Туркестан

Оказавшись на улице, Алексей снова был поражен. Народу-то, народу! Только что было пусто. Откуда они взялись? Ответил, как всегда, Иван Осипович:

– Закрылись присутственные места. Летом из-за жары они открываются в восемь утра, а в час пополудни начинается перерыв. На улицах хоть шаром покати. Да еще войска гарнизона уходят на лагерные сборы, с середины апреля по середину сентября их нет в Ташкенте. Жизнь замирает. В пять часов перерыв вроде бы заканчивается, но уже пора идти по домам. Как раз и жара спадает. Начинаются прогулки.

– Но откуда так много людей, если войска ушли?

– Это все администрация. Как-никак, тут управление целым краем. Начальства с избытком! Канцелярия генерал-губернатора, канцелярия начальника Сыр-Дарьинской области, начальник города, начальник уезда, штаб округа, штаб корпуса, штабы двух бригад, железнодорожная дистанция, казначейство…

Скобеев, то и дело козыряя, вел своих спутников в известном ему направлении. Потом он повернул за угол, и открылся чистый широкий проспект. Напротив, из-за ограды тонкого рисунка, виднелось изящное здание. Да не здание, а настоящий дворец, хоть и маленький! Центральный объем двухэтажный, с куполом и флагштоком. Вокруг – ухоженный цветник. Стены дворца были выкрашены в оранжево-красный цвет, что дало Лыкову подсказку.

– Это палаццо великого князя Николая Константиновича?

– Да, – подтвердил Скобеев. – Но как вы догадались?

– По окраске стен. Это цвет малого двора Константиновичей.

– Не знал, – удивился капитан. – Вот сразу видать столичного человека…

Великий князь Николай Константинович был старшим сыном генерал-адмирала Константина Николаевича, настоящего автора реформ его венценосного брата. В 1874 году он попался на воровстве. Выломал из оклада иконы своей матери три бриллианта – понадобились деньги для подарка любовнице. Адъютант Николая Константиновича снес камни в ломбард, где их и обнаружила полиция. Скандал получился очень неприятный. Великий князь до конца отрицал свою вину, чем только усугубил гнев императора. В итоге он был лишен чинов и орденов, объявлен сумасшедшим и пожизненно выслан из столицы. Запрещалось говорить об этом человеке – словно и не было никогда такого в августейшей фамилии. После долгих скитаний изгнанник поселился в Ташкенте.

– Ну и как он здесь прижился?

Полицмейстер ответил с уважением в голосе:

– Теперь великий князь называет себя Искандером. Конечно, Николай Константинович – звезда здешнего общества! Очень умен и начитан. Он ведь кончил Академию Генерального штаба с серебряной медалью – единственный из Романовых! И храбро воевал здесь до своего… греха. Замечательный собеседник. Пользуется большой популярностью не только среди русских, но и среди туземцев – а это трудно заслужить.

– За что же его любят сарты?

– Николай Константинович дает им работу и хорошо за нее платит. А что за работа! Главное богатство в Туркестане – это вода. Так князь прорыл канал из Чирчика и оросил ранее безводные туземные земли. За свой счет! А сейчас начал копать еще один канал – уже в Голодную степь. Представляете? Хочет оживить и ее!

– Молодец, – одобрил опального князя Алексей. – Скучно ему тут, небось?

– Искандер живет сейчас не в Ташкенте, а в своем загородном имении. Потому как поссорился с генерал-губернатором бароном Вревским. Плюнул и удалился! Признаться, так нам, полиции, от этого только легче.

– Вот как? – заинтересовался Титус. – Великий князь действительно не в своем уме? Я слышал, он того… с зайчиком.

Иван Осипович нервно дернул головой.

– Есть такое! Образован, умен, приветлив – все, как я говорил. До разу. А потом вдруг наскочит на него что-то, и учинит дикую выходку. Вы знаете, что он живет с двумя женами? И обе венчанные! Это бы еще ничего, не мы грешили – не нам и каяться… Но князь в общество выходит сразу с обеими. Срам!

За такими разговорами они прошли еще сотню шагов и оказались на большой немощеной площади. По одну ее сторону стоял собор приятной архитектуры. По другую сторону выглядывало из-за ограды несуразное одноэтажное здание, со стеклянным куполом зимнего сада в глубине. У входа, выделяющегося красивым резным козырьком, стояли две старинные пушки. Возле полосатых будок застыли парные часовые.

– Что за сарай? – удивился Христославников, кивая на странное сооружение.

– Белый дом, резиденция туркестанского генерал-губернатора.

– Такая фигура и помещается в одноэтажном доме?

– Опасаются, – вздохнул Иван Осипович. – Здесь нет-нет да и тряхнет. Вот и Белый дом только построили, как его разрушило землетрясение. Потому обходятся этим. Нужные помещения пристраивают, так сказать, вширь. А каждый новый наместник требует новых комнат. Там позади сад и канал Анхор. Прудик с карасями и утками, беседки, клумбы… И даже яма с ручными медведями! Довольно уютно.

– А что за храм? – спросил Титус, крестясь.

– Спасо-Преображенский Военный собор. Там могила Кауфмана. Давайте зайдем, поставим по свечке за благополучный приезд.

Храм был выложен из серо-желтого кирпича. Лыков уже знал от полицмейстера, что это особенность здешнего железняка. Тот при обжиге дает глинам не красный, а желтый оттенок. В форме равноконечного креста, с двенадцатигранным барабаном и пологим куполом, собор был очень гармоничен. Рядом вытянулась в небо трехъярусная колокольня. Подле храма лежала чугунная плита с белым деревянным крестом. Это оказалась могила подполковника Обуха, того самого, погибшего при неудачном штурме Ташкента. Из трех приделов храма главный был украшен резным иконостасом в половину высоты стен. Скобеев с гордостью пояснил: иконостас сделан по эскизам академика Микешина. Он же написал и престольный образ «Христос в Гефсиманском саду». Лыкова неприятно поразили купольные росписи. Все евангелисты там были на одно лицо, и вообще живопись дурного качества… Он обратил на это внимание капитана. Тот поморщился и сказал:

– Работа Ольги Ивановны.

– Какой еще Ивановны?

– Госпожи Розенбах, жены предыдущего наместника.

– Это она вместо дамского рукоделия, что ли?

– Угу.

– Почему ей никто не подсказал, чтобы не бралась не за свое дело?

Иван Осипович очень удивился:

– А кто ей скажет? Ежели она супруга главного лица в крае.

– Надо же было так испохабить Божий храм! – возмутился Алексей. – Ладно их прогнали отсюда!

– Не просто удалили, а выперли со скандалом. Уж очень много брильянтов Розенбах вытребовал для своей жены у эмира Бухарского. До государя дошло!

– А при нынешнем генерал-губернаторе не так? – спросил Лыков, понизив голос.

Скобеев ответил шепотом:

– При бароне Вревском подарки полагается делать мисс Грин.

– Это что за фря?

– Англичанка, гувернантка детей барона. Исполняет здесь с успехом роль его жены.

– Не может быть!

– Увы, может. Это же Туркестан! Мисс Грин так вжилась в роль первой дамы, что даже предводительствует на официальных приемах. Тут много кто обязан ей чином или крестом!

– А где законная жена?

– Осталась в столице.

– Сколько же лет вашему саврасу?

– Шестьдесят. Но все еще отличный наездник!

– В шестьдесят лет у него маленькие дети? Вот молодец!

– Дети уже большие, – поправил Лыкова капитан. – Дочь замужем, и оба сына давно как офицеры. Они приезжают иногда навестить отца.

– Откуда же тогда взялась гувернантка? Кого она учит и чему? – вмешался Христославников.

– Учит она начальника края, – ухмыльнулся Иван Осипович. – А чему? То мне неведомо. Полагаю, всяким глупостям. Барон Вревский, когда впервые сюда приехал, уже был без жены. Но с молодой воспитанницей. Красивая мамзель по фамилии Лазаревская. Она была тихая, скромная. Никуда не лезла и видных ролей играть не старалась. Потом барон выдал ее замуж за собственного адъютанта князя Гагарина. И сразу после этого появилась мисс Грин. Тогда-то мы и пожалели о Лазаревской…

– Что, худо стало? – опять съязвил Степан Антонович.

– Под рукой генерал-губернатора огромный край. Замиренный оружием и до сих пор нам враждебный. Дел невпроворот! А тут? Явился человек добрый, но легкомысленный. Светский, воспитанный, только работать не умеет. Восемь месяцев в году живет на даче в Чимганских горах, где винтит по маленькой да развлекается со своей англичанкой. Вот вы завтра увидите Вревского на крестном ходу. Большая удача! Потом ноги его не будет в Ташкенте до октября!

Скобеев помолчал и со злостью добавил:

– Розенбах был вор, а Вревский – рамолик[34]. Как управляет краем? Хорошо, все важные дела держит в своих руках Нестеровский, а то бы совсем беда!

– Нестеровский?

– Да. Помните? Я о нем упоминал. Константин Александрович, правитель канцелярии генерал-губернатора. Кабы не он…

Полицмейстер чуть не плюнул с досады, но вовремя вспомнил, что находится в храме.

– Айда к могиле Кауфмана. Вот была фигура! Все, кто после, рядом с ним пигмеи. Константина Петровича сначала схоронили в сквере его имени, в конце Соборной улицы. А пять лет назад выстроили собор, и прах перенесли сюда.

Могила Кауфмана была в правом приделе, ее окружала кованая решетка. Иван Осипович благоговейно перекрестился, негоцианты последовали его примеру.

– Этот великий человек хорошо понимал, что управлять таким сложным краем не сможет обычный генерал-губернатор. Чтобы туземцы подчинились, им нужен полуцарь! Ярым-падишах. Сатрап, но с чрезвычайными полномочиями. Кауфман объяснил это государю, и Александр Второй ему такие полномочия вручил. Тот мог даже объявлять от имени России войну! И Кауфман правил железной рукой. Вот это была фигура! Но государя убили, и тут же заболел Константин Петрович. Его хватил удар, он потерял речь, целый год лежал парализованный. А потом умер. И пошли у нас пигмеи…

Алексей слушал и дивился. Нечасто услышишь от человека на службе такие слова! Видать, довели пигмеи здешних порядочных людей… А Иван Осипович продолжил:

– После Кауфмана трон отдали его злейшему врагу генералу Черняеву. Хотя почему злейшему врагу? Черняев никогда в жизни не встречался с Кауфманом. Но за что-то его невзлюбил. Может, за то, что понимал свою рядом с ним несуразность? Загадка. Факт тот, что Черняев ненавидел Константина Петровича. Уж он и отличился! За два года, что провел здесь, разрушил все хорошие начинания прежнего наместника. Дикий человек, просто дикий… И привез с собой два десятка таких же, поставил на должности. Где только он их нашел? Мы называли людей Черняева зулусами. То действительно были зулусы, которые упивались вседозволенностью. Между прочим, среди них был известный литератор подполковник Крестовский, автор «Петербургских трущоб». Так вот, именно по его докладу Черняев закрыл единственную в городе библиотеку! Представляете? Литератор – и ополчился на книги… В нашем и без того убогом краю! Еще Черняев упразднил школу шелководства, хлопковую ферму, химическую лабораторию, питомник растений. Даже служба надзора за ирригацией показалась ему лишней! Что творилось в голове у этого человека? Генерал-лейтенант – и такое… Мужскую гимназию Черняев тоже приговорил. Решил, что она без надобности! Слава Богу, не успел – самого турнули. А знаете, как турнули?

– Нет, – ответил за всех Титус. – Расскажите, Иван Осипович!

– Это кажется невероятным, но ведь было же, – охотно откликнулся полицмейстер. – Черняев решил проинспектировать Аму-Дарьинский отдел. Ну уехал и уехал, так надо… Но, закончив командировку, генерал-губернатор в Ташкент не вернулся. Никого не предупредив, с одним только адъютантом, он отправился через безводную пустыню к Каспийскому морю. Короче говоря, исчез! В столице края переполох – куда делось главное лицо? Черняев никого вместо себя не оставил. И административная машина встала. А наш герой, как он потом объяснил, исследовал новый торговый путь! Помилуйте, его ли это дело? Пустыня та даже не входила в генерал-губернаторство! То есть человек, облеченный высшей властью, играет в Марко Поло…

– И что же было дальше?

– Дальше? Они с адъютантом добрались до реки, сплавились по ней на лодке к выходу в Каспийское море и оттуда дали телеграмму. Чтобы им прислали пароход. Только из той телеграммы и узнали, где находится генерал-губернатор. Прислали, значит, пароход. Черняев доплыл на нем до Астрахани, в самый день коронации Александра Александровича. И решил он навестить государя! Не заходя, так сказать, домой. И отправился в столицу…

– Навестил?

– Точно так. Явился в Петербург, без доклада, без бумаг, требующих высочайшего решения, как говорится, налегке. А главное, без вызова! Как потом выяснилось, Черняев почему-то вбил себе в голову, что на коронации он должен стоять возле особы императора!

– Для чего? – удивились купцы.

– Для его защиты! Без Черняева никак бы царская охрана не справилась… Но на саму коронацию генерал уже не успел. И решил хоть покалякать с Его Величеством. Ну, ему и сказали, чтобы возвращался бегом к месту службы. А вскоре и выкинули. Вот такие люди управляли краем!

Раздосадованный воспоминаниями капитан повел спутников на выход. Но глянул на аляповатую мазню госпожи Розенбах и растерянно добавил:

– Кауфман, Кауфман! Великий человек. А ведь при нем тоже все решали фаворитки! Была такая Зинаида Евграфовна Каблукова… Наместник сделал ее мужа – тот был пустое место – генералом и правителем канцелярии. А Зинаида Евграфовна играла судьбами людей. Кто ей кланялся – тех возвышала, а кто сторонился – тех наказывала. Место у нас, что ли, такое?! Сильные мира сего… Э-эх!

Полицмейстер оставался в философском настроении весь следующий час. Он показал приятелям крепость, выстроенную сразу после взятия Ташкента. Шестиугольная в плане, с выступающими бастионами, она и сейчас производила серьезное впечатление. Пушки батарей внутри, как сообщил капитан, были нацелены на туземный город. Мало ли что?

По соседству с цитаделью находилась еще одна братская могила. У Камеландских ворот, куда завтра пойдут крестным ходом, похоронены павшие во время штурма Ташкента 15 июня 1865 года. Штурма, закончившегося взятием города. А до него был еще один штурм, неудачный. Он произошел 15 ноября 1864 года и стоил жизни восемнадцати нашим солдатам. К этой могиле никто не ходит, но четверо русских помолились на ней за павших. Рядом, в маленьком садике, стоит главная достопримечательность нового Ташкента – домик Черняева. Он был сложен из сырцового кирпича в один день. Десять на восемь шагов, в две комнаты с одним окном, с камышовой крышей, домик поражал простотой и подлинностью.

После всего увиденного времени у гуляк оставалось только, чтобы поужинать. Лыков свистнул извозчика, но полицмейстер уперся. Оказалось, что сажать больше трех седоков возницам в Ташкенте запрещено. А их было четверо! Купцы уговаривали Ивана Осиповича ехать в ресторан всем вместе, черт с ними, с правилами! Но тот заявил, что не ему, служителю закона, этот закон нарушать. Какой пример он подаст в городе, где его знает каждый верблюд? Пришлось добираться в ресторан «Россия» двумя партиями.

Телятина в соусе из петушиных гребешков действительно оказалась на высоте. Но стоила 5 рублей 30 копеек порция! Понятно, что обычный капитан не мог ее себе позволить. Негоцианты расстарались и угостили Ивана Осиповича на славу. И все просили не оставлять их советами… Скобеев сделался весел, но не пьян, доброжелателен, но без фамильярности. Уже в темноте его на извозчике отправили домой. Торговые люди дошли к себе пешком и тут же уснули.

Глава 4. Два трудных дня

Утром в гостиницу явился молодой джигит. Высокий, стройный сарт, белозубый и смешливый, назвался Шалтай-Батыром. Он объявил, что приставлен полицмейстером к русским купцам на весь день. Его обязанность – показать крестный ход, но, кроме него, еще и занимательные места туземного Ташкента. Если гости не прочь, конечно…

Негоцианты как раз завтракали. Лыков спросил городового, не желает ли и он перекусить? Тот доверчиво улыбнулся и ответил, что уже кушал. Но если таксыр хочет сделать ему селяу[35], то он покушает еще раз. Таксир захотел, и парень спорол битки с гречкой, творожники со сметаной и два стакана чая. После этого он сразу полюбил Лыкова и в дальнейшем обращался за указаниями только к нему.

Христославников удивился возрасту джигита. Капитан мог бы прислать настоящего городового, а не мальчишку! Что он знает о городе?

– Эй, малайка, сколько тебе лет? – спросил хлопковый торговец.

Малайка не обиделся, а сразу ответил:

– Я дважды встречал год зайца.

– Какого зайца? Лет, спрашиваю, тебе сколько?

Алексей вступился за парня и пояснил Степану Антоновичу:

– Туземцы не знают своего возраста. Жизнь они меряют двенадцатилетними циклами и знают год самого рождения.

– Ну а зайцы-то при чем?

– Каждый год внутри цикла имеет свое название. Есть год мыши, коровы, тигра, барана… Всех не помню. Имеется и год зайца.

– Что, именин туземцы тоже не знают?

– Лишь время года. Тут это никого не интересует, сарты не отмечают ни именин, ни дней рождений.

Степан Антонович только вздохнул. Доверенный все уши прожужжал попутчикам, что через две недели у него круглая дата – пятьдесят лет. И он хотел бы в чужой стороне справить ее с новыми приятелями. Лесопромышленники уж и подарок ему купили – жемчужную булавку в галстук. А тут такая дикость!

Русские провели в обществе Шалтай-Батыра весь день. Тот оказался славным малым, неглупым и доброжелательным. По-русски он говорил правильно, только иногда путал падежи и спотыкался на трудных словах. Но роль чичерона исполнял с полным старанием.

Сначала они прибыли на Соборную площадь. Там уже собиралась колонна, чтобы дефилировать к братской могиле. В группе генералов выделялся один, с лентой Белого Орла. Он был строен и подтянут, как юный подпоручик, и с такой же густой молодой шевелюрой. На лице смесь двух черт характера: властности и капризности. Шалтай-Батыр указал на него пальцем:

– Барон Вревский.

Алексей разглядел генерала, и неприязнь к нему только усилилась. Рамолик, а управляет Туркестаном! И в отставку не торопится. Таких лишь вперед ногами вынесут из власти… Бывший сыщик знал, что генерал-лейтенант не был ни в одном сражении и вся его служба прошла по штабам. В глазах солдата это тоже был большой недостаток.

– Вон та с зонтиком, что трется возле барона, не его ли дама сердца? – спросил он у джигита. Тот сразу покраснел, будто институтка, которую спросили о неприличном. Но подтвердил: да, она и есть мисс Грин. Лыков поглазел и на нее. Ну, смазлива, фигурка ничего… Но ведь таких миллион! Здесь же, на площади, на виду у толпы, англичанка без зазрения совести исполняла сольную партию. Седобородые генералы целовали ей ручку и состязались в учтивости. М-да…

Сарт указал в толпе тех бонз, которых знал в лицо. Лыков увидел начальника Сыр-Дарьинской области Королькова («ботаника»), начальника Ташкента полковника Тверитинова, полицмейстера русского города коллежского советника Аленицына. В конце свиты Вревского топтался и капитан Скобеев. Он издали помахал приятелям рукой и убежал по делам службы.