Второе (после положения о внутренней сущности Будды) положение Чань означало, что пробуждение, будучи изначальной собственной и нерождённой природой сознания, (японский учитель Дзэн XVII века Банкэй особенно подчёкивал именно это определение) не может быть обусловлено никакими внешними факторами,[217] в том числе и изучением канонических текстов.[218] Здесь уместно привести такую притчу, ярко характеризующую антиканоническую направленность Чань и Дзэн:
«Однажды чаньский учитель И-сю, живший на горе Бижуйшань, увидел, как великое множество верующих поднимается в расположенный на горе монастырь Бижуйшаньсы для паломничества, поскольку монахи в это время проветривали буддийские сутры. А в этих местах существовало предание, что если ветер будет дуть на сутры, то он сдует также все беды и невзгоды верующих и увеличит их мудрость. Поэтому многочисленные верующие и поднимались непрерывно на гору, чтобы сподобиться этого приносимого ветром блага. Чаньский учитель И-сю понял это и сказал:
— Я тоже буду проветривать сутры!
Сказав это, И-сю тотчас обнажился по пояс и улёгся загорать на травке. Многие верующие, глядя на это, удивлялись и не могли понять, в чем дело, осуждая неподобающее поведение монаха. Когда монахи из монастыря узнали об этом, они тоже прибежали туда и стали просить И-сю не вести себя столь предосудительно.
Тогда И-сю очень терпеливо объяснил им смысл того, что он делал:
— Сутры, которые вы проветриваете, мёртвы, и поэтому в них заводятся книжные черви, а они ничего не могут с ними сделать. Сутра же, которую проветриваю я — живая, она может проповедовать, может совершать служение, может есть. И всякий человек, наделенный мудростью, прекрасно разберётся, какая их этих двух сутр более ценна!».
И то и другое не приводит к праведности. «Книжные черви» «канонов», которые «омертвляют» жизнь, «зомбируя» психику учеников — плохо. Но «зомбирование» с помощью «живого» общения с субъектом, психика которого содержит тоже сутры, но в гораздо большем объёме — не лучше. Эта притча показательна тем, что гуру И-Сю назвал самого себя сутрой (пусть даже не специально, а — желая показать ученикам разницу между «канонами» и живым общением). Трудно отрицать преимущества живого общения. Но общение ради передачи ученикам и последователям методики ощущения и понимания Языка Жизни, а через него и связи с Богом и общение ради передачи ученикам методики буддийского «просветления» — разные вещи. Поэтому буддийский гуру правильно назвал себя живой сутрой — информационной базой, ограниченной возможностями эгрегора, куда включена его психика.
Состояние «пробуждения», согласно Чань, может быть реализовано любым человеком через «прозрение», «просветление сознания», что осуществляется пробуждённым учителем «благодаря» определенным приемам воздействия на психику ученика.[219]
«Благодаря» этому воздействию учитель как бы передаёт, транслирует «пробуждённость» своего «трезвенного» (в терминах европейских переводов) сознания[220] ученику, подобно тому как Будда передал свое пробуждение Махакашьяпе.
Эта идея объясняет исключительную важность для Чань списков преемственности Дхармы, содержащих сведения о последовательности передачи пробуждения от одного учителя к другому[221] (это называется «передачей светильника» — чуань дэн). Для подчёркивания принципа непосредственности, «безопорности» этой передачи и для искоренения у учеников привязанности к букве, образу, символу[222] многие чаньские наставники раннего периода демонстративно сжигали тексты сутр и священные изображения.
Монах Линьцзи И-сюань даже сказал: «Встретишь Будду — убей Будду. Встретишь патриарха — убей патриарха». Смысл этого высказывания в том, что следует убить в себе привязанность ко всему внешнему, ко всем образам и именам; Будда — это сам человек в его истинности, а не некий религиозный авторитет или законоучитель. И тем более это не изображение и не текст. Вместе с тем чаньская практика предполагала строжайшую дисциплину и полный авторитет учителя для ученика, что было закреплено в XII–XIII веках в нормативных уставах чаньских монастырей («чистые правила» — цин гуй), своеобразной чаньской Винае.
В своей психопрактике школа Чань тоже достаточно оригинальна. Несмотря на то что некоторые направления Чань (особенно Цаодун/Сото) практиковали и традиционное созерцание в сидячей позе со скрещенными ногами (цзо чань/дза дзэн), эта школа не считала таковое наиболее совершенным и тем более единственно возможным методом. Большинство направлений Чань предписывало монахам пребывать в состоянии созерцания при любых формах деятельности, даже во время занятий физическим трудом, бывшим обязательным для всех чаньских монахов (принцип учителя Бай-чжана: «День без работы — день без еды»). А «продвинутые» монахи должны были уметь заниматься созерцательной практикой даже во сне. Иногда для стимулирования мгновенного пробуждения чаньские монахи практиковали палочные удары, обрушивавшиеся на ничего не подозревающих, погруженных в созерцание учеников.[223]
Поэтому чань-буддизм не отдаёт предпочтения строгим аскетическим ограничениям и отшельничеству, детализированной «канонами» религиозно-обрядовой практике и свободно согласуется с занятиями земледелием, литературой, живописью, боевыми искусствами.
«Зомбирование» психики образами «от учителя к ученику», не поддающимися сколько-нибудь вразумительному осознанию обоими сторонами (в этом виде буддизма доминирует как никогда безмерная интуитивно-образная составляющая, обусловленная в том числе отказом от изображенийбукв, образов, символов — от размеренных образов) обеспечивает одновременно надёжную защиту от внешних («канонических» и прочих лингвистических) вторжений в неё всего «несанкционированного»[224] — чего, видимо, полностью не достигается в других видах буддизма, которые вынуждены запрещать монахам многие формы деятельности,[225] разрешённые в Чань.
Традиция Махаяны, оказавшая непосредственное воздействие на «теоретические» основы Чань (неправильно думать, что в чань-буддизме нет теории: она есть, но она направлена больше не на объяснение механизма «просветления», а на объяснение необходимости наставничества гуру), расценивает «Непревзойдённое полное пробуждение» как высшую цель религиозной деятельности, поскольку оно непосредственно «соседствует с нирваной». В учении Чань считается, что реализовать в себе в такое состояние способен каждый, буквально «здесь и сейчас» — с помощью «акта непосредственного интуитивного восприятия истины».
Интуитивное восприятие, чисто теоретически, конечно, может исходить от Бога, однако, как мы уже знаем — Бог не впихивает никому в психику «пробуждение здесь и сейчас»:[226] для этого нужно потрудиться самому, осознанно[227] изменяя свои нравственные жизненные ориентиры, которые достались по родовому наследству и/или были приобретены по жизни от рождения. Соответственно изменениям в психике человека и целеустремлённости последнего, Бог будет поддерживать деятельность такого человека в тех процессах, которые соответствуют праведности,[228] что действительно при больших успехах движения к Человечности, может знаменоваться психической умиротворённостью, видимо, похожей на состояние «нирваны» в буддизме.[229] Но в буддизме путь познания истины (отличить Истину от заблуждений и эгрегориальных наваждений во всех случаях может лишь Человек) другой — не Божеский.
В чань-буддизме считается, что реализовать себя в состояние «пробуждения», после чего открывается «истинное видение» — можно лишь «человеческому уму, не тронутому никакими мыслями или чувственными образами».[230] Дальше — больше: такое состояние сравнивается с «чистым зеркалом или зеркальной водной гладью, когда человек не может различать даже «Я» и «не Я»», лишь в этом случае сознание способно увидеть мир таким, каким он является на самом деле — неомрачённым субъективными мыслями и ощущениями. В этом состоянии мир более не разделяется на противоположности, прежде всего на добро и зло, любовь и ненависть, реальность и иллюзию, явь и сон. Считается, что человек и мир сливаются в одно целое.[231] Вместе с тем в чань-буддизме признаётся, что путь достижения «Непревзойдённого пробуждения» (близкого к нирване) не представляет собой единообразного скачка сознания и наиболее вероятно после прохождения нескольких «просветлений».
С первого взгляда неомрачение сознания (читай — психики), инициируемое гуру может быть предназначено для того, чтобы ученик смог увидеть мир без его эгрегориального искажения (психика воспринимает мир через призму алгоритмики эгрегоров и её собственной алгоритмики) — штука весьма полезная: почему бы не помочь человеку правильно воспринимать мир? Вроде бы неплохо избавление психики от субъективного разделения явлений на противоположности (последствия мировоззрения восточного дуализма), на добро и зло, любовь и ненависть и прочее. Однако, к чему такая «мудрость», если толпо-«элитарный» мир, в котором живут люди, основан на мировоззрении противоположностей: как только люди выходят из состояния «нирваны», они попадают именно в этот реальный мир, продолжая строить свои отношения согласно взаимоотношениям противоположностей (как они считают). Значит слияние в «нирване» происходит не с миром людей — а с миром религиозных иллюзий.[232] Но Бог создал мир людей не для того, чтобы от него убегать в искусственный психологический «рай». Совсем разорвать социальную необустроенность и религиозный идеал может только смерть, либо способность нахождения в состоянии пожизненной «нирваны».[233] Привыкание в период ученичества к игнорированию реальных жизненных проблем (уклонение от видения разделения на противоположности, добро и зло и пр. — чему не сопротивляется психика трусливых[234] людей, бегущих от «неприятных» для неё явлений)[235] — увод психики ученика от естественных интуитивных «раздражителей», связанных с совестью, а также от «Языка Жизни», явления которого внимательному человеку позволяют судить о своей реальной праведности (приближаясь к объективным критериям Добро-Зло), что необходимо для изменения социальной неправедности после того, как человек начнёт менять свою собственную нравственность. Но в буддизме последнее заблокировано напрочь.
Подготовка к «нирване» сводится к тому, что на первых этапах сознание, которое приучено к внешней концентрации внимания (это в большей мере функция сознания),[236] сумеет перенести этот навык на внутреннее созерцание сущности вещей. Вследствие этого (способности внутренней концентрации) сознание должно убедиться в «пустотности» всего мира и тем самым опустошить само себя.
Поскольку в буддизме термин «сознание» в большинстве случаев означает всю психику (и сознание и бессознательные уровни) — речь идёт о подготовке к «нирване», заключающейся в особом способе «вычищения» психики учеников от подавляющего большинства её прежних несоответствий буддийскому стандарту «зеркальной водной глади». А значит, поскольку методики подготовки учеников примерно одинаковые (во всяком случае их спектр ограничен) — то на выходе мы имеем субъектов с похожей психикой типа «зеркального» стандарта: если посмотреть в зеркало «водной глади», то увидишь своё же отражение. Так учителя буддизма штампуют себе подобных из века в век. А символика «зеркальной водной глади» означает, что учителя и ученики живут в мире, на который не оказывают воздействие никакие социальные «стихии». Однако в реальном мире социальные «стихии» будут по меньшей мере до тех пор, пока всё общество не обретёт Человечный тип психики, поскольку социальные «стихии» являются признаком движения толпо-«элитарного» общества к Справедливости, реакции людей на Добрые и Злые явления Жизни. И если какое-либо общество сумеет ограничить психику своих граждан по буддийскому принципу (психотехниками), то обязательно найдётся внешняя сила, которая сметёт бесперспективный режим.[237]
Чань-буддизм учит:
Даже в жизни обычного человека бывают моменты, весьма напоминающие некоторые просветлённые состояния сознания, которым древние мастера Чань дали такие названия: «Исчез человек, остались обстоятельства»; «Исчезли обстоятельства, остался человек»;[238]«Нет ни человека, ни обстоятельств».[239][240]
Человек становится действительно свободным лишь тогда, когда он даже не догадывается, что вообще существуют такие понятия как «свобода» и «несвобода».
Последнее — мечта всех толпо-«элитарных» региональных диктаторов и древних глобализаторов: создать единообразное стратифицированное по трудовому принципу бесчувственное к Добру и Злу общество,[241] в котором каждое сословие (особенно рабы) было бы довольно своим положением: в терминах буддизма — люди ощущали бы себя «свободными», поскольку бы они даже не догадывались, что вообще существуют такие понятия как «свобода» и «несвобода».
В принципе с этого момента можно сказать, что мы постепенно начинаем рассмотрение существа подготовки и проведения психотехник буддизма, пока опираясь на понятийную базу чань-буддизма. Начнём с вопроса о том, что может мешать людям обрести ощущение «свободы» по-буддийски?
— Общий ответ на него следующий: некоторые «животные» инстинкты и рефлексы, психические стереотипы (полученные в жизни вследствие работы интуиции — в том числе и благодаря информации, полученной от Бога; разума; жизненных наблюдений, не обработанных интеллектом, но отложившихся в психике как «само собой разумение»), эгрегориальные привязки разного рода происхождения (врождённые и приобретённые под влиянием культуры), собственное ограниченное разумение; интуитивная информация, поступающая от Бога (особенно в раннем — детском и юношеском — возрасте).
Всё вышеперечисленное по большому счёту[242] является личностным психологическим и биополевым «фундаментом» того, что в чань-буддизме называют «собственным Я»[243] или связкой «человек + обстоятельства».[244]
Буддистские практики направлены на вычищение их психики последователей-учеников всего того из «собственного Я», что мешает последователям обретать «свободу» по-буддийски. Методики буддийских психотехник строятся на принципе обнуления значимости алгоритмики психики «до зеркальной глади», которая была по Жизни организована вследствие «естественного» (без целенаправленного вмешательства учителя) формирования психических стереотипов, эгрегориальных привязок, продукта собственного разумения и продукта, образовавшегося как «само собой разумение» после получения интуитивной информации Свыше. Буддийские практики начинаются с того, что всё, выделенное нами в предыдущей фразе жирным — что не укладывается в духовную культуру буддизма — постепенно удаляется из психики (в смысле того, что алгоримика этого перестаёт управлять мыслями и действиями людей), замещаясь алгоримтикой духовности буддизма методом «клин клином вышибают».[245] Поэтому в чань-буддизме оглашён следующий принцип: «Человек, цепляющийся за своё «Я» живёт как бы с постоянным шипом в теле,[246] а чань-буддизм — это другой шип, с помощью которого извлекается первый».
Для вызова лучших ощущений по высказанной теме приведём знаковую притчу, известную в дзэн-буддизме:[247]
Чашка чаяНан-ин, японский учитель дзэн, живший в эпоху Мейдзи (1868–1912 гг.) принимал у себя университетского профессора, пришедшего узнать, что такое дзэн.
Нан-ин пригласил его к чаю. Он налил гостю чашку доверху и продолжал лить дальше.
Профессор следил за тем, как переполняется чашка, и, наконец, не выдержал: «Она же переполнена. Больше уже не войдёт».
«Также как эта чашка — сказал Нан-ин — Вы полны Ваших собственных мнений и размышлений. Как же я смогу показать Вам дзэн, если Вы сначала не опустошили Вашу чашу?».
Иными словами, буддийские практики начинаются с того, что учителя помогают ученикам избавляться от почти всего их прошлого психического (и биополевого) наследия — и объективно Доброго и объективно Злого — без разбора, оставляя лишь то, что соответствует буддийской духовности. Ясно, что главные стереотипы и соответствующие им полезные (не обязательно праведные но временно полезные для дела движения общества к социальной Справедливости) привязки психики, организовавшиеся по жизни индивида в результате его интуитивного общения с Богом (либо через «Язык Жизни») вычищаются не в последнюю очередь: если бы это было не так, то буддийское общество раньше других стало бы на путь социальной Справедливости, поскольку его учителя владеют в совершенстве психотехниками, позволяющими помогать людям избавляться от их психологических привязок к неправедным духовностям. Однако сами буддийские учителя не различают объективные Добро и Зло,[248] поскольку они издревле находятся в глубоких атеистических заблуждениях связанных в первую очередь с целями развития цивилизации, замкнутыми в буддизме на примитивную восточную «космогонию».[249]
Естественно, что чем ближе к буддийской цивилизации (к её культуре и духовности) родился и рос будущий последователь буддизма — тем меньше в его психике учитель находит несоответствий духовности буддизма, и тем меньше усилий требуется гуру для вычищения всего «лишнего» из психики ученика для подготовки последнего к «просветлению».
Идеальным (для буддийских гуру) является вариант, когда духовность буддизма предаётся по наследству (от отца к сыну) либо хотя бы с детства гуру «работает» с учениками «глаза в глаза», передавая огромные массивы «духовности» — что невозможно передать методом словесности либо письменности. Последние всегда ограничены возможностями языковых конструкций и различиями в образах, которые закладывает учитель-гуру при письме и теми, которые возникают у ученика при чтении.
Именно поэтому чань-буддизм отказался от передачи духовности через «каноны», слова и символику: если психика учеников недостаточно «вычищена» прежде чем они приступят к чтению «канонов», слушанию гуру и усвоению символики — то образы, которые будут возникать в их психике, могут сильно отличаться от «нужных». А при прямом «перекачивании» информации-образов (что сродни «зомбированию» полностью в обход сознания) — потери смыслов минимальные. Последнее можно грубо уподобить влиянию на людей кино и телевидения (где образы подаются в готовом виде и информация в больших объёмах поступает в обход сознания); а лексическое восприятие той же информации можно уподобить чтению романа: в результате чтения одного и того же романа у разных людей возникают разные образы героев. Но если все они посмотрят фильм, снятый по этому роману — то образы героев будут почти одинаковые.
Но всё же «вычищению» психики (в смысле не только информационному вычищению, но главное — нейтрализации прежнего алгоритмического доминирования) любой вид буддизма уделяет первостепенное внимание. Рассмотрим на примере чань-буддизма один из понятных методов вычищения из психики прежних стереотипов мировоззрения, мировосприятия с помощью «философско-лексического» тренинга, предшествующего в чань-буддизме йогической практике. При этом не надо забывать, что основным благонамеренным лозунгом чань-буддизма (как, впрочем, и других видов буддизма) является декларация о ненасильственной помощи ученику:[250]«В конце концов, учитель не может научить ученика чань-буддизму, его задача — только помочь ученику осуществить «прирождённую реализацию» его собственной внутренней сущности». В дополнение к последнему, чань-буддизм учит: «медитативная практика не имеет в виду ни подчинение, ни принудительное «очищение» сознания,[251] скорее — его «отпуск на свободу».[252] Она целиком вписывается[253] в традиции «срединного пути»,[254] направленного на тренировку органов ощущений и мышления, а не на их волевое подчинение, на чём настаивают индийские йоги».
Характерной чертой чань-буддийской медитации (а лучше сказать: глубокой подготовки к медитации) является подкрепление индивидуальных и коллективных медитативных упражнений индивидуальными беседами со своим наставником, которые по обычаю происходят каждый вечер, если ученик не имеет потребности в более частом общении.
Логические парадоксы (в японском дзэн-буддизме — коаны), которых насчитывается приблизительно 1700, представляют собой вопросы, которые не имеют ответа, служат цели радикального изменения стереотипа мышления тех, кто изучает Чань или Дэн, и помогают (как учит чань-буддизм) достичь «освобождения сознания вплоть до полного его просветления».
Эти «философские» вопросы вводят психику ученика в состояние «ступора», после выхода из которого прежние его убеждения в отношении поставленной темы обсуждения «вычищаются» до состояния «незначимости» в его дальнейшем управлении и самоуправлении. Методика составления коанов такова, что ученик (естественно если его психика слаба, труслива, безвольна, основана на доминировании «животных» инстинктов и прочее) видит, что его прежние убеждения по определённому обсуждаемой темой вопросу были «шизофреничными»: так организованы вопросы. Не желая оставаться и дальше шизофреником — ученик прилагает психические усилия (за плавным «мелкоступенчатым» изменением психики следит гуру; «ступенями» являются позитивные изменения психики ученика после успешного доведения каона), чтобы избавиться от прежних «наваждений» (как он теперь считает). Поскольку коанов множество, то их охват позволяет изменить психику ученика по всем возможным «мешающим» стереотипам.[255] Примерами типичных коанов являются следующие:[256]
«Если ты встретил на улице кого-то, кто постиг истину, ты не можешь пройти мимо молча и не можешь заговорить с ним. Как ты поступишь при встрече?».
«Когда ты хлопаешь в обе ладони, образуется звук. Теперь послушай, как хлопает одна ладонь!».[257]
С помощью коанов ум искусственно ставится на грань абсурда и демонстрирует ученику его собственную беспомощность,[258] когда по укоренившейся привычке ученик пытается дать «приземлённые» ответы на вопросы коанов. Реакция на вопросы коанов должна быть естественной и мгновенной. Ученик, не привыкший к такой реакции, поначалу теряется, а гуру ему отвечает типа: «Если ты не можешь ответить, тебе остаётся только дождаться пришествия Майтрейи и спросить у него». Но по мере того, как ученик научится не обременять свой ум сложными логическими конструкциями — его ответы приобретают «свободную» непринуждённость и буддистское «остроумие». Практика коанов сопровождается средствами буддийской «шокотерапии» — непонятные команды гуру своим ученикам, внешне несвоевременные вопросы, цитаты из «священных» текстов, грубые жесты и даже неожиданные удары посохом по поводу, который определяет гуру.[259] Всё это также направлено на избавление психики ученика от прошлых стереотипов и привязок.
Многие не зашоренные буддийским авторитетом исследователи буддизма, сталкивающиеся с подобным обучением — сравнивают оригинальную чань-буддийскую практику с первобытными инициациями или «шаманской болезнью», как символическим олицетворением умирания и нового рождения человека. Но ведь то же самое мы наблюдали и в «христианских» инициациях — крещение это обряд «смерти и воскресения», в котором, также как в буддизме (но менее откровенно и более скрыто) употребляется практика избавления психики крещаемого от части её старых стереотипов. Но до «христианства» такие практики подготовки включения психики в корпоративный эгрегор духовной системы были давно известны — самое позднее в древней Индии.[260]
Не удивительно, что после определённой подготовки по изменению психики («вычищение» старых и «закачка» новых алгоритмов-привязок с помощью передачи огромного массива готовых образов от гуру к ученику) психика ученика входит в период эгрегориальной «перестройки» (отстройки от старого духовного наследия и подключки к новому — «гармонично-божественному»), который часто сопровождается соответствующими галлюцинациями — эгрегориальными наваждениями. В терминах и понятиях библейского христианства последние эквивалентны «голосу живого «Бога»», который слышали многие известные «пророки».[261]
Последнее считается признаком непринуждённого вхождения в состояние «просветления»: в отличие от «просветления» искусственно достигнутого — учит Чань — интуитивное «проникновение в природу Будды»[262] чем-то внешне похоже на творческое озарение, как его понимают на Западе. Оно охватывает ученика внезапно, без внешних усилий (ещё бы: этому предшествует длительная «непринуждённая» подготовка психики и вычищение всего «ненужного» под надзором гуру) с его стороны в любом месте и в любое время. Последователи чань-буддизма, которые пережили подобный психологический опыт, обычно сравнивают его «с неожиданным выпадением днища в бочке, вследствие чего всё её содержимое за несколько секунд оказывается в наружи».[263] Гуру Сэкида Кацуки описывает свои ощущения в момент инициации следующим образом (сноски наши):[264]
«В комнату ворвался прохладный юго-восточный ветер[265] и ряды бумажных фонариков, оставленные в храме странниками, весело качались в струях воздуха. С невероятным рёвом все холмы, долины, храмовые строения и святилище вместе со мной стали проваливаться в бездну. Даже летящие птицы падали на землю со сломанными крыльями.[266]
Я увидел, как вдоль по набережной, преградившей доступ прибою, прокатился камень, от его толчка берег раскололся, и сотни тысяч тонн воды устремились на улицы города.[267] Зрительные вибрации, возникшие при виде качающихся фонариков, вызвали вихрь в моём мозгу, наплыв внутреннего напряжения. Разрыв дошёл до самой глубины,[268] и это дало возможность наплыву внутреннего напряжения беспрепятственно прорваться…[269] И когда сознание[270] ощущает своё освобождение, его охватывает ошеломляющий восторг».[271]
Речь идёт о «хаотизации сознания,[272] прерывании устоявшихся связей с окружением, что считается в равной степени как приближением к «нирване», так и к реальной, а не символической смерти» — так говорят буддисты.
Действительно отключение прежнего жизнеобеспечивающего сопровождения для индивида может быть равносильно смерти: представьте себе это на модели компьютера. Что будет, если снести с винчестера все основные программы, которые поддерживали до этого его работу? — Компьютер «умрёт» для пользователя.А что нужно сделать, чтобы его «воскресить»? — Нужно «закачать» другие (либо функционально подобные) программы. Разница между компьютером и индивидом в том, что компьютер может сколько угодно ждать в состоянии «смерти», а в индивида нужно «закачать» другую «жизнь» — пока он ещё «тёпленький».
За эгрегориальной перестройкой психики следят гуру. Но есть один нюанс: если из психики ученика уже «выкачено» всё его «лишнее» (для успеха буддийской инициации) прошлое жизнеобеспечивающее сопровождение — ему либо умирать[273] либо принять то, что предлагает гуру: ученик как правило выбирает последнее, поскольку деваться безвольному, лишённому «Я» субъекту (последнюю волю ученик сам отдаёт в «пользу» инициации) уже некуда. В награду он получает возможность ощущений «нирваны».
Но только Бог знает, что полезного, а что вредного обрела психика конкретного человека в Жизни, поэтому лишь Он может быть настоящим Гуру для человека, а человек лишь с помощью Бога и своей доброй воли способен отделить объективно плохое от объективно хорошего — после чего (также с помощью Бога) заняться осознанным избавлением своей психики от всего плохого.
Космогоническая «философия» буддизма
Прежде чем продолжить освещение сути психотехнических практик, рассмотрим вопрос о космогонической основе буддийской «философии». Его знание будет необходимо для более полного понимания сути психотехник и их религиозного обоснования. Начнём с «Четырёх благородных истин буддизма», которые, согласно преданию, были высказаны самим Буддой Гаутамой в одной из первых его проповедей и представляют собой «суть буддийского учения в концентрированном виде» — как считают знатоки буддизма.
Даже с первого взгляда можно увидеть, что мировоззренческой первоосновой буддийского учения в концентрированном виде является мировоззрение восточного дуализма (подробно см. книгу 5 «Сравнительное богословие»). Напомним, что психика людей, сложившаяся на основе древнейшего мировоззрения восточного дуализма, обладает следующими основными пороками: внутренняя трусость перед Жизнью (и соответственно перед Богом, Которому они приписывают земные качества недолюдков: гнев, мстительность, войну со злом и пр.), и одновременно амбициозность перед силами, которые людям не подчиняются; желание свалить все свои жизненные неудачи на «злобу богов» (в религиях монотеизма и политеизма), либо на «космогоническую «гармонию» мироустройства», в которой реальный мир представляется миром людских страданий (в буддизме и близких к нему религиозных системах атеизма).
Происхождение зла — как и подобает религиозной системе, основанной на мировоззрении восточного дуализма — приписывается некоей космогонической объективности и является исходной позицией «философии» буддизма, зафиксированной в «Первой благородной истине»:
1. Первая благородная истина буддизма (Дуккха) гласит: «Сущность жизни есть страдание».[274] Это страдание причиняет человеку буквально всё: «рождение — страдание, старость — страдание, болезнь — страдание, смерть — страдание, соединение с неприятным — страдание, разлука с приятным — страдание, неполучение чего-либо желаемого — страдание;[275] короче говоря, пятеричная привязанность к существованию есть страдание»[276] (Типитака. Сутта-питака. «Антология мировой философии». М., 1969 г.).
2. Вторая благородная истина(Самудая) повествует об источнике страданий: «Это жажда, приводящая к новым рождениям,[277] сопровождаемая удовлетворением и страстями, находящая удовольствие здесь и там, а именно: жажда наслаждения, жажда существования, жажда гибели» (там же).
Это требует пояснения. Согласно буддийской и индусской «философиям», человек не может вырваться из сансары вследствие того, что он в предыдущей жизни не улучшил свою карму до возможности освобождения из круга перевоплощений на Земле: в последнем случае буддисты говорят, что такой человек исчерпал свою карму. Сама же возможность исчерпания земной кармы, как учат на Востоке, зависит от того, насколько человек смог избавиться от источника страданий, основное содержание которого перечислено во Второй благородной истине: это — земные «привязки».[278]
3. Третья благородная истина (Ниродха) объясняет, как можно уничтожить страдание: «Это полное бесследное уничтожение этой жажды, отказ [от неё], отбрасывание, освобождение, оставление [её]» (там же).
Это тоже требует пояснения. Как мы уже знаем, прежде чем встать на путь медитации, буддийские (да и индусские тоже) ученики готовят свою психику к отказу от множества обычных для мирского обывателя занятий, которые считаются удовольствиями, страстями, привязками… в общем — жаждами, которые описаны во Второй благородной истине. После того, как психика учеников уже готова к смирению с такой необходимостью отказа, её начинают «вычищать» от «лишнего» с помощью коанов (либо чего-то другого, также относящегося к методикам «вычищения»). И лишь после этого (а лучше сказать: с определённого момента, когда в психике образовалось необходимое количество «пустот») в психику по методу «замещения «вычищенного»» «закачивают» огромные массивы образности (информации), которая позволяет ощутить состояние «просветления», близкое к нирване.
Возможность достижения этого состояния у буддистов является признаком того, что личность избавилась от всех земных жажд, «мешающих» ей вырваться из сансары. На этом многие буддисты успокаиваются, считая, что они избавили себя от следующего перерождения на Земле. Всякий раз, возвращаясь из нирванических грёз на Землю, буддисты живут тем, что стремятся опять попасть в нирвану — чтобы таким образом убедить себя в очередной раз[279] в том, что они избавились от колеса сансары, поскольку земная жизнь вне нирванических грёз возвращает их к жаждам.
4. Четвёртая благородная истина (Магга) касается пути, который ведёт к уничтожению страдания. Считается, что Будда пришёл к убеждению, что обе известные крайности — и жизнь, полная удовольствий и похоти, и жизнь, составленная из добровольного ограничения своих желаний, физического труда и упражнений, добровольного одиночества — равно далеки от «правильного пути». Этот путь лежит посередине, поэтому называется «серединным».
К этому высказыванию (возможно Будды) можно было бы только присоединиться. Ведь действительно жизнь ради удовольствия и похоти (что более присуще западному обществу) и строгая жизнь монастырского отшельника — обе приводят к бесплодию, прерыванию генеалогических линий, отрыву от здоровой жизни в среде людей и прочим негативам. Но присоединиться к этому не позволяет комогонический «контекст"Благородных истин буддизма — который представлен «в сжатом виде» содержанием трёх предыдущих Благородных истин, тех, что мы разобрали выше.
Социальная проблема, с которой столкнулись бы сторонники пути второй крайности буддизма[280] (если бы все вдруг устремились к отшельничеству — признав его единственным «правильным путём»), выразилась бы ряде государственных проблем: в дефиците рабочей силы людей, занятых в непопулярных (и даже запрещённых для буддистов) профессиях, падению рождаемости (отшельники не очень-то будут стремиться заводить семью, стремясь побыстрее избавиться от сансары),[281] в результате чего государство может вымереть через несколько поколений.
Так например, тибетская государственность в своём роде уникальная: вследствие её высокогорной локализации технический прогресс оказывал на неё очень слабое влияние и по этой причине спектр профессий в государстве был весьма ограниченный. Часть профессий разрешалась монахам, а другую часть выполняли те, кого можно назвать сторонниками «срединного пути» и просто сочувствующей обслугой. Но при этом в Тибете не было первой крайности жизни (удовольствия, разврат) по причине строгого подчинение «срединников» тем, кто вёл аскетический образ жизни. Поэтому со стороны Тибет выглядел буддийским идеалом, государством, в котором люди избавились от первой крайности жизни. Но даже в «эталонном» для многих Тибете разрешалось в отдельных случаях заводить семью тем, кто считал себя особо «просветлённым». При этом иерархия сословий и духовности в Тибете была выстроена устойчиво.
Иначе говоря, теория «срединного пути» облегчает посторенние иерархии (духовной и социальной) в буддийском государстве на базе религиозной космогонии и «философии» — при этом религиозный стимул избавления от жажд, приводящих к удовольствиям и разврату (первая крайность жизни) действует для всех членов общества. А жизнь отшельников согласно второй крайности жизни (по сути монашество) возводится в ранг «святости» и люди, ведущие жизнь монахов (даже если им разрешено заводить семьи) возносятся на вершину буддийской духовной и социальной иерархии.[282] Но главное: при этом все члены иерархии и «срединники» и духовная вершина, становятся по типу психики — «зомби» (при том, что в вершине иерархии некоторая часть становится «демонами»). Это так, поскольку первая крайность жизни (удовольствия и разврат), упомянутая в Четвёртой благородной истине обнуляется теорией «срединного пути». Если кому-то покажется, что буддизм может вывести психику личности в Человечность — тому нужно вспомнить уже описанный выше механизм «вычищения» психики (который мы подробнее рассмотрим и дальше) и подумать, к чему должно приводить лишение человека всех без исключения его прошлых убеждений. Ведь буддийская космогония (первые три Благородные истины) настаивают именно на этом.
Для более полного понимания основ буддийского мироустройства и выявления источника древнейших заблуждений продолжим рассмотрение взглядов на мир, поясняющих, как считают буддисты, положения четырёх Благородных истин буддизма. Считается, что сам Будда Гаутама исходил из нижеизложенных взглядов на человека и на мир, в значительной степени заимствованных из индуизма. Главный их посыл следующий. Окружающему человека миру присущи: «Страдание, Субъективность, Изменчивость».
Здесь мы вплотную подошли к чисто буддийской теории взгляда на человеческую сущность. До этого в своих рассуждениях мы почти не затрагивали вопрос о соотношении учения буддистов с общепринятой в других «мировых» (и не только) религиозных системах — теорией о существовании души. Мы лишь высказывали тезис о том, что чем географически ближе к юго-востоку (Евразии) — тем более атеистичный вид принимает ведическая религия.
Настала пора сравнения этих теорий с буддийскими взглядами по тому же вопросу. Мы знаем, что под личиной «единобожия» многие религиозные системы (в первую очередь «авраамические»), основой которых в древности стал восточный дуализм — скрывают свою атеистическую суть. Но буддизм, основой которого тоже стал восточный дуализм не скрывает свою атеистическую суть — обнажая тем самым и сути других религий той же древней мировоззренческой основы.
Космогоническая психология
Буддизм является религиозной системой, которую поддерживают миллионы последователей. Для последних буддизм является благонамеренным воплощением высочайших идеалов добра, любви к ближнему, духовной свободы и нравственного совершенства. Но тем не менее, буддизм не признаёт ни Бога, ни бессмертия души, ни свободы воли.[283] И мало того, что буддизм не знает Бога, самая идея «единого верховного существа», которое создает весь «страдающий» мир из ничего — кажется буддисту странной, нелепой, не верной.
Буддизм возник как учение, оппозиционное древнему индусскому брахманизму. Одним из главных тезисов, выдвигаемых первыми «философами»-буддистами против брахманско-индусской теории о душе был тезис о не существовании души, как индивидуальной субстанции, даруемой Свыше. Такая позиция буддистов находила опору в отрицании ими Бога-Творца, которую последовательно проводили все буддийские «философы». Что касается наличия многочисленных пантеонов в разных направлениях буддизма и возвышения Будды в ранг буддийского «Бога», то это всё — дань тем религиозным убеждениям, тех племён и народов, куда распространялся буддизм, преимущественно вписывая местные верования в свою «философию». Также при изучении буддизма люди иногда сталкиваются с понятием «переселение душ» (оно перешло из индуизма) — но его смысл буддисты понимают по-своему.
Рассмотрим подробнее, как исторически развивалась полемика о человеческой душе и Боге между буддийскими и индусскими школами. В Индии того времени, к которому относится начало буддийской истории, было распространено несколько учений касательно сущности и свойств души, а сообразно этому, и самое понятие «душа» получало различные смысловые оттенки. В кругах «правоверных» брахманов-учителей был довольно распространён взгляд на душу как «на внутри человека находящееся, особое, цельное, единое, духовное существо, способное мыслить, чувствовать и желать». Оно как бы сидит внутри нас, управляет нами и через отверстия глаз смотрит на то, что делается кругом, и на то, что делают другие люди, нам подобные. В момент смерти оно покидает тело, улетает через особое незаметное отверстие в темени. По этому взгляду душа отличалась от тела и представляла собою главную часть нашего существа, которой тело было подчинено.
Но встречалось и несколько иное употребление термина «душа» (санскритское «атман»), которому более соответствует наше слово «личность». Это буквальное значение термина «атман», который прежде всего есть возвратное местоимение и значит «я сам», «Я», т. е. «моя личность»…
При таком словоупотреблении понятие «душа» означала «личность в цельном составе», оно обнимало собою и тело, и душу. Кроме того, в брахманских кругах Индии в это время было ещё и другое учение, согласно которому «душа или духовное начало внутри нас отождествлялось с духовным началом вне нас, с мировою душою». Представление об этой мировой духовной сущности то склонялось в сторону пантеизма, т. е. «всебожия», обожествления природы и Космоса, и тогда, согласно этому — весь мир обладал в себе, своею внутреннею вездесущею душою. Или же оно склонялось в сторону теизма, веры в Бога, и тогда мировая душа получала значение единого Бога, творца и промыслителя всего мира. Во всех этих случаях слово «душа» означало нечто целостное, единое, особое духовное существо, или особую целую личность.
Иными словами в самом индуизме брахманов и позже них не было чёткого единого представления о душе. Против этого индусского представления о душе как о чем-то цельном, представляющем в себе определенное, реальное единство личности с Богом, и ополчился буддизм.
По учению буддистов (предстающих в контексте идей, сформулированных в Благородных истинах), в духовном мире так же мало единства, как и в мире материальном.[284] Подобно тому, как материя состоит из атомов-частиц, буддийскому понятию «душа» — соответствуют отдельные душевные (психические) явления или духовные элементы.[285]
В вопросе о соотношении между собою целого (например души) и его частей буддизм становился на точку зрения, укладывающуюся в следующую логику: «можно приписывать действительное, истинное бытие только частям, и собственно только таким частям, которые в свою очередь из частей не состоят, т. е. атомам, неделимым частицам. Материя слагается из атомов вещественных, материальных, а душа из атомов духовных». В этой логике нет ничего удивительного, если учитывать буддийское отрицание Творца и Его контроль за мирами. Ведь если не Творец управляет в конечном итоге (то есть — является «разрешающей Инстанцией») сборкой всего материального из «неделимых частиц» — то значит эти неделимые частицы сами слагаются по неким выдуманным буддистами, но непонятных им законам. То же самое и в отношении духовного начала, которое «отбирается» буддистами у Творца. Эти законы, выведенные буддистами на базе мировоззрения восточного дуализма, призваны в первую очередь правдоподобно объяснить самим себе почему мирская жизнь представляет собой страдания и на этом буддисты успокаиваются: «благородная» истина найдена, круг бытия замкнулся.
Подобную теорию буддизм развивал столетиями до «совершенства». Он учит: как в куче зерна нет ничего более, кроме тех зёрен, из которых она состоит, так и в духовной личности нет ровно никакого плюса по сравнению с теми отдельными душевными элементами, или явлениями, из которых она слагается. Только наша привычка, или ограниченность нашего познания, приписывает целому какое-то особое бытие. В действительности же рассуждение буддийских «философов» должно убедить нас в том, что целое (то есть — личность) особого бытия, наряду со своими частями, не имеет.[286]
Таким образом, бытие души или целостность личности как бы и не отрицается буддистами совсем. Они считают возможным говорить о душе и личности, признавать их… но лишь условно, всегда держа в уме, что это только общепринятое, привычное словоупотребление людей, не посвященных в тонкости буддийской философии. Сами же буддисты убеждены, что нет никакого единства в мире душевном, нет никакого единства, никакой сплошной или вечной материи в мире физическом. Всё существует в отдельности, всё само по себе. Кажущееся единство личности рассыпается при ближайшем рассмотрении на единичные элементы точно так же, как кажущееся сплошное бытие какой-нибудь материи рассыпается перед наукой на отдельные атомы. Эти элементы, согласно буддийскому преданию, Будда назвал дхармами (дхаммами).[287]
Слово «дхарма», как мы уже знаем, в индуизме и буддизме употреблялось и раньше в различных значениях (общий смысл которого «порядок, закон»).[288] Возможно, сам Будда окрестил их элементы бытия. Он нуждался в новом термине, так как понятие об элементах бытия, их значении и свойствах у него резко отличалось от всего, чему об этом учили предшествовавшие и современные ему «философские» системы. Этим дхармам, или элементам бытия, был составлен особый каталог — таблица 75 элементов. Они объединялись в группы различным образом, распределялись с разных точек зрения. Мы не будем приводить всю таблицу и все распределения, ограничимся лишь приведением одного распределения, самого распространенного.
С точки зрения частей, входящих в состав личности, элементы бытия объединяются буддистами в 5 групп (так называемых «скандх»):
1. группа физическая, или тело,
2. чувствования, приятные или неприятные,
3. понятия,
4. воля,
5. сознание.
К этому распределению буддисты добавляют пояснение о разделении сознания на две отдельные категории. К одной из категорий относится сознание вообще, самый факт способности человека осознанно мыслить. Ко второй категории относится развитое сознание — образные представления и понятия.[289] Считается, что обе этих категории находятся в постоянной связи, они сосуществуют, но такое соотношение непременного сосуществования мы находим и между многими другими элементами, что, однако, не мешает им быть отдельными элементами. Итак, вместо одной души, которой вовсе нет,[290] в буддизме мы имеем: чувствования, понятия, волю и сознание.
Если, отбросив первую группу (физическое тело), сгруппировать буддийскую «душу» (2–5 группы) в терминах нашего Учебного пособия (см. первую книгу курса), то всё встанет на свои места. Начнём снизу:
· Четвёртая и пятая группы дхарм представляют собой термины (сознание, воля), которые употребляются для обозначения явлений уровня человеческого сознания.
· Третья группа дхарм представляет собой термин (понятия), который указывает на связь между осознаваемой лексикой или символикой и готовыми образами, всплывающими с бессознательных уровней, либо вновь сформированными.[291]
Иными словами понятие есть связь между сознанием, отвечающим за лексику (символику) и бессознательными уровнями, которые преобразуют лексику (символику) в образность, и наоборот.
· Вторая группа дхарм представляет собой термины (чувствования, приятные или неприятные), относящиеся в основном к бессознательным уровням психики. Это разнообразные эмоции, с помощью которых бессознательные уровни психики подают на уровень сознания весьма полезные сигналы, которые у нормального человека должны сигнализировать ему — насколько праведную жизнь он ведёт.
В случае обретения индивидом Человечного типа психики негативные эмоции (неприятные чувствования) сигнализируют, что человек ошибается в своих намерениях; а позитивные эмоции — указывают на поддержку Свыше намерений человека. В случае пребывания индивида во всех видах нечеловечных типов психики — на подобного рода «сигнализацию» Свыше накладываются эгрегориальные «шумы» и различить источник тех или иных эмоций весьма сложно, но возможно при сильной воле и внимательности к Жизни. Поэтому полную безопасность и конкретные жизненные истины (не путать с Благородными истинами буддизма) можно обрести лишь в Человечности.
Как можно понять из Благородных истин буддизма, главной целью буддистов должно быть «уничтожение жажд», которые приводят к многочисленным земным страданиям. Страдания характеризуются как правило неприятными чувствованиями, поэтому вместе с жаждами буддисты стараются избавиться от неприятных чувствований. Методика избавления от неприятных чувствований сводится к методикам искусственного (без помощи Бога) «вычищения» не достигшей Человечности психики от рецедивов, приводящих к негативным эмоциям, что объясняется необходимостью «уничтожения жажд». Иллюзия избавления от жажд, с одной стороны, сопровождаемая обнулением (в буддийском идеале) неприятных чувствований, и, с другой стороны знаменуется обретением приятных чувствований не достигшей Человечности психики, кульминацией которых является состояние нирванического транса. Так космогоническая «философия» буддизма теоретически «оправдывает» неосознаваемое уклонение адептов последнего от Божиего водительства — трусливое бегство от Божией Правды-Истины.
Как видите, ни душе, ни совести ни Богу места в буддизме просто не оставлено, спрашивается: откуда тогда буддистам знать истинные нравственные критерии?
Все вышеописанные со второй по пятуюгрупп дхарм есть ничто иное как — двухуровневая психика человека — сознание + бессознательные уровни. Если рассматривать структуру психики с позиции её компонент,[292] то места Божиему водительству через совесть, интуицию, Язык Жизни для «просветлённого» буддиста нет: его психика избавлена практиками от «беспокойств» со стороны Бога. Также и сам «просветлённый» буддист (в смысле его физического тела — первая группа дхарм) избавлен от влияние на него Языка Жизни (в обход психики через других людей и жизненные явления), поскольку «просветлённый» буддист избавился от всех земных жажд, а те, которые ещё «давят» на него — считает иллюзией, на которую не стоит реагировать, спокойно (по-восточному) уклоняясь в «нирвану».
