Вторжение

Джозеф Волсли говорил, что перед началом Крымской войны офицеры были готовы вести своих солдат куда угодно, но все имущество было очень плохого качества… Государственные чиновники наживались на поставках рома, спекуляцией тканью, порохом… Их дети служили в нескольких полках кавалерии, занимаясь только парадами и наслаждаясь вольной жизнью. Недаром один из таких полков в армии прозвали «Профсоюз».{454}

Хотя будем справедливы. Трудности подготовки не были неожиданностью и англо-французское командование, планируя экспедицию, вполне реально осознавало проблемы, стоящие перед ним. Их было много. Как минимум союзникам следовало разрешить следующие:{455}

Трудно создать большой экспедиционный отряд. История свидетельствует, что десанты редко когда превосходили 40 тыс. человек.

Перевозка лошадей представляет значительные затруднения, почему десанты всегда были и будут бедны кавалерией.

Во время морского перехода экспедиция может подвергнуться многим случайностям как чисто военного характера, так и стихийным.

Десант в случае неудачи не берегу оказывается в критическом положении, так как должен совершать амбаркацию под ударами противника.

При операциях своих высадившиеся на неприятельский берег войска почти всегда должны держаться морского берега.

Действия высадившихся войск должны быть основаны на быстроте и решительности, так как всякое промедление и колебание дает противнику возможность усилить средства обороны.

Высадка и амбаркация[138] медленны и потому надо по возможности избегать проводить их в виду неприятеля.

Для десанта нет удобного театра войны, при открытой местности ощущается недостаток кавалерии. Отряду трудно бороться с неприятельской кавалерией и трудно получать необходимые сведения о неприятеле, а пересеченный театр позволит с выгодою обороняться даже слабейшему противнику.

В первое время после высадки десант не может рассчитывать на средства страны, почему войска должны довольствоваться только тем, что взято с собой.

Но самым сложным было соединить в единую управляемую структуру две совершенно разнородные силы: флот и армию.

Возможно, кому-то это перечисление показалось скучным, нудным и совершенно ненужным. Напрасно. Рекомендую внимательно перечитать эти пункты еще раз: в них причины и следствия всего того, что произошло в дальнейшем.

ЭПИДЕМИЯ: НЕВИДИМЫЙ ВРАГ

«Я потеряю меньше людей, штурмуя Севастополь, чем уже потерял от болезней».

Маршал Сент-Арно

К несчастью, холера, вначале создававшая для союзников проблемы, вскоре стала для них настоящим бедствием.{456} Это был фактор, с которым приходилось считаться. Принесенная войсками, она на новом месте продолжала распространяться с невиданной силой и быстротой.{457} Эпидемия следовала за армией по пятам и была гораздо большим врагом, чем все русские пушки, вместе взятые. Это было первое, но самое смертельное сражение войны, которое пришлось выдержать союзникам. Странности войны таковы, что в этой ситуации болезнь выступила в роли союзника России, притом гораздо более надежного, чем та же Австрия, начисто забывавшая, как русский солдат пять лет назад спасал разваливавшийся трон Габсбургов.

Князь Виктор Иларионович Васильчиков с присущим ему тонким юмором первый отметил это.

«…Паскевич решился оставить Дунайскую армию, притворился контуженым и уехал в Варшаву. Оттуда удалось ему, наконец, убедить Государя, что поход за Дунай уже невозможен и послать Горчакову приказание снять осаду именно в ту минуту, когда штурмовые колонны ожидали только сигнала для начала приступа.

Войска наши потянулись обратно на левый берег Дуная, а вслед за тем началось и очищение княжеств. Турки не покушались на преследование, и сами союзники, уже собравшие свои силы около Босфора и Варны, оставались безучастными зрителями нашего отступления. Французская дивизия, предпринявшая движение в Бабадагскую область, подверглась пагубному влиянию эпидемии и, потерявши много народа от холеры, должна была поспешно отступить. Австрийцы заняли горные проходы, ведущие из Трансильвании в княжества, и ждали нашего выхода, чтобы занять оставляемые нами позиции…».{458}

ФРАНЦУЗСКИЙ КОНТИНГЕНТ

Нет сомнения, что именно французы стали невольными виновниками той страшной ситуации, заложниками которой оказались союзные войска в июле-августе 1854 года. Под угрозой была вся экспедиция в Крым.

Французские воинские транспорты и занесли ее сначала на о. Мальту, потом в Безику, в Галлиполи, Константинополь и, наконец, в Варну. Холера быстро усиливалась, и дело дошло до того, что из штаба Сент-Арно просили Париж прекратить присылку подкреплений из Франции: «Маршал надеется, что будет прекращена всякая новая присылка. В этот момент подкрепления были бы только лишней пищей для госпиталей».{459}

Люсьен Боден считает, что холеру войска получили в антисанитарии Галлиполи, где лагеря окружали груды мусора, кишащие крысами и прочими неизбежными спутниками необустроенности войны. По непонятным причинам (или по вполне понятному слабому медицинскому контролю) войска не предприняли минимальных мер, снижавших опасность эпидемии. Мусор не был сожжен, гигиена соблюдалась далеко не всеми. Больничные бараки строились в непродуваемых ветром низинах.{460}

По мнению французского военного врача Жан-Луи Пуарье, санитарные проблемы появились еще до объявления войны, С третьего квартала 1853 г. в частях, расположившихся на болотистой местности, начинается эпидемия малярии. Ее синдромы обнаруживались вплоть до июля 1855 г. у моряков в Инкермане. Тремя еще большими проблемами стали эпидемии холеры, тифа и цинги, особенно среди раненых. Холера началась в июле 1854 г. и, кажется, была принесена на корабли войсками из южных провинций Франции во время их погрузки в Марселе. Вторая эпидемия холеры началась после высадки в Еникале в мае 1855 г.

Болезнь подкрадывалась незаметно. К середине лета ничто не свидетельствовало о присутствии рядом смертельной опасности.

«Маршал Сент-Арно принимает все меры, подсказываемые его опытностью и здравыми советами, чтобы поддержать у всех свежесть и здоровье. Так, например, со времени нашего прибытия в Варну он предписал произвести два раза санитарные осмотры с целью отсылки в Константинополь хилых и слабых. Этим путем в армии остаются только люди сильные и крепкие, которые не заполняют амбулансов вслед за длинными или трудными переходами. Наличность действительно уменьшается, но сила армии увеличивается на деле, от отсутствия необходимости перевозки на мулах многого числа больных, всегда составляющих главное затруднение».{461}

1 июля 1854 г., к появлению первых признаков опасности, французский контингент имел следующее количество больных в госпиталях:

Госпитале в Константинополе — 92 чел.

Госпиталь в Андрианополе — 177 чел.

Госпиталь в Галлиполи — 327 чел.

Госпиталь в Нагаре — 232 чел.

Госпиталь в Варне — 260 чел.

Полевой госпиталь 2-й дивизии — 11 чел.

Всего: 1099 чел.

Кроме этого, еще 825 чел. больных находилось в палатках своих подразделений.{462} Это, конечно, немало, но для многочисленной армии, находящейся в регионе с тяжелыми климатическими условиями, вполне допустимо. В армии считали медико-санитарное положение нормальным и не подозревали о надвигающейся беде.{463}

После 1 июля эпидемическая ситуация стала быстро меняться. Если до этого основной процент заболевших давала диарея, то в этот день у нескольких солдат 9-го батальона пеших егерей и 3-го полка зуавов обнаружили симптомы холеры. Вскоре поступил первый тяжело больной из 1-го полка зуавов.{464} По всем данным, именно этот полк и стал виновником эпидемии. По крайней мере, все версии ее появления так или иначе пересекаются с путем движения зуавов.

Так откуда могла появиться болезнь, едва не решившая судьбу войны без единого выстрела? По одним данным, инфекция пришла из Южной Франции (Авиньона, Марселя и др. городов): 3 июля в госпиталь Варны поступил с диагнозом холеры солдат 42-го полка линейной пехоты (5-я дивизия) прибывший из одного из этих городов.{465} Французские медики склонны отдавать приоритет версии Южной Франции, так как первые заболевшие поступили до экспедиции в Добруджу.

По другим данным, именно эта акция стала причиной эпидемии. Базанкур связывает болезнь с экспедицией в Добруджу (21 июля — 18 августа 1854 г.).

ЭКСПЕДИЦИЯ В ДОБРУДЖУ

Э.И. Тотлебен считал эту акцию столь же бессмысленной, сколько и губительной для французских войск. Я думаю, что во многом он прав.

«…сухопутные войска, находившиеся в Турции, оставаясь все время в бездействии и притом находясь в климате, для них непривычном, терпели весьма много от болезней. В скором времени в союзном лагере появилась холера и начала проводить заметное опустошение в рядах.

Чтобы занять чем-нибудь войска, французы решили двинуться в Добруджу, с тою целью, чтобы встречею с русскими отрядами, отступавшими за Дунай, ободрить армию. Три дивизии и отряд спагов двинулись 9 (21) июля в Добруджу и одна из дивизий 17 (29) числа дошла до Кагорлыка. Но нездоровая местность Бабадагской области произвела самое пагубное воздействие на французов; холера усилилась до высшей степени и в войсках начались страшные потери. Между тем русских войск нигде не было, кроме незначительных казачьих отрядов, отступавших перед французами и тем завлекавших их все далее в Бабадагскую область.

Видя явную неудачу и понеся совершенно бесплодно страшные потери, французы решились начать отступление».{466}

Три дивизии и небольшой отряд кавалерии двинулись навстречу, как они считали, значительным силам русской армии. Первая дивизия шла на Мангалию, вторая — на Базарджик, третья — на Козлуджу. Вторая дивизия, заняв Базарджик, должна была остановиться и выслать вперед свои отдельные пехотные батальоны с задачей перекрыть дороги на Силистрию, Мангалию и др. Последующие дни прошли в беспрестанном маневрировании, детально описывать которое не имеет смысла.{467} Отдельные стычки с казачьими отрядами не соответствовали по масштабам силам, задействованным в экспедиции. Люди больше изматывались, складывалось ощущение, что удар пришелся в пустоту.

А вскоре пришли проблемы. Результат этой операции был печальным, «…вместо того, чтобы уходить от болезни, войска сами пошли к ней».{468} Этой точки зрения придерживаются британцы. Английский подполковник Стирлинг говорит, что первый больной у союзников появился после этой экспедиции.{469}

Эпицентр заболевания пришелся на 1-ю дивизию, которой вместо занятого бесконечными разведками Сертена Канробера временно командовал бригадный генерал Шарль Эспинас.[139]

Дивизия (10 500 солдат и сержантов, 328 офицеров), не выпустив ни одного заряда по противнику, потеряла умершими 1 886 человек. Более 2 тыс. переболели холерой в лагерях Кюстенджи и Мангалия.Тотсамый «виновник» эпидемии — 1-й полк зуавов, переброшенный морем в Кюстенджи, предназначавшийся для действий в авангарде и для поддержки иррегулярных войск генерала Юсуфа, совершал марши к лагерям Франка и Капакли по 9 часов в день в тридцатиградусную жару. Более лучших условий для бактерий в человеческом организме трудно придумать. В результате полк едва не потерял почти весь личный состав. Этого не произошло лишь благодаря мужеству врачей, один из которых (Байли) сам умер от холеры.{470}

Очевидно, что зараженные солдаты уже находились среди личного состава 1-й дивизии, а тяжелые условия марша и жара лишь ускорили процесс развития болезни, создав благоприятные условия для распространения бактерий.{471} Английский подполковник Сомерсет Калторп, рисуя ужасающие картины вымирания французской армии, утверждает, что часть своих солдат зуавы похоронили еще живыми, а берег моря в Балчике был усеян трупами французских солдат.{472}

Понятно, что английский офицер передергивает факты, но в одном он все-таки прав. Последствия холеры в Добрудже были ужасными.{473} Лучшее соединение французской армии после эпидемии оказалось самым слабым по численности среди дивизий французского контингента.{474} Больных было столько, что вскоре для их эвакуации стало не хватать гужевого транспорта медицинской службы и пришлось использовать мулов и лошадей, принадлежавших офицерам.{475} Микробам было плевать на звания и должности. С одинаковым успехом с ног валились солдаты, сержанты, офицеры, генералы.

Заболел и сам генерал Эспинас, которому пришлось передать командование бригадой полковнику Бурбаки. Болезнь перетасовывала командиров, как карты в колоде. Вчера назначенных меняли сегодня, но и их приходилось менять через несколько дней. Подобное положение дел не лучшим образом действовало на психологическое состояние офицеров и солдат, считавших, что замена командиров во время военных действий не лучший способ выиграть войну. Когда 13 августа Сент-Арно назначил майора Монтодона командиром 1-го батальона пеших егерей вместо майора Тристана Легро, пораженного холерой, Монтодон не сильно обрадовался. В своих воспоминаниях он пишет, с каким огорчением воспринял назначение командиром другого батальона, вынужденный оставить старых друзей, с которыми долго воевал и жил в походах.

Инфекция распространялась стремительно. 7 июля больные появились в Константинополе, 8 июля — в Галлиполи, 11 июля — в Нагаре. Дольше всех сопротивлялся Андрианополь: там первые больные появились почти под занавес эпидемии — 11 августа.{476}

Количественный состав полков начал стремительно падать. Иногда численность становилась пугающе малой. У французов за время свирепствования холеры численность 20-го полка легкой пехоты уменьшилась к началу посадки на корабли почти наполовину и ненамного превышала в двух батальонах 1000 чел. Это не значило, конечно, что виной была смертность. Французское командование, решив не подвергать риску здоровье ослабленных болезнями солдат, отказалось брать недавно переболевших в экспедицию.

7-й полк линейной пехоты, выходя из гарнизона Лиона 24 февраля 1854 г., насчитывал 2 400 чел.{477} По приказу командира полка полковника де Лаваранда больные, которые не могли быть погружены на транспорты первого рейса, должны были присоединиться к полку позднее. Таких было более чем достаточно. Только в госпиталях Варны были на излечении 2 офицера и 300 сержантов и рядовых полка.{478} В Добрудже от болезней (в основном холеры) этот измученный постоянными маршами полк, прежде чем вернуться в лагерь де Франка в Балчике, оставил в могилах 10 офицеров

406 солдат и сержантов. Это было в несколько раз меньше чем его будущие боевые потери за всю кампанию в Крыму, хотя там полк участвовал во всех крупных сражениях и штурмовал Севастополь.{479}

Во 2-м полку Иностранного легиона умирает его командир — подполковник Сарратон. В 1-м — 4 офицера и 175 сержантов и солдат.{480} Во французской армии убыль умершими и вышедшими из строя постепенно достигла почти 50%.{481}

Сарратон стал не единственным офицером высокого ранга, жизнь которого оборвала холера. Смерть одинаково была беспощадна и к рядовым, и к генералам. Умер генерал Ней, герцог Эльхингенский, помощник коменданта Парижа, который находился в резерве с 1848 г. и возобновил военную службу только для того, чтобы принять участие в войне. Вслед за ним предали земле генерала Карабуччиа, командира Иностранной бригады. Оба умерли от холеры.{482}

Особенно сожалели о смерти последнего. Патриот легиона, который говорил, что если бы его послали с легионерами на пустынный остров, «…он бы смог обосновать там город, открыть академию, школы и заведения всякого рода — столько образованных людей было в его полку, и для всего этого достаточно одного жеста».

Он был известен не только как солдат, но и как ученый. С помощью солдат легиона он составил план и издал записки о нахождении древнего Карфагена, премированные французской Академией наук.{483}

Любящий всему придавать мистическое обоснование, Базанкур пишет, что в смерти Карабуччиа было скрыто предупреждение, которого не поняли.{484} Вскоре заболел командующий французскими войсками маршал Сент-Арно. Ему судьба отведет несколько месяцев жизни. Он высадит свои батальоны в Крыму, выиграет Альминское сражение и, исполнив долг, умрет от холеры 17 (29) сентября 1854 г. на борту французского фрегата «Berthollet» в Черном море.

Во 2-й дивизии, по воспоминаниям капитана Фея, численность батальонов не превышала 600 человек вместе с музыкантами.{485} До такого числа была сокращена численность батальонов шассеров (пеших егерей). Но в этом случае на этот шаг пошли умышленно. В строю были оставлены только наиболее боеготовые люди.{486} Все понимали, что для пеших егерей, на которых ложилась основная нагрузка в бою, больные и слабые могли быть только обузой.

Санитарных потерь успешно избежали лишь солдаты 3-го полка спаги, привычные к условиям жизни в самых трудных условиях и которых их командир, молодой, но опытный лейтенант де Молен, разместил в продуваемом ветром месте. По иронии судьбы, оно оказалось рядом с кладбищем, на котором ежедневно предавали земле отправившихся на рандеву с всевышним французских солдат и офицеров.{487}

Лагерь Легкой дивизии в Варне. Худ. [енри Клиффорд (Henry Clifford). 1854 г. 

Для этой нерадостной миссии использовали солдат штрафных рот, сформированных в экстренном порядке, чтобы выполнять тяжелые работы. В другое время эти солдаты получили бы каторжные кандалы и кирку впридачу, если не десяток пуль от расстрельного взвода. Но теперь они были просто необходимы для похоронных нужд, для переноски тяжелых грузов, для несения службы и т. д. Благодаря им были спасены жизни многих солдат, без сил лежавших у своих палаток. В последующем все штрафники были прощены за их самоотверженный труд.{488} Место на кладбище доставалось не всем. Первое, что увидел капитан Виндхам, когда корабль входил в Балчик, был плававший в воде труп французского зуава.{489}

Потому, когда пришло время погрузки на транспорты, все почувствовали облегчение. Настроение солдат, покидающих негостеприимный берег Болгарии, несмотря на грядущие опасности войны, было приподнятым. Они были готовы плыть куда угодно, сражаться хоть с самим дьяволом, лишь бы этот враг был перед их фронтом. Лучшим зрелищем мог быть только вид скрывающегося за горизонтом берега Болгарии. Будущий генерал Монтодон вспоминал, что 1-я дивизия, «…которая должна сесть на корабль в Варне вместе с английской армией.., с истинным воодушевлением и энтузиазмом радостно готовится покинуть эту проклятую землю».{490}

Маршал Сент-Арно писал брату о той радости, с которой войска оставили за кормой кораблей страшную землю Болгарии. «Я потеряю меньше людей, штурмуя Севастополь, чем уже потерял от болезней».{491} В письме жене он надеялся, что через месяц сможет закончить кампанию.{492}

Статистика заболеваний личного состава французской армии{493}

Дислокация и принадлежн. госпиталя	Дата первого инфициров.	Дата максимальн. интенсивности заболевания	Длительн. (суток)	Количество
				Поступ.	Умерло
Варна, все госпитали	3 июля	30 июля — 6 августа	48	2674	1525
Добруджа, 1-я дивизия	21–26 июля	4 августа	30	2568	1886
2-я дивизия	26 июля	4 августа	25	518	354
3-я дивизия	26 июля	4 августа	8	56	34
Турки	26 июля	27–28 июля	8	250	200
Галлиполи, госпитали	7 июля	17–20 июля	30	1184	736
Константиноп. госпиталь де Малтепе	6 июля	18 июля	15–20	83	31
Госпиталь де Пере	16 июля	18 июля	15–20	46	26
Нагара, госпиталь	11 июля	14 июля	10	49	24
Пирей, госпиталь	7 июля	8 июля, 9 августа	40	396	249
Андрианополь, госпиталь	11 августа	14 августа	10	18	8
В полках				300	110
ВСЕГО				8142	5183

Болезнь косила не только армию, но и моряков. Французский флот к 3 (15) августа потерял 800 человек, еще 1200 были больны. Смерть так умело делала свое дело, что вскоре стало явным еще одно из самых зловещих опасений — постепенно флот становится все менее и менее готовым вести бой. Насколько мало боеспособны были экипажи кораблей союзников, свидетельствуют цифры — за две недели болезни вывели из строя 600 человек из 2000 человек экипажей двух флагманов французского флота. Особенно тяжело было на трехпалубных линейных кораблях, где на сравнительно небольшой территории скопилась большая масса людей.{494} На «Виль де Пари» заболело 140 человек (умерло 40){495}, на «Монтебелло» — 240.{496} «Сюффрен» имел на борту 100 больных, 20 умерли. Для французов это было чувствительным. На флоте начинался кадровый голод.

«…Во французском флоте в Крымскую войну ситуация с личным составом была до некоторой степени напряженной. Inscrits, призываемые на службу во второй раз, выражали свое недовольство. Жалованье было достаточно приличным для 20-летнего холостяка — но взрослый женатый моряк вряд ли был доволен, когда его по levee extraordinaires призывали на службу, так как понимал, что в этом случае денег вряд ли хватит, чтобы спасти его семью от нужды. Конечно, inscription могла превратиться в тяжелое бремя. Государственная материальная поддержка семей и частная благотворительность поспособствовали тому, чтобы мнение моряков о финансовой стороне проблемы в 1854–1855 годах изменилось, и мобилизация продолжилась. Но даже и после этого ощущалась нехватка людей: проблема была не в нежелании служить, а в недостаточном количестве моряков во Франции».{497}

Если армия была готова хоть сию минуту бежать на корабли, то у моряков было свое иное мнение. Многие из начальников не решались начинать погрузку, опасаясь, что на кораблях болезнь никого не оставит в живых.{498}

АНГЛИЙСКИЙ КОНТИНГЕНТ

У англичан начало эпидемии не отличалось от французов. Подполковник Лайсонс назвал эпидемию холеры событием, нарушившим монотонный распорядок жизни армии вторжения. Он писал, что однажды утром к нему в палатку явился с докладом сержант и доложил, что один из солдат, направленный накануне в госпиталь, болен холерой. Это подтвердил помощник полкового врача. На следующий день больных было пятеро, трое из них умерли. Потом еще четверо.{499} Прогрессия быстро становилась арифметической…

Версии появления эпидемии среди англичан тоже не сильно разнятся с французскими. Основная — местность, идеально подходящая для развития инфекций. Сама территория от Варны до Дуная, представлявшая смесь степей и болот, в летнее время превращалась в опасную для жизни. А когда к этому добавились огромное скопление людей, высокая температура воздуха, грязь Варны, мусорные свалки, крысы, получилась гремучая смесь, ставшая идеальной предпосылкой для того, чтобы в кратчайшее время заболевание превратилось в эпидемию.{500} Лейтенант Кэрри из 79-го шотландского полка добавил к этому перечню распространяющих микробов москитов.{501}

Есть и другие версии. В истории 23-го Уэльского фузилерного полка появление холеры связывают с резким ухудшением качества пищи. Мясо и хлеб после перехода из лагеря Алладин в лагерь Монастыр стали плохого качества. Солдаты слабели, становясь легкой добычей для коварной болезни.

Отхожие места не обрабатывались. В результате почва, пропитанная отходами, в том числе и человеческой жизнедеятельности, была источником болезнетворных бактерий. Средств профилактики не хватало или не было вообще. Из-за провалов в работе Медицинского департамента хронически не хватало медикаментов. Солдаты вынуждены были использовать в их качестве преимущественно дубовую кору.{502}

Смертность в английском госпитале в Варне.{503}

Дата … Количество умерших

24 июля 1854 г. … 25

25 июля 1854 г. … 6

26 июля 1854 г. … 4

27 июля 1854 г. … 8

28 июля 1854 г. … 7

29 июля 1854 г. … 9

30 июля 1854 г. … 15

31 июля 1854 г. … 23

1 августа 1854 г. … 16

2 августа 1854 г. … 25

ВСЕГО … 138

Если смотреть по числу зараженных, то арифметика англичан выглядит лучше. В то же время, если смотреть по процентному соотношению к общей численности личного состава, то картина у союзников в принципе одинаково безрадостная. Холера национальностью интересовалась мало.

В середине XIX в. болезни были неразлучным спутником английской армии и ее особой проблемой. Объем воздуха в казармах был меньшим, чем у заключенных в британских тюрьмах. Очень плохо соблюдались правила общественной гигиены. Питание было явно недостаточным по количеству и неудовлетворительным по качеству. Смертность в солдатской среде была почти в два раз выше чем среднестатистическая среди остального населения страны. По данным комиссий, число умерших от болезней в частях, дислоцированных в метрополии, составляло 17,5 чел. на 1000, «…между тем как смертность в тех же возрастных категориях (20 и 30 лет) равняется в Англии 9,9 на 1000».{504} В 19-м пехотном полку «Зеленых Говарда» перед началом Крымской войны из 910 человек солдат и сержантов больных было 44, кроме этого, 10 сидели в военной тюрьме и 6 находились в самовольной отлучке.

Английские медики-гигиенисты, опередив своего французского коллегу доктора Дежобера, еще до Крымской войны приписывали большую смертность от заболеваний в армии основным трем причинам: недостатку пищи, изнурительной ночной службе и отсутствию вентиляции казарменных помещений. По статистике английской (и французской), армий смертность была уменьшена вдвое после устройства вентиляции жилых помещений.{505}

Среди солдат были не редкостью драки, азартные игры, венерические заболевания. В том же 19-м полку этот диагноз был преобладающим при общей оценке состояния здоровья личного состава как «хорошее». Во время пребывания армии в Скутари полковой врач 53-го пехотного полка докладывал, что «…венерические заболевания стали его основной проблемой. А ведь эта часть считалась одной из наиболее дисциплинированных в армии».{506}

Не меньшей проблемой было пьянство в солдатской среде, принявшее после переброски войск на театр военных действий масштаб бедствия. Согласно докладу полковника Стерлинга, в одну из ночей в Скутари было задержано около 2400 пьяных английских солдат. «Армия спивается, — горько заметил он, — нам не к чему придраться в поведении наших людей, когда они трезвы. Когда же они напиваются, устраивают избиения турок. Нам пришлось высечь одного из солдат для примера остальным».{507}

Хуже всего было в кавалерии: 22 умерших и 104 больных. При и без того малой численности этого рода войск можно говорить о том, что после морского перехода, угробившего еще десяток солдат, само его существование в составе английской армии было под угрозой. Гвардейские драгуны потеряли 4 офицеров.{508} За время, прошедшее с момента высадки в Варне, погрузки, перехода в Крым и до окончания сражения на Альме 8-й гусарский полк потерял умершими от болезней 95 человек (интересно, но в этом полку от холеры почти не умирали — в основном от лихорадки). Немалое число нашло последний приют в волнах Черного моря, куда были брошены их тела.{509} Болезням были в большей степени подвержены части, прибывшие из самой Англии, несколько меньше — те, где личный состав прошел некоторую акклиматизацию, например в Гибралтаре или на Мальте. Тяжелее всех страдали полки Легкой дивизии, особенно 23-й и 88-й, меньше — Стрелковая бригада (к концу июля 7 умерших).{510} В 28-м пехотном полку за один месяц потеряли 33 солдат и сержантов. Три офицера (капитан Хью, лейтенанты Римедж и Канди) и полковой хирург Юнг были списаны по инвалидности и эвакуированы в Англию.