Ходячие мертвецы: дорога до Вудбери

- Хорошо, послушай. - Боб нервно качает головой. - Я не говорю тебе, что делать. Я просто думаю, что таким людям как вы, хорошим людям, грешно себя так вести, ну знаешь, в эти времена...

Его голос замирает.

Лилли смягчается.

- Я благодарна тебе, за то, что ты сказал это, Боб.

Она опускает взгляд.

Боб кривит губы, обдумывая.

- Я видел его сегодня утром, возле поленницы. Он колол дрова давно устаревшим способом.

* * *

Расстояние между погрузочной площадкой и поленницей менее ста метров, но для Лилли это как Батаанский марш смерти.

Она идёт медленно, опустив голову и засунув руки в карманы джинсов, чтобы скрыть дрожь. Лилли минует группу женщин, сортирующих одежду в чемоданах, огибает цирковой тент, обходит группу мальчишек, ремонтирующих скейтборд, проходит мимо столпившихся мужчин, которые проводят ревизию оружия, разложенного на лежащем на земле одеяле.

В числе мужчин, мимо которых она проходит, Чед Бинхэм, который выглядит как обыкновенное деспотичное быдло, собравшее своих почитателей. Лилли опускает взгляд на поблёкшие пистолеты. Их одиннадцать единиц разного калибра, производства и моделей, аккуратно выложенных в ряд как столовое серебро в буфете. Рядом лежит пара 12-патронных ружей Кмарт. Всё вооружение поселенцев составляет всего лишь одиннадцать пистолетов и ружей, с ограниченным количеством патронов, которые создают тонкую пелену защиты между поселенцами и случившимся бедствием.

Шея Лилли покрывается гусиной кожей, а страх сверлит дырку у неё в кишках. Дрожь усиливается. И у Лилли появляется чувство, что начинается лихорадка. Дрожь всегда была проблемой Лилли. Она вспоминает, как когда-то должна была сделать презентацию в техническом университете Джорджии. Она сделала заметки на карточках и неделями их заучивала. Но когда она встала напротив "пожизненных" профессоров в душном зале заседаний на Норт Авеню, её затрясло так сильно, что она выронила стопку карточек на пол и начала задыхаться. Вот и сейчас она чувствует то же нервное напряжение, увеличивающееся тысячекратно с приближением к ограде у западного конца участка. Дрожат её лицо, её руки в карманах, и дрожат настолько сильно, что она чувствует, словно её суставы вот-вот заклинит и её приморозит к земле. "Хронический тревожный нервоз", - назвал её состояние доктор в Мариетте.

За последние недели подобный паралич она испытала сразу после атаки ходячих, и при этом дрожь наступила только через нескольких часов после случившегося. Но теперь она ещё сильнее чувствует, как страх наполняет её, исходя откуда-то из начального, первородного места. Она уходит в себя, и её израненная душа наполнена горем от утраты отца. Она нервно вздрагивает от треска полена под ударом топора, и её внимание приковывается к забору.

Группа мужчин стоит вокруг кучки длинных сухих брёвен. Сухие тополиные листья, подхваченные ветром, кружатся вокруг стволов дерева. Воздух пахнет влажной землей и спутанными сосновыми иглами. Позади листвы танцуют тени, увеличивая страх Лилли. Она ещё помнит, как три недели назад, её едва не укусил зомби в Мейконе, появившийся из-за мусорного контейнера фирмы Дампстер. И сейчас для Лилли, эти тени позади листвы, выглядят точно также как тот проход за контейнером, пугающий, провонявший гнилью и ужасной мистерией, заключающейся в воскрешении мертвеца.

Следующий удар топора, заставляет её двигаться, и она поворачивается к концу поленницы. Джош стоит спиной к ней, рукава его рубашки подвёрнуты. Между его широкими лопатками на рубашке расползлось продолговатое пятно пота. Его мускулы перекатываются, а коричневая кожа на затылке собралась в складки. Он работает в заданном ритме, замахиваясь, рубя, поднимая топор и снова обрушивая его. Лилли приближается к нему и откашливается.

- Ты всё делаешь неправильно, - произносит она дрожащим голосом, пытаясь говорить легко и обыденно.

Джош застывает с занесенным в воздух топором. Он оборачивается и смотрит на неё. Его эбонитовое лицо покрыто жемчужинками пота. На мгновение, он выглядит немного шокированным, а блестящие глаза выдают его удивление.

- Ты знаешь, я полагал, что что-то не так, - говорит он наконец. - За пятнадцать минут я смог расколоть только сотню поленьев.

- Ты слишком низко держишь рукоятку.

Джош ухмыляется.

- Я так и предполагал.

- Ты должен позволить полену сделать работу за себя.

- Хорошая мысль.

- Хочешь мне продемонстрировать?

Джош делает шаг в сторону, передавая ей топор.

- Как-то так, - говорит Лилли, стараясь изо всех сил казаться очаровательной, остроумной и храброй. Её дрожь передаётся топору в тот момент, когда она предпринимает слабую попытку расколоть полено. Она размахивается, и лезвие вонзается в дерево, застревая в нём. Она пытается освободить его.

- Я всё понял, - говорит Джош, кланяясь с довольным видом. Но затем он замечает её дрожь и его усмешка исчезает. Джош подходит к ней. Он кладёт свою большую ладонь поверх её руки, на которой, из-за усилия, с которым она сжимает топор, побелели костяшки пальцев. Его прикосновение нежное и успокаивающее.

- Всё будет хорошо, Лилли, - произносит он мягко.

Она отпускает топор и поворачивается к нему лицом. Но когда она смотрит в его глаза, её сердце начинает бешено колотиться. Она холодеет и пытается облечь свои чувства в слова, но всё, на что она способна, это пристыженно отвести глаза. Наконец ей удается обрести дар речи.

- Мы можем куда-нибудь отойти, чтобы поговорить?

* * *

- Как ты это делаешь?

      Лилли сидит, по-индийски скрестив ноги, под массивной кроной каменного дуба, чьи спутанные листья отбрасывают вокруг неё пеструю путаницу теней. Она прислонилась к гигантскому стволу дерева. Её взгляд прикован к качающимся верхушкам дерева неподалеку. Она смотрит тем отсутствующим взглядом, который Джош Ли Гамильтон видел ранее у ветеранов войны и у медсестер скорой помощи, взглядом бесконечного изнеможения, измождённым взором, устремлённым сквозь тысячу метров. Джош ощущает порыв взять её изящное тонкое тело на руки, обнять, погладить волосы, чтобы всё стало лучше. Но каким-то образом он чувствует, вернее знает, что сейчас ещё не время. Сейчас время слушать.

- Делаю что? - спрашивает он её. Джош сидит напротив Лилли, также скрестив ноги, вытирая шею влажной банданой. Перед ним на земле лежит коробочка сигарет - последняя из его истощающихся запасов. Он все ещё колеблется, стоит ли выкурить её, мучаясь суеверием, что это окончательно решит его судьбу. Лилли поднимает на него взгляд.

- Когда ходячие атаковали... как тебе удаётся иметь с ними дело не будучи... чертовски напуганным?

Джош фыркает.

- Если ты это когда-нибудь выяснишь, можешь научить и меня.

Она мгновение пристально смотрит на него.

- Да ладно.

- Что?

- Хочешь сказать мне, что ты был чертовски напуган когда они атаковали?

- Чертовски верно.

- Ну, пожалуйста. - Она недоверчиво наклоняет голову. - Ты?

- Позволь мне сказать тебе кое-что, Лилли. - Джош поднимает пачку с сигаретами, вытряхивает одну и зажигает с помощью зажигалки Зиппо. Он выпускает клубок дыма. - Только глупцы и сумасшедшие ничего не боятся в наше время. Когда ты не напуган, ты теряешь бдительность.

Она смотрит на линию палаток, стоящих в ряд вдоль изгороди и испускает огорчённый вздох. Её узкое лицо вытягивается, приобретая пепельный цвет. Она выглядит так, будто пытается ясно сформулировать мысли, которые упрямо не складываются в слова. Наконец она говорит:

- Как-то мне пришлось пройти через это. Я не… горжусь этим. Думаю, из-за этого многие вещи для меня пошли наперекосяк.

Джош смотрит на неё.

- Что это было?

- Фактор страха.

- Лилли…

- Нет. Послушай. Мне нужно сказать это. - Она избегает его взгляда, её глаза горят стыдом. - До того как... произошла вспышка эпидемии... это было своего рода... неудобство. Я упустила несколько вещей. Я облажалась, потому что я труслива... но сейчас ставки... Я не знаю. Из-за меня кто-то может погибнуть. - В конце концов, ей удаётся заглянуть в большие глаза мужчины. - Я могу разрушить жизнь того, кто мне дорог.

Джош знает, о чём она говорит, и это ложится грузом на его сердце. С того момента, как он положил глаз на Лилли, он испытал те чувства, которые не ощущал с тех пор, когда был подростком в Гринвилле - то восторженное увлечение при виде изгиба девичьей шеи, запаха её волос, россыпи веснушек на её переносице. Да, в самом деле, Джош Ли Гамильтон сражён наповал. Но он не собирается испортить эти отношения, как он испортил множество отношений до Лилли, до "эпидемии", до того как мир стал таким чертовски мрачным.

Ранее в Гринвилле, Джош пылко влюблялся в девушек с постыдной частотой, но он всегда чувствовал себя гадко, ухаживая за ними. Он превращался в большого толстого щенка, лижущего их пятки. Но не в этот раз. На этот раз Джош собирается поступать умно... умно, осторожно и не спеша. Он, может быть, деревенщина и большой старый неразговорчивый осёл из Южной Каролины, но он не тупой. Он готов учится на своих прошлых ошибках.

Будучи настоящей одиночкой, Джош вырос в 70-тых, когда Южная Каролина всё ещё цеплялась за призрачные дни Джима Кроу, предпринимая бесполезные попытки объединить свои школы и вступить в XX век. Переезжая из одного полуразвалившегося дома в другой вместе с одинокой матерью и четырьмя сестрами, Джош умело применял богом данные рост и силу на футбольном поле, играя за сборную Университета Мэллард Крик, и тем самым обеспечивая себе стипендию. Но для продвижения по университетской и социальной лестнице ему не хватало одного - примитивной напористости.

У Джоша Ли Гамильтона всегда была мягкая душа… чересчур мягкая. Даже мальчишки намного слабее поддразнивали его. Он подчинялся всем взрослым со словами "да, мэм" и "да, сэр" и просто не мог никому противостоять. Именно поэтому его футбольная карьера в конечном счёте угасла в середине 80-ых. Это случилось примерно тогда, когда его мама, Рэйлен, заболела. Врачи говорили это было вызвано "красной волчанкой", и это не конец, но для Рэйлен это было смертным приговором - жизнь в постоянной боли, поражённой кожей и скорым параличом. Джош взял на себя заботу о маме, в то время как его сёстры неудачно вышли замуж и устроились на бесперспективную работу за пределами штата. Джош готовил, убирался и хорошо заботился о маме, и в течении нескольких лет он настолько поднаторел в кулинарии, что даже нашёл работу в ресторане.

У него был природный талант к кулинарии, особенно к приготовлению мяса. Он продвигался по служебной лестнице в стейк-хаусах по всей Южной Каролине и Джорджии. К 2000-му он стал одним из востребованных шеф-поваров на Юго-Востоке, руководившим большой командой помощников повара, обслуживающим престижные светские мероприятия и чьи фотографии размещались в Atlanta Homes и Lifestyles. И все это время ему удавалось управлять своей кухней с сердечностью и вниманием, что было редкостью в мире ресторанного бизнеса.

Сейчас, среди этого каждодневного кошмара, охваченный своей безответной любовью, Джош стремился приготовить что-нибудь особенное для Лилли.

До сегодняшнего дня, все они питались консервированным горохом, консервированным мясом марки Spam, овсянкой и порошковым молоком, но ничего из этой еды не подходило для романтического ужина или объяснения в любви. Всё мясо и свежие продукты покрылись личинками многие недели назад. Но Джош возлагал надежды на кролика, или на кабана, который, вероятно, ревел в соседнем лесу. Он мог бы сделать рагу, или потушить мясо с диким луком и розмарином, добавив немного Pinot Noir, которое Боб Стуки раздобыл в заброшенном винном магазине. Джош бы подал мясо с приправленной зеленью кукурузной кашей, добавив дополнительных штрихов. Кто-то из дам в палаточном городке наделал свечей из жира, обнаруженного в птичьей кормушке. А было бы здорово. Свечи, вино, может быть, вареные груши из сада на десерт - этого Джошу было бы достаточно. Сады по-прежнему были захламлены перезрелыми фруктами. Можно было бы приготовить яблочный чатни к свинине. Да. Точно. Тогда Джош приготовил бы ужин для Лилли, и рассказал ей о своих чувствах: о том, как он хочет быть с ней, защищать и поддерживать её.

- Я знаю, к чему это может тебя привести, Лилли, - наконец говорит ей Джош, сбрасывая пепел от сигары на камень, - И я хочу, чтобы ты знала две вещи. Прежде всего, нет ничего постыдного в том, что ты сделала.

Она опускает взгляд.

- Имеешь в виду то, как я убежала, словно побитая собака, когда на тебя напали?

- Послушай меня. Будь я на твоём месте, чёрт возьми, я поступил бы также.

- Полная херня, Джош, я даже не...

- Дай договорить. - Он загасил сигару. - Во-вторых, я хотел, чтобы ты убежала. Ты не слышала меня. Я кричал, чтобы ты выбиралась оттуда. Бессмысленно было оставаться там - лишь один молоток был в пределах досягаемости и мы не могли вдвоём драться с его помощью. Понимаешь, о чём я говорю? Тебе не стоит стыдиться того, как ты поступила.

Лили глубоко вздыхает. Она всё ещё смотрит вниз. По переносице стекает слеза.

- Джош, я ценю, что ты пытаешься...

- Мы команда, верно? - Он склоняется и смотрит в её прекрасное лицо. - Правда?

Она кивает.

- Неразлучная парочка, так?

Снова кивает, - Верно.

- Слаженный механизм.

- Ага. - Она утирает лицо тыльной стороной ладони. - Да, хорошо.

- Пусть всё так и остаётся, - он бросает ей свою влажную бандану. - Идёт?

Она смотрит на бандану на своём колене, подбирает её, глядит на него и выдавливает улыбку.

- Господи Исусе, Джош, это полный отстой.

* * *

Три дня проходят в палаточном городке без признаков атак. Лишь несколько незначительных инцидентов нарушают спокойствие. Однажды утром, группа детей наткнулась на трясущееся тело в водоотводе вдоль дороги. Его серое, кишащее червями лицо было повернуто к верхушкам деревьев в бесконечной агонии стона. Существо выглядело так, словно столкнулось с комбайном - на месте его рук и ног остались лишь неровные обрубки. И никто не смог вычислить каким образом этот зомби без конечностей оказался там. Чед убил чудовище одним ударом опора, поразив его в гниющую переносицу. В другой раз, возле общего туалета, пожилой мужчина решивший испражниться посреди дня, обнаружил, едва при этом не получив сердечный приступ, что он гадит на зомби. Каким-то образом бродяга самостоятельно замуровался в котловане с нечистотами. Существо с легкостью было уничтожено молодым мужчиной с помощью ручного бура.

Несмотря на эти одиночные встречи, середина недели прошла без происшествий.

Во время передышки у поселенцев было время организоваться, закончить постройки своих убежищ, запастись провиантом, исследовать окрестности, заложить рутинный порядок, а также сформировать коалиции, сгруппироваться и создать определенную иерархию. Одни семьи, вернее десяток из всех, уже имеют больший вес в процессе принятия решений, чем одиночки. Что-то весомое, такое как присутствие опасности, необходимость защиты детей, возможно даже сам факт сохранения генетического кода - всё это сводится к определенному виду превосходства.

И среди этих патриархальных семей, Чед Бинхем выступает в качестве неформального лидера. Каждое утро он возглавляет общинный совет внутри циркового тента, назначая обязанности с непринужденностью главаря мафиозной банды. Ежедневно, он обходит периметр лагеря, при этом за щекой у него вызывающе набухает табак и у всех на виду висит пистолет. С зимой на носу и пугающими шорохами в лесной чаще по ночам, Лилли беспокоится об этом номинальном лидерстве. Чед не спускает глаз с Меган, которая у всех на виду сожительствует с одним из других отцов семейств, не скрываясь даже от его беременной жены. Лилли переживает, что это подобие порядка покоится на пороховой бочке.

Палатки Джоша и Лилли находятся друг от друга на расстоянии десяти метров.

Каждое утро Лилли просыпается, садится лицом к застегнутому входу палатки, смотрит на палатку Джоша, попивая растворимое кофе Sanka и пытаясь разобраться в своих чувствах к великану. Проявленная ей трусость всё ещё гложет её, преследует и мысленно терзает.

В ночных кошмарах её мучает видение окровавленной раздвижной автобусной дверцы в Атланте, но сейчас, вместо отца, который соскальзывает по стеклу, пожираемый зомби, Лилли видит Джоша.

Его осуждающие глаза заставляют её проснуться в холодном поту, пропитывающим её ночную рубашку.

В эти наполненные кошмарами ночи, она без сна лежит в своем заплесневевшем спальном мешке, уставившись на покрытую грибком крышу своей малюсенькой походной палатки, пропахшей дымом, спермой и пивом, которой она обзавелась при набеге на безлюдный лагерь КОА, и неизменно слышит звуки. Слабые, еле слышимые звуки, далеко в темноте за деревьями, смешиваются с ветром, стрекотанием сверчков и шелестом листьев - неестественные щелкающие звуки и шум шаркающих шагов напоминают Лилли стук от удара старых ботинок в сушильной машинке.

Мысленном взором, искаженным страхом эти далекие звуки вызывают образы жутких чёрно-белых судебных фотографий, искалеченных тел, изуродованных суровостью смерти, которые продолжают двигаться, с мёртвыми лицами, повёрнутыми и искоса смотрящими на неё, и как в немом фильме притворно энергично танцующими, словно лягушки на горячей сковороде. Каждую ночь лежа без сна, Лилли размышляет о том, что же на самом деле означают эти звуки, что там происходит и когда будет следующая атака.

Некоторые озабоченные поселенцы даже разрабатывают теории.

Парень из Атланты по имени Гарлан Стигал, ботаник-аспирант с очками в толстой роговой оправе, ведёт философские разговоры, собирая по ночам людей вокруг лагерного костра. Возбужденные псевдоэфедрином, растворимым кофе и не очень хорошим табаком, с полдюжины или около того, социальных изгоев ищут ответы на неуловимые вопросы, мучающие всех: источники эпидемии, будущее человечества и, возможно, извечная проблема для всех - поведение ходячих.

Мозговой трест приводит их к согласию в том, что есть только две возможности: (a) зомби не имеют никакого инстинкта, цели или другого образца поведения кроме рефлекторного желания добычи пропитания. Их нервные окончания просто связаны с зубами, отталкиваясь друг от друга как смертельные машины, которые просто необходимо “выключить. ” Или (b) - у них сложный образец поведения, который никто из оставшихся в живых еще не выяснил. И напоследок возникают вопросы о том, как эпидемия передается от мертвых к живым - неужели достаточно одного укуса ходячего? - и вопросы поведения толпы и возможные кривые обучаемости Павлова, и еще более широкомасштабные законы генетики. Другими словами, на жаргоне Гарлана Стигала:

- Неужели эти мёртвые существа завершают некую фантастическую, твою мать, странную эволюцию?

Лилли слушает обрывки этих бессвязных бесед в течении трёх дней и не придаёт им внимания. У неё нет времени на догадки или анализ. Чем дольше не нападают на палаточный городок ходячие, тем больше Лилли чувствует себя уязвимой, несмотря на все меры безопасности. Существа успокоились с тех пор как по периметру полянки выросли палатки, забаррикадированные техникой. Люди устроились на новом месте и заботятся сами о себе. Для приготовления пищи используются лагерные костры и камбузные плиты, которые быстро гасятся из страха привлечь незваных гостей дымом или запахами.

Однако, Лилли с каждой ночью становиться ещё нервознее. Всё больше ощущается приближение холодного циклона. Ночное небо становится кристаллически прозрачным и безоблачным, а каждое утро земля, изгородь и ткань палаток покрываются морозцем. Приближающийся холод отражает мрачное предчувствие Лилли. Неизбежное ощущение чего-то ужасного.

Как-то ночью перед сном Лилли Коул вытащила маленький бумажный календарь в кожаном переплёте из своего рюкзака. Через неделю после начала эпидемии, большинство персональных устройств перестали работать. В сети пропало электричество, поставщики услуг исчезли и мир вернулся к основам: кирпичам, известняку, бумаге, огню, плоти, крови, поту и по-возможности к двигателям внутреннего сгорания. Лилли никогда не зависела от цифрового мира - её комната в Мариетте была завалена виниловыми записями, транзисторным радио, механическими часами и первыми изданиями в каждом углу. Поэтому она легко начинает отслеживать дни эпидемии в своем маленьком чёрном блокноте с выцветшим логотипом American Family Insurance, выбитым золотой тесьмой в углу.

Этой ночью она поставила большое Х в клетке Первое Ноября, четверг.