Помоги проекту - поделись книгой:
Итак, решение принято. Осталось совсем немного: собрать силы, сконцентрировать их, после чего распихать по транспортам и доставить в Россию. Это было важно хотя бы потому, что давно Европа знала «…как почти все войны, война с Россией зависела в первую очередь от количества, а не калибра пушечного мяса».{340}
Признаем, что именно это удалось союзникам настолько блестяще, что в 1860 г. по итогам Крымской кампании для военного секретаря США майором американской армии Делафилдом было сделано ставшее впоследствии широко известным исследование. Анализируя события весны-лета 1854 г., он писал: «Недавние боевые действия показали, сколь быстро континентальные державы могут разместить войска численностью от 10 до 12 тысяч подготовленных солдат на паровых транспортах, вмещающих каждый по тысяче солдат со всеми припасами, достаточными для путешествия, эквивалентному пути до наших берегов,., оставляя нас в первый год конфликта во власти военной и морской мощи держав Старого Света».
Для должной координации действий союзным командованием был составлен и утвержден план подготовки десантной операции, включавший в себя:
- назначенные места дислокации сил армии и флота, назначенных в экспедиционный отряд;
- назначенные места погрузки сил армии, назначенных в экспедиционный отряд;
- подготовка перевозочных средств для погрузки на корабли имущества экспедиции;
- обучение войск десантным действиям, в первую очередь погрузке и выгрузке с кораблей и судов;
- подготовка материальных средств, продовольствия и боеприпасов;
- планирование распределения войск по транспортным судам и боевым кораблям с обязательным сохранением войсковой организации и т.д.
Основной идеей была скоротечность. Планировался разгром русских войск в нескольких последовательных полевых сражениях с одновременным блокированием и принуждением к сдаче гарнизонов крепостей. Все это должно было завершиться к началу зимы.{341} Вероятно, ее английские, французские и турецкие солдаты надеялись провести в теплых севастопольских казармах.
Забегая вперед, подтвердим старую истину о наказуемости самоуверенности. После завершения кампании в докладе Палаты общин отмечалось, что командование, не располагая достаточной информацией, не сделало ничего, чтобы подготовиться к ее продолжению в зимний период.{342} Наивные не знали, что если планировать войну с Россией, то в нее нужно обязательно включать перспективу зимней кампании. Самоуверенность наказуема. Кстати, почти то же до Крымской войны произошло с Наполеоном, а после — с Гитлером…
НЕДЖЕНТЛЬМЕНСКИЕ ПРИЕМЫ «ПОСЛЕДНЕЙ РЫЦАРСКОЙ ВОЙНЫ»…
Часто любят, смакуя тему Крымской войны, говорить о ней как о последней войне джентльменов, рыцарской войне и прочих глупостях. Какой бред! Рекомендую забыть об этой фразеологии, достойной женского взгляда на мужские забавы со смертельным исходом.
Кампания в Крыму начиналась с пиратских набегов, каперских акций и обстрелов береговых городов, часто даже не являвшихся военными базами или крепостями. Более того, эти акции очень часто были составляющими элементами плана войны, составленного породистыми господами из союзных штабов. Так что еще до того, когда грязные руки корабельного артиллериста поднесли пальник к орудию, этот залп был санкционирован чистыми руками аристократа в адмиральских эполетах. Тот же получил высочайшее благословление в тихих кабинетах правительства или шумных залах парламента. С этого началось, этим и закончилось.
Как часть выполнения плана десантной операции одновременно с разведывательными операциями были выполнены рейды эскадры союзников под командованием вице-адмиралов Гамелена и Дандаса против одного из красивейших приморских городов Российской империи — Одессы.
Жемчужине у моря первой из городов Причерноморья пришлось принять удар англо-французской эскадры. Гарнизон ее состоял из 90 офицеров и 2808 нижних чинов (пехота — 77 офицеров и 2384 нижних чина, кавалерия — 13 офицеров и 424 нижних чина).{343}
Акцию устрашения провела корабельная группа в составе 16 парусных и 3 винтовых линейных кораблей, а также 13 кораблей других классов.
