Огненная роза. Несущие смерть

Амит некоторое время смотрел в хрустальное высокое небо, и казалось, что он ведёт какой-то неслышный разговор со своими ангелами, но разговор его печален, и тёмное облако безысходной тоски омрачила его утончённую чувствительную душу. Наконец он примирился с неизбежностью и тихо, очень тихо прошептал:

— Рейза. Его имя — Рейза Адмони. Он Плектр господина Бар — Арона. Мы знали когда-то друг друга, когда учились в «Плектроне». В те дни его нарекли «Огненная Роза», и мы какое-то время были даже близки. Но подлость и предательство встали между нами, и он, как видно, до сих пор ненавидит меня. И теперь я говорю тебе, мой единственный друг, мой бесценный друг: пойди в замок Бар — Арона и убей Плектра Рейзу Адмони! Если ты сможешь сделать это, прошу тебя: пусть смерть его будет легкой и безболезненной! Я не хочу, что бы он страдал. Пусть закончится этот кошмар; только так можно хоть немного облегчить мою участь! — Он немного помолчал, а потом стремительно приблизился к своему паладину и крепко сжал его в объятьях. Он уже не мог сдержать рыданий и отверг неловкую попытку Лиора Нерии утешить его.

— Нет — нет, я не заслужил твоей доброты! Я сейчас предаю всё то, что мне дорого, обрекаю на гибель бесценное сердце! И я никогда не смогу простить себя за это, и до конца своих дней я буду раскаиваться в содеянном, но уже никто не сможет ободрить меня, никто не осушит мои слёзы. — Он как-то странно посмотрел в глаза Лиора, словно видел что-то иное, и громко, чётко сказал: — Прости меня, если можешь! Я никогда не смогу искупить своей вины, но я выполню свой долг перед тобой. Пусть душа твоя будет светла и спокойна, мой дорогой, любимый брат!

Лиор почувствовал, что сердце его переполнилось тоской и состраданием, и глаза его ослепли от сдержанных слёз.

… Рейза перестал всматриваться в воспоминания пленника; главное он уже увидел. Он медленно, словно во сне, поднялся с пола, опираясь о колени Лиора. Постоял немного, пошатываясь; в лице его, и без того всегда бледном, теперь не осталось ни кровинки. Он казался таким слабым, почти умирающим, что Лиор подумал, не пора ли позвать Овадью, или ещё кого, пусть они что-нибудь сделают! Хотя, с какой стати ему вообще волноваться об этом?

— Верно. Ты здесь не за этим. — Плектр всё ещё слышал его мысли. Вот он выпрямился, глядя куда-то сквозь Лиора. — Какая изощрённая жестокость! Он знал, что я люблю тебя, и потому прислал сюда. Он обещал мне это когда-то. Он много чего обещал, но надо же, наконец что-то исполнил!

…. «Ты же знаешь, что по-настоящему дорог мне, и я, сколько буду жив, столько буду хранить это чувство к тебе, и столько буду любить тебя!»… Эхо этих слов, произнесённых предателем, донеслось из прошлого и пронзили нестерпимой болью его разбитое сердце; Рейза вдруг закричал, потрясая сжатыми кулаками над головой:

— Да будьте вы все прокляты, лживые чудовища, убийцы! Ненавижу вас всех, ненавижу!

Огненный вихрь пронёсся в сознании Лиора. Убийственная волна, посланная Плектром, ошарашила его, всё его существо завопило от ужаса. Не стерпев острой рези в груди и животе, он застонал, попытался сжаться, но цепи не дали ему этого сделать. А Рейза снова схватил плеть и принялся избивать Лиора, при этом захлёбываясь рыданиями.

— И ты тоже подлый предатель! Я так ждал тебя, я поверил в тебя, полюбил, а ты тоже убиваешь меня! Сколько ещё раз я должен умереть, что бы вы все наконец остались довольны?! Ты хуже всех, ненавижу тебя, я убью тебя, оборотень! Ты целовал меня, а сам ненавидел, готовил свой удар? Тебе ведь понравилось открывать мне всё это, правда? Застрелить не смог, так хоть раздавить напоследок?

Его истерика всё нарастала. Левый глаз Рейзы совершенно почернел, будто налитый кровавой тьмой, веко дёргалось. Это выглядело так странно, даже неправдоподобно, что пугало чуть ли не больше, чем свист бича над головой пленника. Лиор даже сквозь красную пелену адской боли и ужаса, овладевших его существом, поражался: неужели правда с живым человеком может такое твориться?! Вот наконец охранники, испуганные шумом, всё-таки собрались с духом и ворвались в «игровую», но тут же с воплями повалились под ноги Рейзе, сражённые сокрушительной волной боли. Они корчились, извивались, их тела сотрясали такие конвульсии, что, казалось, они вот — вот развалятся на части. Рейза некоторое время ещё стоял среди этого «поля брани», сквозь пелену слёз бездумно и опустошённо оглядываясь вокруг, а потом неожиданно выбежал из комнаты.

Он не заметил, как снова оказался в своих покоях. Совершенно не сознавая, что делает, он крушил всё и всех, что попадались ему на пути. Он даже не видел, как это происходило, но вокруг него почему-то вдребезги разлетались зеркала, падали со стен экраны и шпалеры, кадки с растениями опрокидывались и плавилась кожаная обивка мебели. На всех трёх этажах теперь бились в припадках и захлёбывались пеной слуги и солдаты, неосмотрительно появившиеся в коридоре, когда он, ослеплённый своим отчаяньем, бежал сквозь полумрак к единственно привычному, почти безопасному для него месту. Теперь, захлопнув дверь своей спальни, он, хрипло дыша, упал на колени и весь сжался, стараясь унять бившую его дрожь. Помрачённое сознание Рейзы не справлялось с хаосом, что творился в его душе. Когда-то ему казалось, что он уже прошёл терпимый предел страданий, переболел, пережил свои чувства, и больше уже никогда не познает их снова. Жизнь скоро закончится, закончится и боль. Но то, что произошло теперь, было во стократ хуже того, что уже сотворил с ним Амит; того, что сделали все остальные. Амит Рафи, любимый названный брат, знавший все секреты его сердца, вероломно посмеялся над самыми светлыми, самыми заветными его мечтами! Он нашёл-таки того единственного, о ком грезил обманутый, преданный им друг. Нашёл, заставил полюбить себя, оболгал того, кому клялся в вечной любви и преданности, настроил Лиора против ни в чём неповинного Рейзы. Уж Рафи — то не сомневался, что Рейза не способен был на такую подлость, и не стал бы подсылать убийц к другу своего детства, даже если и чувствовал враждебность к нему. Амит это точно знал, но научил Лиора ненавидеть Рейзу, а потом послал его на верную смерть! И Рейза своими руками должен был разделываться с тем, кого в тайне любил всю жизнь, и это по воле того, кого продолжал любить, несмотря ни на что! И Лиор… Он тоже! Разве лгали его глаза, когда он жадно и влюблено ласкал в своих мыслях его, Рейзу — такого близкого, и такого недоступного?! Разве лгали его губы, когда он сливался с горячими губами своего желанного пленителя, и поцелуи их были страстны и упоительны?! Разве не любил он Рейзу, когда они были вместе?! Ведь это было предначертано им — встретиться, познать любовь друг друга! Ясновидение ненадёжный дар, и полагаться на него нельзя, но есть же сердце! Рейза не мог ошибиться! И что же? Лиор пришёл, получил то, о чём другие только безнадёжно мечтают, и тут же изменил ему, а потом и вовсе посмеялся над его чувствами! О, да, Рейза слышал его мысли, полные злорадства и мстительности! Как жить после этого? Ничего такого уже не должно было произойти. Всё закончилось бы само собой, а теперь он мучает своего возлюбленного, и их обоих убивает важнейший человек в их судьбах… «Как же я вас всех ненавижу! Я и себя ненавижу, и Барона, и весь этот поганый сброд, что копошится в вокруг, в мерзком грязном клоповнике!» Он обвёл безумным взглядом тёмные угрюмые стены своей тюрьмы и сердце его вспыхнуло дикой яростью. Такие места вообще не должны существовать; это всё надо уничтожить, стереть с лица земли вместе с ними со всеми! Он резко вскочил, схватил лёгкий стул и принялся громить им комнату. Он разбивал всё, что можно было разбить, срывал портьеры, переворачивал мебель, и под ударами его разрушительной внутренней силы перекосилась и изогнулась узорчатая кованая перегородка, что защищала его альков. Рейза в каком — то исступлении уставился на витраж, обрамлённый великолепными чугунными обводами: множество красивых разноцветных стёкол ловили и отражали бесконечные потоки света, и в каждом из них рдела, играла и трепетала роза, пожираемая огнём. Проклятая роза, проклятая жизнь! Ненавижу! Ненавижу всё это! Он закричал, и в тот же миг витраж взорвался на тысячи осколков и обрушился на Рейзу прозрачным ливнем. Однако что-то остановило летящее стекло; оно словно застыло сверкающей стеной в шаге от Рейзы, а потом рухнуло со звоном к его ногам. Он стоял, окруженный разноцветными искрами, и в каждой этой искре отражались его слёзы, и сердце его не выдержало горя. Он наклонился, поднял один, самый крупный осколок стекла; на мгновение поймал в нём своё искривлённое отражение — вот такая она и есть, его уродливая, изломанная жизнь, пропади она пропадом! — и, вскинув руку, стремительно поднёс осколок к своей груди — туда, где бешено и болезненно металось его разбитое сердце.

Глава 11

… Овадья поступил в лучших традициях «Баронских» холуёв: они сначала убивают, а потом задают вопросы. И Овадья церемониться не стал. Прямо с порога он набросился на беспомощного пленника: молча, жестоко, с мстительным удовольствием. Для начала нажал страшную кнопочку на пульте, и ошейник немедленно ожил и атаковал нервную систему Лиора. Тысячи и тысячи игл впились в его мышцы, вены; пронзили его органы и кости, отравили ржавым железом кровь — вкус этой ржавчины он тут же ощутил на губах. Каждая клеточка его тела взорвалась болью, завопила и сотряслась, мозг отреагировал приступом нестерпимого ужаса. Его вырвало, но, если бы не кислотная пена, заполнившая его рот, он этого даже не заметил бы, настолько боль и страх парализовали всё его разумное существо. Издевательство продолжалась целую вечность, и не было ни малейшего шанса остановить это! Овадья снова нажал кнопку, а потом ещё… Лиор продержался четыре разряда, а потом спасительный обморок накрыл его, и он сбежал от пытки в сумерки полусмерти.

Возвращение к жизни было ненамного приятнее. Опять ледяной душ, пинки сапогом по рёбрам:

— Вставай уже, мразь! Я сказал, вставай! — Овадья рванул его за ошейник, и Лиор неуверенно поднялся на колени. Только его всё ещё мутило, и он, потеряв равновесие, завалился на бок. Ошейник тут же сдавил его горло так, что он снова стал терять сознание. Но новый удар ногой, уже в живот, «взбодрил» его, и он, как ни странно, пришёл в себя — верно говорят, клин клином вышибают! Он постарался поглубже вздохнуть, однако это было нелегко. Ошейник продолжал удавливать его; но вот охранник стал понемногу отпускать цепь — поводок, и Лиор задышал чуть свободнее. Наконец давление ослабло настолько, что воздуха стало достаточно, и пленник почувствовал себя немного лучше. Овадья снова потянул цепь вверх, и Лиор, что бы избежать удушья, с трудом поднялся на непослушные ноги. Они дрожали от перенесённого шока и подгибались, и пленник, боясь упасть, прислонился спиной к мокрой холодной стене душевой. Его неудержимо трясло, но он даже не старался подавить эту дрожь. Он во все глаза смотрел на то, как Овадья вытаскивает из под куртки ручной дестройер, прицеливается ему в лоб — красный огонёк замигал над бровями Лиора. Он видел его отблеск и не смел шелохнуться. А охранник с удовольствием поглаживал пальцем взведённый курок и посмеивался, злобно глядя исподлобья на оцепеневшего мужчину. Молчание оказалось слишком долгим и невыносимым, и Лиор наконец решился его прервать:

— Ты правда хочешь это сделать? Уверен?

— Уверен! И только дай мне повод, я с удовольствием разнесу твой ржавый котёл! Или мне продырявить твою здоровенную тушу? Хочешь соскребать свой ливер со стен? Давай, разозли меня ещё чуть — чуть; мне самую малость не хватает до крайности! Я тебя, тварь, выпотрошу, как свинью! И ты ещё даже успеешь пожалеть, что сделал Ему больно!

Так вот в чём дело… Лиор закрыл лицо скованными руками: всё верно, он и сам знал, что виноват! Конечно, он так пока и не разобрался, что на самом деле произошло между Амитом Рафи и Рейзой Адмони, и не понимал, что пытался сказать Рейза, когда его одолел истерический приступ. «Он не мог предать меня снова»… Непонятно! И ещё это: «он знал, что я люблю тебя», или как он там говорил. Что всё это значит? Пойди-ка, разбери, что там в безумных мозгах маньяка — извращенца! Да и какая разница? Надо было завязывать с этой грязной лживой игрой, и как можно скорее, поэтому в тот момент Лиору даже почти удалось убедить себя в том, что быть безжалостным по отношению к Рейзе — это нормально, это правильно. Надо наказать его! Пусть пройдёт через то, что заставляет испытывать других! И он совершенно сознательно отыгрался на своём хлипком обидчике, и даже получил от этого некоторое удовлетворение. Не удовольствие, конечно, нет! Для этого надо быть законченным мерзавцем, а Лиор не таков, и ему не очень-то нравилось так поступать, но то выражение влюблённости в глазах Рейзы ему было нестерпимо видеть: это было бы слишком хорошо, что бы быть правдой! И за это маленькому гадёнышу и досталось — за все его игры, за убийства и пытки, за ложь! Но, едва Рейза получил по заслугам и убрался восвояси, как только у него самого мозги стали на место после расправы, Лиора немедленно охватило отчаянье. Рейза и правда страдал. Очень, очень страдал, и причиной тому был Лиор и его поганый язык. Конечно, у него были важные основания так поступить, но… «Я слишком люблю этого демона, и лучше бы мне умереть, чем снова сделать с ним такое!» Не отнимая рук от лица, не решаясь посмотреть в глаза Овадье, он покачал головой:

— Не надо. Наверняка он захотел бы сделать это сам. Или дождись, когда он прикажет, не рискуй. Мне правда всё равно, что вы со мной сделаете, но не стоит всё усложнять!

— Как благородно! Посмотри на меня, будь мужиком! Ну же! Или ты мужик только тогда, когда разделываешься с теми, кто слабее?

Лиор, услышав эти слова, резко вскинул голову и так сверкнул глазами, что Овадья почувствовал некоторую неуверенность.

— Это кто тут «слабее»? Этот психопат? Ты видел, что он вытворяет? «Слабее»! Ну надо же такое выпереть! Ты на меня посмотри: я в этой поганой комнатке сам по себе оказался? Просто зашёл поиграть, цепями побренчать? Или всё-таки этот миленький, «слабенький» удавчик меня скрутил и упаковал? А может, я сам себя расписал хлыстом, как чёртову зебру? — Лиор сделал небольшой шаг вперёд, и Овадья подумал, что этот самец слишком хорош для того, что бы просто пристрелить его. Рука, сжимавшая дестройер, немного расслабилась и красный огонёк целеуказателя ушёл в сторону, заплясал на стене за плечом разгневанного Лиора. Он сплюнул сквозь зубы под ноги пленнику и криво осклабился:

— Ну ты всех животных перечислил, которых знаешь, зоофил недорезанный? Большой специалист, как я погляжу! У нас тут на скотный двор работники требуются; хочешь, замолвлю за тебя словечко?

— Да я не прочь, если там не держат таких козлов, как ты! Похоже, твоё величество настолько одурело от вечного стояка, что ты вообще уже ни черта не соображаешь! Нашёл, кого пожалеть! А ты не видел, что приключилось со всеми твоими приятелями, когда они с дури ввалились сюда, да попали под его раздачу? Интересно, кто-нибудь из них выживет? И ты смеешь заявлять мне, что я, такой большой и злой, ребёнка обидел! Придурок ты неблагодарный, и ничего больше! Нет, не правда, ты ещё и тупой придурок!

Тут уже Овадья вскинулся:

— Вот это здорово! А я тут причём? За что это я тебе должен быть благодарен?

— Да хотя бы за то, что я спас твою грёбаную жизнь! Он ведь всерьёз намерился разобраться с кем-то, кто «трогал его вещь»! И это твои мозги украсили бы эти стены, если бы я не дал ему другой повод для огорчения! Ты уж прости, но я не знал, что ещё сделать, и сделал только то, что он сам от меня требовал всё это время! Я всего лишь назвал ему имя того, кто меня послал, и больше ничего! Понимаешь ты, осёл тупорылый?

Овадья зарычал от злости и набросился на пленника. Лиор вообще был намного мощнее, но сейчас, измученный пыткой и закованный в кандалы, оказался не в лучшей форме, и потому не мог достойно защититься от своего тюремщика. Неловко отразив первый удар, он тут же пропустил следующий и отлетел к стене. Его босые ноги поехали по мокрому полу, он не смог удержать равновесие и Овадья тут же этим воспользовался. Он с такой силой ударил Лиора ногой в живот, что тот просто впечатался в стену, а потом рухнул на пол. Сквозь плену удушливой боли он увидел, как Овадья снова заносит над ним свой громадный сапог. Но тело Лиора было прекрасно натренировано, мозг отличного солдата мог работать и без его волевого посыла; вся эта убийственная машина среагировала правильно, и вот уже Овадья, корчась от боли в выкрученной ноге, рухнул рядом с пленником. Но тут же извернулся, как змея, и снова бросился на Лиора. Они сцепились в жесточайшей схватке, и никто не собирался уступать. Овадье удалось взять тело Лиора в захват, и он принялся ломать и раздавливать противника.

— Да мне наплевать, что ты там вякаешь, я тебя не просил защищать меня! Может, я не возражаю, что б он убил меня! А ты лезешь не в своё дело! И я это сейчас прекращу: просто раздавлю тебя, как таракана, и пусть тогда убивает, если захочет, но ты больше не будешь причинять ему боль!

Он попытался нажать сильнее на позвоночник Лиора, но тот, поняв, что ему грозит нешуточная опасность, собрался с силами и разорвал смертельный захват. Он освободился из грубых тисков и сам навалился на тюремщика, давя его всем своим весом, ломая сопротивление. Лиор почувствовал, что Овадья слабеет и оседлал его — рёбра Овадьи тут же затрещали под нестерпимым гнётом, он стал задыхаться. Лиор видел это, но продолжил сдавливать его бёдрами, одновременно с тем избивая его, наказывая за безумную выходку. Наконец Овадья ослаб настолько, что не мог уже оказать достойное сопротивление, и только жалкие тычки получал Лиор в ответ на своё превосходство. Наконец он натешился, перехватил руку Овадьи и с такой силой выкрутил её, что Овадья взвыл и, когда Лиор немного приподнялся над ним, высвобождая его тело, повиновался жестокому повелению боли и перевернулся на живот. Лиор снова опустился на него, продолжая заламывать руку. Они оба тяжело дышали, хриплые стоны лёгких и сдавленное рычание вторило друг другу; жар гнева начал потихоньку стихать и мужчины немного расслабили мышцы. Они некоторое время не произносили ни слова, но вот Лиор первым прервал молчание:

— Ты, может, и не просил, но я не подставляю тех, с кем только что занимался «любовью», я — то нормальный мужик! — Овадья что — то прогудел сквозь зубы; Лиор чуть потянул его за волосы, заставил приподнять голову и с усмешкой переспросил:

— Ты что-то сказал? Или мне ещё как-нибудь доказать тебе, что я действительно мужик? Ладно, это я могу!

Возбуждение его ещё не остыло, и он направил свою злость на другое. Продолжая удерживать беспомощного Овадью, он стянул с него брюки, раздвинул коленями его бёдра, плавно покачался вверх — вниз, скользя своим членом по его коже. Почувствовав, что его орган готов, он вложил его между ягодицами Овадьи, заставил побеждённого раскрыться шире и приблизил навершие к тёмному пятнышку. Он стал аккуратно надавливать, потом — всё сильнее и сильнее, подавляя слабое сопротивление своего невольного партнёра. Наконец он смог войти. Овадья не был готов к проникновению и вскрикнул от боли, ощутив жёсткий нажим и довольно грубое вторжение.

— Расслабься, или я тебя разорву! Не заставляй меня быть грубым!

Овадья послушался и постарался расслабиться. Он стал дышать ровно, не сжимая мышц живота, и это ему помогло: судороги невольного животного страха прекратили сотрясать его, боль ослабла на столько, что стала терпимой. Но всё же каждое движение мощного, налитого кровью орудия внутри его тела причиняло ему страдания, и он глухо стонал и скрипел зубами. Это длилось совсем недолго; Лиор неожиданно остановился и погладил его по спине:

— А теперь слушай меня, любовничек! Я не хочу тебя насиловать. Эти штучки не по мне; я предпочитаю делать это по-хорошему, со взаимностью и поцелуями! Так что давай-ка мы это прекратим и ты отблагодаришь меня за своё спасение по-взрослому! — Он легонько шлёпнул Овадью по бедру. — Так что расслабься, я сейчас тебя отпущу!

И одним мощным движением он вынул свой меч из узких напряжённых ножен; Овадья громко, облегчённо выдохнул. Лиор тут же выпустил его запястье и он, слабо вздрагивая, растянулся на полу, раскинув руки над головой. Несколько мгновений они лежали рядом, переводя дух. Наконец Лиор встал на колени и прикоснулся к Овадье:

— Ну что, ты готов? Давай-ка, сделай мне приятно!

В этот момент Овадья наконец-то нащупал дестройер, что обронил в начале схватки. Он сжал пальцами его дуло — до рукояти не дотянулся — и, стремительно развернувшись, наотмашь ударил Лиора оружием по голове.

— Это тебе за то, что ты с ним сделал, сволочь!

Лиор вскрикнул, но удар был не очень сильным, и он смог устоять, а Овадья тут же получил мощный ответный по почкам и обмяк. Он смог только перекатиться на спину и выставить перед собой оружие: огонёк наведения снова заплясал на лице пленника. Но Лиор лишь зло ударил его по запястью, отводя от себя ствол.

— Убери эту штуку! Ты мне надоел, и вообще, пушки детям не игрушка! Или пристрели меня наконец, или спрячь свою дрыну, а то я отниму её у тебя и засуну туда, где ты сам на курок нажать не сможешь, а тогда уж не жалуйся! Ну, убери, я сказал!

Он смотрел в лицо Овадье без страха, без насмешки, и только гордый гнев его пылал на лице — больше ничего такого, из-за чего один человек может захотеть пристрелить другого человека. Овадья понял, что действительно не сможет выстрелить, и опустил оружие.

— Ненавижу тебя, подонок!

— Здорово! И это благодарность за заботу о твоей козлиной шкуре, скотина ты тупоголовая! Я его тут ублажаю, я его же и спасаю, а он на меня набрасывается!

— А я просил меня спасать? Да чего ты вообще лезешь не в своё дело? Может, я не против, что б он убил меня?

Лиор вытаращился на него, несколько секунд молчал, пытаясь понять сказанное. А потом присвистнул:

— Да ты просто больной! Так тащиться от этого ублюдка, это ж надо быть совсем контуженным!

— Сам ты ублюдок! Попробуй ещё раз так назвать его, и я немножко понажимаю эту кнопочку! — Он указал на пульт, висевший у его бедра. — Как ты смеешь говорить такое? Ты даже не знаешь, какой он на самом деле, так почему же берёшься судить о нём?

— Можно подумать, ты что-то о нём знаешь. Ты только придумал себе сказочного принца и свихнулся на этом!

— Нет, сукин ты сын! Я действительно его знаю! Может быть, я единственный в этом непотребном крысятнике, кто знает его по-настоящему! Не Барон, не доктор или ещё кто, а именно я! Я долго был рядом с ним, достаточно долго, что бы научится понимать его, насколько вообще можно понять такое чуждое, странное существо! Я всегда узнаю, когда ему плохо, или больно, или мерзко! Я знаю, что он притворяется довольным, когда его тошнит от отвращения; я слышал, как он просит у хозяина «ещё», когда на самом деле он очень хотел бы всё прекратить; я вижу, как он старается выглядеть голодным, но при этом почти ничего не ест и улыбается, потихоньку смахивая слёзы… Он очень хрупкий и ранимый, и ему нужен кто-то, кто любил бы его по-настоящему. И он уж точно не заслужил такого скотского отношения, а от такого гада, как ты, тем более! Но тебе этого не понять… Я потому всё вижу, что он никогда не видел меня, вернее, не замечал, хотя я всегда рядом. Ему на меня наплевать, и моё существование для него ничего не значит. Вот он и не скрывает своей сущности от меня. А я умереть готов, лишь бы он меня наконец-то заметил!

Лиор был совершенно ошеломлён и подавлен. Он ещё раньше понял, что Овадья обожает своего господина, но это… Это намного больше и опаснее; это одержимость, это его фетиш, его религия! И он готов был признать, что Овадья прав в своём исступлении. Сам он, точно не зная того, о чём говорил его тюремщик, сердцем чувствовал, что это правда, и Рейза именно такой, каким он сам его себе вообразил. И чувство вины снова захлестнуло его. Он покачал головой, сокрушаясь о том, что сделал, но Овадья истолковал это по — своему:

— Нет, ты и правда не заслуживаешь того, что он тебе позволял. Ты должен сдохнуть, неблагодарная скотина, сдохнуть прямо здесь и сейчас! — Он, пошатываясь, поднялся, подтянул пояс брюк и двинулся на мужчину. — И знаешь, я, кажется, не прочь помочь тебе в этом!

Лиор отодвинулся к стене, прислонился к мокрым плитам и, глядя на нависшего над ним охранника снизу вверх, усмехнулся:

— Нет, ну ты точно тупое, бессовестное животное! Ты правда думаешь, что я хотел сделать ему больно? Да ни за что! Я предпочёл бы просто убить Рейзу Адмони, но не видеть его слёз. Но я должен был так поступить, что б меня черти взяли! Я спас тебя от расправы, я пожертвовал своей душой ради тебя, я подписался на вечные муки, только бы тебя защитить! Знаешь, что я натворил? Я предал своего лучшего друга, своего господина, и никогда не прощу себе этого. Но что ещё хуже, я жестоко ранил своего возлюбленного и потерял единственный шанс на ответную любовь. Так чем же ты мне угрожаешь? Смертью? Валяй. Сделай это, и молись, что бы он тебя и дальше не замечал!

Овадья подошёл уже совсем близко, постоял над ним, пристально разглядывая его тоскующее, измученное лицо, и почувствовал, как злость его начинает проходить. Ему нравилась новая игрушка Плектра; такая красивая и сексуальная, такая желанная… Неплохо бы продолжить то, что Лиор начал! Он поднял его за подбородок, глаза мужчин встретились. Лиор бледно, но уверенно улыбнулся:

— Прежде чем умереть, я хотел бы, что б исполнились три моих желания. Первое — знать, что любим Рейзой; второе — увидеть его ещё хоть раз перед смертью; и третье — что бы ты расплатился со мной за мою жертву. И если о первом мне остаётся только безнадёжно мечтать, а на второе я даже не смею надеяться, то третье моё желание ты сейчас точно выполнишь! И будешь расплачиваться до тех пор, пока я не позволю тебе уйти!

Он вскинул руку к Овадье и повелительно притянул его к себе. Овадья почувствовал, что, несмотря на гнев и ревность, душившие его, он готов немедленно удовлетворить этого потрясающего, неукротимого жеребца. Лиор стал быстро и решительно раздевать его.

— Вот и хорошо. Ты же говорил, что не прочь покориться мне, так вот и покорись! Я покажу тебе, как надо иметь тех, кто тебе действительно нравится!

Овадья закрыл глаза и полностью отдался своему завоевателю. Как странно всё это! Пять минут назад он легко сгибал этого мужчину, как ему заблагорассудится; он победил его, одолел. Но вот Лиор Нерия шевельнул мускулами, сверкнул своими великолепными бешеными глазами, и Овадья покорно опустился на колени перед ним, провел языком по горячей возбуждённой вершине, вобрал плоть в себя… Лиор застонал от наслаждения и стал плавно покачивать бедрами, подстёгивая эти влажные, страстные ласки. Вот он почувствовал, что губы Овадьи уже почти довели его до исступления, и приказал остановиться. Овадья подчинился не сразу, продолжая наслаждаться, но его мужчина легонько шлепнул его по щеке и оттолкнул от себя. Стражник глубоко и судорожно перевёл дух и открыл глаза. Лиор ободряюще кивнул ему и плавно опустился на пол рядом с ним. Он похлопал скованными руками по мокрым плитам, указывая своему партнёру на его место и, опершись на локоть, повернулся на бок. Овадья понял приказ и лёг возле него, спиной к нему. И тут же ощутил, как Лиор прижался животом к его тазу: снова знакомое давление в низу его и… Он ахнул. Но на этот раз было совсем не больно, а очень даже приятно. Он легонько прогнулся в пояснице и придвинул свои бёдра к его бедрам. Лиор обвил его ноги своими ногами и стал двигаться мощнее, входя всё глубже и глубже. Что-то в нутрии Овадьи разливалось горячим потоком, разрасталось, заполняло его всего. Странно, но этот здоровенный грубый наёмник был очень мягок и ласков; боли совсем не было, и каждая клеточка его тела упивалась наслаждением. Он повернулся к Лиору, их губы встретились в долгом, страстном поцелуе. Овадья, не прекращая целовать пленника, стал гладить свободной рукой его поясницу, бедро, колено; пальцы его сдавливали кожу Лиора всё сильнее и сильнее в предчувствии кульминации. Лиор оторвался от его губ, стараясь вобрать побольше воздуха в грудь; от слишком глубокого дыхания голова его закружилась, он почувствовал что-то, похожее на лёгкую эйфорию, и прошептал, готовясь пережить оргазм:

— Рейза… О, Рейза, да, милый, я люблю тебя!

Но одного раза ему оказалось мало. Едва они оба излились, Овадья попытался подняться и уйти, но Лиор не дал ему этого сделать. Он с силой притянул стражника к себе и впился губами в его рот — Овадья вместе с поцелуем ощутил лёгкий укус, капелька крови угостила его оттенком железа. Лиор усмехнулся, крепко сжимая плечо Овадьи:

— Ты не можешь уйти. Разве я позволил тебе это сделать? — Его любовник попытался ответить, но тут же получил новую лёгкую пощёчину и осёкся. — Не смей мне перечить! Будешь говорить, когда я позволю! Понял?

Овадья молча кивнул. Эта игра была довольно унизительна, но ему действительно нравилось покоряться своему пленнику. Какое странное, волнующее чувство — наслаждение сильного человека от подчинения сопернику! Он взял руку Лиора и поцеловал её в знак послушания. Тот потрепал его волосы, погладил всё ещё немного горевшую щёку.

— Помнишь, я сказал, что ты будешь угождать мне снова и снова, пока я не утолю свой голод полностью? Так вот, мне нужно ещё. Ложись на спину!

Они опять стали ублажать друг друга, и Овадья ни в чём не мог отказать человеку, закованному в кандалы. Он ожидал, что Лиор потребует снять это железо, но, к его удивлению, тот ничего об этом не сказал. Тюремщику подумалось, что, быть может, на самом деле ему нравится быть пленником, почти рабом; только личного клейма Рейзы Адмони на теле этого раба не хватает! Хотя одержимость даже отчётливее пометила его, чем самое крупное, глубокое клеймо! Он глубоко вздохнул и принялся уже в третий раз обхаживать своего партнёра.

… Наконец Лиор почувствовал себя достаточно удовлетворённым и выпустил из своих объятий измождённого наслаждением любовника. Они расслабились, как и в прошлый раз, лёжа подле друг друга. Оба думали об одном и том же — о человеке, что одновременно соединил их, и в то же время бесконечно отдалял друг от друга. «Ты никогда его не получишь! Я его тебе не отдам!» — думал Овадья Барак, наслаждаясь послевкусием от любовной утехи со своим соперником. «Ты и правда слишком хорош, и маленький Бог не захочет больше никого, если отведает твоей любви по — настоящему. Я не позволю тебе завладеть им окончательно!» Он снова потянулся было к оружию, но понял, что не хочет ничего делать, и бессильно опустил руку. Ещё несколько минут он молча отдыхал, наслаждаясь теплом тела своего партнёра, а потом поцеловал Лиора, встал и принялся одеваться. Лиор тихо наблюдал за ним, пытаясь угадать его чувства. Но Овадья долго не обращал на него внимания, и он наконец решился окликнуть своего тюремщика:

— Овадья! Скажи, тебе было хорошо?

Мужчина усмехнулся и прямо посмотрел любовнику в глаза.

— Да, мне было хорошо. Так хорошо, как ни с кем и никогда до этого. И я должен был бы поблагодарить тебя за эти волшебные часы, если только ты действительно провёл их со мной. Но ты был с кем-то другим. — Он жестом пресёк косолапые возражения и комплименты Лиора: — Нет, не спорь, я всё слышал. И на прощание хочу тебе кое-что сказать: Он — Рейза — пытался убить себя: проткнуть своё сердце осколком стекла. Он не смог вонзить остриё глубоко, только слегка поранился, но его кровь и боль на твоих руках, любовничек! Теперь он лежит в спальне Господина Бар — Арона в беспамятстве, его сжигает лихорадка. Ему правда очень плохо. По-этому лучше не спрашивай, хорошо ли мне. Странная у тебя любовь! Ласкаешь одного, а грезишь о другом. Говоришь, что обожаешь его, и тут же называешь больным ублюдком и маньяком. «Пожертвовал своей душой» ради меня, чужого для тебя человека, но легко и просто разделался с тем, кого мы оба любим… И кто ты после этого? Вот всё, что я могу сказать тебе. Правда, мне было очень хорошо, но я хочу, что бы ты думал о том несчастном, страдающем мальчике, который сейчас умирает там, наверху!

… «Я никогда не получу его. Он не сможет меня простить и никогда уже не подарит мне своей прекрасной влюблённой улыбки — он проклял меня. Я не получу его!» Лиору было нестерпимо больно, и он взвыл сквозь зубы.

Глава 12

… Слуги долго не решались войти в комнату Плектра. Те из них, кто не пострадал во время убийственной истерики Рейзы, столпились возле его двери и с содроганием прислушивались к грохоту и звону по ту сторону тяжёлой преграды, но не смели преодолеть её. И лишь когда потянуло гарью, и в коридоре заклубился серый дым, они наконец собрались с духом и вошли. За минуту до этого они поняли, что шум смолк, и стало очень тихо. И это обеспокоило их даже больше, чем звуки разрушения; безмолвие и дым вместе были очень, очень дурным знаком! И верно: они были потрясены, когда вломились в покои своего господина. Везде царил абсолютный разгром. Мебель разбита в щепки, вазы и статуэтки просто раздавлены, портьеры сорваны и расклочены. Одна из них случайно попала в горящий камин и воспламенилась, наполнив комнату клубами удушливого дымного смрада. Сотни сверкающих цветных лезвий разбитого витража устилали весь пол, и в центре этого бликующего хаоса лежал без чувств сам виновник разгрома. Один из слуг приблизился и робко попытался растормошить его, но тут же тихо испуганно вскрикнул: на груди Плектра расплылось кровавое пятно — прямо там, где сердце!

К счастью, рана оказалась не глубокой. Скорее, это был просто порез; но он сильно кровоточил, да и рука, сжимавшая стеклянный клинок, тоже была изранена и окровавлена. Ещё он наглотался дыма и дышал с трудом. Всё это, с обмороком в придачу, производило пугающее впечатление. Слишком много в последние дни было волнений на этом этаже, и всё по вине убийцы! Но что тут можно поделать! Сам господин Плектр Адмони запретил вмешиваться — он сказал об этом доктору, когда тот лечил его разбитую голову, — а значит, остаётся только надеяться, что он скоро наиграется, и тогда можно будет содрать заживо шкуру с пленника, или в кипятке его сварить. Ну а пока они бестолково топтались в разрушенной, задымлённой комнате Плектра и пытались ему чем-то помочь. Наконец доктор немного успокоил всех и распорядился отнести Рейзу в комнату Барона — не оставаться же ему в этом бедламе! Рейза скоро пришёл в себя, но не надолго: ему действительно было очень плохо. Жар сжигал его, он страдал от боли и измождения. Ему очень хотелось по-настоящему заснуть, и никогда уже не просыпаться, но он не мог. Как не смог нанести последний удар в своё страдающее сердце — решимости и сил на это ему хватало, но внутренний запрет, наложенный на него уже давно, не позволил совершить самоубийство. Как и много лет назад, в «Плектроне», после той ночи… Что же это было тогда? Сознание спуталось. Он и не спал, и не бодрствовал; он всматривался в прошлое, и видения, как обрывочный сон, беспокоили его и не давали расслабиться. Вот в его памяти возникла картина: Великий Магистр склоняется над ним, стоящим на коленях, жёстко и болезненно сжимает руками его виски и смотрит ему в глаза — это пугает Рейзу до смерти. Взгляд Магистра Габриеля становится всё тяжелее и страшнее; он словно жжёт глаза юноши, и как раскалённая игла проникает в его мозг. Всё шире и шире растекается боль, всё мучительнее чувство страха и паники: это давление Плектра, наказание и урок, который непременно надо выучить наизусть. После этого внушения Рейза уже никогда не посмеет ослушаться запретительного приказа, что получит сейчас. Великий Магистр не позволяет ему совершить самоубийство ни теперь, ни когда — либо ещё, ни при каких обстоятельствах. Он даже думать об этом не будет, иначе — наказание! Мощный, невыносимый удар в сознание сокрушил юношу нестерпимой болью, и он, рыдая и содрогаясь всем своим страдающим от шока существом, взмолился о пощаде. Великий Магистр Габриель равнодушно посмотрел на распростёршегося у его ног ученика и пожал плечами:

— Я просто не понимаю, из-за чего столько слёз? Что вообще произошло? Была бы причина так надрываться! Просто возьми себя в руки и забудь все эти глупости!

Воспоминания сделались ярче и точнее. Странно, Рейза много лет не думал о произошедшем; казалось, действительно прошлое стёрто временем, но вышло так, что он помнил всё до последней мелочи. «Из-за чего столько слёз…?» И в самом деле, было бы из-за чего расстраиваться! Так, пара пустяков!

… Архонты перестарались. С ними всегда так: они совершенно не в состоянии контролировать свои дикие инстинкты, и, если им наконец-то выпадает шанс позабавиться, остановить их под силу только великому Магистру. Тщетно взывал к ним Рейза, умоляя отпустить его; и напрасно Амит пытался оттащить их от своего беспомощного друга — они только грубо гоготали в ответ, и ещё сильнее наваливались на истерзанную юную плоть своей жертвы. Их было шестеро, и каждый стремился не просто утолить свою звериную похоть, но и сделать это как можно более пугающе и унизительно. И все шестеро старались друг перед другом явить себя в этом грязном деле с особой изощрённостью — сотоварищам своим на зависть. Чем громче крики и мольбы, чем жалобнее слёзы — тем круче победитель, хвала доблестному герою! Амит действительно поначалу старался прекратить это надругательство, но всё, что происходило, было прямым повелением Великого Магистра, и он вообще не имел права вмешиваться. Да и бесполезно было даже пытаться. Архонты хорошенько припечатали его к стене, что б не мешался, а потом предложили присоединиться к их маленькой компании:

— Хочешь, тоже возьми его, а хочешь, ложись рядом с ним, и прими на себя половину того, что твоей подружке причитается! — Один из архонтов потянул его за рукав наброшенного наспех халата. — Ты тоже ничего конфетка; давай, а?

Амит в ужасе вырвался, и подонок заржал:

— Ну как знаешь. Только сиди там тихонечко, и не ёрзай. А когда заведёшься, я сам тебя научу кое — чему, тебе понравится!

Он развратно, вожделенно подмигнул ему, и Амит закрыл лицо руками, стараясь ничего не видеть. Но в темноте, окутавшей его, звуки стали ещё громче и ужаснее: стоны и плачь; тихая, безнадёжная мольба о пощаде и редкие вскрики от невыносимой боли и ужаса. И ещё хрипы и чавканье палачей, их грубые насмешки и приказы, их сладострастные завывания в предчувствии экстаза… Амит малодушно зажал уши ладонями и опустил голову, спрятав лицо в коленях. Ему ненадолго стало легче, словно он смог отгородиться от всего этого ужаса. Но вот Рейза вдруг пронзительно закричал, не стерпев боли от очередного повреждения, его мучители одобрительно захохотали, и Амит, не в силах вынести этого, вскочил из своего угла и бросился бежать…

Рейза пришёл в себя лишь через много дней. Травмы оказались очень серьёзными: множество глубоких разрывов, которые немедленно воспалились; вывихнуто плечо и два ребра сломаны. А ещё — ушибы, укусы, ссадины… И тяжелейшая душевная рана, но она — то как раз и не беспокоила Мастеров. Они не сомневались, что легко подправят повреждённые мозги, и мальчишка, наконец, станет послушным, как и положено. Он всё это слышал. Много дней он пролежал в постели, не открывая глаз, не шевелясь и не принимая пищи. Он не реагировал на вмешательство врача и попытки Мастера Рама и Мастера Ноаха вывести его из прострации. Он просто слушал голоса, звучавшие рядом, и голоса за стенами лазарета — в коридорах и комнатах «Плектрона», в головах учеников и Мастеров, даже заледеневшие, каменные мыслеобразы, кимвалом гремящие в сознании архонтов — он действительно мог теперь слышать всё. Всё это прерывистым, шумным потоком сквозило через его расстроенный, опустошённый разум, и его словно затягивало на дно беспросветного омута. Он даже не пытался сопротивляться своему угасанию; он просто молча, незряче и неподвижно ждал. До того момента, когда его вдруг коснулась жалобная, просительная мысль кого-то, кто несмело пробрался в лазарет и стал над ним, всматриваясь в его безучастное лицо. Вот кто-то решился коснуться руки Рейзы, и он узнал пришедшего: Амит! Рейзу пронзила такая боль, что всё его тело изогнулось и забилось в конвульсиях, сознание ослепила вспышка: он ненавидел Амита! И в Рейзе Адмони наконец-то проснулся Плектр. И Амит, и все остальные, кто оказался поблизости, включая Мастера Ноаха и старшего врача «Плектрона», все были повержены мощнейшим энергетическим ударом. Боль и ужас метались в стенах больничного отделения. Люди, скрученные и изломанные, бились в судорогах на полу и кроватях, захлёбывались пеной и рвотой; выли, не в силах защититься от поглощавшей их волны разрушения. Даже предметы поднялись в воздух и беспорядочно носились над полом, сталкивались друг с другом и тут же разлетались вдребезги; врезались в стены и оставляли после себя оплавленные вмятины — воздух комнат раскалился, как в доменной печи. Наконец Великий Магистр Габриель ощутил чуть ослабевший удар отдалённого разрушительного вала, и своей внутренней силой укротил его. Когда он добрался до лазарета, там уже всё стихло, но картина произошедшего просто поразила его: Магистр Ноах утверждал, что Рейза Адмони мог бы стать лучшим из лучших, но к такому никто не был готов. Великому Магистру пришлось изрядно напрячься, что б подавить волю Рейзы. Наконец Рейза снова погрузился во мрак забытья. Амита выгнали прочь, запретив на тысячу шагов приближаться к Рейзе до тех пор, пока он не придёт в норму. А Мастер Ноах, вытирая окровавленное, посеревшее от боли лицо, просто ликовал:

— Вот видите! Я же говорил! Я знал, что это придаст ему сил; потрясение всегда очень стимулирует Плектров! Ещё немного, и он сделается совершенным!

Однако до этого было ещё очень далеко. Едва он пришёл в себя после учинённого разгрома, мебель и посуда снова полетели по комнате, а любой входящий немедленно получал такую энергетическую затрещину, что просто с ног валился. Мастера хотели некоторое время понаблюдать за переменами, произошедшими с «Огненной Розой», как сами теперь именовали Плектра Адмони. Не студента, а настоящего Плектра! И думали было не мешать ему проявлять свою силу, но, после того, как он поджёг свою палату одной только искрой желания сделать это, Мастера надавили на него, и он оцепенел. И до тех пор, пока раны не зажили, он пребывал в состоянии транса, как после той страшной ночи. А едва только тело его оправилось от повреждений, Мастера сняли невидимые оковы и принялись чинить неисправный разум Рейзы. Некоторое время он казался спокойным, хотя и несколько отрешённым, но его поведение уже почти не вызывало опасений. Давление на его волю ослабло, доза успокоительного уменьшилась настолько, что он смог наконец совладать с собой, и первое, что он сделал — сбежал! Прихватил немного воды, питательный концентрат и одеяло; возвращаться в свою комнату не стал, а украл одежду одного из работников и направился к выходу. По пути он вынес мозги нескольким охранникам, пытавшимся помешать ему уйти, завладел небольшим служебным вездеходом и вырвался в пустыню. Никакого плана действий у него не было: он просто хотел освободиться, исчезнуть. Может быть, удалось бы добраться до Бит — Дакура — самого большого города на севере. В этом городе всегда было много людей из народа Касдим, но «Плектрону» они, говорят, не подчинялись, и ему там было бы проще затеряться, среди своих по крови, Да и вообще, город просто кипел жизнью. Говорили, что все искатели приключений, отщепенцы и беглые рабы стекались туда в поисках вольности и удачи, и он тоже захотел попытать счастья. Хотя, по правде сказать, слово «счастье» теперь ничего для него не значило: он просто должен был вырваться, чтобы не покоряться своим палачам, что бы никогда больше не видеть ненавистного Амита Рафи. И он почти наугад махнул через пустыню. Через два дня пути его настигла магнитная буря, вездеход вышел из строя. Он сбился с пути и оказался один на один с песком, с палящим солнцем полудня и ледяным холодом полночи. Ещё день он брёл не зная, куда, пока силы не оставили его. Он упал, стараясь укрыть обожжённое лицо от нестерпимого солнечного сияния, сознание его стало меркнуть… «Ты же знаешь, что по-настоящему дорог мне, и я, сколько буду жив, столько буду хранить это чувство к тебе, и столько буду любить тебя!»… Амит… «Да будь ты проклят, подонок! Ты хуже всех! Я ненавижу тебя, лжец, предатель! Ты всё у меня отнял, ты разбил мне сердце! Я никогда не прощу тебя!» Он судорожно сжимал и разжимал истончившиеся пальцы, загребая горсти песка, снова роняя их возле себя, и песок уже забил его пересохший рот, не давая вздохнуть глубоко. Он почувствовал, что засыпает. Наконец-то! Лучше уж так, чем вернуться в «Плектрон». Вот только пить очень хочется. Напиться бы сейчас!

Неожиданно он ощутил, что губ его коснулось что-то влажное и холодное. В тот же момент удивительно вкусная вода тонкой струйкой потекла ему в горло, он было закашлялся, но тут же снова жадно глотнул, потом ещё и ещё. Это казалось бредом, игрой воображения — он так и подумал, но вот раздались голоса у него над головой; кто-то приказал нести его в машину. Железные ручищи сдавили тело юноши, сильным рывком подняли его в воздух, и через мгновение он оказался в прохладном полумраке кузова большого вездехода. Как-то до странности ясно он определил, что это именно вездеход, и что эти люди искали именно его, Рейзу, а теперь они возвращаются в «Плектрон».

— Поехали! — Скомандовал старший группы, и машина загудела, закачалась, пробираясь по бездорожью убийственной пустыни. — База, я восьмой! Объект на борту, нужна помощь! Приём! — Рейза снова отключился.

Наказывать его не стали. Мастер Ноах убедил Совет, что тяжелейшее испытание, через которое Рейза прошёл в пустыне, само по себе есть наказание, и юноша, несомненно, усвоил этот урок. Так и было: он понял, что ему не сбежать так просто. Он не знает мира вокруг, у него нет сил и опыта. Да и положиться больше не на кого. Теперь он навсегда одинок, и никто не захочет помочь ему по доброй воле. По этому, едва немного окрепнув, он снова попытался сбежать, но на этот раз принудил начальника стражи помочь ему. Рейза просто подошёл к нему и посмотрел ему в глаза. Через несколько мгновений солдат упал к его ногам и стал целовать полы его накидки, убеждённый, что минуту назад получил самое невероятное, самое упоительное наслаждение, и счастлив теперь стать рабом этого прекрасного ангела до конца своей жизни. Он тайно вывез на своём вездеходе Рейзу за пределы академии, и они вдвоём двинулись через пески. Начальник охраны, его звали Зевулон, позаботился обо всём: о припасах, о комфорте своего повелителя, и на этот раз юному Плектру даже показалось, что он сможет вырваться. Продвигались они быстро, и уже через три дня на мониторах вездехода появились очертания города Урим — первого из городов, принадлежащих Касдимам. Рейза не собирался здесь задерживаться; очень уж сильна среди Касдимов власть Великого Магистра Габриеля, да и город слишком мал, что бы затеряться в нём. Он не прочь был бы вообще не заезжать в его пределы, но Зевулон хотел пополнить припасы, и они двинулись прямо к городу. Рейзу охватило неясное беспокойство. И чем ближе они подъезжали, тем сильнее становилось это мерзкое, пугающее чувство, и наконец Рейза не выдержал и потребовал направить вездеход в другую сторону. Но его рыцарь в конец одурел от того давления, которое всю дорогу оказывал на него Плектр, и не смог сразу правильно оценить положение. Некоторое время он продолжал двигаться к Уриму, и напрасно Рейза кричал ему, что это ловушка; что, если они сейчас вернутся в пустыню, у них ещё будет шанс ускользнуть от преследователей, что, если их схватят, они оба погибнут… У него не хватало опыта и сил полностью контролировать своего слугу. Он сумел внушить ему рабскую преданность, но не мог заставить его поступать всё время против собственной воли. И Зевулон, опьянённый безрассудным обожанием, отвечал только, что защитит своего повелителя, что никто не сможет причинить его прекрасному Рейзе вред. Он, Зевулон, будет драться не на жизнь, а на смерть за него, своего ангела! И скоро ему представилась возможность подкрепить свои слова делом. Уже возле самых врат города Рейза смог — таки заставить его повернуть, и они стремительно понеслись обратно в пески, но было поздно. Их засекли стражи города, предупреждённые о возможном появлении беглецов, и за ними в погоню бросилась целая армада дестройеров. Их вездеход был намного мощнее, чем мелкие, устаревшие машинки местных вояк, и, возможно, Зевулон смог бы сдержать данное Рейзе обещание и спасти своего возлюбленного, но два беспилотных квадрокоптера, зависшие над ним, с воздуха расстреляли их. Сработала активная защита, и беглецы не пострадали, но машина была повреждена и потеряла скорость. Преследователи нагнали их, завязалась схватка. Но длилась она не долго; более опытные в военном деле солдаты Урима вывели оружие вездехода из строя, в то же время стараясь не навредить в серьёз тем, кто был внутри машины. Рейза наконец вспомнил о своих способностях и применил их; с десяток нападавших навсегда остались лежать на окровавленном песке, но силы были слишком неравными, и вскоре беглецов схватили. Зевулон действительно дрался до конца, и только строжайшее повеление Великого Магистра не причинять обоим пленникам вреда удержало солдат Урима от расправы, хотя они и смогли немного отвести душу. Особенно досталось, конечно, бывшему начальнику охраны «Плектрона». Мальчишке они не посмели причинить серьёзного вреда, опасаясь гнева Плектров, но обоих, от греха подальше, накачали наркотиками и сделали совершенно беспомощными. Вскоре прибыли люди из академии, и забрали своих дезертиров. Вот тогда он впервые попытался наложить на себя руки. Он знал, что его ждёт нескончаемый кошмар — смерть при жизни, гибель как личности. Он слышал мысли Мастеров и слова брата Рама о «мёртвой воде»: тот считал это единственно возможным способом сделать его подходящим для служения. Никто из учеников, конечно, ничего точно не знал о том, что это за вода такая, и почему она «мёртвая», но все шептались о том, что это смерть души. Говорили, что человек становится послушной, безропотной «нежитью», готовой исполнить любой приказ, принять для себя или совершить любую мерзость — и мысли об этом были невыносимы. Он не хотел становиться таким. Не хотел разрушать, не хотел опускаться в болото грязного разврата и жестокости. До той страшной ночи в комнате Амита он наивно надеялся, что сможет избежать этого, что для него найдётся другое занятие, не связанное с блудом, садизмом и убийствами, но теперь иллюзий у него не осталось. Он знал, что, если сейчас вернётся в «Плектрон», очень скоро его принудят стать кем-то другим: Плектром Огненная Роза, а не Рейза Адмони. Так что это его последний шанс спасти свою душу, и он решил попытаться. Действие наркотиков прошло, но Рейза претворялся слабым и беспомощным так успешно, что конвоиры поддались на его обман. Руки его не были скованы — солдаты посчитали это излишним: мальчик казался совершенно неспособным к физическому сопротивлению, а Мастер Рам строго — настрого запретил причинять ему боль. Зевулон же никак не желал угомониться, и даже отрава и побои не могли сломать его. Как только дурман в его голове немного рассеялся, он принялся бушевать, но солдаты не решились вкатить ему новую дозу наркотика: он мог умереть, а великий Магистр приказал его привезти живым. Так что он стал причинять им немалое беспокойство. Из-за этого всё внимание досталось Зевулону, а за Рейзой никто особенно не присматривал. Стражники академии обучены противостоять воле Плектров, но это при явной атаке на мозг. Рейза поступил иначе. Потихоньку, незаметно, он разрушил их ментальную защиту и, когда выбранный им охранник отключился, он завладел его личным дестройером, немедленно приставил короткое дуло к своему подбородку и нажал на курок. И ничего не произошло! Он нажал ещё раз, и снова ничего! Он не умел пользоваться оружием и не смог привести его в действие: боевой режим был временно заблокирован предохранителем. Он поздно понял это, и когда попытался активизировать оружие, другие конвоиры уже заметили это, и тут ему досталось по-настоящему!

— Хочешь, что б было больно — будет больно! Теперь не жалуйся, щенок! — Старший в группе вытащил его из остановившегося вездехода, бросил на раскалённый песок и принялся избивать, не обращая внимания на вопли Зевулона и протесты своих товарищей. — Ишь, что удумал, маленькая дрянь! Ты себе мозги вышибешь, а нас всех потом живьём изжарят за то, что дали тебе подохнуть? Не надейся, так легко ты не отделаешься! Я тебя сейчас по кругу пущу, если не угомонишься! Понял? — Он ещё несколько раз ударил ногой сжавшегося в комочек мальчика, снова и снова спрашивая:

— Ну как, ты понял? Или мне ещё поучить тебя хорошим манерам? Теперь достаточно больно?

Рейза совершенно ослабел и затих. Его снова запихнули в машину, надели всё-таки оковы и через сутки они прибыли в «Плектрон».

Рейза тяжело поднялся; пошатываясь, прошёлся по комнате. Подошёл было к двери, но сообразил, что ему незачем кого-то звать: ему ничего не было нужно. Тогда он вернулся в постель, но ложиться не стал, а просто сел на край. Если прилечь, то, скорее всего, сон — воспоминание вернётся, а ему не хотелось сейчас ворошить прошлое. Он знал, что тогда всё было очень, очень плохо, и каждый фрагмент забытых им переживаний и событий ещё хуже и мрачнее предыдущего. И этот путь ему снова придётся пройти до конца — вспомнить всё, в подробностях и красках. И не важно, что он не хотел этого делать; какая-то сила принуждала его к этому. Должно быть, это было необходимо. Его мозг выполнял какую-то работу, смысла которой он не понимал, но, он не сомневался, ему самому это необходимо. Вот только не сейчас. Слишком тяжело всё сразу: и Амит с Лиором, и Великий Магистр с архонтами, и пустыня… Да ещё тот охранник, Зевулон. Надо же, а он совсем забыл о его существовании! А ведь этот несчастный ублюдок совсем рехнулся тогда от страсти к своему возлюбленному Рейзе! Кого-то это ему напомнило… Кто-то поблизости, прямо тут! Барон? Нет, с ним это по-другому. Эзер? Тоже не то. И тут он сообразил: этот стражник, Овадья, кажется! Да, точно, Овадья Барак. Он ведь долгое время был слугой Рейзы, но Плектр его никогда не замечал, словно его и не было. А теперь, выполняя «осмотр», он с удивлением обнаружил подлинные чувства Овадьи к нему, и его это обеспокоило. Одержимость? Пожалуй, да. Это может быть очень опасным! За себя он не волновался; он волновался за Лиора. Мало того, что Барон ревнив до безумия, а, оказывается, у него есть ещё ненормальный поклонник! Как бы это не навредило его глупому, жестокому возлюбленному! Рейза застонал и упал на подушки. Нет, ему придётся пока оставаться в постели, слишком плохо он себя чувствовал. Увидеть бы только Лиора, хоть на минутку! Но зачем? Что бы опять быть униженным и осмеянным? Нет, сил нет выносить это. Потом, когда он немного придёт в себя, когда сможет усмирить своего дикого льва, тогда они увидятся снова. А пока надо просто отдохнуть. Он прикрыл глаза, но тут же в его памяти всплыло лицо Зевулона: исступлённое, перекошенное от гнева и нестерпимого вожделения… Кажется, для этого кавалера Рейзы Адмони всё плохо закончилось. Или нет? Что было дальше, после возвращения в «Плектрон»? Нет, не сейчас. В закоулках его памяти притаились тени чудовищ, и ему было страшно выпускать их на волю. Сегодня ему с ними не справиться, и он просто полежит тут, на постели Барона, и отдохнёт, а видения прошлого пусть вернутся чуть позже. Он заставил себя думать о Лиоре; без обиды и разочарованности, только с нежностью и любовью. Скорее, он просто мечтал о нём, воображал его жизнь, его желания и поступки. Это было очень приятно, и он позволил себе быть слабым в объятьях своих грёз.

Глава 13

… Лиор мерил камеру беспокойными шагами, не находя себе места. По его подсчётам, прошли примерно сутки с тех пор, как он занимался сексом с Овадьей, и ещё больше времени прошло с последней встречи с Плектром. Ни он, ни Овадья Барак больше не приходили. Приходили другие стражники. Три раза они ему приносили еду — всё такую же сытную и вкусную, как в тот раз, когда Рейза сам угощал его, но аппетита совсем не было. В голове его звучали последние слова, что сказал Овадья о своём господине. Неужели это правда, и он так болен? Он что, на самом деле хотел убить себя? Нет, этого не может быть! Он сел на свой лежак, постучал кулаками по коленям и снова встал, не в силах усидеть на месте. Нет — нет, Овадья солгал, и Рейза просто немного не здоров: Лиор действительно поранил его недавно, и, наверно, он сейчас сидит там, на верху, и злится на своего пленника… Но сердце сказало ему другое: Овадья не солгал, и рана, нанесённая Рейзе, оказалась намного серьёзнее. Что, если ему и правда очень плохо и он умирает? Лиор снова заскрипел зубами от бессилия и опять сел. Может быть, он мог бы что — то сделать для своего возлюбленного, как — то помочь? Он сейчас даже не вспоминал о своём стократном обещании убить заклятого врага и хотел только одного: увидеть его живым и здоровым! И, словно по волшебству, его желание неожиданно исполнилось. Рейза Адмони спокойно, с мягкой дружелюбной улыбкой, вошёл в его тюрьму. Лиор замер, боясь опять всё испортить, и только во все глаза смотрел на маленького демона. Всё верно, Овадья говорил правду! Прекрасный мучитель казался сейчас совершенно прозрачным, истаявшим, словно лунный свет на пороге утра: ещё чуть — чуть, и он рассеется совсем, не оставив и следа! Он был бледнее обычного, и глубокие тени залегли у него под глазами, да и черты лица сделались как — то острее, резче. Лиор вдруг сообразил, что за эти три или четыре дня его пленитель заметно похудел и действительно выглядел измученным. Но, словно это ничего для него не значило, Плектр приблизился к невольнику и, не слова не говоря, стал поглаживать небритое лицо и растрёпанную голову; распахнул халат на нём и принялся внимательно осматривать его тело. Вот он заметил синяк на плече, оставленный Овадьей, и нахмурился. Вот ещё один синяк — от пинка по рёбрам, и ссадина на бедре… Рейза помрачнел ещё больше и ненадолго задумался, а потом, словно что — то разрешив для себя, с раздражением покачал головой. Несколько секунд спустя он исчез за дверью, и только тут Лиор обнаружил, что всё это время не мог даже шелохнуться, словно его парализовало. Если уж сейчас Плектр смог с ним такое сделать, значит, он мог это всегда. Так почему не делал? Почему позволил с собой так обращаться? Сердце его сжалось. Это было жестоко, очень жестоко! Он не должен был так поступать. Но ведь он всего лишь обозлённый, грубый мужлан, солдат! Эти тонкости для него слишком сложны. Он привык жить в полную силу, в полную силу чувствовать и выражать свои эмоции тоже без ограничений и жеманства. Любишь — поцелуй; злишься — ударь; хочешь — возьми; ненавидишь — убей! А теперь всё должно быть по-другому, но он не знал, как именно. Инстинкт бойца говорил ему: «ты должен убить!» А чувства мужчины побуждали его выполнить повеление Рейзы Адмони: стать на колени, поцеловать его сандалии и попросить прощения за всё, а потом признаться в том, что обожает его! Снова полный хаос в голове; так всегда, когда Рейза рядом. Его тяжёлые раздумья прервал Овадья. Он молча вошёл, молча кивнул в знак приветствия и жестом приказал Лиору вернуться на каменную скамью у стены. Все так же ни говоря не слова, сдёрнул синий шелк с его тела, лишь на мгновение скользнув ладонями по коже пленника, а потом заковал его, не сильно натянув цепи. Лиор безропотно повиновался, и Овадья, удовлетворённо кивнув, покинул его.

Рейза принёс с собой небольшую шкатулку, вроде тех, в которых хранят косметику и всякие штучки для наведения красоты. Лиор вдруг подумал, что сам — то Рейза явно не пользуется гримом; так зачем ему это? Рейза подтащил кресло поближе к пленнику, как в самый первый раз; поставил шкатулку, а потом отошёл и скрылся ненадолго за перегородкой душа. Зашумела вода, потом снова стало тихо. Вот Рейза снова появился, уже с серебряной чашей для умывания в руках и полотенцем. Он поставил всё это перед Лиором и раскрыл шкатулку: там был бритвенный прибор, расчески, флакончики с душистыми эссенциями, какие — то мази, разноцветные шарики — видимо, пилюли, вроде тех, что оставлял ему Овадья — словом, всё, что нужно, что бы из обезьяны сделать привлекательного человека. Лиор понял намерения своего пленителя и радостное волнение взбодрило его. Это ведь не от ненависти, правда же? И Рейза, словно услышав его чувства, мягко улыбнулся, едва заметно кивнул головой и стал увлажнять лицо пленника тёплой водой. Он зачёрпывал её пригоршнями, подносил ладони, полные влаги, к его щекам, подбородку, а потом расплёскивал приятные горячие капли по его коже. Вода немедленно потекла по груди, животу Лиора, и её движение немедленно возбудило его. Он тихо застонал, и Рейза снова улыбнулся. Пока он не произнёс ни слова, и Лиор тоже не решался прервать это молчание. Он сейчас наконец-то понял, почему Овадья ничего не говорил, когда заковывал его: это всё Рейза! Как видно, он хотел тишины и молчания, и это настроение передалось всем, кто находился поблизости. Словно его желания были заклятием для его добровольных рабов, алчущих любви. Он молчит — и все будут молчать, не смея перечить его желанию. И это даже приятно! Лиор немного прикрыл глаза, наслаждаясь этим нежным уходом, и смотрел сквозь ресницы, как струи воды текут по запястьям Рейзы, пропитывая рукава роскошного платья, и брызги расплываются тёмными пятнами на тяжёлой благородной парче. Плектр немного поморщился, в очередной раз проведя руками по его лицу: Лиор только сейчас почувствовал, что его ладонь на ощупь какая-то странная, словно на ней что-то надето. Он постарался рассмотреть это: да, верно, тончайшая латексная перчатка, «вторая кожа», того же оттенка, что и настоящая. Так сразу и не заметишь. Зачем это? И почему Рейза морщится от соприкосновений? Ему больно? Ну конечно, это наверняка так и есть. Видно, он поранился. Лиору стало очень жаль — в который раз за эти дни! И жаль, что нельзя поцеловать эту хрупкую ладонь, избавить пострадавшее тело от боли… Он тяжело вздохнул, но Рейза приложил палец к его губам, и он снова замер. Рейза раскрыл маленькую баночку с чем — то душистым, зачерпнул костяной лопаточкой немного белой массы и переложил её в чашку для мусса. Он обмакнул туда помазок и стал неторопливыми движениями взбивать крем в пышную, воздушную пену. Белоснежная кипень заполнила чашу, напоив воздух тонким цветочным ароматом, и Рейза мягкой щёточкой принялся наносить пену на подбородок, на щёки своего пленника. Помазок затанцевал небольшими кругами по коже мужчины, и тёплая лёгкая масса увлажняла её, делала мягкой, а многодневную щетину — послушной, готовой к бритью. Рейза кончиками пальцев коснулся его подбородка и мягко принудил запрокинуть голову. Сверкнула серебристая молния в руке Рейзы, и дыхание Лиора слегка перехватило: лезвие опасной бритвы коснулось его лица. Он почувствовал, что кожа его натянулась, напряглась, и с лёгким трепетом приняла коварное обманчивое скольжение смертоносной стали. Но Рейза явно был в этом очень опытен, и руки его работали быстро, ловко и легко. Он даже не задел царапину, что сам оставил в первую ночь их странного знакомства, и кожа пленника становилась всё глаже и мягче. Приятно! Вот уже лицо мужчины облагородилось, и Рейза поднёс бритву к его шее. Лиор подумал, что вот сейчас его горло так беззащитно, что, пожелай этого Плектр, всё кончилось бы мгновенно. Но это почему-то не пугало его. Даже больше: опасность просто заворожила его, и он возбуждался всё больше и больше, чувствуя сталь и прижавшееся к нему горячее тело Рейзы. В первый раз, когда они были тут вдвоём, и он ощущал эту великолепную плоть, жара не было, и поначалу кожа пленителя казалась даже немного прохладной. А сейчас он весь пылал, и Лиор догадался, что это болезнь сжигает его. И снова невольнику нестерпимо захотелось обнять своего властелина, и пусть даже дрогнет повелительная рука, сжимавшая опасную молнию… Он прикрыл глаза, и его посетило видение: вот они вдвоём медленно идут по заснеженным улицам северного города Ренна; лёгкие сумерки окутывают их инеистым флёром и первые звёзды разгораются над их головами в морозном синеющем небе. Рейза поднимает лицо к этим бриллиантам, капюшон соскальзывает с его головы. Лиор не отрываясь смотрит на его прекрасное благословенное лицо; на то, как кружевные снежные пушинки мягко опускаются на его пламенные волнистые волосы, и ему так хочется продлить этот миг заснеженного очарования! Их глаза встречаются и Рейза весело, счастливо смеётся. Вот он прижимается к своему храброму льву, их губы, прохладные от мороза, сливаются в поцелуе…. Лезвие замерло, и Лиор взглянул в лицо своего возлюбленного мучителя. Его глаза были странны. Лиор уже видел такое выражение в них, словно юноша был не в себе, и его зачаровал чудесный, призрачный сон. Он опять прислушивался к далёкой, неслышной мелодии, и неожиданно по его лицу скатилась одинокая хрустальная слеза. Лиор не выдержал этого и рванулся к Рейзе, стремясь прижать его к себе, обнять, поцеловать, и, кажется, готов был вырвать удерживавшие его цепи. Но вот Рейза Адмони очнулся. Глаза его ожили; мягкие, чувственные лепестки рта затрепетали в улыбке и он прильнул к Лиору, целуя его отзывчивые губы. Хлопья пены остались на его коже, когда он наконец отстранился, и его это позабавило. Он собрал их пальцами, а потом подул на них, и они белыми снежинками взмыли над головой Лиора — прямо как в его видениях. Рейза наклонился над чашей с водой и принялся умываться, мягко ополаскивая лоб, щёки, высокую обнажённую шею, разливая струйки по груди, по драгоценному корсажу: вот вода проникла под платье, и он тихо засмеялся от удовольствия. Лиор не мог оторвать взгляда от своего удивительного бога, и он казался ему сейчас самым настоящим, самым живым и искренним; почти нормальным человеком, только невозможно прекрасным! И его тут же болезненно кольнула ревность: сколько же раз Рейза уже делал всё это, и для кого? Для неблагодарного садиста Бар — Арона? Лиор представил себе грубую стареющую морду толстого, обрюзгшего хама, имевшего его возлюбленного в своей собственности, как вещь! Он точно недостоин этого! Но, к счастью, болезненное чувство возникло лишь на мгновение, и тут же растаяло, не успев испортить его настроения: сейчас не Барон, а он, Лиор, доверился мягким рукам Огненной Розы, и именно его холит сейчас странный, прекрасный повелитель его сердца. Он блаженно улыбнулся и расслабился. А Рейза вообразил себе, что это и есть обычная, хорошая жизнь: вот он заботится о своём возлюбленном, ухаживает за ним. Надо сменить воду: эта уже остыла. И он сделал это, а потом стал обмывать лицо Лиора, любуясь его освежённой, гладкой кожей. Перчатка мешала ему, и он стянул её; слегка поморщился, но тут же забыл о своих ранах. А Лиор успел разглядеть длинные, глубокие, косые порезы на его ладони. Он снова захотел что-то сказать, и снова не решился, и только заворожённо следил за движениями Рейзы. Вот он собрал остатки влаги с лица своего любимого пленника вышитым полотенцем, а потом достал сапфировый, инкрустированный драгоценностями флакончик и сбрызнул руки удивительно приятной, душистой эссенцией. Отставил флакон и зачерпнул немного белого мягкого притирания из хрустального горшочка, а потом смешал всё это на своих ладонях в одно целое, и приложил руки к лицу Лиора. Благородный, влажный крем приятной мягкостью успокоил его разгорячённую кожу, и лёгкий массаж кончиками тонких, изящных пальцев подействовал, как благодатное касание ангела. Ему было так хорошо, что он хотел бы умереть прямо сейчас, наслаждаясь чистотой и прелестью своего неповторимого, совершенного возлюбленного; умереть, и никогда не увидеть больше, как милое, ласковое существо превращается в жестокого, равнодушного Плектра. Но смерть не хотела прийти, и он просто поплыл по волнам наслаждения. Вот Рейза закончил поглаживать его лицо и шею. Он легонько дотронулся до синяка на плече пленника, и, видя, как тело его отреагировало на прикосновение признаками боли, наклонился к тёмному пятну и коснулся его губами. Лиор аж дышать перестал. Он весь напрягся. Возбуждение нахлынуло на него, затопило, оглушило, и он застонал от желания. Но Рейза словно не заметил этого. Он потянулся к шкатулке и достал оттуда ещё баночку, набрал на пальцы мазь и стал обрабатывать синяк. То же самое он сделал и с другими следами, что оставил взбесившийся Овадья на теле заключённого, лаская губами, а после — умащая целебным густым бальзамом болезненные отметины. Лиор тут же пожалел, что повреждений было так мало; и не важно, что уже сутки они неслабо болят. Рейза достал из бонбоньерки несколько пилюль, присмотрелся к ним, а потом выбрал одну, розоватую, как жемчужина, и вложил шарик в полуоткрытые губы Лиора. Мужчина принял лекарство: вкус граната освежил его язык, и через несколько мгновений застарелая боль стала отступать, а потом и вовсе прошла. Рейза внимательно следил за отражением чувств Лиора, и, едва тому стало лучше, он довольно кивнул. Достал расчёску и принялся ухаживать за густой, непокорной гривой своего льва, приводя в порядок бледное золото его волос. Наконец он остался доволен своими трудами, и заговорил:

— Как же ты красив! Я сразу увидел это, но сейчас твоя красота сияет особенно ярко! Ты просто великолепен! Словно изысканное лакомство; так же свеж и ароматен, и я съел бы тебя, как самый вкусный и желанный десерт. — Он прильнул к Лиору и стал оглаживать его, целовать. Он провёл кончиком языка по изгибу ушной раковины, влажно пощекотал её и легонько прикусил мочку уха пленника: словно электрический ток пробежал через всё тело Лиора, и его орудие стало наливаться силой. Но Рейза тут же отодвинулся от него и вздохнул:

— Но сегодня мне не придётся насладиться тобой. Увы, но я не могу тебе позволить получить хоть немного удовольствия, так что оба поголодаем. Ты был слишком жесток, и я непременно должен наказать тебя. Знаешь, я ведь вчера хотел отдаться тебе по настоящему, полностью, но ты оттолкнул меня. Я понимаю: в том, что ты вообще пришёл сюда искать моей крови, сам ты виноват лишь отчасти. Тот, кто тобой повелевает, очень силён; мне ли не знать этого! Но, как я уже сказал, ты слишком обрадовался возможности плюнуть мне в душу. И за это ты заплатишь!

Он сардонически захихикал, глядя на ошарашенное лицо пленника. Лиор даже на мгновение зажмурился: он не хотел этого видеть! Его прекрасный возлюбленный ангел снова стал жестоким, грязным демоном, и это разочарование поразило его в самое сердце. Он проскрипел сквозь зубы:

— Я убью тебя, мерзкая тварь; убью без всякого сожаления! Таких, как ты, на свете быть не должно!

— Вот как! — Рейза подошёл ближе, взял в руки влажное полотенце и принялся его скручивать. — Хорошо, что ты такой справедливый и благородный, и именно тебе сама судьба вручила право быть жрецом правосудия! Браво! — Он резко взмахнул своей импровизированной плетью и ударил ею Лиора, а потом ещё и ещё. — Браво! Браво сто раз! Это тебе мои аплодисменты, мой благородный судья, и благодарность за «мерзкую тварь». Только вот я что скажу тебе: ещё в первую ночь я говорил, что твой морализм — просто дешёвка. Ты меня не знаешь, а присвоил себе честь осуждать меня. Но прежде, чем приговорить и казнить, спроси себя: так ли я виноват на самом деле? Неужели я действительно ужаснее других, и заслужил смерть больше, чем все они? Они будут жить и наслаждаться, а я умру. Ты это называешь справедливостью?