Помоги проекту - поделись книгой:
Распространение первых печатных книг. Из упоминаний в документах XV–XVI вв. видно, что уже в это время книжные собрания имели и представители духовенства и светские люди. Так, в 1528 г. в совете г. Львова шла тяжба о книгах, привезенных из Молдавии Могильницким для горожанина Макария. Домой к последнему приходил Васько Волынец специально, чтобы читать эти книги.
Если среди рукописных книг преобладали литургические произведения и патристика (религиозные и философские труды «отцов церкви»), то в печатном виде получила распространение также и светская литература.
Печатные книги вскоре после их появления начали проникать в восточноевропейские страны, в том числе на Украину. У многих горожан имелись книги, издававшиеся в Польше (преимущественно в Кракове) и городах Западной Европы (Базеле, Франкфурте, Нюрнберге, Страсбурге, Париже, Венеции). Они приобретались главным образом при посредничестве книготорговцев Кракова, Познани, Гданьска, связанных с отдельными издателями и с торговыми фирмами Франкфурта, Лейпцига и других городов. Так, в 1477 г. во Львове торговал познанский книготорговец Петр из Любека, а в самом конце XV в. М. Шмид — представитель знаменитой нюрнбергской фирмы Кобергеров. На львовскую январскую ярмарку приезжали также книготорговцы и типографы из Кракова (И. Виетор, М. Шарфенберг, М. Зибенайхер, М. Пренжина, Э. Кэснер, А. Пиотрковчик), Познани (И. Патруус), Гданьска (Гануш). Книжная торговля велась также на ярмарках других городов.
Наибольшим спросом пользовалась античная литература, филологические труды западноевропейских гуманистов, книги по медицине и юриспруденции. Однако зарубежные издания на латинском и других иностранных языках мало содействовали приобщению широких народных масс к культурной жизни. Более того, наплыв зарубежных католических, а впоследствии и протестантских печатных книг ставил перед православными культурными кругами задачу противопоставления этой литературе произведений, которые служили бы интересам самобытного развития украинской культуры, возможного лишь при сохранении культурного единения с братскими русским и белорусским народами. Поэтому особое значение для развития культуры имело издание первых книг кириллическим шрифтом на церковнославянском (старославянском) языке, продолжавшем служить важным средством межславянского культурного общения.
Зарождение славянского кириллического книгопечатания связано с потребностями культурной жизни и идеологической борьбы на украинских и белорусских землях, находившихся под властью Великого княжества Литовского и Польши. Однако первая типография, призванная обслуживать православное население Украины, Белоруссии и других славянских стран, возникла не в одной из них, а в столице и крупнейшем экономическом центре Польского королевства Кракове.
Избрание Кракова для первой кириллической типографии объясняется не только наличием в этом крупном городе материальной и технической базы, но и тем, что национально-религиозное угнетение здесь подчас проявлялось менее остро. Для части католического духовенства и феодалов собственно польских земель вопрос борьбы с православием был менее актуален, чем для католической верхушки, стремившейся утвердиться на украинских и белорусских землях. То, что в Кракове наряду с поляками проживали немцы, итальянцы, венгры, чехи, белорусы, украинцы и представители других народностей, содействовало. превращению города в важный центр международных культурных связей. Одним из проявлений этих связей был выход в Кракове в конце XV в. первых четырех книг, напечатанных кириллицей на церковно-славянском языке. В двух из них («Часослове» и «Октоихе») есть выходные сведения: они напечатаны в 1491 г. в Кракове горожанином из Франконии немцем Швайпольтом Фиолем. Тем же шрифтом напечатаны «Триодь постная» и «Триодь цветная». Для печатания книг в качестве оригиналов использовались рукописи восточнославянского происхождения. Послесловиям к книгам присущи четко выраженные украинские языковые черты.
Издания Фиоля, распространявшиеся на Украине и в Белоруссии, очень скоро стали известны в России: наиболее ранние датированные записи великорусского происхождения в них относятся к 1517 и 1536 гг. Особенно много экземпляров изданий Фиоля попало в Россию через Украину и Белоруссию в XVII–XVIII вв. в связи с дальнейшей интенсификацией русско-белорусско-украинских культурных связей. Более того, они стали одним из факторов дальнейшего укрепления этих связей.
Появление книг, напечатанных кириллицей, создавало предпосылки для дальнейшего распространения грамотности, для оживления литературного процесса. И. Я. Франко считал это событие «переломным фактом» в истории украинской письменности.
В конце XV в. действовала кириллическая типография в Черногории, в начале XVI в. — в Валахии. Значительные центры кириллического славянского книгопечатания возникли также в Венеции и Трансильвании. Однако книги из этих стран проникали на Украину спорадически. Значительно большее значение для Украины имело зарождение в первой четверти XVI в. белорусского книгопечатания, сразу же достигшего высокого уровня и ставшего мощным фактором подъема культуры на восточнославянских землях.
Основателем книгопечатания в Великом княжестве Литовском стал Франциск Скорина — выходец из Полоцка. Мировоззрение его формировалось под воздействием опыта и знаний, полученных на родине, а также в результате знакомства с культурой западноевропейского Ренессанса. Скорина стал предшественником белорусско-литовской реформации. Он сознательно ставил перед собой задачу: способствовать просвещению «людей посполитых».
На протяжении 1517–1519 гг. в Праге Скорина выпустил в свет «Псалтырь» и еще 22 ветхозаветные книги (в 19 выпусках) «Библии руской». Свою издательскую деятельность он продолжил в Вильнюсе. Здесь около 1522 г. были напечатаны малоформатная «Псалтырь», «Часослов», 17 акафистов и канонов, «Шестодневец» со службами по дням недели, святцы с пасхалией, а в 1525 г. — «Апостол». Предисловия и послесловия Скорины к книгам и их разделам написаны зачастую с просветительских позиций. Так, в общем предисловии к «Библии» он говорит о необходимости использовать имеющиеся в отдельных богослужебных книгах элементы реальных знаний для изучения «вызволенных наук», т. е. грамматики, риторики, диалектики, арифметики, геометрии, астрономии, музыки.
В часть изданных книг Скорина ввел столько грамматических и лексических элементов белорусского языка, что эти тексты стали промежуточным звеном в переходе от церковно-славянского к белорусскому литературному языку. Желание сделать свои издания понятными для «людей посполитых» — одна из ярких черт гуманизма Скорины. Широко распространены были издания Скорины на Украине, а из сохранившихся рукописных копий скорининских изданий большинство создано на украинских землях.
Продолжателями дела Скорины были Симон Будный, издавший в 1562 г. в Несвиже две книги на белорусском языке, и Василий Тяпинский. Неизвестно, где работала «убогая друкарня» Тяпинского — в родном Тяпино в Белоруссии или в другом месте (в 70-годах XVI в. он имел дом в Луцке). Единственное ее известное издание — «Евангелие» вышло, вероятно, в начале 70-х годов XVI в. Текст его печатался параллельно на церковнославянском языке и в переводе на «простую мову».
Деятельность Скорины, Будного, Тяпинского была одним из проявлений оживления общественно-политической и культурной жизни, создававшего предпосылки для дальнейшего подъема культуры.
2. ФОЛЬКЛОР И ЛИТЕРАТУРА
Народная словесность. Во второй половине XIII — первой половине XVI в. зародилось и получило широкое развитие устнопоэтическое творчество украинского народа. Оно основывалось на традициях и художественных достижениях древнерусского фольклора и развивалось в условиях борьбы трудящихся масс против феодально-крепостнического гнета и чужеземных захватчиков. В то же время у русских, украинцев и белоруссов возникали и распространялись новые формы народнопоэтического творчества, порожденные своеобразием исторических, социальных, культурных и других условий жизни каждого народа.
Определенные изменения претерпела в описываемое время календарно-обрядовая и семейно-обрядовая песенность, пополнились новыми темами и мотивами прозаические жанры, живой народный язык обогатился новыми пословицами, поговорками, загадками, крылатыми выражениями и т. п.
Сопровождая труд и быт народа, обрядовая поэзия на этом этапе уже в значительной мере теряет магическую и культовую направленность, становится выражением идеалов человека труда, формируемых в виде поэтических пожеланий во время общественных и семейных праздников (встречи нового года, весны, жатвы, свадьбы и пр.). В самих же обрядовых действах еще сохраняются отзвуки первобытных магических ритуалов, связанных с земледелием и крестьянским бытом (драматизованные ряженья-игры хозяйственно-символического значения с плугом, туром, козой, культ хлеба в календарных в семейных обрядах). Особенно жизнерадостными были новогодние обряды с ряженьем и песнями, отражавшими радость, вызванную приближением весны и полевых работ.
С середины XIV в. на Украине под влиянием христианской религии древнее мартовское летосчисление начинает сменяться январским. Вместе с ним передвигаются на зимний период и новогодние обряды, однако их содержание и поэтика, как и раньше, ориентированы на весенний хозяйственный период. Главные мотивы народных колядок и щедровок этого периода — величально-трудовые и героико-ратные. Стиль их возвышенно-монументальный. Зато обрядовые игры и ряженья наполнены юмором, традиционным для бродячих профессионалов-скоморохов, известных в Древней Руси глумцов, игрецов, плясунов.
Православная церковь подвергала гонению и запрету народные обряды, песни и увеселения, так как они противоречили религиозным догмам аскетизма, слепого подчинения «божьей воле». Сохранившиеся в церковных документах описания народных обрядов (например, описания праздника Купала в послании игумена Памфила 1505 г., в сборнике церковных законов «Стоглав» 1551 г. и др.) характеризуют их как «сатанинские», «растленные» игрища, подлежащие искоренению. Но несмотря на преследование со стороны церкви и духовенства «бесовских игрищ» и «бесовских песен», традиционные календарные и семейные обряды и сопровождавшая их песенность прочно сохранялись в народном быту. И церковь вынуждена была приспосабливать свои праздники к народным обрядам и обычаям.
Встреча весны плясками, пением веснянок и гаивок, играми в определенной степени отражала дохристианское обожествление природы, стремление заручиться ее содействием на время тяжелых земледельческих работ. Бодрые, преисполненные светлых надежд на будущее, весенние песни и пляски созвучны пробуждению природы. Главная тематика веснянок, как видно из позднейших записей, — семейно-бытовая, с выражением народных взглядов на любовь, семейные отношения и т. п. В них слышны также языческо-мифологические, магически-обрядовые и древнерусские исторические отзвуки. В веснянках до XIX в. сохранились воспоминания о медовой дани, охране замков и городских ворот, образы князя Романа и Журила, очевидно, родственного былинному Чуриле. Средневековая атмосфера чувствуется в таких дошедших до нашего времени в записях XIX в. игровых веснянках, как «Мосты», «Вратарь», «Король», «Городок», «Коструб», «Жельман».
Близки к веснянкам по своему характеру и семейно-бытовой тематике русальные, петровочные и купальские обряды и песни. Особенно широко и бурно отмечался полный жизнерадостности и похвалы плодородию праздник Купалы. Его сопровождали костры и игры возле рек и водоемов, отражавшие поверья языческой старины.
Обрядовая песенность второй половины XIII— первой половины XVI в. вобрала в себя темы, образы и идейные тенденции рассматриваемого периода. Влияние современности в той или иной мере проявилось во всех циклах песен, сопровождавших сезонные (зимние, весенние и летнеосенние) календарные обряды и праздники: в колядках и щедровках, веснянках, купальских, петровочных и жатвенных песнях. Таким образом, основной фонд обрядовой поэзии, созданной еще в первобытнообщинную эпоху, задолго до возникновения Древнерусского государства, обогащался новыми элементами. В народной песенности начинают появляться социальные мотивы, отражавшие антифеодальные настроения народных масс. Эти мотивы особенно характерны для цикла жатвенных песен:
Протест против захвата части украинских земель Великим княжеством Литовским отразился в свадебной песне, в которой к тому же заметны следы древнего родового обычая умыкания жен:
Борьба против турецко-татарских захватчиков также пополняла обрядовую поэзию новыми темами и образами. В некоторых колядках, дошедших до нас в записях XIX в., юноша изображается именно как защитник украинской земли от врагов:
Данные летописей и других письменных источников XIV–XVI вв. (в том числе свидетельства польских писателей), а также содержание отдельных фольклорных произведений дают представление о широком бытовании в те времена прозаических жанров фольклора — сказок, легенд, преданий и притч. Главными их героями были богатыри и витязи, в подвигах которых воспевалась борьба народа против внешних завоевателей. Эта борьба требовала громадного напряжения сил народа, и поэтому сила стала важнейшей чертой народного героя. Антиподом богатыря в сказках, легендах и преданиях обычно выступает воплощение враждебных, злых сил — змей, силач из враждебного лагеря. Победа положительного героя над ними в жестоком поединке выражала оптимизм народа и веру в свои силы. Фольклорные произведения с подобным содержанием выполняли важную общественную функцию — воспитывали патриотизм. Один из ярких образов богатырей создан в легенде о киевском «лыцаре» Михайлике. В ответ на предательство городской верхушки, согласившейся выдать богатыря врагам, Михайлик взял на ратище Золотые ворота и увез их в Царьград. Вообще сказочные богатыри зачастую уходят в Турцию и за море, где вступают в бой с фантастическими чудовищами и многоголовыми змеями, не допуская их на родную землю. Возможно, легенда о Михайлике — это пересказ сюжета какой-то эпической песни или былины времен Киевской Руси.
Популярностью в этот период пользовались также прозаические предания и легенды о монголо-татарском нашествии. Одним из персонажей этих произведений был шелудивый Боняка, ассоциировавшийся в народном сознании с ханом Батыем. Ненависть и презрение к завоевателям нашли выражение в чертах Боняки. Он — отвратительный, кровожадный людоед с висящей за спиной печенью и уродливой громадной головой, с тяжелыми веками, которые поднимаются специальными вилами при помощи слуг.
Одна из легенд сохранила имя Батыя, представляя его как «омонголившегося» русского богатыря, использовавшего орду для мести киевским монастырям, жестоко угнетавшим закрепощенных крестьян. Создатели этой легенды перевели нашествие Батыя в плоскость социальной борьбы с внутренними врагами трудового народа. Вообще отражение антифеодальной борьбы становится одной из характерных особенностей фольклорных произведений рассматриваемого периода.
Эпоха Возрождения, оказавшая влияние на весь средневековый мир, на Украине также вызвала усиление интереса к живой действительности. Стремление народа к созданию героико-эпических произведений, прежде проявлявшееся в фантастических и богатырских сказках, легендах и преданиях, а также в былинных сюжетах, возрастало и вызывало к жизни новые жанры, более тесно связанные с реальной жизнью. С конца XV в. начинает активно развиваться историческая поэзия украинского народа — лиро-эпические песни и эпические думы. Под 1506 годом «Хроника» польского писателя С. Сарницкого уже вспоминает элегическую песню о героической гибели братьев Струсов на поле брани, которую пели сельские жители в сопровождении сопилок. Известно также, что в 1546 г. украинский певец (кобзарь или лирник) пел думы при дворе Сигизмунда II Августа, за что получил денежное вознаграждение.
Украинская эпическая песенность этого периода была представлена преимущественно историческими песнями и балладами. Впрочем, как писал И. Франко, эпика их не выступала в чистом виде, как в болгарско-сербских юнацких песнях или русских былинах, а всегда сопровождалась лирическими мотивами. Исторические песни отражали борьбу и страдания народа, постоянно подвергавшегося турецко-татарским набегам. До наших дней донесли эти произведения глубоко правдивые и волнующие картины жизни народа в этот тяжелый для него период истории:
Опустошительные набеги турецко-татарских захватчиков на украинские земли сопровождались уничтожением сел и городов, разбоем и угоном тысяч мирных людей в плен и отправкой их на невольничьи рынки. Все это правдиво зафиксировали народные песни, которые и до сих пор благодаря своему почти документальному отражению действительности являются ценным историко-познавательным источником. Картины грабежа и опустошения татарами украинских земель зафиксированы и летописцами. Например, Никоновская летопись, описывая поход Менгли-Гирея в 1482 г. на Киевскую землю, сообщала, что татары полностью ее опустошили, город Киев сожгли, бесчисленное количество людей захватили в плен.
Драматические события исторического и социально-бытового характера находили отражение в народных балладах. Среди них выделяется историческая баллада о Стефане-воеводе, дошедшая до нас в записи чешского ученого Яна Благослава, включившего ее в свою грамматику где-то перед 1571 годом. Песня сложена на закарпатском диалекте украинского языка. Исследователи связывают ее содержание с событиями 70-х годов XV в., когда молдавский господарь Стефан III Великий боролся против султанской Турции и одержал ряд значительных побед. Украинский народ, принимавший участие в отражении турецкой экспансии, откликнулся на один из эпизодов этой борьбы песней «Дунаю, Дунаю, чему смутен течет?». Ее начало — типичная батальная народно-песенная картина, изображенная приемом трихтомии:
По песне «Дунаю, Дунаю, чему смутен течеш?» можно судить о характере народной песенности XV в. Начало песни свидетельствует о значительном развитии приемов народного творчества, имевшего в своем арсенале готовые поэтические структуры для изображения батальных сцен, драматических жизненных эпизодов и т. п. Именно такой структурой является трихтомия, которая позже будет встречаться во многих народно-поэтических произведениях, отражающих военные действия. Песня «Дунаю, Дунаю…» подтверждает существование в XV— первой половине XVI в. на украинских землях лирической и семейно-бытовой внеобрядовой песенности.
На основе существовавшей песенной культуры украинского народа, прежде всего ее лиро-эпических форм, а также под влиянием древнерусской эпической традиции и эпоса южных славян в XV— начале XVI в. возник украинский народный эпос — думы. Появлению их способствовало формирование казачества, сыгравшего важную роль в защите родной земли от турецко-татарских завоевателей. Создателями и носителями дум были талантливые народные музыканты и певцы — кобзари, зачастую происходившие из казацкой среды, участники освободительной борьбы народа против чужеземных захватчиков и социальной борьбы против феодального гнета. Исполняемые кобзарями на ярмарках, базарах, народных празднествах думы адресовались широкому кругу слушателей: казакам-воинам, трудящемуся люду.
Характерной особенностью дум, отличающей их от более давних эпосов, является отсутствие фантастики, близость изображаемого к реальной действительности. Это во многом обусловлено общественным назначением дум — воспитывать массы в патриотическом духе, вызывать в них чувство ненависти к внешним врагам и феодально-крепостническому гнету, возвышать и прославлять героев освободительной борьбы народа, их мужественные дела, отстаивать принципы здоровой народной морали. Благодаря этим качествам думы в течение столетий были неотъемлемой и ведущей частью кобзарского репертуара.
Самый давний пласт народных дум посвящен темам борьбы против нашествия крымских орд и султанских войск. На обобщенно-историческом фоне эпохи, который просматривается в думах сквозь отдельные характерные и в то же время сильно типизированные черты, развертываются картины общественных и семейных конфликтов: невыносимая турецкотатарская неволя — муки в темном тюремном подземелье и каторжный труд на галерах, издевательства над пленниками, эпические картины поединка казака Голоты, атамана Матяша Старого и других с иноземными поработителями.
К думам XV— первой половины XVI в. относятся такие, как «Побег трех братьев из города Азова, из турецкой неволи», «Плач невольников», «Маруся Богуславка», «Сокол и соколенок», «Иван Богуславец». Характерно, что в них не вспоминается ни казацкое товарищество, ни Запорожская Сечь, к которой должны были бы обращаться надежды и взоры невольников. Очевидно, во время появления этих дум Сечи как определенного общественного явления еще не существовало (Запорожская Сечь основана в 30-х годах XVI в.). Во всех вариантах думы о побеге братьев из Азова они стремятся на родную землю, к отцу и матери, а не под защиту казаков.
Тревожная жизнь под постоянной угрозой турецко-татарских нападений стала основным сюжетом наиболее давних дум. Они объединены ведущей патриотической идеей и положительными персонажами — храбрыми защитниками родной земли. Она видится невольникам прекрасной: в ней «тихие воды», «ясные зори», «край веселый», «мир крещеный». Противопоставление ужасам турецкой неволи прелести родного края усиливало патриотически-воспитательную направленность дум.
Отдельные думы этого периода пропагандировали идею свободолюбия, освобождения от крепостной зависимости. Особенно рельефно она воплощена в аллегорической думе «Сокол и соколенок»:
Функцию обобщения и передачи трудового опыта и социальных воззрений народа выполняли малые жанры фольклора — пословицы и поговорки, а также приметы, связанные с ведением хозяйства. О существовании афористических произведений пословичного типа в живом украинском языке свидетельствует писатель XVI в. Максим Грек, отдельные образцы их встречаем в документе того периода — «Речи Ивана Мелешка».
Рассматривая устную народную словесность второй половины XIII — первой половины XVI в., нельзя не коснуться религиозной поэзии, которую постоянно навязывала массам христианская церковь. Однако религиозные произведения, в частности духовные псалмы, народ воспринимал по-своему, смешивая их содержание со своими чисто житейскими представлениями и взглядами, переделывая сюжеты из церковной (зачастую апокрифической) литературы — о сотворении мира, о смерти, о правде и неправде, о Христе, Соломоне и др. — на свой лад.
Таким образом, во второй половине XIII — первой половине XVI в. в условиях золотоордынского ига, а затем господства на украинских землях польских и литовских феодалов первостепенную для масс культурную функцию выполняло народнопоэтическое творчество. Оно играло важную роль в процессе формирования и развития украинской народности.
Летописание. После нашествия Батыя и ослабления роли Киева как культурного центра русских земель культурные и литературные традиции Древней Руси нашли свое продолжение в Юго-Западной, Северо-Восточной и Северо-Западной Руси, где при княжьих дворах и монастырях группировались местные и бежавшие от ордынского нашествия из других земель «книжные мудрецы».
На Галицко-Волынской земле во второй половине XIII в. была создана знаменитая Галицко-Волынская летопись. Она состоит из двух частей: Галицкой, охватывающей 1201–1261 гг., и Волынской, относящейся к 1262–1292 гг. Авторы Галицко-Волынской летописи, как и киевские летописцы XI–XII вв. и творец «Слова о полку Игореве», описывают историю родной земли, руководствуясь чувствами патриотизма, осуждают феодальные распри и призывают русских князей к политическому единению.
Особенную историко-литературную ценность представляет Галицкая часть летописи, написанная личностью, очень близкой к окружению князя Даниила. Анонимный автор — большой знаток литературы Киевской Руси и фольклора. Для создания летописи он использовал Киевский летописный свод, документы княжеского архива и канцелярии, в том числе материалы дипломатических сношений, придворные летописные записи, рассказы-отчеты бояр о военных походах. Кроме того, автор использовал отрывки из византийских хроник Малалы и Амартола, «Повесть о разорении Иерусалима» Иосифа Флавия, светскую повесть «Александрия». Первая часть летописи создавалась под наблюдением близких к Даниилу Галицкому «печатника» Кирилла и холмского епископа Ивана.
Главный герой Галицкой летописи — князь Даниил Романович. Автор подробно излагает историю его жизни с детства до самой смерти. Он ярко описывает борьбу Даниила с «боярской крамолой» и походы против внешних врагов — немецких рыцарей-крестоносцев, венгерских и польских феодалов, подчеркивает дипломатические способности князя.
Человек светский, автор летописи почти не интересуется религиозными вопросами. Рассказывая о постройке прекрасных архитектурных сооружений культового назначения, он видит в них не проявление силы божьей, а результат деятельности человека, его разум и руки. Ярко описал автор строительство города Холма, в котором принимал участие «хитрец» Авдий.
Читателей и поныне очаровывает поэтический рассказ о евшан-траве, позаимствованный из устного половецкого эпоса. Половецкий хан Отрок после разгрома его орды Владимиром Мономахом бежит на Кавказ и остается там жить. Брат Отрока Сирчан посылает к нему певца Орю, чтобы тот половецкими песнями папомнил ему о родине и заставил вернуться домой. Однако песни не оказали на Отрока желаемого воздействия. Тогда Оря дает ему понюхать евшан-траву (полынь) из родных земель. Отрок заплакал и сказал: «Да луче есть на своей землѣ костью лечи, не(ж)ли на чюже славну быти».
В Волынской летописи отражены главным образом события, связанные с княжением на Волыни Владимира Васильковича. Можно предположить, что эту часть летописи написал человек из духовного сословия. Автор основное внимание уделяет описанию строительства храмов, татарское нашествие считает «божьей карой». Сама «похвала» князю Владимиру Васильковичу очень напоминает «похвалу» Владимиру Святославичу в «Слове о законе и благодати» выдающегося древнерусского проповедника Илариона (XI в.). Автор Волынской летописи придерживается главным образом традиций киевского летописания XI–XII вв. Личность Владимира Васильковича идеализируется. Летописец видит в князе умного правителя, храброго воина, смелого охотника, книголюба и философа. О галицком же князе написано очень мало и в плане, далеком от преклонения. Такая позиция обусловлена политическими и идеологическими взглядами автора и последующих редакторов рукописи.
Галицко-Волынская летопись как выдающееся историческое и литературное произведение оказала определенное воздействие на более поздние летописи — так называемую Краткую киевскую летопись XIV–XV вв. и литовско-белорусские летописи (летописи Великого княжества Литовского). Поскольку украинские земли входили тогда в состав Великого княжества Литовского, в литовско-белорусском летописании значительное место отведено рассказу о событиях на украинских землях. Наиболее ценные данные по истории украинских земель содержит Супрасльский список. Первая его часть представляет собой компиляцию из общерусских летописей, вторая, посвященная исключительно истории Великого княжества Литовского, — оригинальная.
Характерной особенностью литовско-белорусских летописей является наличие в них «повестей»-вставок, отличающихся по форме и стилю от летописного изложения. Они приобрели черты художественных произведений. Так, «Похвала о великом князи Витовте», помещенная в летописи (Супрасльский список) между 1431 и 1432 годами, превозносит могущество князя Витовта, которому «покорялись не только вся русская земля, но и все с запада и востока ему поклонялись», ибо, как пишет летописец, он «царь над всей землей». Выделяется среди других своей политической направленностью повесть «О Подольской земли», которой оканчивается Супрасльский список. Летописец рассказывает о князьях Кориатовичах, стремясь обосновать право Литвы на Подолию, за которую шла борьба между Литвой и Польшей.
Наиболее полной летописью является так называемая хроника Быховца (XVI в.), впервые изданная по рукописи в 1846 г. польским историком Т. Нарбутом. Она считается первой попыткой написания истории Великого княжества Литовского. Летописец, характеризуя литовских князей, идеализирует Гедимина, Ольгерда, Кейстута, которые расширяли владения Литовского княжества, стремились усилить его политическую значимость.
В изложении древней истории литовского народа в хронике Быховца много выдуманного. Нереален, в частности, рассказ о происхождении литовцев от древних римлян. Наиболее ценные сведения содержатся в изложении событий начала XVI в.
Церковно-литературные произведения. Культурные традиции Киевской Руси продолжались не только в летописании, но и в других видах письменности, в частности в ораторской, житийной и паломнической прозе. Выдающимся представителем ораторской прозы второй половины XIII в. был архимандрит Киево-Печерского монастыря, а потом владимирский епископ Серапион (умер в 1275 г.). Его пять «Слов», дошедших до нас, несмотря на религиозную окраску, отображают реальную жизнь народа во времена монголо-татарского нашествия.
Как и все современные ему проповедники, Серапион считал монголотатарское иго божьей карой за грехи, за соблюдение языческих обычаев, за ненасытность князей и бояр и их междоусобицы, за издевательства над бедными и сиротами. Он рисует страшную картину лихолетья: «…кровь и отець и братия нашея, аки вода многа, землю напои; князии наших воевод крѣпость ищезе; храбрии наша страха напольншеся, бѣжаша; мьножайша же братия и чада наша в плѣн ведени быша; села наша лядиною (молодым лесом. — Ред.) поростоша, и величьство наша смѣрися; красота наша погыбе; богатство наше онѣмь и корпеть бысть; труд наш погании наслѣдоваша; земля наша иноплеменикомь в достояние бысть; в поношение быхом живущими въекраи земля нашея; в посмѣх быхом врагом нашим…»[133]. Отдельные фрагменты речей Серапиона по силе звучания напоминают строки «Слова о погибели Рускыя земли», паписаниого неизвестным автором в Северо-Восточной Руси в 20— 30-х годах XIII в.
Отзвуки образного стиля «Слова о полку Игореве», ораторских произведений Кирилла Туровского и названных выше произведений слышны в анонимном «Слове о Лазареве воскресении», созданном на рубеже XIII–XIV вв. И. Франко высказал предположение, что автором «Слова о Лазареве воскресении» мог быть дружинник, который не только отображал настроения своих современников, но и выражал хотя бы «слабенькую ноту надежды тогдашнего русина на лучшее будущее».
Много посланий, «слов», грамот, житий, похвал, речей написали в киевский период своей деятельности Киприан и Григорий Цамблаки. Обоим болгарским писателям-проповедникам присущ риторический стиль, в котором нашли место сложные художественные приемы, утонченный словесный рисунок, патетическая экспрессия, драматизированные описания природы и т. д. В то же время в «Слове о почивших» Григорий Цамблак с явной иронией пишет о богаче, которому алчность не дает покоя ни днем ни ночью.
Выдающимся литературным памятником является «Киево-Печерский патерик». В первой его редакции (начало XIII в.) содержатся рассказы о строительстве Печерской Успенской церкви и первых печерских черноризцах. Со временем «Патерик» превратился в сборник житий монахов и рассказов о разных «чудесах» в монастыре, но в нем сохранилось много фактов, характеризующих социальную и политическую историю Руси, а также быт монастырей, ставших крупными землевладельцами.
С литературной точки зрения вызывают интерес Арсеньевская (1406) и две поздние Касьяновские (вторая половина XV в.) редакции «Патерика». По языку и художественным особенностям их можно отнести к переходному этапу от литературы Киевской Руси к литературным памятникам второй половины XV в.
Влияние живого украинского языка ощущается в новой редакции сборника житий «Четьи-минеи» (1489), оригинал которого был создан, очевидно, в западноукраинских землях, а затем переписан в Белоруссии. Поэтому в этой редакции сочетаются элементы украинского и белорусского языков. Следует отметить, что переписчики обрабатывали жития святых и «слова» в соответствии со своими вкусами и назначением книги.
Светская литература. Наряду с церковно-морализаторскими произведениями времен Киевской Руси в XIV–XV вв. появляются в украинской редакции такие интересные литературные сборники, как «Измарагд», переводные «духовные повести» о трех королях-волхвах, о Таудале-рыцаре, новые версии светской повести «Александрия», «Троянской истории» итальянского поэта XIII в. Гвидо де Колумны, «Сказание об индийском царстве».
В сборнике «Измарагд» помещено около ста разных «слов», в большинстве своем на морально-бытовые темы: «О книжной мудрости», «Книжное почитание», об уважении к учителям, «Ключи давших разума книжнаго», о добродетелях и грехах, «о женах добрых и злых», «о наказаши чад», о богатых и бедных и т. д. В «Слове о желаши богатства» осуждается страсть к обогащению, высмеиваются скупцы-златолюбцы. Другие «Слова» предостерегают убогих не водить дружбы с богатыми, не судиться с ними, ибо победит тот, у кого есть золото. В то же время в «Слове» содержатся обращения к богачам с призывом прекратить «граблѣнія убогых», хорошо обращаться с челядью, а домочадцам — быть покорными главам семейств. Таким образом, перед читателем предстала программа официальной морали феодального общества.
В XV в. появился белорусско-украинский перевод ирландской по происхождению повести о Таудале-рыцаре. Вот краткое содержание. Когда после очередной пьяной оргии Таудал лежал три дня без памяти, ангел взял его душу и показал ей потусторонний мир. Очнувшись, Таудал рассказывает, что видела его душа: роскошную жизнь на том свете праведников и адские муки грешников. Повесть приобрела популярность не столько благодаря своему морализаторству, сколько в силу авантюрного характера сюжета. Вообще этот литературный памятник приближается к светским повестям и средневековым рыцарским романам с их любовными интригами, рыцарской галантностью, культом «чести» и «дамы», всевозможными приключениями. Именно в таком плане в XIV–XV вв. перерабатывались повести «Александрия» и «Притча о кралех» (о Троянской войне), известные еще со времен Киевской Руси. Обе были переведены и переработаны в южнославянских землях, в частности в Сербии. «Александрия» в новой редакции приобрела значительную популярность и известна во многих украинско-белорусских списках XV–XIX вв., дополненных разными подробностями, заимствованными из литературных источников, вымыслами переписчиков и редакторов. В этих списках непобедимый завоеватель Александр Македонский предстает перед читателем уже как христианизированная фигура. Исторический фон отступает перед сказочными и фольклорными элементами, в частности, в рассказе о войне с индийским царем Пором, о «нечистых народах» и разных чудесах, с которыми пришлось сталкиваться Александру во время его военных походов. Если в первых переводах времен Киевской Руси завоевательская политика Александра осуждалась, то в списках XV–XVII вв. заметно восхищение соавторов героическими подвигами, мужеством и храбростью героя произведения.
В XV в. значительную переработку в переводах претерпели рассказы о Троянской войне, известные в Киевской Руси по хронике Иоанна Малалы, а потом и в славянском переводе хроники, осуществленном Манасием, где помещена «Притча о кралех». Тогда же появляется белорусско-украинский список с латинского оригинала «Истории Троянской войны» итальянского поэта XIII в. Гвидо де Колумны. В украинско-белорусские переводы-редакции внесены некоторые черты местного колорита.
Литература второй половины XIII — первой половины XVI в. в значительной мере воссоздавала реальную действительность того времени, отражала взгляды разных слоев общества на социально-политические явления и события, их быт, обычаи и эстетические вкусы. Литература была важным элементом русской, украинской и белорусской культур.
3. МУЗЫКА. ТЕАТР
Музыка. Во второй половине XIII — первой половине XVI в. музыка и театр находились в тесной связи с народным бытом и обычаями, с деятельностью скоморохов, искусство которых объединяло пение, танец, театрализованное представление. Певцы, музыканты, как и ранее, группировались при монастырях и епископских кафедрах. Некоторые певцы сочиняли специальные «песни-славы» (восхваления) в честь боевых подвигов князей и дружинников. Они занимали в обществе довольно независимое положение, и с ними вынуждены были считаться в феодальных кругах. Так, упомянутый в Галицко-Волынской летописи «славутный» певец Митуса осмелился даже отказаться служить князю. В Киевской Руси была ратная (военная) музыка, в которой использовались трубы, сурмы и бубны. В древнерусских летописях и литературных произведениях ярко описано грозное звучание боевой музыки перед битвой или штурмом вражеской крепости. По сообщению летописи, в войске князя Юрия Владимировича было 60 труб и бубнов, а у Ярослава их насчитывалось 40.
Профессиональная музыка второй половины XIII— первой половины XIV в. оставалась (за небольшим исключением) церковной. Еще в конце XI в. сформировался самобытный мелодический стиль знаменного пения, или знаменного распева, развивавшийся в церковной музыке на протяжении многих веков. Запись церковных песнопений осуществлялась с помощью специальных знаков, именуемых крюками, или знаменами. Отсюда и произошло название киевского знаменного распева. Каждый знак обозначал один тон определенной длительности или же группу тонов определенного ступенного соотношения и служил для запоминания напевов, передававшихся от одного поколения певцов к другому. Основой знаменного распева являются восемь групп мелодических «гласовых» попевок, которые свободно использовались в качестве канонизированного мелодического материала. Запись церковного пения осуществлялась также с помощью кондакарной нотации. Эта безлинейная система отличалась большой сложностью. Сохранившиеся образцы мелодий кондаков (коротких хвалебных песнопений в честь отдельных святых) до сих пор не расшифрованы, поскольку утрачен ключ к их прочтению.
Музыкальную культуру постоянно обогащало народное творчество. На протяжении XIII–XVI вв. продолжали развиваться народнопесенные жанры, связанные с самобытными традициями восточных славян языческих времен, в частности песни (игровые, трудовые, обрядовые и величальные), которыми сопровождались восточнославянские народные праздники земледельческого круга. Зимний цикл песен состоял из колядок и щедривок, весенний — из веснянок, гаивок, русальских песен, весенних танцев и игр, отображавших различные трудовые процессы. Например, сев проса представлен в хороводной игре «А мы просо сеяли», мака — в веснянке «Мак». Летнеосенний цикл включал купальские песни и игры, а также жатвенные песни, в которых возвеличивался труд и урожай как результат этого труда. По содержанию и музыкально-выразительным приемам украинские песни близки, а иногда и тождественны русским и белорусским календарным песням (например, «Просо», «Мак»), что объясняется общностью основы, культуры трех братских народов, историческими связями между ними.
Наряду с календарными развивались различные жанры семейно-обрядовых и бытовых песен: свадебные, причитания, плачи, колыбельные и др. В них, как и в песнях земледельческого календарного цикла, возникали и развивались черты, свойственные украинской музыке. Кроме того, появились новые жанры, отображавшие жизнь и быт украинского народа, в частности казаков. Это в первую очередь думы и исторические песни, которые являются памятниками литературы и музыкального искусства, запечатлевшими героическую освободительную и антифеодальную борьбу украинских народных масс.
Стиль исполнения дум отличался разнообразием, эмоциональной насыщенностью, экспрессивностью. Импровизационная мелодекламация сопровождалась игрой на кобзе-бандуре либо лире. Характерной для поэтического текста дум является неравнослоговая строка, свободное метроритмическое строение мелодического напева, речитативный склад. В основе свободной композиционной формы дум лежат своеобразные различные по размеру периоды или тирады (по-народному — «уступы»). Они образуются в связи со смысловым членением текста. Для многих драматических дум характерны напевные и богато орнаментированные запевы — «заплачки», начинающиеся обычно с возгласа «Гей» или «Ой».
Кобзари, бандуристы и другие музыканты пользовались большим уважением и почетом не только среди трудового народа. Их приглашали в господские усадьбы и во дворцы крупных феодалов. Популяризировали они украинскую музыку и за пределами Украины. Так, в конце XIV–XVI в. много украинских музыкантов находилось при дворе польских королей в Кракове (лирник, несколько гусляров, бандуристы Тарашко, Чурыло, тимпанист Вилява, лютнисты Ходько, Подолян, Стечко, Андрейко, Лукьян и др.).
Формирование исторической песни относится к XV–XVI вв., но нам известны более поздние варианты этого вида песен. Исторические песни по своему содержанию и идейной направленности имеют много общего с думами. Однако формы художественного выражения здесь несколько иные — они имеют строфичное строение с мелодией, зачастую напевной, протяжной, повторяющейся с незначительными вариантными изменениями во всех куплетах.
Подавляющее большинство песенных жанров относится к хоровой музыке, в которой веками складывались и развивались традиции многоголосного народного пения. Ему свойственно свободное ведение голосов, изменение их количества, слияние в определенные моменты в единый звук (унисон) с последующим расхождением и т. н.
Шуточные, юмористические и шуточно-танцевальные песни своими корнями связаны с творчеством скоморохов. Они свидетельствуют о здоровом, оптимистическом восприятии мира трудовым народом Украины.
В то же время в них отразилось социальное неравенство и несправедливость, высмеиваются представители господствующего класса, духовенства, светские власти. Шуточные песни, зачастую исполнявшиеся с приплясыванием, отличаются четкостью ритма и структуры. Их мелодии просты и подвижны, характеризуются вариантным изменением основных мотивов напева, особенно при вокально-инструментальном исполнении.
С искусством скоморохов связано развитие различных видов инструментальной музыки. Особенно распространенными в то время были гудок (трехструнный смычковый инструмент), гусли, лютни, свирели, бубны со звоночками, волынка. В казацкой среде преимущество отдавалось таким музыкальным инструментам, как сурмы, бубны, литавры (тулумбасы), лиры, бандуры, кобзы, цымбалы.
Широкое распространение в народном быту получили танцевальные жанры инструментальной музыки. Наибольшей популярностью из них пользовались гопак и казачок. Они стали известны многим народам, их мелодии были включены в целый ряд западноевропейских сборников органной и лютневой музыки того времени, например в органную табулатуру Яна из Люблина (1540), итальянскую лютневую табулатуру Сантино Гарей да Парма и др. Есть сведения о том, что эти танцы исполнялись даже на свадьбе польского короля Сигизмунда I с миланской герцогиней Боной Сфорца. Можно назвать и другие факты, подтверждающие тесные контакты и взаимосвязи украинской и польской музыкальных культур. Так, выдающийся теоретик и композитор XV — начала XVI в. Себастиан из Фельштина (вблизи Перемышля), считающийся отцом польской музыки, — по происхождению украинец. Он постоянно называл себя «роксолянус».
Под влиянием украинской думы в ранней польской литературе появился термин «дума» как определение лирической поэзии на исторической основе.
Разнообразие жанров музыкального фольклора и самобытный стиль народного исполнительства послужили основой для возникновения и усовершенствования профессионального музыкального творчества.
Истоки театра. Народные игры, известные на Руси еще с древних времен, на протяжении XIII — первой половины XVI в. обогащались новыми средствами сценической выразительности и постепенно приобрели более развитые формы театрального зрелища. Если в обрядах (свадьба, похороны, праздник Ивана Купала и т. п.) имелись только зачатки театральности, то в народных играх, в частности в трудовых песнях, хороводах, веснянках, гаивках, уже более заметны элементы народной драмы, пантомимы, балета. Это содействовало превращению игр в драматические бытовые сценки, в фарс или комедию. Наиболее распространенными были игры «Мак», «Лен», «Зайчик», «Перепелка», «Соболь», «Мельница», «Поп и смерть», «Коза», «Кострубонько», «Ворон», «Мать и дочь», «Смех», «Гуси», «Просо», имевшие конкретный сюжет, реквизит, элементы декорационного оформления, традиционных персонажей, специально подготовленных исполнителей.
В народных играх широко имитировались трудовые процессы (пахота, сев, собирание урожая) и поведение животных, зверей, птиц. При этом использовались такие экспрессивные сценические средства, как слово, движение, мимика. Применялись также маски, примитивный грим: краска для лица, усы и бороды из пакли и шерсти. Передавались понятия и условными знаками, образами: красочно одетая девушка символизировала весну, седой дед — мороз, мужчина в белой маске, в женской белой рубашке, с косой в руке — смерть.
Драматическое действие народных игр в соединении с диалогом, пением, пластическими движениями, танцем, жестами, мимикой, ряжением несло в себе элементы театра, которые, однако, не развились в самостоятельное сценическое искусство, как это имело место, например, в Древней Греции.
Представление о народных играх второй половины XIII — первой половины XVI в. дают те образцы, которые сохранялись в народном быту вплоть до недавнего времени и были описаны в XIX— начале XX в.
Во второй половине XIII— первой половине XVI в. получило дальнейшее развитие такое явление в истории театра восточных славян, как представления скоморохов — народных лицедеев, певцов, музыкантов, танцоров, клоунов, фокусников, акробатов, борцов, дрессировщиков. Скоморошество возникло и развилось вместе с народными праздничными играми и некоторыми обрядами задолго до объединения восточнославянских племен в Древнерусское государство. Древнерусские писатели и летописцы определяли народных лицедеев словами игрец, гудец, свирец, сопельник, плясец, глумец, глумотворец, смехотворец, прелестник и др. Со второй половины XIII в. в письменных памятниках древнерусских авторов для их обозначения употребляется слово скоморох. Этимология этого слова до сих пор не установлена, хотя существует множество научных гипотез.
О бытовании в Древней Руси скоморошества свидетельствуют упоминания о нем в былинах киевского цикла, изображения на фресках Софийского собора в Киеве (XI в.), на пластинчатых браслетах из Киева и других городов, на серебряной чаше из Чернигова (XII в.), на миниатюрах Радзивилловской летописи (XV в.).
Скоморохи разделялись на оседлых и бродячих. Оседлые выступали главным образом на игрищах во время праздников, на свадьбах и т. п. Бродячие объединялись в ватаги и переходили с места на место, посещая даже далекие страны. Например, великий итальянский поэт Л. Ариосто в своей поэме «Неистовый Орландо» (песня XI, строфа 49), которую он писал в течение 1507–1532 гг., упоминает о том, что «русские и литвины» (т. е. русские, украинцы и белорусы) водили медведей по ярмаркам.
Комические сцены, иногда импровизированные, скоморохи разыгрывали под открытым небом, на площадях, посреди улиц, на ярмарках, обходясь обычными ширмами, за которыми они переодевались и гримировались.
Поделиться книгой: