Помоги проекту - поделись книгой:
Уж так она мне нравилась.
Все оставшееся от любовных утех и импровизированных перекусов время мы непрерывно разговаривали (причем регулярно умирали от смеха). Кроме того, мы запускали в ванне мою коллекцию корабликов, просмотрели с комментариями ее африканские и мои альпийские видеозаписи (кое от чего я заблаговременно избавился) и прочитали вслух по ролям «Ричарда III» (»Бруно, ну что ты так гнусавишь?»).
Некогда выведенная мной формула любви состоит из двух компонентов, причем порядок их никакой роли не играет: у девушки должна быть фигура и надо, чтобы было о чем разговаривать. Лицо – дело десятое. Так вот, за шестнадцать лет практики я совершенно отчаялся когда-либо встретить искомую комбинацию. Либо все на своих местах, но дальше мозжечка лучше не заглядывать, либо голова есть, но ей-то все и ограничивается.
И вот оно, Господи. Совпало, привалило счастье. У Брюн мне были одинаково интересны как ее взгляды на готовку и диету, так и те места ее тела, до которых я мог дотянуться языком; она оказалась для меня тем самым фактором «икс», о котором писал зануда Фрейд: черт знает откуда возникающее еще в младенчестве представление об идеальном партнере, бомба в подсознании, роковая вероятность один к миллиону – хоть пятьдесят, хоть в шестьдесят, хоть во сколько, включил кто-то, сам того не желая, этот секретный код страсти – все, никакая благополучная семья, никакая успешная карьера против этого не устоит – прости-прощай. Ах, египетские пальцы, достали до пускового механизма в каких-то моих душевных дебрях… Но у меня, слава Богу, ни семьи, ни карьеры, за выпавший мне фантастический шанс я могу схватиться обеими руками с чистой совестью, ничьих сердец не разбив, ничего не загубив и не развалив.
Хотя это и не очень на меня похоже.
На исходе была вторая ночь, когда я вдруг проснулся и увидел, что Брюн тоже не спит. Она села и, как казалось, к чему-то прислушивалась.
– Бруно, – сказала она с ужасом, – мне срочно нужно домой. По-моему, у меня начинается.
Брюн вскочила, поправляя волосы, бросилась к своим вещам и неожиданно остановилась – вся напряглась и даже сжала кулаки. В полумраке ее изумительная фигура четко рисовалась на фоне белой стены.
– Боже, Бруно, – простонала она. – Мы опоздали… Так быстро раньше не бывало… Милый, беги, не жди ничего… Все брось и беги… И прости меня…
Она охнула и опустилась на пол. Не скрою, я растерялся. Много было приключений в моей жизни, но такая оказия происходила впервые. Я тоже соскочил с постели, обнял мою драгоценную – жаром от нее дышало за метр – и поначалу мне показалось, что Брюн как-то странно морщит лоб. Потом до меня дошло, что у человека хоть в каком состоянии такие складки по лицу не гуляют. Она еще раз умоляюще посмотрела на меня – глаза ее постепенно наливались текучим янтарным светом – но сказать уже ничего не смогла; я было решил, что от боли она выдвинула челюсть, но тут же с оторопью увидел, что челюсти вовсе не выдвигаются, а растут – редкими короткими толчками. Прямо под моими пальцами буйство спутанных волос раздвинули внезапно ставшие заметными уши, и на спине, вдоль позвоночника, проступила дорожка темных волос.
На краткое время все остановилось – я с великим трудом перетащил Брюн на диван, и она, свернувшись в клубок, издавала какие-то жалобные звуки – потом начался новый приступ, и так бессчетное количество раз. Ее то скручивало и корежило, то ненадолго отпускало; и вот я увидел, как длинные кривые когти впились в мое постельное покрывало ручной работы.
Что греха таить, по спине меня продрал мороз. От такого зрелища у кого угодно волосы встанут дыбом. Вот тебе и психическое заболевание – самому впору двинуться рассудком: рядом, на расстоянии протянутой руки, воплощался и вырастал заправский вервольф, а по углам клубилась и скалилась нечистая сила, суля скорую и жуткую погибель.
Спасли меня непомерное самомнение и то ли трагический, то ли испытующий, хотя уже и не человеческий, взгляд Брюн.
– Хрен вам! – заорал я неизвестно кому, с перепугу не очень соображая, какой вздор несу. – Я плюю на вас! Мой прадед воевал на Восточном фронте и награжден Железным крестом! Сожрите меня, но черта лысого я вам уступлю, я шага отсюда не сделаю, во весь опор буду сидеть на этом вот стуле, и ни один потусторонний засранец не явится на том свете к моему отцу и не скажет ему, что Бруно Штейнглиц струсил в решительный момент, наложил полные штаны, сбежал и бросил свою любовь!
Я придвинулся вплотную и обнял ее. Температура за сорок, если не за пятьдесят. Шерсть пробивается – глазом можно уследить.
– Брюн, ты уж извини, что я так разорался. Это с непривычки. Надо бы, наверное, дать тебе какое-нибудь обезболивающее, но ума не приложу, как это сделать, так что уж потерпи. Скажем, аспирин вервольфы употребляют? Ты, главное, расслабься, и ничего не стесняйся. Ну, захотелось тебе побыть волком – да сколько угодно. Я тебя люблю в любом виде, да и сам, если вдуматься, тоже не сахар…
Короче, часа через два напротив меня сидел здоровенный волчище – точнее сказать, волчица, размером с теленка (а если шерсть дыбом, то чуть не в два раза больше), немыслимой красоты и смотрела неизъяснимым взглядом. Была она очень приятного серебристо-серого цвета, а вдоль хребта шла черная полоса, которая капюшоном охватывала голову с ушами и образовывала очень зрелищную полумаску вокруг глаз и дальше вновь сужалась в полоску, доходящую до носа. Колотило мою милую как в ознобе и дышала она будто после забега на четыреста метров; я гладил ее, успокаивал и чесал под нижней челюстью. Она жадно меня обнюхала и потом, с горловым звуком, похожим на сдавленный вой, засунула голову мне под мышку. Ну-ка, покажи зубы… Н-да. Таких клычищ я и во сне не видел. Бедолага, да ты, наверное, умираешь – пить хочешь… после всех-то трансформаций.
Я повел Брюн на кухню (напомню, что вся моя квартира – одна огромная комната, и кухонный угол, словно маяком, обозначен лишь узорным колпаком воздухоочистителя) и налил воды в объемистый салатник. Она тут же шумно вылакала пол-лохани.
– Эх, Брюн, ну и дураки же мы с тобой. Надо же было обсудить, обговорить, как себя вести, я-то, болван, даже не спросил, как долго это у тебя тянется? Чем, скажем, тебя кормить? Волки, ясное дело, едят мясо, но какое ты предпочитаешь? Сырое тебе можно? Или лучше воздержаться? Может, витамины какие-нибудь? Темный лес… Ты хоть чуть-чуть понимаешь, о чем я говорю?
Она вновь издала тот же тоскливый звук и опять прижалась ко мне головой.
Тут обнаружилось, что за окном уже полноценное утро с явным намерением перейти в день. Теперь самое время подумать, что делать дальше.
Идея первая: позвонить бабушке Амалии и честно рассказать, в какой переплет мы угодили.
Не нравится мне такая идея. Это сейчас будет крик-шум, буря-натиск, явится доктор Шлиеркамп, о котором Брюн рассказывала с дрожью во всех частях тела, уколы-лекарства, мою бесценную у меня отберут и потом объяснят, что это было сделано для ее же блага. Нет уж, вот вам всем, и тебе, бабушка Амалия, лично; я сам буду решать, что благо, а что нет.
Да, но ведь мою красавицу надо кормить, а в доме ни крошки. Подъели мы запасы. План «Б»: запираю ее в квартире, а сам отправляюсь по магазинам.
Неважный план. Во-первых, стоило мне только подойти к дверям, как у моей любимой начиналась истерика, вой, волосы дыбом и все в этом роде. Во-вторых, легко сказать – запри квартиру. Парадную дверь – еще куда ни шло, найду ключи и закрою, а как быть с лифтом? Вроде бы как-то его можно заблокировать, но убейте меня, если помню как, процедура, по-моему, чертовски путаная и утомительная. Внизу, конечно, есть охрана, пара сонных тюленей, Дитрих и Томас, но они же мои поклонники – стоит явиться какой-нибудь компании знакомых охламонов (а таких в одном Альтштадте по крайней мере полторы дюжины) и объяснить, что они собираются устроить мне сюрприз (а это бывает в среднем три с половиной раза в неделю), как эти увальни их пропустят. Итог подобного посещения я увидел с предельной ясностью, приподняв Брюн верхнюю губу – сплошные бритвенно-острые зубы смыкаются без зазоров. Плюс еще парочка свежих оборотней заскачет по Дюссельдорфу.
