Помоги проекту - поделись книгой:
Он купил в Нашвилле двух рослых негров и нанял городского плотника, который следил за тем, чтобы хижина была построена по планам Рейчэл. После того как они устроились в своем доме, он приказал рабам спилить деревья по широкому кругу около хижины для защиты от индейцев, затем разбил на участки поля и склоны, чтобы выяснить, какие из них лучше всего подойдут для посевов. В то время как Рейчэл обставляла дом, Льюис охотился, отливал пули, расчищал заросли. Когда пришла зима и стало рано темнеть, он проводил долгую вторую половину дня у огня, поглядывая на языки пламени.
В конце концов их обстреляли. Льюис положил кучку пуль под каждым окном, не спал по ночам, сидя с заряженными ружьями, похудел и стал раздражительным. Во время первого большого снегопада он простудился и свалился в лихорадке. Рейчэл послала за Сэмюэлем, который приехал к расчищенному месту, завернул Льюиса в медвежью шкуру и отвез в дом Донельсонов.
День нового, 1790 года выдался прозрачным и ясным. Семья собралась за обедом из жареной дикой индейки и молочного поросенка. Льюис быстро поправлялся, но предпочитал оставаться в постели. Рейчэл чувствовала, что день его полного выздоровления будет тяжким для них обоих. Поначалу она думала, что его летаргия была частью процесса выздоровления, теперь же догадывалась, что Льюис пал духом.
В начале апреля он сообщил ей, что должен вернуться в Харродсбург. Ее озадачил небрежный тон, каким это было сказано, и подбор слов.
— Ты должен ехать, Льюис? Что-то не в порядке?
— …Ну, мать чувствует себя неважно… есть также некоторые вопросы, которые надлежит уладить: нужно продать часть рабов, есть хорошие предложения относительно наших окраинных земель, которые мы еще не обрабатывали…
Семья приняла спокойно заявление Льюиса. Молл постирала его белье и аккуратно сложила в седельную сумку. Джордж почистил лошадей Льюиса и перековал их. Рейчэл проследила за подготовкой провианта в дорогу.
Утром в день его отъезда Рейчэл и миссис Донельсон позавтракали вместе с Льюисом и проводили до ворот, где его ждал старый друг Томас Кратчер, сопровождающий его в Харродсбург. Льюис поцеловал обеих женщин в щеки, поблагодарил за гостеприимство и тронулся в путь.
Рейчэл стояла у ворот, тяжело прислонясь к столбу. Хотя это было куда менее неприятным, чем быть выставленной из дома мужа, улыбка Льюиса и прощальный поцелуй не могли скрыть от нее того факта, что она вновь оказалась в межеумочном состоянии — замужняя и незамужняя. В Харродсбурге поведение ее мужа убеждало в том, что супружество закончилось. Сколь бы болезненным ни был этот факт, он был все же определенным, его можно было понять и как-то пережить. Сможет ли она выдержать эту новую пустоту, будучи не в состоянии ни предсказать, ни контролировать будущее?
Прошло две недели, и Донельсонов посетил Джон Овертон. Два юриста вновь участвовали в апрельской сессии суда в Нашвилле и были сразу приглашены на обед в воскресенье. Джону удалось улучить несколько минут для беседы наедине с Рейчэл.
— Рейчэл, ты знаешь планы Льюиса?
— Нет.
— Тогда я лучше скажу тебе, что слышал. Во вторую ночь Льюис и Кратчер разбили лагерь в Барренсе, и ночью от лагеря отбилась лошадь Льюиса. На следующий день в подавленном состоянии из-за потери Кратчер пытался приободрить его, сказав, что кто-нибудь из охотников найдет лошадь и отведет ее в Нашвилл, где Льюис сможет потребовать ее возвращения. Льюис сказал, будь он проклят, если вновь появится в Кумберленде, что он ненавидит долину, людей и тамошнюю жизнь. Кратчер убежден, что он не намерен вернуться в Нашвилл.
Она поблагодарила Джона и ускользнула в свою комнату. Рассказ Овертона не шокировал ее, он лишь подтвердил ее подозрения. В дверь постучали. Это была Молл, сообщившая, что обед на столе. Рейчэл ополоснула глаза холодной водой и, улыбаясь через силу, спустилась в столовую.
За столом шли оживленные разговоры в связи с тем, что Кумберленд добился независимости от Северной Каролины и стал территорией федерального правительства. Рейчэл сидела между Сэмюэлем и Александром, лениво отметив, что мать застелила стол лучшей льняной скатертью и приказала положить по этому случаю салфетки. Некоторое время оловянные тарелки оставались пустыми. Рейчэл окинула взглядом большой стол и беседующих гостей: лишь Эндрю Джэксон казался скованным, молчаливым. Затем ее брат Джон прочитал молитву, и лучшие слуги Джордж и Бенджамен вошли из кухни с огромными блюдами жареного мяса и свежих овощей. Она попросила Сэмюэля налить ей молока из большого кувшина, стоявшего на середине стола. Прохладное молоко успокоило ее нервы. Она услышала, как ее мать, сидевшая во главе стола, спросила:
— Джон, как ты и мистер Джэксон ладите с семьей Мэнскер?
— Ну, семья Мэнскер очень любезна с нами, но у нас нет помещения для конторы, и поэтому мы решаем правовые вопросы за застеленной кроватью.
— Меня это не беспокоит, — сказал Джэксон. — Я могу вести вопросы права хоть на сеновале. Но пища неважно приготовлена. Джон и я не спим, мечтая о воскресном обеде вроде этого.
— После вашего отъезда у нас нет постояльцев в вашей хижине, — откровенно заметил Уильям. — Не хотели бы вы вернуться в вашу старую контору?
— На мой взгляд, это прекрасная идея, — сказал Стокли. — Я все еще должен Эндрю деньги и полагаю, что он должен быть рядом, чтобы защитить свои капиталовложения.
— А я мог бы продолжить учебу! — воскликнул Сэмюэл.
— Эндрю и я не желали бы ничего лучшего, — проговорил Овертон. — Но… разумно ли это?
— Что касается меня, — спокойно ответила миссис Донельсон, — могу откровенно сказать, что я была против вашего отъезда. Однако вопрос о том, разумно или неразумно, в данном случае зависит от Рейчэл.
Все глаза уставились на нее. Она подумала с внутренней гримасой, что за истекшие годы ей следовало бы научиться думать на публике. Но она не тянула с ответом и не колебалась. Разве есть причина, чтобы около двадцати Донельсонов контролировались одним отсутствующим и враждебно настроенным Робардсом? Она повернулась к двум юристам, сидевшим на другом конце стола:
— Я не вижу причины, почему бы вам не вернуться. Переезжайте в вашу хижину, джентльмены. Рады видеть вас здесь.
После обеда часть присутствующих вышла в сад полюбоваться на распустившиеся цветы персиковых деревьев. Они успели сделать всего несколько шагов за забор, когда Эндрю Джэксон присоединился к ней и пошел рядом в ногу.
— Я хочу поблагодарить вас за доброе приглашение, миссис Робардс, но не могу вернуться сюда. Я не встречал еще ни одной молодой женщины, чья дружба имела бы для меня столь большое значение. Именно поэтому я так огорчен, что причинил вам неприятности.
— Вы не причинили мне неприятностей, мистер Джэксон. Вы просто были втянуты в них, как и я.
— Знали бы вы, чего я себя лишаю! — воскликнул он. Затем, понизив голос, он продолжал спокойнее: — Я буду работать с Джоном в хижине, но какое-то время жить у Мэнскеров. Я считаю, что должен поступить так, чтобы защитить вас, миссис Робардс.
Рейчэл повернула к нему свое серьезное лицо:
— Не думаю, что вам следует тревожиться за Льюиса Робардса.
Он внимательно посмотрел на нее озадаченный, его губы слегка приоткрылись. «Как странно, — подумала она, — можно в течение двух месяцев изо дня в день видеть лицо человека, как это делала она год назад, и не замечать его деталей до момента кризиса, когда под влиянием эмоций обостряется острота видения». У него не было симметрии в лице: высокий выпуклый лоб не был широким, правый глаз несколько крупнее и более глубоко посажен, чем левый, левая сторона губ кажется более полной, чем правая, и его длинный торчащий нос пересечен шрамом от правого глаза к левому уголку рта. Все эти черты она увидела ярко и выпукло, конечно, они не придавали его лицу красоты, но тогда почему же оно кажется самым привлекательным, какое когда-либо встречалось ей? Она перестала задавать себе вопросы, когда он заговорил:
— Я не понимаю.
— Не думаю, что он когда-нибудь вернется в Нашвилл.
Это была самая красивая весна, какую помнили за прошедшие десять лет, с момента заселения Кумберленда. Расцвела магнолия, и в воздухе уже ощущался запах сирени. На заросших папоротником зеленых склонах холмов низкорослые деревья были усыпаны белыми и розовыми цветами. Стволы деревьев были переплетены диким виноградом, карабкавшимся вверх. Пастельно-зеленая трава уже поднялась по пояс, пышные кусты желтого жасмина распространяли вокруг себя летний аромат.
Рейчэл обнаружила, что к ней возвращается естественная жизнерадостность и огромная потребность быть веселой, петь и шутить, быть счастливой уже потому, что ей двадцать два года и она переживает прекрасную весну. Она начала посещать танцы у соседей; по воскресеньям Донельсоны и их друзья наполняли закусками корзинки для пикника и ехали вдоль реки, отыскивая тихие мелкие места, где течение сдерживалось извилистым руслом и можно было спокойно бродить в прохладной воде. Однажды она присоединилась к Джону и Эндрю и к миловидной дочери поселенца, только что приехавшего в Нашвилл. Они гуляли по дороге вдоль реки, и теплое солнце ласкало их лица. Ей нравилось ходить пешком, у нее была неторопливая походка, и она легко перемещалась в пространстве своим компактным грациозным телом. Ее голова сидела немного низковато на плечах, создавая впечатление полной легкости, и ее длинные стройные ноги успевали за быстрыми шагами Эндрю.
Джон и миловидная блондинка шли впереди. Рейчэл и Эндрю рассуждали о том, что им хотелось бы получить от жизни. Рейчэл было не трудно сказать, хотя и трудно достичь: ей нужен муж, с которым она могла бы жить в мире и любви, дети, дом здесь, на утесе, над медленно текущей зеленой рекой Кумберленд.
Оказалось, что у мистера Джэксона нет желания стать великим юристом.
— Я не обладаю подобно Джону талантом в области права, — сказал он. — О, я работаю достаточно хорошо, но право — это не то, чем я хотел бы заниматься всю жизнь, это область, доступная лишь для молодых людей с характером. Я хотел бы быть плантатором. Именно этого желал мой отец в Уоксхаузе. Я хотел бы засадить сотни акров и смотреть, как растет здоровый и обильный урожай под солнцем. И я хотел бы выращивать чистокровных лошадей.
— Но право — это открытая дверь в политику, — возразила Рейчэл. — Стокли говорит, что через несколько лет мы станем штатом. Хотелось бы тебе стать конгрессменом или, быть может, губернатором?
— Нет, — поспешно ответил он. — У меня нет политических амбиций. Я даже приглядел хорошенькое местечко около Натчеза на испанской территории, когда ездил туда по делам в прошлом году. — Он повернулся и, глядя ей прямо в глаза, сказал: — А теперь я хочу жить здесь, в Кумберленде.
Из Харродсбурга прибыла группа торговцев. Они передали миссис Льюис Робардс пачку писем. Рейчэл устроилась в большом кресле под окном и разложила письма по датам, указанным в первых строчках. Затем быстро прочла их, почти не думая и ничего не чувствуя, а потом вернулась к началу, взвешивая каждую строчку.
Во-первых, Льюис уверял ее, что, находясь дома, он полностью восстановил свою энергию; что болезнь его матери ослабила ее и он взял на себя управление плантацией; что он нанял двух солдат, воевавших вместе с ним во время войны, для работы на плантации и ее обороны; что он продал часть рабов, мужчин и женщин. Он извинялся за причиненные ей волнения, уверял, что любит ее, и спрашивал, не вернется ли она в Харродсбург как можно скорее.
Она погрузилась в размышления: как умно и тщательно согласованы письма в расчете рассеять ее страхи. Вопрос о молодой рабыне никогда ими не обсуждался, однако он явно понимал, что она знает об их отношениях, и заверял, что девушка была продана. Он также доводил до ее сознания мысль, что коль скоро новые нанятые служащие — обученные солдаты, то не будет постояльцев, которые могли бы возбудить его ревность. Наконец, он давал понять, что взял на себя управление плантацией и поэтому будет вести себя ответственно.
В дни, когда она была полна решимости не возвращаться в Харродсбург, Рейчэл не могла себе представить, что муж прибегнет к таким доводам. Она была рада, что Льюис все еще любит ее, признательна ему за его желание перестроить свою жизнь так, чтобы у них появилась возможность жить по-доброму вместе. Она не знала, насколько велика такая возможность. Ей минуло восемнадцать лет, и она не могла уже жить во власти грез. Она была счастлива в последние месяцы, но что случится с ней в дальнейшем, когда она останется женщиной без определенного статуса или положения? Есть ли возможность иметь собственный дом, детей?
Она обязана сделать еще одну попытку.
Рейчэл упаковала свое имущество и ждала сообщения о партии торговцев, которые направятся по Кентуккской тропе к Харродсбургу. Клан Донельсон был в сборе, чтобы проститься с ней, но отпускал ее неохотно.
Во второй половине дня, когда июньское солнце освещало беспорядочно выстроенное каменное здание, она добралась до дома Робардсов. Рейчэл ожидала, что Льюис встретит ее на станции Кроу, что стоит на ответвлении Кентуккской дороги, но его там не было. Руководитель торговой группы настоял на том, что проводит ее до дома в Харродсбурге, но и тут не было признаков желания встретить ее. Она привязала свою лошадь к коновязи, поднялась по четырем широким бревенчатым ступеням и постучала молотком в дверь.
Ее провели в библиотеку, дверь закрылась за ней. Там сидел Льюис, раскинувшись в кресле, в пропитанной потом рубашке и в мятых шерстяных штанах, вытянув ноги в сапогах, а на сиденье лежал смятый нанковый сюртук. Его глаза блуждали, а лицо покраснело от выпитого алкоголя. Она стояла, прижавшись к двери спиной и изумленно уставясь на мужа. Он не попытался даже встать.
— Тебе не потребовалось много времени, так ведь?
— Много времени?.. Пять дней вместо четырех, с нами путешествовала больная женщина.
— Едва я скрылся из глаз, как ты снова пригласила его в блокгауз.
Все ее ожидания рассыпались при виде блуждающих глаз мужа. Теперь испарилась и надежда.
— Льюис, что ты говоришь?
— Не изображай из себя невинность.
— Не возражаешь, если я сяду?
— Мой друг приехал из Нашвилла и рассказал мне, что Эндрю Джэксон снова живет в вашем доме.
— Мистер Джэксон не живет в нашем доме, Льюис. Мы приглашали его, но он отказался.
— Отказался? Почему же он там каждый день?
— Джон живет у нас снова, но мистер Джэксон появляется лишь тогда, когда свободен. Он сказал, что лучше ему не жить у нас, поскольку ты просил его однажды выехать.
Льюис с трудом поднялся из кресла и стоял, приблизив свое лицо вплотную к ее.
— Тогда ты признаешь, что пригласила его?
— Это не вопрос приглашения, Льюис. Мама и мальчики хотели видеть его. В конце концов это их дом и он как бы член нашей семьи.
— Да, — ответил Льюис, зло посмотрев на нее, — интимный член.
У нее было слишком тяжело на сердце, чтобы подумать о последствиях сказанного мужем, но она поняла, что он впервые обвинил ее в измене. Она наклонила голову от стыда за себя и Льюиса. Затем повернулась, вышла в холл и по лестнице поднялась в спальню свекрови.
Бросив беглый взгляд на истощенное лицо на подушке, обрамленное ночным чепчиком, она поняла, что миссис Робардс серьезно больна. Она подошла к своей свекрови и поцеловала ее. Миссис Робардс прикоснулась руками к лицу Рейчэл. Ночная рубашка с длинными рукавами, завязанными лентами у запястья, скрывала ее худобу, но ее голос оставался звучным:
— Рейчэл, дорогая, я ничего бы так не хотела, как того, чтобы ты стала хозяйкой дома.
— Да, милая, я знаю.
— Льюис был хорошим мальчиком, мы его беззаветно любили, мой муж и я… но у тебя здесь жизнь не сложится…
— Ты не должна переутомлять себя. Я останусь и помогу ухаживать за тобой…
— Нет, Рейчэл, — прервала свекровь. — Мы должны вернуть тебя домой… немедленно.
Она закрыла на мгновение глаза, а затем прошептала:
— Он обещал мне, что продаст ту девушку, но вчера вернул ее. Он ничего не делает, только пьет и буйствует. Я боюсь за него. Немедленно напиши своим. Я прослежу за тем, чтобы письмо было отправлено с первой группой, выезжающей в Нашвилл. Ты можешь оставаться вон в той маленькой комнате.
В течение долгих теплых дней Рейчэл ухаживала за миссис Робардс, кормила ее по предписанию врача куриным супом, поила отваром из целебных трав и дикого имбиря. Она видела Льюиса только в отдалении, когда сидела у окна в своей маленькой комнате. Он либо уезжал в Харродсбург, либо возвращался поздно ночью, осев мешком в седле. Ее надежды на супружескую жизнь рассеялись, как дым.
Она мало спала, да и то урывками — по часу, по два, в середине ночи вставала, открывала ставни и смотрела на фосфорический свет луны. В ночной тиши она имела возможность обдумать свою прошлую жизнь. В каком-то смысле она обретет свободу, избавится от боли, унижения, от иллюзорных надежд. Впереди еще годы и годы, но у нее не было ни воли, ни желания взглянуть им в лицо. Она будет жить изо дня в день, пытаясь найти в каждом моменте задачу, образ, который согреет ее и придаст смысл существованию.
Вдруг она прищурилась, ей привиделась фигура всадника, легко сидевшего в седле, несмотря на быструю рысь… но ведь он похож на Эндрю Джэксона! Она высунулась из окна, рассматривая приближавшуюся фигуру. Ее письмо, извещавшее семью, что она навсегда расстается с Льюисом, было отправлено из Харродсбурга десять дней назад. Она ожидала, что за ней приедет кто-нибудь, и, конечно, это будет Александр, Сэмюэл или Стокли. Льюис же воспримет это как личное оскорбление, как унижение, сознательно устроенное семьей Донельсон. «Как они могли пойти на это, — спрашивала она себя вновь и вновь, — ведь у меня столько братьев?»
Но это был все-таки Эндрю, в этом уже не было сомнений. Он был в плотно облегающих штанах из оленьей кожи и кожаной охотничьей куртке. Быстрым движением он соскользнул с коня, когда тот едва успел остановиться у входа в дом. Эндрю постучал в дверь кулаком, и звук был такой, словно стучало ее сердце.
Рейчэл не распаковывала привезенные ею вещи, за исключением самых необходимых. Она быстро прошла в комнату свекрови, чтобы попрощаться с ней, сказать ей, что приехал мистер Джэксон, который сопроводит ее до дома, и что она намерена уехать до того, как появится Льюис, поскольку опасается публичной ссоры и, хуже того, еще одной дуэли.
— Ты не должна бояться этого, дорогая, — ответила свекровь.
В ее голосе было нечто, подбодрившее Рейчэл и успокоившее ее нервозность. Скорее тон, чем слова, напомнил ей сцену с Джоном Овертоном, когда она спросила его о дуэли Льюиса с Пейтоном Шортом, а он уклонился от ответа. Она спросила испытующе:
— Но ведь Льюис сражался на дуэли с Пейтоном Шортом?
Миссис Робардс слегка повернула голову на подушке. Она была гордой женщиной, всю свою жизнь высоко ставившей честь. В этот болезненный момент она не могла видеть ни Рейчэл, ни себя.
— Матери грустно рассказывать такое о своем сыне. Но ты вправе знать. — Она вновь повернула голову, и ее глаза встретились с глазами Рейчэл. — Когда Льюис нашел Пейтона Шорта в Ричмонде, Шорт спросил Льюиса, настаивает ли он на дуэли или же удовольствуется денежной договоренностью.
— Денежной… Но за что?
— За ущерб, нанесенный чувствам Льюиса тем письмом. Льюис ответил, что предпочтет договоренность. Мистер Шорт выплатил ему тысячу долларов фунтами стерлингов в таверне Голта.
Рейчэл почувствовала, как вспыхнуло ее лицо. Как может столь ревнивый мужчина, прогоняющий от себя жену, принять деньги от другого мужчины?
Глаза миссис Робардс были полны слез. Рейчэл крепко поцеловала в щеку свою свекровь и выбежала из комнаты.
Значит, именно это возмутило Джона, и он скрывал случившееся от нее. По той же причине осторожный Уильям перестал возражать против ее пребывания в доме Донельсонов. Видимо, вся ее семья знала и просто хотела избавить ее от дальнейшего унижения. Но какая разница, если бы она даже знала? Давало бы это ей повод для развода? Что она могла еще сделать, как не послать за мужем?
Вместе с этой новостью была забыта тревога по поводу того, что за ней приехал Эндрю Джэксон. К моменту, когда она вступила на порог парадного входа, ее гнедая кобыла была оседлана и выведена из стойла к дому. Она и Джэксон обменялись приветственными взглядами. Лишь после того, как они проехали несколько миль к Кентуккской дороге, он первый обратился к ней:
— Поедем ли мы прямо на Нашвилл или дождемся следующей группы? В последние несколько недель вдоль дороги отмечалась активность индейцев.
— А как вы приехали?
— В одиночку.
— Тогда и мы так поедем.
По-видимому, он ожидал такого ответа и не высказал каких-либо замечаний.
— Кроме того, мне хотелось бы как можно быстрее удалиться от Харродсбурга. Льюис скоро вернется и, я уверена, станет преследовать нас.
— Преследовать? — Он повернул лошадь так, чтобы посмотреть ей в лицо. — С какой целью? Мы поняли из вашего письма…
— Он станет преследовать не из-за меня, он погонится за вами. Вот почему я должна была написать домой…
Незадолго до заката солнца они добрались до Борс-Хэда, где съели превосходный ужин: свежий хлеб и масло, фрикасе из цыплят, яблочный пирог и кофе. Рейчэл расположилась в отдельной комнате со свечой на ночном столике, свежими миткалевыми простынями, огромным перьевым матрасом и одеялом из гусиного пуха. Эндрю спал на последней имевшейся постели с двумя другими мужчинами. Она была уверена, что не сомкнет глаз из-за волнений прошедшего дня. Но стоило ей положить голову на подушку, как все оборвалось, и она услышала голос Джэксона, возвещавший, что скоро взойдет солнце и надо быстрее одеваться.
Поделиться книгой: