Так громче музыка играй победу!

Все пять башен содрогнулись от выстрелов, и каждая послала во врага по одиннадцатидюймовому снаряду.

Первые две серии легли перелётами, а вот следующая «взорвала воду» совсем недалеко от борта «Евстафия». Прямых попаданий не случилось, но осколками броненосец обсыпало здорово.

Наконец стали отвечать и русские.

Сначала недолёты… Но вскоре один из снарядов русского флагмана взломал шестидюймовую броню порта каземата на линейном крейсере и взорвался внутри. При этом сдетонировало ещё три снаряда и загорелись шестнадцать зарядов приготовленных к стрельбе, газ пламя и дым проникли в пороховой погреб, из которого подавали боезапас к орудиям противоминной артиллерии, но взрыва не последовало. Одна пушка вышла из строя, убито тринадцать германских моряков, но разве это сколько-нибудь существенно не только для войны вообще, а даже для боеспособности такой махины как «Гебен»?

Не вернуться к своим матерям, жёнам, детям ещё тринадцать сыновей, мужей, отцов… Какая это мелочёвка для бога Марса!

Кстати германец практически тут же отомстил. Сторицей: мало того, что без разрыва прошило первую трубу на «Евстафии», так ещё один снаряд угодил левый носовой каземат шестидюймовой батареи. Он оставил идеальное круглое отверстие в броне, но вот внутри натворил таких дел, что… В общем, не выжил никто…

Однако черноморцы с некоторым удивлением наблюдали, что не только настигают агрессора, даже обгоняют. Три русских линейных корабля уверенно отсекали «Гебена» от открытого моря. То есть, пока ещё нет, но тенденция наблюдалась именно такая. Да и флагман князя Путятина, «Три святителя», явно прибавил оборотов, чтобы поскорее присоединиться к битве. Более медленный «Ростислав» пока отставал, но при имеющейся ситуации тоже скоро должен был выйти на дистанцию позволяющую дотянуться своими пушками до немца.

А соперники пока обменялись ещё несколькими попаданиями: «Евстафий» получил в броневой пояс и под среднюю трубу, а «Иоанн Златоуст» и «Пантелеймон» отметились соответственно по одной из средних башен линейного крейсера и попаданием в носовую часть. Именно этот снаряд с бывшего «Князя Таврического» оказался фатальным для германцев. Хотя последствия попадания стали проявляться существенно позже. Этот удар пришёлся ниже главного броневого пояса, в «ахиллесову пяту» любого из германских линейных крейсеров — там не было противоторпедной переборки. Большинство отсеков впереди первой башни «Гебена» оказались затопленными.

А тут ещё и подоспевший «Три святителя» «добавил огоньку», угодив с запредельной можно считать, дистанции в палубу юта немецкого корабля. Ничего существенного, конечно — просто пылает кают — компания и ещё десяток жизней алчно забрал себе бог войны…

Противники сблизились до пятидесяти кабельтовых и Эбергард приказа задействовать восьми — шестидюймовые орудия — дистанция вполне уже позволяла обрушить на врага град снарядов среднего калибра.

Наконец-то! Закончилось томительное ожидание всех тех, кто в страшном напряжении жил возле своих пушек среднего калибра в последние полчаса… Можно!

Окончилось томительное ожидание, зазвякали указатели приборов управления стрельбой, натужно заныли элеваторы подачи снарядов, поднимая наверх беседки, звякнули замки орудий…

Залп! Корпуса броненосцев в очередной раз содрогнулись, дёрнулись в машинных стрелки манометров, зазвенели по палубам плутонгов выплюнутые пушками гильзы, и зазвучало по казематам: «Второе готово!», «Четвёртое готово!», «Шестое готово!», «Готово!», «Готово!!», «Готово!!!»…

Залп!..

Снаряды, конечно «игрушечные» по сравнению с главным калибром, но «курочка по зёрнышку клюёт»: там в ствол орудия угодят своими почти пятьюдесятью килограммами, здесь небронированный борт пробьют и пожар устроят, да и просто лес водяных всплесков от недолётов здорово затруднит противнику эффективную стрельбу.

Сушон прекрасно понимал то, что в погребах «Гебена» достаточно ограниченный боезапас — по восемьдесят выстрелов на орудие главного калибра, что ведение огня с максимальной скорострельностью меньше чем через час сделает крейсер совершенно «беззубым». Но сейчас, именно в этот момент необходимо оторваться от русских любой ценой!

И Книспель, получив соответствующий приказ, зарычал в сторону русских броненосцев из всех четырёх боеспособных башен и батареи противоминной артиллерии.

Получилось: В «Евстафий», на протяжении пяти минут угодили полные горсти одиннадцатидюймовых «подарков». Не считая близких разрывов в воде, которые гидравлическим ударом тоже контузили подводную часть корпуса…

— Кормовая башня временно выведена из строя!

— Попадание в каземат восьмого шестидюймового!

— Попадание в корму, пожар в кают — компании! Пожар..

Подобные доклады поступали в боевую рубку «Евстафия» один за другим…

Эбергард и так понимал, что броненосцу долго такого огня не выдержать…

Но адмиралы в бой не посылают — адмиралы в бой ведут. Это вам не «сухопутье»…

И, тем не менее…

— «Евстаффию» покинуть линию!

— Ваше превосходительство, а вы не торопитесь? — попытался возразить Галанин. — Никаких фатальных повреждений у броненосца нет, тринадцать узлов держать можем…

— Валерий Иванович, — прищурился на каперанга Эбергард, — все необходимые пояснения я дам вам несколько позже, хоть и не обязан этого делать, а сейчас потрудитесь отдать соответствующий приказ и отсигнальте на «Иоанна», чтобы он возглавил кильватер.

— Слушаюсь, ваше превосходительство! — командир «Евстафия» посмотрел на командующего без особого восторга, но перечить, разумеется, не стал.

Флагманский корабль Черноморского флота повалило, согласно приказу, влево, а вот до следующего мателота приказ «Возглавить линию!» не дошёл — очередной град снарядов с «Гебена» снёс грот — мачту, а радио не действовало на «Евстафии» уже давно.

Однако командир «Иоанна Златоуста», капитан первого ранга Винтер, и без всякого приказа понял, что флагман покинул строй не от хорошей жизни, что возглавлять эскадру теперь необходимо его броненосцу.

Неуютно, но долг есть долг… Вот уже первый пристрелочный залп германского корабля вздыбил море совсем неподалёку от борта…

— А ведь может и выскочим, Рихард! — Сушон с довольным выражением лица посмотрел на Аккермана. — Если выбьем и второго, то уже наверняка. Остальные наверняка отстанут.

— Будем надеяться, мой адмирал, — командир корабля совсем не разделял радужных надежд своего начальника, — Но состояние «Гебена» уже угрожающее, а нам ведь предстоит дойти до Босфора. И я не поручусь, что с такими повреждениями, которые уже имеем, это возможно.

— Больше оптимизма! Прикажи своим артиллеристам усилить огонь.

— Орудия и так бьют на пределе скорострельности. Тем более, что нужно было менять цель, из-за этого и заминка… К тому же… — капитан цур — зее слегка замялся, но, плюнув на свои опасения, вдруг откровенно стал высказывать сомнения командующему. — Видите эти большие миноносцы? Теперь уже при самом благоприятном для нас исходе боя, они сядут нам на хвост и непременно атакуют в открытом море, как только спустятся сумерки. Совершенно не уверен, что у нас к тому времени найдётся достаточно прожекторов и пушек, чтобы отбиться.

Адмирал не верил своим ушам. Чтобы Аккерман начал паниковать? Это было совершенно невообразимо.

— Так что ты предлагаешь? Спустить флаг?

— Застрелю любого, кто посмеет отдать подобный приказ или вообще заговорит об этом. Я просто трезво смотрю на ситуацию. Драться необходимо до конца…

Шарах! Русский снаряд угодил совсем рядом с боевой рубкой, взрывом здорово тряханув всё её сдоержимое. Как приборы, так и людей.

Но такое чудище, как «Гебен», вывести из строя одним попаданием, разумеется, нереально. Даже самым удачным.

Ну да: тактическое управление кораблём было на несколько минут потеряно, однако пушки продолжали стрелять, крейсер оставался на курсе, кочегары, как и прежде, швыряли в огненные пасти топок уголь, заделывались пробоины, тушились пожары…

А тут ещё дал прикурить подобравшийся к своим «Ростислав»: залепил сразу двумя десятидюймовыми снарядами под корму. В рубку поступил доклад, что противоторпедные сети перебиты и висят над левым винтом. Необходимо их убрать, а для этого требуется остановить машины. Необходимо срочно принимать решение. При всём том, что Аккерман только что поднял с палубы и надел фуражку на ошарашенную предыдущим взрывом голову…

Остановиться? Превратиться на пятнадцать — двадцать минут в неподвижную мишень для русских? Инерция ещё какое-то время протащит крейсер по волнам, но это несерьёзно. За такой промежуток вражеские броненосцы нафаршируют «Гебен» своими снарядами так, что ни о каком Босфоре думать не придётся…

Рискнуть? С огромной вероятностью намотать сети на винт… Тогда — всё. При самой неимоверной везучести просто не хватит снарядов, чтобы утопить все русские корабли. И тогда уже самый распоследний из них подползёт и прикончит… Да и не «распоследним» он будет, честно говоря — не будут русские рисковать своими линейными силами, достаточно той армады миноносцев, что у них имеется…

А решение принимать нужно…

На помощь командиру корабля пришёл адмирал:

— Останови машины, Рихард, может хоть так позже сумеем отойти подальше в море…

Сушон понял, что проиграл. Категорически проиграл. И его целью стало только не сделать свой флагман трофеем для русских. Только затопиться подальше от Севастополя на как можно большей глубине. А ещё, желательно, прихватить с собой на дно хоть одну из российских калош…

— И прикажи усилить огонь. Пусть о запасе снарядов не беспокоятся…

Усилить огонь было можно, но результаты не воспоследовали: шквал шестидюймовых фугасных с русской эскадры не мог, конечно, всерьёз повредить такую махину как «Гебен», но вот проблем создал немало — подавляющее большинство дальномеров на линейном крейсере вышло из строя. А Винтер, чтобы не попасть под сокрушающий огонь германского главного калибра регулярно менял курс своего «Иоанна» и данное маневрирование вполне приносило свои плоды — броненосец получил только четыре попадания с того момента, как возглавил кильватер.

А «Пантелеймон», «Три святителя» с присоединившимся «Ростиславом» не обстреливались вообще и действовали практически в полигонных условиях. В результате их удары с почти убойных сорока кабельтовых всё сильнее и сильнее сказывались на состоянии вражеского корабля.

А ведь, кажется, получилось! — Эбергард с нескрываемым удовольствием смотрел в бинокль на горящий линейный крейсер, который ко всему вдобавок еле — еле полз по волнам.

Не уйдёт! Не может уйти, не должен!..

— Ваше превосходительство! — доложил Галанин. — Пожары ликвидированы, «Евстафий» может вернуться в общий строй.

— Замечательно, Валерий Иванович. Что кормовая?

— Стрелять пока не может, требуется ещё около получаса.

— Хорошо. Держите за «Ростиславом».

— Слушаюсь!

Броненосец стал догонять основную линию, и ещё издали носовая башня стала посылать снаряды в практически приговорённого «Гебена». Безрезультатно сначала, но всё равно было заметно, что спесивым тевтонцам сегодня никуда дальше морского дна не уйти — линейный крейсер уже здорово сел носом, ход давал ничтожный, а русские снаряды продолжали ломать и крушить крупповскую броню. Флагман Сушона огрызался только из двух орудийных башен…

Но и русским досталось здорово — как ни берёг Винтер своего «Иоанна Златоуста», но и тот вынужден был оставить кильватер — объятый пожарами корабль стал вываливаться из строя, причём в сторону противника. Перекрывая идущим сзади товарищам сектор стрельбы, и обеспечивая небольшую передышку противнику. Да и сам схлопотал при этом пару дополнительных одиннадцатидюймовых снарядов.

Надо сказать, что принятая в пробоины вода даже позволила несколько спрямить уже имевшийся крен, но, само собой, увеличила осадку на дополнительных полметра. Только близость базы позволяла надеяться, что броненосец выживет и продолжит войну — о продолжении данного боя речь уже не шла.

А «Гебен» уже просто рвался подальше на глубину, чтобы затопиться там, где его не смогут поднять и ввести в строй под вражеским флагом. У Сушона возникала мысль спустить турецкий флаг — не германский всё-таки, но он отмёл такую перспективу сразу и бесповоротно: под этим флагом крейсер вступил в бой, под ним же и пойдёт ко дну, пусть из-за этого и погибнут лишние десятки, а то и сотни немцев — честь есть честь…

Книпсель же продолжал азартно руководить стрельбой вверенной ему артиллерии. Пусть под его началом оставались лишь две башни, причём в носовой могла действовать только одна пушка, и противоминная батарея, которая аналогично была здорово подвыбита, но огня корабль не прекращал до последней минуты, до самого получения приказа «Спасаться по способности!».

Нет, «Гебен» ещё совсем не получил таких повреждений, которые грозили ему немедленным опрокидыванием и гибелью. Ещё минут с двадцать под ураганным огнём русских броненосцев он бы продержался. Только зачем? Всем, от адмирала и до последнего матроса, что видел сложившуюся ситуацию, было ясно — не уйти…

Только машинные команды линейного крейсера продолжали верить, что их самый лучший адмирал вывернется и спасёт их…

И слава Богу, что находящиеся в низах кораблей верили, верят, и будут верить, что их адмирал (командир) самый лучший. Иначе очень трудно становится грести лопатой уголь, обливаясь потом тащить его к пышущей жаром топке, швырять в неё содержимое лопаты, зажмурившись от жара, и снова возвращаться к этой куче чёрного ужаса, который таскать — не перетаскать…

— Отдавай приказ открывать кингстоны, Рихард.

— Я это уже понял, Вильгельм, — командир крейсера впервые осмелился назвать адмирала по имени. — У меня с собой фляжка…

— Давай не будем дышать на тех, кто возьмёт нас в плен алкоголем.

— В плен?.. — Аккерман даже задохнулся от возмущения.

— В плен. Хочешь пойти на дно с кораблём? Я тебе это запрещаю.

— Запрещаете умереть за честь Германии? — командир «Гебена» посмотрел на адмирала как на предателя.

— Успокойся. Я просто приказываю… ПРИКАЗЫВАЮ жить во имя Германии, во имя её будущего, — Сушон повысил голос. — Нет времени на споры, а пока выполняйте приказ адмирала, капитан цур — зее! И озаботьтесь тем, чтобы как можно большее количество ваших подчинённых осталось сегодня живыми. Действуйте!

Аккерману очень хотелось сказать кое-что нелицеприятное «его превосходительству», но впитанная с молоком матери привычка подчиняться своему начальнику победила…

Адмирал остался на мостике один, и ему чертовски хотелось, чтобы именно сюда прилетел русский снаряд и поставил крест на его сомнениях.

Легко умереть в бою… То есть не легко, конечно, но там просто ты живёшь сражением — вспышка — и тебя больше нет… Понятно, что этой «вспышки» ты боишься до жути, а ещё больше боишься, что она будет не «концом», а осколком, вспоровшим живот… Или чем-то подобным. Что она, эта вспышка просто обожжёт твоё тело так, что потом несколько часов ты будешь молить НЕБО о смерти, чтобы избавиться от этой адской боли. Это тебе ещё очень здорово повезёт, если рядом окажутся санитары, и отволокут в лазарет — там есть шанс получить укол морфия и умереть не в мучениях…

«Гебен» тонул на относительно ровном киле, но с серьёзным дифферентом на нос — сказывалось попадание той пары двенадцатидюймовых, что он получил в почти самом дебюте сражения. Хоть корабль и продолжал жадно заглатывать солёную воду через кингстоны, но равномерного погружения не ожидалось — винты уже показались над волнами Чёрного моря, и, в любой момент мог наступить вполне внезапный «опрокидон». Аккерман приказал немедленно спустить единственный уцелевший катер с ранеными, а остальным немедленно прыгать в воду с подручными средствами и отплывать подальше от борта — он прекрасно понимал, что двадцатитрёхтонная туша линейного крейсера при погружении закрутит такой водоворот, что затянет на глубину всех, кто будет находиться хоть сколько-нибудь поблизости…

— Идиоты! Что они делают! — Сушон уже тоже подошёл к борту, намереваясь вверить свою дальнейшую судьбу капризам Нептуна, но увидел, что два сопровождавших «Гебена» малых миноносца идут к тонущему кораблю, явно собираясь заняться спасательными работами. Дураку же понятно — вон они русские эсминцы, что догонят эти доисторические калоши за час — другой, и, либо утопят вместе со спасёнными, либо, что ещё хуже, заставят сдаться. Но уже некому подать сигнал… Уже даже некому выстрелить в их сторону из пушки, чтобы там образумились и прекратили ломать из себя «рыцарей благородного образа»…

К вящему удовольствию адмирала положение спасли как раз русские: «Счастливый», ведущий за собой ещё пару новиков, грохнул из баковой пушки, доступно разъяснив наглецам, что спасением (пленением) немецких моряков намерен заняться исключительно флот Российской Империи.

К вящему удовольствию адмирала положение спасли как раз русские: «Беспокойный», ведущий за собой «Гневного», грохнул из баковой пушки, доступно разъяснив наглецам, что спасением (пленением) немецких моряков намерен заняться исключительно флот Российской Империи.

На турецких миноносцах намёк поняли правильно, но поздно. Они-то, конечно, отвернули, и на полной скорости направились к родным берегам, но отпускать даже такую ничтожную по сравнению с «Гебеном» добычу никто не собирался.

Черноморские «новики» имели как минимум семиузловое превосходство в скорости, и «раздавляющее» в артиллерии.

Командир «Беспокойного», разумеется, не стал заморачиваться спасательными работами, а повёл свой эсминец вдогон вражеским.

Сорока минут погони хватило, чтобы снаряды лучших в мире кораблей своего класса стали ломать и крушить корпуса тех жалких корабликов, что пришли под Севастополь, надеясь на защиту «Большого Дядьки».

«Дядьки» не стало. И теперь никто их не защитит…

Стодвухмиллиметровые снаряды русских рвали вдребезги и пополам борта «Ташоса» и «Самсуна», так что надолго этих корабликов не хватило: сначала стал заваливаться на борт один, потом погружаться кормой второй…

Спасать моряков «Гебена» было поручено крейсерам адмирала Покровского. Но и они не спешили к месту гибели линейного крейсера, пока тот всё-таки не перевернулся оседая в пучину.

«Память Меркурия» и «Алмаз», как только пропала опасность получить дурной снаряд от ненормального вражеского комендора, дружно пошли к месту затопления на ходу готовя шлюпки к спуску.

Во время спасательных работ пришли и известия из под Феодосии: «Карасю» удалось-таки всадить торпеду под клюзы «Гамидие».

Крейсер, подойдя к городу, отправил на берег немецкого и турецкого офицеров, чтобы сообщить о начале военных действий и они даже дали два часа отсрочки перед началом обстрела порта, чтобы жители успели эвакуироваться из опасной зоны. Но дежурившие в море подводные лодки «Карп» и «Карась» не стали ждать так долго.

«Гамидие» встал на якорь всего в двух милях от позиции «Карася», и лодка не замедлила воспользоваться столь завидным шансом, как стрельба по неподвижной мишени. Подкравшись на три кабельтовых, субмарина залепила аккурат в то же место, куда попал несколько лет назад болгарский миноносец «Дерзкий» — в носовую часть. Но тогда до Босфора было недалеко, и крейсер, севший в воду по самую палубу бака смог дотащиться до родных берегов. И в этот раз попытался. Тщетно. Уже на расстоянии тридцати миль от крымского побережья стало понятно, что курс у корабля возможен только в одном направлении — вниз. Благо, что перед этим не состоялось артиллерийского боя и все катера и шлюпки находились в исправном состоянии. Почти весь экипаж спасся и большинство из турецких моряков добрались в конце — концов до Синопа.

Новость сообщил командующему сам Плансон.

— Неужели всё-таки воевать научились, а, Андрей Августович? После Цусимы. — лицо начальника штаба просто сияло. — Ведь со времён Екатерины ни одного линейного корабля в артиллерийском бою не топили. А тут… Вроде мы первые, кто угробил дредноут. А тут ещё и крейсер… Вряд ли дотянет до Турции… Несколько миноносцев… Давненько наш флот так не радовал Россию викториями!

— Да уж, Константин Антонович — врезали мы сегодня тевтонам, — улыбнулся Андрей контр — адмиралу. — Но ликовать пока рано — Турция после такой оплеухи наверняка вступит в войну. Так что можно ожидать из Ставки не только орденов, но и отставки, извините за каламбур.

— Да бросьте! Какой вы пессимист! Я, конечно, помню телеграммы запрещающие нам любые активные действия, но ведь сегодня напали именно на нас…

— Пока это дойдёт до Верховного, великий князь вполне может напринимать решений на эмоциях, а потом из упрямства и нежелания признать свою неправоту… Ну вы понимаете?

К тому же, подождём вестей из-под Новороссийска.

— Вот, кстати, Андрей Августович, я признаю, что вы три раза угадали с тем, где появится противник: Севастополь — само собой, Одесса — вполне вероятно, но Феодосия и Новороссийск? Почему не Ялта и Сухум, например? Ладно, с Феодосией опять попали в цель, хоть и не понимаю как, но с какой стати вы так уверены на предмет Новороссийска?

Нда, — подумалось Киселёву, — «Штирлиц понял, что был на грани провала…». Палево конкретное…