Но дело даже не в этом. Дело в том, что если вся эта волшебная музыка сыграет обратно в мое отсутствие, и Брюн вновь станет сама собой, когда меня не будет рядом, я ее просто больше не увижу. Она благородно решит не губить мою молодость – или уж что там в смятении стрельнет ей в голову – и давай Бог ноги на край света, ищи-свищи. Нет уж, такое развитие событий нам ни к чему.
«Вестник Альтштадта»:
Я присел рядом с подругой и потрепал густую шерсть.
– Уши у тебя замечательные. Их потом можешь оставить… просто прелесть. Собирайся, мы идем гулять. Да, Брюн, ты уж извини, но придется купить ошейник и поводок. Без намордника попробуем обойтись, но без этого никак. На такую зверюгу как ты, нужна лицензия, какие-то справки, а у меня вообще никаких документов нет. Выдать тебя за хомячка вряд ли удастся… Да и на хомячка теперь тоже что-то нужно… Германия, едрен корень, тонет в бумагах…
Я прихватил деньги, спортивную сумку, ее туфли, из спецснаряжения – темные очки и белую трость, а так же совок и экологически чистый бумажный пакет, и мы пошли. На полпути к машине остановились на газоне.
– Брюн, если что надо сделать, давай здесь, дальше места не будет.
Она жалобно заскулила.
– Да ладно тебе, дай посмотреть… Ты же знаешь, меня это заводит. Ты чертовски сексуальна в такие моменты… Ну… Ну… Вот замечательно, Брюн, ты дьявольски хороша.
Дальше, естественно, произошло неизбежное. На светофоре, между Таубен и Гартен Штрассе (понес меня черт окольными путями), ноздря в ноздрю – Руди со своим курятником – магдин беэмвевский представительский кабриолет, набитый разудалыми девицами, и за рулем – звезда дюссельдорфских вечеринок, король моды Рудольф Ветте собственной персоной. Тут же, ясное дело, шквал восторга и зависти: «Бруно, обчистил зоопарк?» «А в багажнике, наверное, крокодил?» «Бруно, где ты спрятал бегемота?» Я сделал каменное лицо, но Брюн была явно не настроена проявлять снисходительность. Волчьи губы растянулись, обнажая великолепные клыки, послышался негромкий, но басовитый рык, и со зловещей неторопливостью моя возлюбленная начала подниматься с места. Я поспешно обнял ее за могучую шею, бровями показал Руди, что он идиот и, благо включился зеленый свет, без промедления умчался прочь, еще успев услышать финальную реплику:
– Ну Бруно, ну всегда что-то придумает!
В зоомагазине все прошло без сучка, без задоринки. Волков пускали без разговоров, я выбрал самый симпатичный и дико дорогой ошейник с никелированными бирюльками – «Дорогая, в следующий раз сама что-нибудь подберешь от Диора или Версаче» – но дальше пошло сложнее. Мысль нехитрая – если колдовское наваждение слетит с моей драгоценной одним махом, то у нее все шансы оказаться посреди улицы в чем мать родила. Надо быть готовым мгновенно ее во что-то закутать. Но женские наряды для этой цели мало подходят, да и зеркала в полный рост я тоже с собой не захватил. На такой случай сгодился бы любой плащ или длинное пальто, но у меня в гардеробе, кроме всевозможных курток с шипами и цепями, ничего не нашлось. Значит, придется что-то изобретать. Правде, есть еще то затруднение, что в магазин одежды с животными нельзя. Но это ладно – кому нельзя, а кому и очень даже можно.
Я присмотрел одно, достаточно скромное заведение, припарковался, вывел Брюн, ухватив ее за ударно-показательный ошейник, водрузил на нос темные очки, вооружился тростью и, вдохновенно постукивая ею перед собой, вошел внутрь. Меня тут же окружила любовью и заботой девушка, внешность которой давала ясное представление, как бы выглядела Комаки Курихара, если бы вдруг стала двух метров роста. С рыданием в голосе я сообщил, что безумно влюблен и желаю сделать подарок своей избраннице, порадовав ее какой-нибудь обновкой, причем нужно мне нечто объемное и просторное.
– Хочу накинуть это на нее, – завывал я, задрав подбородок, – и охватить ее разом всю, всю, вы меня понимаете?
– Какая милая у вас собачка, – несколько оторопев, ответила мне Комаки. – Давайте посмотрим… то есть я хочу сказать, зайдем в секцию плащей, у нас новая коллекция и есть большие размеры.
– О, не смущайтесь, – всхлипнул я. – В мою палку встроены сенсорные датчики, которые беспроводным путем связаны прямо с мозгом. Это, конечно, не зрение, но все же… все же… Надо только не забывать менять батарейки.
Я остановил свой выбор на пончо – пледе с бахромой и дыркой для головы, украшенном рисунками из долины Наска и размера вполне с ней сравнимого. Да, но очутится на улице хотя бы и в пончо, но с голым задом – перспектива все же не слишком веселая, поэтому я добавил еще довольно миленький комбинезон, исходя из того, что в случае нужды запрыгнуть в него – дело одной секунды. Сочетание, нет слов, диковатое, однако в качестве комплекта быстрого реагирования – в самый раз. Под впечатлением от моей личности и уже порядком утомившим меня служебным рвением Комаки ( я уже знал, что ее мама родом из Почхона, что там некогда размещалась летняя резиденция корейского императора, а теперь музей резных деревянных драконов, и много еще чего) увязалась проводить, и буквально разинула рот, увидев, что я собираюсь сесть за руль. Азиатское чутье подсказало ей, что здесь что-то неладно.
– А где же ваш водитель? – деликатно охнула она.
– Мне не нужен водитель, – с грустью поведал я. – Мой автомобиль управляется навигационным компьютером… в комплексе со спутниковой системой наведения. Последняя разработка Мицубиси.
– Вы уверены? – продолжала подступать Комаки с каким-то ядовитым альтруизмом.
Ах ты, верста сеульская. Еще полицию на помощь позови. Я уперся тростью ей в кроссовку и гаркнул:
– Не сомневайтесь!
Тут Брюн, которую все эти беседы с девушками явно раздражали, довольно чувствительно боднула меня в бок. Я забрал у Комаки пакет с моими приобретениями, запустил Брюн в машину, сам упал на сидение рядом, и мы укатили, оставив бедную Комаки в полном смятении.
Следующим пунктом программы был ювелирный магазин.
– Брюн, – сказал я, – держись, сейчас действуем нахрапом. Конечно, можно заехать к бедняжке Ангелике, одолжить у нее инвалидную коляску, и черта лысого кто бы меня остановил… Но запрягать тебя, как ездового оленя, в какую-то телегу мне претит, да и, откровенно говоря, лень тащиться. Поэтому берем чистой наглостью – она, как известно, второе счастье.
Я заправил волосы за уши, чтобы придать себе максимально нордический вид, и мы двинулись на приступ. Естественно, за вращающимися стеклянными дверями дорогу нам решительно заступил охранник в черной форме а-ля морская пехота.
– Прошу прощения, но собаку придется оставить снаружи.
Я немедленно прикинулся оскорбленным берсерком, которого вот-вот понесет, страстно задышал, а потом со свистом зашипел:
– Я вижу, в этом доме прямо с порога встречают оскорблениями. Какая это вам собака?! Это мой телохранитель, который обеспечивает мою безопасность! Я без нее шага не ступлю!
– За безопасность в этом помещении отвечаем мы, – возразил охранник.
– Что за вздор! По закону при доставке ювелирных изделий я имею право иметь при себе даже заряженное оружие!
– Все равно нельзя, – упорствовал жестоковыйный слуга порядка. – Если хотите, мой напарник подержит ваше животное вон там.
– Он что, хочет остаться с ней наедине? А его родители живы?
– Какое это имеет отношение?
– Такое, что они будут огорчены вестью о его смерти. Мучительной смерти.
– Что?
Собственно, дело уже было сделано – из-за какой-то стеклянной загородки к нам быстрым шагом направлялся менеджер с фирменным бэйджиком на клипсе, прицепленном к пиджаку – но тут Брюн выкинула коленце, которого я никак не ожидал. Она решила поддержать меня доступным в ее положении способом, и потрясла мое мировоззрение до самых основ – да и не только мое.
Бывают моменты, когда жизнь, судьба, случай, Бог – называйте как хотите – открывают нам краешек той истины, что окружающий мир не исчерпывается тем, что мы привыкли вокруг себя видеть, слышать и так далее. Есть много чего еще, и может быть, наше счастье в том, что мы на этом свете с ним не сталкиваемся. Но иногда оно просовывает копыто сквозь ткань обыденной реальности.
Не знаю, как про такое говорить, потому что, во-первых, сам толком не понял, что произошло, а во-вторых – не представляю, какими словами передать суть пережитой встряски. Ну, скажу, что волосы встали дыбом, ноги приросли к полу, глаза полезли на лоб, прошиб холодный пот и язык присох к небу – что? А почему прошиб и присох? Черти ведь с потолка не посыпались, мертвые не восстали… Короче, просто перескажу, что видел, хотя впечатления, само собой, тут никакого.
Брюн внезапно освободилась от моей руки, сделала рывок в сторону, а затем – вверх, и, стоя на задних лапах, нависла над охранником. Вытянулась она страшно, по крайней мере, верхняя часть туловища показалась мне больше раз в пять, капюшон темной шерсти скрыл дверь вместе с витриной, черные конусы ушей взмыли под самый потолок; желтое пламя глаз стало бешеным, челюсти – выражусь как технический дизайнер – обрели квадратное сечение или даже растянутое по горизонтали – и оскаленные до предела клыки – аж нос сморщило – были в пол-головы бедняги охранника, а когти на растопыренных, словно для объятия, лапах воскрешали в памяти парк Юрского периода.
Произошло все это как-то неспешно, почти плавно, в странные долгие секунды, Брюн будто нарочито никуда не торопилась, но одновременно было ясно, что ее жертва при всем желании не успеет и пальцем шевельнуть. Картина выглядела как наваждение, и только громовой рык сохранил реальный масштаб времени. Впрочем, тут же все и закончилось – провисев над охранником три биенья пульса, моя возлюбленная без всяких усилий извернулась в воздухе и втянулась – не подберу другого слова – обратно, вернувшись к моей ноге и обыкновенным габаритам, и даже смущенно потерлась об меня головой в том месте, где бок уже можно назвать бедром.
Наверное, с полминуты все трое – подошедший менеджер, охранник и я – пребывали в некотором столбняке, потом менеджер осторожно откашлялся и спросил:
– Так что вы хотели, господин… ммм…
– Штейнглиц, – подсказал я. – Бруно Штейнглиц. Я хотел, чтобы вот этот тип меня пропустил. Мне нужно обручальное кольцо… в хорошем вкусе, с небольшим бриллиантом.
– Пойдемте, – предложил менеджер (надпись на бэйджике оповещала, что его зовут Клаус), но я не собирался так просто отдавать победу, завоеванную с помощью потусторонних сил.
– Нет уж! – зарычал я, безуспешно подражая Брюн и стискивая похолодевшие пальцы на никелированных ребрах ошейника. – Вот путь он скажет, что я могу идти – не желаю подставлять спину какому-то бесноватому с пистолетом. А если ему опять что-то не понравится? Кому, черт подери, вы доверяете оружие?
– Альберт! – дипломатичным тоном произнес Клаус.
Но с Альбертом дело было плохо. Глаза у него были совершенно стеклянные и бессмысленные, как у игрушечного медведя, он не сводил не то с Брюн, не то с меня завороженного взгляда, и было ясно, что ни к каким разговорам он не пригоден. Я махнул рукой и вместе с Клаусом направился к витринам, залитым мягким светом точечных светильников.
Колец с крошечными бриллиантиками оказалось видимо-невидимо, при поддержке Клауса я долго блуждал среди них (парень, похоже смирился с тем, что ему попался законченный псих), и в итоге поднес одно к носу Брюн.
– Ну как тебе? Семнадцать с половиной, я ничего не путаю?
Она застенчиво лизнула мне руку.
– Брюн, у тебя язык как терка. Клаус, пожалуйста, какой-нибудь футляр посимпатичнее, у девушки хороший вкус. Цена не играет роли.
Едва мы вернулись в машину, раздался звонок. Лотти, в смысле Шарлотта, вторая сиделка, будущий судебный медик и королева передней подсечки.
– Бруно, заскочи, если не трудно, что-то он разволновался.
Да, надо признаться, все эти танцы с волками начисто вышибли у меня из памяти дедушку Вольфа.
– Лотти, я ему сейчас позвоню и чуть позже заеду.
Это мое последнее усовершенствование: в старинный, давно приказавший долго жить армейский радиотелефон с блошиного рынка, похожий на камуфлированный саркофаг для морской свинки, только с антенной, мои знакомые юнцы вмонтировали обычный самсунговский мобильник, и теперь я мог связаться с дедушкой Вольфом прямо из штаба дивизии. Обратная связь предусмотрительно отсутствовала.
– Алло, майор, это Штейнглиц. Вы отрезаны, прорыв с правого фланга при поддержке десанта. Будьте внимательны: у них там по меньшей мере два Т-90. Удерживайте позиции, авиация уже в воздухе, я лично командую группой поддержки, мы будем у вас минут через сорок. Да, две красные ракеты. Да, со стороны брошенной фермы. Не пытайтесь контратаковать – только оборона!
– Ну, Брюн, – сказал я, – пришла пора нанести визит в логово зверя. Если Амалия предпримет какие-то экстренные меры, позорно убегаем, фактор внезапности на нашей стороне… но задать кое-какие вопросы необходимо. И вот еще что… Я уже понял – ты оборотень прекрасный, выдающийся, можно сказать, авторитетный, но в этом доме, пожалуйста, обойдись без этих фокусов с искажением времени и пространства. Старики не поймут, мне влетит по первое число… Ладно?
В ответ Брюн только фыркнула. Пойми-ка этих девчонок.
В родных стенах моя красавица явно почувствовала себя неуютно: прижалась к моим ногам и подняла шерсть дыбом; по ушам и слабой дрожи было ясно, что она насторожилась и ждет неприятностей.
– Понимаю, моя прелесть, скверные воспоминания; ничего, держись, теперь нас двое… Ну что же, майор, все отлично, угроза окружения ликвидирована, ваши парни прекрасно себя показали. Подготовьте список представленных к наградам… кстати, нас ждет пополнение…
В тот самый момент, когда после доклада о потерях я отпустил дедушку Вольфа, в гостиную с противоположных концов быстрым шагом вошли Амалия и Старый Карл – оба в парадных нарядах, а Амалия еще и в жемчугах – видимо, собирались в театр или на прием. Увидев, как я пропускаю сквозь пальцы восхитительные шелковистые уши моей возлюбленной, они окаменели на ходу – словно натурщики во время демонстрации фаз движения или пара пехотинцев, вдруг обнаруживших, что идут по минному полю. Впервые в жизни я увидел, как у Старого Карла отвалилась нижняя челюсть. Почтенные господа Ветте были потрясены настолько, что некоторое время не могли вымолвить ни слова, потом у бабушки Амалии вырвался звук, который, наверное, можно услышать от ожившего утопленника после того, как ему сделали искусственное дыхание, и она пробормотала:
– Бруно, попробуй ее удержать, а я кого-нибудь… как-нибудь…
– Не двигайся, Амалия, – прервал ее Старый Карл – в этой семье было принято называть мать и бабушку просто по имени. – Бесполезно. Ты же знаешь, транквилизаторы ее не берут. Попробуем иначе…
Они боялись пошевелиться и даже громко говорить. Не стану отрицать, это была восхитительная минута.
– Здравствуйте, дядя Хельмут, здравствуйте Амалия, – заговорил я с самой изощренной приветливостью, почесывая Брюн под горлом – Мы вот тут шли мимо и решили заглянуть на огонек, а заодно навестить дедушку Вольфа. Дядя Хельмут, простите, но что это вы на меня так странно смотрите, будто на заморское чудо? Брунгильда, в ее теперешнем виде, для вас, насколько я понимаю, тоже не диковинка… У меня к вам несколько вопросов, и первый такой – чем вы ее кормите в подобных случаях? У нее есть какие-то предпочтения? Например, ей можно сырое мясо? Или лучше отварить?
– Бруно, ты уверен, что можешь ее контролировать? – шепотом спросила Амалия.
– Так, я, кажется, понял, – тоже не слишком живым голосом произнес Старый Карл. – Бог послал нам ангела… в обличии великовозрастного оболтуса из рода Штейнглицев. Ты хоть знаешь, балда, чем мы все сейчас рискуем? Она в жизни к себе никого не подпускала, двоих чуть не насмерть изуродовала, насилу отбили, не знаю как…
– Мы стальную дверь в Красном Замке поставили… В подвале…
Поделиться книгой: