Начальник тишины

Именно таким взглядом гость посмотрел на Власа и сказал:

— Я могу спасти тебя.

— Ну, это уж слишком! — Влас вскочил и начал быстро ходить по камере. — Спасти! Как ты можешь меня спасти!? — возбужденно выкрикивал он.

— Я имею власть спасти тебя, потому что Я уже однажды умер за тебя, и Я еще и сейчас страдаю за тебя, и если ты пожелаешь принять сие, как Мой дар тебе, то Я могу умереть вместо тебя… сегодня утром.

Влас уже стал понимать, что в эту ночь перед ним открывается какая‑то неведомая ранее грань бытия. Сейчас некогда было раздумывать, как и почему это случилось. Одно он понял: Гость не шутит, и с Ним шутить тоже не стоит. Влас и не собирался больше шутить с Гостем, он хотел Его понять, но понять не мог.

— Ну, ладно, Ты умрешь за меня, — продолжил разговор Влас, ходя по камере. — Для меня‑то это хорошо, но Тебе‑то зачем это нужно?

— Я хочу, чтобы твоя душа была спасена.

— Почему?

— Потому что Мне тебя жалко.

— Тебе? Меня?.. Почему?

— Потому что Я люблю тебя как брата, — тихо, радостно и торжественно ответил Гость. — Заметь, ведь и ты Меня братом называешь.

— Но как Ты узнал про меня? Почему я? — не успокаивался Влас.

— За тебя просил брат твой Авель.

— Разве он мне брат? Я ведь про него толком ничего не знаю.

— Авель приехал из Грузии в Москву учиться. Жил у родственников, а по ночам подрабатывал дежурством в том магазине, который ты взорвал. Верующий и честный был юноша, такие ныне редкость. Когда ты убил его, ему было двадцать два года.

— Так мы с ним были ровесники…

— Когда ты убил его и он пришел ко Мне, то первое, что он попросил, — это помиловать его брата Власа.

— Значит, мы все‑таки братья… — Влас прекратил свое хождение по камере и с застывшим изумлением на лице стал медленно оседать на табурет.

— Все люди братья, потому что все от одной крови. И когда убивают одного человека, то бывает больно всем, только мало кто об этом задумывается… А знаешь, кто еще приходил просить за тебя?

— Кто?

— Надежда.

— Та девчонка?

— Да. Она в тот же день, когда столкнулась с тобой, ходила в храм и поставила свечку о твоем спасении.

— Ты что меня до слез довести хочешь? Смотри же — я плачу, — Влас размазал кулаком слезы. — Говоришь, свечу за меня поставила?.. Спасибо ей. Не ожидал.

— Видишь, у тебя сейчас на душе легче, светлее стало, это потому, что за тебя молятся. За человека молиться — значит, его оживлять. А если и один духовный мертвец оживет, то всем легче станет, для всех радость будет.

— Неужели я тоже мертвец?

— Ты был мертвецом, но теперь оживешь. Ты ведь не Авеля тогда убил, ты себя убил, но теперь ты оживешь.

— И буду жить?

— Обязательно будешь. Долго, долго жить будешь… Вечно. Тебя ведь бабушка в детстве крестила, а крещенные не умирают. Только много поплакать тебе придется. Поплакать, да покаяться, да помолиться.

— А я ведь и молиться‑то не умею.

— А ты молись так: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». Ну, а теперь ложись, спи. Пора уже. Да и Мне скоро идти нужно.

В эту минуту Влас понял, что чувствует себя ребенком в присутствии Гостя.

— Погоди, не уходи, — спохватился он, — оставь мне что‑нибудь на память.

— Возьми, — Гость протянул Власу маленький нательный крестик на веревочке.

— Крестик, — сказал Влас, удивленно и радостно разглядывая подарок.

— Это на земле он крестиком называется, а на небе его называют оружием Божественной любви. Ну, ложись, ложись, спи.

Влас лег совершенно умиротворенный. Он впервые в жизни переживал в своей душе такой глубокий покой и тихую светлую радость.

Гость наклонился у изголовья деревянной койки и, легким движением прикоснувшись к волосам Власа, сказал:

— Спи. Пусть Ангел хранит тебя…

— А мы еще увидимся? — спросил Влас.

— Непременно, непременно увидимся.

Засыпая, Влас смотрел на Гостя, и ему казалось (а может быть, это было на самом деле), что Гость был объят золотым сиянием. И тут Влас вспомнил: «Ну, конечно. Как же это я сразу не узнал Его. Да, да, все как на той иконе, которую бабушка хранила в чулане: и овал лица, и этот удивительный взгляд, и изображен Он на той иконе тоже сидящим в камере. А как называется икона? Как же она называется? Кажется, «Иисус Христос в темнице»".

Утешенный найденным ответом, Влас крепко заснул.

Когда он проснулся, уже светало, но «вертолет» пока не отобрали. «Значит, шести еще нет», — подумал Влас.

Он огляделся. Гостя не было. Сразу же всем телом юноша рванулся вперед и, навалившись на железную дверь, начал стучать. Дверь приоткрыли.

— Чего тебе, Филимонов? — раздался из просвета недовольный голос надзирателя.

— Простите за беспокойство. Я это… у меня вопрос. А где Гость?

— Какой гость?

— Ну, сосед, подселенец мой где?

— А–а ты про него? — надзиратель вздохнул, — я же говорил тебе, что он только до утра. Увели его уже. Всё.

— Что значит всё!? Куда увели‑то?

— Куда, куда? На кудыкину гору. Не знаешь что ли, куда из этой камеры уводят?

И уже закрывая дверь, надзиратель пробормотал:

— Высшая мера наказания. Приговор приведен в исполнение.

— Да как же вы могли!? — закричал Влас. — Он же ведь для меня, Он же мне, Он за нас…

…И тут Влас проснулся от лязга железной двери. Вошедший надзиратель забрал «вертолет» и объявил, что заключенному Филимонову необходимо привести камеру в надлежащий порядок, так как сегодня будет делать обход начальник тюрьмы.

Влас молча буравил глазами надзирателя, пытаясь понять, что приснилось и что было с ним ночью на самом деле.

Когда надзиратель ушел, Влас запустил руку под робу, крестик был на месте. Тот самый крестик, что подарил ему Он.

Дабы занять себя и успокоиться, Влас стал молиться той молитвой, которой научил его Он. И на удивление Власа, молитва у него шла.

Минут через сорок дверь снова отворили, и на пороге показался начальник тюрьмы, полковник Стопунов.

Влас встал и, не давая полковнику открыть рта, выпалил заранее приготовленный вопрос:

— Его‑то за что казнили!?

— Кого его? — не понял полковник.

— Христа, — твердо ответил Влас и шагнул вперед.

— Какого еще Христа?

— Того, Который в этой камере со мной ночью был.

Последовала минутная пауза. Полковник оценил ситуацию и членораздельно, постепенно ускоряя темп, сказал:

— Во–первых, заключенный Филимонов, никого ночью в этой камере кроме тебя не было, а во–вторых, тебе нет смысла разыгрывать из себя сумасшедшего, по той простой причине, что в соответствии с полученным сегодня утром приказом все смертные приговоры на территории Российской Федерации заменены пожизненным заключением или сроками. Потому не валяй дурака, тебя и так не расстреляют и скоро переведут на зону. О чем я собственно и пришел сообщить.

Полковник четко, по–военному развернулся и вышел, громко хлопнув дверью.

Влас рухнул на пол. Он‑то знал, что дело вовсе не в приказе, а в том, что Христос умер за него, Власа Филимонова. И хотя полковник сказал, что никакого Христа в камере не было, но он‑то знал, что был. И все‑таки Власу было мучительно жаль Гостя, он с печалью думал: «Эх, чуть–чуть не дотянул до приказа Гость. Был бы жив сейчас».

И был Власу голос:

«Утешься, брат. Не печалься обо Мне, а плачь о грехах своих, ибо Я даю тебе время на покаяние».

Несомненно, это был голос Гостя.

«Значит, Он жив! Значит, и тут Он не обманул, и мы с Ним еще увидимся», — радостным вихрем пронеслось в сознании Власа.

И хлынули из очей Власа потоки слезные, словно некая преграда рухнула. Легко и радостно лились слезы. И казалось ему, что слезы смывают какую‑то серую пелену с его глаз и он начинает видеть лучше, яснее, чище.

Рукой Влас крепко прижимал к сердцу Его подарок, нательный крестик, который только на земле так называется, а на небе именуется оружием Божественной любви.

Глава вторая.

Влад

Шел второй год третьего тысячелетия от Рождества Христова. Влас вернулся в Москву. В тот год зима в Москве была снежной. После десяти лет тюремных пейзажей столица показалась Власу слишком роскошной и пресыщенной. Он уже начал было мысленно прощаться с Москвой своей юности и, приближаясь к родному дому на Чистых Прудах, очень боялся и здесь увидеть сияющие огни мира удовольствий и развлечений. Но, выйдя из метро на станции «Чистые Пруды» и нырнув во дворы, Влас облегченно вздохнул. Здесь Москва осталась Москвой. Той самой, которую он любил с детства — Москвой грибоедовской и булгаковской.

Был вечер. Влас медленно шел по снежному пуху. Словно очарованный странник, он любовался московскими дворами и уютными особняками, дремлющими на снежных перинах сугробов, в желтом свете фонарей…

Уже через неделю Власу казалось, что он никогда не уезжал из Москвы. Как будто и не было этих десяти лет заключения. Привычно ворковала на кухне мать в своем плюшевом халате, знакомо посвистывал старый чайник, под которым «синим цветком горел газ».

Почти все время Влас проводил дома. Только поздно вечером он выходил полюбоваться старой Москвой. И с полчаса одиноко побродив по дворам, возвращался.

Нередко Влас бывал в храме Болгарского подворья на Таганке. Он почему‑то особенно любил этот храм. Боясь спугнуть мгновение, Влас осторожно шел по скрипучему снегу к храму, вдыхал студеный воздух. Подойдя, истово крестился, входил и окунался в ароматные волны ладана и восковых свеч. Вставал где‑нибудь в укромном месте, чтобы не привлекать внимания, и погружался в Иисусову молитву, которой научил его Гость. Душа Власа ликовала. Ему все здесь нравилось: и золотое мерцание свеч, и древние иконы в тяжелых окладах, со светлыми, словно живыми, бликами огоньков, и резные лампады, усыпанные разноцветными каменьями, и приглушенное позвякивание кадила, и уютное, почти домашнее пение хора.

Только к священнику Влас пока подойти не решался. Слишком напуган был в зоне: там разное рассказывали и крепко предупреждали, что нужно искать батюшку «с понятием», а не кидаться к первому встречному.

Так минул месяц. Шла вторая половина января.

Наконец, Влас решился позвонить старому другу Владу и отыскал в ветхой записной книжке номер его телефона.

— Влада Алексеевича нет дома, — ответил Власу незнакомый женский голос. — Перезвоните, пожалуйста, в офис.

— А какой номер? — спросил Влас, подумав: «Ничего себе — Влад Алексеевич! Да еще и офис!».

— Записываете?

— Да.

Влас записал номер телефона и позвонил. Услышав голос друга, он, не представляясь, выдал заранее приготовленную фразу:

— Как думаешь, Влад, мертвые возвращаются?

После небольшой паузы тот ответил:

— Еще как возвращаются. Вам кого?

— Это я — Влас.

— Влас? Вла–а-ас! Это невозможно! — радостно кричал Влад. — Хочу тебя видеть. Немедленно!