Помоги проекту - поделись книгой:
Онъ увидѣлъ, какъ ея стройная фигура нагнулась, услышалъ, какъ она что-то цѣловала… не одинъ разъ, а нѣсколько кряду! Душа его изнывала отъ бѣшенства. Сокрушительный разговоръ продолжался.
— Розанна, я зналъ, что вы должны быть прекрасны, но вы блестящи, вы ослѣпительны, вы упоительны.
— Алонзо, какое счастье слышать это отъ васъ. Я знаю, что это неправда, но я такъ рада, что вы это думаете! Я знала, что у васъ должно быть благородное лицо, но грація и величественность дѣйствительности превзошла бѣдное созданіе моей фантазіи.
Бёрлей опять услышалъ дождь жужжащихъ поцѣлуевъ.
— Благодарю, моя Розанна, фотографъ прикрасилъ меня, но вы не должны думать объ этомъ. Милая?
— Я, Алонзо.
— Я такъ счастливъ, Розанна.
— О, Алонзо, никто до меня не зналъ, что такое любовь, никто кромѣ меня не узнаетъ, что такое счастье. Оно носится надо мной, какъ роскошное облако, безграничный сводъ волшебныхъ, восхитительныхъ восторговъ.
— О, моя Розанна! Вѣдь ты моя, неправда ли?
— Вся, о, вся твоя, Алонзо, теперь и навсегда! Весь день и всю ночь, сквозь мои мирные сны, я слышу одну только пѣсню, и пѣсня эта полна великой прелести: «Алонзо-Фитцъ Кларенсъ, Алонзо-Фитцъ Кларенсъ, Эстпортъ, штатъ Мэнъ!»
— Будь онъ проклятъ, я узналъ теперь его адресъ, по крайней мѣрѣ! — зарычалъ Бёрлей и вышелъ изъ комнаты.
За ничего не подозрѣвавшимъ Алонзо стояла его мать, представлявшая изъ себя статую изумленія. Она была такъ съ ногъ до головы закутана въ мѣхъ, что ничего не было видно у нея, кромѣ глазъ и носа. Она была настоящимъ аллегорическимъ изображеніемъ зимы, тѣмъ болѣе что вся была осыпана снѣгомъ.
За ничего незамѣчавшей Розанной стояла «Тётя Сусанна», другая статуя удивленія. Она была настоящимъ изображеніемъ лѣта, въ своемъ легкомъ одѣяніи, съ вѣеромъ въ рукахъ, которымъ она обмахивалась, стараясь согнать выступившую на лицѣ ея испарину.
У обѣихъ женщинъ были слезы радости на глазахъ.
— Итакъ, о! — воскликнула миссисъ Фитцъ Кларенсъ, — теперь объясняется, почему цѣлыя шесть недѣль никто не могъ вытащить тебя изъ комнаты, Алонзо!..
— Итакъ, о! — воскликнула тётя Сусанна, — теперь объясняется, почему въ послѣднія шесть недѣль вы были настоящей затворницей, Розанна!
Молодые люди въ одну секунду вскочили на ноги; сконфуженные, они стояли, какъ пойманные на мѣстѣ преступники, ожидающіе исполненія закона Линча.
— Благославляю тебя, мой сынъ! Я счастлива твоимъ счастьемъ! Приди въ объятія своей матери, Алонзо!..
— Благославляю васъ, Розанна, ради моего дорогого племянника. Придите въ мои объятія!
Затѣмъ послѣдовалъ союзъ сердецъ и слезъ радости между Телеграфной Горой и Истпортъ-Сквэромъ.
Въ обоихъ домахъ были позваны слуги. Въ одномъ былъ отданъ приказъ: «Растопить какъ можно ярче этотъ огонь и принести мнѣ кипящаго лимонада!»
Въ другомъ отданъ приказъ: «Затушить этотъ огонь и принести мнѣ два пальмовыхъ вѣера и кувшинъ ледяной воды!»
Затѣмъ молодыхъ людей попросили отойти и на ихъ мѣсто встали старшіе поговорить объ этой милой неожиданности и обсудить свадебные вопросы.
За нѣсколько минутъ передъ тѣмъ мистеръ Бёрлей выскочилъ изъ отеля на Телеграфной Горѣ, ни съ кѣмъ не простившись и никого не встрѣтивъ. Невольно подражая народному исполненію изъ любимой мелодраммы, онъ шипѣлъ сквозь зубы: «За него она никогда не выйдетъ! Прежде, чѣмъ Великая Природа сброситъ съ себя зимніе горностаи и облечется въ изумрудные весенніе ковры, она будетъ моею!»
III
Прошло двѣ недѣли. Дня три, четыре кряду чуть не ежечасно являлся къ Алонзо очень почтенный и набожный, съ виду, священникъ. Судя по его карточкѣ, онъ назывался «Преподобный Мильтонъ Харгрэвъ изъ Цинцинати». Онъ сказалъ, что оставилъ службу изъ-за состоянія своего здоровья. Если бы онъ сказалъ «по болѣзни», то, вѣроятно бы, ошибся, по крайней мѣрѣ, судя по его крѣпкому сложенію и здорову виду. Онъ изобрѣлъ усовершенствованный телефонъ и надѣется заработать себѣ на пропитаніе продажей привилегіи на пользованіе имъ. «Въ настоящее время, — говорилъ онъ, — всякій можетъ задѣть за проволоку, проводящую звуки пѣсни или цѣлаго концерта изъ одного штата въ другой, прикрѣпить къ ней свой частный телефонъ и мошеннически прослушать пѣніе. Мое изобрѣтеніе уничтожитъ все это».
— Хорошо, — отвѣчалъ Алонзо, — но вѣдь исполнитель музыки ничего не теряетъ отъ этого похищенія, такъ что же ему за дѣло?
— Ему и нѣтъ никакого дѣла, — сказалъ его преподобіе.
— Ну, такъ въ чемъ же суть? — спросилъ Алонзо.
— Представьте себѣ,- отвѣтилъ преподобный отецъ, — что вмѣсто музыки подслушивается любовный разговоръ, самаго секретнаго и священнаго свойства?
Алонзо вздрогнулъ съ ногъ до головы.
— Сэръ, это безцѣнное изобрѣтеніе, — сказалъ онъ, — я долженъ пріобрѣсти его во что бы то ни стало.
Но изобрѣтеніе совершенно неожиданно остановилось гдѣ-то но дорогѣ изъ Цинцинати. Сгорающій отъ нетерпѣнія, Алонзо едва могъ ждать. Мысль о томъ, что милыя слова Разанны перехватываются какимъ-нибудь распутнымъ воромъ, была для него невыносима. Преподобный отецъ приходилъ очень часто, сѣтовалъ на отсрочку и разсказывалъ, какія мѣры онъ принимаетъ, чтобы ускорить дѣло. Это немного утѣшало Алонзо.
Разъ какъ-то пасторъ вышелъ на лѣстницу и постучалъ къ Алонзо. Отвѣта не было. Онъ вошелъ, съ любопытствомъ оглянулся кругомъ, тихонько затворилъ дверь и подбѣжалъ къ телефону. Изысканно нѣжная, отдаленная мелодія «Скоро, скоро, милый…» пронеслась по инструменту. Пѣвица, по обыкновенію, понижала пять нотъ, слѣдующихъ за двумя первыми въ припѣвѣ, когда преподобный отецъ, голосомъ, совершенно сходнымъ, съ голосомъ Алонзо, только съ чуть замѣтнымъ нетерпѣніемъ, прервалъ ее:
— Милая?
— Я, Алонзо.
— Пожалуйста не пой этого больше на этой недѣлѣ. Попробуй что-нибудь современное.
На лѣстницѣ послышались легкіе шаги, всегда соотвѣтствующіе веселому настроенію. Преподобный отецъ съ дьявольскою улыбкой отскочилъ къ окну и спрятался за тяжелыя занавѣси. Алонзо вошелъ и подбѣжалъ къ телефону.
— Розанна, дорогая, мы споемъ что-нибудь вмѣстѣ?
— Что-нибудь современное? — спросила она съ горькой ироніей.
— Да, если ты предпочитаешь современное.
— Пойте сами, если хотите!
Этотъ брюзгливый тонъ удивилъ и обидѣлъ молодого человѣка. Онъ сказалъ:- Розанна, это на тебя не похоже.
— Такъ же похоже на меня, мнѣ кажется, какъ ваши вѣжливыя слова похожи на васъ, мистеръ Фитцъ Кларенсъ!
— Мистеръ Фитцъ Клареннъ! Розанна, въ моихъ словахъ не было ничего невѣжливаго.
— О, конечно! Я, вѣроятно, не поняла васъ и должна смиренно просить прощенья, ха, ха, ха! Нѣтъ сомнѣнія, что вы сказали: Не пойте этого больше сегодня.
— Не пойте чего сегодня?
— Пѣсню, о которой вы говорили, конечно. Какъ мы вдругъ сдѣлались тупы!
— Я никогда не говорилъ ни о какой пѣснѣ.
— О, не говорили!
— Нѣтъ, не говорилъ.
— Я принуждена замѣтить, что вы говорили.
— А я обязанъ повторить, что не говорилъ.
— А! Новая грубость! Довольно, сэръ, я никогда вамъ не прощу. Все кончено между нами.
Затѣмъ послышались сдерживаемыя рыданія. Алонзо поспѣшилъ сказать:
— О, Розанна, возьми эти слова назадъ! Тутъ какая-то ужасная тайна, какая-то безобразная ошибка. Я совершенно искренно и серьезно говорю, что ни слова не поминалъ ни о какой пѣснѣ. Я бы ни за что въ мірѣ не сталъ оскорблять тебя… Розанна, дорогая… О, отвѣть же. мнѣ! Или не отвѣтишь?
Наступила пауза. Затѣмъ Алонзо услышалъ, что рыданія дѣвушки раздаются все дальше и дальше и зналъ, что она вышла изъ комнаты. Онъ всталъ съ тяжелымъ вздохомъ и поспѣшно вышелъ изъ комнаты, повторяя про себя: «Пойду искать матушку, среди ея бѣдныхъ; она убѣдитъ ее, что я никогда не хотѣлъ оскорбить ее».
Минуту спустя его преподобіе подкрался къ телефону, какъ кошка, предугадывающая дѣйствія своей добычи. Ему пришлось ждать недолго. Нѣжный, дрожащій голосъ, полный раскаянія и слезъ, сказалъ:
— Алонзо, дорогой, я была неправа. Ты не могъ сказать такую жестокую вещь. Кто-нибудь, вѣроятно, поддѣлался подъ твой голосъ изъ злобы или ради шутки.
Его преподобіе холодно отвѣчалъ голосомъ Алонзо:
— Вы сказали, что все между нами кончено. Пусть будетъ такъ. Я отвергаю ваше позднее раскаяніе и презираю его!
И онъ, сіяя злобнымъ торжествомъ, ушелъ навсегда изъ этой комнаты, унося съ собою, свое воображаемое изобрѣтеніе.
Черезъ четыре часа послѣ этого Алонзо возвращался съ своей матерью изъ ея любимой поѣздки по бѣднымъ и преступникамъ. Они позвонили въ Санъ-Франциско, но отвѣта не было. Они сѣли ждать передъ безгласнымъ телефономъ и ждали очень долго.
Наконецъ, когда въ Санъ-Франциско садилось солнце, а въ Нупортѣ было уже 3 1/2 часа, какъ наступила темнота на безпрестанно повторяемый окликъ:
— Розанна! — послышался отвѣтъ. Но увы, говорилъ голосъ Тети Сусанны:
— Меня цѣлый день не было дома. Только-что вернулась. Сейчасъ отыщу ее.
Они ждали двѣ минуты, пять минутъ, десять минутъ. Наконецъ, донеслись до нихъ слѣдующія зловѣщія слова:
— Она уѣхала со всѣмъ своимъ багажемъ къ другой знакомой, сказала она слугамъ. Но я нашла на столѣ въ ея комнатѣ вотъ какую записку; слушайте: «Я уѣзжаю, не старайтесь меня разыскать. Сердце мое разбито. Мы больше никогда не увидимся. Скажите ему, что я всегда буду вспоминать о немъ, когда буду пѣть свою бѣдную. „Скоро, скоро“, и никогда не вспомню злыя слова, которыя онъ сказалъ про нее». Вотъ ея письмо! Алонзо, Алонзо, что это значитъ? Что случилось?
Но Алонзо былъ холоденъ и блѣденъ, какъ мертвецъ. Мать его раздвинула бархатныя драпировки и отворила окно. Свѣжій воздухъ возвратилъ сознаніе страдальцу и онъ разсказалъ теткѣ свою печальную исторію. Въ это время мать его разсматривала визитную карточку, которую она нашла на полу, раздвигая занавѣски. На ней было написано:
«Мистеръ Сидней Альджернонъ, Бёрлей. Санъ-Франциско».
— Злодѣй, — вскрикнулъ Алонзо и бросился вонъ разыскивать фальшиваго пастора, чтобы убить его. Карточка объяснила все, такъ какъ молодые люди давно разсказали другъ другу всѣ свои романы, находя безконечное множество недостатковъ и слабостей въ своихъ прежнихъ увлеченіяхъ, какъ дѣлаютъ вообще всѣ влюбленные. Въ этихъ изліяніяхъ есть какая-то особенная притягательная сила, непосредственно слѣдующая за поцѣлуями и воркованіемъ.
IV
Въ слѣдующіе два мѣсяца случилось очень многое. Вскорѣ стало извѣстнымъ, что Розанна, бѣдная, страдающая сиротка, не вернулась къ своей бабушкѣ въ Портландъ, въ Орегонѣ, и ничего не написала ей, кромѣ дубликата ужасной записки, оставленной ею въ отелѣ Телеграфной Горы. Вѣроятно, она убѣдила пріютившаго ее человѣка (если только она была жива) не выдавать ея убѣжища, и всѣ попытки разыскать ее оказались безуспѣшными.
Покорился ли Алонзо? Никогда. Онъ сказалъ себѣ: «Она запоетъ эту милую пѣсню, когда ей будетъ грустно, я найду ее». Онъ взялъ ковровый чемоданъ и переносный телефонъ, отрясъ снѣгъ своего родного города съ ногъ своихъ и отправился искать ее по свѣту. Много штатовъ прошелъ онъ вдоль и поперекъ. Время отъ времени незнакомцы съ удивленіемъ смотрѣли, какъ худой, блѣдный, изможденный человѣкъ съ трудомъ лѣзъ на телеграфный столбъ въ уединенныхъ мѣстахъ, просиживалъ тамъ съ часъ времени, приставивъ къ уху маленькій ящичекъ, затѣмъ со вздохомъ слѣзалъ внизъ и печально шелъ дальше. Иногда они стрѣляли въ него, какъ крестьяне стрѣляютъ въ воздухоплавателей, принимая его за опаснаго сумасшедшаго. Поэтому платье его было все изорвано и самъ онъ весь израненъ. Но онъ все сносилъ терпѣливо.
Въ началѣ своего скитанія онъ часто повторялъ: «Ахъ, если бы я только могъ услышать: „Скоро, скоро, милый!“, но къ концу его проливалъ горькія слезы и съ тоской говорилъ: „Ахъ, если бы я могъ услышать что-нибудь другое!“
Такимъ образомъ прошелъ мѣсяцъ и три недѣли; наконецъ, какіе-то сердобольные люди схватили его и посадили въ частный сумасшедшій домъ въ Нью-Іоркѣ. Онъ не противился, потому что всѣ силы покинули его, а съ ними и всякая надежда, всякая бодрость. Надзиратель изъ жалости отдалъ ему свою собственную, удобную гостиную и свою спальню, и ухаживалъ за нимъ съ добротой и преданностью.
Черезъ недѣлю больной могъ уже вставать съ кровати. Весь обложенный подушками, онъ лежалъ на софѣ, прислушиваясь къ жалобному вою пронзительнаго мартовскаго вѣтра и глухому топоту ногъ на улицѣ: было шесть часовъ вечера и Нью-Іоркъ возвращался домой съ работы. Около него горѣлъ яркій огонь въ каминѣ и двѣ лампы. Въ комнатѣ было тепло и уютно, тогда какъ снаружи было холодно и сыро; въ комнатѣ было свѣтло и весело, а снаружи темно и скучно, какъ будто весь міръ освѣщался хартфордскимъ газомъ. Алонзо слабо улыбнулся при мысли, что его любовныя скитанія сдѣлали его маніакомъ въ глазахъ людей и продолжалъ думать на ту же тему. Вдругъ слабые, нѣжные, не звуки, а тѣни звуковъ — такъ отдаленны и тихи они казались, — поразили его слухъ. Пульсъ его остановился, онъ слушалъ съ открытымъ ртомъ, едва дыша. Пѣніе продолжалось; онъ все слушалъ, ждалъ и тихо и безсознательно приподнимался изъ своего лежачаго положенія. Наконецъ, онъ воскликнулъ:
— Это она, это она! О, божественныя, бемольныя нотки!
Онъ подбѣжалъ къ углу, изъ котораго слышались звуки, отдернулъ занавѣску и увидѣлъ телефонъ. Онъ схватилъ его и, когда замерла послѣдняя нота, быстро заговорилъ:
— О, слава Богу, наконецъ, нашлась! Поговори со мной, Розанна, дорогая! Жестокая тайна открыта, мерзавецъ Бёрлей поддѣлался подъ мой голосъ и оскорбилъ тебя своими дерзкими рѣчами!
Наступила минутная пауза; цѣлая вѣчность для Алонзо. Затѣмъ послышался слабый звукъ и, наконецъ, слова!
— О, повтори еще разъ эти безцѣнныя слова, Алонзо!
— Это правда, настоящая правда, моя Розанна; я тебѣ представлю доказательства, полнѣйшія, несомнѣнныя доказательства!
— О, Алонзо, останься со мной! Не оставляй меня ни на одну минуту! Дай мнѣ почувствовать, что ты около меня. Скажи мнѣ, что мы никогда не разстанемся больше! О, счастливый часъ, благословенный часъ, незабвенный часъ!
— Мы запишемъ его, моя Розанна; каждый годъ, когда стрѣлка часовъ будетъ показывать эту минуту, мы будемъ праздновать ее благодарными молитвами во всю нашу жизнь.
— Да, будемъ, будемъ, Алонзо!
— Четыре минуты седьмого, вечеромъ, всегда будутъ…
— Двадцать три минуты 1-го, дня, всегда…
— Какъ, Розанна, гдѣ же ты?
— Въ Гонололу, на Сандвичевыхъ островахъ. А ты гдѣ? Останься со мной, не оставляй меня ни на минуту. Я не перенесу этого. Ты дома?
— Нѣтъ, милая, я въ Нью-Іоркѣ — больной, въ рукахъ докторовъ.
Слабый крикъ, потерявшій всю свою силу, пройдя тысячи верстъ, жужжа долетѣлъ др слуха Алонзо, тихій, тихій, точно жужжанье раненаго комара. Алонзо поспѣшилъ сказать:
— Успокойся, дитя мое. Это пустяки. Я уже совсѣмъ выздоровѣлъ отъ твоего живительнаго присутствія. Розанна!
— Я, Алонзо. О, какъ ты напугалъ меня. Ну, говори.
— Назначь счастливый день, Розанна!
Наступила маленькая пауза. Затѣмъ недовѣрчивый голосокъ отвѣчалъ:- Я краснѣю, но это отъ радости, отъ счастья. Тебѣ хочется… хочется поскорѣй?
— Сегодня же вечеромъ, Розанна! О, не откладывай больше! Пусть это совершится сегодня вечеромъ. Сію же минуту!
— О, ты, нетерпѣливое созданіе! У меня здѣсь никого нѣтъ, кромѣ моего добраго, стараго дяди, бывшаго весь свой вѣкъ миссіонеромъ и теперь оставившаго службу. Никого, кромѣ него и его жены. Я бы такъ была счастлива, если бы твоя мать и твоя тетушка Сусанна.
— Наша мать и наша Тетя Сусанна, Розанна моя!
— Да, наша мама и наша Тетя Сусанна, — мнѣ пріятно называть ихъ такъ, — я бы такъ желала, чтобы онѣ присутствовали на свадьбѣ.
Поделиться книгой: