По ту сторону

Но отшить Арнольда никак не удавалось. Просто взять и послать его я не могла: мужик не сделал мне, в принципе, ничего плохого. Я уж и так и эдак – куда там! Арнольд ещё пуще хвост распускал, что твой павлин, и не отпускал от себя ни на минуту. При этом он изрядно «нагрузился» шампанским и коньяком, и стал позволять себе чуть больше, чем дозволено в приличном обществе. Особенно по части острот.

– Знаешь историю, как Святославу Фёдорову, знаменитому офтальмологу, подарили на юбилей портрет? – рассказывал Арнольд, глуповато хихикая. – Там он был изображён на фоне огромного человеческого глаза. Так вот, Фёдоров посмотрел и говорит: какое счастье, что я не гинеколог. Хи-хи.

Арнольд скалил белоснежные зубы, а мне не до смеха было, ей богу. Но не «солёность» шутки тому виной – я поймала на себе убийственный взгляд Ларисы. Бог ты мой, весь гнев подруги теперь падёт на мою голову! Нужно срочно исправлять положение.

Арнольд, похоже, совсем забыл о Ларисе. Продолжал хохмить:

– А про гинеколога знаешь анекдот? Которого судили за убийство проститутки…

Тут я довольно бесцеремонно оборвала говоруна:

– Извини, мне в туалет надо.

Чёрт с ним, пусть обижается. А мне подруга дороже.

Сунув в руку Арнольда бокал с недопитым шампанским – подержи, мол, – я быстро прошла к выходу, чуть задержавшись возле Ларисы – та в этот момент тоже выпивала в обществе Робин Гуда и одноглазого пирата.

– Лар, поговорить надо, – сказала я и вышла в коридор.

Подруга проследовала за мной. В коридоре целовалась какая-то парочка. Чтобы им не мешать, мы свернули в сторону и оказались у входа в раздевалку. Тут Лариса напустилась на меня, дав волю эмоциям – решила, должно быть, что я собираюсь просить её уступить мне Арнольда.

– Знаешь, подруга, такого свинства я от тебя не ожидала!

– Ларочка, подожди! Я здесь ни при чём, клянусь! Он же в меня, как клещ, впился. Никак отвязаться от него не могу…

Лариса глянула исподлобья, но промолчала. Обдумывала что-то. Я продолжала робко оправдываться.

– Гад какой, – сказала Лариса, наконец, – а ведь ещё вчера уверял меня, что я самая-самая… Надо его проучить! Давай одурачим этого донжуана – переоденемся. Я буду маркизой, ты – пиратом. Согласна? Пошли!

Лариса потащила меня в раздевалку.

– Давай, снимай платье скорее, – торопила подруга, стаскивая с себя костюм Джека Воробья. – У меня как раз полумаска есть, надену – он и не поймёт спьяну, кто перед ним. Посмеёмся, будет знать, как честным девушкам головы морочить.

Я не возражала. Мне и самой ужас как хотелось проучить Арнольда. Он явно решил «снять» меня на вечер, чтобы наутро забыть, как мимолётное приключение. Уж я-то знаю таких прохвостов…

Мы с Ларисой в темпе разделись. Она отдала мне шмотки Воробья, я ей шёлковое платье и парик.

– Оба на! – раздался вдруг нетрезвый голос из глубины раздевалки.

Мы обе взвизгнули и прикрылись тем, что было в руках. Я по пояс голая стояла, Лариса – в нижнем белье. Мы не удосужились проверить, а тут, в женской раздевалке, какой-то пьяный паразит обосновался.

– Убирайся! – закричала Лариса так, что в ушах зазвенело. – Сейчас охранника позову!

Когда непрошеный свидетель нашего переодевания удалился, мы, прежде всего, убедились, что теперь-то находимся здесь одни.

– Вот сволочи, – ругалась подруга. – А ведь с виду все порядочные люди…

Закончив переодевание, мы оглядели друг друга – всё ли в порядке. У меня потекла тушь, пришлось умыться, смыть косметику, которая, в общем-то, пирату ни к чему.

– Ну, Снежа, ты бесподобна. Отпад! А что я говорила?! Ведь костюмчик-то как на тебя шит.

– Ладно, пойдём.

Я ведь с самого начала знала, что костюм пирата Карибского моря мне больше к лицу, нежели розовое платье маркизы. Знала, но из глупого упрямства не хотела признаться даже самой себе.

Ничего, ещё наверстаю упущенное, покорю всех этим нарядом, а Лариска пусть разбирается с гинекологом своим…

Но вот незадача: путь нам преградил… кот. Обычный беспородный котяра. Только чёрный, как в песенке, «от усов до хвоста был черней, чем сама чернота». Сидел, негодник, прямо у нас на дороге, и лапой морду намывал.

– Кыш! – крикнула на кота Лариска. Тот и усом не повёл.

Подруга – вот дурная! – свернула в боковой проход, не желая идти там, где «кот дорогу перешёл».

– Лар, ты чего?! – только и успела воскликнуть я.

Где-то над крышей громыхнуло – гроза, наверное, опять. В здании погас свет.

В кромешной тьме я потеряла способность ориентироваться. К тому же тишина воцарилась полнейшая – до звона в ушах. И явно пахло озоном.

– Лар, ты где? – позвала я. В ответ – молчание.

Я осторожно пошла вперёд, вытянув руки. Шла долго, целую вечность – так мне казалось. Обрадовалась, нащупав твёрдую поверхность – кажется дверь.

Зацепилась ногой за мягкое, мяукнувшее жалобно – тот самый кот, не иначе, крутился в поисках выхода. Или входа.

Я неосторожно надавила на дверь, она резко распахнулась… в пустоту. Мне показалось – падаю в пропасть. Ужас мгновенно сдавил горло смертельной хваткой, не дав и пискнуть.

Я отключилась.

II. Трактир

1

Бом… бом… бом…

«По ком звонит колокол?» – первое, что пришло мне на ум.

Господи, что со мной такое? И откуда звон этот? И запах. Вернее, целый «букет ароматов»: едкая смесь табачного дыма, винных паров, чеснока и горелого масла.

Я с превеликим трудом открыла глаза и подумала: уж не сплю ли? Вокруг полумрак, но и при скудном освещении ясно, что нахожусь я не в танцзале «Весёлого Роджера», а в незнакомой комнате с низким потолком и крошечными оконцами. Большую часть помещения занимал стол, точнее, сколоченное из досок сооружение длиной с дорожку боулинга. На грубой столешнице стояли плошки с плавающими в них горящими фитилями – светильники из сказки про Аладдина. Однако основной свет исходил сбоку, но не от лампы, и не от свечки какой-нибудь, а от самого настоящего очага, построенного, наверное, по рисунку на холсте из каморки папы Карло. В нем пылал огонь и булькало варево в закопчённом котле, висящем на толстой железной цепи.

Сюрреализм какой-то!

Или просто продолжение карнавала? Тем более наряды присутствующих тут людей под стать диковинному интерьеру: у мужчин полосатые гольфы до колен, кафтаны, кушаки, колпаки шутовские; у женщин пышные юбки до пола и чепчики на головах. Ей богу, самые настоящие чепчики с картин мастеров эпохи Ренессанса!

За большим столом обедали и пили из огромных кружек человек шесть мужиков, у очага стояли дородная женщина с красным лицом, и мальчишка в таком же, как и у взрослых, клоунском наряде. Женщина помешивала в котле деревянной ложкой с длинной ручкой.

И все на меня таращились с удивлением и насмешкой, словно на чокнутую, только что пальцами у висков не крутили.

– Извините, можно я присяду?

У меня кружилась голова и подташнивало. Не дожидаясь ответа, я осторожно опустилась на табурет с краю стола.

Женщина у очага сказала что-то не по-русски. На немецком, похоже. А из дальнего угла раздался звонкий девичий смех. Там стоял ещё один стол, поменьше, за ним расположилась весёлая компания – трое мужчин и две девахи. Причём дамочки сидели на коленях у кавалеров. Вот они-то и гоготали. И ведь надо мною потешались, даже пальцами показывали, идиотки ненормальные. Представительницы древнейшей профессии, чёрт бы их подрал, ночные бабочки, а по-русски – шлюхи.

Тут одна из девиц спорхнула с колен хахаля и направилась прямиком ко мне:

– Grub schoner Knabe!

И эта на немецком! Они что, сговорились?! По-английски я бы хоть как-то смогла объясниться…

Девица подобрала юбку и плюхнулась на табурет рядом со мной. Её круглое веснушчатое личико в обрамлении рыжих кудрей, выбивающихся из-под чепца, можно было бы назвать олицетворением детской чистоты и невинности, если б не глаза – бесстыжие наглые буркалы прожжённой потаскухи самого низкого пошиба. Спиртным от неё разило, как из винной бочки. Да и макияж у дамочки – ужас просто! Чем, интересно, она мазюкалась?

Девица выпростала из-под юбки ногу, обутую в… не знаю, даже, как назвать такую обувь, – грубый башмак, типа сабо, – и оперлась носком в моё колено.

Я совершенно растерялась. А нахалка протянула руку к моему лицу и потрепала за щеку.

– Послушай, ты! – вскричала я, отталкивая её ладонь. – Чего тебе надо! – и добавила по-немецки. – Донерветер! Тойфель золь зи холен!

Послав деваху к чёрту, я практически исчерпала запас немецких выражений, доставшийся мне от общения с нашим соседом, дядей Изей. Тот, будучи слегка «под мухой», ругается обычно на идише, а поддав основательно, переходит почему-то на немецкий.

Дружный хохот, от которого пламя в светильниках колыхнулось, и заплясали по стенам огромные тени, сотряс комнату. Деваха же состроила мне глазки, затем резко придвинулась, обняла за шею и… чмокнула в губы!

Меня буквально подбросило. Под смех и возгласы приятелей этой ненормальной я отскочила в сторону и встала в оборонительную позицию, сжав кулаки и закрывшись левым предплечьем – пусть только попробует кто-нибудь сунуться!

«Ночная бабочка» тоже расхохоталась, потом промурлыкала:

– Lieber, wohin gehst Du? Komm zu mir, schoner Junge! (Милый, куда же ты? Иди ко мне, красавчик!)

Что она там бормочет, я, конечно, не понимала, но смысл был ясен и без перевода.

Дьявол! Они же принимают меня за мужчину! Думают: перед ними молоденький неопытный парнишка, шокированный бесцеремонностью путаны.

До сих пор я воспринимала происходящее отрешённо, как не до конца проснувшийся человек. И только сейчас до меня дошло: это не бред, не сон, не розыгрыш, это по-настоящему! Меня, пока я была без сознания, привезли в этот вертеп. Может, специально подмешали чего-то в шампанское, которое я пила в «Весёлом Роджере»…

Волна паники захлестнула сознание. «Бежать!» – пульсировала в мозгу отчаянная мысль.

Бежать? Но куда? Я ведь не знаю, где нахожусь. Что, если меня увезли за границу?!

Со мною едва не случилась истерика. И тут включился внутренний голос, мой верный ангел-хранитель. Не иначе как с его подсказки я принялась шарить в карманах.

Лара, как и все мы, избалованные техническим прогрессом, шагу не может ступить без мобильника, а вот, поди ж ты – забыла его в кармане куртки, когда мы поменялись костюмами. Достав «трубку», я стала вызывать «ноль-два» и «службу спасения» – молчание. Абсолютное!

В отчаянии я нажимала на все имеющиеся в памяти аппарата номера – то же самое. Только теперь обратила внимание, что на мониторе светится «не обслуживается».

«Здесь не работает сотовая связь, – дошло до меня наконец. – Мамочка, куда же я попала!»

Я спрятала телефон в карман.

А сидящие за столом всё на меня таращились, теперь уже с изумлением, да ещё каким! Будто впервые человека с мобилой видят. Не пытаются отнять, и то хорошо…

Чё-о-о-рт! Рано я расслабилась, и не заметила, как подошёл один из приятелей рыжей девахи, верзила с глуповатым выражением лица. Я бы сказала: у этого молодца рожа стопроцентного дебила. Впрочем, мне было не до его личика. Парень грубо схватил меня за плечо, сделав больно.

– Was ist dort? Gib mir! (Что там у тебя? Дай сюда!)

Он потянулся своей лапищей к моему карману. Хам. Гопник неумытый.

Отдать Ларочкин смартфон за который она, поди, сумму, равную нескольким моим зарплатам, выложила?! Как же! Да по какому праву…

Я толчком сбросила его руку с плеча, сказав:

– Отвали, козел! – и добавила на немецком. – Шайзе!

Это, последнее, я зря, конечно. Сама не знаю, как вырвалось. «Козла» он бы мне, наверное, простил, по незнанию, а вот то, что я назвала его «дерьмом»…

Верзила прорычал нечленораздельно и, ухватив за обшлага куртки, так тряхнул, что голова моя едва не оторвалась от шеи. Тут уж у меня сработал бойцовский рефлекс. Я, по всем правилам, резко, одним движением рук освободилась от захвата, одновременно саданув носком сапога под колено парню. Тот охнул и согнулся, ухватившись за ушибленную ногу.

Со стороны, наверное, казалось, что его пырнули ножом в брюхо. Во всяком случае, дружки этого обалдуя повскакивали с мест и направились в мою сторону, явно с недобрыми намерениями. Оба держали в руках что-то колюще-режущее, вроде ножей для разделки мяса, только кривых.

Блеск стали лишь в кино выглядит красиво. В реальности же, когда видишь направленное на тебя, на твою незащищённую плоть, лезвие кинжала, делается не просто страшно – жутко до умопомрачения. Всё у меня внутри оборвалось, я буквально прочувствовала, как холодная сталь вонзается мне в живот, разрывая мышцы и сосуды, пронзает печень, или селезёнку, достаёт до позвоночника… Ой, мамочка!

Странно, но паники не было. Я только отпрянула и прижалась спиной к ближайшей стене, приготовившись биться до последней возможности – ногами, руками, зубами, ногтями – как защищается загнанная в угол дикая кошка.

Шансов уцелеть, если эти трое решат расправиться со мной, не было вовсе. Меня могло спасти лишь чудо. И оно произошло!

Сидевшие за большим столом мужики, до сего момента остававшиеся пассивными наблюдателями, решили вмешаться. Трое из них поднялись, один при этом лихо перемахнул через стол, и закрыли меня от нападавших. Нежданные защитники были вооружены короткими и широкими, устрашающего вида саблями.

Шестеро вооружённых людей – трое на трое (ушибленный мною тоже достал из ножен кинжал).

Вот тут-то мне стало совсем страшно. Уже не безрассудный ужас владел мною, а осознанный, «разумный» страх, появляющийся, как мне думается, именно в тот момент, когда чётко осознаешь весь кошмар происходящего, и не можешь ничего с этим поделать.

Что-то сейчас начнётся!

2

Хвала Всевышнему, обошлось. Гопники (мысленно я так именовала пытавшихся расправиться со мной) струсили, отступили без боя, поспешно, я бы сказала, позорно бежали вон. Собственно, «бежали», это я так, для красного словца – они, пятясь задом, ретировались через входную дверь наружу, оставив победителям трофей – двух «очаровашек».

Девицы, как и я, перепугались не на шутку. Даже повизгивали, увидев оружие. Но когда дружков их и след простыл, успокоились и перешли на сторону победителей, предлагая им за умеренную, по-видимому, плату долю любовных ласк. А вот женщина, что стояла у очага, сорвалась с места и бросилась вслед за удирающими.

Скоро она вернулась довольная, позвякивая в кулаке монетами – получила, должно быть, причитающееся за выпивку. Мальчишка же, как открыл от удивления рот, так и стоял, хлопая восхищёнными глазами.

А я на спасителей смотрела в полной прострации. Хотела поблагодарить, но не знала, как. И вообще – как вести себя здесь.

Где «здесь», непонятно. Куда же, чёрт побери, меня занесло-то? На съёмки исторического фильма, где актёры так вжились в роли, что продолжают играть, даже когда рядом нет оператора с камерой? А вдруг это малина воровская со своими порядками? Чур меня, чур… Или эти люди – «ролевики»? У меня папа раньше увлекался историческими реконструкциями. Пару раз и меня с собой брал на «рыцарские турниры». Было очень интересно. Тогда. А сейчас внутренний голос упорно твердил: это не игра!

Очень уж естественно они держались. Таким актёрам сам Станиславский кричал бы: «Верю!». Невооружённым глазом, как говорится, видно: для них случившееся – обыденность. И дерутся тут самыми настоящими кинжалами и саблями, а не хватаются за «травматику» и газовые баллончики.

Кто же они такие?