. Доход — одно названье, Поскольку средств не видно прирастанья. Не то — потери. Богатей таков: Займёт пространство многих бедняков — Займёт для игрищ и прокатных лавок, Займёт для зрелищ и лотков для ставок. Сам голени набивкой защищает, А яркий луг в пустыню обращает; Элитный спорт, что держит парк в неволе, Простых людей подальше отфутболил И по лужайкам, тишины палач, Гоняет с гиком свой набитый мяч.        А помните профессора и дона, Беседовавших здесь непринуждённо? Прохожих изумляли старики — Те «мёртвыми» зовутся языки. (Пишу как Хэбер [106]. Нет уж, дам зарок Не портить Голдсмитовский плавный слог.) Профессор тот к питомцам снисходил, На полусотню в год прилично жил И так бы жил, я думаю, доднесь, Когда б друзья (как именно — не здесь Мне говорить) манером Джона Пога В его пирог не влезли понемногу И не добыли пальчиком счастливым В пять сотен фунтов весом сочной сливы [107]. В трудах учёных он закончил дни, Не требуя богатства, как они.        О Роскошь! Проклятая небом сила! Ты парк всех этих прелестей лишила. Твой броский яд не служит утешеньем — Он с ликованьем занят разрушеньем. Здесь бадминтон, кларет или полпиво В мужчинах возбуждают стих глумливый И, напитавшись их душком угарным, Всяк удальством заносится вульгарным. Ещё глоток — и сумасбродство злее, Уже друзья взирают сожалея; Удар клюкой — и пухлый мяч несётся, Сбивая в прах крикетные воротца.        Как далеко заходит разоренье! Совершено полдела, без сомненья, И сельских добродетелей венок Вот-вот забудет бедный городок. Умеренность в быту, в сужденьях зрелость, Добрососедство — всё куда-то делось; И трудолюбье, чуждое соблазна Беспечно жить и развлекаться праздно, Что каждый час наукам посвятило И среди нас поддержку находило, И ты, Пристойность, бытия опора, Защитница от крайностей и вздора — Любимое и обжитое место Вам всем покинуть суждено безвестно!        Но даже в эти сумрачные дни, Оксония, растлителя гони! Внуши ему, что праведное слово Не так цветисто, но зато сурово, Что в интерес партийный нет резона Вникать — там нечего искать «pro bono» [108], Что подойдёт к концу и царство фракций, Коль здравым смыслом все огородятся, И не затронет ничьего ушка Могучий клич: «Валяйте дурака!»

Май 1867 г.

НОВАЯ ЗВОННИЦА КРАЙСТ ЧЕРЧ, ОКСФОРД

Монография D. C. L. [109]

«Прекрасное пленяет навсегда» [110].

I. ОБ ЭТИМОЛОГИЧЕСКОЙ МНОГОЗНАЧИТЕЛЬНОСТИ НОВОЙ ЗВОННИЦЫ, К.Ч.

[Эта первая главка построена на игре слов, которую невозможно перевести, остаётся только показать. По-английски «звонница» — belfry. Доджсон «объясняет», что это слово происходит от французского bel, т.е., по-английски, ‘beautiful, becoming, meet’  (‘прекрасный, идущий к лицу, уместный’), и немецкого frei ‘free, unfettered, secure, safe’, (‘свободный от чего-л., нестеснённый, надёжно защищённый, безопасный’). Слово Belfry, обозначающее новую звонницу для Крайст Чёрч, мы, таким образом, можем понимать как «надёжно лишённый всякой красоты»; мало того, утверждает Доджсон, данное слово — абсолютный синоним слову meat-safe ‘ящик для хранения мяса, холодильник’ (meat ‘мясо’ звучит точно так же, как meet — см. выше), «а с этим предметом новая Звонница имеет полнейшее сходство, доходящее едва ли не до совпадения».]

II. О СТИЛЕ НОВОЙ ЗВОННИЦЫ, К.Ч.

Подобный стиль в обиходе известен как «ранний испорченный» — несвоевременно ранний и удивительно испорченный.

III. О ПРОИСХОЖДЕНИИ НОВОЙ ЗВОННИЦЫ, К.Ч.

С упорством, переходящим в личные выпады, и с отчаянием, почти не отличимым от безумия, посторонние интересуются, кому именно должны мы приписать первоначальную идею всего сооружения. Не Казначей [111] ли, говорят они, пригвоздил им несогласный Колледж к земле? Доктор ли, дон [112] спроектировал этот оскорбляющий глаза ящик? Или то был Цензор [113], чьи колдовские заклинания породили эту ужасающую штуковину на погибель нашему и последующим поколениям? До того часа, как на эти и другие вопросы не последуют хоть каких-нибудь разъяснений, они должны — и будут — оставаться безответными вечно!

А в таких случаях обычно возникает Слух. Кто-то говорит, что будто бы Руководящий Орган официально утвердил идею всем конклавом, причём исходным предложением было взять за образец Башню cв. Марка в Венеции, а уже потом в результате ряда улучшений она была низведена к простому кубу. Другие утверждают, будто бы ни кто иной, как Преподаватель Химии предложил такую форму — форму кристалла. Есть и третьи, которые настаивают, что Лектор-математик отыскал её в одиннадцатой книге Евклида [114]. По-правде говоря, несть числа всевозможным мифам, толкующим сей предмет.

Настоящее же происхождение всего замысла излагается ниже; наш источник заслуживает доверия.

Глава Колледжа, а с ним и архитектор, почувствовав естественное желание придать своим именам осязательную вещественность каким-нибудь бросающимся в глаза способом, помимо некоторых перемен, отложенных на будущее, задумали блестящий и удивительный план воплощения в новой Звоннице гигантской копии Греческого Лексикона [115]. Но не успели ещё низвести данную идею к действующей модели, как обстоятельства позвали их обоих на несколько дней в Лондон, и во время их отсутствия каким-то образом (эта часть дела так пока и не нашла удовлетворительного объяснения) вся задача была перепоручена заезжему архитектору, который оставил нам даже своё имя — Джиби. Бедолага отсиживается теперь в заточении в Хануэлле, поэтому мы не станем порочить его память и напомним только, как он во всеуслышание заявлял, будто этот образ явился ему в порыве вдохновения, когда он от нечего делать разглядывал те ярко раскрашенные и весело разрисованные ящики, наполненные высушенными листьями с кустов крыжовника и живой изгороди, которые притворяются, будто содержат в себе табак самого что ни на есть кубинского происхождения. А разве не было в таком его выборе чего-то воистину пророческого? Найдется ли путешественник, с чьих уст, буде он впервые посетит это великое учебное заведение и взглянет на его новейшее убранство, не сорвётся возглас недоумения: «То — бочок, и то — бочок. Где же фасад?». А зачем фасад ящику под табачок?

Не ясно ли теперь, что Скотт, тот выдающийся архитектор [116], которому доверили дело возведения, не несёт за саму идею колокольни никакой ответственности. Он, как говорится в таких случаях, постоял около (Тьютор из нашего Колледжа, специалист по классической словесности, настаивает, что такое выражение относится к разряду колкостей). Колокольня и в самом деле колет глаза всем, кто стоит около. Скотту приписывают следующие строки [117]:

«Кто хочет Звонницу видеть, тот Пусть в тёмную полночь к ней подойдёт. Ведь чуть забрезжит солнца свет, Сбежит и зритель за ночью вслед. Когда весь короб зачернён, Не разобрать дверей и окон, А крыша Трапезной, сея тревогу, Съезжает, кажется, понемногу, Прямые, с обеих сторон углы, Тесня простор, восстают из мглы, И Темза, проплывая мимо, Как вздрогнет, и всплескнёт незримо, — Тогда, коль дел получше нет, Приди взглянуть на силуэт. И скажешь ты примерно так: „Страданья Иова — пустяк!“»

IV. О ГЛАВНОМ АРХИТЕКТУРНОМ ДОСТОИНСТВЕ НОВОЙ ЗВОННИЦЫ, К.Ч.

Её главное архитектурное достоинство заключается в Простоте — Простоте столь чистой, столь полной, одним словом, столь простой, что никаким другим словом её выразить уже невозможно. Неразвитость содержания и скудость подробностей данной Главы переняты ради имитации отличительной черты этого сооружения.

V. О ДРУГИХ АРХИТЕКТУРНЫХ ДОСТОИНСТВАХ НОВОЙ ЗВОННИЦЫ, К.Ч.

Звонница не имеет других архитектурных достоинств.

VI. К ОТЫСКАНИЮ НАИЛУЧШИХ ВИДОВ НА НОВУЮ ЗВОННИЦУ, К.Ч.

Для начала зритель может занять место в противоположном углу Большого Квадрата, благодаря чему объединит в одно грандиозное зрелище красóты северной и западной сторон данного сооружения. Тогда он обнаружит, что сходящиеся прямые настоятельно намекают на бесконечно удалённую точку, и если вдруг эта бесконечно удалённая точка, со своей стороны, внушит мысль: «Пусть бы она катилась в ту точку!» — то ему, подобно Солдату из баллады, даже выпадет случай, «опершись о свой палаш» (если таковой будет у него при себе, ведь современные туристы не имеют обыкновения их носить), украдкой «смахнуть слезу» [118].

Затем он может обойти Квадрат кругом, упиваясь при каждом шаге новыми видами красот:

«Ново, чудно всё подряд, Утомится глаз навряд!» —

как поёт Дайер [119] в своей знаменитой поэме «Гронгарский холм». И пока он таким образом шествует от Деканата к Лестнице в Трапезную [120], дыша всё свободнее, ибо Звонница потихоньку скрывается из виду, восхитительное чувство облегчения, которое он испытает, когда она в конце концов исчезнет, обильно вознаградит его за всё, что он перенёс.

Лучший вид на Звонницу — тот, который избрал наш Художник для очаровательного фронтисписа, выполненного им с целью украсить первый том настоящего сочинения [121]. Этим видом можно насладиться во всей его красе с дальнего конца Мертон Мидоу. С этого места всё сооружение выглядит поразительно лирически (или, если более кратко, поразитически). Здесь наш внимательный проезжий, имея четыре прямых угла с одной стороны и четырёх удильщиков, которые не имеют никакого права тут находиться, с другой стороны, может погрузиться в размышление об изменчивости мирских судеб, или помянуть имена Евклида и Исаака Уолтона [122], или покурить, или покататься на велосипеде, или заняться чем угодно, если это разрешено местной властью.