История религий. Том 1

При той половинчатости в вероисповедных и культовых вопросах, которой отличалась королевская Реформация в Англии, обнаруживались и более радикальные тенденции, тяготевшие к кальвинизму и находившие свое воплощение в движении пуритан. Центром этого движения являлась Шотландия, где в конце 60-х годов развернул кальвинистскую пропаганду прошедший обучение в Женеве Джон Нокс. Она была настолько успешна, что шотландский парламент специальным актом объявил пуританство государственной религией31. Но когда в 1561 г. шотландской королевой стала католичка Мария Стюарт, развернулась скоро перешедшая в гражданскую войну острая борьба между группировками, выступавшими под религиозными знаменами католицизма и кальвинизма. Елизавета втайне поддерживала пуритан, в моменты их поражений отмежевывалась от них, а когда католическая партия Марии потерпела поражение, английская королева «оказала гостеприимство» своей незадачливой противнице, но тут же распорядилась арестовать ее; продержав Марию более полутора десятилетий в заключении разных степеней строгости, королева Елизавета приказала потом своим юристам скомпоновать такой букет обвинений против нее, который делал неизбежным смертный приговор. В 1587 г. Мария Стюарт погибла на плахе.

В последней трети XVI в. пуританское движение развернулось с особой силой, поскольку к этому времени у действительных сторонников Реформации пропали все надежды на то, что королева Елизавета прекратит лавирование между католицизмом и протестантизмом. Конец XVI и начало XVII в. ознаменовались репрессиями, обрушившимися на пуритан. Одним из последствий этих репрессий явилась эмиграция их в другие страны, и особенно в Северную Америку. Первые поселенцы в Новой Англии — отцы-пилигримы — и были теми пуританами, которые рискнули пересечь океан в поисках религиозной свободы и лучшей жизни.

В самой же Англии пуританство не исчезло. Наоборот, через несколько десятилетий оно стало знаменем буржуазной революции.

Борьба английской буржуазии и связанного с ней «нового дворянства», крестьянства, ремесленников и городского плебса против власти «старого дворянства» и опиравшегося на него абсолютизма приняла идеологическую форму борьбы пуритан против линии монархии на постепенное сближение с католицизмом. К началу XVII в. англиканская церковь целиком стала служанкой короля и частью государственного бюрократического аппарата. В этих условиях политический протест, как и в средние века, мог проявляться только в виде религиозной оппозиции, как «диссентерство», раскольническая деятельность в религиозном смысле. В борьбе против короля противники абсолютизма выступали с цитатами из Библии, а другими цитатами из того же источника пользовались роялисты. Основные группировки внутри революционного лагеря обозначались наименованиями религиозной ориентации — пресвитериане и индепенденты.

Во Франции классовая борьба и гражданские войны второй половины XVI в. также протекали в форме религиозной борьбы между католиками и протестантами-кальвинистами. Так как Реформация проникла во Францию из Швейцарии, то обозначением ее приверженцев стало испорченное немецко-швейцарское слово «Eidgenosse», сотоварищи — гугеноты.

Руководство обоих лагерей не обнаруживало особого религиозного фанатизма. Немецкий историк А. Тилле пишет по этому поводу: «…политические цели, по крайней мере у руководителей партий, имели преобладающее значение; религиозными несогласиями они пользовались для того только, чтобы иметь больше оснований для насильственных предприятий» 32. Даже буржуазный автор вынужден признать то положение, которое в обобщенном виде сформулировано Ф. Энгельсом: «И во времена так называемых религиозных войн XVI столетия речь шла прежде всего о весьма определенных материальных классовых интересах…» 33 Трудно лишь сказать, что именно сообщало этой борьбе ее изуверски-кровавый и вероломный до крайних степеней безнравственности характер: ее социально-политическое содержание или религиозно-идеологическая форма. Впрочем, оба этих элемента так тесно переплетались между собой, что разделить их невозможно.

Обострение борьбы началось с 1559 г., когда был обнародован эдикт, запрещавший под страхом смертной казни гугенотское богослужение. Свыше 30 лет продолжались после этого кровопролитные войны, в ходе которых заключались отдельные перемирия и соглашения, вскоре опять нарушавшиеся очередной военной бурей.

Страшные жестокости творились обеими сторонами. Тем не менее наиболее демонстративными и вошедшими в историю оказались исключительные образцы этого рода, сотворенные деятелями и руководителями католического лагеря. Знаменитым актом религиозного варварства вошла в историю Варфоломеевская ночь 24 августа 1572 г., как и последовавшая за ней резня по всей Франции34. Папа Григорий XIII распорядился выбить специальную памятную медаль по поводу этого христолюбивого события, зажечь иллюминацию в Риме и в других центрах своей области, звонить во все колокола и служить благодарственные молебны; в Париж он послал специального легата с поручением принести горячие поздравления «христианнейшему королю и его матери» — Карлу IX и Екатерине Медичи. Откликнулся на великий акт «христианского» милосердия и испанский король-изувер Филипп II, восторгавшийся «сыном (королем Карлом IX. — И. К.), что у него такая мать, и матерью (Екатериной Медичи. — И. К.), что у нее такой сын»35.

В ходе дальнейшей борьбы на авансцену истории Франции выдвинулся наваррский король Генрих Бурбон. В религиозных вопросах он проявил чрезвычайную гибкость. Так же как и Елизавета Английская, Генрих четыре раза менял веру. В отличие, однако, от нее он не сопровождал каждую такую смену вех преследованиями и казнями своих прежних единомышленников. Генрих вообще представляет собой одну из самых интересных фигур рассматриваемой эпохи; своими терпимостью, гуманностью, юмором и свободомыслием он выделяется на фоне всех извергов рода человеческого, выступавших в то время в качестве идеологов и руководителей политических и религиозных партий 36.

Став королем, Генрих IV в 1598 г. обнародовал Нантский эдикт37, которым, при признании католицизма господствующей в стране религией, протестантизму все же предоставлялась относительная свобода вероисповедания. Вся политика Генриха IV была настолько несовместима с принципами католической нетерпимости, что в 1610 г. католический монах Равальяк по заданию церковных кругов убил его. Веротерпимость во Франции восторжествовала лишь на время. В 1685 г. Людовик XIV отменил Нантский эдикт.

В Нидерландской буржуазной революции второй половины XVI в. распределение боровшихся социальных и национальных сил по религиозным лагерям было более определенным: на стороне феодальной реакции и национального угнетения (со стороны Испании Филиппа II) был католицизм, знаменем же буржуазно-революционной и национально-освободительной борьбы являлся протестантизм в его кальвинистской разновидности.

После ряда кровопролитных сражений, бесчисленных актов изуверства и вандализма, совершавшихся во имя Христа, страна оказалась разделенной по государственно-политическому, географическому и религиозному принципам. В 1579 г. Утрехтской унией было оформлено создание протестантского государства Соединенных провинций.

На плебейско-крестьянском фланге Реформации заняло видное место возникшее в Швейцарии и Германии движение, вошедшее в историю под названием анабаптизма. Само это слово означает «перекрещенство»: анабаптисты практиковали повторное крещение своих приверженцев, крещенных в младенчестве. Социальной базой анабаптизма явилась главным образом городская беднота — ткачи и прочие ремесленники, горнорабочие, мелкие торговцы. К основному ядру движения примыкали и некоторые слои крепостного и свободного крестьянства. Таким образом, анабаптизм явился ранней формой рабочего движения, поддержан он был и непролетарскими демократическими элементами. Социальные цели его приближались к коммунизму утопического характера. И, само собой разумеется, цели и характер движения идеологически обосновывались религиозной формой «истинного» христианства, противопоставлявшегося как католицизму, так и той умеренной, половинчатой оппозиции против него, которая была представлена княжеской и бюргерской Реформацией.

Первый крупный акт анабаптистского движения связан с саксонским городом Цвиккау, в котором к 1520 г. община анабаптистов, состоявшая из рудокопов и ткачей, под руководством Николая Шторха стала господствующей силой. Особые успехи движение одержало, когда в город прибыл Томас Мюнцер, занявший в одной из его церквей место проповедника. Слушать Мюнцера собирались рудокопы и крестьяне и из других областей и городов. Цвиккау все больше превращался в центр всего анабаптистского движения.

Томас Мюнцер выражал в своей деятельности идеи крайне вольнодумные в отношении религии и утопически-коммунистические в социальной области. Он доводил до логического завершения евангельское осуждение богатых, требуя беспощадной расправы с ними. Ф. Энгельс пишет, что политическая программа Мюнцера была «близка к коммунизму» и что она «представляла собой не столько сводку требований тогдашних плебеев, сколько гениальное предвосхищение условий освобождения едва начинавших тогда развиваться среди этих плебеев пролетарских элементов…»38. Требование немедленного установления царства божьего на земле практически означало лозунг установления такого общественного строя, «в котором больше не будет существовать ни классовых различий, ни частной собственности, ни обособленной, противостоящей членам общества и чуждой им государственной власти» 39. Если князья и дворяне будут препятствовать установлению такого порядка, их надо силой оружия свергнуть и в случае сопротивления уничтожить. Не было недостатка в цитатах из Библии, которыми обосновывалась эта революционная программа.

Подвергавшийся постоянным преследованиям и изгонявшийся из разных мест, в которых он вел свою пропаганду, Мюнцер вынужденно бродил по всей стране. Последним его оплотом был город Мюльгаузен, откуда он выступил в мае 1525 г. во главе восьмитысячного крестьянского войска. В сражении под Франкенгаузеном оно было разгромлено объединившимися дворянами и князьями. Мюнцер и его ближайший соратник Пфейффер оказались в плену и после ужасных пыток были казнены.

К началу 30-х годов центр тяжести движения переместился в Северную Германию, куда устремились массы беженцев из Нидерландов. Когда в Мюнстере собралось такое количество анабаптистов, которое сделало их там серьезной силой, этот город стал пользоваться репутацией «Нового Иерусалима». Епископ осадил город, в его распоряжении были войска, по численности значительно превышавшие количество анабаптистов, способных носить оружие. Около 16 месяцев продолжалась осада Мюнстера. Попытки руководителей осажденного города добиться помощи извне, со стороны протестантских князей и городов, не увенчались успехом. Деятели княжеско-бюргерской реформации, наоборот, вступали в союз с «папистами», чтобы помочь им раздавить протестантов-анабаптистов. Так, ландграф Филипп Гессенский в ответ на просьбу протестантов-анабаптистов о помощи послал несколько отрядов на помощь не им, а епископу. И здесь взяли верх классовые интересы.

Борясь в одиночестве против многократно превосходящих сил противника, анабаптистский Мюнстер непоколебимо держался до тех пор, пока не пал жертвою предательства: один из участников обороны, столяр Гребсек, ночью 25 июня 1535 г. провел войска в город. Не поддаются описанию те жестокости, с которыми было «водворено спокойствие» в мятежном городе. Под непосредственным руководством епископа вожди анабаптистов, в том числе Ян Лейденский и Книппердолинг, в течение полугода подвергались публичным пыткам, после чего были казнены на площади Мюнстера. А католические и протестантские «историки» принялись в своих хрониках возводить на мюнстерских анабаптистов всевозможные клеветнические обвинения 40.

В Германии анабаптизм после разгрома Мюнстерской коммуны вскоре исчез. Оставшиеся верными ему переселились в Чехию, где господствовала относительная веротерпимость. Нидерландский анабаптизм сохранился, но претерпел существенные изменения. В 1536 г. на конгрессе в Бокхольте обнаружилось, что большинство его участников стоит на позициях мирного ожидания того времени, когда без усилий со стороны верующих придет тысячелетнее царство41. Вскоре во главе этого мирного направления в анабаптизме стал бывший священник Менно Симонс, под руководством которого анабаптизм окончательно выродился в лишенную всякого революционного значения секту меннонитов.

СОБСТВЕННО РЕЛИГИОЗНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ПРОТЕСТАНТИЗМА

В соответствии с общим учением христианства протестантизм всех разновидностей стоит на той позиции, что знание религиозной истины дается человеку божественным откровением. Возникает, однако, существенный вопрос о критерии того, что из человеческих знаний относится к богооткровенной истине и что не соответствует ей или даже противоречит, где гарантия богооткровенности того или иного религиозно-богословского тезиса.

В христианстве не вызывает сомнений положение о том, что основным источником откровения является Библия. Но в Библии есть много противоречивого (для сознания верующего это мнимые противоречия, но тем более они нуждаются в разъяснении), иногда «соблазнительного», т. е. по видимости неблагочестивого и даже неприличного, много даже непонятного. Все это подлежит истолкованию и разъяснению.

Для католицизма право такого истолкования принадлежит только церкви, причем настолько непреложно, что мирянам даже запрещается без руководства со стороны духовенства читать Библию. В порядке толкования последней написали огромное количество произведений «отцы церкви» и богословы-схоласты, вынесли множество определений и решений церковные соборы, а римские папы обнародовали целую библиотеку булл, энциклик, аллокуций и всяких непогрешимо истинных посланий. Вся эта литература вместе с тем, чему учат в проповедях и устных наставлениях служители церкви, именуется Священным преданием. Таким образом, Священное писание можно правильно понимать только в свете Священного предания, иначе говоря, в Библии можно усматривать только то, что позволяет видеть в ней церковь.

Вполне понятно, какую силу давало папству такое решение вопроса. В каждом случае, касавшемся вероисповедного, политического или этического сюжета, любое выгодное ей решение церковь могла выдавать за диктуемое Библией, конечно в специально-церковной интерпретации. Чтобы сбить папство с этой позиции, протестантизму было необходимо лишить его монопольного права толкования Библии при помощи Священного предания и собственного произвола. Для этого он провозгласил право каждого верующего не только самостоятельно читать, но и толковать Библию. Что же касается Священного предания, то протестантизм полностью отказал ему в значении источника откровения. «Только Библия» (Sola Scriptura) — стало его основным девизом. Не Библия получает свою достоверность от церкви, а, наоборот, любая церковная организация, группа верующих или отдельный верующий могут претендовать на истинность такой интерпретации. Здесь протестантизм сам оказывается в тупике неразрешимого противоречия.

Протестантизм выступает против идеи, что при истолковании Библии следует руководиться разумом, он рассматривает эту идею как зловредно-еретическую. Хотя и в католическом богословии нельзя найти ясно сформулированного положения о том, что в Священном предании действует разум «отцов церкви» и других авторитетов, но практически схоластическая теология вся построена на мнимологических рассуждениях и силлогизмах, с XIII в. базирующихся даже не столько на христианских источниках, сколько на трудах Аристотеля. Если философия рассматривается как служанка богословия, то этим признается необходимость ее использования при решении теологических проблем, а отсюда недалеко и до признания того, что она может влиять на характер их решения; выходит, что разум, представленный философией, имеет значение своего рода контрольной инстанции в отношении истин веры. Этого протестантизм допустить не мог. Ему нужно было полностью развенчать всю схоластическую теологию в ее исходных позициях. Поэтому протестантизм, и прежде всего лютеранство, решительно отвергает философию и даже связанную с ней теологию в качестве средств познания христианской истины. Для Лютера разум есть «блудница Сатаны». Самые ругательные слова он находит для того, чтобы заклеймить Аристотеля: «Поистине дьявол, страшный клеветник, злой сикофант, князь тьмы, настоящий Аполлион, зверь, ужасающий обманщик человечества, в котором едва ли есть какая-нибудь философия, публичный и явный лжец, козел, полный эпикуреец, этот дважды проклятый Аристотель». А схоласты, базирующиеся на Аристотеле, суть не кто иные, как «саранча, гусеницы, лягушки, вши» 42. Ясно, что не на их литературной продукции, как и вообще не на теологии и не на философии, должно основываться истолкование Писания.

По отношению к Аристотелю лютеранский теолог Ф. Меланхтон занимал другую позицию. Он считал необходимым использовать его логические труды, а также те метафизические положения, которые не противоречат откровению. В конце концов и Лютер был вынужден признать, что без Аристотеля не обойтись, как и вообще без философии, нужно только очистить их от католической схоластики. И на ее место в дальнейшем была поставлена схоластика нового, лютеранского богословия.

Допуская философское мышление в качестве своего рода приправы к вере, протестантизм считал все же лишь последнюю единственным критерием истинности восприятия библейского откровения.

В позднейшей историко-религиозной и философской литературе протестантизм рассматривается как рационалистическое учение в сравнении с католицизмом. Доходило даже до утверждения о том, что «Лютер был близок к совершеннейшему рационализму» 43. Мы видели, насколько неосновательна такая трактовка. Тем не менее нельзя игнорировать того, что в основе протестантского вероучения заключается элемент, из которого мог вырасти рационалистический подход к проблемам теологии, чреватый возможностью критического отношения к догматам христианства и даже к религии вообще. Вера, которую протестантизм поставил в центр своего учения, есть личное переживание, по существу не поддающееся разъяснению и контролю со стороны. Каждый человек может вкладывать в свою веру различное содержание. При такой индивидуализации веры предоставляется широкое поле для отклонения от общепринятой догматики и даже для критики ее. Неудивительно, что протестантское богословие дало в дальнейшем ростки научной, в особенности исторической, критики христианства и его догматов. На рассматриваемом же этапе об этом не могло быть и речи.

Протестантское учение наносило удар католическому духовенству и в той области, которая касалась влияния его молитв на земные судьбы людей. Если верующий-католик считал достаточным помолиться с помощью священника Богородице либо какому-нибудь святому, чтобы избавиться от той или иной неприятности или, наоборот, добиться жизненного успеха, то протестантизм под корень подрубал это представление своим учением о предопределении, доведенным до крайней степени у Кальвина. Каждому человеку, утверждал он, еще до его рождения приуготовлена богом определенная судьба, и не только человеку: «…бог промышляет не вообще, а специально о всякой созданной им твари до ничтожного воробья включительно, так что ни дождевые капли не падают без ясно выраженной воли божией, ни ветер не дует без его специального повеления». Человеческая судьба не зависит ни от молитв, ни от деятельности человека, так что вся тяжеловесная махина католического культа не имеет по существу никакого жизненного смысла.

Учение Кальвина о предопределении заключало в себе еще одну важную общественную сторону. Оно полностью оправдывало неравенство состояний и классовое деление общества. «Каждому, — писал Кальвин, — указывается божеством его положение и его состояние. Соломон поэтому… призывает бедных к терпению, ибо те, что недовольны своим жребием, пытаются сбросить с себя бремя, возложенное на них богом». Эта установка в одинаковой мере годится для оправдания как феодального, так и буржуазного порядка, но в той исторической обстановке, когда жил и действовал Кальвин, она отвечала преимущественно интересам зарождавшегося класса буржуазии.

Культовые нововведения протестантизма шли в основном по линии «удешевления» церкви и церковного ритуала, хотя их мотивировка, как правило, была связана с догматическими принципами, противопоставлявшимися католицизму. Почитание библейских праведников оставалось незыблемым, но было лишено тех фетишистских и по существу политеистических форм, какие принял вообще культ святых в католицизме. Протестантизм отказался и от ряда других, столь же примитивно-фетишистских, элементов культа — поклонение мощам, реликвиям, кресту, статуям и иконам — не только потому, что они были достаточно сильно скомпрометированы в общественном мнении, но и потому, что они являлись одним из главных источников дохода папства и основой его экономического могущества. Отказ от поклонения видимым изображениям базировался в догматическом отношении на ветхозаветном Пятикнижии, рассматривающем такое почитание как идолопоклонство.

Среди разных ответвлений протестантизма не было единства в некоторых вопросах, связанных с культом, с внешней обстановкой церквей и т. д. Лютеране, например, сохранили в своих церквах распятие, алтарь, свечи, органную музыку, кальвинисты же от всего этого отказались.

Месса, как раз и навсегда установленная совокупность ритуальных церемоний с закрепленными стандартными молитвенными формулами на латинском языке, была отвергнута протестантами почти всех направлений. Богослужение стало вестись ими на народных языках, оно состояло из проповеди, пения молитвенных гимнов и чтения тех или иных глав Библии, преимущественно Нового завета. Библия переводилась на народные языки, и ее регулярное чтение вошло в быт каждого набожного протестанта. В библейском каноне протестантизм произвел некоторые изменения. Он признал апокрифическими те ветхозаветные произведения, которые сохранились не в древнееврейском или арамейском оригиналах, а лишь в греческом переводе Септуагинты; католическая церковь рассматривает их как девтероканонические (канонические второго разряда).

Наиболее важные обряды, считавшиеся в католицизме ядром богослужения, — таинства подверглись в протестантизме решительному пересмотру. Лютеранство оставило из семи таинств лишь два — крещение и причащение, кальвинизм — одно лишь крещение. При этом трактовка таинства как обряда, при совершении которого происходит чудо, была в протестантизме приглушена. Лютеранство сохранило некоторый элемент чудесного в истолковании причащения. Оно заняло среднюю позицию между католицизмом, с одной стороны, и цвинглианством и кальвинизмом — с другой, в решении вопроса о том, происходит ли при свершении обряда чудо превращения хлеба и вина в плоть и кровь Спасителя. Что касается крещения, то протестантизм не принял позицию анабаптистов, оставив в силе крещение младенцев. В виде компромисса он ввел «второе крещение» — конфирмацию подростков.

Особое значение имел отказ протестантизма от таинства священства. Исходя из положения о ненужности посредников между богом и людьми, протестантизм отверг деление общества на духовенство и мирян, следствием чего должен был явиться и отказ от того таинства, которым духовенство возводилось в положение особого общественного слоя. Учение о том, что любой человек может непосредственно общаться с богом, давало основание к утверждению «всеобщего священства». Каждый мирянин может быть выбран своей общиной на должность пастора и отправлять эту должность до тех пор, пока община будет считать его достойным ее. Практически, правда, эти выборы сводятся к простой формальности: прихожане при помощи «аккламации» (возгласов одобрения) выражают свое согласие с предложенной кандидатурой.

В общем и собственно-религиозное содержание протестантизма выразило его социально-историческую сущность как идеологии и института раннебуржуазного общества, пришедшего на смену феодализму.

КОНТРРЕФОРМАЦИЯ

Реформация нанесла чувствительный удар католицизму, но не сокрушила его. Экономическая, политическая и даже военная машина церкви была достаточно сильна, чтобы выдержать этот удар и в некоторой мере оправиться после него. А самое главное — феодальная система была еще достаточно прочной, чтобы в течение столетий оказывать сопротивление перестройке общества на буржуазных началах. В качестве феодального института церковь тоже имела резервы для борьбы не только за свое существование, но и за господствующее положение в обществе.

Уже через несколько лет после того, как началось наступление протестантизма, католическая церковь предприняла ответное наступление, вошедшее в историю под названием контрреформации. Первым его актом явилась организация монашеского ордена иезуитов под руководством испанского дворянина Игнатия Лойолы (1491–1556).

Главное обязательство, которое брали на себя иезуиты, заключалось в том, чтобы «всегда, немедленно и беззаветно повиноваться всему, что прикажут нам нынешний и будущие папы» 44. Повиноваться непосредственно папе могли и должны были лишь руководители ордена, а все остальные его члены имели дело со своими начальниками, каждый из которых занимал определенную ступень в орденской иерархической лестнице. Лойола требовал от каждого иезуита «смотреть на старшего, как на самого Христа… повиноваться старшему, как труп, который можно переворачивать во всех направлениях, как палка, которая повинуется всякому движению, как шар из воска, который можно видоизменять и растягивать во всех направлениях…»45.

Важной задачей иезуитского ордена была политическая деятельность в том смысле, какой тогда вкладывался в это понятие. Главную роль здесь играли интриги при дворах королей и князей, шпионаж, выполнение дипломатических поручений, особенно деликатных заданий по «устранению» того или иного неугодного деятеля. Во всех подобных делах иезуиты показали себя великими мастерами, причем эффективность их деятельности определялась не только ловкостью и той выучкой, которую они получали в ордене, но и абсолютной несвязанностью какими бы то ни было моральными ограничениями и нормами. Лицемерие и безнравственность иезуитов вошли в поговорку.

Услуги иезуитов понадобились папе уже вскоре после того, как он в 1540 г. утвердил устав их ордена. На очереди был созыв Тридентского собора, который должен был дать возможность папству перевооружиться для генерального наступления против Реформации и протестантизма. На Соборе, продолжавшемся с перерывами 18 лет (1545–1563), иезуиты неизменно оказывали папам самую активную помощь.

Хотя участниками Собора были только католики, он с самого начала раздирался противоречиями и ожесточенными спорами. Основное разногласие наметилось между непримиримым католицизмом, с одной стороны, и требованиями его реформирования, направленными к компромиссу с протестантизмом, — с другой. Дважды Собор прерывался и возобновлял свою работу лишь через ряд лет, а сама эта работа находилась в непосредственной зависимости от военной конъюнктуры, от игры экономических и политических интересов и от тех ситуаций, которые складывались в этой игре.

Папство стремилось и к военному подавлению протестантизма. Павел III убеждал императора Карла V беспощадно применять оружие против протестантов и обещал ему помогать в военных действиях против них, «хотя бы пришлось даже для этого продать свою тиару» 46. И в то же время глава католицизма не желал решительной победы своего союзника над их общим врагом, ибо усиление императорской власти не входило в его интересы. Религиозные соображения отступали на задний план перед отрадной перспективой разрозненной и слабой Германии, пусть даже и с неподавленной протестантской ересью.

В сложившейся обстановке папе представилось целесообразным в целях увода Собора из-под имперского влияния перевести его из тирольско-германского Триента в Болонью. Германские епископы не пошли туда и остались заседать в Триенте, так что по примеру прошлого образовалось двусоборье. Оба Собора, однако, бездействовали. И лишь в 1562 г. заседания объединенного Собора возобновились в Триенте.

И в догматических, и в культовых вопросах католическая церковь осталась на прежних позициях. Оправдание делами, Священное предание как равноправный с Писанием источник откровения, верховенство папы в церкви и его первенство даже перед Собором, теория сверхдолжных заслуг, месса на латинском языке, культ Марии, все прочее, вызвавшее нападки протестантов, было категорически подтверждено в качестве незыблемой совокупности устоев истинного христианства, каковым является лишь католицизм 47. Библия в ее латинском переводе, выполненном в VI в. Блаженным Иеронимом (Вульгата), признавалась столь же богодухновенной, как и древнееврейский и греческий ее оригиналы. Это решение мотивировалось тем, что в католической церкви всегда пребывал Святой дух, который предохранил ее от заблуждений и в таком важном деле, как библейское изложение божественного откровения. Таким же образом мотивировалась и богодухновенность Священного предания 48.

С существованием протестантизма и с его господствующим положением в ряде стран приходилось мириться, но там, где сохранилось господство католической церкви, — в Италии, Испании, Франции, Южной Германии — надо было силой заставлять людей верить так, как учит церковь.

В этих целях папство в начале 40-х годов XVI в. предприняло некоторые важные шаги. В 1543 г. кардинал Караффа от имени папы объявил, что в дальнейшем ни одна книга какого бы то ни было содержания не может публиковаться без разрешения инквизиции 49. Вскоре стали появляться списки запрещенных церковью книг. Первый «Индекс» в той форме, в которой он впоследствии издавался до 1948 г., был опубликован в 1559 г. Более решительным мероприятием, направленным к подавлению всех ересей, включая протестантизм, и к истреблению их носителей, явилось учреждение в 1542 г. инквизиции в ее новой форме, заставившей померкнуть все те ужасы и злодеяния, которыми и до этого запятнал себя католицизм. А насквозь еретический протестантизм в этом отношении подражал своей матери — католической церкви. Лежавшие в основе протестантской инквизиции принципы были полностью аналогичны тем, которые вдохновляли наиболее яростных инквизиторов-католиков.

КАТОЛИЧЕСКАЯ И ПРОТЕСТАНТСКАЯ ИНКВИЗИЦИИ XVI–XVIII вв

В начале XVI в. папство стало изыскивать для инквизиции новые организационные формы, которые могли бы соответствовать ее усложнившимся задачам. Руководство новым учреждением папа взял на себя, а заместителем назначил кардинала Караффу, ставшего впоследствии папой под именем Павла IV.

Сосредоточение руководства инквизицией в руках римской курии затрагивало многие интересы, и прежде всего прерогативы светской власти на местах. Во-первых, конфискация имущества осужденных составляла богатый источник доходов, соблазнительный как для духовных, так и для светских властей. Во-вторых, при помощи обвинения в ереси можно было расправиться с любым противником независимо от действительного источника враждебных отношений с ним. Неудивительно, что в некоторых местах папам пришлось бороться за обладание инквизицией с местными властями.

В Испании Святому престолу не пришлось даже предпринимать эту борьбу. С конца XV в. там действовала королевская инквизиция, к участию в которой на некоторых основаниях был допущен и Рим; в частности, доходы от конфискации имуществ делились в известной пропорции между королевской казной, римской курией и инквизиционным трибуналом 50.

В документах, обнародованных Священным престолом в связи с реорганизацией инквизиции, подтверждался принцип, лежавший в основе этого учреждения: беспощадность, бескомпромиссная и жестокая непримиримость в отношении носителя любого мнения, в чем-либо расходящегося с тем, которое считает истинным церковь. Правда, не было недостатка и в самых елейных изъявлениях необходимости милосердия, кротости, доброты и терпения в обращении с еретиками. Интерес в этом отношении представляет постановление Тридентского собора, вошедшее потом в католический «Кодекс канонического права»: «Да помнят епископы и прочие прелаты, что они пастыри, а не палачи, и да управляют они своими подданными, не властвуя над ними, а любя их, подобно детям и братьям…» 51 Все это было, однако, лишь благоприличным пустословием, долженствовавшим замаскировать нечеловеческую методику и практику деятельности инквизиции как до ее реорганизации, так и после.

Применение пыток официально узаконивалось многочисленными указами и инструкциями папского престола. Не будем останавливаться на общеизвестных фактах применения инквизицией самых ужасающих пыток, ограничимся лишь выдержкой из опубликованного в 1646 г. руководства инквизиторам, составленного Антонио Панормитой: «Инквизиторы вынуждены особенно часто прибегать к пыткам… сознание в ереси приносит пользу не только государству, но и самому еретику. Поэтому пытка полезнее всех других средств, помогающих довести следствие до конца и вырвать истину у обвиняемого» 52. По существу дело заключалось в том, чтобы добыть не истину, а признание обвиняемого в возводимых на него обвинениях. Как правило, такое признание достигалось, ибо почти все обвиняемые предпочитали ужасный конец ужасу без конца.

Методы казни также не подверглись в новой инквизиции особому гуманизированию. Сожжение заживо, сожжение после предварительного удушения, вырывание языка и ноздрей перед казнью, отрубание рук и ног, колесование — все это инквизиция XVI в. приняла на вооружение. Были, правда, и некоторые местные особенности. Венецианская инквизиция топила свои жертвы в лагунах, что, может быть, определялось условиями местности, так как жечь костры в Венеции негде. В Севилье возвели специальное сооружение — «кемадеро»; по четырем углам его стояли каменные статуи библейских пророков, к которым привязывали осужденного на сожжение. Вообще в Испании ритуал инквизиционной казни был разработан весьма обстоятельно. Аутодафе («Дело веры») инсценировалось как торжественное и яркое шествие, наиболее красочными фигурами которого были осужденные, одетые в специальные костюмы (сан-бенито), разрисованные изображениями чертей и языками пламени. Тут же несли чучела или изображения тех осужденных, которым удалось избежать личного участия в этой великолепной церемонии — либо бежали, либо успели вовремя умереть. Их изображения сжигались, причем церковь получала не только моральное, но и материальное удовлетворение: имущество грешников конфисковывалось.

Особое место в фантасмагорически мрачной инквизиционной эпопее занимает история испанской «новой инквизиции», учрежденной в 1478–1483 гг.

Кровавая деятельность испанской инквизиции развернулась в особенно больших масштабах, когда одним из главных инквизиторов был назначен Т. Торквемада, в скором времени облеченный полномочиями генерального инквизитора. Испанская инквизиция получила стройную организацию. Во главе ее стояла Супрема — Верховный трибунал инквизиции, в провинции были назначены местные трибуналы 53.

Почти на всем протяжении XVI в. инквизиция свирепствовала в Нидерландах. Известный интерес представляет изданный в 1550 г. указ инквизиции о преследовании еретиков в Нидерландах: в нем дан длинный перечень того, что инквизиция считает преступлением. Среди многочисленных пунктов, начинающихся словом «воспрещается», фигурировали и следующие: «Воспрещаем, сверх того, всем мирянам открыто и тайно рассуждать и спорить о Святом Писании, особенно о вопросах сомнительных или необъяснимых, а также читать, учить и объяснять Писание, за исключением тех, кто основательно изучал богословие и имеет аттестат от университетов». После перечисления большого количества других запрещений, связанных с возможным сочувствием протестантизму, следует предостережение: «…в случае нарушения одного из этих пунктов виновные подвергаются наказанию как мятежники и нарушители общественного спокойствия и государственного порядка. Такие нарушители общественного спокойствия наказываются: мужчины — мечом, а женщины — зарытием заживо в землю, если не будут упорствовать в своих заблуждениях; если же упорствуют, то предаются огню; собственность их в обоих случаях конфискуется в пользу казны» 54. Содержание указа, названного в Нидерландах «кровавым», характеризует деятельность инквизиции и в Испании.

Точных данных о количестве жертв испанской инквизиции не существует, хотя ее историк Х.-А. Льоренте на основе архивов пытался дать такую статистику. За 18 лет деятельности Торквемады, как считает Льоренте, живыми было сожжено 8800 человек, 6500 человек сожжено фигурально после их смерти или бегства, 90 004 человека присуждены к другим наказаниям. Таким образом, общий итог жертв превысил 100 тыс. человек. Ссылаясь на историка Мариана, Льоренте сообщает, что в 1481 г. в одной лишь Севилье было заживо сожжено 2 тыс. человек.

Не менее свирепо действовала инквизиция и в Португалии. На Пиренейском полуострове она существовала большее время, чем во всех других странах Европы. Последнее аутодафе в Испании было совершено в 1826 г. И только в 1834 г. была ликвидирована в этой стране инквизиция 55.

Лютеранская и англиканская церкви, возглавлявшиеся государственной властью, в ее лице имели и инквизиционное учреждение для борьбы с инаковерующими. В Германии протестантские князья выступали в качестве наиболее рьяных борцов за истинно лютеранскую веру. Меланхтон подвел теоретическое обоснование под тезис о том, что государство обязано наказывать смертью не только за политическую оппозицию, но и за религиозную. Шпейерский рейхстаг 1529 г., на котором приверженцы Лютера заявили свой знаменитый «протест», принял следующее постановление относительно анабаптистов: «Каждый, совершивший вторичное крещение или принявший оное в сознательном возрасте, будет ли это мужчина или женщина, повинен в смерти при помощи огня, меча или другого рода казни, смотря по обстоятельствам, без всякого предварительного расследования в духовном суде» 56. За это решение, кстати сказать, голосовали и католики, и «протестовавшие» против подавления их духовной свободы лютеране.

Сохранилось страшное свидетельство того, как решение Шпейерского рейхстага об истреблении анабаптистов осуществлялось на деле. Современник событий сообщает: «Некоторых (анабаптистов. — И. К.) разорвали и растерзали, некоторых сожгли в пепел и изжарили на столбах, искалечили раскаленными щипцами, иных запирали в домах и сжигали всех вместе, других вешали на деревьях, казнили мечом, топили в воде» 57.

Пощады анабаптистам не было и в том случае, если они отказывались от своей веры. Известно распоряжение по этому поводу герцога Вильгельма Баварского: «Кто отречется, тому голову долой, а кто не отречется, того на костер» 58. Количество казненных анабаптистов только в Южной Германии исчислялось тысячами. Протестантские инквизиторы считали своей задачей не уничтожение ереси, а истребление еретиков.

Аналогичной была и практика англиканской инквизиции. Ересь, в особенности католическая, была там приравнена к государственной измене. К. Маркс пишет об этом: «В 1582 г. было объявлено, что тот, кто обращает протестанта или присутствует при обращении его в католичество, виновен в государственной измене…» Каждый, упорно отказывающийся признать верховенство короля в вопросах религии, объявлялся «рекузантом» (отвергающим: от to recuse — отвергать) и автоматически подлежал смертной казни. «Служить мессу, присутствовать при этом, исповедываться, наставлять в католической религии или быть наставляемым в ней, уклоняться от присутствия при богослужении в церкви Бесс — все это были великие преступления» 59. В конце XVI в. те католические священники, которые не покинули Англию, были физически истреблены, а в отношении возможной иммиграции их были приняты довольно решительные меры: «…священнику, приехавшему из-за границы, грозила смерть, за укрывательство его — смерть, за отправление им богослужения в Англии — смерть, за исповедь у него — смерть» 60. В некоторых случаях по отношению к «рекузантам» проявлялось трогательное «милосердие»: их «подвергали всенародному бичеванию или отрывали им уши раскаленным железом и потом отпускали» 61. «Христианская кротость» такого обращения с ближним имеет точные аналогии в практике католической инквизиции.

Известно, с какой свирепостью Кальвин подчинил инквизиционному режиму всю жизнь Женевы. Отнюдь не единственной, хотя и выдающейся по своему изуверству была его расправа с Мигелем Серветом. Можно было бы приписать такую нечеловеческую жестокость характеру самого Кальвина — мрачного и злобного мизантропа. Но его обхождение с Серветом не только не выделялось из всей религиозно-инквизиторской практики того времени, но даже было расценено коллегами Кальвина как в своем роде образцовое. Тихий и елейноблагостный Меланхтон назвал сожжение Сервета «благочестивым и достопамятным для всего потомства примером» 62.

Опубликование папой Иннокентием VIII в 1484 г. буллы «Summis desiderantis» 63 послужило толчком к разгулу инквизиционного террора в отношении огромного количества людей, преимущественно женщин, по обвинению в колдовстве.

Размах и масштабы ведовских процессов, развернувшихся в XVI–XVII вв. в Западной Европе, превысили все, что творилось ранее. Преследование ведьм по своим масштабам и ожесточенности превзошло даже гонения, которым подвергались ереси и еретики. Поощряемые инквизиторами доносчики составляли списки сотен и тысяч женщин, повинных в ведовских деяниях, и трибуналы инквизиции привлекали к ответственности далеко не всех обвиняемых, а лишь то количество, с которым могла справиться их техника пыток и казней, а также соответствующее пропускной способности тюрем. Известно, например, что некто Труа-Эшель в 1576 г. заявил инквизиции, что он может сообщить ей имена 300 тыс. колдунов и ведьм. Полностью использовать благочестивое рвение доносчика инквизиция не смогла 64.

Были случаи, когда обвиняемые выдерживали все мучения до конца и погибали «нераскаянными». Но, как правило, «сознавались» все, причем не только возводили на себя дичайшие обвинения, но и оговаривали других людей. Вероятно, при этом играли роль не только пытки. В ряде случаев данные «ведьмами» показания наводят на мысль о том, что обвиняемая находилась в состоянии умопомешательства, так что в некотором смысле и сама верила в истинность своего нелепого бреда. Одни сходили с ума от пыток, другие были сумасшедшими уже к моменту их привлечения к следствию. В господствовавшей тогда духовной атмосфере всеобъемлющей фантастики, удивительного легковерия и религиозной истеричности психическое состояние многих людей обычно находилось в какой-то мере на грани патологии; особенно среди женщин было много истеричек, кликуш, одержимых, которые могли вообразить себя союзницами дьявола. А возможные в этом состоянии галлюцинации и даже сновидения подкрепляли несчастных в «воспоминаниях» о том, как они совершали путешествие на шабаш. Таким образом, не всегда признания были не «чистосердечными». Но это не снимает вопроса о той омерзительной роли, которую играла церковь в трагической эпопее ведовских преследований.

РАЗВИТИЕ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ И ЦЕРКОВЬ

В раннее и среднее средневековье развитие естествознания не доставляло католической церкви особых хлопот. Относительно застойный характер феодальных производительных сил не выдвигал перед естествознанием тех задач, решение которых могло бы наталкивать мысль на антихристианские и антирелигиозные идеи. Наука располагала, как писал Ф. Энгельс, гениальными натурфилософскими догадками древних и весьма важными, но лишь спорадическими и по большей части безрезультатно исчезнувшими открытиями арабов 65, причем все это по своему содержанию не выходило за рамки христианско-католической догматики; метод же, который применялся отдельными мыслителями в их почти случайных и почти интуитивных прорывах к научному знанию, был столь же схоластическим, как и метод богословия и подчиненной ему философии. Это являлось дополнительной гарантией безопасности для христианского вероучения и для духовного господства церкви. А такие опередившие свой век мыслители, как Альберт Великий и Винцент из Бове, немедленно отступали от своих позиций и становились в позу католической благонадежности, как только оказывалось, что мышление ведет их в сторону от догматической ортодоксии.

И все же довольно рано церкви пришлось насторожиться в отношении тех методов, которые применялись алхимиками и астрологами. Истинной наукой ей представлялась лишь та, которая была основана на священных авторитетах и оперировала лишь словесно-схоластическими методами. Пока ученые занимались сопоставлением силлогизмов и сравнением своих умозаключений с тем, что говорят Писание и Предание, устои вероучения казались незыблемыми. Экспериментальная же наука даже в ее зачаточном виде и в тех парадоксальных формах, которые она приняла в астрологии и алхимии, выглядела как подозрительная новация, способная привести к неизвестным и, может быть, еретическим последствиям. Поэтому периодически на алхимиков и астрологов обрушивались гонения как на колдунов, находящихся в союзе с дьяволом.

В 1163 г. папа Александр III издал буллу, в которой лицам духовного звания запрещалось «изучение химии или законов природы» 66. Так как к такого рода деятельности тогда могли быть причастны только духовные лица, то запрещение оказывалось абсолютным. Меньше чем через столетие испытал на себе действие этой буллы Роджер Бэкон, отсидевший в тюрьме инквизиции более десяти лет и выпущенный из нее незадолго до смерти. В 1317 г. папа Иоанн XXII издал буллу, которой запрещалась алхимия 67. Фактически этой буллой признавались вне закона занятия и химией как одним из «семи дьявольских искусств», и всякой наукой, связанной не со схоластической словесностью, а с изучением природы. Все они рассматривались как колдовство и беспощадно подавлялись.

Такое положение могло продолжаться лишь до поры до времени. Развитие производительных сил города и деревни и вытекавшие из него социально-экономические и политические процессы обусловили революцию как в строе общественных отношений, так и в ходе развития духовной культуры. Здесь и началось, по Ф. Энгельсу, современное исследование природы. Оно вело «свое летосчисление с той великой эпохи, которую мы, немцы, — пишет Энгельс, — называем… Реформацией, французы — Ренессансом, а итальянцы — Чинквеченто и содержание которой не исчерпывается ни одним из этих наименований» 68. Начало этой эпохи Энгельс датирует второй половиной XV в. Он имеет в виду те предвестники коперниканского переворота, которые уже стали довольно явственно обозначаться. Началом же революционного процесса освобождения науки от оков теологии он считает опубликование в 1543 г. знаменитого труда Коперника «Об обращении небесных кругов». Развитие независимого от церкви естествознания пошло с этого времени гигантскими шагами, оно «усиливалось, если можно так выразиться, пропорционально квадрату расстояния (во времени) от своего исходного пункта»69.

На первых этапах этого пути христианское вероучение в том виде, в каком его отстаивала церковь, стало давать трещины. Вопрос о форме Земли, о ее месте в солнечной системе, как и другие космологические проблемы, и на предыдущем этапе доставлял церкви некоторые хлопоты, с которыми она, однако, довольно легко справлялась. Когда в начале XVI в. Петр Д’Абано и Чекко Д’Асколи выступили в защиту учения о шарообразности Земли, то второй из них был сожжен на костре инквизиции, а первый избежал такой участи только в результате естественной смерти. Вокруг гениальных одиночек образовывался вакуум, и церковь неизменно торжествовала.

И все же закономерный процесс исторического развития сделал победу передовых тогда идей естествознания неизбежной, а поражение церкви неотвратимым.

Предложенный Колумбом проект поисков морского пути в Индию, основанный на представлении о шарообразной форме Земли, был забракован португальскими церковниками и на этом основании отклонен королем. Затем его высмеял и отверг теологический факультет Саламанкского университета 70. Аргументация такого решения была неопровержимой: Августин в свое время признал полностью противоречащим Писанию представление об антиподах: если, мол, исходить из учения о шарообразности Земли, то придется признать, что люди, живущие на противоположной от нас ее стороне, ходят книзу головами; в Библии же о таких людях (антиподах) ничего не сказано. Однако Колумб все же совершил свое путешествие, а затем Магеллан объехал вокруг Земли, чем практически доказал истинность еретического взгляда. И хотя применить репрессии в отношении нарушителей догматического спокойствия церковь не могла, ее идеологи еще в течение долгого времени либо замалчивали вопрос о форме Земли и об антиподах, либо отстаивали давно опровергнутую концепцию Августина. Так, еще в начале XVI в. Григорий Рейш в своей «Маргарита Философика» повторял старые бредни о невозможности существования антиподов и о вытекающих отсюда научных последствиях 71.

Большую опасность усмотрела церковь в гелиоцентрической системе, нашедшей впервые свое развернутое выражение в книге Коперника. Эта теория наносила удар по основам христианского учения. Ею отрицалась система Птоломея, находившаяся в согласии с библейским мифом об Иисусе Навине, остановившем Солнце (Иис. Нав., X, 12–13).

Терял свое значение весь мифологический фундамент христианства — учение о человеке, который совершил вселенского значения грехопадение, искупленное в дальнейшем столь же вселенским явлением на Земле самого бога, принесшего себя именно на этой Земле в жертву. Если наша планета оказывается не центром мироздания, а одним из бесчисленных миров, то все указанное построение рушится, ибо божественное откровение ничего не сообщает о судьбе остальных миров и населяющих их существ.

Выход книги Коперника не вызвал вмешательства церкви. Причины этого были многообразны. То, что на ней красовалось посвящение папе Павлу III, что Оссиандер в предисловии создал дымовую завесу в виде заявления о гипотетичности всего построения и его формально-математическом характере, в какой-то мере усыпляло бдительность церковников. К тому же время было слишком горячее, чтобы отвлекаться по таким, более или менее академическим, поводам: шел Тридентский собор, шла борьба с протестантизмом, и церкви было не до космологических или астрономических споров.

Вероятно, если бы протестантизм взял на вооружение новую космологическую теорию, то католическая церковь немедленно использовала бы это в борьбе против него, и тогда ей пришлось бы сразу обрушиться на новое учение. Но идеологи протестантизма сами реагировали на книгу Коперника отборными ругательствами. Так, Лютер писал: «Публика прислушивается к голосу нового астролога, который старается доказать, что вращается Земля, а не небеса или небосвод, не Солнце и не Луна… Этот глупец хочет перевернуть все наши знания по астрономии; но в Священном Писании сказано, что Иисус приказал остановиться Солнцу, а не Земле» 72.

Все развернулось в начале следующего столетия, когда учение Коперника оказалось поднятым на щит такими выдающимися мыслителями, как Джордано Бруно и Галилео Галилей. Стало ясно, что коперниканская ересь представляет собой не преходящий эпизод, а учение, завоевывающее все большее количество последователей и представляющее в силу этого непосредственную опасность для христианской догматики и, стало быть, для церкви.

История расправ католической церкви с указанными мучениками науки широко освещена в литературе 73. Поэтому не будем останавливаться на ней и осветим лишь некоторые вопросы, связанные с ходом изложения.

Хронологически первой жертвой инквизиции из поборников коперниканского учения стал Джордано Бруно, который был сожжен в 1600 г. Причиной его преследования явилось не одно лишь коперниканство. Против Бруно был выдвинут набор всех обвинений в ереси, которые могли быть вменены любому врагу католической церкви и которые обычно предъявлялись всем образованным и ученым обвиняемым: осуждение церкви и ее служителей, отрицание христианской веры, неверие в святую Троицу, хула на Христа и Богородицу, отрицание пресуществления в таинстве евхаристии, отрицание вечности адских мук и т. д. Но среди всех обвинений фигурировали и такие, как признание множественности миров и вращения Земли 74.

Вскоре началась эпопея борьбы церкви против Галилея, длившаяся с 1616 г. до его смерти в 1642 г.

Вначале были предприняты компромиссные маневры, имевшие целью заставить Галилея признать Коперниково учение математической фикцией, не могущей претендовать на реальное, физическое значение, хотя и небесполезной в методическом отношении, т. е. повторить прием, использованный Оссиандером.

Так как Галилей продолжал во Флоренции проповедовать свое учение в его реальном, физическом, а не в методико-математическом значении, то церковь перешла в наступление. Она поручила «квалификаторам» инквизиции дать свое заключение об основном пункте Коперникова учения. Заключение гласило, что это учение «глупо и абсурдно в философском и еретично в формальном отношении, так как оно явно противоречит изречениям Святого Писания во многих его местах как по смыслу слов Писания, так и по общему истолкованию святых отцов и ученых богословов» 75. Тут же конгрегация приняла решение, которым осуждалось учение о движении Земли и неподвижности Солнца и запрещались книги, в которых оно излагалось: к тому времени были опубликованы работы испанского монаха Дидака а Стуники 76 и Паоло Фоскарини 77. Был вызван в Рим для инквизиционного допроса и Галилей.

Там он получил решительное предупреждение: «Учение, приписываемое Копернику, что Земля движется вокруг Солнца, Солнце же стоит в центре мира, не двигаясь с востока на запад, противно Святому Писанию, и потому его нельзя ни защищать, ни придерживаться» 78. Для инквизиции оно явилось основанием к тому, чтобы в следующем акте преследования, в 1632–1633 гг., рассматривать ученого как еретика-рецидивиста, что давало неограниченные юридические возможности к применению в отношении его самых страшных кар.

Вернувшись во Флоренцию, Галилей продолжал свою деятельность, но применял уже некоторые маскировочные приемы: он излагал учение Коперника с оговорками о его ложности и еретичности, но оговорки эти были в достаточной мере неубедительны. В итоге в 1633 г. по распоряжению папы Урбана VIII Галилей вновь предстал в Риме перед трибуналом.

Характер и тон допросов показали ученому, что ему грозит участь Джордано Бруно. Неизвестно, подвергался ли он пыткам, или дело ограничилось предупреждением, что они будут применены, если он будет упорствовать в отказе от признания своих взглядов еретическими. Во всяком случае семидесятилетний Галилей не счел нужным принять мученический венец. В приговоре инквизиционного трибунала ему был предъявлен ультиматум — либо погибнуть на костре (это было сказано в принятых инквизицией уклончиво-обтекаемых выражениях), либо произнести следующую формулу: «От чистого сердца и с непритворной верою отрекаюсь, проклинаю, объявляю ненавистными вышеуказанные заблуждения и ереси и вообще всякие противные вышеуказанные святой церковью заблуждения и сектантские мнения» 79.

После этого Галилей прожил еще около десяти лет, причем был освобожден незадолго до смерти. Конечно, его научные занятия были в это время невозможны.

Современные идеологи и апологеты католицизма делают все, чтобы приглушить в исторической памяти человечества воспоминание о позорной для церкви истории гонений на авторов и популяризаторов Коперниковой системы мироздания. На II Ватиканском Вселенском соборе многократно раздавались голоса в пользу того, что церковь должна пересмотреть «дело Галилея». И после Собора ряд высокопоставленных церковных деятелей, в частности кардинал Кениг, сделали публичные заявления в этом духе. В конце 1979 г. сам папа Иоанн-Павел II высказался по этому вопросу на заседании папской Академии наук, посвященной столетию со дня рождения Эйнштейна. Показателен уже сам повод такого заседания — папство демонстрировало отказ от вмешательства в развитие естествознания и от навязывания ему религиозно-догматических учений. Но как разделаться с прошлым?

В потоке статей и книг, появившихся в католической печати после выступления папы, авторы стараются сделать все для того, чтобы дать возможность церкви «и капитал приобрести, и невинность соблюсти». Вопрос-то вообще ясен: в деле Галилея нашли свое яркое выражение коренная антинаучная позиция церкви, ее диктаторская нетерпимость в отношении всего того, что раскрывает перед человечеством новые пути познания. Но признаться в этом церковники теперь не могут. В выступлениях папы и других представителей церкви господствуют «средние» мотивы: дескать, и папство средневековое — не без вины, но и Галилей и Бруно кое в чем виноваты. Их «неблагоразумное поведение» якобы вызвало церковь на суровое с ними обращение. Гелиоцентризм, мол, представлял собой лишь гипотезу, которую ее авторы в то время были не в состоянии доказать. Ищут смягчающие для церкви обстоятельства в том, что ее деятели стояли на уровне естественнонаучных достижений их эпохи и разделяли ее заблуждения.

Инквизиторы понимали в естествознании не больше, чем другие невежественные монахи того времени. Но оправдывается ли этим то, что они взяли на себя миссию безапелляционного суждения об истинном и ложном? К тому же с точки зрения католицизма уж один-то человек должен быть во всех случаях изъят из общей массы людей, имеющих моральное право в качестве сынов своего времени разделять его заблуждения! Имеется в виду непогрешимый папа. Не меньше, чем сегодня, он должен был быть непогрешим в «вопросах вероучения и нравственности» и в те времена, когда санкционировал казнь Бруно и преследование Галилея. При любом подходе к вопросу остается незыблемым, что церковь шла в арьергарде своего века, трудами и страданиями пробивавшегося к знанию. Она не просто двигалась в обозе, она висела гирей сверхъестественной тяжести на ногах человечества.

Церковь позаботилась о том, чтобы лишить сторонников коперниканства возможности выступать не только в печати, но и с кафедр университетов. До конца XVII в. профессора многих европейских университетов, не только католических, но и протестантских, должны были при вступлении в должность давать специальную «антипифагорейскую» присягу. На счету церкви имеется ряд позорных актов преследования ученых, пытавшихся, исходя из общих установок новой науки, основанной Коперником и Галилеем, дать теорию строения и геологической эволюции Земли. В начале XVII в. теологический факультет Парижского университета вынес тут же приведенное в действие постановление об изгнании из Парижа геологов де Клава, Бито и де Вильона и об уничтожении их сочинений 81. В середине XVIII в. репрессии обрушились на великого Бюффона. Ему не осталось ничего другого, как публично провозгласить: «Я объявляю, что не имел никакого намерения противоречить тексту Священного Писания, что я самым твердым образом верю во все то, что говорится в Библии о сотворении мира в отношении как времени, так и самого факта; я отказываюсь от всего, что сказано в моей книге относительно образования Земли, и вообще от всего, что может оказаться противоречащим повествованию Моисея» 82. Еще в середине XVIII в. математик и астроном Боскович должен был прибегать к таким уловкам: «…преисполненный уважения к Священному Писанию и декрету святой инквизиции, я считаю Землю неподвижной; тем не менее для простоты изложения я буду рассуждать так, как будто бы она движется» 83. Можно не сомневаться в том, что «уважение к святой инквизиции» Боскович, как и все его коллеги, испытывал в полной мере.

В преследовании науки и ученых протестантизм не отставал от католицизма. Ф. Энгельс писал, что «протестанты перещеголяли католиков в преследовании свободного изучения природы. Кальвин сжег Сервета, когда тот вплотную подошел к открытию кровообращения, и при этом заставил жарить его живым два часа…» 84. Основное обвинение, предъявленное Сервету, заключалось в антитринитаризме, но немалую роль сыграли и его естественнонаучные, в частности географические, взгляды.

В атмосфере постоянных преследований провел свою жизнь Иоганн Кеплер. Э. Д. Уайт пишет по этому поводу: «Борьба вокруг него была жестокая. Штутгартская протестантская консистория торжественно предупреждает его, чтобы он не «вносил смуту в царство Христа своими глупыми фантазиями», и столь же торжественно ему рекомендует «привести свою теорию мира в соответствие со Священным Писанием». Против него все пущено в ход: и насилие, и насмешки, и тюрьма. Протестанты в Штирии и Вюртемберге, католики в Австрии и Богемии нажимают на него всеми силами» 85. Когда работавшие в Виттенбергском университете астрономы Ретикус и Рейнгольд пришли к убеждению в истинности Коперниковой теории, им решительно запретили защищать ее с кафедры и предписывали, упоминая о ней, противопоставлять в качестве единственно правильной теорию Птоломея. В итоге первый из ученых был вынужден бежать из Виттенберга, а второго лишили права преподавания 86.

Не только над астрологами и алхимиками, но и вообще над естествоиспытателями постоянно тяготело подозрение в колдовстве. Оно влекло за собой и соответствующие меры со стороны блюстителей благочестия. Инквизиция учинила расправу с анатомом А. Везалием 87 и разносторонним ученым Д. Ванини. Поводом к травле Везалия явилось то, что он в исследовательских целях занимался анатомированием трупов, а это было запрещено католической церковью со времен папы Бонифация VIII. Некоторое время великому ученому, по праву считающемуся отцом современной анатомии, удавалось преодолевать все трудности, воздвигнутые мракобесами на пути развития анатомической науки; ему приходилось, например, красть с виселиц трупы казненных и анатомировать их втайне под страхом попасть в руки инквизиции. До поры до времени он спасался от преследований благодаря тому, что в его услугах медика нуждался испанский король Карл V, но, когда того сменил на престоле фанатичный Филипп II, научной активности Везалия пришел конец. В 1564 г. церковь заставила его покаяться и отправиться для искупления своих прегрешений в палестинское паломничество. Во время этого путешествия ученый погиб при кораблекрушении.

Биография Джулио Ванини 88 также показательна для характеристики тех условий, в которых приходилось свободомыслящим философам жить и умирать в период господства церкви. Для выражения своих взглядов Ванини прибегал к эзоповскому языку. К. Маркс говорит по этому поводу, что, провозглашая атеизм, он «весьма старательно и красноречиво развивает при этом все аргументы, говорящие против атеизма…» 89. Это, однако, не помогло ему. В 1619 г. тридцатитрехлетний философ был «обвинен и признан виновным в атеизме, кощунстве, нечестии и других преступлениях» и приговорен к смерти с соблюдением такой истинно христианской процедуры: «Палач должен будет протащить его в одной рубахе на циновочной подстилке, с рогаткой на шее и доской на плечах, на которой должны быть написаны следующие слова: «Атеист и богохульник». Палач должен доставить его к главным вратам городского собора Сент Этьен и там поставить на колени босым, с обнаженной головой. В руках он должен держать зажженную восковую свечу и должен будет умолять о прощении бога, короля и суд. Затем палач отведет его на площадь Сален, привяжет к воздвигнутому там столбу, вырвет язык и задушит его. После этого его тело будет сожжено на приготовленном для этого костре и пепел развеян по ветру» 90. Эта благочестивая процедура была, кажется, выполнена неточно: есть сведения о том, что Ванини не был предварительно задушен, а после того, как у него был вырван язык, предан сожжению заживо. Приговоренный вел себя перед смертными муками в высшей степени мужественно и ни у кого не просил прощения.

Варварским преследованиям церковники подвергали не только людей науки, но и их труды. Сожжение книг было распространенным приемом деятельности инквизиции и вообще всей церковной реакции. Сжигались не только новые издания, признававшиеся еретическими, но и книжные ценности прежних поколений, составлявшие культурное достояние человечества. Испанские конкистадоры в Мексике под руководством духовенства сожгли массу пиктографических письмен ее аборигенов 91. Кардинал Хименес уничтожил в Гренаде огромное количество арабских книг и рукописей, многие из которых были переводами работ древнегреческих авторов92. Торквемада в 1490 г. приказал сжечь несколько еврейских Библий, а впоследствии в Саламанке он сжег более 6 тыс. книг под предлогом, что они были «заражены заблуждениями юдаизма или пропитаны колдовством, магией, волшебством и другими суевериями» 93.

В целом, однако, церковь была бессильна остановить прогрессивное развитие науки. Вот как характеризует сложившуюся обстановку Дж. В. Дрэпер: «…скипетр перешел в другие руки. Природа исследовалась во всех направлениях, и повсюду новые методы исследования приносили неожиданные и блестящие результаты. На развалинах поросших мхом соборов клерикалы, испуганные и ослепленные наступающим днем, торжественно восседали, закрывая глаза при виде окружающей их жизни и блеска, и погружались в воспоминания о прошедшей ночи, мечтая о возвращении прежних видений и заблуждений и злобно ударяя ногами всех нападающих, осмелившихся слишком близко подойти к ним» 94. Следует, правда, отметить, что, увлекшись картинностью своего описания, автор несколько сгустил краски в изображении катастрофы, постигшей церковь. Во всяком случае о «развалинах поросших мхом соборов» даже в настоящее время можно говорить лишь фигурально и аллегорически, а для того периода — тем более: церковь не только продолжала существовать, но и в ближайшие столетия занимала свои бастионы и с ожесточением защищала их.