(Дмитрий Сухарев. Читая жизнь)
Я стремился к Чимгану, ишака обгоняя,
По пути покоряя иные вершины.
Так что вид у меня, я и сам это знаю, —
Будто только что выпал из стиральной машины.
Вечерами гуляем мы с собачкой, бывает,
Рассуждая о бренности мира земного.
Что она ощущает — и пёс её знает,
Я — постылую тяжесть хомута жестяного.
Каждый день начинаю каким-нибудь стрессом.
Две принцессы в столовке так меня полюбили,
Что от чистого сердца угостили бифштексом,
Но, по счастью, промазали и не убили.
Мне б на пряной перине забыться от горя.
Коммунальная сфера на редкость жестока.
Так что выберу самое синее море,
В домино поиграю на Дальнем Востоке.
В последний вечер декабря, на склоне
Тишайшей жизни,
В слезах и жалком рубище вошёл
Я в голый лес. Истерзанную душу
Влекло, как подневольного раба:
Случайно уцелевшие деревья
К себе манили, плача янтарём.
Напрасно жгла бесстыжая метель
И отвлекала, выгибая ляжки.
Ведь и за сторублёвые бумажки
Я б не ввязался с нею в канитель.
И лезвие сапожного ножа
Колен сухих корней легко коснулось.
Качнулась ель, как будто бы проснулась,
От самосуда дикого дрожа.
В лебяжьей смертной неге
Кислорода
Глотнула, сделав мир ещё пустей.
Какая может быть в лесу свобода,
Коль у Тарковских полон дом гостей!
(Олег Тарутин. Часовые пояса)
Археологи не вскрыли фактов
о наличье в древности инфарктов.
Анонимкой предка не терзали,
не давили вечером в трамвае.
Не дышал неандерталец чадом,
не было проблемы с детским садом.
Регулярно принимались мерыпо ремонту
каменной пещеры.
На охоту шли рассветным часом,
не торча в очередях за мясом.
Пращуры не знали валерьяны...
В общем, не ушли от обезьяны!
(Валерий Токарев. Желанная тревога)
Всё полно в моей деревне смысла!
Чудесам я, как мальчишка, рад.
Обронил намедни коромысло —
Вырос дождевальный аппарат.
Если ошибаюсь, то поправьте,
Но я лично видел, как в пыли,
Где зерно просыпали на тракте,
В Новый год озимые взошли.