Находясь со мной, просто будьте чистым желанием – раскачиваясь со мной, двигаясь со мной, танцуя со мной, позволяя мне проникать в вас до глубочайшей вашей сердцевины, до глубочайшей сердцевины вашего желания, до самого источника. И тогда станет возможным нечто необъятное, нечто невероятное, нечто такое, чего вы не можете представить, – проникновение Запредельного внутрь вас, встреча земли и неба.
Ты спрашиваешь: «Зарождается ли оно вследствие наличия ума?»
Нет, ум – это преграда. Он позволяет желанию вытекать лишь крошечными струйками, а желание – это океан. Должен быть отброшен именно ум, а не желание; ум должен быть отброшен, чтобы у вас могло проявиться
Еще ты спрашиваешь: «И как связано с умом присущее телу желание секса?»
Ум не отделен от вашего тела, он является внутренней частью тела. Вы отделены и от тела, и от ума. Вы – это трансцендентальная сущность, вы – свидетель и ума, и тела. Однако и ваш ум, и ваше тело – это одна и та же энергия. Тело – это видимый ум, ум – это невидимое тело. Тело – это внешний ум, а ум – это внутреннее тело.
Поэтому секс – это не только физическое явление. В значительно большей степени это рассудочное, психологическое явление, нежели физическое. На самом деле секс приводится в действие не физиологией, а вашей психологией. Физиология тоже участвует, но, по сути, секс приходит из внутреннего тела во внешнее.
Может быть, вы осознаете, а может быть и нет, поскольку вы совершенно не осознаете все то, что с вами происходит. Однако понаблюдайте: секс начинается в голове, в уме. А затем в это немедленно вовлекается тело, поскольку тело и ум не отделены друг от друга.
Физиологический секс тоже возможен. Именно это происходит, когда вы идете к проститутке; это физиологическое явление, просто облегчение для тела. Тело перегружено энергией, и вы не знаете, что с ней делать. Вам приходится каким-то образом выбрасывать ее, чтобы разгрузить себя и немного расслабиться, поскольку у вас слишком много энергии, а вы настолько нетворческие, что не знаете, что с нею делать.
Вы не можете тотально петь песню. Если вы сможете это сделать, то удивитесь тому, что энергия начнет исчезать в песне и становиться песней. Нет необходимости идти к проститутке. Но вы не можете танцевать, не можете играть на гитаре, вы такие нетворческие.
Проститутки будут существовать в мире до тех пор, пока человечество не станет более творческим. А сейчас на Западе, где «Движение за освобождение женщин» требует равенства во всем, появились даже мужчины-проститутки. Это было неизбежно – почему проститутками должны работать только женщины? Почему не может быть также и мужчин-проституток? Равенство так равенство.
Человечество лишено творчества. Вы замечали? Всякий раз, когда вы становитесь творческим, секс исчезает. Если вы рисуете и полностью поглощены этим, у вас не возникает никакого сексуального желания. Секс просто не переступает через порог вашего ума, его просто там нет.
Только в глубоком творчестве люди пребывают в безбрачии, другого пути нет. Ваши святые, так называемые святые, не пребывают в безбрачии – ведь они такие нетворческие, что этого просто не может быть. Это невозможно, это просто противоречит энергетической науке. Они ничего не делают, сидят в храмах и ашрамах, повторяют Рам-Рам, Рам-Рам или просто тупо играют со своими четками – как они могут быть в безбрачии? Как с ними может случиться
Поэты, художники, танцоры, музыканты в большей степени могут быть в безбрачии. Я не утверждаю, что все они пребывают в безбрачии, я говорю, что всякий раз, когда поэт является поэтом, он может быть в безбрачии, поскольку поэт не является поэтом двадцать четыре часа в сутки. Очень редко можно найти поэта, который двадцать четыре часа в сутки остается поэтом. Тогда он становится видящим, становится
Именно благодаря людям, двадцать четыре часа в сутки остававшимся поэтами, родились такие величайшие поэтические произведения, как Упанишады, Коран и Гита. Это не обычная поэзия. Обычные поэты бывают поэтами лишь время от времени, в остальном же они обычные люди, – а может быть, и гораздо хуже, чем обычные люди. Обычные художники лишь время от времени бывают художниками.
