Помоги проекту - поделись книгой:
Но я романист и, кажется, одну «историю» сам сочинил. Почему я пишу: «кажется», ведь я сам знаю наверно, что сочинил, но мне все мерещится, что это где-то и когда-то случилось, именно это случилось как раз накануне Рождества, в каком-то огромном городе и в ужасный мороз.
Мерещится мне, был в подвале мальчик, но еще очень маленький, лет шести или даже менее. Этот мальчик проснулся утром в сыром и холодном подвале. Одет он был в какой-то халатик и дрожал. Дыхание его вылетало белым паром, и он, сидя в углу на сундуке, от скуки нарочно пускал пар изо рта и забавлялся, смотря, как он вылетает. Но ему очень хотелось кушать. Он несколько раз с утра подходил к нарам, где на тонкой, как блин, подстилке и на каком-то узле под головой вместо подушки лежала больная мать его. Как она здесь очутилась? Должно быть, приехала с своим мальчиком из чужого города и вдруг захворала. Хозяйку углов захватили еще два дня тому в полицию; жильцы разбрелись, дело праздничное, а оставшийся один халатник уже целые сутки лежал мертво пьяный, не дождавшись и праздника. В другом углу комнаты стонала от ревматизма какая-то восьмидесятилетняя старушонка, жившая когда-то и где-то в няньках, а теперь помиравшая одиноко, охая, брюзжа и ворча на мальчика, так что он уже стал бояться подходить к ее углу близко. Напиться-то он где-то достал в сенях, но корочки нигде не нашел и раз десятый уже подходил разбудить свою маму. Жутко стало ему, наконец, в темноте, давно уже начался вечер, а огня не зажигали. Ощупав лицо мамы, он подивился, что она совсем не двигается и стала такая же холодная, как стена. «Очень уж здесь холодно», – подумал он, постоял немного, бессознательно забыв свою руку на плече покойницы, потом дохнул на свои пальчики, чтобы отогреть их, и вдруг, нашарив на нарах свой картузишко, потихоньку, ощупью, пошел из подвала. Он еще бы и раньше пошел, да все боялся вверху, на лестнице, большой собаки, которая выла весь день у соседских дверей. Но собаки уже не было, и он вдруг вышел на улицу.
Господи, какой город! Никогда еще он не видал ничего такого. Там, откудова он приехал, по ночам такой черный мрак, один фонарь на всю улицу. Деревянные низенькие домишки запираются ставнями; на улице, чуть смеркнется – никого, все затворяются по домам, и только завывают целые стаи собак, сотни и тысячи их, воют и лают всю ночь. Но там было зато так тепло и ему давали кушать, а здесь – Господи, как бы покушать! И какой здесь стук и гром, какой свет и люди, лошади и кареты, и мороз, мороз! Мерзлый пар валит от загнанных лошадей, из жарко дышащих морд их; сквозь рыхлый снег звенят об камни подковы, и все так толкаются, и, Господи, так хочется поесть, хоть бы кусочек какой-нибудь, и так больно стало вдруг пальчикам. Мимо прошел блюститель порядка и отвернулся, чтобы не заметить мальчика.
Вот и опять улица, – ох какая широкая! Вот здесь так раздавят наверно: как они все кричат, бегут и едут, а свету-то, свету-то! А это что? У, какое большое стекло, а за стеклом комната, а в комнате дерево до потолка; елка, а на елке сколько огней, сколько золотых бумажек и яблок, а кругом тут же куколки, маленькие лошадки; а по комнате бегают дети, нарядные, чистенькие, смеются и играют, и едят, и пьют что-то. Вот эта девочка начала с мальчиком танцевать, какая хорошенькая девочка! Вот и музыка, сквозь стекло слышно. Глядит мальчик, дивится, уж и смеется, а у него болят уже пальчики и на ножках, и на руках стали уже совсем красные, уж не сгибаются и больно пошевелить. И вдруг вспомнил мальчик про то, что у него так болят пальчики, заплакал и побежал дальше, и вот опять видит он сквозь другое стекло комнату, опять там деревья, но на столах пироги, всякие – миндальные, красные, желтые, и сидят там четыре богатые барыни, а кто придет, они тому дают пироги, а отворяется дверь поминутно, входит к ним с улицы много господ. Подкрался мальчик, отворил вдруг дверь и вошел. Ух, как на него закричали и замахали! Одна барышня подошла поскорее и сунула ему в руку копеечку, а сама отворила ему дверь на улицу. Как он испугался! А копеечка тут же выкатилась и зазвенела по ступенькам; не мог он согнуть свои красные пальчики и прижать ее. Выбежал мальчик и пошел поскорей-поскорей, а куда, сам не знает. Хочется ему опять заплакать, да уж боится, и бежит, бежит, и на ручки дует. И тоска берет его, потому что стало ему вдруг так одиноко и жутко, и вдруг, Господи! Да что ж это опять такое? Стоят люди толпой и дивятся: на окне за стеклом три куклы, маленькие, разодетые в красные и зеленые платьица и совсем-совсем как живые! Какой-то старичок сидит и будто бы играет на большой скрипке, два других стоят тут же и играют на маленьких скрипочках, и в такт качают головками, и друг на друга смотрят, и губы у них шевелятся, говорят, совсем говорят, – только вот из-за стекла не слышно. И подумал сперва мальчик, что они живые, а как догадался совсем, что это куколки, – вдруг рассмеялся. Никогда он не видал таких куколок и не знал, что такие есть! И плакать-то ему хочется, но так смешно-смешно на куколок. Вдруг ему почудилось, что сзади его кто-то схватил за халатик: большой злой мальчик стоял подле и вдруг треснул его по голове, сорвал картуз, а сам снизу поддал ему ножкой. Покатился мальчик наземь, тут закричали, обомлел он, вскочил и бежать-бежать, и вдруг забежал сам не знает куда, в подворотню, на чужой двор, – и присел за дровами: «Тут не сыщут, да и темно».
Присел он и скорчился, а сам отдышаться не может от страху, и вдруг, совсем вдруг, стало ему так хорошо; ручки и ножки вдруг перестали болеть и стало так тепло, так тепло, как на печке; вот он весь вздрогнул: ах, да ведь он было заснул! Как хорошо тут заснуть. «Посижу здесь и пойду опять посмотреть на куколок, – подумал мальчик и усмехнулся, вспомнив про них, – совсем как живые!..» И вдруг ему послышалось, что над ним запела его мама песенку. «Мама, я сплю, ах, как тут спать хорошо!»
– Пойдем ко мне на елку, мальчик, – прошептал над ним вдруг тихий голос.
Он подумал было, что это все его мама, но нет, не она; кто же это его позвал, он не видит, но кто-то нагнулся над ним и обнял его в темноте, а он протянул ему руку и… и вдруг, – о какой свет! О, какая елка! Да и не елка это, он и не видал еще таких деревьев! Где это он теперь: все блестит, сияет и кругом все куколки, – но нет, это все мальчики и девочки, только такие светлые, все они кружатся около него, летают, все они целуют его, берут его, несут с собою, да и сам он летит, и видит он: смотрит его мама и смеется на него радостно.
– Мама! Мама! Ах, как хорошо тут, мама! – кричит ей мальчик, и опять целуется с детьми, и хочется ему рассказать им поскорее про тех куколок за стеклом. – Кто вы, мальчики? Кто вы, девочки? – спрашивает он, смеясь и любя их.
– Это Христова елка, – отвечают они ему. – У Христа всегда в этот день елка для маленьких деточек, у которых там нет своей елки… – И узнал он, что мальчики эти и девочки были все такие же, как он, дети, но одни замерзли еще в своих корзинах, в которых их подкинули на лестницы к дверям петербургских чиновников, другие задохнулись у чухонок, от воспитательного дома на прокормлении, третьи умерли у иссохшей груди своих матерей, во время самарского голода, четвертые задохнулись в вагонах третьего класса от смраду, и все-то они теперь здесь, все они теперь как ангелы, все у Христа, и он сам посреди их, и простирает к ним руки, и благословляет их и их грешных матерей… А матери этих детей все стоят тут же, в сторонке, плачут; каждая узнает своего мальчика или девочку, а они подлетают к ним и целуют их, утирают им слезы своими ручками и упрашивают их не плакать, потому что им здесь так хорошо.
А внизу наутро дворники нашли маленький трупик замерзшего за дровами мальчика; разыскали и его маму… Та умерла еще прежде всего; оба свиделись у Господа Бога в небе.
И зачем же я сочинил такую историю, так не идущую в обыкновенный разумный дневник, да еще писателя? А еще обещал рассказы преимущественно о событиях действительных! Но вот в том-то и дело, мне все кажется и мерещится, что все это могло случиться действительно, – то есть то, что происходило в подвале и за дровами, а там об елке у Христа – уж и не знаю, как вам сказать, могло ли оно случиться или нет? На то я и романист, чтоб выдумывать.
Антон Павлович Чехов
Русский писатель А. П. Чехов, живший в конце XIX века, прославился как непревзойденный рассказчик. Его любимым жанром была короткая новелла. Этот писатель обладал удивительной зоркостью и неисчерпаемым чувством юмора. Несколькими точными фразами он умел создать колоритный образ какого-нибудь персонажа или обрисовать какую-нибудь ситуацию. Вся жизнь России нашла отражение в его творчестве.
Вы наверняка читали трогательную историю собаки Каштанки, рассказанную А. П. Чеховым, и грустное письмо Ваньки Жукова, отосланное «на деревню дедушке». Но вы также должны знать, что сатирический талант принес ему славу неустрашимого борца с человеческими недостатками. Хорошо зная неисчерпаемые возможности человека, часто и охотно описывая людей, обладавших богатой душой, он становился безжалостным, когда изображал подлость, хамство, подхалимство и многие другие пороки.
Мне очень хотелось бы попросить вас перечитать новеллу «Ванька», в которой так тесно связаны друг с другом и чеховский юмор, и его гневное возмущение человеческой несправедливостью. А как прекрасен язык этой новеллы! Писатель несколькими словами создает удивительно красочные картины русской жизни. Не могу удержаться, чтобы не напомнить вам великолепный пейзаж, созданный с помощью ряда точных художественных деталей: «Воздух тих, прозрачен и свеж. Ночь темна, но видно всю деревню с ее белыми крышами и струйками дыма, идущими из труб, деревья, посеребренные инеем, сугробы. Все небо усыпано весело мигающими звездами, и Млечный Путь вырисовывается так ясно, как будто его перед праздником помыли и потерли снегом…»
Особенность творчества А. П. Чехова заключается в сочетании юмора и сатиры. Если юмор– это веселая, но безобидная насмешка, не задевающая достоинства человека или группы изображаемых людей, то сатира, как вы уже знаете, – это безжалостное изобличение пороков, разящий смех.
Сочетание сатиры и юмора ярко проявилось в новелле «Хамелеон». В ней писатель издевается над полицейским, стремящимся угодить тем, в чьих руках сосредоточены сила и власть, и в то же время унижающим тех, кто ниже его по своему социальному положению.
Характер полицейского надзирателя Очумелова предстает в новелле удивительно полным и рельефным, хотя произведение очень невелико по объему. Дело в том, что А. П. Чехов использует все возможности языка для создания емких художественных образов.
Посмотрите, как точно выбирает писатель название для своей новеллы, сразу же настраивая читателя на вполне определенное восприятие центрального персонажа. Затем в первых же строках называется фамилия надзирателя, и в ней тоже содержится характеристика персонажа. (Проследите, как умело вводятся в эту новеллу говорящие фамилии.) Очень много говорит об Очумелове его речь. А. П. Чехов умел и любил использовать речевые характеристики в своих новеллах.
Но вот в чем писатель был поистине непревзойденным мастером, так это в искусстве художественной детали. «Хамелеон» предельно насыщен деталями, причем среди них нет ни одной лишней, случайной или повторяющейся. Все они разные: одни помогают раскрыть характер, другие создают зримую точность обстановки, третьи способствуют созданию комической атмосферы новеллы.
Хамелеон[166]
Через базарную площадь идет полицейский надзиратель[167] Очумелов в новой шинели и с узелком в руке. За ним шагает рыжий городовой[168] с реглетом, доверху наполненным конфискованным[169] крыжовником. Кругом тишина… На площади ни души… Открытые двери лавок и кабаков[170] глядят на Божий свет уныло, как голодные пасти; около них нет даже нищих.
– Так ты кусаться, окаянная! – слышит вдруг Очумелов. – Ребята, не пущай ее! Нынче не велено кусаться! Держи! А… а!
Слышен собачий визг. Очумелов глядит в сторону и видит: из дровяного склада купца Пичугина, прыгая на трех ногах и оглядываясь, бежит собака. За ней гонится человек в ситцевой крахмальной рубахе и расстегнутой жилетке. Он бежит за ней и, подавшись туловищем вперед, падает на землю и хватает собаку за задние лапы. Слышен вторично собачий визг и крик: «Не пущай!» Из лавок высовываются сонные физиономии, и скоро около дровяного склада, словно из-под земли выросши, собирается толпа.
– Никак беспорядок, ваше благородие!.. – говорит городовой.
Очумелов делает полуоборот налево и шагает к сборищу. Около самых ворот склада, видит он, стоит вышеописанный человек в расстегнутой жилетке и, подняв вверх правую руку, показывает толпе окровавленный палец. На полупьяном лице его как бы написано: «Ужо я сорву с тебя, шельма!», – да и самый палец имеет вид знамения победы. В этом человеке Очумелов узнает золотых дел мастера Хрюкина. В центре толпы, растопырив передние ноги и дрожа всем телом, сидит на земле сам виновник скандала – белый борзой[171] щенок с острой мордой и желтым пятном на спине. В слезящихся глазах его выражение тоски и ужаса.
– По какому случаю тут? – спрашивает Очумелов, врезываясь в толпу. – Почему тут? Это ты зачем палец?.. Кто кричал?
– Иду я, ваше благородие, никого не трогаю… – начинает Хрюкин, кашляя в кулак. – Насчет дров с Митрий Митричем, – и вдруг эта подлая ни с того ни с сего за палец… Вы меня извините, я человек, который работающий… Работа у меня мелкая. Пущай мне заплатят, потому – я этим пальцем, может, неделю не пошевельну… Этого, ваше благородие, и в законе нет, чтоб от твари терпеть… Ежели каждый будет кусаться, то лучше и не жить на свете…
– Гм!.. Хорошо… – говорит Очумелов строго, кашляя и шевеля бровями. – Хорошо… Чья собака? Я этого так не оставлю. Я покажу вам, как собак распускать! Пора обратить внимание на подобных господ, не желающих подчиняться постановлениям! Как оштрафуют его, мерзавца, так он узнает у меня, что значит собака и прочий бродячий скот! Я ему покажу кузькину мать!.. Елдырин, – обращается надзиратель к городовому, – узнай, чья это собака, и составляй протокол! А собаку истребить надо. Немедля! Она, наверное, бешеная… Чья это собака, спрашиваю?
– Это, кажись, генерала Жигалова! – говорит кто-то из толпы.
– Генерала Жигалова? Гм!.. Сними-ка, Елдырин, с меня пальто… Ужас, как жарко! Должно полагать, перед дождем… Одного только я не понимаю: как она могла тебя укусить? – обращается Очумелов к Хрюкину. – Нешто она достанет до пальца? Она маленькая, а ты ведь вон какой здоровила! Ты, должно быть, расковырял палец гвоздиком, а потом и пришла в твою голову идея, чтоб соврать. Ты ведь… известный народ! Знаю вас, чертей!
– Он, ваше благородие, цигаркой ей в харю для смеха, а она – не будь дура, и тяпни… Вздорный человек, ваше благородие!
– Врешь, кривой! Не видал, так, стало быть, зачем врать? Их благородие умный господин и понимают, ежели кто врет, а кто по совести, как перед Богом… А ежели я вру, так пущай мировой[172] рассудит. У него в законе сказано… Нынче все равны… У меня у самого брат в жандармах[173]… ежели хотите знать…
– Не рассуждать!
– Нет, это не генеральская… – глубокомысленно замечает городовой. – У генерала таких нет. У него все больше легавые[174]…
– Ты это верно знаешь?
– Верно, ваше благородие…
– Я и сам знаю. У генерала собаки дорогие, породистые, а эта – черт знает что! Ни шерсти, ни вида… подлость одна только… И этакую собаку держать?! Где же у вас ум? Попадись этакая собака в Петербурге или в Москве, то знаете, что было бы? Там не посмотрели бы в закон, а моментально – не дыши! Ты, Хрюкин, пострадал и дела этого так не оставляй… Нужно проучить! Пора…
– А может быть, и генеральская… – думает вслух городовой. – На морде у ней не написано… Намедни во дворе у него такую видел.
– Вестимо, генеральская! – говорит голос из толпы.
– Гм!.. Надень-ка, брат Елдырин, на меня пальто… Что-то ветром подуло… Знобит… Ты отведешь ее к генералу и спросишь там. Скажешь, что я нашел и прислал… И скажи, чтобы ее не выпускали на улицу… Она, может быть, дорогая, а ежели каждый свинья будет ей в нос цигаркой тыкать, то долго ли испортить? Собака– нежная тварь… А ты, болван, опусти руку! Нечего свой дурацкий палец выставлять! Сам виноват!..
– Повар генеральский идет, его спросим… Эй, Прохор! Поди-ка, милый, сюда! Погляди на собаку… Ваша?
– Выдумал! Этаких у нас отродясь не бывало!
– И спрашивать тут долго нечего, – говорит Очумелов. – Она бродячая! Нечего тут долго разговаривать… Ежели сказал, что бродячая, стало быть, и бродячая… Истребить, вот и все.
– Это не наша, – продолжает Прохор. – Это генералова брата, что намеднись приехал. Наш не охотник до борзых. Брат ихний охоч…
– Да разве братец ихний приехали? Владимир Иваныч? – спрашивает Очумелов, и все лицо его заливается улыбкой умиления. – Ишь ты, Господи! А я и не знал! Погостить приехали?
– В гости…
– Ишь ты, Господи… Соскучились по братце… А я ведь и не знал! Так это ихняя собачка? Очень рад… Возьми ее… Собачка ничего себе… Шустрая такая… Цап этого за палец! Ха-ха-ха… Ну, чего дрожишь? Ррр… Рр… Сердится, шельма… Цуцик этакий…
Прохор зовет собаку и идет с ней от дровяного склада… Толпа хохочет над Хрюкиным.
– Я еще доберусь до тебя! – грозит ему Очумелов и, запахиваясь в шинель, продолжает свой путь по базарной площади.
Читательская лаборатория
Как научиться понимать характер персонажа по его речи
Речь героя является важнейшим средством создания его характера. Анализ речи литературного персонажа (его речевая характеристика) помогает составить достаточно полное представление о его образе.
Правило первое. Чтобы научиться понимать характер персонажа по его речи, надо научиться характеризовать его речь на основе анализа:
– особенностей лексики,
– стилистической окрашенности речи,
– своеобразия интонации и синтаксиса.
Чтобы ответить на эти вопросы, надо обратиться к тексту произведения.
Правило второе. Чтобы научиться понимать характер персонажа по его речи, следует найти фрагменты текста – речь персонажа, – в которых особенности его речи проявляются наиболее ярко и полно, очевидны, привлекают внимание читателя.
Перед вами два фрагмента из «Хамелеона»: «– Гм!.. Хорошо… Хорошо… Чья собака? Я этого так не оставлю. Я покажу вам, как собак распускать! Пора обратить внимание на подобных господ, не желающих подчиняться постановлениям! Как оштрафуют его, мерзавца, так он узнает у меня, что значит собака и прочий бродячий скот! Я ему покажу кузькину мать!.. Елдырин, – обращается надзиратель к городовому, – узнай, чья это собака, и составляй протокол! А собаку истребить надо. Немедля! Она, наверное, бешеная…»
И «—Да разве братец ихний приехали? Владимир Иванович… Ишь ты, Господи! А я и не знал! Погостить приехали?», «…Ишь ты, Господи… Соскучились по братце… А я ведь и не знал! Так это ихняя собачка? Очень рад… Возьми ее!.. Собачка ничего себе… Шустрая такая… Цап этого за палец! Ха-ха-ха… Ну, чего дрожишь? Ррр… Рр… Сердится, шельма… Цуцик этакий…»
Проследите особенности лексики персонажа в первом фрагменте
Основу речи персонажа составляет лексика разговорного стиля («…Он узнает у меня, что значит собака и прочий бродячий скот!..»). Слово «мерзавец», выражение «кузькину мать» указывают на грубый характер лексики. Это сниженная лексика. Эти особенности речи Очумелова характеризуют его как человека неученого и невоспитанного, то есть невежественного.
Сравните лексику второго фрагмента с лексикой первого.
В целом разговорный стиль сохраняется, однако из речи ушли грубые слова. Мы уже не можем охарактеризовать эту речь как речь со сниженной лексикой. На смену выражению «…собака и прочий бродячий скот» приходит «собачка», а оценку «бешеная» сменяет эпитет «шустрая». Появляются слова с новыми смысловыми оттенками: положительной оценки («Собачка ничего себе… Шустрая такая…»), поощрения («Ррр… Рр… Сердится, шельма…»), умиления («Цуцик этакий…»), заботливости («Ну, чего дрожишь?»).
Слова «кого-то из толпы» о том, что собака может быть «генерала Жигалова», в одну минуту изменили характер речи чеховского героя. Вместо откровенной грубости читатель слышит в словах персонажа, неожиданно узнавшего, чья это собака, лесть, подобострастие и раболепие.
Правило третье. Характеристика лексики на основе ее анализа помогает читателю понять социальное положение персонажа, уровень его образованности, культуры.
Продолжим учиться характеризовать речь на основе ее анализа.
Обратите внимание: в первом монологе Очумелова большинство предложений – с восклицательным знаком.
Восклицательный знак указывает на интонационные особенности речи героя: Очумелов возмущается, грозит, приказывает. Он ни на минуту не сомневается в своей власти и в своей правоте.
Интонационно-синтаксические особенности второго фрагмента проявляются в первую очередь в построении предложений. Если в первом фрагменте предложения в основном строятся как развернутые высказывания, то во втором – это набор отдельных, коротких фраз, восклицаний, мало связанных друг с другом по смыслу; синтаксически и интонационно не законченных. Вместо восклицательного знака чаще используется многоточие.
Обилие многоточий, короткие фразы, их бессвязность выдают состояние персонажа: его знобит– он уже трясется от страха, узнав, кому принадлежит собачка. Такое отрывочное, незаконченное, нелогичное построение фраз объясняет сбивчивое, неупорядоченное мышление героя, его неумение мыслить ясно и логично.
Правило четвертое. Интонационно-синтаксические свойства речи помогают читателю увидеть в характере персонажа психологические особенности личности, характер его внутренних переживаний, особенности его мышления.
Ответьте на вопрос:
Резкое изменение речи героя в зависимости от обстоятельств, которые открываются по ходу разговора, характер лексики, интонационно-синтаксическая выразительность его речи характеризуют Очумелова как хамелеона. Очумелов, грубый и невежественный человек, держит в страхе людей, которые зависимы от него или ниже его по социальному положению. В то же время он испытывает настоящий ужас при мысли, что может не угодить генералу. Он сменяет бесцеремонное и грубое отношение к окружающим на угодливость и заискивание перед людьми, обладающими властью и положением.
Таким образом, речь персонажа становится основным способом постижения, понимания особенностей его характера.
Правило пятое. Чтобы научиться понимать характер героя по его речи, следует ответить на вопрос: о каких чертах характера персонажа говорят нам особенности его речи?
В мастерской художника слова
Портрет в литературном произведении
Прежде чем говорить с вами о мастерстве портретных характеристик, я предлагаю вам познакомиться с прекрасным стихотворением Николая Алексеевича Заболоцкого.
Портрет
Как видите, стихотворение навеяно произведением живописи, и не каким-то неизвестным, а знаменитым портретом Струйской работы великого русского живописца XVIII столетия Федора Степановича Рокотова. Призыв Н. А. Заболоцкого «Любите живопись, поэты!»– это признание необходимости владеть тайнами портретных характеристик для любого вида искусства.
Вспомните «Портрет» H. В. Гоголя и образ живописца, умевшего «души изменчивой приметы переносить на полотно». Только душа оказалась враждебной человеческому роду. Сравните описание глаз на портрете Струйской в стихотворении Н. А. Заболоцкого и описание взгляда ростовщика в «Портрете» Н. В. Гоголя. Ах, как нужно поэтам «любить живопись», чтобы не повторить ошибок гоголевского живописца.
Н. А. Заболоцкий отмечает и еще одну тайну портретного изображения: «Ее глаза– как два тумана, полуулыбка, полуплач…» Позвольте! Стихотворение называется «Портрет», а содержанием его оказываются лишь глаза! Вот тут-то и кроется различие литературного и живописного портретов. Живописец создает зримый портретный образ, цельный и завершенный. В нем могут быть более или менее значимые детали, но он целен. Писатель при всем своем желании не может словесными средствами создать такой образ, зримый облик которого был бы одинаков для всех читателей. Он вынужден идти другим путем:
А сейчас я предложу вам еще одно стихотворение:
Есть что-то похожее? Эти стихи написал в конце XIX века В. Я. Брюсов.
В жизни каждого человека встречаются лица, навсегда остающиеся в памяти. И писателю достаточно одной точной строкой, одной верной деталью пробудить скрытый образ, чтобы перед взором человека возник зримый и завершенный портрет.
Мы с вами вспомнили только три произведения (Н. В. Гоголя, В. Я. Брюсова, Н. А. Заболоцкого), обратили внимание только на одну изобразительную деталь (глаза), а перед нами открылась тайна портретной характеристики в литературе. Да, задача писателя состоит в том, чтобы пробудить у читателя воспоминания и, превратив его в соавтора, помочь ему увидеть зримый образ.
Сокровища книжных полок
Продолжить знакомство с мастерством русских писателей я предлагаю вам, прочитав автобиографические произведения Л. Н. Толстого «Детство», «Отрочество» и СТ. Аксакова «Детские годы Багрова-внука». Оба художника воссоздают события своего детства, описывают жизненные впечатления, оказавшие существенное влияние на становление их личности. Интересно, что в этих произведениях оценка происходящих событий дается с позиции постепенно взрослеющего ребенка.
Вам, я думаю, хочется продолжить знакомство с произведениями замечательных писателей Н. В. Гоголя и О. М. Сомова. Н. В. Гоголь в «Ночи перед Рождеством» создает прекрасный образ кузнеца Вакулы, волевого и набожного человека, оказавшегося находчивее самоуверенного, но глуповатого черта, которого он подчиняет себе и заставляет исполнять свою волю.
Сложные взаимоотношения добра и зла нашли воплощение в образной системе «народной сказки» О. М. Сомова «Оборотень». Здесь представлен особый мир, где есть место и колдуну Ермолаю, и его приемному сыну Артему, томимому неосознанным желанием проникнуть в тайну оборотня, и Акулине Тимофеевне, коренным образом изменившей жизнь односельчан. В этой новелле превосходно показана сила человеческой любви.
А. К. Толстой в «Упыре» также отдает дань всепобеждающей силе искреннего человеческого чувства. Именно оно помогает герою, Владимиру Руневскому, чуть-чуть приоткрывшему завесу запретного знания, вовремя остановиться.
Поделиться книгой: