Подарок ко дню рождения

– Я не понимаю, – ответила я.

– Неужели? Позвольте мне говорить прямо. У вас есть информация обо мне, которую вы хотите передать… э… властям? Мистеру Ферналу? Возможно, вы будете так добры и расскажете мне.

Я не понимала, что он имеет в виду. Неужели он мог предположить, что я ему угрожаю? Мое возбужденное состояние как рукой сняло, и глаза, остававшиеся весь день сухими, хотя в доме Джерри и не мешало бы всплакнуть, увлажнились, и сейчас слезы жгли мне глаза. Холодная капля пробежала по моей щеке. О себе самой я плакать могла.

– Я не собираюсь никому и ничего рассказывать, – выпалила я. – Я не знаю ничего, что могло бы вызвать интерес полиции. Я только знаю, что вы послали машину, которая должна была подобрать Хиби вчера вечером.

– А, – медленно проговорил Тэшем. – Я думаю, вы все перепутали, мисс Атертон. Какая-то машина подобрала Хиби вчера вечером, но она не имела ко мне никакого отношения. Сидевшие в ней двое мужчин решили похитить Хиби. Теперь вам должно быть все ясно.

Этот Айвор Тэшем меня запутал. Он заставил меня испытать все те эмоции, которые я чувствовала, когда говорила с красивыми мужчинами, и это происходит всегда, даже тогда, когда я слышу их голос в телефонной трубке.

Я выдавила через силу:

– Да, благодарю вас, – и прибавила: – Простите.

Тут я заплакала по-настоящему. Громко и навзрыд. Я сваляла дурака. Весь день я будто парила в облаках, а за те три минуты, пока длился этот разговор, упала на самое дно. Не знаю, но в тот момент я вспомнила, как меня унижала Хиби. Может, это случилось потому, что Айвор Тэшем только что сделал то же самое. Именно в этот момент я вспомнила, как Хиби Фернал пыталась познакомить меня с очередным мужчиной. О, что это были за кандидаты! Скучный и занудливый карьерист, работающий вместе с Джерри, сосед Хиби, живущий вместе с матерью, пожилой вдовец, который был моим начальником в библиотеке. И после этого она участливо рассуждала о том, что я могу им понравиться. Именно это заставило меня придумать Каллума. Я начала предполагать, что Хиби, возможно, нравится общаться со мной, потому что рядом со мной ее красота становилась заметнее. Я поплакала и выпила еще вина и легла спать, но снова проснулась, когда зазвонил телефон.

Мама, конечно. Все эти сообщения в новостях о моей подруге? О той девушке, жившей в том довольно жалком доме у черта на куличках?

– Это сильно сказано для человека, который живет в Онгаре.

– Прошу, не начинай мне грубить, Джейн. Я пыталась с тобой связаться целый день. Самое меньшее, что ты можешь для меня сделать, – это сказать, правда ли то, о чем передают по телевизору.

Я рассказала ей, какой у меня выдался день, особо подчеркнув, как я огорчена потерей лучшей подруги.

– Ну, Джейн, я думала, что это я твоя лучшая подруга. Уверена, никто не делает для тебя больше, чем я.

Эти слова я проигнорировала и еще какое-то время распространялась о том, как убит горем Джерри, это выражение мать часто употребляет сама, и как страдает бедняжка Джастин. Я им покупала продукты, рассказывала я, и готовила, и теперь просто без сил, так что если она не возражает, я положу трубку.

Телефон зазвонил опять почти сразу же, и я, конечно, подумала, что это опять звонит мать и хочет упрекнуть меня за грубость. Но это был Джерри.

Приходили полицейские и рассказали ему, что у них есть основания считать, что Хиби похитили по ошибке, на ее месте должна была быть другая женщина. Она более вероятная жертва, ведь состоит замужем за мультимиллионером. Вот почему журналисты оставили в покое Джерри. Эта новость должна появиться завтра в газетах и на телевидении.

Если я могу выкроить время, не приеду ли я на Ирвинг-роуд завтра? Я поколебалась, а потом согласилась. Завтра там уже не будет такого ажиотажа, как сегодня. Журналисты теперь будут дежурить у дома мультимиллионера, в другом месте.

Я уже писала, что разговор с Айвором Тэшемом будто сбросил меня с облаков, развеяв иллюзии и собственный самообман; теперь я почувствовала, что падаю опять, хотя и не представляла, что это еще возможно. Наверное, подсознательно я надеялась, что Айвор Тэшем окажется каким-то образом виновным, но теперь знала, что я, как всегда, ошиблась. Это было настоящее похищение, но жертвой должна была стать другая женщина, которая, вероятно, была похожа на Хиби, вот и всё.

Почему я согласилась снова поехать на Ирвинг-роуд? Что меня туда влекло? То, что мне больше нечем было заняться, как обычно по воскресеньям?.. Когда я опять легла в постель, меня охватило новое предчувствие, на этот раз очень сильное. Но «предчувствие» означает, что произойдет нечто плохое, правда? На этот раз я была уверена в том, что ничего плохого не произойдет; наоборот, мне казалось, что я стою на пороге новой жизни. Как со мной часто бывает, я увидела это в картинках, а если точнее, то только в одной. Я сидела в кресле в доме на Ирвинг-роуд, а Джерри расположился напротив меня. Все фотографии Хиби, которые он развесил по дому, исчезли, а у меня на пальце было обручальное кольцо.

Глава 7

Айвора охватило совершенно необоснованное чувство облегчения. Как будто авария и похищение не имели к нему никакого отношения, а просто он прочел о них в газетах, как и все остальные жители Лондона. Внимание прессы переключилось на Келли Мейсон, на ее мужа и его миллионы, на его покупку футбольной команды. Теперь полицию интересовал дом не на Ирвинг-роуд в Западном Хендоне, а на Бишоп-авеню в пригороде Хэмпстед Гарден. Айвор понимал, что детективы пошли по ложному пути, он знал, что произошло в действительности, но сейчас ему казалось, что это настоящий подарок судьбы, это ниспосланная свыше отсрочка приговора, за которой последует полное помилование.

– Меня сняли с крючка. – Айвор восторженно махнул рукой. – Самое худшее позади.

– Но Хиби мертва, – заметила Айрис.

– Я это очень хорошо понимаю, спасибо.

– Чего именно ты боялся, Айвор?

– Боялся – это сильно сказано, – ответил он. – Я начинал чувствовать себя неудобно при мысли о том, что мое маленькое приключение может получить огласку – например, в какой-нибудь колонке сплетен. – Мой шурин, когда волнуется, начинает говорить высокопарно, как политический деятель. – Если бы я пошел в полицию, как вы мне предлагали, именно это и произошло бы. Теперь вы видите, что в подобном поступке не было никакой необходимости. Намеревались похитить не Хиби, а Келли Мейсон.

Он с едкой насмешкой произнес имя «Келли», как всегда делают подающие надежду тори, произнося имена представителей рабочего класса. Айрис грустно посмотрела на брата. На мою жену эта история подействовала сильнее, чем на меня, но тогда она любила своего брата несравнимо больше, чем я. Айрис лишь покачала головой.

– Но ты ведь знаешь, что это неправда. Похитили именно Хиби. Пусть это была лишь игра, но ее целью была Хиби, а не Келли Мейсон. Разве ты не должен все это объяснить в полиции, не обращая внимания на то, что происходит с расследованием сейчас?

Айвор явился без предупреждения поздним утром в воскресенье с охапкой воскресных газет. Наша реакция на новость не была похожа на искренние поздравления, которых он ожидал.

– Все равно, – отмахнулся он. – Вы уже читали газету? Смотрели новости по телевизору? Это удивительно. Этот парень, Дэмиен Мейсон, получал анонимные письма, где угрожали убить его жену, если он не откажется от покупки той футбольной команды, «Юнайтед-как-то-там». В одном письме даже угрожали похитить ее. Наверное, он сказал полицейским, что эти бедняги Дермот и Ллойд охотились не за Хиби, а за его женой. Мне хочется пойти к нему домой и пожать руку.

– Я бы этого не делала, – проговорила Айрис.

– Ну конечно, я не буду этого делать.

Я взял «Санди таймс» и начал разглядывать фотографию Келли Мейсон, хорошенькой блондинки, очень похожей на Хиби.

– Можно заметить сходство, – заметил я.

– С Хиби? О, брось. Ты ведь это не серьезно.

У моего шурина Айвора Тэшема была вызывающая у меня раздражение привычка говорить так, будто он является каким-то малозначимым персонажем какой-то шекспировской пьесы, в эти моменты мне хотелось грубо прервать его словоизлияния и вернуть с небес на землю. Думаю, я никогда раньше не питал такой неприязни к моему шурину, хотя и понимал, что моя антипатия должна скоро пройти.

– Хиби была красива, – задумчиво начал Айвор. – Она была обладательницей так редко встречающейся тонкой, воздушной красоты. Мне невыносима мысль о том, что эту красоту повредили, испортили. Вот что меня мучит.

Именно в этот момент Надин, спавшая наверху, издала недовольный вскрик. Я поднялся к ней, обрадовавшись возможности сбежать. Когда я вернулся с дочерью на руках, Айрис спрашивала, зачем было Келли Мейсон идти пешком по Уотфорд-уэй в семь часов вечера и вообще как она там оказалась. По мнению моей жены, эта женщина с большей вероятностью могла оказаться в своем «Ламборгини» в Хэмпстед Гарден.

– В действительности у нее «Порше», – со смехом возразил Айвор.

Даже сейчас он мог смеяться. Его резкий переход от мрачного испуга к вызванному приливом адреналина возбуждению граничил с безумием.

– Очевидно, ее мать живет на одной из улиц возле Уотфорд-уэй. Она была там в пятницу – на «Порше», разумеется, – и благополучно вернулась домой, когда они думали, что похищают ее.

Айрис его поправила:

– Ты хочешь сказать, что это версия полиции, поэтому ты должен все им рассказать.

– Знаешь, если бы я не был уверен в твоей сестринской преданности, то подумал бы, что ты не рада моему спасению от позора. Журналисты называют таких, как я, попавших в беду депутатов, «дискредитированным членом парламента». Тебе бы этого хотелось?

Я был сыт всем этим по горло, поэтому отнес Надин на кухню, где положил на стол и занялся тем, что, по мнению журналистов из женских журналов и нянечек, служит тестом на звание хорошего отца: я поменял ей подгузник. Дочь сучила ножками, улыбалась и смеялась, и я, как всегда, преисполнился обожания. Сейчас ей уже почти восемнадцать лет, она радует меня блестящими успехами, отличными оценками по четырем экзаменам, и о ее здравомыслии говорит тот факт, что если бы она услышала, как я вспоминаю ее младенцем, то лишь насмешливо воскликнула бы: «Ох, папа!»

Однако более богатой и не менее, хоть и не более красивой Келли Мейсон не так повезло в жизни, у нее не было такой полной любви и счастья семьи. Она ничего не знала об анонимных письмах – муж скрыл это – и испытала настоящее потрясение, когда прочла воскресные газеты. Там ее называли «цыпочкой-кассиршей» и «Золушкой из супермаркета», потому что она работала в «Теско», когда Дэмиен Мейсон впервые ее увидел. Мультимиллионер зашел туда купить пакет чипсов и блок сигарет. Это был его самый первый визит в супермаркет – и, вероятно, последний, – и этот человек в нее влюбился. Все говорили, что Келли Мейсон повезло. В медовый месяц муж отвез ее на какой-то остров в южной части Тихого океана и купил огромный дом (газеты назвали его особняком) в пригороде Хэмпстед Гарден.

Келли всегда была нервной, застенчивой и скромной девушкой. Журналисты, которые брали у нее интервью после той автомобильной аварии, жестоко издевались над ней за то, что она не сдала выпускных экзаменов в школе и носила туфли на высоких каблуках с белыми джинсами, а также за любовь к телевизионным сериалам. На опубликованных в газетах снимках Келли нелепо стояла с открытым ртом и закрытыми глазами. Журналисты, толпящиеся у ее дома, приводили ее в ужас. Она боялась даже подходить к окну. Через четыре дня такой жизни у нее случился выкидыш.

Келли Мейсон страстно хотела иметь детей. У нее их никогда не было. Вместо детей у нее было несколько, как тогда говорили, нервных срывов. Психиатрические отделения в частных клиниках стали теми местами, где ей пришлось провести весь остаток ее жизни. Сперва Келли провела шесть месяцев в одном из них, а потом ее, словно штандарт проигравшей армии, передавали в другие клиники. Вся эта неприглядная информация попала в газеты, когда состояние Дэмиена Мейсона резко возросло, – на его личных счетах было больше пятисот миллионов. Вероятно, вы все это помните. Когда стало понятно, что Келли вряд ли когда-нибудь выйдет из очередной дорогой водолечебницы для неизлечимых душевнобольных, Мейсон с ней развелся. В прошлом году он снова женился, и его новая жена только что родила ребенка. Я первым готов сказать, что Айвор во всем этом не виноват, но если бы не его подарок ко дню рождения Хиби Фернал, весьма вероятно, ничего этого бы не случилось.

Я вернулся в гостиную и нашел брата и сестру сидящими на прежних местах, но Айрис пила воду, а Айвор держал бокал со своим обычным джином с тоником.

Это мне кое о чем напомнило.

– Спасибо за шампанское, – поблагодарил я.

Он рассмеялся.

– Ты подумал, что я положил его в ваш холодильник, чтобы отблагодарить за предоставленный мне дом? Несомненно, я должен был это сделать, но это мне не пришло в голову, я просто забыл у вас те бутылки. Все равно, на здоровье.

Я положил Надин на одеяло на полу, и мы смотрели, как она брыкает ножками, перекатывается и хохочет.

– Правда, она милая? – спросила Айрис.

– Очень милая. – Думаю, Айвор говорил искренне. – Горжусь тем, что я ее дядя.

– Тебе бы сильно навредило, если бы все это попало в газеты? Ты ведь не виноват. Если вообще в этой истории следует искать виновных, то это, скорее всего, Дермот Линч.

Не знаю, что послужило причиной резкой перемены настроения Айвора – может, упоминание моей женой о газетах или имя Дермота Линча, – но в этот момент неуловимая тень пробежала по его лицу. Тот молодой, беззаботный человек, который пришел к нам в дом час назад, исчез.

– Это зависит от того, что ты имеешь в виду, когда говоришь «очень навредило». Леди, – Айвор всегда называл Маргарет Тэтчер «Леди», – это не понравилось бы. Если я стою в очереди на повышение, я его не получу, или будет сделано все, чтобы замедлить мой карьерный рост. Если бы журналисты рассказали о наручниках и кляпе, они бы выставили меня очередным извращенцем. – Айвор старался говорить уверенно, но это ему не вполне удавалось. – Видите ли, есть одна маленькая сложность: я не обратился в полицию, когда газеты писали об этом как о настоящем похищении. И еще большая сложность, что я не сделал этого, когда они решили, что жертвой была Келли Мейсон. Но я действительно думаю, что теперь все позади. Я хочу сказать, раз они интересуются Мейсонами, то даже если Дермот придет в себя и заговорит, что весьма маловероятно, ему вряд ли поверят.

Я решил не принимать участие в этой беседе.

Айрис сказала:

– Но полицейские захотели бы с тобой встретиться, правда? Они спросили бы тебя, есть ли связь между тобой и Мейсонами и, возможно, между тобой и Хиби.

Айвор уже думал об этом, но это напоминание снова вернуло мрачное выражение на его лицо.

– Ну, возможно, но никто не знает о нас с Хиби, кроме вас.

– Ты в этом уверен?

Однако еще один человек был осведомлен об их отношениях; правда, мы не знали, насколько подробно. Это была подруга Хиби, обеспечивающая ей алиби. Она звонила ему вчера вечером, но Айвор тогда не сказал нам об этом. Было ясно, что он хотел сменить столь неприятную ему тему разговора. И если в начале нашей беседы он был уверен, что избежал скандала, то теперь был уверен в том, что увяз в этой истории по уши. Айвор принадлежит к тому типу людей, которые в любой ситуации надеются на лучшее, стараются не замечать темных сторон жизни и в любом положении проявляют оптимизм. Для политика это полезная черта. В конце концов, в парламенте никто не может встать и сказать, что война была ошибкой, экономика в тяжелом положении и впереди нас ждет только тьма, не так ли? Айвор выпрямился на стуле, попросил еще порцию джина и сказал, что у него предчувствие, что все будет в порядке и эта неприятная история скоро забудется.

– Позвольте мне угостить вас обедом.

Мы не любили ходить по ресторанам с Надин в колясочке. Неодобрительные взгляды других посетителей злили меня, а Айрис нервничала, потому что я даже и не пытался скрыть своего раздражения. Поэтому мы собрали кое-что из еды, включая холодного цыпленка, и отправились погулять на Хит. Было солнечно, становилось тепло, прекрасное время года, и мы говорили вовсе не об этой неприятной истории.

Некоторое время мы не виделись с Айвором. В начале июня Айрис мне сообщила, что она беременна, и я, конечно, очень обрадовался. И хотя в тот момент нас всецело захватили хлопоты о новом члене нашей семьи, мы не смогли выбросить из головы историю с подарком ко дню рождения. Мы много думали о той злополучной аварии и пришли к выводу, что Айвор должен был связаться с полицией, как только узнал об этой трагедии, и это в какой-то мере стало причиной нашего отчуждения к нему. Айрис повторяла, что такое поведение совсем не свойственно брату; она бы никогда не поверила, что он на такое способен. Что касается меня, то я считал, что действия Айвора характерны для политиков. Со временем они становятся другими людьми; это происходит тогда, когда в их руках сосредотачивается хоть малая толика власти, а если они верят, что могут получить еще, то забывают обо всем на свете.

Мы каждый день читали газеты, и их было немного больше, чем обычно. Мы старались не пропускать новостных программ. К тому времени опубликовали большинство анонимных писем, полученных Дэмиеном Мейсоном. Таблоиды ежедневно помещали снимки Келли Мейсон, бегущей от своей машины, или ее испуганного лица в окне. Одна из ее сестер, по глупости, но без злого умысла, дала журналистам ее снимок в бикини. Ни одна из газет не уделила особого внимания дознанию, и только одна из них написала о нем. Наверное, состоялись похороны Хиби Фернал, но ни один репортер или журналист их не посетил. Напротив, похороны Ллойда Фримана стали большим событием, газеты и журналы пестрели снимками с его похорон – гроб утопал в роскошных букетах и крестах. Его фотографий было почти так же много, как и снимков Келли Мейсон; в том числе я обнаружил, как неизвестный репортер запечатлел его на вечеринке Николы Росс, где он обнимает какую-то девушку, наверное, подружку.

Самой важной информацией, которая появилась в печати, был полицейский отчет. В нем отмечалось, что среди найденных в разбившейся машине и разлетевшихся по улице предметов обнаружен пистолет. Девятимиллиметровый. Оружие Джеймса Бонда. Когда мы с Айрис это прочли, то предположили, что это была часть «реквизита», который Айвор поручил приобрести Дермоту, но в нашей стране, и тогда, и сейчас, нельзя пойти в магазин и купить оружие, хотя достаточно легко можно найти наручники и кляп. А этот пистолет был настоящий, хотя, кажется, патронов к нему так и не нашли.

В последнюю неделю, насколько я помню, о Дермоте Линче упоминалось только один раз. Это была маленькая заметка, задвинутая на последние полосы какой-то из газет. Из нее мы узнали, что он все еще лежит в больнице, хотя и не был указан ее адрес, он так и не пришел в сознание, и его навещает мать, миссис Филомена Линч, и брат Шон. О Хиби Фернал пресса забыла. Видимо, они посчитали, что была допущена ошибка, и, чтобы избежать упреков в недобросовестности, решили совсем не упоминать о ней. Сомневаюсь, что такого же мнения придерживались и полицейские. Вероятно, они рассматривали обе версии. Для них намеченной жертвой могла быть как Хиби, так и Келли Мейсон, но средства массовой информации этим уже не интересовались.

Айвор пытался, и сначала с успехом, заставить нас поверить, что его тревоги позади. Дермот Линч никогда не очнется и уже не сможет рассказать полиции о том, что произошло на самом деле. Но я сомневаюсь, что он сам думал именно так. И тогда (семнадцать лет назад), и сейчас достаточно много примеров, когда люди выходили из комы, особенно если учитывать, каких высот достигла медицина. Айвор знал это, как и я, и не находил себе места от тревоги. В течение нескольких недель после этого несчастного случая он, очевидно, предпринял несколько попыток выяснить, где находится Дермот и в каком он состоянии. Шурин позже нам рассказал об этом, но только тогда, когда ему понадобилась помощь в поисках больницы, куда отвезли Дермота.

У него был адрес семьи Линча в Роули-Плейс, в Паддингтоне, в муниципальном многоквартирном жилом комплексе Вестминстер-Сити, где Дермот жил с матерью и братом. У него был номер их телефона. Конечно, у Айвора был записан номер того гаража в Воксхолле, где работал Дермот. Но он боялся звонить по этим номерам, хоть и не употреблял такого слова. Все время, пока велось расследование, он надеялся, что Дермот никогда не «очнется», как он выражался, и предпочтительно, чтобы он отошел в мир иной. Но из-за своего воспитания, образования и положения в обществе, а также достаточно сурового религиозного воспитания он понимал, что желание это чудовищно и может шокировать всех, кто его знает.

Он часто думал, что мог бы позвонить миссис Линч, сказать, что он друг Дермота, и спросить о его состоянии, но была тысяча причин этого не делать. И главная, пожалуй, самая важная и непреодолимая – его манера вести разговор. Он вел беседу, как человек из высшего общества (собственно, он к нему и принадлежал), но, как многим известно, эти люди достаточно сильно отличаются даже от образованных людей из среднего класса. Он мог представиться нанимателем Дермота Линча (и это была чистая правда) или клиентом гаража (и тут Айвор не солгал бы), но мать Дермота никогда бы не поверила, что он – друг ее сына. Еще Айвор не знал, как много Линч рассказал Филомене о подарке ко дню рождения. Вероятно, очень немногое, ведь, скорее всего, мать бы не одобрила поведение сына. Но он мог похвалиться брату и сообщить имя своего нового работодателя. Однако после коротких раздумий Айвор пришел к выводу, что это маловероятно, так как Шон Линч наверняка объявился бы, если бы хоть что-нибудь знал. Но, так или иначе, моему шурину все равно не нравилась идея о разговоре с Шоном. Это могло навести старшего брата Дермота на мысли, которые не приходили ему в голову раньше.

Исходя из этой ситуации, единственное, что он мог сделать, так это выяснить, в какой больнице находится Дермот, и узнать о его состоянии. Я помню, как Айвор жаловался нам (или только моей жене, я уже точно не помню), что он никогда раньше не звонил в больницу, чтобы узнать о состоянии пациента, но предположил, что коммутатор соединит его с соответствующим отделением. Но так не случилось. Его спросили, родственник ли он, и когда он назвался другом, ему ответили, что согласно правилам больницы такую информацию предоставляют только близким родственникам. На его вопрос о том, у них ли лежит Дермот, ответ был еще более холодным. Промаявшись с телефонным справочником, мой шурин наконец выяснил, что Дермот находится в больнице на северо-западе Лондона. Но более подробную информацию ему дать отказались, аргументируя свой отказ все тем же правилом. Айвор подумывал назваться родственником, однако вскоре отказался от этой идеи. Он не мог заставить себя это сделать, поскольку был уверен, что после очередной лжи ему станет еще хуже, он сгорит от стыда и будет испытывать отвращение к самому себе – и, возможно, станет еще более уязвим для прессы. Это стало бы его первым признанием того, что он участвовал в похищении и аварии. Почти суеверно он думал, что устроит свое разоблачение, и может ожидать всего того, чего до сих пор ему удавалось избежать: посещения полицейских, телефонных звонков журналистов, пугающих упоминаний в телевизионных передачах.

История о похищении постепенно начала исчезать с первых газетных полос, на телевидении о ней забыли еще раньше. Все стихло. Но не для Айвора, и можно с уверенностью сказать, что она продолжилась для Келли и Дэмиена Мейсон. Для моего шурина, вопреки его ожиданию, исчезновение этой истории в газетах и на телевидении привело его к еще большим терзаниям. Молчание прессы заставляло его воображать методичную и тихую работу полиции, которая и приведет к его разоблачению. Айвор всегда отличался прекрасным воображением. Оно подсказывало ему ужасные сценарии. Незаметно для него и почти для всех остальных, кроме, возможно, Джерри Фернала и Дэмиена Мейсона вместе с полицейскими, вращались колеса, зрели заговоры и составлялись планы. Дермот пришел в себя и в состоянии помутненного сознания пробормотал до сих пор никому не известное имя, намекнув на заранее спланированное шуточное похищение. В этот самый момент его мать выкладывает полицейским страшные разоблачения, касающиеся самого перспективного парламентера Айвора Тэшема. И еще была эта неизвестная величина, подруга Ллойда Фримана. В конце этой истории в одной из последних передач на телевидении показали запись похорон Ллойда, его гроб, весь в венках и букетах из весенних цветов. На тех похоронах присутствовала женщина, молодая, насколько можно было разглядеть через слои черной вуали. Похожие фотографии опубликовали в газетах, и Айвор вбил себе в голову, что это подружка Ллойда и что, возможно, актер все рассказал ей перед тем, как отправиться в свою последнюю поездку.

Все эти воображаемые ужасы он перечислил Айрис, когда позвонил ей однажды утром, чтобы попросить помощи. Я на пару дней уехал в Манчестер, разбираться с проблемами, стоящими перед фирмой страховщиков. Если бы я находился дома, думаю, моя жена не сделала бы того, о чем попросил ее брат. Конечно, я бы постарался ее отговорить. Но она это сделала. Айрис позвонила Филомене Линч, сказала, что представляет местную газету, и справилась о ее сыне Дермоте, который, как она понимает, все еще находится в больнице.

Она рассказала мне об этом, когда я вернулся домой. Плохо уже то, что она повелась на глупые просьбы брата, но еще хуже было бы скрыть это от меня.

– Он был в таком состоянии, Роб. Он довел себя до полного ужаса, воображая, как полицейские придут за ним в Палату общин.

– Что она ответила, эта миссис Линч?

– Ну, она сказала, что Дермот по-прежнему без сознания, но в больнице ей велели не терять надежды. Они знали худшие случаи, после которых человек пришел в себя и встал на ноги.

– Удовлетвори мое любопытство, – попросил я. – На какую газету, как ты сказала, ты работаешь?

– «Паддингтон экспресс». Я ее придумала. Тогда я была уверена, что поступаю вполне разумно.

– Похоже на поезд, – заметил я, и моя жена смущенно улыбнулась.

Собственно говоря, существовала местная газета под названием «Паддингтон экспресс», но, видимо, я никогда не узнаю, что подумали в редакции о внезапном появлении нового сотрудника. Айвора немного успокоили результаты этого телефонного звонка. По крайней мере, он уверовал в то, что его самые худшие страхи были необоснованы, а картины вращающихся колес полицейского расследования и тайный удар, способный прервать его политическую карьеру, – всего лишь результат паранойи. Айрис было очень стыдно. Вскоре после этого телефонного звонка она сказала, что поставила себя на место Филомены и подумала о том, как бы она себя чувствовала, если бы Надин лежала в больнице, а какая-нибудь самозванка попыталась бы узнать, в каком она состоянии.

Примерно через три недели после этого, к концу июня, Айвор был один в своей квартире на Олд-Пай-стрит. Время приближалось к девяти вечера, когда раздался телефонный звонок. Он все еще был в том состоянии, когда при каждом звонке опасался того, что на том конце провода может быть Джейн Атертон, или Джерри Фернал, или полицейские (не говоря уже о подруге Ллойда Фримана), или кто-то из семьи Линча, и он приобрел привычку отвечать одним коротким словом «да?».

К его облегчению, с ним связался помощник премьер-министра с Даунинг-стрит, 10. Премьер-министр желала видеть его на следующее утро в 8.30. Айвор не так далеко зашел в своей паранойе, чтобы предположить, будто миссис Тэтчер хочет низвергнуть его во тьму, так как узнала о подарке ко дню рождения. Он понимал, что значит этот звонок. Ожидалась небольшая перестановка в кабинете министров, и это было его продвижение по службе. Повышение. В 8.45 следующего утра он должен стать заместителем министра и тем самым шагнуть на следующую ступеньку лестницы власти.

Глава 8

Хиби старалась сменить свой акцент на так называемое стандартное английское произношение, но выговор Ньюкасла прорывался в те моменты, когда она волновалась или переживала. И все же я и не знала, что ее родители такие «джорди»[4]. Они назвали свою дочь Хильдой, и только после окончания школы моя подруга сменила имя. Она на долгие годы более или менее оторвалась от них. Они приехали на похороны в Лондон и привезли с собой тетушку Хиби, женщину, похожую на уборщицу. Там было много друзей Хиби, девушек, которых я никогда прежде не видела, и не все они были одеты так, как, по-моему, следовало бы. На похороны не надевают юбку гораздо выше колен, тем более ярко-красного цвета. Конечно, приехала мать Джерри и без умолку со всеми болтала. Ей удалось сохранить молчание только тогда, когда викарий начал читать молитвы.

Самое меньшее, что я могла сделать, – это предложить приехать на Ирвинг-роуд в следующий понедельник, но когда я там оказалась, то обнаружила на кухне незнакомую женщину, которая пила кофе и кормила Джастина завтраком. Я узнала ее; это была та самая женщина, что явилась на похороны в красной мини-юбке. Конечно, Джерри там тоже был, собирался на работу. Он меня представил, сказал, что это Грания, разве я не получила оставленное на автоответчике послание? Я не получила. Их бывает так мало, что я чаще всего его не слушаю. Джерри сказал, что у него так много предложений от желающих ему помочь, что он уже знает, кто будет сидеть с его сыном не только на этой неделе, но и на следующей. Я подумала, как это, наверное, ужасно для Джастина, когда его нянчат одна незнакомая женщина за другой, но ничего не сказала. Я подошла к Джастину, чтобы поцеловать, но он отвернулся и отпрянул в сторону, так, что чуть не свалился со своего высокого стульчика.

Я взяла неделю в счет отпуска, который мне полагался, но об этом я тоже не сказала. Когда я разговаривала с Джерри на похоронах, он спросил меня, не сделаю ли я ему огромное одолжение, а потом попросил разобрать вещи Хиби и отвезти их в магазин «Оксфам» или еще куда-нибудь. Может, я заодно избавлюсь от ее украшений. Ее похоронили с венчальным кольцом, но он хотел бы сохранить обручальное кольцо и пару других вещей, которые подарил ей: медальон с портретом Джастина и золотой браслет. Я ответила, что сделаю это, но мне не очень-то понравилось его отношение ко мне, учитывая то, как я для него старалась.

– Сегодня я занята, – сказала я. – Придется с этим подождать. – Хиби всегда говорила, что если хочешь прибрать к рукам или удержать мужчину, нужно быть труднодоступной. Почему бы не начать следовать ее советам? – Я приеду в четверг. В четверг я свободна.

Для Грании это послужило сигналом. Она вручила мне чашку кофе и заявила, что и сама может это сделать, у нее будет чем заняться, пока она здесь. Я хотела сказать ей, что ей и без того хватит работы по дому, – подозреваю, что она очень любит ходить по магазинам, копаться в одежде, даже если та и принадлежала другому человеку, – но Джерри вмешался первым и уверил ее, что у нее будет полно забот с Джастином. А потом, взглянув на меня, добавил, что это сделает Джейн, и ушел на работу.

Как только за Джерри захлопнулась входная дверь и Грания убедилась, что, кроме нас, в доме никого нет, она обратилась ко мне:

– Я рада, что представился случай с вами поговорить.

Я ничего не ответила, пила кофе. Джастин протянул ручки, прося снять его со стула; но он протянул их к ней, не ко мне. Грания подняла мальчика и велела идти играть.

Я спросила:

– О чем вы хотите поговорить?