«Я в бой никогда не стремился – тоскуя,
Но дома сегодня оставил сестру я.
Так юное жалко ее мне житье,
Чужой – неприятель – похитит ее».
Тут новый раскинулся сумрак на небе,
И всадник другой повествует свой жребий:
«Сестра позабудет о горе своем,
Чуть звякнет подкова, сверкнув под окном.
Но горько мне – дома оставил жену я,
Чуть вспомню – и болью я полон, горюя.
Там детки остались, и грусть тут, и страх:
Под сердцем одно, и другое в руках.
Как терпкий терновник и горек, и ранит,
Так дети, где в доме сиротском отца нет».
Не ветер повеял от скал из могил,
И третий из глуби души возопил:
«Сестра ли, жена ли, то муки живые,
Но мать я родимую бросил впервые.
О, матушка, в старость, с надрывом,
с тоской,
Как ива с надломом она над рекой.
Испьет у ней очи та кара Господня.
Впервые я с ней разлучился сегодня.
Чуть только подумаю, в сердце гроза:
Ей кто же по смерти закроет глаза?»
В затишье угрюмом, все дале и дале,
Чрез топи, чрез скалы, им те же печали.
А прежде чем месяц сверкнул на горе,
Как первый ездок позабыл о сестре.
И только что ратную песню запели,
Весь лик у второго был полон веселий.
И вот уж в пожаре весь вражеский стан,
А третий все той же тоской обуян.
И, прежде чем мгла опустилась на травы,
Уж был довоеван весь бой тот кровавый.
Орел закогтился у первого в бровь,
В росе охладилась горячая кровь.
И волк на другого накинулся в чаще,
Добычу нашел в нем и пир настоящий.
Но с знаменем третий держался, как вал,
И с именем матери наземь упал.
А в смерти – и в смерти – о ней вся
кручина,
Из тела сыновнего встала калина.
Она зеленеет, цветет в свой черед,
И белая пташка на красной поет.
Поет пред рассветом, звенит, как рыданье:
«О мать!» – «О дитя!» – «О, какое
свиданье!»
Польша
Адам Мицкевич
Романтика
Methinks, I see… Where?In my mind’s eyes!Shakespeare[1]Девушка, что ты?– И не ответит. —Нет ни души здесь. Ну что ты?Тихо местечко. Солнышко светит.С кем говоришь ты в эти минуты?Руки простерла к кому ты?– И не ответит.То в пустоту ненарокомСмотрит невидящим оком,То озирается с криком,То вдруг слезами зальется,Что-то хватает в неистовстве диком,Плачет и тут же смеется.«Здесь ты, Ясенько? Вижу, что любишь,Если пришел из могилы!Тише! меня ты погубишь,Мачеха дома, мой милый!Слышит? – и ладно, пусть я в ответе!Ты ведь не здесь – на том свете!Умер? Как страшно в сумраке ночи!Нет, мне не страшно, ты рядом, как прежде,Вижу лицо твое, губы и очи!В белой стоишь ты одежде!Сам ты холстины белее,Боже, как холодны эти ладони!Дай их сюда – отогрею на лоне,Ну поцелуй же, смелее!Умер! Прошли две зимы и два лета!Как холодна ты, могила!Милый, возьми меня с этого света,Все мне постыло.Люди все злобою дышат,Горько заплачу – обидят,Заговорю я – не слышат,То, что я вижу, не видят.Днем не придешь ты… Не сон ли?..Как странно!Я тебя чувствую, трогаю даже.Ты исчезаешь. Куда ты? Куда же?Рано, совсем еще рано!Боже! Запел на окраине кочет,В окнах багряные зори.Стой же! Уходит. Остаться не хочет.Горе мне, горе!»Так призывает девушка друга,Тянется следом и плачет.Голос печали слышит округа,Люди толпятся, судачат.«Богу молитесь! – твердят старожилы. —Просит душа о помине.Ясь неразлучен с Карусей поныне,Верен был ей до могилы».Я в это верю, не сомневаюсь,Плачу, молиться пытаюсь.«Девушка, что ты? – крикнет сквозь ропотСтарец и молвит солидно: —Люди, поверьте, поверьте в мой опыт,Мне ничего здесь не видно.Духи – фантазия глупой девицы,Что вы за темные души!Спятила – вот и плетет небылицы,Вы же развесили уши!»«Девушка чует, – отвечу я сразу, —Люди без веры – что звери.Больше, чем разуму, больше, чем глазу,Верю я чувству и вере.Будет мертва твоя правда, покудаМертвый твой мир настоящим не станет.Жизни не видишь – не видишь и чуда.Было бы сердце, оно не обманет!»
Свитезянка
Баллада
Кто этот юноша скромный, прекрасный,Рядом с ним дева кто эта,Идут по берегу Свитези яснойВ проблесках лунного света?Дева ему предлагает малины,Он ей цветов предлагает;Знать, то виновник девичьей кручины;Видно, по ней он вздыхает.Каждую ночь я в условную поруТут их под дубом встречаю.Здешний стрелок он и рыщет по бору;Кто эта дева – не знаю.Скрылась – куда? И откуда? ПонынеЭто никто не узнает.Всходит она, как цветок на трясине,Искрой ночной пропадает.«Друг мой, скажи мне, зачем ты скрываешь?Тайна к чему нам пустая?Что за тропинку глухую ты знаешь?Где твоя кровля родная?Лето минуло, дождлива погода,Лист пожелтел на вершинах, —Буду ль всегда твоего я приходаЖдать на прибрежных долинах?Полно блуждать, словно облачко дыма,Серной мелькать молодою,Лучше останься ты с тем, кем любима!Милая, следуй за мною!Домик мой здесь недалеко; раздольноВ нем меж кустами ольшины;Там молока и плодов с нас довольно,Всякой довольно дичины».«Стой! Стой! Отвечу пред гордым мужчиной,Вспомня отцовский обычай:В голосе вашем привет соловьиный,В сердце же помысл лисичий.Страшно! Любви я не верю, робею;Хитрый обман злонамерен.Может быть, я и была бы твоею,Только ты будешь ли верен?»Юноша пал на колени, хватаетЗемлю, клянется ей светом,Ясной луною и адом… Кто знает,Будет он верен обетам?«Этим обетам будь верен, мой милый!Кто нарушает подобный,Здесь ему горе, и там, за могилой,Горе душе его злобной».Дева венок свой надела в смущенье,Смолкла, махнула рукоюИ, поклонившись стрелку, в отдаленьеСкрылась знакомой тропою.Он ей вослед, но напрасны старанья!Сколько стрелок ни метался,Дева исчезла, как ветра дыханье;Он одинокий остался.Где он? Свернул незнакомой тропою…Гнется трясина живая,Тихо кругом, лишь трещит под ногоюИзредка ветка сухая.Вот и к воде подошел он в смущенье,Взоры блуждают без цели…По лесу ветер завыл в отдаленье…Волны, кипя, зашумели…Льются и плещут, кипя и сверкая…О, это призрак напрасный:Чудная дева всплыла, разверзаяВлагу на Свитези ясной!В каплях чело ее мягче сияетРоз белоснежных завоя,Легче тумана покров обвиваетТело ее неземное.«Юноша, юноша нежный, прекрасный, —Дева взывает с упреком, —Что ты тут бродишь у Свитези яснойВ полночь в раздумье глубоком?Юного сердца порывы так жарки,Ты околдован мечтою…Может быть, речи вертлявой дикаркиБыли насмешкой пустою?Слушай и верь мне: с тоскою расставшись,Брось этот призрак печальный:Здесь оживешь ты; здесь будем, обнявшись,Плавать по влаге кристальной;Будешь, как резвая ласточка, шибкоВолн по верхам прикасаться,Либо, доволен и весел, как рыбка,День весь со мною плескаться.Ночью ж, на дне серебристой купелиПод зеркалами живыми,Нежась на мягкой лилейной постели,Тешиться снами златыми!»То, не касаясь до влаги стопами,Радугой блещет лучистой,То, погружаясь, играет с волнами,Пеною брызжет сребристой.Юноша к ней; но, опомнясь, с разбегуХочет прыгнуть и не хочет:В ноги к нему подкатившись по брегу,Нежно волна их щекочет.Льнет и щекочет так сладко-игриво,Так в нем душа замирает,Будто бы руку ему торопливоМилая тайно сжимает.Вмиг позабыты душой омраченнойКлятвы пред девой лесною:К гибели мчится стрелок ослепленный,Новой взманен красотою…Мчится и смотрит, и смотрит и мчитсяСледом коварного тока,Синяя бездна дрожит и кружится,Берег остался далеко.Рук белоснежных он ищет руками.Очи в очах утопают.Хочет к устам прикоснуться устами,Волны бегут и сверкают.Вдруг ветерок пропорхнул, разгоняяТучки сребристой завесу;Юноша смотрит, черты узнавая…Ах, это дева из лесу!«Где же обет твой священный, мой милый?Кто нарушает подобный,Здесь ему горе и там, за могилой,Горе душе его злобной.Где тебе мчаться равниною водной,С бездной играть голубою?Бренное тело землею холодной,Очи закроются тьмою.А у знакомого дуба скитатьсяБудет душа твоя злая;Тысячу лет суждено ей терзаться,В пламени адском сгорая!»Слышит стрелок эти речи в смущенье,Взоры блуждают по цели,По лесу ветер завыл в отдаленье,Волны, кипя, зашумели.Мечутся волны толпой разъяренной,Плещут, клокочут и стонут,Пасть разверзается хляби бездонной,Дева и юноша тонут.Волны поныне и в брызгах, и в пенеПлещут, исполнены гнева;Мчатся по ним две знакомые тени —Юный стрелок то и дева!Воевода
Поздно ночью из походаВоротился воевода.Он слугам велит молчать;В спальню кинулся к постели:Дернул полог… В самом деле!Никого; пуста кровать.И, мрачнее черной ночи,Он потупил грозны очи,Стал крутить свой сивый ус…Рукава назад закинул,Вышел вон, замок задвинул;«Гей ты, – кликнул, – чертов кус!А зачем нет у забораНи собаки, ни затвора?Я вас, хамы!.. Дай ружье;Приготовь мешок, веревкуДа сними с гвоздя винтовку.Ну, за мною!.. я ж ее!»Пан и хлопец под заборомТихим крадутся дозором,Входят в сад – и сквозь ветвей,На скамейке у фонтана,В белом платье, видят, паннаИ мужчина перед ней.Говорит он: «Все пропало,Чем лишь только я, бывало,Наслаждался, что любил:Белой груди воздыханье,Нежной ручки пожиманье…Воевода все купил.Сколько лет тобой страдал я,Сколько лет тебя искал я!От меня ты отперлась.Не искал он, не страдал он,Серебром лишь побряцал он,И ему ты отдалась.Я скакал во мраке ночиМилой панны видеть очи,Руку нежную пожать;Пожелать для новосельяМного лет ей и весельяИ потом навек бежать».Панна плачет и тоскует,Он колени ей целует,А сквозь ветви те глядят,Ружья наземь опустили,По патрону откусили,Вбили шомполом заряд.Подступили осторожно.«Пан мой, целить мне не можно, —Бедный хлопец прошептал, —Ветер, что ли, плачут очи,Дрожь берет; в руках нет мочи,Порох в полку не попал». —«Тише ты, гайдучье племя!Будешь плакать, дай мне время!Сыпь на полку… Наводи…Цель ей в лоб. Левее… выше.С паном справлюсь сам. Потише;Прежде я; ты погоди».Выстрел по саду раздался,Хлопец пана не дождался;Воевода закричал,Воевода пошатнулся…Хлопец, видно, промахнулся:Прямо в лоб ему попал.Будрыс и его сыновья
Три у Будрыса сына, как и он, три литвина,Он пришел толковать с молодцами.«Дети! седла чините, лошадей проводитеДа точите мечи с бердышами.Справедлива весть эта: на три стороны светаТри замышлены в Вильне похода.Паз идет на поляков, а Ольгерд на пруссаков,А на русских Кестут воевода.Люди вы молодые, силачи удалые(Да хранят вас литовские боги!),Нынче сам я не еду, вас я шлю на победу;Трое вас, вот и три вам дороги.Будет всем по награде: пусть одинв НовеградеПоживится от русских добычей.Жены их, как в окладах, в драгоценныхнарядах,Домы полны, богат их обычай.А другой от пруссаков, от проклятыхкрыжаков,Может много достать дорогого,Денег с целого света, сукон яркого цвета,Янтаря – что песку там морского.Третий с Пазом на ляха пусть ударитбез страха;В Польше мало богатства и блеску,Сабель взять там не худо; но уж, верно,оттудаПривезет он мне на дом невестку.Нет на свете царицы краше польскойдевицы.Весела, что котенок у печки,И, как роза, румяна, а бела, что сметана;Очи светятся, будто две свечки!Был я, дети, моложе, в Польшу съездиля тожеИ оттуда привез себе женку;Вот и век доживаю, а всегда вспоминаюПро нее, как гляжу в ту сторонку».Сыновья с ним простились и в дорогупустились.Ждет-пождет их старик домовитый.Дни за днями проводит, ни одинне приходит.Будрыс думал: уж, видно, убиты!Снег на землю валится, сын дорогоюмчится,И под буркою ноша большая.«Чем тебя наделили? что там? Ге!не рубли ли?»«Нет, отец мой; полячка младая».Снег пушистый валится; всадник с ношеюмчится,Черной буркой ее покрывая.«Что под буркой такое? Не сукно лицветное?»«Нет, отец мой; полячка младая».Снег на землю валится, третий с ношеюмчится,Черной буркой ее прикрывает.Старый Будрыс хлопочет и спросить ужне хочет,А гостей на три свадьбы сзывает.
