Помоги проекту - поделись книгой:
Следует отметить, что данное утверждение И. Панарина выглядит весьма парадоксальным и что оно было подвергнуто сомнению многими аналитиками и экспертами.
Однако И. Панарин продолжает строить свои предположения и утверждает: «Итак, позвольте мне высказать свою собственную гипотезу об эволюции взглядов Г. Киссинджера за 10 лет, с 1991 по 2001 год. Это было первое десятилетие без СССР, в развале которого режиссер-идеолог информационной войны против СССР Г. Киссинджер сыграл ключевую роль. С моей точки зрения, Г. Киссинджер, входящий в состав высшей элиты США, после распада СССР, в котором он сыграл важнейшую роль, несколько изменил свои взгляды. Такие случаи крайне редки в мировой политике, но тем не менее иногда они происходят. С моей точки зрения, ему открылись все негативные моменты глобализма… Конечно же этот процесс не был одномоментным и занял несколько лет. Примерно с 1995 года начался процесс стратегического расхождения двух ключевых режиссеров-идеологов информационной войны против СССР: З. Бжезинского и Г. Киссинджера.
Сотрудник британской разведки МИ-6 3. Бжезинский, глубоко внедренный в высшую элиту США, является высокопоставленным идеологом глобализма. Его влияние на эту идеологию неоспоримо. Можно даже утверждать, что именно 3. Бжезинский является наиболее последовательным интеллектуалом, занимающимся идеологическим обеспечением деятельности глобализма. 3. Бжезинский родился на территории Польши, в семье сотрудников британской разведки, давно внедренных в дипломатические структуры Польши, — и это не случайно. Как я уже отмечал, именно Польша является государством — «троянским конем», предназначенным для «рассечения» единства Европы и Евразийского пространства. Поэтому исторически глобалисты создали на территории Польши мощные центры, которые искали людей, из которых потом формировали специальные ударные спецотряды для борьбы против Третьего Рима. Этот процесс шел на протяжении последних 600 лет.
Концептуальная разница во взглядах 3. Бжезинского и Г. Киссинджера проявилась в 1997–1998 годах, после появления их авторских трудов: «Великая шахматная доска» и «Дипломатия». Главный идеолог глобализма 3. Бжезинский в своей книге «Великая шахматная доска» вновь призывал к необходимости расчленения России на несколько частей.
Несколько иным был взгляд Г. Киссинджера, очень высоко оценившего деятельность генералиссимуса Сталина»[124].
Исходя из утверждений И. Панарина, перед нами предстает мир мудрого Г. Киссинджера, который сформирован не только длительной историей функционирования планировщика еврейской цивилизации, но диалектическим характером его гибкого мышления, способного чутко реагировать на малейшие изменения динамики сложноорганизованного мира геополитики. Однако в одной из своих последних книг «Нужна ли Америке внешняя политика?» Г. Киссинджер высказывает идеи, которые показывают его с иной стороны. Он пишет, что в современной сегментированной цивилизации сосуществует два мира — «мир демократий», высший мир, и другой, весьма разнородный мир, отношения с которыми должны выстраиваться на основе «разных принципов»[125].
В этом смысле заслуживает внимания сделанный Национальным разведывательным советом США доклад «Мир после кризиса», в котором предлагается прогноз о «распространении идентичностей» к 2025 году. «Один аспект растущей сложности международной системы заключается в том, что одна-единственная политическая идентичность, такая, как сплав гражданства и национальности, будет, по всей видимости, к 2025 году доминировать в большинстве сообществ. Не меньшее значение, чем религия и этническая принадлежность, будет иметь классовая борьба. Интернет и другие мультимедиа будут способствовать оживлению племенных, клановых и других сообществ, основанных на верности своим. Взрыв урбанизации облегчит распространение этих идентичностей и увеличит вероятность столкновений между группами…
Хотя унаследованные и выбранные слои идентичности будут такими же «аутентичными», как обычные категории гражданства и национальности, одна категория, возможно, будет стоять особняком. Ислам останется мощной идентичностью…
В 2025 году понятие многоэтничной интеграции и ценность многообразия могут оказаться перед лицом ряда проблем, таких как национализм, религиозный фанатизм, возможно, некий вариант возрожденного марксизма, а также другие течения, основанные на принадлежности к классу или светской идеологии»[126].
Следует иметь в виду, что концепция «войны цивилизаций» или «столкновения идентичностей» была сформулирована американским теоретиком С. Хантингтоном — представителем одного из «мозговых трестов» Америки. Она показывает выход из сложившейся кризисной ситуации современного мира, когда в перспективе Америка стремится после 2008 года осуществить второй шанс «более успешно, чем первый,
Хантингтоновская концепция «войны цивилизаций», опирающаяся на код американской цивилизации, четко вписывающийся в такую оборотную сторону современной цивилизации, как варварство. Несмотря на острые дискуссии относительно проблем развития нынешней цивилизации, все сходятся на общем тезисе, что варварство оставалось и остается неизменным спутником, другой, темной стороной цивилизации, характеризуя ее «самодеструкцию». В своей монографии «Цивилизация и варварство в эпоху глобальных кризисов» Н.В. Мотрошилова пишет: «Даже и в новое время, эпоху «модерна», историческое развитие неминуемо порождает новое, более рафинированное варварство. Боле того, риск варварства, его наиболее бурные всплески пришлись на недавно закончившийся XX век с его самыми массовыми в истории уничтожениями миллионов людей, с двумя мировыми войнами. Рецидивы варварства, как полагают исследователи, не исключены и в будущем, если до сих пор сохраняющаяся, при всех изменениях, «программа модерна» не будет подвергнута человечеством коренному изменению»[129].
Варварство связано с доминированием природно-биологических предпосылками, механизмами, стимулами и следствиями жизнедеятельности рода Homo sapiens. Варварство и в зрелом обществе, в современной цивилизации отличается «грубым насилием, крайней жестокостью и катастрофическими историческими последствиями»[130]. Именно американская цивилизация когнитивного капитализма с его компьютерными технологиями как логического продолжения традиций американской культуры должна остаться лидером всего мирового сообщества. «Если поставить перед собой задачу понять сущность американской культуры, — пишет Дж. Фридман, — ее следует искать не только в прагматизме как философии, но и в компьютерных технологиях как воплощении прагматизма. Ничто не иллюстрирует американскую культуру в такой степени, как компьютер, и ничто не меняло мир быстрее и основательнее, чем его изобретение. Компьютер в гораздо большей степени, чем автомобиль или «кока-кола», представляет собой уникальное проявление американского понимания разума и реальности»[131].
Далее Дж. Фридман на основе того, что американской культуре весьма трудно найти общий язык с подлинным (аутентичным) и красотой, характеризует ее как «варварскую», откуда следует и квалификация компьютерной культуры тоже как варварской. «Сущность варварства — это низведение культуры до уровня элементарной движущей силы, не терпящей отклонений или соперничества. То, как сконструирован компьютер, как написаны его программы, а также история его эволюции говорят о мощной, все упрощающей силе. Она представляет собой не разум, обдумывающий собственную сложность, а разум, низведенный до своего простейшего выражения, и удовлетворяющийся практическими достижениями»[132]. Такого рода варварство характеризуется высокой степенью эффективности развития технологий, в том числе и технологий «постмодернистской» войны.
Американский прагматизм противоположен по своему смыслу европейской метафизике, которая является весьма непрактичной, не укладывающейся в контекст утилитарно-практической культуры. «Американская культура была одержима идеей практических действий и с презрением относилась ко всему метафизическому. Компьютер и язык программирования — это яркие проявления прагматического понимания разума. Каждая строка кода должна иметь практическое значение. Функциональность — вот единственный стандарт. Мысль о том, что строку кода можно оценить не за ее полезность, а за присущую ей красоту, совершенно непостижима»[133]. Это подтверждает неаутентичный характер американской цивилизации и культуры, ориентированной на эффективность, сугубо практический результат.
Именно это варварство способно обеспечить Америке благоприятный сценарий существования и дальнейшего развития в посткризисном мире. «Прагматизм, компьютеры и Microsoft (или любая друга американская корпорация) идут к достижению цели кратчайшим путем играют очень важную роль и обладают высокой эффективностью. Раздробленность американской культуры очевидна, но она постепенно переходит в варварское состояние, свойственное компьютеру и инструменту, который, в конечном счете, использует и определяет образ действия компьютера — корпорации. Корпорация — это американская адаптация европейской концепции. В своей американской трактовке она превращается в стиль жизни. Корпорации столь же раздроблены, как и остальная американская культура. Но в своем разнообразии они выражают ту же агрессивную самоуверенность, что и любая американская идеология»[134].
Великой темой североамериканской цивилизации (и культуры) являются вещи и их приобретение, т. е. «в наибольшей из всех когда-либо существовавших культур степени североамериканская является вещной культурой» (П. Рикс-Марлоу)[135]. Главной темой жизни являются вещи — они преобладают в ней: эта великая тема вещей и способа обращения с ними вошла в сцену ноу-хау, представляющую собой «воплощение мастерства и показухи». Грезой же североамериканской культуры является американская мечта «жить все лучше и лучше», что означает повышение уровня материального благополучия и что находит свое выражение в игре (шоу), с которой связан менталитет «трюкача-обманщика»[136].
Именно шоу и имитация представляют собой постмодернистский подход к миру, который противоположен аутентичности (подлинности) и аутентичной идентичности. Не случайно, выше подчеркивалась мысль о том, что американская цивилизация есть «гигантский симулякр». В данном случае доминирует не понятийное мышление, когда понятие имеет денотат, когда оно «схватывает» некий аспект реального мира, а постмодернистская философия, оперирующая «пустым знаком» и мыслительным пространством, где, согласно Ж. Делезу, «идентичность образца и подобие копии будут заблуждениями»[137].
Такая природа американской цивилизации проявилась в так называемой «гламурной цивилизации», признаки которой имеются в истории человеческого общества. Ярким примером этого является придворная жизнь в золотой век Японии — эпоха Хэйан (IX–XII вв.). Аристократия этой эпохи жила в продуманной до мелочей обстановке, соответствующей ее социальному статусу. Просторные залы дворцов были расписаны красками с вкраплениями золотой фольги, что создавало атмосферу сверкающего великолепия, присущего императору. «Жизнь знати складывалась из тысячи маленьких пустяков: игра ароматов и перламутра, соперничество поэтов и каллиграфов, забавы на балах, прогулки и любование первыми цветами, урок игры на флейте и т. п. Однако в помпезной дворцовой жизни им придавали большое значение. Красота и совершенство во всем были непременными требованиями этикета. Нет ничего ничтожного, наоборот, есть меланхолическое ощущение бесценности мимолетных нюансов хрупкого и эфемерного мира: непостоянство, бренность, мимолетность были буддийскими понятиями. Эпоха Хэйян поставила эстетические ценности выше этических. И научные знания Китая, и достижения эзотерического буддизма в познании человека интересовали ее не больше, чем жизнь целого народа — нищего и голодного»[138].
Подобного рода примеров можно привести достаточно много: это и придворная жизнь французского короля Людовика XIV, и русской императрицы Екатерины II, и повелителя империи моголов Акбара, и китайского императора и пр.[139] Все они подчинялись стратегии потребления, имеющей демонстративный характер власти и богатства.
Раньше стратегия потребления в качестве процедуры социализации была частью общих программ социальной матрицы, поэтому предзаданная идентификация определяла тотемную, сословную или классовую «экипировку». Использование денег в качестве всеобщего эквивалента вызвало к жизни более тонкую социальную дифференциацию: потребительские предпочтения и количественные индикаторы совпадали с социальной идентификацией. «Уровень потребления, обретенный в очагах постиндустриального общества меняет ситуацию — выборка дискретных единиц из общего «товарно-сырьевого» фона, перестав быть связанным приложением к наличному типу дистрибуции власти, становится завершающим актом собственно товарного производства, решающим моментом признания изделия (услуги) товаром… В момент опознания происходит считывание значимого дресс-кода, а также фуд-кода, дринк-кода и эмо-кода, каждая расшифрованная запись на свой лад гласит: это круто, здесь находится счастье…»[140].
Здесь речь идет о рыцарях потребления как авангарде гламура — якобы важнейшей производительной силы. С позиции искусства гламур представляет собой китч, подделку и дешевку, так как он носит профанный характер, отрицает сакральное[141]. В гламуре прекрасные вещи «являются объективациями, следами разной степени мимолетности присутствия супермодели»[142]. Они представляют собой химерные структуры, им присуще очень краткое время полураспада, они эфемерны по своей природе. Именно гламур используется в качестве оружия в современных информационно-интеллектуальных войнах.
Гламур присущ, прежде всего, в цивилизации Запада, чье изобилие основано на существовании «архипелага нужды» (Б. Марков). В контексте современного общества этот «архипелаг» бедности охватывает большую часть населения Африки, Индии, Китая и России. «Однако ни голод африканских детей, ни промышленные отходы западных стран, свозимые в Африку, ни прокаженные на улицах Азии — не мешают «обществу потребления» существовать и развивать философию достатка… на основании разделения мира на сепарированные области разных культур и резерваций бедности»[143].
Можно утверждать, что в цивилизационный код Запада и Америки теперь входит философия достатка, которой придерживается не только элиты, но и глобальная элита, или, по выражению Д. Роткопфа, «суперкласс», который имеет космополитическую аутентичную идентичность.
Согласно исследованиям Д. Роткопфа, этот «суперкласс» насчитывает примерно 6000 человек и состоит из 1000 миллиардеров, чей совокупный капитал почти вдвое превышает обобщенный капитал беднейших 2,5 миллиарда человек, руководителей государств, исполнительных директоров крупнейших компаний мира, медиамагнатов, нефтяных баронов, управляющих хедж-фондами, верхушки военных, предпринимателей в области новых технологий, выдающихся религиозных деятелей, некоторых ученых, художников, вождей террористических организаций и глав преступных синдикатов[144].
Члены этой глобальной элиты обладают эфемерной властью в силу того, что одни умирают, другие уходят в отставку со своей должности, третьи не могут пережить финансовой или профессиональной катастрофы, четвертых насильственно смещают с их постов, пятые попадают за решетку.
«Как правило, это люди блестящего ума, неукротимой энергии, творчески относящиеся к своему делу. Они вдобавок настоящие баловни судьбы, и большинство из них это прекрасно осознает… Однако многие члены суперкласса по-своему не менее зашорены — они тоже преследуют собственные интересы и очень далеки от мира, в котором обитает большинство населения планеты»[145].
Члены суперкласса наглядно демонстрируют чрезмерное неравенство в распределении богатства и власти на планете, что чревато непредсказуемыми последствиями. «При удачном раскладе, кто знает, может быть, и сами члены суперкласса прозреют достаточно, чтобы осознать, что существующее неравенство не только несправедливо, но и представляет собой фундаментальную и наиболее опасную угрозу их собственным долгосрочным интересам»[146].
Идентичность этого суперкласса является космополитической, наднациональной, что представляет угрозу разнообразным сообществам всех аутентичных цивилизаций — от местных элит до бесправных малоимущих масс. Члены этой глобальной элиты и примыкающих к ним других богатых и деловых людей представляют собой «кочевников», которые постоянно передвигаются по всему миру на комфортабельных авиалайнерах, их деятельность протекает в мире глобальной мобильности. В этом мире «пространство утратило свои сдерживающие свойства и легко преодолевается как в его «реальной», так и «виртуальной» ипостаси»; «эти люди постоянно заняты, им вечно «не хватает времени», они «постоянно живут в настоящем, проходя через череду эпизодов, герметически изолированных как от прошлого, так и от будущего»[147]. Остальные живут в невиртуальном пространстве и времени, потребляя продукты массовой культуры.
Анализ положения глобальной элиты позволяет сделать следующий фундаментальный вывод: «Если они используют собственное влияние для создания глобальной системы правил, которая сохранит неравенство и будет такой же несправедливой, как система настоящего времени, то кризис неизбежен. Тем не менее, если они осознают, что их основной интерес заключается в том, чтобы отойти от подходов, которые предлагают богатым и могущественным блага сегодня, а бедным и лишенным прав обещают помочь в отдаленном будущем, то тогда они смогут избежать судьбы элит прошлого, уничтоженных из-за собственной чрезмерности, жадности, нечувствительности и близорукости»[148].
В настоящее время нет признаков того, что глобальная элита нацелена на устранение вопиющего неравенства в справедливом распределении богатства и власти. Факты свидетельствуют об обратном — данное распределение имеет тенденцию к увеличению существующего неравенства и усилению контроля над всей планетой, что является одной из задач «Бильдербергского клуба» как основной структуры тайного правительства Запада[149].
Для установления своего господства глобальная элита использует концепцию «войны цивилизаций», или концепцию «столкновений идентичностей», в качестве концептуального оружия и такие инструменты, как американизированная глобализация и мультикультурализм. Прежде всего, следует отметить значимость влияния этой глобализации на свободу культуры, имеющей прямое отношение к развитию человека. В «Докладе о развитии человека. Культурная свобода в современном многообразном мире», подготовленном сотрудниками ООН, подчеркивается, что глобальные потоки товаров, капитала, человеческих ресурсов, культурных ценностей и идей требуют плюралистического подхода, который исходит из признания культурных различий и многообразия самобытности[150].
Здесь речь идет о мультикультурализме, необходимом для развития множества и взаимодополняющих видов культурной идентичности, чтобы каждый человек чувствовал себя гражданином мира. Поэтому «целью политики мультикультурализма является не хранение традиций, а защита культурной свободы и расширение свободы выбора — образа их жизни и самосознания, — чтобы людям не пришлось пострадать из-за своего выбора»[151].
Это означает, что жизнедеятельность мигрантов и беженцев не должна быть «скованной» самобытной культурой того или иного социума, однако дальнейший ход событий показал несостоятельность мультикультурализма. «Ни мультикультурные эксперименты по-британски или по-немецки, ни ассимиляционные по-французски так и не решили проблемы полноценного вовлечения мигрантов и беженцев в жизнь коренных сообществ»[152]. Более того, сейчас произошло восстание известного европейского интеллектуала и политика Т. Саррацина против мультикультурализма и политкорректности, пронизавшей, подобно саркоме, «все поры свободного общества и превратила его в худшую из тюрем — тюрьму разума»[153].
Эта глобализация нацелена также и на то, чтобы изменить коды цивилизаций Запада и Не-Запада, заменив их кодом североамериканской цивилизации. В начале XXI столетия фактически существует два независимых центра принятия стратегически важных решений, каждый из которых имеет свою систему цивилизационных кодов (третьим центром раньше был Советский Союз). Глобальная элита использует глобализацию с ее либерально-приватизационными программами для того, чтобы изменить цивилизационные коды западных и незападных социумов, элиминировать их аутентичное и идентичное ядро.
«Либерализационно-приватизационные программы (исключая КНР и Вьетнам) повсеместно представляли собой фрагменты, революционной по существу, попытки реверсирования тенденций развития глобальной цивилизационной системы путем глубокой модификации ее цивилизационного кода и в неявной форме системы моральных ценностей — за счет установления принципа моральной неравноценности взаимных обязательств «труда» и «капитала» и сдвига в этом отношении в эпоху нормативов первоначального накопления, но без ввода в действие моральных компенсаторов в виде патриотизма или эффективно работающих религиозных ценностей»[154]. Иными словами, всем социумам, принадлежащим тем или иным цивилизациям, предлагается глобальный код, усеченный по сравнению с кодами существующих цивилизаций, кроме североамериканской цивилизации. Не случайно, в специальном докладе «Римского клуба», посвященном поискам межрелигиозного вселенского диалога, философами и психологами было выдвинуто гипотетическое положение о значимости религий в противостоянии внутри рода Homo sapiens, что мешает развитию человечества[155].
Однако глобализация по-американски наталкивается на сопротивление современных цивилизаций, чтобы изменяли их код. Ведь ядро этих цивилизаций обладает внутренней устойчивостью, его весьма трудно кардинально изменить. В своей книге «Прозрачность зла» Ж. Бодрийяр следующим образом квалифицирует эту устойчивость ядра цивилизационного кода: «Акалуфы с Огненной земли были уничтожены, так и не попытавшись ни понять белых людей, ни поговорить, ни поторговать с ними. Они называли себя словом «люди» и знать не знали никаких других. Белые в их глазах даже не несли в себе различия: они были просто непонятны. Ни богатство белых, ни их ошеломляющая техника не производят никакого впечатления на аборигенов: за три века общения они не восприняли для себя ничего из этой техники. Они продолжают грести в своих челноках. Белые казнят, убивают их, но они принимают смерть так, как если бы не жили вовсе. Они вымирают, ни на йоту не поступившись своим отличием»[156].
У глобальной элиты есть много средств для борьбы с теми, кто не желает подчиняться «коду Запада». В середине 70-х годов XX столетия появились публикации, раскрывающие понятие геофизической войны — преднамеренное использование сил природы в военных целях путем активного воздействия на окружающую среду и на физические процессы, протекающие в твердой, жидкой и газовой оболочках Земли[157]. Иными словами, можно вызывать различного рода природные бедствия посредством использования разработанного в научных лабораториях различных разновидностей геофизического оружия. Специалисты считают, что войны будущего, если они состоятся, будут проводиться без явного применения оружия и без объявления войны. Все будет выглядеть, как катаклизмы разбушевавшейся природы.
«Доказано, что, изменяя электрический заряд воздуха, можно вызывать на заданной территории заданную погоду», — эта цитата из газетной статьи, пропагандирующей достижения ученых Обнинского института прикладной геофизики в борьбе за урожай. Но если ученые могут обеспечить на «заданной территории» хорошую для крестьян погоду — днем солнышко, ночью легкий дождь, то с таким же успехом могут обратить на недружественную страну засуху или проливные дожди, крупный град или сильный ураган, что ведет к дезорганизации экономики государства и его неспособности вести войну. Для этого имеются вполне реальные основания — теоретические и экспериментальные исследования в области динамики взаимодействия аэрозольных частиц. Аэрозольные части, находящиеся в газовой среде под влиянием различного рода колебаний (акустических и др.) принимают участие в разных видах движения[158]. Именно путем регулирования движения аэрозольных частиц в газовой среде (атмосфере) можно изменять атмосферный электрический заряд, вызывая необходимую погоду.
Можно управлять не только погодными условиями в той или иной части земного шара, но и вызывать искусственное землетрясение, на что давно обращается внимание прессы. Более того, были в печати ссылки на военные ведомства наши и США, которые категорически отрицали такую возможность. Однако следует доверять не столько официальным заявлениям, сколько утверждениям ученых: «Мы больше склонны доверять руководителю лаборатории физики недр Земли профессору Е. Керимову, считающему, что запланированные стихийные бедствия вполне реальны, и такие разработки ведутся…».
Принципиально возможно создание искусственных землетрясений, мощных приливных волн типа цунами, ливней, магнитных бурь, изменение температурного режима определенных районов планеты, использование ультрафиолетового излучения Солнца и космических лучей, образование горных обвалов, снежных лавин, оползней, селей и заторов на реках. Изучается возможность с помощью ракет или специальных средств изменять физический состав озонного слоя атмосферы, чтобы создавать над определенными территориями противника «окна», через которые смогут проникать сильнодействующие ультрафиолетовые и космические лучи.
Необходимо иметь в виду, что не все согласны с возможностью ведения геофизической войны, когда вызываются искусственные землетрясения. Аргументация в таком случае обычно состоит в том, что для этого нужен источник весьма значительной энергии. Однако эта аргументация является несостоятельной, ибо здесь возможно использовать такого рода источник энергии, не говоря уже о других методах. В печати отмечается, что в начале 70-х годов или чуть раньше геофизики военных ведомств ряда стран, особенно в США и СССР, разработали и применили метод выхода на поверхность накопленной в недрах нашей планеты энергии путем воздействия глубинных бомб-зарядов.
«Идея заключалась в том, — пишет С. Айвазян, — чтобы «проткнуть» земную кору в наиболее активных зонах и вызвать высвобождение глубинной энергии, в несколько раз превышающей энергию самых мощных водородных бомб…. В 1987 г. США провели на Аляске испытание нескольких видов «геофизических бомб». Результат оказался незначительным, поскольку в тектоническом отношении было выбрано не самое удачное место: энергия недр, накопляемая периодически в тектонически активных зонах, оказалась здесь небольшой.
В 1988 г. СССР тоже готовился к испытаниям своих четырех типов «геофизической бомбы». Испытания предполагалось провести в районе Новой Земли или за Полярным кругом, однако анализ американских взрывов показал, что следует для большего эффекта выбрать сейсмически более активную зону. И как раз в конце 1988 г. 7 декабря многострадальную Армению постигло еще одно и самое жестокое испытание — «землетрясение», подобное своей необычайной силой взрыву атомной бомбы, и, пожалуй, не одной, а нескольких. В 11 часов 41 минуту два мощнейших подземных точка унесли жизнь 350 тысяч жителей Северной Армении: на две трети был разрушен Ленинакан, ушел под землю весь Спитак, разрушились сотни сел; вблизи превращенного в руины села Налбанд образовалась на пустыре впадина, которая сейчас же после «землетрясения была оцеплена войсками»[159]. По мнению С. Айвазяна, описание «землетрясения» в Ленинакане дает основание предположить, что здесь произошел взрыв «геофизической бомбы»[160].
Все дело в том, что данные о «геофизической бомбе» засекречены, что по крупицам приходится восстанавливать ее действия. Мне не так давно пришлось увидеть в одной лаборатории весьма уникальную карту нашей планеты, на которой нанесены все разломы и трещины земной коры. Достаточно заложить ядерный заряд порядка ста мегатонн в соответствующий разлом земной коры и подорвать его, чтобы вызвать искусственное землетрясение.
Резюмируя изложенное, следует согласиться с выводом Э. Тоффлера: «Что-то из этого может оказаться всего лишь фантастикой. Но другие новшества, не менее поразительные, наверняка ждут впереди. Мир должен сейчас начать думать не только о таких технологиях, но и о будущем «нишных войн» вообще и о форме войн Третьей волны, частью которой эти «нишные войны» являются. О более глубоких последствиях «нишных войн» Третьей волны едва ли даже задумываются правительства, борцы за мир и подавляющее большинство военных мыслителей. Каковы геополитические и социальные последствия быстрого развития сложных технологий «нишных войн»?… Те, кто мечтает о более мирном мире, должны перестать муссировать старые кошмары «ядерной зимы» и более свежим взглядом, давая волю воображению, подумать о политике, морали и военных реалиях «нишных войн» двадцать первого столетия»[161].
Таковы особенности войн нового столетия, которое окажется решающим в истории всего человечества, ибо на кон поставлено его существование.
Вместо заключения. Генри Киссинджер о будущем мирового правительства
Перед окончанием срока действия администрации Дж. Буша-младшего Г. Киссинджер сделал следующий прогноз относительно будущего развития мирового сообщества цивилизаций с позиции тайного правительства Запада. В его интервью «Три революции» Г. Киссинджер говорит: «Общенациональные дебаты о национальной безопасности, о необходимости которых говорят уже давно, все никак не начнутся. По сути, вопросы тактики затмили самую важную проблему, с которой столкнется новая администрация США, а именно, как «вычленить» некий новый мировой порядок из трех революций, которые сейчас одновременно происходят на нашей планете: это а) преобразование традиционной государственной системы Европы; б) угроза радикального исламизма, бросающего вызов исторически сложившейся концепции суверенитета; и в) смещение «центра тяжести» международных отношений с Атлантики к Тихому и Индийскому океанам.
По распространенному мнению, корнем разногласий между Европой и Америкой является гипотетическая доктрина однополярности, которой придерживается президент Буш. Но вскоре после смены администрации США станет очевидно, что главное разногласие между двумя сторонами Атлантики состоит в другом: Америка остается традиционным национальным государством, и ее население откликается на призывы чем-то пожертвовать ради национальных интересов, понимаемых намного шире, чем в Европе.
Государства Европы, истощенные двумя мировыми войнами, согласились передать Европейскому союзу важные аспекты своего суверенитета. Однако, как оказалось, узы политической верности, которые ассоциируются с национальным государством, автоматической передаче не поддаются. Европа переживает переходный период — она на полпути между своим прошлым, от которого стремится уйти, и будущим, которого еще не достигла.
В ходе этого процесса подвергся метаморфозе характер европейского государства. Поскольку страны больше не мыслят себя как имеющие индивидуальное будущее, но сплоченность Евросоюза пока не подвергалась испытаниям на прочность, большинство европейских правительств теперь намного менее способно просить свое население чем-то пожертвовать. Государства, дольше всего существующие как преемственные структуры, — например, Великобритания и Франция — наиболее охотно берут на себя международные обязательства, связанные с применением военной силы.
Все это видно на примере разногласий вокруг использования сил НАТО в Афганистане. После 11 сентября 2001 года Совет НАТО, действуя без каких-либо просьб со стороны ООН, призвал к взаимопомощи на основе 5-й статьи Североатлантического договора. Но когда НАТО приступило к практической реализации обязательств, касающихся военной сферы, многие союзники были вынуждены, подчиняясь ограничениям в законодательстве своих стран, сократить численность воинского контингента и сузить количество миссий, сопряженных с опасностью для жизни. В результате Североатлантический альянс находится в процессе перерождения в двухъярусную систему — этакую структуру с гибкими правилами членства, потенциальная способность которой к слаженным действиям не отвечает ее общим обязательствам. Со временем произойдет трансформация либо в одну, либо в другую сторону: общие обязательства будут пересмотрены или будет формально закреплена двухъярусная система, где политические обязательства и военный потенциал будут как-то уравновешиваться путем некой системы альянсов по доброму согласию.
В Европе традиционная роль государства уменьшается, поскольку так сознательно решили правительства. На Ближнем Востоке сужение роли государства заложено в том, как были основаны местные государства. Государства, которые стали преемниками Оттоманской империи, были учреждены державами-победительницами после окончания Первой мировой войны. Их границы, в отличие от границ европейских государств, отражают не рубежи расселения народностей или распространения определенных языков, а соотношение сил между европейскими державами, споры которых не имели прямого отношения к данному региону.
Сегодня этим и без того хрупким государственным структурам угрожает радикальный ислам, что выражается в фундаменталистском понимании Корана как основы некой универсальной политической организации. Джихадистский ислам отвергает национальный суверенитет, основанный на моделях светской государственности; он стремится распространять свое влияние на все районы, где значительная доля населения — мусульманского вероисповедания. Поскольку в глазах исламистов не имеет законного статуса ни структура международного сообщества, ни внутренние структуры существующих государств, эта идеология почти не оставляет места для западных концепций переговоров или равновесия в регионе, который жизненно важен для безопасности и благополучия промышленно-развитых государств. Эта схватка имеет эндемический характер; мы не имеем возможности от нее отстраниться. Мы можем отступить из какой-то отдельно взятой области — например, из Ирака, — но это лишь вынудит нас оказывать сопротивление на других огневых позициях, которые, вероятно, будут для нас еще менее выгодными. Даже приверженцы идеи одностороннего вывода войск из Ирака говорят о том, что надо оставить там некий контингент, дабы предотвратить новое усиление «Аль-Каиды» и радикализма.
Эти преобразования происходят на фоне третьей тенденции — смещения «центра тяжести» международной политики с Атлантики к Тихому и Индийскому океанам. Как это ни парадоксально, такое перераспределение мощи благоволит части мира, где страны пока сохраняют черты традиционных европейских государств. Основные государства Азии — Китай, Япония, Индия, а со временем, возможно, Индонезия — смотрят друг на друга так, как участники европейской системы сил и противовесов в былые времена: как на конкурентов по определению, даже когда изредка участвуют в совместных делах.
В прошлом подобные перемены в структуре мощи обычно влекли за собой войны; так случилось после укрепления Германии в конце XIX века. Сегодня многие встревоженные комментаторы приписывают сходную роль Китаю, который усиливается. Верно, что в китайско-американских отношениях неизбежно будут содержаться классические элементы геополитического соперничества и конкуренции. Не следует упускать их из виду. Но есть и другие элементы, которые служат противовесами. Экономическая и финансовая глобализация, срочные задачи, касающиеся окружающей среды и энергетики, а также разрушительная мощь современного оружия — все это требует активно заняться международным сотрудничеством, особенно между США и Китаем. Если эти страны будут видеть друг в друге противников, обе они окажутся в том же положении, что и Европа после двух мировых войн, когда другие страны заняли то видное место, которое стремились занять европейские страны путем саморазрушительных конфликтов друг с другом.
Еще ни одному поколению человечества не приходилось иметь дело с несколькими различными революциями, одновременно происходящими в разных частях света. Попытка разработать единый, универсальный рецепт — это погоня за химерой. В мире, где единственная сверхдержава отстаивает прерогативы традиционного национального государства, где Европа застряла на промежуточной стадии, где Ближний Восток не вписывается в модель национального государства и находится на грани революции по религиозным мотивам, где государства Южной и Восточной Азии до сих пор практикуют принцип баланса сил, — как должен выглядеть в этом мире международный порядок, способный удовлетворить все эти разнородные перспективы? Какую роль следует играть России, которая декларирует понимание суверенитета, сравнимое с американским, и стратегическую концепцию баланса сил, сходную с азиатской? Годятся ли в этих обстоятельствах уже существующие международные организации? Какие реалистичные цели Америка может поставить перед собой и перед мировым сообществом? Достижимо ли внутреннее преобразование крупнейших стран? Каких целей следует добиваться сообща, и в чем состоят чрезвычайные обстоятельства, оправдывающие односторонние действия?
Вот о чем нам следует дискутировать, а не о слоганах, разработанных с расчетом на целевые группы и попадание в заголовки газет»[162].
Фундаментальные тенденции, отмеченные Киссинджером, имеют ключевое значение для глобальной политики и мировой экономики. Ведь современная «рыночная экономика» представляет собою громадный всемирный пузырь, созданный по рецептам заигравшихся в экономику неолибералов. «Все это способствует уменьшению глобалистской эйфории, а также снижению активности мантрических танцев вокруг возведенного в культ постиндустриально-цифрового общества, зиждущегося на кредитно-долговых пузырях. Те государства, которые некоторое время назад добровольно отказались от собственных идей национального развития… начинают задумываться над самоидентификацией, источниками и векторами формирования стратегических приоритетов собственной внутренней и внешней экономической политики»[163].
Все дело заключается в том, что усеченный суверенитет влечет за собой ограниченное пространство, необходимое для политических и экономических маневров. Знаменательно признание Г. Киссинджера, которое показывает то, что происходит в данный момент в мире, и особенно на Ближнем Востоке. (Это признание было сделано Киссинджером 16 января 2012 года, оно размещено в Интернете).
Г. Киссинджер затем добавил: «Если вы обычный человек, то вы можете подготовится к войне, переехав в сельскую местность, но вы должны взять оружие с собой, так как повсюду будут бродить орды голодных. Хотя элита будет иметь собственные убежища и приюты для специалистов, они должны быть столь же осторожными во время войны, как рядовые граждане, так как их убежища тоже будут под угрозой».
Сделав паузу в несколько минут, чтобы собраться с мыслями, г-н Киссинджер продолжил: «Мы говорили нашим военным, что нам придется взять на себя семь ближневосточных стран из-за ресурсов, и они практически завершили свою работу. Вы знаете, какого я мнения о наших военных, но я должен сказать, что они выполняли приказы излишне рьяно этот раз. Это всего лишь последняя ступенька, т. к. Иран действительно нарушает баланс. Как долго Китай и Россия будут стоять и смотреть, как Америка убирает их? Великий русский медведь и Китайский дракон будут вынуждены пробудиться от спячки, и в это время Израиль должен будет бороться изо всех сил, чтобы убить как можно больше арабов — сколько, сколько он сможет. Надеюсь, если все пойдет хорошо, половина Ближнего Востока станет израильской.
Наша молодежь обучалась за последнее десятилетие или около того в компьютерных играх, это интересно видеть по новым играм Call of Duty и Warfare 3, которые отражает именно то, что грядет в ближайшем будущем с его интеллектуальным программированием. Наша молодежь, в США и на Западе готовы, потому что они были запрограммированы, чтобы быть хорошими солдатами, пушечным мясом, и когда им прикажут выйти на улицы и бороться с теми сумасшедшими китайцами и русскими, они будут подчиняться приказам.
Из пепла мы будем строить новое общество, и в нем останется только одна сверхдержава, и это будет глобальное правительство, которое выигрывает. Не забывайте, что Соединенные Штаты имеют лучшее оружие, которого не имеет никакой другой народ, и мы покажем это оружие миру, когда придет нужное время»[164].
В данном случае будет использована не концепция «управляемого хаоса», которая исчерпала себя и испытала трагический провал в Ираке, — ее плодотворным последствием является качественно новая и эффективная стратегия «неуправляемого хаоса», которую «мы видим в Северной Африке и которую еще увидим не только в Сирии, но и в Израиле»[165]. Иными словами, будут использоваться технологии, апробированные в арабских «революциях весны», против существующих правительств, которые способны хаотизировать ситуацию в стране[166].
Особенности предложенной Киссинджером стратегии «неуправляемого хаоса» обусловлены тем, что здесь используется косвенное управление (типично еврейская социальная технология), когда создаются условия для возникновения хаоса в системе государства.
Вторым существенным положением приведенного пассажа является то, что представители глобальной элиты (глобального суперкласса) должны опасаться населения, которое способно их уничтожить. Это население противостоит глобальному управляющему классу и стремится «к сохранению естественного образа жизни и суверенитета»[167]. Действительно, такова логика исторического процесса, вытекающая из культурного разнообразия мира, не меньшего, чем разнообразие в природе.
Наконец, в этом пассаже Киссинджера дет речь о том, что в будущем будет существовать американское глобальное правительство, управляющее воссозданным из пепла нового общества. Данная концепция вполне согласуется с такой концепцией Торы, как «Срединная опора мира», основанная на противоположностях и синтезирующая их.
В этом плане заслуживает внимания позиция Е.М. Примакова, согласно которой несостоятельными оказались попытки Америки создать однополярный мир в современных условиях. «Нужно сказать, — пишет Е.М. Примаков, — что подобные попытки предпринимались и в прошлом. Фашистская Германия пыталась создать мироустройство под своим началом. Я далек от того, чтобы ставить Советский Союз на одну доску с гитлеровской Германией, но особенно в 20—30-е годы в СССР была широко распространена идея мировой революции, то есть создания единого миропорядка. История XX века показала, что мир не может быть объединенным на идеологической основе. XXI век, в свою очередь, демонстрирует, что однополярное мироустройство не может быть навязано миру даже в том случае, когда одно из мировых государств, вырываясь из общего ряда, становится самой сильной державой в мире.
Бесперспективность однополярного мироустройства подтвердил развившийся в первой декаде XXI века мировой финансовый кризис, переросший в мировой экономический кризис. Важный урок, который следует извлечь из этого кризиса, — несостоятельность мировой финансовой системы, управляемой из одного центра… Крах доктрины унилатерализма тесно связан с полной неудачей американской политики экспорта демократии. Стремление силой навязать другим странам американскую или «западную» модель демократии без учета исторических, традиционных, социально-экономических, религиозных особенностей стран-объектов такой политики напоминало троцкистский курс экспорта революции… Совместных усилий требует противодействие и другим угрозам и вызовам. Среди них резко обострившаяся климатическая ситуация в мире. События 2010 и 2011 годов дали немало примеров, насколько опасна для жизни и благополучия сотен тысяч, миллионов людей разбушевавшаяся природа. Необходимы коллективные работы в области прогноза климатических изменений на земном шаре.
Итак, поражение идей однополярного мироустройства в XXI веке стало реальностью. Ушла в прошлое и двухполярная система, существовавшая в годы холодной войны. К какому мироустройству движется мир сегодня? При всей разнице подходов к попыткам ответа на этот вопрос политики-реалисты исходят или, во всяком случае, должны исходить из понимания, что складывающееся мироустройство, с одной стороны, объективный процесс, а с другой — должно просматриваться через призму способности удовлетворить потребности мирового сообщества в укреплении стабильности и безопасности на международной арене. Я принадлежу к тем, кто без колебаний утверждал и утверждает, что уже в конце прошлого столетия после окончания холодной войны начала складываться многополярная мировая система. Ее становление было предопределено неравномерностью развития различных государств. В докризисный период, то есть до 2008 года, доля Китая в приросте мирового ВВП превосходила долю США в 6 раз. Быстрее американской экономики развивались экономики Индии, Европейского союза. В период мирового финансово-экономического кризиса такая тенденция не изменилась»[168].
Таким образом, складывание многополярной, полицентричной системы мира не предполагает функционирования тайного мирового правительства, несмотря на стремление Америки доминировать в мире XXI столетия с его вызовами.
Стоит прислушаться также к точке зрения ряда экспертов, которая обобщена С. Бабуриным и С. Небренчиным в их эссе «О NBIC и «большой войне». «Как считают эксперты, сложившееся положение дел в мировой политике держав к следующему, шестому технологическому укладу (NBIC нано-, био-, инфо-, когно) на основе новых источников энергии. Ситуация усугубляется нарастанием геодемографических и социально-политических противоречий в мире, природно-климатических, техногенных и других катаклизмов.
Исторический опыт прошлого столетия подсказывает, что спор о будущем мировой архитектуры, обеспечивающей следующий технологический рывок, будет сопровождаться созданием новой финансовой системы. Рождение такой системы либо спровоцирует новую мировую войну, либо наоборот — «большая» война приведет к складыванию новой финансовой системы.
Тему будущей мировой архитектуры развивает и Г. Джемаль в своей статье «Последний акт», сегодняшний мир стоит перед дилеммой, которая внутренне присуща фундаментальной организации человеческого общества: род людской в его нынешнем виде не способен «оплачивать» собственное существование. Данная ситуация усугубляется тем, что все более узкие группы людей захватывают все большую долю мировых богатств, что глобальная диспропорция между производителями и потребителями приближает мировую экономику к коллапсу.
Вполне справедливо Г. Джемаль отмечает точки уязвимости западной цивилизационной модели: «Существование всемирного общества построено на непрерывном и тотальном отчуждении жизненного времени всех его членов, при том, что само это отчужденное время подвергается перманентной переоценке и является базовой субстанцией мирового капитала.
В конечном счете возникает противоречие между слишком низкой стоимостью жизненного времени подавляющего большинства живущих на планете и теми затратами, которые необходимы на их содержание в формате глобального общества.
Единственным выходом для мировых элит из этой ситуации является радикальное размежевание между тем, что эти элиты позиционируют как «цивилизацию» (мировой город), и огромным большинством человечества, которое остается вне этих рамок. Сама по себе такая перспектива не означает конец глобализма. Речь идет о его принципиальном переформатировании. Новый глобализм будущего будет геоэкономикой перманентной войны»[169].
Цель этой войны заключается в упразднении суверенитета национальных государств, в редукции ценности жизни человека к существованию сорняка, что повлечет за собою устранение большинства людей. «Международная бюрократия будет реорганизована и станет всемирной администрацией или мировым правительством, осуществляющим силовой менеджмент подконтрольных территорий»[170].
За спиной этого мирового правительства будет стоять «клуб господ» — «неомонархическая верхушка» (Г. Джемаль).
Однако не все воспримут этот новый мировой порядок, они объединятся для отпора политике мирового правительства. «Вывод огромной части живущих за пределы легитимности, отказ от претензий на общечеловеческую цивилизацию, в которой у всех есть права и каждый может преследовать цель стать счастливым, станет колоссальным мобилизующим фактором, выковывающим альтернативную политическую волю.
Противостоящей мировому правительству стороной станет не менее мировая сеть вооруженных общин, которая сконцентрирует в своих рядах наиболее пассионарных противников Системы.
Борьба этих общин против глобального неофеодализма будет опираться на те регионы земли, которые в наименьшей степени окажутся затронутыми Азиатской войной.
По всей вероятности, такими регионами станут Россия, Ближний Восток и Южная Америка (Африканский континент практически обречен на то, чтобы стать одним из основных театров вооруженной конфронтации между силами мирового правительства и его противниками).
Было бы ошибочным полагать, что будущая вооруженная борьба неомонархической верхушки и низов будет проходить в форме охоты до зубов вооруженных кондотьеров на почти беззащитных «туземцев».
Подобно тому, как в эпоху позднего феодализма и Возрождения, которые выделяются в человеческой истории особо истребительными войнами идеологического характера, интеллектуальная культура переживала небывалый расцвет, не знакомый более мирным и стабильным временам.
И в будущей драме предэсхатологического человечества откроются, вероятно, последние, ныне мало представимые ресурсы высокого интеллекта.
Поскольку система производства будет основана на сверхэксплуатации умов в формате информационного интерактива, гиперхакерство станет одним из основных инструментов борьбы против Системы. Противники, достойные друг друга»[171].
Фактически здесь можно найти созвучие с той картиной грядущего, которая была обрисована Г. Киссинджером выше.
На недавно состоявшемся Петербургском международном экономическом форуме Г. Киссинджер заявил, что события в Ливии и Сирии являются частью большого стратегического плана Америки[172].
Поделиться книгой: