Темные зеркала. Том второй

Агата постучала себя по лбу черным ногтем и щелкнула выключателем. Я распахнул дверь и посмотрел вниз. Подвал представлял собой маленькую комнатку, совершенно пустую, если не считать нескольких стульев, расставленных полукругом. Лампы светили до омерзения ярко, не оставляя даже самого завалящего темного уголка. Трупами не пахло, наоборот, в воздухе висел густой запах ароматических палочек.

– Можно еще поднять плиты, – подсказала Агата. – Может, ее закопали.

Пол действительно был выложен каменными плитами, украденными, как видно, из египетских пирамид. Нечего было и думать, что наших совместных мускульных усилий хватит, чтобы сдвинуть их хотя бы на миллиметр.

– А стулья зачем? – тупо спросил я.

– Мы здесь медитировали. На страх. А я и так знала, что здесь ничего нет.

– По-моему, это было твое предположение. В подвале, в подвале...

– Мало ли, что спьяну померещится.

– Угораздило же связаться с алкоголичкой.

Само собой, на следующее утро пришлось вернуться к дневнику. Из нескольких первых страниц я узнал: 1) Роз измучило постоянное присутствие большого количества людей в доме; 2) Агата выучилась гадать на картах Таро и вербует клиентов прямо в группе, а посему ее следует удалить, чтобы не мешала; 3) некий Морт преподнес старинное кресло, а в нем оказались блохи. И во время игрового тренинга они искусали некую Омегу, изображавшую королеву красоты. И, наконец, 4) и (самое главное) в группе появился таинственный красавец, который вообще никак не назвался, чем поставил себя в особое положение. Это было уже кое-что.

Срочно допрошенная Агата сообщила, что красавец появился невесть откуда, пришел сам, никто его не приводил. Поголовно все дамы были в него влюблены, и даже, тут Агата понизила голос, кое-кто из молодых людей тоже "делал ему куры". Но красавец оказался непоколебим. Впрочем, появлялся он всего раза три или четыре, а потом исчез. Роз еще говорила, что он страдает приступами агорафобии. Между собой она называли его "икс-файл".

Выпалив, таким образом, все скудные сведения, Агата извлекла снимок, на котором группа молодых людей в нелепых костюмах разыгрывала какую-то сценку.

– Вот он. Не успел спрятаться, как он обычно делал. И я его подловила.

На заднем плане я увидел человека, повернутого к объективу почти спиной. Говорю почти, потому что была видна часть щеки, кольцо в ухе и черная масса волос, падающих на шею.

– Можно найти этого человека? – осторожно спросил я.

– Любого можно найти, – ответила Агата и, подумав, добавила: – Я попробую, но... тогда мне придется оставить тебя на некоторое время.

– Пожалуйста, – милостиво разрешил я. Она, наверное, думает, что без нее я загнусь. Опекунша!

Итак, Агата укатила. Но через час вернулась обратно с кучей продуктов. Пока она набивала холодильник, я раздумывал о том, что пользу она приносит несомненную, однако, ее общество от этого не становится более приятным. В этом кроется суть всех конфликтов в мире. Необходимость терпеть кого-то ради выгоды не пробуждает в нас теплых чувств к этому человеку, как бы он не старался заслужить наше внимание или хотя бы тень благодарности. Наоборот, сама мысль, что ты должен испытывать благодарность, – тягостна и непродуктивна.

В конце концов, Агата уехала, а я вновь принялся за чтение.

Из дневника Роз Витан

4 февраля

Сегодня я получила подтверждение своего профессионализма. Наконец-то. Кажется, Роз Витан уготовано большое плавание.

В десять часов утра зазвонил телефон. Я думала, что это кто-то из клиентов. Но оказалось... Звонила секретарша доктора Бернарда. Я не знаю, кто такой Бернард, но она сказала, что он владеет большой психиатрической клиникой. Сказала также, что если я заинтересована в сотрудничестве, мне надлежит прибыть по такому-то адресу для переговоров. Я еду завтра. Боже мой, какое счастье!

5 февраля

Я была там. Хотя сама клиника показалась мне несколько странной – я не увидела ни одного пациента, но профессор Бернард очень мил. Мой пациент страдает агорафобией, и моя задача беседовать с ним о том, о сем. На основе этих разговоров профессор собирается назначить ему лечение. Впрочем, объяснил он мне это довольно туманно. А я только кивала и улыбалась. Что же делать, такие места на улице не валяются. Начну работать – сама разберусь. Тем более, что они обещают просто огромные деньги – и это всего за два раза в неделю по три часа разговоров. Рай, да и только!

Итак, я узнала, что моего пациента зовут Арчи. Возможно, что кроме боязни открытого пространства, он страдает еще чем-то. Потому что профессор Бернард передал мне листок с напечатанным текстом и сказал, что это визитная карточка состояния Арчи на сегодняшний день. Я объяснила, что не смогу сказать ничего определенного по обрывку текста. Что мне нужен образец почерка. "Он никогда не пишет от руки, – ответил Бернард, – Довольствуйтесь тем, что есть".

К странице был приколот вчетверо сложенный листок. Я развернул его. Ну, конечно же, это был тот пресловутый текст "от Арчи", о котором я только что прочел:

"Я совсем не тот, за кого меня принимают. И даже не тот, за кого я принимаю себя сам. Грустный бледный человек в нелепой панаме, бредущий по кромке воды, узкой как лезвие грани воды и суши. Существо, не знающее, чего хочет, некий осел, застрявший между двумя желаниями. Вот, кто я есть. Вот чем являюсь в мире, где нет места нерешительности. Но как принять это решение, как сделать верный для себя выбор? Пусть даже обе возможности равны (давайте представим, что равны), но я же не могу использовать обе. Вот, глупость-то какая! А не приведет ли эта только одна выбранная мною возможность не туда – куда хотелось бы. И не окажется ли вторая лучше? Впрочем, все это сухая материя, а философствовать можно бесконечно. Можно делать выводы и тут же их опровергать, можно жонглировать словами и постепенно растерять их все на песке. Многое можно, если призадуматься. Да, разве в этом дело? Дело в том, что вам не нравится моя панама. Подумаешь, невидаль! Просто я дурак, и панама моя – дурацкая. Зато никто больше таких не носит. Кто-то приковывает себя к позорному столбу, кто-то наоборот, привязывает к себе крест. Все это – дело вкуса. А я сжился со своей панамой.

Дурак на перепутье. Так и стою... То есть, что это я... Конечно же, не стою, а иду. Бреду... Бредую..."

Итак, диагноз Икс-файла и Арчи совпадал. Я мысленно порадовался за нас с Агатой. Кажется, мы на правильном пути. Я перелистнул еще две страницы и буквально впился глазами в обнаруженную запись. Это было описание первого рабочего дня в клинике. Роз писала, что ее отвели в пустую комнату с одним лишь столом и стулом. На столе стоял микрофон и лежали наушники. Пациента она не видела. Да что я тут пересказываю – вот ее собственные слова:

"Я внутренне подготовилась к встрече с моим новым знакомым, но за дверью оказалась абсолютно пустая комната...

Сестра Берта сказала, что я буду общаться с Арчи по радио, так как он никого не желает видеть. Она подключила микрофон и удалилась. А я осталась ждать, что будет дальше. И могу сказать, что это ожидание меня не особенно порадовало. Наконец, в наушниках я услышала потрескивание и ровный голос сказал "Здравствуйте". Он мог принадлежать с равным успехом и мужчине и женщине, этот голос. Это мог быть либо очень низкий женский голос, либо высокий мужской. Также это мог быть и подросток.

– Меня зовут Арчи, – произнес голос, очень точно, по-дикторски выговаривая слова.

– Арчи? – переспросила я. – Это мужское имя.

– Я не думаю, что половая принадлежность может оказать влияние на наши беседы, – отрезал он. – Но, если вам, как женщине, приятнее говорить с мужчиной...

Слова "как женщине" были интонационно выделены, а недоговоренная фраза заканчивалась многозначительной паузой. Мой собеседник явно знал себе цену и сознательно воздвигал барьер между нами. Тем не менее, я расценила это как результат болезни, о которой, не видя его, я могла только догадываться. Некий скрытый комплекс, заставляющий держать дистанцию. Я не могла знать, сохранялась ли эта дистанция при общении с близкими. Но, мы говорили впервые, и я не вправе была лезть в задушевные подруги.

– Меня зовут Роз, – сказала я, выдерживая по возможности холодный тон.

– Вы – журналист? – спросил Арчи без интереса.

– Нет. Не журналист. Я – психолог, и мне очень мешает то, что мы не можем видеть друг друга.

– Нет-нет. Только не это, – остановил он меня.

– Почему? – спросила я.

– Потому что вам не понравится моя внешность, как не нравится она мне – ответил он после недолгой паузы.

Я тогда подумала, что речь может идти о каком-нибудь уродстве. Представила себе "Человека-слона" и содрогнулась.

– Не бывает людей, полностью довольных своей внешностью, – осторожно сказала я. – Но в век пластической хирургии – возможно все.

Арчи возразил:

– Пластический хирург не поможет мне стать высоким брюнетом с черными глазами.

– Из этого я могу сделать вывод, что вы – низенький блондин. А глаза у вас голубые? Или серые?

– Перестаньте гадать. Ведь это не имеет значения, правда? Зачем вам моя внешность? Ищете романтического героя? Все, что вас интересует, можете спросить у доктора Бернарда.

После этого он замолчал. Я позвала его раз – другой. Но Арчи не отозвался. Сеанс был окончен.

20 февраля

Уже прошло две недели с тех пор, как я познакомилась с Арчи. И каждая наша встреча для меня – новое с ним знакомство. Иногда мне кажется, что он даже не помнит меня, не знает, с кем говорит. Всегда вежливая холодность вначале и слабое оживление к концу беседы. Я отчаялась, пытаясь заставить его говорить о чем-то личном. Ни одной ошибки с его стороны. Любой другой человек давно бы уже проговорился в чем-то. Но, нет – вежливые беседы о мировых проблемах и ни полслова о себе самом.

Я вдруг почему-то сейчас вспомнила Лема. Все эти рассуждения об искусственном интеллекте. Конечно, я прекрасно понимаю, что ГОЛЕМ (ГОЛЕМА, в родительном падеже) еще не изобрели, и вряд ли это случится в ближайшее время. Да и Арчи, конечно, не компьютер, а человек. Он ест, спит, дышит... Откуда я это знаю – его ответы адекватны моим вопросам. Меня удивляет только его способность к механической обработке информации (если это можно так назвать). Думаю, он просто гений, какие иногда рождаются. Скажем, математический гений. А когда одна способность превосходит все остальное, то, соответственно, получается психический перекос... В данном случае это эмоциональная бедность и страхи...

22 февраля

Я пыталась вспомнить, откуда мне знакомо это ощущение – говорить с человеком, зная, что не увижу его. Я вспомнила. Впечатления далекого детства, забытые за ненадобностью, оказались ниточкой, связавшей меня с настоящим.

Мне тогда было пять лет, и я лежала в инфекционной больнице. Даже сейчас, повзрослев и поумнев, я не могу передать словами тот ужас и ту тоску, которые преследовали меня тогда. Я впервые была оторвана от родителей, и это было невыносимо. Я ревела днями и ночами, а дни в детстве бесконечно длинны. В один день умещается целая жизнь. А я к тому же была в заключении. И тысячи жизней тянулись и тянулись, а я оставалась одна. Лишь странно пахнущие женщины в белых халатах изображали некую во мне заинтересованность, но ждать от них можно было только неприятностей – в виде уколов или таблеток. Но у них, кроме меня, была еще куча больных сопливых ребятишек в возрасте от двух до шести лет.

Раз в день нас одевали и вели гулять в крошечный дворик, окруженный глухим забором. И я знала, что там, где ворота примыкают к забору, есть небольшой зазор, к которому можно приложить ухо и услышать шум города. Этот шум являлся для меня олицетворением свободы. Поэтому весь прогулочный час я торчала возле ворот и слушала-слушала...

И однажды услышала голос с той, другой вольной стороны. Это был детский голос. Я до сих пор не знаю, был ли он мальчик или девочка. И мы начали переговариваться через эту щель, не видя друг друга. Мой интерес к этому был понятен, я желала слышать голос из мира свободных людей, но не могу понять до сих пор, что привлекало в этом моего маленького друга. Наверное, простое любопытство. Но, как бы там не было, изо дня в день, он всегда оказывался на месте и во время. Может быть, жил поблизости. (Хотя сейчас я даже склонна думать, что это был вымышленный друг. Склонна... Но не хочу...)

Потом, когда меня выписали, и я шла с мамой по улице, я искала его или ее. Но, увы, никто из встречных детей не отозвался на мой взгляд. И больше я никогда не появлялась на этой улице, возле этой больницы. Некоторое время помнила о нем. А потом забыла...

6 марта

Мне начинает казаться, что я сама являюсь жертвой эксперимента. Что не я пытаюсь помочь Арчи, и даже не наоборот. Но кто-то третий наблюдает за мной. Профессор Бернард – вот кто это. Поэтому я ношу теперь с собой диктофон и по возможности стараюсь записывать ответы Арчи. Может быть, потом мне это пригодится...

Я вижу в своем пациенте незаурядную интересную личность. Могу признаться, что меня к нему очень тянет. Или это он тянет меня к себе. Не знаю, как точно сформулировать. Но, сейчас он заслонил собой весь мир. И я проживаю время между нашими беседами как во сне. Ах, Роз, не влюбилась ли ты? Не будь дурой, Роз. Ты же его даже не видела...

Перечитала и подумала, как хорошо, что дневники пишутся не для широкого круга. Как хорошо, что, скорее всего, никто не прочитает эти записи. Кому будет после этого нужна скомпрометированная Роз Витан? Я – человек сцены. Ладно, слишком громко сказано "сцены". Но, я на виду, кто с этим не согласится? Ко мне идут за помощью. И вдруг – очарована, порабощена кем-то или чем-то (если только со мной не играют, если только это не мистификация.) Может быть, самым неполноценным из людей... Хотя, хотелось бы думать, что самым великим, самым прекрасным, самым-самым...

Роз, не расслабляйся, держи в себе эту проблему. Если, конечно, не дай бог, не сорвешься... Не сорвешься...

Это была последняя запись в дневнике. Если не считать той, что я обнаружил на обложке. И нигде ни намека на адрес клиники. Я вспомнил про записную книжку и накинулся на нее как коршун. Да, в вопросах шифровки ей позавидовал бы самый крутой шпион. Если это и были номера телефонов... Вместо цифр – незнакомые символы, ключа к которым я не нашел. А даже если бы и нашел, то никогда бы не узнал, чьи эти номера. Вместо имен стояли квадратики, треугольники и еще какие-то фигуры. Если это вообще были имена. Может быть, Роз отмечала в этой книжице свои критические дни? Поэтому я рассудил здраво – дождусь Агату. И начнем пробивать версию Икс-файла. А ведь как было бы просто – съездить в клинику и найти там Роз. Или просто узнать ее городской адрес. С чего я вообще взял, что она пропала? Только из-за того, что она оставила незапертую дверь, подсказал мне внутренний голос. Все же что-то нечисто. Нехорошо у меня на душе... Нехорошо....

Агата вернулась через два дня. И привезла неутешительные новости. Она нашла Икс-файла, точнее обнаружила его след. Но, только не он оказался романтическим героем нашей Роз и причиной ее исчезновения. Дело в том, что Икс-файл уже полгода как находился в тюрьме, отсиживая срок за банальное воровство. Агате даже удалось выяснить его настоящее имя – Янус Йыгымаа. Если бы вы носили такое жуткое имя – вы бы его не скрывали, и не выработалась ли у вас после этого идиосинкразия на имена вообще? Я лично, предпочел бы просто порядковый номер. Красавец специализировался на квартирных кражах, куда проникал сначала под видом друга дома. Можно сказать, что бог миловал Роз, прибрав вовремя Икс-файла.

Выслушав мой отчет о проделанной работе, она одарила меня презрительным взглядом, фыркнула что-то и плюхнула на стол внушительный том – телефонную книгу.

– Звони! – приказала она. – Бестолочь! Звони по всем психбольницам и спрашивай Бернарда, черт тебя подери!

Странно, что я сам об этом не подумал. Идея, конечно, была блестящей, но только никакого Бернарда нигде не оказалось. Никто никогда не слышал о таком профессоре, и мы осознали, что оказались в тупике.

– Позвони ее родителям, – взывала Агата.

– У нее остался только отец – и я не знаю его номера телефона...

– Позвони своим родителям, – не унималась она.

– Они не видели Роз 15 лет. Только я и поддерживал связь.

– Но, должен же быть кто-то... Подруги, любовники... Родственник чертов! Соседи... Ах, да соседи не знают.

– Все бесполезно..., – твердил я. – Или она объявится сама, или...

– Она бы уже объявилась. Сам говорил, у нее был прием назначен. Сам говорил, пиццу кто-то заказал. Сам говорил, дверь была открыта.

Исчерпав все аргументы, она снова сунула мне в нос телефонный справочник:

– Звони в больницы и морги!

– Может, еще в полицию?

– А что, полицию не вызывали?

– Не вызывали... Ничего же не произошло, что делать полиции?

– Идиот! – заорала Агата и швырнула в меня какой-то книжкой. У меня хорошая реакция, я быстренько нагнулся, а книга угодила прямехонько в картину с табуном. Беззаботные лошади вздрогнули, потеряли равновесие и шлепнулись на диван. И тут мы увидели какую-то дверцу в стене. Она была оклеена точно такими же обоями как стены и не имела ни ручки, ни замочной скважины.

Мы с Агатой переглянулись и синхронно ринулись к дивану. Агата оказалась более ловкой. Она вскочила на диван и попыталась ногтями подцепить дверцу, но ногти не пролезали в узкую как лезвие щель.

– Нож давай! – завопила она.