Помоги проекту - поделись книгой:
О.: Только и исключительно за свой.
В.: Но принц же ходил к вам обедать?
О.: Пусть он и приходил в мой дом, все равно все расходы оплачивал я. Иногда, впрочем, когда он приходил на обед и приводил с собой друзей или протеже, он просил их приносить из его дома пару кушаний. Но в любом случае, несмотря на это, я никогда не забывал оплачивать своему повару все сделанные за день покупки.
В.: Вы встретились с принцем сразу по приезде?
О.: Нет, лишь два или три дня спустя.
В.: Что он вам сказал, когда вы встретились в первый раз?
О.: Он убеждал меня осесть в Париже и больше не путешествовать.
В.: Принц приходил к вам обедать каждый день?
О.: Поначалу он редко приходил на обед, но затем стал бывать у меня по три-четыре раза в неделю.
В.: Вы были знакомы с женщиной по фамилии ле Мотт?
О.: Конечно. Впервые увидев меня, она сообщила, я мог видеть ее в мужской одежде у своего порога в Страсбурге, мол, она тогда спросила у меня, известно ли что-нибудь о маркизе де Буленвийере, а я якобы ответил, что он в Саверне, и тогда она в тот же день поехала догонять его.
В.: Видели ли вы ее с тех пор в доме принца?
О.: Определенно да.
В.: Была ли она там со своей племянницей?
О.: Нет.
В.: Однако же вы устраивали представление с ее племянницей, не так ли?
О.: Позвольте изложить вам всю историю… (см. изложение выше)
В.: Утверждают, что вы навесили на шею девушке распятье и облачили в ленты черного, зеленого, красного и других цветов, а также фартук с серебряной бахромой, а затем заставили вышеупомянутую девушку преклонить колени и принести клятву.
О.: Это неправда. Я могу только припомнить, что принц действительно украсил девушку парой лент, просто чтобы сделать ей приятное. Также я вспомнил, что в кармане у меня внезапно обнаружился фартук обычного масонства, но не припоминаю, чтобы его надевали на девушку. Полностью полагаюсь на память принца в вопросе, надевали его на девушку или нет: что он скажет, то я и признаю правдой.
В.: Вы возлагали на девушку шпагу – хотя я не представляю себе, как именно?
О.: Вряд ли я понимаю, о чем идет речь, но поскольку моя шпага была при мне, я мог ее и вынуть.
В.: А применительно к принесению клятвы?
О.: Это неправда. Я уже сказал вам, зачем я делал все, что я делал в связи с этим делом.
В.: Правда ли, что после второго представления и ухода девушки по его окончании вы перешли вместе с принцем и мадам де ла Мотт в соседнюю комнату, в центре которой были кинжал, кресты Св. Андрея, меч, распятия, Иерусалимские кресты,
О.: Всё это – ложь, еще раз ложь и несомненная ложь, и у меня есть доказательства того, что это ложь.
В.: Что это за доказательства?
О.: Во-первых, каждый раз, когда я занимался этими магнетическими упражнениями, именно г-н де Карбоньер приготавливал комнату и затем, после окончания второго представления, он ввел уважаемого человека, чье имя я не хочу называть. Но принц скажет вам, кто это был, хотя я и поторопился назвать уважаемым человека, совершившего такой поступок. Принц Луи и оба эти человека могут вам откровенно рассказать, что было в той комнате, а там не было ни кинжала, ни крестов, ни свечей, и слуги засвидетельствуют, что освещение во всех комнатах было лишь обычное.
В.: Правда ли, что вы сказали принцу, или дали ему понять, что его сделают королевским министром?
О.: Это неправда. Я всегда советовал ему оставить Париж и удалиться в Саверн, поскольку он сумеет сделать больше добра, живя там спокойной жизнью.
В.: Правда ли, что вы говорили принцу, или давали ему понять, что ваша жена состоит в близкой дружбе и является доверенным лицом Королевы и состоит с нею в ежедневной переписке?
О.: Черт возьми (
Затем г-н дознаватель показал мне записку и спросил:
В.: Вам знакома эта записка? Да или нет?
О.: Мне не известно, что здесь написано, и мне не знаком этот почерк. Мы с женой никогда не были в Версале, мы никогда не имели чести быть представлены Королеве и мы ни разу не выезжали из Парижа со времени прибытия сюда. Кроме того, поскольку моя жена не умеет писать, как это вообще возможно? (Часто случается, что римские дамы, даже отличного воспитания, не умеют писать. Это особая предосторожность, известная их воспитателям: так им помогают избегать неподобающих любовных связей.)
В.: Давал ли принц когда-либо бриллианты вам или вашей жене?
О.: Ни о чем подобном мне не известно, за исключением следующего. Будучи в Страсбурге, я носил весьма примечательную трость с набалдашником, в котором был репетир, украшенный бриллиантами. Я подарил ее принцу. В обмен он предложил мне другие драгоценности, но я отверг их, потому что мне всегда больше удовольствия доставляло дарение, чем прием подарков. Действительно, на каждый день рождения моей жены принц делал ей небольшие подарки, но, полагаю, они исчерпываются нижеследующим: подвеска «Святой Дух», рамка для моего портрета из маленьких бриллиантов (которыми заменили ранее там вставленные жемчужины), маленькие часы с цепочкой из маленьких бриллиантов, из которых пять были немного больше других. Прочие же мои бриллианты хорошо известны при европейских дворах, где мне довелось побывать. Доказательства этого легко найти. Сейчас я в Бастилии, как и моя жена, как и мое достояние. Вам стоит только проверить и убедиться в моей правоте самому.
В.: Но у вас же большие расходы: вы много отдаете и ничего не берете себе. Вы платите всем и за все. Откуда же вы берете деньги?
О.: Этот вопрос не имеет отношения к текущему делу, но я буду рад дать вам удовлетворение. Какой смысл допытываться отпрыск ли я монаршего рода или родился в бедной семье, почему я путешествую, не желая придавать свою личность известности? Какой смысл дознаваться, как я добываю свои деньги, если уж я всем и за все плачу? Коль скоро я почитаю религию и законы, коль скоро я за все честно плачу, коль скоро я творю одно только благо и никакого зла, вопрос ваш выглядит не столь уж необходимым и совершенно неподобающим. Вы должны знать, что я всегда пользовался возможностью, и с удовольствием, не удовлетворять любопытство толпы в этом вопросе, даже в то время, когда обо мне распускали слухи, что я, мол, Антихрист, Вечный Жид, человек 1400 лет от роду, Неведомый Философ, – короче, все те мерзости, которые может изобрести злоба людей порочных. Я с радостью клятвенно заверяю вас, что раскрою вам мои источники дохода, которые не раскрывал доселе никому. Суть в том, что как только я оказываюсь в какой-либо стране, у меня появляется банкир, готовый обеспечить меня всем необходимым в счет будущего обязательного возмещения. Например, во Франции это Саррасен из Базеля, который выдает мне любые суммы, которые могут понадобиться; а в Лионе есть г-н Санкостар, который поступает так же. Однако я всегда просил этих господ никому не говорить, что они мои банкиры. У меня есть и другие источники дохода, которые происходят от известных мне вещей.
В.: Показывал ли вам принц записку с подписью Марии-Антуанетты Французской?
О.: Полагаю, за 15 или 20 дней до своего ареста он показывал мне записку, о которой вы говорите.
В.: Что вы о ней сказали?
О.: Я сказал, что думаю, что это не что иное, как доказательство подлога со стороны мадам де ла Мотт, которая во всем обманывает принца. Действительно, я всегда призывал принца поостеречься, общаясь с ней, поскольку она женщина порочная и злонамеренная, однако принц не желал прислушаться ко мне. Я всегда считал эту записку подложной.
В.: Посмотрите на эту записку и скажите, та ли это записка, о которой шла речь.
Затем г-н дознаватель показал мне записку, на которой значилось имя Марии-Антуанетты Французской, но я заметил, что она испещрена цифрами и ответил:
О.: Я не могу засвидетельствовать, что это та же самая записка, потому что этих цифр я на ней не видел.
В.: Вы имеете право знать, что эти цифры нанесены нами.
О.: Мне это все равно. Честью клянусь, что не могу засвидетельствовать, та ли это самая записка. Дело в том, что я посмотрел на нее тогда лишь мельком, потому что это было не мое дело, а значит, мне не было дела также и до того, подлинная она или подложная.
В.: Правда ли, что до ареста и посещения в Бастилию вы собирались приобрести дом за сто пятьдесят тысяч франков?
О.: Нет, это неправда. Я помню, что однажды, пока мой парикмахер причесывал меня, какие-то люди заговорили со мной по поводу летнего дома, который группа моих друзей хотела приобрести для себя, и я ответил, что заберу его себе. Но я более не возвращался к этой теме и считал этот разговор просто светской болтовней. Люди, желавшие приобрести этот дом, – это г-н де Бонди и другие.
Когда я вспомнил это последнее обстоятельство, допрос был уже завершен, и г-н дознаватель не посчитал нужным включить этот ответ в официальный протокол.
После того, как я рассказал о себе, я перехожу к ранее данному мной обещанию ответить на оскорбительные обвинения, которые позволила себе выдвинуть против меня графиня де ла Мотт. Это занятие будет для меня столь же утомительным, сколь и скучным для публики. Однако я, тем не менее, тщательно и подробно исполню сей долг, прося читателей, которые знают меня и которые готовы отстаивать мою правоту и честь, пропустить и не читать следующую далее часть.
Опровержение той части Мемуара графини де ла Мотт,
где говорится о графе де Калиостро
Далее следует отрывок из Мемуара. Графиня начинает свое обличение так (С. 3):
Что бы кто ни говорил о стиле, в котором исполнена апология графини де ла Мотт, в том, что она умудрилась вписать столько оскорблений в столь малое пространство, содержится весомое преимущество. И пусть я и не беру на себя роль цензора и редактора грамматических погрешностей ее сочинения, и я даже вообще пропустил бы это высказывание мимо ушей, удовлетворившись разве что поправив чисто грамматическую ошибку172, если бы графиня де ла Мотт в свое сочинении сохранила бы уважение к приличиям и истине.
Давайте же перейдем к оскорблениям.
Я часто слышал это слово в устах определенных людей, но я никогда не удостоился чести узнать, что именно они имели в виду. Если они желали таким образом описать человека, который, не будучи официально врачом, обладает познаниями в медицине, навещает больных и не берет за свои визиты платы, который исцеляет нищих точно так же, как богатых и не получает за это ни с кого денег, то в таком случае я должен признать, что принимаю присущие этому званию честь и долг.
Будь я алхимик или нет, но определение «низкий» пристало лишь тем, кто пресмыкается и просит. Все знают, просил ли когда-нибудь граф де Калиостро у кого-либо милостей или крова.
Каково бы ни было мое мнение о Философском Камне, я никогда не говорил о нем на публике, и общество было избавлено от необходимости выслушивать мои суждения о нем.
Я не всегда был таким. Если бы г-н кардинал де Роан поверил моему предсказанию о лживости г-жи графини де ла Мотт, ни он ни я не оказались бы ныне в том положении, в котором мы пребываем.
А вот это посерьезнее. Я всегда почитал Религию. Я передаю жизнь мою и все ее внешние сопутствующие обстоятельства на расследование (
Я пронес имя Калиостро по всей Европе. О моем графском достоинстве и его подлинности всякий может судить по образованию, которое я получил, и по уважению, которым я пользовался со стороны Муфтия Салахаима, Шерифа Мекки, Великого Мастера Пинто, Папы Реццонико и большей части властителей Европы.
Я никогда не был хранителем прекрасного Ожерелья. Я его даже ни разу не видел.
Если судьба моя столь поразительно счастлива, что я являюсь обладателем «немыслимого тайного сокровища», вряд ли мне нужно было бы распиливать ожерелье, чтобы увеличить его.
Если человек достаточно богат и достаточно велик, чтобы всю свою жизнь пренебрегать милостями августейших особ и отвергать даже те подарки, которые обычный человеческий сорт вполне спокойно принимает, ничем не унижая своего достоинства, он не может утратить всю честь свою и все достоинство безупречной жизни в единый миг. Он не может моментально пасть с высот княжеского величия до постыдных деяний, к которым способны принудить человека лишь исключительное отчаяние или глубочайшая порочность.
Однако графиня де ла Мотт продолжает:
Намерение графини де ла Мотт при изложении этой истории, совершенно, впрочем, невероятной, состоит в том, чтобы оскорбить и насмеяться над г-ном кардиналом де Роаном, который выставляется здесь не моим другом, но рабом, повинующимся моей воле, даже если я приказываю ему стать соучастником преступления, кражи, прибыль от которой достанется одному лишь мне. И он якобы без тени сомнения подчиняется мне.
Это заявление, в одно и то же время и бессмысленное, и непристойное, не заслуживает серьезного ответа.
Однако оно может иметь значение для рассматриваемого дела, поскольку в нем содержится формальное подтверждение того, что часть бриллиантов, извлеченных из ожерелья, была продана во Франции графиней де ла Мотт, а другая их часть была продана в Англии.
На странице 23 Мемуара графини де ла Мотт мы видим следующее утверждение:
Поделиться книгой: