Помоги проекту - поделись книгой:
Стряхнуть его не было никакой возможности.
– Выровняй эту штуковину! – крикнул Кемаль.
Дьюэрни сбавила скорость и спрямила курс. Кемаль сумел прицелиться и быстро выстрелить дважды, оба раза мимо. Снаряд приближался. Тогда принц вспомнил, что не учел рефракцию, подсчитал в уме и выстрелил снова. На сей раз вышло прямое попадание, которое снесло коническую носовую часть снаряда.
Еще один преследователь проломил соляную корку и провалился на двадцать метров. Витессцы, обитавшие в пещерах, теперь на своей шкуре испытали риск езды по поверхности. Осталось четыре машины.
В запале схватки Кемаль не заметил, как жарко стало в кабине. Ему едва удавалось вздохнуть. Затем он осознал, что на него кричит Дьюэрни, но слова тонут в реве двигателя. Однако он понял: опусти лицевую пластину и перейди в режим полного охлаждения с подачей кислорода. Он защелкнул шлем, и Дьюэрни сделала то же. Взглянув вперед через ее плечо, Кемаль различил темную линию, косо пересекавшую горизонт. Они неслись к терминатору!
В систему циркуляции пошел охлажденный воздух, и Кемаль испытал минутное облегчение. Но воздух почти сразу начал нагреваться. Оборудование скафандра слабо задымилось, изоляция вспыхнула.
Затем они очутились в черте сумерек и умеренных температур. Дьюэрни свернула направо, чтобы не выйти из этой зоны, ведь та растянулась здесь всего километров на двенадцать. Преследователи выстроились гуськом, когда Дьюэрни выполнила поворот. Головная машина шла быстро – невысокая, с торчащей базукой.
Кемаль больше не мог вести огонь – в пекле замкнуло систему наведения. Полицейская машина стремительно увеличивалась, приближаясь слева. Кемаль, как учили в академии, хлопнул Дьюэрни по левому плечу. Она увидела мчавшуюся рядом машину и взяла левее, идя наперерез. Преследователь увернулся, налетел на продолговатый выступ и лег, задрав правые колеса.
Кемаль хлопнул снова. Дьюэрни свернула опять и сумела завалить еще одну машину.
Они все больше отрывались от оставшихся. Дьюэрни выжала из жестянки все, что возможно, – четыре пухлых колеса перелетели через кряж, приземлились с другой стороны и резко затормозили.
Там, выстроившись в ряд, пять бронированных сухопутных машин, раскрашенных в желтые, черные и золотые цвета дома Гавиланов, преграждали путь.
За ними виднелись другие, припаркованные у низкого куполообразного строения.
Витесские машины преодолели кряж и остановились.
Жестянка оказалась зажатой меж войсками Витесса и Меркурия-Прайм. С флангов высились невысокие, но неприступные скалы.
– Что будем делать? – спросила Дьюэрни.
– По-моему, мне пора с ними потолковать, – ответил Кемаль.
Он вошел в куполообразное здание, сопровождаемый Дьюэрни. Внутри оказался полевой лагерь. Удобное кресло было только одно, и в нем сидел Гордон Гавилан. Далтон, при полной боевой выкладке, устроился рядом на стуле; он нехорошо улыбался. Позади с оружием наготове выстроилась охрана.
– Добро пожаловать, племянник, – сказал Гордон с прежней живостью. – Очень мило с твоей стороны задержаться на нашей скромной заставе. Охрана! Стулья моему племяннику и его шоферу.
Кемаль мысленно проклял себя за то, что позволил витессцам загнать жестянку в засаду. Он принял стул и сел. Дьюэрни осталась стоять у двери.
– Вы не сочли нужным сказать мне, дядя, что я наследный представитель Танцоров, – отважно произнес Кемаль.
– У меня были на это причины, мой мальчик. И не забывай, что я заплатил авансом.
– О чем он говорит? – спросила Дьюэрни.
– О том, что передаст отцовское наследство, как только я подпишу договор. Мне было некогда сказать тебе, – объяснил Кемаль.
– Все верно, – кивнул Гордон. – Настоящая политика, малыш, есть искусство расчета. Твой отец никогда этого не понимал. Он был идеалистом. Я любил его, Кемаль, и горько оплакивал его кончину, но он не был практиком. А чтобы править, надо быть практичным. Я постарался воспитать в тебе это качество. Я направил тебя в Военную академию Джона Картера, чтобы ты получил образование и приучился к дисциплине, обретя качества, каких никогда не было у Оссипа.
– Нас не учили в «Джоне Картере» отбирать чужие права!
– А выполнять приказы вышестоящих офицеров учили?
– Конечно, но ты…
– Я глава правящей династии. Ты сын моего брата. Я оказываю тебе поддержку, учу и посвящаю в наши внутренние дела. Как же династии править, когда не выполняются приказы ее главы?
– Если они законны!
– А что незаконного в том, чтобы потребовать твоей подписи под моим договором? Если, конечно, я главный в семье. Может быть, ты главный, Кемаль?
– Разумеется, нет, – сказал Кемаль. – И не претендую.
– Вот и славно. – Гордон осклабился, и это означало, что он не потерпел бы иного ответа. – В таком случае главой семьи остаюсь я. Что скажешь, Далтон?
– Мне тоже так кажется, – откликнулся Далтон, гадко скалясь на свой манер.
– Кемаль, – молвил Гордон, – я понимаю, что тебе непросто это сделать. Женщина была бы весьма симпатичной, если бы избавилась от привычки дуться. Не сомневаюсь, что ты с ней неплохо развлекся. Или еще только мечтаешь? Не горюй. Позволь успокоить твою совесть насчет Танцоров и их надуманных притязаний. Это неорганизованные подонки, стянувшиеся на Меркурий из разных миров для работы на рудниках. Они начали развиваться независимо от других и вообразили, будто это дает им право считаться свободными. Но это всего лишь беспомощный сброд, которому волею случая повезло расселиться вдоль терминатора. У них нет ни постоянного жилья, ни собственности, кроме машин. Нет и территории, поскольку поверхность Меркурия является всеобщим достоянием.
– Да, – согласился Кемаль, – но ведь они и живут на поверхности.
– Это мелочь, не играющая никакой роли. Разве ты не можешь, Кемаль, взглянуть на ситуацию с нашей точки зрения?
– Я вижу одно, – ответил тот. – Я их представитель, а тебе нужна моя подпись на договоре.
– Обычная формальность, – сказал Гордон.
– О, тогда можно и не подписывать, если разницы никакой? – осведомился Кемаль в тон дядиному блефу.
Гордон вдруг обозлился:
– Разница огромная. Танцоры возымели наглость обратиться с петицией в Корпус свободы и прочие организации вроде НЗО, разношерстной компании земных террористов. Без подписи их наследственного представителя возникнут вопросы; не исключено и вторжение извне. Нам это ни к чему. Я справлюсь с любой ситуацией сам, как посчитаю нужным. Но легкий путь предпочтительней. Разве тебе это не понятно, Кемаль? Ты же Гавилан!
– Вполне понятно, – ответил принц.
– Молодец! – Гордон повернулся к сыну. – Далтон, дай мне договор.
– Вот он. – Далтон извлек из патронной сумки пластиковый конверт – точно такой, как тот, что доставил в Витесс Кемаль. – А как быть с представителем Каллага? – спросил Далтон. – По-моему, он тоже должен подписаться. Это не он ли едет?
Теперь и Гордон расслышал рокот приближавшихся машин.
– Думаю, он. Давай же, Кемаль, подписывайся за нас, и покончим с этим. Потом заручимся подписью Каллага и вернемся на Меркурий-Прайм, где есть горячий душ и сносная еда.
– Да, верно, – серьезно кивнул Кемаль.
– Рад, что ты с нами согласен, племянник, – сказал Гордон, уверенный в своей победе. – Состояние твоего отца достигло немалых размеров. Оно станет твоим сразу после нашего возвращения. Даю тебе слово, слово меркурианского Короля-Солнце. Вот, возьми мое стило.
– Меня смущает только одно, – сказал Кемаль.
– И что же, дорогуша?
– Если я подпишу эту бумагу, то как ты, черт подери, выберешься отсюда живым?
У Гордона вытянулось лицо. Он посмотрел на Кемаля, затем подошел к окну. Снаружи выстроились в кольцо витесские машины. За ними, образовав еще больший круг, стояли другие – не первой молодости, но вполне исправные, всевозможных форм и размеров. Впрочем, у них имелось кое-что общее: все они были отлично вооружены и выглядели очень грозно.
– Как ты узнал, что это Танцоры? – спросил Гордон.
– По шуму двигателей. Звук намного ровнее, чем у витесских машин. Танцоры сильнее зависят от исправности своего транспорта и чинят его на славу. Тебе придется отдать им должное.
– Сейчас подоспеет мой флот и разнесет эту ораву в клочья.
– Навряд ли, пока ты находишься в эпицентре, – парировал Кемаль.
– Верно подмечено, – буркнул Гордон. – И что же ты предлагаешь?
– Дьюэрни, – позвал Кемаль. – Жестянка готова?
– Конечно, – ответила та.
– Тогда поехали. Убей любого, кто вздумает нам помешать. Ведь ты вооружена?
– Всегда.
Кемаль увидел в ее руке маленький, но вполне приличный лазерный пистолет. Он пошел к двери, и Дьюэрни последовала за ним, не сводя глаз с Гордона и его свиты.
– Кемаль! – окликнул Гордон. – Не делай глупостей. Меркурий – совместное предприятие. Мы не позволим этим людям прибрать к рукам всю поверхность.
– Вы с аркологиями достаточно богаты, – возразил Кемаль. – Пусть Танцорам достанется то, за что они рисковали жизнью. Счастливо оставаться, дядюшка.
– Игра еще не закончена, Кемаль.
– Я тоже так думаю, – согласился тот, понимая, что будет оглядываться до конца своих дней – или дней Гордона.
Кемаль вышел и хлопнул дверью. Они с Дьюэрни забрались в жестянку. Вскоре они уже были далеко за периметром, и перед ними раскинулись открытые меркурианские пустоши.
– Ты поселишься у нас? – спросила Дьюэрни.
– По крайней мере, на какое-то время, – кивнул Кемаль. – Но мне нужен транспорт.
– Есть несколько запасных машин у Гуртовщика Амоса. Думаю, он продаст. Или подарит за услугу, оказанную Танцорам. – Она помялась. – А можешь сэкономить и ездить со мной.
Кемаль посмотрел на нее. Она не то чтобы улыбалась, но всяко не дулась.
Кемаль Гавилан провел с Танцорами несколько земных лет. Под его руководством был создан влиятельный внутренний политсовет и возродились единство и оптимизм, памятные по временам правления его отца.
Экономическая и социальная политика Кемаля подразумевала укрепление связей с другими угнетенными политическими и этническими сообществами. Кемаль любил Танцоров – они стали ему первой в жизни семьей, и он больше всего на свете хотел содействовать их развитию, – но все же он был не из их числа. Ему хотелось намного большего: участвовать в деле, которое пойдет на пользу как Танцорам, так и всему населению Солнечной системы.
А потому неудивительно, что при его амбициях, политических связях и врожденной склонности к руководству, которая развилась за годы жизни с Танцорами, он повстречался однажды с фигурой такого же склада – огненно-рыжей Вильмой Диринг из Новой Земной Организации. Вскоре НЗО пополнилась новым членом.
Но это уже другая история…
Смерть повелителя иллюзий
Никогда не забыть Брюсу Уэйну эту сцену. Снова предстала перед его мысленным взором жуткая ветряная мельница, затерявшаяся где-то среди болот возле Нью-Чэрити-Пэриш. Сам Брюс, облаченный в костюм Бэтмена, распят на деревянной двери – руки и ноги в стальных скобах, привинченных полудюймовыми болтами. Возле стены, словно куча дров, свалены окровавленные жертвы – вот отдельно лежат туловища, вот руки и ноги, а вот головы. А вот и Джокер – изогнутые в ужасающей ухмылке тонкие губы, заскорузлый от крови рабочий халат, на зеленых волосах покрытый бурыми пятнами берет. Безумец приподнимает малышку Монику Элрой. Девочка все еще жива, но потеряла сознание. Джокер бьет ее по лицу, надеясь привести в чувство, ведь гораздо приятнее, когда страдалец осознает приближающуюся смерть. Но к счастью, ребенок так и не приходит в себя.
– Не очень-то с ней повеселишься. Ладно, прикончу ее и займусь тобой, Бэтмен.
С этими словами Джокер взял ребенка на руки и вышел на середину мельницы – туда, где под высоким потолком на деревянных подмостках медленно крутились два гигантских жернова. Их приводили в движение широкие мельничные крылья. Каменные жернова пропитались кровью – кровью людей, которых только что перемололи в бесформенное месиво.
– Сейчас мы запустим ее туда, постепенно, пальчик за пальчиком. Может, придет в себя напоследок и скажет нам «пока».
Бэтмен уже давно дергал правой рукой, пытаясь расшатать удерживающую ее скобу. Та чуть-чуть поддавалась. Быть может, у него получится. Быть может, еще остался хоть и призрачный, но все-таки шанс.
Когда-то давным-давно в Тибете Бэтмен научился в совершенстве владеть своими мышцами и нервами, и теперь он вспомнил те уроки и заставил себя сконцентрироваться, не обращать внимания на царивший вокруг ужас, забыть об одуряющем запахе крови – нужно направить всю энергию в правую руку, в запястье, в точку соприкосновения со сталью. Уэйн посылал энергию толчками, в ритме пульса, в ритме ударов сердца. Глядя, как Джокер с бесчувственным ребенком на руках поднимается по ступеням на помост к жерновам, он собрал воедино все свои физические и психические силы.
Долгое время казалось, что ничего не происходит, но потом стальная скоба с громким звоном отскочила от деревянной двери – державший ее болт вылетел, словно выпущенный из пращи камень.
Джокер как раз опускал малышку к жерновам. Болт попал ему прямо в затылок. Удар не причинил сильной боли, но Джокер дернулся от неожиданности, выронил Монику и, пошатнувшись, суматошно взмахнул руками.
И одна рука в белой заляпанной кровью перчатке угодила прямо между вращающихся каменных громадин. Взвыв от ужаса, Джокер попытался высвободиться, но остановить страшную машину было невозможно. Безумец завопил и снова дернулся – с такой силой, что показалось, сейчас рука выскочит у него из плеча. Но нет – жернова затягивали жертву все глубже. Вот между ними исчезло предплечье, а за ним последовал и сам Джокер, от невыносимой муки разразившийся напоследок сумасшедшим хохотом, визгливым и совершенно нечеловеческим. Жуткие камни перемалывали тело, а смех все не смолкал. Прекратился он, лишь когда лопнула голова, словно дыня, сплющенная гидравлическим прессом.
Так погиб Джокер.
Или все-таки не погиб?
Если он погиб, то что за жуткое создание то и дело замечал Брюс краем глаза?
И кого увидел теперь прямо посреди Готэма по пути на встречу со старым другом доктором Эдвином Уолтхэмом?
Брюс Уэйн вздрогнул. Так трудно не поддаться соблазну и не оглянуться: но всякий раз, когда он оглядывался, Джокера не оказывалось за спиной.
Хотя Брюс видел его снова и снова.
В этот раз все было иначе.
На углу Пятой авеню и Конкорд-стрит, в самом сердце Готэма, возвышалось высокое аляповатое здание знаменитого отеля «Нью эра». Эту самую роскошную в городе гостиницу выстроили совсем недавно – по слухам, на деньги иностранных инвесторов. Сюда покрасоваться друг перед другом стекались богачи со всего мира – дамы щеголяли мехами и шелками, джентльмены дымили гаванскими сигарами.
Брюс стоял на углу возле гостиницы, ожидая зеленого сигнала светофора. И вдруг перед ним мелькнул знакомый силуэт – высокий костлявый мужчина в темно-зеленом пальто с болтающимися фалдами и в ярких клетчатых брюках, уместно смотревшихся бы на английском денди времен короля Эдуарда. Но не странный костюм привлек внимание Брюса Уэйна, а волосы прохожего – темно-зеленые пряди, спадающие на узкое длинноносое лицо. Какую-ту долю секунды лицо это было обращено прямо к Уэйну, тонкие красные губы изогнулись в злобной усмешке. Сомнений быть не могло – Джокер.
Но это невозможно. Джокер мертв. Брюс собственными глазами видел его смерть и даже в некотором роде приложил к ней руку.
Поделиться книгой: