Кукушки Мидвича

Такие дела. Еще раз простите за задержку с ответом, Ваш Б. Стругацкий.

P. S. Да! Насчет книжки, которую Вы просите. Гена, дорогой, да ведь нечего посылать-то! Последняя книжка вышла у нас года три назад, ни одного экземпляра не осталось. Вот ужо!..

13.06.1978, Ленинград.

Речь в письме шла о сборнике, готовившемся в Ленинградском отделении Детгиза. БНС всеми силами старался поставить в сборник научно-фантастическую повесть «Школа гениев», написанную мною в соавторстве с Владимиром Свиньиным. Принцип БНС и тогда был — помогать всем, чьи работы он считал достойными.

Дорогой Гена!

Рад был узнать, что Ваш соавтор — ленинградец. Почему бы ему в этом случае не посещать хотя бы время от времени наш семинар? Заседаем мы не слишком часто, не чаще двух раз в месяц, времени это отберет у него немного, а позиции ваши, как членов семинара, укрепятся значительно. Дайте ему мой телефон [phone]), пусть позвонит в конце сентября, и мы обо всем с ним договоримся. Будете в Ленинграде сами — обязательно звоните. Встретимся, потреплемся. (Если буду в Ленинграде и не произойдет чего-то неотложного.)

Что же касается Госкомитета по печати и прочих дисциплинирующих организаций, то все мы ходим в одной упряжке и знаем почем фунт дыму. Мозоли надо натирать на соответствующих местах души, мозоли! Другого выхода нет.

И, конечно же, пишите, когда вздумается. Буду отвечать по мере сил и возможностей.

Жму руку, Ваш Б. Стругацкий.

29.06.1978, Ленинград.

Дорогой Гена!

Спасибо за подарок. По-моему, получился очень славный сборник. Поздравляю. Из того, что раньше не читал, мне больше всего понравился, разумеется, «Фальшивый подвиг». Хорошо задумано и ловко написано. Опять же поздравляю.

Простите, что пишу так коротко: сижу в бесте и пытаюсь до конца сентября довести одну работу (не литература — математика).

Еще раз спасибо, Ваш Б. Стругацкий.

22.09.1978, Ленинград.

В 1978 году вышел, наконец, в свет мой первый сборник фантастики — «Разворованное чудо».

Дорогой Гена!

Рад был получить от Вас письмо, хотя письмо получилось у Вас скорее грустное, для чего, впрочем, есть определенные основания.

То, что «Школа гениев» вышла, — хорошо. Пусть она урезана и исковеркана, но это, все-таки, лучше, чем ничего. И гораздо лучше, чем протухала бы она у Вас в столе. Так что хоть Вы и недовольны, а я Вас все же поздравляю с публикацией. (Утешайтесь известным из наблюдений фактом: 99 % читателей не замечают ни искажений текста, ни сюжетных разрушений, ни, тем более, сокращений.)

Очень и очень рад за штерновский «Дом». Тьфу-тьфу — только бы не сглазить. Повесть ведь очень славная, а шансов на публикацию у нее было, на мой взгляд, очень мало. Вы молодец и орел!

Пишет ли Ковальчук что-либо про Стругацких — представления не имею. Я и беседовал с ним, и переписываюсь помаленьку, но ничего по этому поводу не знаю. Знаю, что он поместил какую-то интересную и важную статью в последнем номере «Коммуниста», но и статьи этой пока не видел.

Разумеется, мы дадим что-нибудь для «Собеседника». Мы только что закончили некую повесть, так что, наверное, сумеем выкроить из нее страничек 10–15, достаточно увлекательных и в то же время не раскрывающих сюжетных тайн. Самую же повесть мы пока дали в «Аврору», а в случае отказа «Авроры» обещали «Знанию — с.». (Лично я думаю, что откажутся оба журнала — просто потому, что повесть слишком велика для них — больше 10 листов.)

С «Только человеком», я надеюсь, все будет ОК. Она нравится и Брандису, и Жанне Браун и редактору, я думаю, понравится, так что дело за малым — чтобы она понравилась директору (Лендетиздата. — Г. П.), человеку, мягко выражаясь, сложному. Будем надеяться, что у него своих забот хватает и на наш сборник он не станет тратить своего драгоценного времени.

Жму руку, Ваш Б. Стругацкий.

11.06.1979, Ленинград.

Повесть «Школа гениев» действительно появилась в журнале «Байкал» в искаженном цензурой и редактурой виде. Но в том же году мне удалось напечатать в новосибирском сборнике «Дебют» рассказ Бориса Штерна «Дом». Правда, на фотографии, присланной Борей в сибирский сборник, он почему-то сидел на скамье, почитывая «Вечернюю Одессу». «Мы только что закончили некую повесть…» Речь идет о «Жуке в муравейнике», — я собирался поставить отрывок из нее в сборник «Собеседник», издававшийся в Новосибирске. А вместо опубликованной уже «Школы гениев» в ленинградский сборник была представлена повесть «Только человек».

Дорогой Гена!

Я очень рад, что потрафил Вам своим маленьким подарком. Всегда приятно дарить книжку истинным ценителям. В октябре я в Ленинграде буду. Приедете — звоните (291–37–55). Не знаю, связался ли с Вами Ковальчук — собирался связаться. Мы тут с ним обсудили сложившееся положение, и я предложил для «Собеседника» сделать интервью: Ковальчук беседует со Стругацкими. Он уже и вопросы придумал. Не знаю, подойдет ли это Вам, но в любом случае получилась задержка: Аркадий загремел в больницу, у меня возникли всякие семейные дела… Словом, август кончается, а интервью нет и не видно. Надеюсь договориться обо всем с Вами в октябре.

И привезите новую повесть. С удовольствием почитаю, если разрешите. Я люблю читать этого Прашкевича.

Жму руку, Ваш Б. Стругацкий.

25.08.1979. Ленинград.

Маленький подарок — это сборник «Понедельник начинается в субботу», вышедший в 1979 году. Интервью со Стругацкими у М. Ковальчука не получилось, по крайней мере, в Новосибирск ничего такого он не прислал. Что же касается моей новой повести, это был «Парадокс Каина». Могу добавить к сказанному, что таких читателей, как БНС, на свете мало.

Дорогой Гена!

Разумеется, присылайте Вашего «Каина», когда Вам будет удобно. И я прочту, и ребятам нашим (коих мнение Вам интересно) дам прочесть. И можно будет обсуждение устроить по всей форме, если захотите. Уверен априори, что повесть обсуждения достойна.

Завидую Вашим метаниям! Честное слово! На меня 79-й нагнал оцепенение, из которого никак не могу выйти. Ничего не хочется делать, все валится из рук, даже любимая моя математика не помогает. А метания — это прекрасно! И неудовлетворенность — тоже прекрасно! Это значит — что-то будет, что-то получится, что-то появится, чего не было раньше. Так что мечитесь дальше — успокоиться еще успеете, это я Вам гарантирую.

Дела наши ленинградские скорее унылы. Семинарский сборник притормаживают всеми средствами. На Москву же надежды плохи.

На семинаре кончаем конкурс сказки. Еще одно заседание на эту тему и — конец. Результаты оказались не так уж и плохи, хотя тайная моя надежда набрать материал на сказочный сборник не оправдалась-таки, нет, не оправдалась. Итог: три добротных хороших сказки, да парочка милых сказочек на страничку, да еще одно неплохое сочинение, но, к сожалению, не сказочное, а скорее сюрреалистическое, и потому непечатное. А все прочее — барахло. С одной стороны, вроде бы, и неплохой результат — 5:21, сами понимаете, процент качества вполне достойный, а с другой… Ладно, следующий конкурс будет: спейс-опера — сюжет, забой, пальба, тайны, приключения. Посмотрим.

Жму руку, Ваш Б. Стругацкий.

28.01.1980, Ленинград.

Дорогой Гена!

Большое спасибо за «Собеседник». Очень милый сборник, по-моему. Вероятно, это вполне достаточная причина, чтобы его прикрыть. Или Вы паникуете? Материал по Гуревичу мне понравился очень! Молодец Гиша! По-моему, он именно сейчас нашел себя по-настоящему — этот вот полуочерковый, очень личный, почти автобиографический манер…

А что могут дать Вам Стругацкие — не знаю по-прежнему. Отрывков никаких нет. Беседа-интервью заглохла (наверное, по нашей же вине). Просто не знаю. Отрывок из сценария? Сложно: единственный экземпляр пятого или шестого варианта находится сейчас у Белы Григорьевны. Отрывок из мюзикла? Эти материалы все у Аркадия, да и стоит ли их публиковать? Не знаю, не знаю.

Я тут последние два дня общался с Петером Куцкой. Это главный редактор венгерского журнала «Галактика», один из самых активных и энергичных пропагандистов и организаторов фантастики в Европе. Очаровательный дядька — остроумный, веселый, боевой. Полон разнообразных планов относительно возвеличивания роли социалистической фантастики в мире. Встречались мы сперва в официальной обстановке, в Доме писателей, а на другой день — в полуофициальной: дома у Феликса (Суркиса. — Г. П.), за жареным мясом и бутылкой коньяку. Очень хорошо поговорили, обменялись информацией, но будет ли от всего этого практическая польза — бог весть.

На семинаре кончился конкурс современной сказки. Две первые премии ухитрился отхватить Дима Романовский, третью получил Миша Веллер. Теперь объявлен новый конкурс: на остросюжетное произведение типа «спейс-оперы» под девизом «Приключение с продолжением». Мы будем рады, если Вы сделаете нам что-нибудь в этом роде. Что это у Вас за сомнения: «…я тоже, наверное, Ваш семинарист…» Почему «наверное»? Без всяких сомнений, Гена! Без всяких сомнений Вы наш!

Желаю Вам самого лучшего, Ваш Б. Стругацкий.

23.03.1980, Ленинград.

Речь в письме идет об очередном новосибирском сборнике «Собеседник», который вскоре был благополучно закрыт. Напечатать Георгия Гуревича мы успели, но Стругацкие в сборник попасть так и не смогли.

Дорогой Гена!

Извините, ради бога, всякие дела, болезни, лень, наконец, — и в результате я опять сильно запоздал с ответом. Сочувствую, разумеется, Вашим неудачам, но, в конце концов, кто из писателей застрахован от таких неприятностей? Обычное дело. И правильно Вы решили — надо замереть, прижать уши и работать. Что же еще остается? А враги… Что ж, они отвлекаются, забывают о нас, переключают свою активность на кого-нибудь другого, наконец, уходят в другой департамент с повышением. Рано или поздно ситуация разряжается. А у Вас к этому моменту — новая повестуха! Оч-чень хорошо!

Будем рады, если напишете что-нибудь для нового конкурса. О сроках не беспокойтесь. Все это затеяно надолго. Но желателен, конечно, рассказ — чтобы можно было прочитать его в один прием. Но, в конце концов, годится и повестуха. Желаю удачи.

Вообще-то сейчас у всех дела плохи. Наш детиздатовский сборник (семинарский) задерживается из-за неприязни, возникшей у директора издательства к составителю. Назревает очередной скандал.

Лендетиздатовский сборник отложен на 82-й год. Нехватка бумаги. «Молодая гвардия» — мертвое дело. «Советский писатель» — тоже. Одна надежда на московский Детгиз да на «Знание», где вроде бы относятся к фантастике сносно.

Такие вот дела.

Жму руку, Ваш Б. Стругацкий.

22.05.1980, Ленинград.

«Сочувствую, разумеется, Вашим неудачам…» Речь об очередной моей книге, выброшенной из плана Западно-Сибирского книжного издательства после контрольного рецензирования в Госкомиздате РСФСР, сотрудники которого, давно уже безымянные, навсегда, как мрачное напоминание, остались в глубинах писательской памяти.

Дорогой Гена!

Получил Ваше письмо и сразу же отвечаю.

Спасибо за разнообразную и, в общем-то, приятную информацию. Со своей стороны могу сообщить, что сборник Стругацких «Неназначенные встречи» вышел-таки, невзирая ни на какие происки недругов. Пока у меня только один экземпляр, а как только будет больше, немедленно вышлю Вам. Сборник красиво издан, выглядит вполне солидно, вызывает у меня злорадно-мстительное чувство («наша взяла!»), но читать его мне категорически не хочется — тошнит. Цена победы — наверное, любой.

В Лендетгизе свалили наконец директора. Теперь все, прижав уши, ждут, кого назначат. Слухи ходят стаями, а толком никто ничего не знает. У меня же в мозгу крутятся непрестанно бессмертные строчки из Михаила Евграфовича: «Предшествовавший начальник дал вам язвы, я же дам ти скорпионы!»

Судьба сборника молодых решится, надо думать, новым директором. Пока же перспективы неясны.

На семинаре, как Вы, вероятно, помните, был объявлен в прошлом году новый конкурс на остросюжетное произведение под девизом «Приключение с продолжением». Как я и опасался, задание оказалось семинаристам не по зубам. Ни одного стоящего произведения до сих пор не подано. Завязли, завязли семинаристы в дебрях психологии, социологии, философии и пр. Сюжет им не по зубам-с! А без сюжета — какая может быть фантастика? Правда, кое-кто грозится, что все, мол, впереди, мы еще покажем!.. Что ж, дай бог.

Мы с Аркадием все ходим около новой повести. Она возвышается над нами как гора дьявольски неприступного и неприветливого вида. А лезть надо!

Желаю и Вам того же, Ваш Б. Стругацкий.

7.11.1980, Ленинград.

«Мы с Аркадием все ходим около новой повести…» Видимо, речь идет о «Хромой судьбе». Не помню. Все было неясно. Все просматривалось, а скорее, не просматривалось даже на год вперед. Но — семинар, но — новые работы, но — переписка с десятками самых разных людей, но — борьба за право печататься: Братья упрямо тянули свою повозку. И даже сейчас, когда за спиной несколько собраний сочинений и историческая справедливость (как всегда, с опозданием) восторжествовала, остаются замыслы Братьев, еще не окончательно реализованные. Например, издать том (итоговый, по словам БНС. — Г. П.), который бы составили «Улитка на склоне», «Второе нашествие марсиан», «За миллиард лет до конца света», «Град обреченный», «Отягощенные злом», «Дьявол среди людей», «Бессильные мира сего». Наверное, не всем ясен такой состав, кто-то спросит: а где «Пикник на обочине»? Ведь даже пан Станислав Лем, не сильно-то жаловавший советскую фантастику, признавался в беседе со Станиславом Бересем: «Эта книга Стругацких вызывает во мне своеобразную зависть, как если бы это я должен был ее написать». Впрочем, тенденция возможного однотомника легко прослеживается. Большие писатели потому и являются большими, что умеют понимать собственную работу и не стремятся угождать всем.

Вот уж точно, XX век без Братьев неполон.

5. Третий апостол

…В Индии он сочинил портянку на писательских жен, пользовавшихся услугами рикш. Никакие наши оправдания, дескать, наши жены материально поддерживают самый бедный класс Индии, не помогли. В Москве пришлось писать оправдательные отчеты, к счастью, Станислав ни словом не упомянул о том, что случилось с ним в Варанаисе, куда мы прилетели из Калькутты. В Калькуттском университете Станислав никому не дал сказать ни слова, только энергично размахивал своей книжкой о вреде алкоголизма, которую успел издать перед отъездом, и говорил о том, что именно такие книги следует читать индусам. Он не спрашивал, спиваются ли индусы, пьют ли они вообще, он просто видел толпы на улицах — оборванных костлявых людей. Оборванные и костлявые — значит, пьют. В Варанаисе наши сердца не выдержали. Сеня Злотников (драматург), Михаил Иванович (китаист и писатель) и я — мы вызвали мальчика-боя, дали ему доллар и вручили бланк телеграммы, на котором латинскими буквами изобразили следующий текст: srochno vozvrashaites v Kalkuttu dlj zakluchenia dogovora na knigu o vrede pjanstva I poluchenia gonorara. Мальчик-бой телеграмму унес в указанный нами номер и, допив все, что было в мини-баре, мы разошлись.

Утром мы посетили храм обезьян. Надо сказать, в этом храме всегда тесно и неприятно и обезьяны всячески издеваются над туристами, дразнятся и швыряются палками. Они в храме хозяева. Станислав шел впереди нас. Вид у него был надутый. Мало того, что в Москве он бросил пить, основал писательское общество трезвости и издал книгу о вреде пьянства, так еще здесь гэбист (которого мы не знали, но которого знал он) не позволил ему вернуться в Калькутту «dlj zakluchenia dogovora na knigu o vrede pjanstva I poluchenia gonorara». Станислав жаждал знать, кто послал телеграмму? Задумавшись, он вынул из кармана двадцатку — все, что нам выдавали на путешествие, и поднял ее, рассматривая на просвет. Зеленая вражеская валюта. Он презирал ее, но когда возбужденный гибкий самец, наклонившись со стены, вырвал из его руки двадцатку, он возмутился. Он боялся выказать праведный гнев перед индусами, и самец со стены тоже это знал. Одной рукой он делал движения, смысл которых не мог бы обмануть даже девственницу, а другой, совсем как Станислав, рассматривал зеленую бумажку на просвет. Зеленая вражеская валюта. Покончив со своим сладким делом, самец порвал двадцатку и пустил обрывки по ветру. Станислав был убит: плакал гонорар, в Калькутту не пустили, и валюты больше нет.

И тут он увидел наши сияющие глаза, и все понял, и всех вычислил.

Странное дело: писательское начальство в Москве всерьез обвинения Станислава не приняло. Видимо, посчитали, что такие, как мы с Сеней и с Михаилом Ивановичем, часто заблуждаются, и это, к счастью, еще не самое главное наше заблуждение. Так же они не поверили в то, что это мы научили непристойностям самца-обезьяну; и не поверили в то, что мы сознательно сорвали внедрение крупного культурного проекта: пьяницы, вот и сорвали. Зато указание на жен, катавшихся на рикшах, здорово подействовало. Одним из последствий стало то, что моя рукопись, когда это понадобилось, из редакции издательства «Советский писатель» попала на рецензию именно к Станиславу. Он бодро оценил ее на самый низкий балл и намекнул на то, что таким, как я, вообще следует писать свои вещи латинскими буквами.

Что ж, имел право.

Я помню аннотацию к роману Станислава «Третий апостол».

«Тяжело ранен профессор Духовной Академии Маркерт. Умирающий писатель зажал в руке фигурку одного из апостолов — Петра. Почему не Фомы или, скажем, Иуды? Начальник управления Жуков возглавил расследование». Вылетело из головы, чем расследование закончилось. А вот в семидесятых, задолго до того, как Станислав бросил пить и начал писать духовные романы, мы не раз встречались и радовались тому, что в свое время «ходили в одном бассейне». Каботажник, штурман, Станислав тогда только еще присматривался к фантастике, только еще водил носом, откуда доносятся самые вкусные запахи? Наверное, тогда прикидывал будущие строки из «Третьего апостола». «Обутые в брезентовые сапоги ноги трупа он сунул себе под мышки, цепко обхватив начавшие стынуть ноги мертвеца руками». Чем плохо?

Вот еще одна аннотация. К роману «Возрождение».

«Товарищ Сталин, посланец Зодчих Мира, олицетворяющих галактическое Добро, возникает вдруг на планете Земля и становится гостем известного русского писателя. (Вы, конечно, понимаете, кого именно. — Г. П.) Вождь и писатель — непременные участники сногсшибательных приключений, загадочных, едва охватываемых разумом превращений. Доморощенные мафиози и неожиданные монстры, президенты и диктаторы Лиги сексуальных меньшинств…»

Что ж, говорю я себе, каждый волен писать то, что ему кажется нужным.

«Станислав Гагарин открыл глаза, — (это я цитирую роман, автор пишет о себе в третьем лице. — Г. П.) и увидел, что за его письменным столом сидит Сталин. «Приятный был он в обращении мужик», — несколько отвлеченно подумал Станислав Гагарин. Сталин пожал плечами. «Способностью читать мысли я пользуюсь избирательно. У меня ведь тоже принципы… нравственные. И не усмехайтесь. Вы обо мне знаете лишь по публикациям в «Огоньке» да по сочинению Волкогонова». Зеленые с желтизной глаза вождя зажглись вдруг и пронзили сознание хозяина магической энергией. «Задавайте ваши вопросы. Сейчас для меня нет никаких, понимаешь, загадок из области философии, политики или житейского бытия… товарищу Сталину вменили в обязанность постоянно заботиться о вашей особе и опекать… Но главное, что знают о Станиславе Гагарине, моряке и писателе, Зодчие Мира… интеллект, нестандартность мышления, способность мыслить глобальными категориями, космическое сознание». — «А Бог?» — «А Бога нет», — строго сказал Сталин».

Да, каждый начинает со всей Вселенной, а заканчивает своими четырьмя сотками.

Я гляжу на список Нины Матвеевны Берковой, в котором указаны молодые по тем временам писатели, и думаю, как впоследствии сложились их судьбы? Почему одни стали певцами Корифея всех времен и народов, другие воспели мир нежити? Почему имена одних на слуху, другие забыты? Что определяет судьбу: слабость наша, сила наша? В. Бабенко, В. Покровский, Э. Геворкян, А. Силецкий, С. Лукьяненко, А. Фазылов, Л. Синицына, В. Головачев, Х. Шайхов, И. Пидоренко, М. Веллер, Б. Штерн, С. Логинов, А. Кубатиев, Е. Лукин, Н. Оганесов, Ю. Пригорницкий, Д. Клугер, В. Забирко, Е. Дрозд, Р. Арбитман, А. Столяров, А. Балабуха, А. Измайлов, Б. Руденко, В. Рыбаков, Н. Псурцев, Ю. Брайдер и Н. Чадович, Н. Астахова, С. Иванов, А. Бачило и И. Ткаченко, А. Лазарчук, М. Бернацкая, Л. Шувалов и А. Ярушкин, Д. Трускиновская, А. Щеголев, А. Мельников, П. Кузменко, А. Молчанов, В. Петров, А. Тарасенко, Р. Сагабалян, В. Шкаликов, Н. Курочкин, А. Рубан, Е. Маевский и многие, многие другие. Одни пришли раньше, другие пришли позже. О каждом я мог бы рассказать трогательную или веселую историю, все они или вошли в литературу или выпали из нее. Одни ее гордость, других уже просто нет, А ведь спорили, читали друг друга, искали свое место, пили, не без этого, — океан фантастики был велик, маяков мало, но каждый верил, что кто-то должен доплыть до берега.

Так оно и должно быть.

Школа писателя — его жизнь. Никаких других школ не существует.

Ноябрь 2007, Новосибирск