В атакующую группу входили:
АНГЛИЧАНЕ
Самсон … 6 … Capt. Льюис Тобиас Джонс
Фьюриос … 10 … Capt. Вильям Лоринг
Террибль … 21 … Capt. Джеймс Джонстон Мак Клаверти
Тигр … 16 … Capt. Генри Уэллс Жиффард
Ретрибьюшн … 28 … Capt. Сэр Джеймс Роберт Драммонд
Аретуза … 50 … Capt. Вильям Роберт Мендс[110]
ФРАНЦУЗЫ
Вобан … 20 … Capt. Де Поке де Хербинген
Декарт … 20 … Capt. Дарикау
Могадор … 28 … Capt. Варнье де Вайли
Итак, как действовали европейские «рыцари» у берегов «варварской» империи. Их благородная миссия состояла в артиллерийском обстреле укреплений города, сооружений порта, стоявших в нем кораблей. Казалось, они только ждали от своих монархов команду «фас!», чтобы разрядить пушки по мирному городу.
И ждать им долго не пришлось. 9 (21) апреля английский паровой фрегат «Тигр» доставил адмиралу Дандасу, командующему британской эскадрой, находившемуся тогда в Галлиполи, официальный документ — объявление английской королевой войны России. Спустя несколько дней (14 апреля) французский корабль «Аяччио» доставил французскому адмиралу Гамлену подобное послание Наполеона III. Политика должна была продолжиться другим способом.
Теперь нужно было известить об этом русских. Желательно языком пушек. 8 (20) апреля 1854 г. союзный флот стал на якорь на рейде Одессы, блокировав ее с моря. Город был обречен. То, что это была акция совершенно не военного характера, не сомневался, кажется, никто, кроме ее исполнителей, которым военной славы она не принесла. Военно-морской теоретик Филипп Коломб не относит ее к доблестным операциям. Скорее, наоборот.
«Переходим к следующему выдающемуся нападению на территорию с моря — к бомбардировке фортов Одессы 22 апреля 1854 г. Цель демонстрации (бомбардирование это было не более как таковой) была карательная. Одесса за несколько дней до описываемого нападения стреляла по флагу перемирия, и 4 британским пароходам с 3 французскими было поручено наложить некоторое наказание не на город или его суда, но на форты, защищавшие город, на правительственные суда и правительственные склады».{344}
Но любой европеец прежде всего ищет возможность оправдать свои действия, какими бы они варварскими ни были. То ли Одессу в 1854 г. обстрелять, то ли Дрезден в 1944 г. разбомбить — разницы нет. Рано или поздно оправдываться придется. Хотя победителей, конечно, не судят, но и с них спрос есть.
В случае с Одессой оправданием стал якобы имевший место обстрел шлюпки английского фрегата «Furios», прибывшего для эвакуации из города дипломатической миссии (консульства) Великобритании.{345} Кипящие гневом и возмущением адмиралы Гамелен и Дандас отправили 9 (21) апреля командующему войсками Бессарабской области и части Херсонской губернии, на правом берегу р. Буг расположенной, генерал-адъютанту барону Дмитрию Ерофеевичу Остен-Сакену 1-му письмо. Текст был прост: 6 апреля, при вывозе британского консула, русские обстреляли английские корабли под парламентерским флагом. Звучало послание почти как приговор.
«…так как, не обращая внимания на этот флаг, батареи этого города сделали несколько выстрелов ядрами как по фрегату, так и по шлюпке в то самое время, когда последняя отвалила от набережной мола, куда прибыла с доверенностью».{346}
Британцам было удивительно, что их встречают не туземными танцами и песнями, а орудийными выстрелами. Не понятно, чего было больше: обиды или радости. С одной стороны: как эти русские посмели, но с другой — теперь и мы можем с чистой совестью разрядить пушки по городским кварталам. Таким образом, никакой альтернативы русским не предоставлялось: или сдаетесь, или обстрел. Но лучше сначала все-таки обстрел. Чисто-белый флаг капитуляции не так эффектен, как закопченный. Да и награждение после этого будет более щедрым.
Что-то подобное устроили немцы в 1939 г. в польском Легнице, после чего началась Вторая мировая война.
Думаю, стоит привести русскую версию случившегося с эвакуацией английского консула.
«Английский паровой фрегат «The Fuiros» был послан в Одессу, чтобы принять английского консула и живших там великобританских подданных. Остановленный двумя холостыми выстрелам вне пушечного огня, фрегат поднял свой национальный флаг и спустил шлюпку, которая под парламентерским флагом приблизилась к молу. Получив в ответ, что великобританский консул уже уехал, эта шлюпка возвращалась к фрегату, но тот, не ожидая ее, направился ей навстречу и стал приближаться к батарее на расстояние менее пушечного выстрела. Казалось, что фрегат делает промеры. Командир батареи на моле, исполняя в точности приказание не допускать неприятельские суда ближе пушечного выстрела, открыл по фрегату огонь, чем и заставил его отойти на расстояние пушечного выстрела».{347}
Генерал Остен-Сакен, будучи человеком достойным и оставив «дерзкие требования»{348} союзников без ответа, «…приказал тотчас же оповестить жителей о нападении на город, которым угрожает неприятель».{349}
Было очевидно, что Дмитрий Ерофеевич о сдаче города не помышляет и настроен более чем решительно. В результате случилось то, что и должно было случиться.
10 (22) апреля 1854 г. началась бомбардировка, длившаяся 12 часов. Как коммерческий порт город не был подготовлен к встрече с таким грозным неприятелем: береговых батарей было мало, орудия — устаревших образцов, снарядов не хватало. Кажется, что как оборонительным пунктом Одессой никто и никогда не занимался. В этом вопросе положение было типичным для приморских городов империи. Те батареи, которые имелись, «…были построены во всех отношениях непростительно дурно, а городские жители непременно прибавляли: «и дорого». Предпринимая эту постройку, порученную не знаю, по какой причине, кавалерийскому или артиллерийскому полковнику Гонгардту, что ныне (1869 г.) атаман Новороссийского казачьего войска, никто не позаботился проверить точность гидрографических карт Черного моря, составленных в 1820-х годах, а потому оказалось, что в тех местах, где наши карты показывали глубину в 4 и 6 фут, неприятельские суда нашли глубину в 12 и 16 фут и потому беспрепятственно становились на якорь в таких местах, которые не были обстреливаемыми нашими батареями, вооруженными весьма неудовлетворительно только частью старыми 24-фунтовыми пушками. Прочие орудия были еще меньшего калибра. На мортирной батарее, построенной близ дачи Ланжерона, я застал мортирные платформы, поставленные задом наперед».{350}
Владимир Иванович Ден,[111] конечно, во многом преувеличивает, но во многом прав: расценивать Одессу можно было только как потенциальную легкую добычу. Не получилось. От неправильных батарей вольного города, привыкшего к торговле, но не привыкшего к войне, противник получил достойный отпор, а Одесса этой защитой вписала славную страницу в свою историю.{351}
С точки зрения военно-морской истории бомбардировку можно отметить как единственное более или менее крупное столкновение, в котором участвовали колесные пароходы и{352} первое массированное применение навесного артиллерийского огня флота по береговым целям, ставшее потом обычным явлением.{353} Отдельно можно отметить новые принципы сочетания огня артиллерии и ракет. Последний был признан очень успешным, расчеты и команды ракетных шлюпок получили благодарность от командования.{354}
Город и порт были обстреляны пятью английскими и тремя французскими колесными пароходами, маневрировавшими на рейде, и шлюпками с установленными на них ракетными станками. Бомбардировка с дистанции в среднем 2 000 м продолжалась около полусуток. На берегу и в порту было произведено много разрушений, укрепления принуждены к молчанию, на кораблях потери были незначительны, но и особых результатов эта экспедиция не дала. Хотя корабельная артиллерия и была значительно сильнее береговых батарей, даже союзники признали, что русские оказались более успешными. Буа-Вильомез констатировал, что фрегат «Вобан» с дистанции 9–10 кабельтовых получил три ядра в колеса. Паровой корабль потерял ход и вышел из строя эскадры, вынужденный производить ремонт и тушить начавшийся пожар.{355}
Пароходы первой волны с дистанции 1000–1500 сажен постоянно маневрировали и «…перемещениями своими препятствовали верному наведению на них орудий».{356}Основной обстрел велся по Практической гавани.
Через три часа вторая волна фрегатов, считая береговые батареи уже подавленными, подошла к городу и, став на шпринг,[112] продолжила обстрел. Поддержку оказывали шлюпки с установленными на них станками для пуска ракет.{357}
Хотя адмирал Гамелен донес, что огню были преданы 53 городских и портовых сооружения, потоплены или уничтожены 53 парусных судна, 3 парохода, 5 черпательных машин, разгромлены открытые склады{358} и множество имущества, на деле ущерб оказался не столь значительным. Он явно не стоил тех затрат и потерь, которые при этом понес союзный флот. Тем более что противостояла им не высококлассная береговая артиллерия, а с миру по нитке собранные батареи. Просто у пушек стояли храбрые люди, а командовали ими достойные офицеры.
Им было трудно. Когда на город, порт и батареи обрушился град ядер, гранат и бомб, русская артиллерия, составленная из устаревших орудий, едва доставала до противника. К полудню пять батарей молчали. Оставалась шестая батарея, состоящая из четырех 24-фунтовых пушек прапорщика резервной № 14 батареи 5-й артиллерийской дивизии Александра Щёголева двадцати одного года. К концу дня три орудия были уничтожены. В 17.30 обстрел прекратился.
Пострадали в большей степени объекты, к военным относившиеся весьма косвенно. Например, «…в приморский дом князя Воронцова и его сад насыпано было несколько сот[113] ядер; сенник ракетою был зажжен, но распорядительностью управляющего домом потушен; другая же завязла в наружный угол между большим кабинетом князя и библиотекою».{359} Русские потери исчислялись 4 убитыми и 46 ранеными, кроме батареи №6, все орудия были повреждены, другие батареи почти не пострадали. Сгорели несколько казенных построек, взорван 1 зарядный ящик (союзники доложили, естественно, о пороховом складе).{360}
На следующий день англо-французский флот покинул рейд Одессы.
Очевидец, посетивший на другой день место сражения, писал: «Я обошел щёголевскую батарею. Она вся обожжена.., внутри — зола, обгоревшие бревна, следы ударов бомб, избитые колеса и лафеты, тела четырех пушек, лежащие на земле. Я молча снял шапку и, перекрестившись, поклонился чудному месту, на котором русский подпоручик сражался с англо-французской эскадрой».
Д.Е. Остен-Сакен прислал на батарею записку: «Храброму, спокойному и распорядительному Щёголеву — спасибо. Генерал-адъютант барон Остен-Сакен. 10.04.1854». О подвиге А.П. Щёголева заговорила без преувеличения вся Россия. Император в течение суток подписал два указа о производстве А. П. Щёголева, минуя чины подпоручика и поручика, в штабс-капитаны. Кроме этого, Щёголеву «всемилостивейше» был пожалован орден Св. Георгия 4-й ст. который ему прислал тогда еще наследник, а вскоре российский император Александр II, сняв со своего мундира.
Через 25 лет царь, приветствуя уже генерала Щёголева под Плевной, напомнил ему об этом событии.
Не пропустил Государь, конечно, оказать массу ласки отличившимся вообще в делах под Плевной, а особенно в деле 28-го числа ноября нашим бойцам, заслужившим Георгиевские кресты; так между прочим Государь обласкал генералов — командира Гренадерского корпуса Ганецкого, его начальника дивизий — 2-й Цвецинского и 3-й Квитницкого, начальника артиллерии корпуса Рейнталя, командира 2-й артиллерийской бригады Щёголева, которому между прочим сказал: «я очень рад повидать тебя здесь среди героев Плевны и еще раз взглянуть на тебя и на тот Егорьевский крест, который мне довелось с особым удовольствием снять с своей груди и послать тебе четверть века тому назад после отличия, оказанного тобой в чине прапорщика при бомбардировании Одессы».{361}
Некоторые исследователи считают, что первая кровь Крымской войны пролилась на Альме. Это неправильно. Другие — что на Булганаке. Может быть. Но вернее всего, первое достаточно большое кровопролитие Крымской кампании случилось у Одессы. На «Вобане» были 2 убитых и 1 раненый, на «Ретрибьюшне» — 3 раненых, «Террибле» — 2 убитых и 5 раненых, «Самсоне» — 5 раненых.
Для чего нужна была французским и английским командующим эта операция, тем более что сама по себе Одесса не входила в их планы? Генерал Бургойн в своих воспоминаниях даже сожалел, что, разрушая береговую инфраструктуру, приходилось действовать против мирного населения.{362}
Понятно, что причина в виде обстрела консульской шлюпки весьма расплывчата и сомнительна, но нужен был хоть какой-нибудь повод. Бред полный, но вполне в духе просвещенной Европы. Тем более что с точки зрения морали и этики войны у цивилизованных европейцев все было не так уж и хорошо. Обстрел города наглядно продемонстрировал, что союзники не настроены придерживаться каких-либо этических правил по отношению в том числе и к некомбатантам.[114] Если смыслом этой акции была угроза, то фактор запугивания не сработал. Защитники приморского города встретили союзные корабли не белым флагом капитуляции, а умело организованным огнем береговых батарей.
Что касается разрушений, то они хотя и были, но не такими, которые могли ожидать союзные командиры.
«Неприятельские снаряды не действовали разрушительно, как можно было ожидать, по случаю особенности материала из которого построены все одесские дома. Мягкий камень поглощал в себя снаряды, а разрушительного сотрясения не оказывалось. Большую часть бомб не разрывало…».{363}
Психологического шока у привыкшего ко всему русского народа тоже не наблюдалось. Городское население Одессы без особых эмоций пережило обстрел. Моральное воздействие, способное превратить в беженцев население любого европейского города, не впечатлило одесситов, обожавших всякого рода зрелища. Свидетель бомбардировки города вспоминал, что видел, как в разгар обстрела «…мужички наши преспокойно лежали брюхом вниз вдоль бульварной стенки под самыми выстрелами громадных бомб и как ни в чем ни бывало перекидывались нецензурными анекдотами на счет англичан и французов; в виду опасности и неоднократных случаев искалечения приходилось просто разгонять толпу и для пробуждения морального действия подчас прибегать к казачьей нагайке».{364}
Буа-Вильомез, чтобы оправдать акцию, вывел для нее оригинальную формулу, по которой атака Одессы — не более чем чисто военная акция, цель которой была полностью достигнута, а все объекты, подлежавшие истреблению — уничтожены. Ему вторит французский лейтенант Гривель, утверждавший, что «…цель прибытия союзных фрегатов к Одессе заключалась в уничтожении военной гавани этого города, русских судов и многочисленных казенных магазинов, делавших из Одессы род запасного депо для Севастополя и Николаева».{365} То что Остен-Сакен объявил варварским нападением (каковым оно и было), начальник штаба союзной эскадры считает оправданием русского генерала перед Николаем I в том, что из-за явных ошибок в организации обороны порта ему не удалось избежать тяжелых потерь.{366}
Офицер английского линейного английского корабля «Queen» Том Келли считал, что бомбардируя Одессу, союзники поддерживали одновременную блокаду Севастополя.{367} Одно из сочинений по истории британского флота преподносит событие как одну едва ли не самых славных страниц его истории: «…форты разрушены, батареи заставили замолчать, русский флот ушел под прикрытие Севастополя».{368}
Адмирал Гамелен, вписав этот подвиг в свою военную биографию, был горд, донося в своем рапорте: «…если искусство войны заключается в том, чтобы вредить неприятелю без вреда себе, то никогда (до этого) правило это не получало полнейшего применения».{369}
Время все ставит на свои места и всему дает правильную оценку. В историю морских войн бомбардировка Одессы вошла не как пример грамотных действий эскадры в борьбе с береговыми батареями, а как одна из злодейских акций. Притом самими англичанами. Дж. Фуллер[115] поставил действия британского флота у Одессы в один ряд с наиболее варварскими событиями в мировой истории войн.
«На море также всегда была возможность обстрела прибрежных городов, и при случае это делалось. Так, например, в 1854 г. в Никарагуа американская эскадра разрушила не укрепленный и не оборонявшийся город Сан-Хуан-дель-Норте,[116] а объединенная англо-французская эскадра в этом же году подвергла обстрелу Одессу. Однако эти инциденты вызвали такое всеобщее осуждение, что «с 1854 г. не было ни одного случая преднамеренного полного разрушения города неприятельским флотом…». Даже уже в 1900 г., во время очередной последней джентльменской войны, лорд Роберте,[117] загнавший генерала Кронье[118] с его отрядом в Паардебург,[119] видя в лагере женщин и детей, дал возможность эвакуировать их, прежде чем начать артиллерийский обстрел. Хотя сегодня такое предложение осмеяли бы как сентиментальную глупость, однако не умнее ли были наши предки? Они считали, что до тех пор, пока войны не уничтожены, самое лучшее — это ограничить их истребительность, и видели, что простейший путь к этому — вести войну по-джентльменски».{370}
Что же касается термина джентльменская война, то мы видим, что чаще всего его присваивают той или иной кампании англичане. Зачем? Да лишь бы соблюсти принцип — если уж и нагадили, то сделали это как аристократы.
ЛАГЕРЬ В БОЛГАРИИ
СОСРЕДОТОЧЕНИЕ
Конечно, даже если бомбардировка Одессы с военной точки зрения и имела какой-то смысл, в чем мы попытаемся разобраться, то с точки зрения гуманитарной это военное преступление. В этом мало кто сомневается. Тогда попытаемся выяснить то, что обычно пытаются понять следователи, расследуя преступление как таковое. Первое — мотивацию, второе — кому это выгодно.
Мотивация у этой операции есть. Применительно к Одессе версия перехода союзной морской рейдовой операции к десантной с последующим захватом города бессмысленна. Нет никакой выгоды в разрушении городов, которые надеялись в ближайшем будущем обобрать. Ни первая, ни вторая акции союзной эскадры не могли иметь продолжения в высадке сухопутных сил, ибо хоть на кораблях королевского военно-морского флота и имелись небольшие штатные команды морских пехотинцев, но их предназначение заключалось несколько в ином. На деле операция имела иной смысл, вполне окупавший и повреждения «Вобана», и потерю несчастного «Тигра»[120] во время повторной атаки, и гибель части его команды, в том числе командира.[121] И выгодна она была англо-французам как минимум по двум причинам.
Первая: союзникам нужно было запереть русскую эскадру в своих бухтах. Разгром Черноморского флота в открытом море откладывался на неопределенное время. Отныне главное — перевезти десант в Крым, желательно не потопив его. Наличие в Черном море русского флота, пусть сейчас запертого, но совсем недавно потопившего значительную часть турецкого в Синопской бухте, вызывало тревогу и естественные опасения союзников. Уж кто кто, а французы и англичане не склонялись к умалению его возможностей. Маршал Сент-Арно в письме брату из Варны 29 июля 1854 г. прямо говорит, что российский флот не позволит себя сжечь без яростного сопротивления, тем более что у русских адмиралов есть такой козырь, как доблесть, что было доказано операциями парохода «Владимир».{371}
Эта пощечина британскому флоту, вооружавшему турецкий и помогавшему ему, вызвала ярость у владычицы морей. Мы говорили, что для англичан было принципиально важно устроить Корнилову и Нахимову второй Синоп, но уже в Севастопольской бухте. И если раньше, когда десант в Крым не стоял на повестке дня, они жаждали морского сражения, то теперь им нужно было сделать все, чтобы Черноморский флот не вышел в море. Да и Абукир еще не стерся в памяти. Когда линейные корабли и пароходы Корнилова стоят хоть и под парами, но в бухте, то пусть там и стоят. С ними разберемся потом, сейчас главное — десант.
Французская историография Крымской войны утверждает, что именно этот вариант им и удался. Сочетание атаки приморских городов и блокады Севастополя привело к тому, что, как пишет Шарль Оже в книге «Осада Севастополя. История службы артиллерии», после атаки на Одессу русская эскадра больше не осмеливалась показываться в «московском озере».{372}
Второе: атака Одессы была не только акцией устрашения, но и акцией прикрытия. Наверное, даже в большей степени второй. Ведь к ее началу союзные войска еще в Турции, а их нужно перебрасывать в Болгарию, ближе к театру военных действий. При этом сделать это по возможности скрытно, не выдавая раньше времени своих намерений. Вот тут-то и пригодилась акция устрашения, проведенная вместе с одновременным блокированием русского флота в Севастополе. Именно так планировали англичане. Об этом можно встретить немало упоминаний. К примеру по данным журнала корпуса военных инженеров Великобритании, атака Одессы имела целью отвлечение внимания от Варны и Балчика. С ее помощью маскировалась переброска туда экспедиционных сил.{373} После Одессы союзная армия «…начала стягиваться в окрестностях Варны и готовиться к походу».{374}
Пока союзный флот в корсарском стиле тиранил Одессу и все внимание российского военного руководства было приковано к действиям неприятельской эскадры, «…оба командующих решили перевезти свои войска в Варну». Чтобы ничего действительно не могло помешать этому, наличные силы союзного флота были задействованы в операции в полном составе. Линейные корабли остались для защиты береговых баз, а фрегаты отправились к Севастополю.
А вскоре союзники добавили к качественному техническому превосходству еще и численное. Когда адмирал Брюа привел 6 линейных кораблей французской океанской эскадры, вопрос о возможности морского сражения союзного и Черноморского флота отпал сам по себе. Зато с этого времени вице-адмирал Гамелен имел в своем распоряжении мощные силы из 15 линейных кораблей,{375} Еще три должны были вскоре подойти.[122]
Союзная эскадра 20 мая подошла к Балчику и стала завесой, прикрывающей переброску войск. Одновременно корабли пополняли запасы пресной воды и продовольствия.
Вскоре приготовления достигли своего апогея. Войска потоком шли из гарнизонов в порты для погрузки на транспорты. Из портов их немедленно перебрасывали к промежуточным базам (Мальта, Греция и др.) и уже оттуда в Турцию. А вскоре и Турция сама стала главной тыловой базой экспедиционных сил, перебрасываемых в Болгарию. Нужно сказать, что штабы союзников демонстрировали возможность качественного планирования масштабных военных операций, которое вскоре станет залогом их успеха при высадке десанта в Крым.
И еще тихо было у Одессы, когда гарнизоны Англии, Франции и Северной Африки наполнились шорохом шагающих ног. Походные колонны потянулись из мест постоянной и временной дислокации к местам погрузки.
В феврале 1854 г. Первый гренадёрский полк пешей гвардии получил приказ увеличить число личного состава в своих ротах с 80 до 100 человек и быть готовым к действиям вне Англии. Аналогичные приказы получили во всех полках гвардии, которые должны были сформировать бригаду, в которую включались: 3-й батальон Гренадер гвардии, 1-й батальон Колдстримского гвардейского полка, 1-й батальон Шотландских гвардейских фузилеров.{376} После пополнения гвардейские части уходили к Саутгемптону, на погрузку на транспорты.[123]
В этом же месяце начала путь на восток Шотландская бригада. 93-й полк Аграйл и Сазерленда прибыл на Мальту 28 февраля 1854 г., а 4 апреля он уже был в Скутари.{377}
Для ускорения были задействованы последние достижения индустриального развития. 30 июня из своих казарм в Манчестере вышел 7-й Королевский фузилерный полк. Его личный состав в количестве 900 человек был доставлен в порт Саутгемптон через Лондон поездами Северо-западной железнодорожной компании (North Western Railway Company) для чего потребовалось 44 вагона. В Саутгептоне полковник Леси Иеа посадил своих солдат на транспорт «Orinoco», начав погрузку утром и завершив вечером.{378}
63-й пехотный полк едва успел промаршировать в Феникс-парке в Дублине на церемонии вручения новых знамен,[124] как его командир подполковник Суини получил приказ готовиться к отправке в экспедицию. 21 июля полк погрузился на корабль Вест-Индской компании «Avon» и отправился в Средиземное море.{379} После полного приключений путешествия, когда они едва не остались без продовольствия, солдаты Вест-Суффлокского полка прибыли в Варну одними из последних.
Французы не отставали. Первым полком их армии, высадившимся в Турции, стал 1-й полк зуавов, погрузившийся 24 марта на корабль «Montezuma» в Алжире и 10 апреля высадившийся в Галлиполи.{380} Одними из последних прибыли полки легкой и линейной пехоты. Возможно, это было связано с необходимостью пополнения этих частей личным составом до штатной численности военного времени. В этом отношении зуавам, африканским стрелкам и пешим егерям (но не всем) было проще: многие из них были в Северной Африке и, во-первых, уже были в процессе локальной войны, во-вторых — там пополняться личным составом было неоткуда.
Другое дело на территории Франции. Там части могли быстро пополняться до штатной численности за счет приема пополнений, в том числе и из других гарнизонов. Например, 7-й линейный 24 февраля 1854 г. вошел в состав Армии Востока. Для пополнения до полного штата полк принял кадры из других воинских частей гарнизона Лиона: 14-го, 21-го, 42-го, 72-го и 73-го полков линейной пехоты, благодаря чему численность его двух батальонов была доведена до 2400 чел.[125]
Поделиться книгой: