Князь Святослав II

- Говори, где Ростислав?

- Ушел в горы к касогам, княже.

- Когда?

- Вчера поутру.

- Сечи со мной убоялся иль замышляет что?

- Не ведаю, князь.

- Молвил Ростислав перед уходом, - вступил в разговор епископ Варфоломей, - что из всех дядьев только Святослав Ярославович ему люб, не смеет поднять меч на него. Не стану, говорит, за добро злом платить.

- Так куда же он отправился, святой отец? - нетерпеливо спросил Святослав.

- Люди сказывают, хотел Ростислав на службу к грузинскому царю наняться, - ответил епископ. - Может, это и правда, а может, и нет.

Святослав бросил вопросительный взгляд на Гремысла. Воевода отрицательно помотал головой:

- Не такой человек Ростислав, чтоб к кому-то на службу наниматься. Иное у него на уме, а что - понять не могу.

- Вот дал Бог племянничка! - сердито промолвил Святослав и выругался.

Епископ поспешил осенить себя крестным знамением и осуждающе посмотрел на князя…

Святослав разместил свою дружину в городе. Глеб, его гридни[57] и челядь вновь поселилась в белокаменном дворце, построенном еще Мстиславом.

Каждый день Святослав думал над тем, вернется Ростислав в Тмутаракань или нет? И далеко ли направил он бег своих коней?

Жаловался Святославу катепан[58] херсонесский Дигенис: Ростислав, мол, грозился изгнать византийцев из Таврии и Зихии[59], корабли строить начал.

Не лгал катепан. Те корабли Святослав своими глазами видел на берегу бухты, большие, ладные, пахнущие свежей сосной, со звериными носами. Иные уже почти готовы. Разговаривал и со строителями-корабелами (в основном это были русичи с Волыни и Новгорода), никто из них не скрывал, что собирался Ростислав идти на греков по морю. Недружелюбно поглядывали корабельные мастера на черниговского князя, видно было, что в душе каждый из них против него.

Не мог понять этого Святослав. Разве он и сын его притесняли русских людей в Тмутаракани? Разве не отцом удел тмутараканский ему завещен? И чем это расположил к себе Ростислав здешних русичей и не только русичей?

- Не иначе, приворожил он тут всех и каждого, - зло говорил Святослав, меряя шагами мраморный пол дворцовых покоев. - Не золотом же купил всех тмутараканцев, откуда у него столько золота? Ох, попался бы Ростислав мне в руки!

Бояре Святославовы лишь молча переглядывались: что можно сказать?

Глупец поймет, что не хотят здесь видеть князем Глеба: вроде и не противятся здешние люди, а несогласны. Коль воротится Ростислав, опять все за него горой встанут.

- Может, послать гонца к царю грузинскому, чтоб придержал Ростислава, ежели тот и впрямь у него, - предложил Перенег.

- Тогда уж и к касогам гонца слать надобно, - вставил Гремысл.

- А коль нет Ростислава ни у касогов, ни у грузин? - спросил Святослав.

- Пустое это дело, - махнул рукой Ратибор, - искать ветра в поле.

- Что же, век тут сидеть, Ростислава дожидаючись? - Святослав впился глазами в Ратибора.

Ратибор в раздумье пошевелил густыми бровями.

- Думается мне, княже, что Ростислав недалече, - медленно проговорил он. - Верных людишек у него в Тмутаракани хватает. Вот он и ждет от них сигнала, когда мы уберемся отсюда.

Святослав нахмурился - может, и верно.

- Коль это так, то надо оставить Глеба с малой дружиной в Тмутаракани, а нам с остатним войском к северу податься, будто домой, - сказал боярин Перенег. - Эдак мы заманим Ростислава в Тмутаракань. Сами же обратно нагрянем как снег на голову!

Задумался Святослав. «Перенег дело говорит. Если Ростислав на хитрости пустился, то его хитростью и одолеть надо. А сидеть в Тмутаракани и ждать - без толку».

- Быть посему, - объявил Святослав. - Завтра утром поднимаем полки. В городе останется Глеб с тремя сотнями воинов, при нем будет Гремысл. О том, как гонцами ссылаться будем, после поговорим.

Давыд попросился было с Глебом остаться, но Святослав отказал.

Так, в начале июня черниговская дружина вышла из Тмутаракани и двинулась к переправе через Кубань, растянувшись на узкой дороге, вьющейся среди возделанных полей и белых мазанок.

В тот же день Глеб собрал народ на площади. Произнес короткую речь молодой князь, в которой упомянул о перемене власти в Тмутаракани лишь с ведома черниговского князя, ибо так повелось еще с Мстислава Храброго, а узаконил обычай этот Ярослав Мудрый. Ростиславу, ежели придет он с повинной головой, дядья дадут стол княжеский на Руси. Ему же, Глебу, на тмутараканском столе сидеть суждено не своею волей, но волей отцовой.

Народ слушал молодого Святославича в глубоком молчании. Гладкие речи ведет Глеб, а как на деле править станет после того, как указали ему путь от себя тмутараканцы. Дружина у Глеба хоть и невелика, да мужами ратными крепка. Один Гремысл в сече пятерых стоит, к тому же сердит воевода на горожан и не скрывает этого.

На торжищах Тмутаракани не утихает суета и толчея. Что ни день, приходят из-за моря торговые суда, расцвеченные разноцветными парусами. Горы товаров громоздятся на пристани, еще больше по хранилищам распихано. В Тмутаракани кроме русских и хазарских купцов чуть ли не круглый год живут купцы со всех концов света.

На улицах, примыкающих к рынкам, стоят дома ремесленников: камнерезов, кузнецов, стеклодувов, гончаров, кожевников… Не всяк по-русски разумеет да всяк дело свое знает.

Ходят по рукам здесь самые разные монеты, но больше в ходу серебряные арабские дирхемы и греческие драхмы. Повсюду на торговых площадях стоят низенькие столы менял, сидящих на сундуках с самой разнообразной монетой. Подходи, заезжий гость, поменяют тебе медные персидские фельсы на русские куны и гривны либо на франкские солиды или на золотые «змеевики» Владимира Красное Солнышко (они особо ценились среди купцов).

Спокойно было в Тмутаракани с той поры, как ушел отсюда Святослав с дружиной, но витала в воздухе какая-то тревога. Кроме княжеских мытников всюду шныряли вооруженные Глебовы дружинники, днем и ночью объезжала город конная стража. Начеку был князь Глеб, а вместе с ним и весь город.

Тадуна хазарского Гремысл отправил с глаз долой, якобы с поручением. А сам с таинственным видом молвил Глебу: «Скоро вернется хитрец Азарий и Ростислава приведет за собой».

Но дни проходили за днями, а Ростислав не объявлялся.

Прошел июнь, наступил июль. К Андрееву дню[60] иссякло терпение Святослава. Отправил он к сыну гонца. Послание было коротким: «Уповай на себя, а не на Бога, сын мой. Даю тебе еще три сотни дружинников для крепости твоего духа. Будь здоров!»

Вскоре вслед за гонцом вступил в Тмутаракань конный отряд, посланный к Глебу Святославом.

…Покуда добрался Святослав до Чернигова, наступил август, уже вовсю хлеба колосились. Жара стояла такая, что хоть из речки не вылезай.

Отпустил Святослав домой переяславскую дружину, распустил своих воинов. Приветлив и радостен был он в те дни.

На вопрос Олега, что стало с Ростиславом, Святослав ответил с гордой улыбкой:

- Прознал тетерев, что охотник приближается, и упорхнул подальше.

- А ежели вернется он в Тмутаракань? - осторожно спросила Ода.

- Глеб ныне крепко сидит в Тмутаракани, - не без самодовольства промолвил Святослав, - я ему шестьсот воинов оставил и Гремысла. Да еще катепан херсонесский обещал четыреста пешцев Глебу прислать. Да из хазар набралось две сотни охочих молодцов сыну моему служить. Пусть-ка сунется Ростислав!

А как собрали смерды урожай и подули осенние ветры, вся дружина Глебова вдруг объявилась под Черниговом. Увидев стяг Глеба, Святослав сначала глазам своим не поверил. Потом прямо в воротах детинца стащил сына с коня и так угостил кулаком, что бедняга и с ног долой.

Гремыслу тоже досталось. Обругал его князь последними словами да при дружине.

- Что за напасть такая, мой старший сын стол княжеский отстоять не может! - возмущался Святослав. - И дружина есть, и воевода, и меч держать обучен, а от сечи бежит!

- Э-э, князь, не горячись, - вступился за Глеба Гремысл. - На этот раз вывел Глеб Дружину против Ростислава, да уклонился тот от битвы, хотя касогов с ним пришло видимо-невидимо. Гоняться за ним мы не стали, повернули обратно к Тмутаракани. Глядим, а ворота заперты. На стенах народ шумит, кричат Глебу, чтоб уходил назад в Чернигов. Глеб дружину на штурм повел, но сзади Ростислав с касогами подошел. Так и метались мы меж двух огней. А потом от Глеба ушли те немногие тмутараканцы, что с нами были, ушли и хазары. А от Дигениса подмога так и не пришла. Что нам оставалось делать, князь? Посовещались мы с Глебом и повернули коней к русским пределам. Ростислав нам не препятствовал, наоборот, дал ествы на дорогу.

- Ну, прямо рыцарь из Одиных баллад! - сердито фыркнул Святослав.

- Рыцарь - не рыцарь, а одолел нас Ростислав не копьем, а умом, - сказал Гремысл со вздохом. - Мне-то что? Я за свою жизнь немало сражений прошел и ни разу бит не был, а Глеб переживает. Ущемил его самолюбие Ростислав.

- Меньше Псалтырь читать будет, - проворчал Святослав.

Глеб и впрямь мрачнее тучи вступил в отчий дом. Восторженная радость, с какой встретила его Ода, немного озадачила юношу. Такой пламенный поцелуй запечатлела на его устах, какой, пожалуй, дарят лишь горячо любимому человеку.

Смущенный поцелуем Оды, Глеб хмуро произнес:

- Без битвы побил меня Ростислав.

- Это Господь не дал пролиться ни твоей, ни Ростиславовой крови, - убежденно сказала Ода и, не дав возразить Глебу, повторила: - Это Господь возжелал, чтобы не были вы врагами с Ростиславом! Он услыхал мои молитвы.

Глеб даже растерялся от неожиданности. Неужели его красавица-мачеха молилась за него! В этот миг Глеб почувствовал себя счастливейшим из людей.

Недобрые знаменья

(1065 год) В это же время случилось знамение небесное.

На западе явилась звезда великая с лучами

Как бы кровавыми, с вечера выходившая на небо

После захода солнца.

Повесть временных лет

Дивился Святослав, для чего Изяслав нарочным гонцом так спешно к себе вызывает. Иль проведал о неудаче его в Тмутаракани и решил вмешаться. Именно эта мысль и подвигла Святослава без задержки в Киев отъехать.

Изяслав был удивлен. Только что воротился гонец из Чернигова, а за ним следом и черниговский князь появился. Уединился Изяслав с братом и поведал ему о своих печалях:

- Пока ты ходил в Тмутаракань, брат мой, на Руси недобрые знаменья появились то тут, то там. На Ивана Купалу[61] вечером на небе взошла кровавая звезда и явилась та звезда семь дней кряду. Народ напуган был, из храмов не выходил. Кто-то слух пустил, что конец света близко. Я с митрополитом разговаривал, и поведал мне Ефрем, что не к добру знаменье это. В древние времена при кесаре Нероне в Иерусалиме тоже звезда великая воссияла с вечера над городом: предвещало это нашествие римского войска. При кесаре Юстиниане звезда двадцать дней блистала над Царьградом. Была она предвестницей крамол и болезней среди людей.

На Максима[62] в Новгороде видели, как почернело солнце средь бела дня, словно его щитом прикрыли, и мрак упал на землю. Ефрем сказывал, что при царе Ироде над Иерусалимом случилось такое знаменье и через сорок дней после этого царь Атиох напал на Иерусалим.

Но это еще не все, брат мой. Недавно рыбаки на речке Сетомль выловили неводом мертвого младенца. Устрашились они вида его и принесли в Киев, чтобы показать знающим людям. Видел я того младенца. Был он таков: вместо ног руки, вместо рук ноги, а на лице женские срамные части тела. Ефрем сказал мне, что при кесаре Маврикии одна женщина близ Царьграда родила ребенка без глаз и без рук. После чего был голод в Империи ромеев и междоусобная война. Вот так-то, брат.

Святослав презрительно усмехнулся:

- Ты больше Ефрема слушай, брат. Он тебе наплетет!

- Грех такое молвить, - нахмурился Изяслав. - Ефрем ведь не выдумками меня тешил, все это в книгах прописано. Такое, слава Богу, бывает не часто, поэтому люди испокон веку наблюдают, к чему это приведет.

- Нам-то чего от этих знамений ждать, сказал тебе Ефрем? - спросил Святослав.

- Усобица разгорится в земле Русской, - печально ответил Изяслав, - либо нахлынут поганые из Степи, звезда-то была красная, предвещающая кровопролитие. Я ведь зачем тебя призвал…

- Про знаменья поведать, - Святослав не скрывал улыбки.

- Знаменья - это присказка, а сказка впереди, - хмуря брови, продолжил Изяслав. - Не слыхал, что Всеволод Полоцкий учинил?

- Не слышал, - насторожился Святослав.

- В Ильин день[63] поступил Всеслав с ратью ко Пскову и бил в стены. Три дня отбивались псковичи, на четвертый день пожег Всеслав всю округу и ушел в свои леса. Сбываются знаменья-то!

- Неужто трое Ярославичей одного Брячеславича не одолеют? - покачал головой Святослав. - Скликай рать, великий князь, до зимних холодов успеем добраться до Всеслава.

Изяслав оживился:

- Мыслишь, брат, стоит проучить Всеслава?

- Мыслю, стоит.

- Моя дружина готова к походу, - сказал Изяслав. -По чести говоря, не хотел я, брат, без тебя войну затевать, чтобы не подумал Всеслав, будто нет дружбы между нами. Ждал, когда ты из Тмутаракани воротишься.

- А Всеволод готов ли к рати со Всеславом? - спросил Святослав.

- Всеволод только сигнала ждет, едины мы помыслами с ним.

- Наверно, с той поры вы едины помыслами стали, когда уступил ты Всеволоду Ростов и Суздаль. Не так ли, брат?

Глаза Святослава сверкнули.

Изяслав смутился, не нашелся, что добавить.

А Святослав как ни в чем не бывало очи опустил, завздыхал:

- Не повезло мне в Тмутаракани, брат. Бежал Ростислав при моем приближении, а стоило мне уйти с полками, вернулся и опять сына моего с тмутараканского стола согнал. Придется вдругорядь к Лукоморью войско вести.

Изяслав тотчас вставил:

- Вместе пойдем, брат. Доберемся и до Ростислава! Святославу только того и надо было. Договорились братья соединить свои дружины у городка Любеча к середине октября. Изяслав послал гонца в Переяславль.

…Осень выдалась сухая и теплая. С Семенова дня[64] помочило немного дождями и перестало.

Дождался Святослав, когда смерды сметали сено в скирды, и только тогда разослал по селам бирючей[65], созывая охочих людей в свое войско. Пять дней ушло на сборы.

Княжеская дружина готовилась к походу особенно тщательно - Всеслав враг опасный. Гудит воинский стан у стен Чернигова на берегу Стрижени.

Накануне выступления собрал Святослав воевод и старших сыновей на военный совет.

- Двигаться будем скрытно, чтоб не почуял Всеслав беды, - молвил Святослав, - а посему черные люди и пеший полк порознь к Любечу пойдут.