Мы, испанцы, собрали целый флот каноэ и плотов и начали путешествие вверх по Реке. Соседние государства, тянущиеся по берегам, не препятствовали нам. Нас не отпускало странное недоброе предчувствие. Сама по себе Река была спокойна, но необычные темные тучи беспрерывно сгущались во время пути. Казалось, небеса предрекают, что грядет нечто великое.
Несколько недель спустя мы пересекли границу страны инков. На сторожевом посту, где находилось несколько дозорных, нам предложили подождать, пока они не пошлют за разрешением для нас посетить Королевство Солнца, как называлась их империя.
Наконец разрешение пришло, и мы двинулись дальше вверх по течению с несколькими местными чиновниками на борту, исполнявшими обязанности проводников. Еще два дня спустя они велели нам высадиться на берег. Отсюда надлежало идти пешком.
Гонсало чувствовал себя крайне взвинченным, его прямо лихорадило. Его испанцы были вооружены настолько, насколько могли себе это позволить люди в Мире Реки. У них имелось несколько стальных мечей и множество кремневых топоров. Были также копья и ножи и один или два арбалета, изготовленные с большими усилиями и затратами. Индейцы, которых мы видели по дороге среди холмов, не представлялись вооруженными.
Наконец мы достигли города инков, который назывался Мачу-Пикчу в честь их утраченной столицы на Земле. Город был воздвигнут на самом высоком хребте холмов перед самыми-самыми непреодолимыми горами.
Место выглядело довольно неприветливо. Почему они построили город здесь, а не на более благодатных низменностях? Никто не мог бы нам это сказать. Мачу-Пикчу был сооружен преимущественно из бамбука, но оказался куда выше и великолепнее, нежели что-либо, виденное нами прежде, и уж всяко несравним с Оксенстьерной.
Многие здания насчитывали по три и даже четыре этажа, и здесь не сооружали, как в прочих местах, отдельных хижин, но дома соединялись один с другим и образовывали всего дюжину огромных домищ, которые тянулись на несколько акров.
Мы, танцоры, собрались на квадратной площадке на плоской вершине холма. Перед нами на фоне трехэтажных бамбуковых зданий восседал, окруженный свитой, великий инка.
Индейцы были облачены в роскошные одеяния, сделанные из вездесущих полотенец, и вооружены самыми разнообразными и невероятными бамбуковыми мечами, щитами, луками и стрелами. Свита бесстрастно взирала на приближающихся испанцев.
– Ваше величество, – сказал Дягилев на великолепном испанском, на котором инки объяснялись с окружающим миром, хотя между собой они общались на языке, называемом кечуа, – мы прибыли к вам из далекой страны, лежащей ниже по Реке.
Дягилев оделся настолько официально, насколько ему удалось. Он не нашел, правда, замены моноклю, который нашивал на Земле. Надменный и крайне уверенный в себе, он поклонился инке. Властитель кивнул:
– Начинайте представление.
И танцоры бурно двинулись с места. Пляску сопровождали барабаны различных размеров, флейты и несколько примитивных волынок, недавно пополнивших наш оркестр. То было красочное зрелище: танцоры фламенко, мужчины и женщины, топающие и вертящиеся перед инкой, который, равно как и находящиеся позади него вельможи, любовался с непроницаемым лицом.
Испанские танцоры разошлись вовсю. Я слышал, как Дягилев говорит Нижинскому:
– Что это за танец они исполняют? Я не припомню ничего подобного.
– Наверное, они сами его придумали и отрепетировали, – ответил Нижинский. – Никогда прежде такого не видел.
Танец достиг пределов возможного. Прозвучала последняя нота, и танцоры замерли на полном ходу. И тогда Гонсало Писарро вскричал:
– Сантьяго! Во имя Господа, вперед!
Танцоры сорвали с себя костюмы. Под костюмами оказалась броня из рыбьей чешуи и готовое к бою оружие.
Я стоял близ Гурджиева, ошеломленный, в ужасе от их глупости и все-таки от души жалея, что я не с ними, – а они угрожающе приближались к инке. Но Атауальпа не дрогнул и, когда испанцы достаточно приблизились, небрежно взмахнул правой рукой.
Передний ряд индейцев позади властителя преклонил колени. За ними стояли другие индейцы, и в руках они держали ружья. То было грубое огнестрельное оружие, больше напоминавшее аркебузы, чем винтовки, но самое настоящее – и стрелки явно прицелились, готовые открыть огонь.
Гонсало и его люди стали как вкопанные. Атауальпа сказал:
– Итак, ты Гонсало Писарро.
– Да, – подтвердил Гонсало, – это я.
– Я и прежде встречался с семьей Писарро, – сообщил инка.
– Итоги той встречи хорошо известны, – отозвался Гонсало.
– Но сегодня, – произнес инка, – огнестрельное оружие у нас. Вот и вся разница, верно?
На это у Гонсало не нашлось что ответить. Инка поднял руку. Одна из дверей отворилась, и два стража-индейца вывели оттуда какого-то человека. Он был высок и широкоплеч. Руки его были связаны за спиной, и на шее тоже виднелась веревка, за которую его вели индейцы. Я сразу понял, кто это. Гонсало тоже.
Наконец к Гонсало вернулся дар речи.
– Франсиско!
– Да, это я, – желчно подтвердил Франсиско Писарро, говоря с трудом, ибо мешала веревка.
Танцевавшие собрались в кружок – спина к спине, с оружием наготове, собираясь подороже отдать свою жизнь. Но инка провозгласил:
– Стойте! У нас нет ссоры с вами, плясунами. И с испанцами тоже. Нам нужны только Писарро. Франсиско мы уже заполучили. Теперь сюда явился Гонсало, и здесь он должен остаться.
Танцоры что-то залопотали между собой, но их было лишь несколько сот человек, а их окружали тысячи индейцев, и у некоторых имелись заряженные ружья.
Дягилев первым среди нас пришел в себя.
– Что вы собираетесь делать с братьями Писарро? – спросил он.
– Я поставил перед собой цель собрать их, – ответил Атауальпа. – Вот у меня уже двое, и еще двоих надлежит разыскать.
– И что станет со всеми этими Писарро? – не унимался Дягилев.
– Это не твоя забота, – заметил Атауальпа.
– Мы в новом мире.
Инка хмуро кивнул:
– Но от старого нам достались неоплаченные счета. Тебе стоит вспомнить обо всем, что совершили Писарро со мной и с моим народом. Здесь самое худшее, что мы можем, – это убить их, и они вернутся к жизни где-то в другом месте. Но если вы полагаете, что это несправедливо, я дозволяю любому из вас заменить любого из Писарро.
Настало долгое молчание. Никто не вызвался. Разумеется, не предлагал себя Дягилев, которого это не касалось, и не вышел вперед я, более не конквистадор, но директор танцевальной труппы и помощник гения.
Инка рассмеялся:
– Ну а теперь все вы, сеньоры и сеньориты, убирайтесь отсюда, пока я не передумал.
Этим все и кончилось. Такая вот история, сеньоры, о том, как танцевальная труппа Дягилева во второй раз достигла успеха и развлекала человечество по всему Миру Реки. А заодно и история братьев Писарро, вторично бросивших свой жребий в стране индейцев.
Возвращение домой
Военная академия Джона Картера, что базировалась в Нью-Саут-Марсе, располагала собственной рекой, под названием Ред[4], по аналогии с Ред-ривер в штате Виргиния на планете Земля. Ред была меньше километра в длину – бурный поток в окружении больших плакучих ив. Принц Кемаль Гавилан любил спускаться к ней после ужина. Там он мог побыть в одиночестве.
Неприятель укрылся за ивами. Двое – свалившиеся как снег на голову. Блеклые комбинезоны песочно-розовой расцветки, под стать марсианскому освещению, делали своих обладателей почти невидимыми. Это было классическое нападение, как по учебнику, не оставлявшее надежд. Но Кемаль безотчетно засек нечто смутное, неуловимое. Инструкторы называли это боевым чутьем, и оно пришло после изнурительных тренировок. Привилегированные курсанты академии хотели жить долго и добивались этого в поте лица.
Кемаль, когда на него напали, опрокинулся и занял оборонительную позицию по всем правилам марсианского искусства. Затем атаковал, почти одновременно нанеся два удара: пнул одного в пах, а второму врезал в висок молотом-кулачищем. Перекатился, оказался позади, схлопотал локтем по почкам и башмаком в голень. После этого он вскочил на ноги, готовый бить снова.
Но двое опустили руки, в знак примирения развернув их ладонями вперед. Поединок закончился.
Кемалю удалось овладеть собой, хотя в голове пульсировал адреналин, а генетически видоизмененные нервы грозили взрывом насилия.
Нападавшие отсалютовали.
– Отличная работа, сэр, – изрек один.
Оба были кадетами-первогодками. Инструкторы по навыкам выживания специально натаскали их для внезапных атак на искушенных старшекурсников вроде Кемаля. Это входило в подготовку. Конечно, самая соль заключалась в том, что никогда не было понятно, настоящее это нападение или нет.
– Надеюсь, я не зашиб вас, – сказал Кемаль, отметив, что один держится за ребра.
Вообще говоря, он остался доволен этим ударом.
– Ничуть, сэр, – отозвался кадет. – Надеюсь, и мы не были излишне суровы.
– Шутить изволишь? – спросил Кемаль. – Вы, ребята, меня и пальцем не тронули. Но атака была неплохой.
– Спасибо, сэр, – ответил один из первокурсников. – Командующий велел передать, что к вам пришли.
– А кто, не сказал?
– Он не уточнил, сэр.
– Опиши пришедшего.
– Сэр, я не видел его.
– Благодарю. – Кемаль козырнул в ответ. – Свободны!
Когда юнцы удалились, Кемаль осторожно пошел к воде, стараясь двигаться непринужденно, хотя почки болели отчаянно, а на голени, он в этом не сомневался, расцвел болезненный кровоподтек.
Карими, глубоко посаженными на бронзовом лице глазками он медленно оценил искусственную красоту реки. Склонившись над водой, узрел свое отражение – меркурианский принц, стесненный официальным пурпурным мундиром марсианской академии.
Кемаль направился по центральной аллее в общую гостиную, где принимали посетителей. Он терялся в догадках: кто к нему пожаловал? У него не было друзей на Марсе.
Дойдя до гостиной, Кемаль оправил мундир и проверил, не сбился ли галстук; затем вошел.
Мужчине, сидевшему в кресле возле распахнутого окна, было, на взгляд Кемаля, за пятьдесят: среднего роста, плотного сложения, румяный и с бородой; линия волос далеко отступила, обнажив загорелый череп. Он носил эмблему принца царствующей фамилии. Дорогой парчовый кафтан был скроен по последней столичной моде.
Гостем оказался Гаррик, один из дядей Кемаля. В его наружности обозначалась тугая мощь, общая для всех трех братьев, хотя он был младшим и самым мелким.
– Привет, дядюшка, – произнес Кемаль с предельной учтивостью и сел по своему усмотрению вопреки приглашающему жесту мужчины.
Пришлось приложить усилия, чтобы не выказать грубости манерами и тоном.
– Добрый день, Кемаль. Как поживаешь? – простецки откликнулся дядя.
Тому удалось обойтись без прямого оскорбления родственника и обвинения его в еще большей неловкости со стороны Кемаля. Они немного поговорили о пустяках. Гаррик явно нервничал и пытался скрыть это за частыми улыбками и шуточками насчет неудобств, причиненных маршрутом Меркурий – Марс.
– Итак, племянник, я полагаю, тебя удивил мой визит. Не буду томить дальше. Я прибыл по поручению твоего дяди Гордона. Он хочет, Кемаль, чтобы ты вернулся домой!
Если Гаррик рассчитывал на восторженную реакцию, то его ждало разочарование. Выражение лица Кемаля не изменилось – поджатые губы, циничная ухмылка в глазах.
– Домой? – переспросил Кемаль. – Ты имеешь в виду – на Меркурий?
– Разумеется! Или ты не оттуда? Он желает твоего скорейшего возвращения.
– Что за спешка у дяди Гордона через шестнадцать-то лет?
– У него есть на это причины, Кемаль, и он объяснит лично, когда ты прибудешь. Гордон шлет тебе душевный привет, как и все семейство.
– Мило с их стороны, – отозвался Кемаль. – Похоже, мне придется благодарить всех лично за многолетнее внимание. Особенно дядю Гордона.
Гаррик насупился.
– Послушай-ка, Кемаль, – молвил он, – тебе не стоит отправляться на Меркурий-Прайм с недобрыми чувствами. Обязанности меркурианского Короля-Солнце не назовешь простыми и легкими. Ты сам увидишь.
– Не сомневаюсь, – подхватил Кемаль.
Он встал и подошел к большому окну, выходившему на лесистый участок перед академией. Мелькнула птичка, и Кемаль представил, будто он сам наконец-то покинул навязанное «гнездо» и устремился по другую сторону ограды – более красивую, пускай и более опасную.
– Ты полетишь со мной? – спросил он у Гаррика не из боязни, но зная, что безопасность берется числом и при встрече с дядей Гордоном ему понадобятся все мыслимые союзники.
– Увы, я буду лишен этого удовольствия, – ответил Гаррик, вставая и явно понимая, что вновь бросает Кемаля на произвол судьбы. – Гордон послал меня на Деймос проинспектировать базу академии РАМ с прицелом на модернизацию нашего собственного оснащения. После этого мне предстоит турне по другим военным базам Внутренней Солнечной системы[5].
Хотя Кемаля мало учили политической истории Галактики, любому жителю Солнечной системы было известно о Русско-Американской Монополии – мегакорпорации, базировавшейся на Марсе. На самом деле было трудно не заметить, что ни одна политическая ситуация не обходилась без нее. РАМ напрямую диктовала академии едва ли не всю ее программу, и воссоздание на Марсе земных условий осуществлялось исключительно под ее контролем. Поэтому для Кемаля не стали новостью слова Гаррика, из коих вытекала связь между неуклонно разраставшейся корпорацией и всевластным режимом Короля-Солнце.
Кемаль не без опаски подумал, что присутствие Гаррика на Марсе для личной передачи вызова с последующим ненужным турне по военным базам означало только одно: это поездка в один конец, Гаррика отсылают. Но почему?
– Счастливо оставаться, дядя, – сказал Кемаль. – Я немедленно отправляюсь в путь, только соберу вещи и улажу дела.
Командующий Джеймс Миддлберри, начальник Военной академии Джона Картера, жил в солидном бунгало сразу за территорией училища. Кемаль отправился туда пешком, не пожелав воспользоваться монорельсовой дорогой с маленькими открытыми вагонами, которые были всегда наготове. Он миновал высокие темно-зеленые тополя, чьи ветви подрагивали на вечернем ветру под закатным небом розовых и золотых тонов, тронутым сумеречной синью. Стараниями РАМ марсианская погода была, как и все на планете, прекрасно отлажена. Когда сформировался земной климат, сюда завезли земные растения, животных и даже насекомых.
Кемаль достиг дома и постучал в дверь.
Миддлберри отворил. Обычно затянутый в начищенный, отутюженный офицерский мундир, сейчас он был в легком халате поверх выцветшего камуфляжа.
– Кадет Гавилан! Входите! Похоже, что мы расстаемся.