О великом индийском поэте Рабиндранате рассказывают, что всякий раз, когда к нему приходило творческое настроение, он запирал двери и сутками скрывался у себя в комнате – на трое или четверо суток. Ни еды, ни ванны – он вообще не выходил из комнаты. Только после того, как его энергия перетекала в творчество, и он сбрасывал то, что накопилось, он открывал дверь и выходил. И все люди, видевшие, как он выходит из комнаты после четырех дней без еды и в полном погружении в творчество, замечали, что лицо его изменилось. Он выглядел так, будто вернулся из другого мира. Он выглядел нежным, как цветок розы, таким прекрасным, таким женственным, таким грациозным, с таким благоуханием будды. Но это благоухание окружало его лишь в течение нескольких часов, а затем исчезало. И это творческое настроение могло не приходить к нему месяцами.
Поэты лишь время от времени бывают поэтами. И когда вы читаете стихотворение целиком, все стихотворение также не является стихотворением. Подлинная поэзия – лишь несколько строк, разбросанных тут и там; остальные строки поэт просто придумал, они не снизошли на него.
Великий поэт Кольридж умер. После него осталось сорок тысяч незавершенных стихотворений. При жизни его много раз спрашивали: «Почему вы не завершаете эти работы? Они так невообразимо прекрасны, и не хватает лишь одной строки. Просто добавьте одну строчку, и стихотворение станет законченным».
Но Кольридж всегда отказывался. Он говорил: «Я не закончу его, пока это не придет свыше. Я не сделаю этого. Эти строки пришли свыше, я лишь записал их. Я не писатель, не автор, я лишь стенографист; я просто записал нечто, продиктованное свыше. И эта строка отсутствует. Я не могу ее добавить, поскольку много раз пытался это сделать, но всегда терпел неудачу. Строка выглядела такой уродливой, такой неподходящей, такой мирской, такой заурядной. В ней не было яркости, света».
Когда Рабиндранат впервые перевел на английский свою замечательную книгу «Гитанджали», он немного беспокоился, получился перевод или нет. Во-первых, английский не был его родным языком. А во-вторых, одно дело – переводить прозу, это легко. Переводить же поэзию очень трудно, тем более переводить поэзию с такого поэтичного языка как бенгали. Весь этот язык очень поэтичен, он источает аромат поэзии.
Рабиндранат беспокоился: «Соответствует ли перевод духу моего оригинала?» Он показал его одному из великих англичан, Ч. Ф. Эндрюсу. Эндрюс просмотрел перевод и лишь в четырех местах заявил: «Четыре слова нужно изменить; они неправильны с грамматической точки зрения». Естественно, Рабиндранат их изменил.
Позже, когда Рабиндранат впервые читал «Гитанджали» и другие свои стихи в Лондоне, в собрании поэтов, он был очень удивлен, просто не мог поверить своим ушам. Один английский поэт, Йейтс, встал и сказал: «Все очень хорошо, но вот только в четырех местах что-то звучит очень по-земному, что-то непоэтично. Все стихотворение течет очень красиво, но в четырех местах река наталкивается на скалы».
С трепетом в сердце Рабиндранат спросил: «Какие это четыре места?» И это были в точности те самые места, которые предложил изменить Ч. Ф. Эндрюс. Рабиндранат сказал Йейтсу: «Это слова Ч. Ф. Эндрюса, он знает английский лучше меня».
Йейтс ответил: «Верно – английский здесь лучше, но не поэзия. С точки зрения грамматики все правильно, но поэзия – это не грамматика. Язык правилен, но поэзия – это не только язык. Поэзия – это нечто такое, что парит над языком и грамматикой. Пожалуйста, вернись к своим прежним словам!»
За эту книгу, «Гитанджали», Рабиндранат получил Нобелевскую премию.
Не все поэты всегда поэты, не все стихотворения являются стихотворениями. Поэтому вы, возможно, не понимаете того, что я пытаюсь до вас донести, но всякий раз, когда поэт является поэтом, он пребывает в безбрачии. Сексуальность просто исчезает, улетучивается. И всякий раз, когда у поэта рождается стихотворение, он – часть Бога, творец. В такой момент невозможно придать желанию какой-либо объект. Секс придает вашему желанию объект. Секс не является чистым, не может быть таковым, поскольку всегда присутствует объект.
Как только секс становится чистым, он превращается в самадхи.
Как ум, так и тело являются сексуальными. Тело появилось в результате секса, а ум всегда страстно стремится к объектам и потому сексуален. Но и тот, и другой могут быть очищены посредством творчества.
Мое послание, мой ключ, мой золотой ключ к трансформации ваших энергий – это творчество. Становитесь все более и более творческими, и постепенно, постепенно вы обнаружите, что трансформация происходит сама собой. Ваш ум исчезнет, у вас в теле появятся совершенно другие ощущения, и вы все время будете осознавать, что вы отделены, что вы чистый свидетель.
Этот чистый свидетель и есть чистое желание и ничто иное.
Я не против желания. Я всецело за желание, но я не за желания с объектами. Пусть объекты исчезнут, и тогда ваше желание станет бездымным пламенем. Это приносит великое освобождение.
Одно дело – понимать что-то интеллектуально; но интеллектуальное понимание не изменит твою жизнь. Ты останешься тем же самым. Понимать что-то интеллектуально на самом деле означает обманывать себя. Ты не понял, ум лишь притворился, что он понял. Это уловка, поскольку если ты действительно понял, то изменения неизбежно произойдут. А ум не хочет никаких изменений.
Ум очень традиционный, шаблонный, конформистский, ортодоксальный. Ум никогда не бывает революционным; он противится любым изменениям. А изменение, о котором говорю я, – это тотальное изменение.
Ты утверждаешь: «Я понимаю все, что ты говоришь…»
Тебе только
Должно быть, у тебя очень философский склад ума. Помедитируй над этим анекдотом…
В начале терапии пациент, известный философ тридцати с небольшим лет, горячо откликается на каждую интерпретацию, предлагаемую психоаналитиком, словами:
– Слышу вас, слышу.
– Простите, – говорит врач. – Я не знал, что вы немного глуховаты.
– Да нет же. Я вас
– Ну и что же вы понимаете?
Философ задумался.
– Боже мой, – в конце концов, признается он. – Я не знаю.
Дело не в понимании, а в постижении. Понимание идет от головы, постижение же – это нечто более глубокое; оно идет от сердца. А если постижение действительно полное, то оно еще глубже; тогда оно идет от существа.
Когда ты что-то понимаешь, ты должен с этим что-то делать. Когда ты что-то постигаешь, тебе не нужно ничего с этим делать, самого постижения достаточно, чтобы тебя изменить. Если ты что-то постиг, это уже тебя изменило, нет необходимости что-либо делать с твоим постижением.
Пожалуйста, не пытайся понять меня интеллектуально. Я не интеллектуал; на самом деле, я анти-интеллектуал. Я не философ. Я очень анти-философичен. Постарайся меня постичь.
А как люди пытаются постичь? Или, прежде всего, как люди пытаются понять? Понимать означает слушать головой, непрерывно интерпретируя, оценивая, вынося суждения: «Это правильно, это неправильно. Да, это правда, я читал об этом. Это без сомнения правильно, поскольку Иисус тоже говорил об этом теми же словами. И это также написано в Гите и в Ведах».
Все это продолжается и продолжается – эта непрерывная внутренняя болтовня, которую ты называешь пониманием. А затем из всего этого винегрета ты создашь гипотезу и думаешь, что именно это я рассказывал. Постижение не может прийти таким образом; так ему можно только помешать.
Слушай безмолвно, без внутренней болтовни, без внутреннего разговора, без оценки. Я не призываю тебя верить тому, что я говорю, и не призываю принимать то, что я говорю. Я говорю, что не нужно спешить принимать или отвергать. Сначала, по крайней мере, послушай – зачем так торопиться? Глядя на цветок розы, ты принимаешь его или отвергаешь? Глядя на прекрасный закат, ты принимаешь его или отвергаешь? Ты просто на него смотришь, и в самом этом смотрении происходит встреча.
Не позволяй своему уму блуждать. Слушай безмолвно, сонастроенно, и тогда что-то шевельнется в твоем сердце. Истина обладает таким качеством: она затрагивает сердце. Истина обладает качеством очевидности, она не нуждается в доказательствах.
Если в том, что я говорю, есть нечто от истины, это будет понято твоим сердцем. Но ум должен отойти в сторону. И тогда тебе не нужно будет менять свою жизнь в соответствии с услышанным; она изменится сама собой.
Ты напомнил мне одну историю. Человек много лет страдал от боли в руке. Он побывал у многих врачей, но так и не смог выяснить причину проблемы. В конце концов, друг убедил его посетить одного доктора, который славился своим умением диагностировать болезни. Доктор был очень дорогим, и тому человеку пришлось долго ждать, чтобы записаться к нему на прием. Но вот, наконец, он оказался в приемной. Доктор вошел, вручил ему банку и попросил вернуть ее завтра, наполнив первой утренней мочой, после чего тут же ушел.
Пациент был в ярости! «Он даже не взглянул на меня, – думал он. – И как он по моче может сказать, что не так с моей рукой?»
На следующее утро пациент, все еще сердитый, помочился в банку. Затем он попросил помочиться в нее свою жену, а потом еще и дочь. Выйдя на улицу, он увидел собаку, писающую на дерево, и набрал также немного ее мочи. Он вручил банку доктору и уселся в приемной, втихомолку посмеиваясь.
Почти сразу же доктор вернулся в приемную и воскликнул: «Ради Бога, сэр, это вовсе не смешно! Ваша жена вам изменяет, ваша дочь беременна, у собаки глисты. А если вы не прекратите онанировать, то ваша рука никогда не заживет!»
И теперь ты спрашиваешь меня: «Что? Что?? Что???»
Я не такой доктор; тебе придется обратиться к кому-то другому.
Ты слишком знающий, ты слишком много знаешь. А все, что ты знаешь, – это просто навоз священной коровы – как и любое знание. Мудрость – это совершенно другое дело. Знание – это полный вздор, хлам, его набираешься тут и там, оно не твое собственное. В нем нет подлинности, оно выросло не в твоем существе, не ты произвел его на свет.
Однако это чувство: «Я знаю» доставляет огромное удовольствие твоему эго. И чем больше ты будешь укореняться в этой мысли: «Я знаю», тем меньше и меньше ты будешь ощущать в жизни чудо. Как знающий человек может ощущать чудо? Знание разрушает чудо. А чудо – это источник мудрости, чудо – источник всего прекрасного, и, кроме того, чудо – источник поиска, настоящего поиска. Чудо приглашает вас рискнуть, чтобы познать тайны жизни.
Знающий человек уже знает – на самом деле, он ничего не знает, но думает, что уже знает. Он остановился, дошел до точки. Он никуда не прибыл, ничего не узнал. Такой человек – это компьютер; его ум просто запрограммирован. Возможно, у него есть степени магистра искусств, доктора философии, доктора литературы; возможно, он обучался в крупнейших мировых центрах образования и накопил много информации, но эта информация разрушает его чувствительность, необходимую для того, чтобы ощутить тайну цветов, птиц, деревьев, солнечного света и луны. Ведь все ответы ему известны.
Как он сможет увидеть какую-то красоту в луне? О луне ему уже все известно. И если вы скажете ему: «Лицо моей возлюбленной подобно полной луне», он рассмеется. Он скажет: «Ты просто глупец. Как можно сравнивать луну с лицом твоей возлюбленной? Такое сравнение невозможно!»
С математической и с научной точки зрения он прав; однако он не прав с поэтической точки зрения. А жизнь – это не только наука. Подобно Иисусу, сказавшему: «Не хлебом единым жив человек», я говорю вам: «Не наукой единой жив человек». Несколько окон необходимо оставить открытыми для поэтических переживаний, чтобы в них могло проникнуть немного солнца, немного ветра и немного дождя из подлинного Существования.
Жизнь не сможет взволновать тебя, если ты сверх всякой меры наполнен знаниями.
Во время своего пребывания в университете я каждый вечер подолгу гулял. Один из профессоров гулял вместе со мной. Два или три дня я терпел это, но затем сказал ему:
– Либо вы прекратите приходить сюда, либо мне придется перестать приходить.
Он спросил:
– Почему?
Я ответил:
– Вы разрушаете всю мою прогулку.
Он удивился:
– Каким образом?
Он слишком много обо всем знал и говорил: «Это дерево принадлежит к такому-то виду». Да кому какое дело? Дерево прекрасно; оно танцует на ветру, его листва такая молодая, такая свежая. Его зелень, его багрянец, его золото так прекрасны – а он рассуждает о видах. Он был очень, очень осведомленным обо всем на свете. Пролетала птица – и он немедленно вешал на нее ярлык. Он был великим вешателем ярлыков.
Я сказал:
– Пожалуйста, либо вы прекратите приходить сюда – поскольку вы разрушаете мою вечернюю прогулку – либо мне придется перестать приходить.
Ты, должно быть, слишком обременен. Это так, я знаю тебя. Ты обременен великими священными писаниями, горами писаний; ничто не сможет тебя удивить.
Человек заходит в бар, явно нервничая и явно торопясь. Он подходит к стойке, хватает пустой стакан и начинает его есть. Доев стакан, человек подходит к стене, поднимается по ней пешком, проходит по потолку, спускается по противоположной стене и исчезает за дверью.
Бармен не может поверить своим глазам:
– Что за чертовщина? – восклицает он в изумлении.
Посетитель, сидящий у стойки и наблюдавший всю эту сцену, пожимает плечами:
– Не беспокойся, я знаю этого парня. Он всегда себя так ведет – придет, уйдет и никогда не скажет ни «здрасьте», ни «до свидания».
Миллионы людей живут именно так. Вокруг них происходят чудеса, но они ничего не видят, они ослеплены своими знаниями.
Отбрось свои знания. Знания ничего не стоят, а чудо драгоценно. Верни себе чудо, которым ты обладал, когда был ребенком, – царство Божье принадлежит лишь тем, кто способен снова стать детьми.
Ты, должно быть, какое-то чудо среди мужчин! Обычно одной женщины бывает достаточно. Тебя нужно охранять. Однако если ты терпеливо выносил это в течение трех месяцев, подожди еще немного. Время все расставляет по своим местам. Кроме того, женщины всегда понятливее, чем мужчины, – если ты ничего не можешь поделать, то уж они-то непременно что-нибудь сделают.
Джон и Мэри занялись любовью в выемке железнодорожного пути. Увлекшись процессом, они в какой-то момент скатились прямо на рельсы, по которым приближался скорый поезд.
Машинист, увидев на пути два тела, едва успел остановить состав. Поскольку помешать движению поезда – это серьезное правонарушение, дело дошло до суда, где судья потребовал объяснений.
– Послушайте, Джон, – заявил судья. – Жизнь есть жизнь, и я понимаю, что вы с подружкой решили немного позабавиться. Но почему вы не уступили дорогу поезду?
– Видите ли, ваша честь, – ответил Джон. – Дело обстояло следующим образом: Мэри разогналась, я разогнался, поезд разогнался, и я подумал, что если кто-то из нас троих сможет остановиться, то он остановится!
На сегодня достаточно.
Глава 16
Университет внутренней алхимии