Помоги проекту - поделись книгой:
Грузовая машина мчалась по ночной дороге, и я с трудом в темноте угадывал места, когда-то знакомые. Вот еще одна нелепость. Там же иначе все происходило. «Я из тебя сопли выбью!» «Выбей!»
Игрушки. Он бы ниже своего достоинства. Он бы не подписался под такой вещью. Значит, шли еще одни разногласия. Где-то было «он выдержал бокс». Есть ли у нее «Глаза» на 40 страниц?
Возгласы были неправильные. Мы не пошли в библиотеку. Кино и Вы терзали жизнь мою. Запись была важная. Для записывавшего. Не надо преувеличивать.
Я не знаю, что имелось в виду. Может быть, только одна высокомерная постановка вопроса. Если его ставят так высоко, то мы его смешаем с макулатурой.
«Земляничная поляна» в таком виде была как готовое стихотворение. Вот так я и перепишу. У него хорошая тетрадь. Я тоже так умею. На французской выставке я видал такой почерк.
Я посмотрел на угол письменного стола и представил себе годы, проведенные за такой работой. Вот как это могло выглядеть. Вы читали одно, мы читали другое. Но мне хочется обратить его в свою веру. Он же умный человек. Как же он не понимает?
Забавно, что все это со всех сторон. На даче. Просвещение. Книга, написанная в 1939 году. О чем они спорили в 1923 году. И несколько позже. Ссора была или не была?
Другая открытка выходит в символы. Один день рождения отбивает охоту от другого. У него не так. Ученица 4-го класса написала сочинение под названием «Третий класс»{18}. Он заявил: не могу приехать, у меня отобрали паспорт. После «венка сонетов о колготках»: «Меня тянет к гражданственности». А можно почитать? Для такси было великолепно. У меня тут сидели двое. Стихи читали. «Чего же вы думали, я такой гад, сразу побегу?» 5 минут постояли у Кропоткинских ворот. Не надо было вслух говорить. Надо было кричать. Уже давно давным-давно никто в эстраде ни слова не помнит. Мы лучше поспешим на вечер. Там будет вся Москва. Он будет объяснять, что такое виолончель. Защитная реакция «Убить пересмешника». На доме у 2-го Обыденского переулка мелом на стене было написано «Еще раз напишешь, убью». В другом переулке «Умей любить, если ты не любима». Коротко и ясно. Жизнь 388-й школы продолжалась без вас.
One day they would decide to shoot him. You could not tell when it would happen, but a few seconds beforehand it should be possible to guess. (That's for you, my boy.) It was always from behind, walking down a corridor. Ten seconds would be enough{19}.
Одного этого вполне достаточно.
Из-за одной страницы мы не будем читать вслух. «Тайная жизнь Уолтера Митти»{20} — это неважно, что об этом 20 раз. Важно другое. И 125 раз повторить об этом мало. Он уже усвоил что-то насчет забора, правда у Д.Писарева это было про родителей Е.Базарова. Они подсадили, а потом стали не нужны. Как женщины в жизни Вагнера. По словам Ф.Ницше, Шекспир страдал от того что вынужден был играть клоуна. По словам Ю.К.Олеши, Бернарда Шоу можно выбросить из мировой литературы{21}. Один раз прозвучала улыбка, которая усмешка. Не знали, что закончим перебежкой. Что договаривает все граната{22}. Или взрывчатка в письме. На общих основаниях с табу боборыкинской категории. «Еще раз напишешь, убью».
Выглянуло зимнее солнце, мы шли по заснеженным садам почему-то далеко от населенного пункта. Одна страница отравила целый день. Немного под «Тайную жизнь Уолтера Митти». Они ходили по кругу врозь и парами. Совсем иначе, если бы ты их знал в лицо. Как на концерте Мравинского. Одного события в консерватории хватило на 10 лет. Жаркий день в середине лета. Я сошел с автобуса и с трудом тащил чемодан. Я забыл, что чемодан с сахаром был в другое лето. Как на турецкой перестрелке. Как «Граница!» («Путешествие в Арзрум»). Не забудь в каком доме про какой велосипед нужно ни слова. «Удочка» забыта. «Точка» изучается. «Цикута»{23} пропала. А за это время написано «А за это время». Не вижу ничего, кроме саморекламы. А там ничего и не было. Цитаты можно не приводить.
Literary world, necrophilic to the core — they murder their writers, and then decorate their graves. «I think the psychological requirement for working on a newspaper is to be a congenital liar and compulsive patriot». She confessed that on certain days, when she foresaw this possibility, she went without drawers in order to save time. Bloody fool, couldn't he see that we have only one duty?{24}
Меньше всего. Ты мне еще скажи про. Вот именно. Вы мне еще расскажите про свою бабушку, которая имела духовные проблемы при царе Горохе. Нам плевать на царя Гороха. А мы походочкой в отдельный кабинет. Ситуационный Окуджава был на 100 голов выше. Надо же быть таким дураком, чтобы не понимать. Человек выложил себя, ладно. Это важно было для человека. Но мы-то все-таки ездили не к цыганам.
Ей все понятно, но нужен реальный комментарий. Кто это Бескоэльс?{25} 40 страниц, наговоренные на пленку из романа «Герцог», — как рассказ Олдоса Хаксли «Евпомп работал с помпой». Считается, что пародист Архангельский знает стихи поэта лучше самого поэта. Зощенко и Кант. Кант, например, не поехал в Каледонию. Все думали, что он давно уехал. А он был занят пересылкой книг из своей библиотеки. «Ты занял своими книгами уже полторы комнаты, а где я буду жить?» Сердце друга в далеком краю — велосипед, о котором не надо говорить в этом доме. Вы заметили потепление и внезапный поворот? Сидят трезвые, путем здравого смысла коллегиально составляют единое мнение, а водка на них не влияет. Генералка. Журнал для родителей. Чтобы показать знакомым. Тесно стоят сумасшедшие дома Англии. Потому что маленькие и их очень много.
Nicht gewöhnt, allein Sie haben schrecklich viel geschrieben. Take care. The same was at the very beginning. Pitch and toss — somebody else's. And that's the result if you please{26}.
DICTATION
Он мне не такие письма присылал. Неожиданно резкие и ничем не оправданные, но я привыкла. У нас такая органика. Нет, у нашего мира своя органика. Может, у вашей «Музыкальной жизни» есть другие, но у нас не так. Может, у вас среди немецких книг другие корифеи и другие заботы. «Черный обелиск»{27} продан? Как насчет альбомов «Ка-Бэ»? Она теперь работает в ГНБ{28}. Посмотрел внимательно, поморгал глазами и ничего не ответил. Подробности нас не интересовали. Ваш учет, вам и платить. Нет, не так. «А когда будет четвертый том Бакеберга?»{29} «Через 4 года».
В мельтешение ты входишь тоже как составная часть, не замечая суматохи. Один раз в месяц весело было, потом будешь вспоминать 5 лет подряд. Некому рассказать. Письмо другого персонажа, книга третьего. Она спешила в Институт мозга, по дороге опустила письмо. Здесь был первый женский мединститут, и я о нем слышал — рассказы в детстве. Тут училась моя мама. Твоя бабушка переводила последнюю книгу Мопассана. Если считать, что Блока не было, «Возмездие» не написано, то «Волны»{30} — великая поэма. Зачем, похвалив одного, надо обязательно лягнуть другого? Вот существо дискуссии. Не иначе. Но другие слова, но одного духовного события достаточно на всю жизнь. Общие слова без конкретных примеров. Он заснул. Он выключился. Она ушла в третью комнату. Этот телефон — пустое место. Тем самым было сказано, что третий друг — тоже неважное звено. Мы можем обойтись. Еще резче в Переделкино. У меня был разговор 1958 года. Я думал из него сделать диктант. Сила удара на электрической машинке такая, что после нее нельзя садиться за обыкновенную. Ты привыкнешь. Через 20 минут будет пауза. У вас на видном месте будет портрет Булата Окуджавы. А мы будем читать Тютчева. Один роман Сименона по-французски — да, но его разговоры — это голос Камергерского переулка. Он завсегдатай, он там каждое воскресенье и даже субботу и это уже 10 лет. Вы с ним говорили про «Три кварка» в 68 г. Тогда он еще ничего не написал. Тогда его адрес еще был неизвестен. Разошелся и хлопнул дверью по голове — нет, но сильно задел военного человека. Задел так, что никто не заметил. Но из-за комментариев все обратили внимание. Нет, не так. Из-за чего-то другого. Во всяком случае ТРЕЩИНА НА ЗЕРКАЛЕ. К вопросу о «классики не стеснялись».
Знакомство не состоялось. Две книги как можно скорей возвратить в библиотеку. Вот когда не надо ставить дату. Лексика другая. Возможно. Цитат из старой стенограммы нехватает. Зрелость фрукта, ну и фрукт. Конкретные предложения другого порядка. Что я действительно рассказывал 25 раз. А тут нет. И даже непонятно почему. Кстати, что случилось с бумагой и мне испортило настроение на целый день?
Картина со стороны была соблазнительная. Сразу же — как жалко, что нас с вами не было. Как фотографии на озере. Или лучше как «Иван Сусанин» по телевидению. Хороша Волга по телевизору. Рыбная ловля на озере ТВЧД. Помню, мои удочки были раскиданы веером и был жаркий день, и на озере я сидел один. Хорошая была рыбалка. Только далеко туда добираться. Уроки «Удочки» удивительны. Важно было от улова до улова видеть нового рыболова. Ему ведь важно самому поймать, а не выслушать чужой рассказ о рыбной ловле. Это он уже усвоил. «День триффидов»{31} забыт. «Таинственные лучи» заброшены. Возможно «Шпион, которого я любила»{32} по-английски, но у нас нет этой книги. Картины, кулуары, Родион Щедрин и Майя Плисецкая. Зачем же сатирический образ, когда лучшие друзья и знакомые? Она без этого жить не может. Ужение рыбы при помощи Британской энциклопедии. Такой был красивый переплет, а толку чуть: палеография! Пускай вот таких в мастерскую. Они уйдут, а после них 2 года будет стоять атмосфера недоброжелательства. Если у тебя такой друг, то враг тебе уже не нужен. Звонка не было. На кладбище не пошли, памятника не видели. Его путь в искусство очень важен для его родных и знакомых. Он вышел из «Искусства» минут 10 тому назад.
Информация о физической безопасности недостаточна, лжива и неопределенна. Нет, что-то другое. Сведения излишние, загромождающие память и заморачивающие голову, отвлекающие от усвоения того, что полезно знать. Например, жена-иностранка чем-то не пользуется, а муж-иностранец в Лондоне, если он черный или цветной, то тоже несладко. К выходцам из Восточной Европы относится другой вид дискриминации. Это было у Айрис Мердок.
Drink generously and he will tell you generously of all the things that happened to him after that time. I wonder who's reading it now. He was reading Pasternak out loud, and now I thought it might have been Mandelstam himself. May be. It was about February 1939 or a little later{33}.
Where there is no ventilation fresh air is declared unwholesome. Where there is no religion hypocrisy becomes good taste. Take care to get what you like or you will be forced to like what you get{34}.
Старик-издатель, вручивший визитную карточку, уже умер. Знакомство не пригодилось. Я уж не помню из-за какой книги. A-а, Хэвлок Еллис, британский классик с точки зрения читателей Олдингтона в 1927 году. Как они улыбались в пределах Ленинской библиотеки. Это был декабрь 1959 года.
Что это? Каталог непрочитанных книг. Выписки из каталога. Шутка старика-читателя. Меньше всего там было продолжение Книги с большой буквы. Заглянув в сборник цитат, увидишь: два шага назад. Сделал свои выводы, ничего не скажешь. Это немножко похоже на указатель.
«He's het up, but I'd say Tom Betterton's as sane as you or I», (p.186 Destination Unknown by Agatha Christie){35}.
Verbotene Liebe. Verlorenes Leben. Was sagst du dazu?{36} Да, это из каталога. Вот какие были волнующие впечатления. Непосредственно после этого я прошел мимо «Иллюзиона», чтобы остановиться и прочитать названия кинофильмов.
Разговор при помощи «Семьи Тибо» тоже там был. Но я помню почему-то Бакунинскую улицу и автомобильный магазин с толпой у входа. Какой-то трамвай. Это как с Преображенским рынком. Не Володька Мазур, а ученик из третьего класса кричит «Хау ду ю ду!»
Из прочитанных шпаргалок по идее должна возникать картина. Для одной эмоции у меня никогда не будет собеседника. Семена Владимировича я уже больше не увижу. Это так же нелепо, как ехать в Шумилинскую, чтобы посмотреть на Песковатку. А яблоневые сады были еще где-то.
Читать нужно газету «Беднота» за 1923 год.
Лексика была другая. «Бедный мальчик весь в огне». Свинцовые белила. Умбра натуральная. Сиена жженая. Слова, написанные на тюбиках с красками. «Бахают бомбы у бухты». Его фамилия Богучарский. Борис Владимирович, наверно. Кроме того, там был довольно точный список знакомых фамилий.
Где-то было такое предприятие, куда мы сваливали ритуальные тексты как в мешок. Увы, никто на это ответа дать не мог.
Он бросил камень в этот пруд. Не троньте. Будет запах смрада. Они в самих себе умрут, истлеют палью листопада.
Была такая «Тавтология».
Уже никто ничего не помнит. Приблизительно вот так. Странные вещи происходили. Мы все — его однополчане, молчавшие, когда росла из нашего молчанья народная беда.
Лягушки на озере подняли крик за 5 минут до наступленья темноты. Не говорите мне такие вещи. Опять придется идти по этой узкой дорожке. Не забудь, это единственное уютное место, где можно искупаться. Старого места не узнал. Тут должна была быть яма, ямы не видно. Ямы нет. Тут должны были расти большие деревья, деревьев нет. Мост мы не переходили, а в данном случае как будто нужно перейти мост. Как много изменилось около воды. Как мало изменился быт. Какое множество открытий. Если не заглядывать в словарь, всю дорогу будет такая история.
Я диктовал с «улучшением», но все время присутствовала оглядка на первого читателя. Многое приходилось опускать. И пусть нас переметит правнук презрением своим. Вот забытые строчки. Куда-то косо едет лист. На английской машинке я бы этого не заметил. Я бы остановился на взгляде старика: кажется, не те книги. Кажется, не те бумаги. Не то чтобы в 66 лет это имело значение, но все-таки. Вам жить. Вам решать. Вам думать. Одна книга так и называется «Размышления».
Такой ход мысли не пригодился. Условно называлось «Как они мне отбили охоту рисовать карандашом». А так и было. Может из-за учителя Карпова. Старик Самецкий ходил по улицам станицы Вешенской с диковинной тростью, верх которой раскрывался, как стул, и он присаживался и отдыхал. Это было весной 1930 года. Условно называется «опять не туда». Если открыть «Первую комнату», там все есть.
— Я дам команду, — сказал он.
И он действительно дал команду, и все мои проблемы разрешились. Через два дня я получил паспорт с пропиской, и можно было уделить внимание истории английского языка. Если бы я к нему пошел, он бы решил и ту проблему. Но я не пошел. Я не пошел и по старому адресу в Черкизово. Где-то другие маячили знакомые. С кем поведешься. Друзья моих тюремных дней, они отбили охоту. Мы пришли к библиотеке с другой стороны. Опять бзик с бунтом единицы. Но храбрый человек. Но смелость какая, а? К.Улак Урта{37} — первый великий человек, с которым он познакомился. «Они пришли с ножами, приставили и сказали: прыгай в колодец». Он и прыгнул. Коротко и ясно. «Мне голос был» — не было такого. Вот как надо рассказывать, а то Вы. Про дом у Большого театра. Про чемодан с книгами, про старые места на Тверской, где были когда-то книжные магазины. Как же, я помню, я там купил трехтомник Белинского.
Мне показалось все это ненужным. Расходы энергии. Внимание по пустякам.
Скользит бумага, плохая лента. Песня кончилась, очередь за другим певцом. Мне понравилась ваша откровенность. Чтобы быть в курсе. Об этом говорили еще вчера. Это ежесекундное мельтешение, эта погоня, побежали, а? Я вам помогу. Существенное отличие. Еще бы. Нельзя взять, скажем, 14 страниц без удаления в сторону. Я топтался на месте.
Did you see me paying the bill and running like hell? Did you see me swimming? So much for the writing on the wall. If you can keep your head, keep it, do it{38}. Расходов меньше — не заглядывать в словарь. Везде поспеть немудрено. И радует эта картина всех любящих русский народ.
Зал для танцев под видом кабинета. Но не рождает никогда количество в них новых качеств. Прием. Обед на 16-м этаже. Чтобы все прошли мимо. Чтобы потом можно было сказать «Там такой размах». Или «На дне рождения было всего четыре человека». Конечно, если он себя считает за человека. Было два кролика, один из них потом вырядился в овечью шкуру. Показывайте себя, показывайте. Разворачивайтесь, мы посмотрим. Ведь до сих пор он ничего нового не сказал. Через 7 минут вам это надоест и вы скажете: все это — для дяди Марка. Не надо переоценивать заявления тети Шуры. Опять покашливание за спиной. Нужно работать крупными кусками, взвешивая каждое слово на весах. Вот именно. Не надо ставить дату.
But she wanted to be arrested. But she wanted not to be allowed to sleep peacefully at home{39}.
В тот момент я почему-то об этом не подумал. Но я был занят рассматриванием домов с левой стороны. Хватит. Все остальное было без нас.
До решительного жеста можно и так. Условно и так. Можно было не упоминать. Процедура упростилась. Он ограничился устными рассказами. Можно много вариантов дать. Не пойму, что тут с лентой. Грустно думать, что нас обманули. Вот и все, собственно говоря. Всю ночь гремят джазбанды и скалят искалеченные рты{40}. Так можно до бесконечности. Но никто не заставляет по-английски. Никто. Направо с трудом, тут была конюшня, отсюда отступали. 6 дорог или 5? Одна в сущности. But nobody compels you to read it. But nobody wanted to say anything more definite. Bloody fool, couldn't he see? Exactly at the very moment when you needed to find 20 good words. Twenty good words would make the difference{41}. Фиолетовые ямбы на 5 минут. Потом вдруг внезапный поворот. Вам что-нибудь напоминает, поэтому вы улыбаетесь. Аллюзия. Красиво. Дружба продолжалась до конца жизни. Я описывал бутылку мукузани, освещенную солнцем. Но постоянно где-то слева за невидимой завесой стоял призрак, сверкая недобрыми глазами. Мне не пригодилось. Еще раз «дубина». Полено. Бревно. Был интересный разговор с точки зрения грузин, приехавших на московский рынок. Ты чуешь? Чую. Что-то происходит. Одного взгляда было достаточно. Междометия повысились в цене. Прямо физически ощущаю на затылке дыхание враждебных взглядов. Читайте старое. Читайте.
Just for you about justice. The organised Church and the highest form of punishment. She wanted to be alone{42}. Я ничего не могу придумать, кроме как портить лучшую бумагу.
Зрело подходил к решению задачи. Уже давно все сказано.
Уже давно главное написано. Надо только найти и карандашом отметить.
Я знаю одного старого знакомого, который другими глазами может смотреть на антикварные книги. Но они разделяли отцовскую библиотеку. Два брата. Кроме того, никто из них продавать не собирается. На Пушкинской улице книг не было. Там коллекционировались редкие фотографии и подарки от отца с его автографом. Но он не сказал «из Тарусы». Он сказал «из Казани». Она оживилась, потому что у нее тоже напряженные отношения с Валовой улицей. 7-й Ростовский переулок — старый адрес. Он уже умер. Она живет где-то в новом районе.
Тут больше ничего можно не цитировать. Но это уж слишком. Что поделаешь. Они у себя в Лондоне не стесняются.
Я перепутал. Я почему-то думал, что там французский текст («Отречение Суллы»). Что сказал Франсуа Мориак о Жорже Сименоне, интересно для Франсуа Мориака. Для Жоржа Сименона интересна только цифра 216 или 240. Это он столько романов написал. Если будете в Швейцарии, так ему и скажите: «Мы только Вас и читаем, больше никого». Мы по Вас изучаем «Евгения Онегина». Без Вас мы не читаем Пушкина. Нельзя шагу сделать без Вас.
— Как вам удалось передать атмосферу проскрипций? У вас талант историка. Это же было когда? А вы написали так, как будто вы жили в ту эпоху.
Профессор Нейгауз никогда не видел еще такой способной студентки. А она про дядю писала.
Если написанное через точку с запятой — сокращенный дайджест стенограммы звуков из ящика, то тогда конечно. Слово «скрэмблер» надо переводить хотя бы как «особый телефон». Так много приходилось принимать на веру. С ее точки зрения интересного человека на этом дне рождения не было. Он не пришел. Обойма из 5 патронов, место за столом для пяти человек. Хоть бы приблизительно в одну сторону. Прочитав вслух «Разговор о рыбе»{44}, можно сделать такое заключение. Пора портить «Разговор о рыбе». Глагол означает «зашифровать радиопередачу». Телефон не позволял подслушивать, а как — это не имеет значения.
«В подворотне с дворником курила, водку в забегаловке пила». Не те книги и не те бумаги, с этого начинается первая глава. Из подсознательной. На вопрос «из какой жизни вы пишете?» «Болван предал болвана, то были я да ты»{45}.
«Under the spreading chestnut tree I sold you and you sold me». Scrambler is the word. Just what I forgot. Just what I didn't need to remember{46}.
Слова про Щелыково, разбросанные по всем углам, и в самом далеком углу вдруг «Бунт единицы». Ах не напоминайте мне о нем. Это как два читателя читали вдруг один неизданный роман. Мне больно, Бес. Что делать, Фауст? Таков вам положен предел. Но беспредельно простирались занятия ерундой. Например, шлифовка произношения имен судей по «Книге судей». Из японского развлекательного романа.
Потом мы сразу перешли в другую плоскость, и связь оборвалась.
Мы лучше поспешим. Куда стремглав, не меняя волны, уводит нас неопределенность впечатления. Для разогрева. Для разгона читателей употреблялась другая лексика. Читал лекции, но не пользовался успехом. Теперь работает не по специальности. Просто ведет разговорную группу русского языка. Постепенно множится со всех сторон «ни в коем случае».
Тут человека берегут как на турецкой перестрелке{47}. Один раз и звуки из ящика притомились. Направленная против него кампания имеет целью запугать с. граждан. Органы угрожали его убить. Стамбул гяуры нынче славят. У старой мельницы мы посидим на сухом дереве. Китайский пейзаж — см. цитату из Олдоса Хаксли. — на грани острой в круге первом на всякий случай НА КАЖДОМ ПОВОРОТЕ давным-давно. Не умеет человек придумывать названия. Валя-Валентина, что с тобой теперь? Но смысла надписи зловещей никто из них не разгадал.
Если там было про стук в окно, то это существенное дополнение. Трудно уловить общую линию, если не считать «Герострата» или «Обманщика». Первые вклейки продолжают «Озеро», это ясно. Все вклейки вообще. Я прочитал огромное количество страниц. Никакой разницы нет. Небрежный почерк лежа в постели, с таким же результатом. Совершенно не понятно, за что там уцепиться. «Холостой заряд»{48} работает только с китайской картой. Цитата из Монти в другом месте. Если взять весь переплет с рыболовом, будет еще хуже, потому что неопределенней. Неизвестно что. Кошмарный жуткий ритуал. Снег падал. Скользко на улице. Автопортрет Сорина в Третьяковке. Мы читаем «Похищение премьер-министра» вслух. Агата Кристи в московском издании{49}.
Жуткие осложнения на каждом шагу. Да они что опупели что ли? Старую высохшую копирку продают, а? Нет, я ошибся. Жуткие осложнения на каждом шагу: да зачем мне это нужно? Таких 25 повстречаешь на каждом углу, постой только 5 минут. «Я вас встречал в „Молодой гвардии“?»
Икота икота перейди на попа Федота, с попа Федота на Якова, с Якова на всякого. «Трэджи фо ю, комикал фор эврибоди элс»{50}. Игзэктли! ЧЧЧЧЧ-орррр!
Проба новой ленты. И паршивой бумаги, которую я все-таки купил, а что делать? Больше нет никакой. И проба паршивой бумаги ДЛЯ ЗАМЕТОК, благодарю. Может, сохранить? Может, пригодится? Кошмар. НИЧЕГО УЖ БОЛЬШЕ НЕ ПРИГОДИТСЯ. Как эта встреча с автором либретто. Саквояж. Чемоданы, сквозняки, слитки золота и монеты на таможне: а это зачем ей понадобилось? Это про Нэнси Митфорд. Авантюристка она. Халтурщица, а не самая остроумная женщина в Лондоне. И Вы думаете, это женская точка зрения? Ничего подобного. Это плохая Агата Кристи в комбинации с плохим Сомерсетом Моэмом. Спасибо. Я отыскал старые страницы, нашел выписки и успокоился. И этого не нужно было. Так — от нечего делать. За неимением лучшего — более точные слова. «Круг чистой воды». «Заблудшие». «Фараон»{51}. Еще что-то. Жаль, что не пошел. Еще не поздно. Все равно, они идут вечером, уверен в этом. 5 минут нужно чем-то одним заниматься — или курить или пить вино или печатать на машинке.
Еще раз мимо Люксембурга и Индонезии. Там же было посольство? Особняк в переулке теперь. И вы узнаете об этом через 20 лет. Про кафе. Роман «Максим Шостакович»{52}. До сих пор неизвестно. И тут же сразу вопрос: «А кто написал?»
Она не арестована пока. Но она почему-то не собирается. Мать сыновей великого человека. «Мать Ермолая»{53} — она так и знакомится, а по-моему, хорошо. Он бы давно уже у нее в печенках сидел. Она не знает своего счастья. Если бы он каждый день с ней. Она не ценит своей радости. Когда ты дома, я не принадлежу себе. Я не могу делать что надо. Ты меня затыркал, заговорил, замордовал, — я не успею в душ. Ой кошмар, я не могу!! Жарища еще эта проклятая, никуда не денешься. Начинаются мои мучения (с солнечной стороной). Я с ужасом думаю о переселении, я там не буду спать, а куда мы денем наши завалы? Книги, газеты, штабеля, барахло, макулатура — накопили за 20 лет. Они с радостью, они с завистью, а я с тревогой. — «Америка в Сокольниках»{54} — вот что было в последний раз. Если бы это был дайджест по 60 страницам, а в общем так и получается. Независимо от того. Зачем мне лишний раз говорить эту неприятную правду? Конечно это правда. Но я ведь тебя спрашиваю о другом. Лучшая виолончель СС заявила, что СВ создает артистический карантин вокруг него и его жены. Он объяснил, что это месть за дружбу с изгнанником{55}. У них была драма. Он был крестный отец, а по законам и обычаям крестный не может жениться. Тогда на него наложили эпитимью и он ее выполнил, и тогда священник разрешил им жениться. Она еврейка, но перешла в православие.
Меньше всего «Галактики». Как только она прочтет первый том Марселя Пруста, так сразу в телефонную трубку выскажет свое мнение. Один раз и звуки из ящика пригодились. Странно, что если взять все подряд, то лишь через 20 дней обнаружится что-то. Давно нужно было закрыть лавочку в ожидании диктанта на чужой машинке. Ему было 66. А кто умер?
И «Тетушкины сновидения» лучше всего опять же о французах в «Игроке». Ладно. Три раза возьмем, чтобы перекреститься. Не надо кричать. Вот с чего начинается «10 рассказов и их авторы»{56}. Чуть-чуть под Белинского, немного под Д.Писарева, совсем мало других, меньше всего Сомерсета Моэма. Заботы были такие в тот год, когда весенняя погода стояла долго на дворе. Отменно прочен и спокоен во вкусе милой старины. П.Романов стоит 10 рублей за том. «Без догмата» я уж не спросил. Вместо марочников на Котельнической набережной{57}.
— «Демон, а не возлюбленный»{58} — рассказ современной Джейн Остин по имени Элизабет Бауен (или Боуэн).
Обычный камуфляж. Для суеверия сделать вид — как бы от дурного глаза: НЕ СЧИТАТЬ пойманной рыбы. Так — на сковородку, двух чикамасят, одного сазанчика, так кое-что по мелочи. Никогда человек не скажет — здорово клюнет или хорошо ловится — нет, этого говорить вообще нельзя и никогда никто не скажет. «Папки пухнут, дело стоит». «Следствие закончено, забудьте, плюньте». Такой приговор. Такой был ритуал. А что еще ожидать? 7 томов, 2000 страниц, значит тоже — если скажем 700 листков обычного формата, — то одна книга или две подборки, но мысленно на юбилее. Но мысленно такая работа уже проделана и вот вам результат.
Короче. Еще короче. Не заглядывая в шпаргалки, в подборки, в словарь. Можно и не читать роман-стенограмму, хотя, конечно, Достоевский в Париже — это всегда интересно. Француз — нет, богатый бездельник из Аргентины, студент медицинского факультета — вот ради кого она бросила титана-поэта-страдальца. Это про Полину Суслову в Париже. «Фиолетовые руки» — страниц 300, не считая «Ксенофоба» (120 страниц). Недобрыми глазами я могу и сам прочитать, т. е. пролистать и выбросить. Заботы 31-го читателя. Незаменимый был когда-то человек — читатель № 13. Читал с карандашом. Потом сам стал писать и перестал читать. Что-нибудь такое вроде «ЕЩЕ НЕБРЕЖНЕЙ», но это про почерк и формат бумаги и каким пером написано, — это неинтересно. Отрава в крови 3 дня находится. Такой яд, как от испорченной колбасы. Я не так понимал «способ не мыслить». Я сначала думал: писать — это значит стараться не думать (о неприятном или ненужном), а тут, собственно говоря, наоборот — стараться думать, ибо это единственный способ продумать до конца.
Есть в опыте больших поэтов черты естественности той, что невозможно, их изведав, не кончить полной немотой. Не кончить черною тоской. Вам до опыта и не могло быть известно. Но теперь-то хотя бы на чужом опыте, Вы убедились? Эта простота. Она всего нужнее людям. Та самая святая наивная детская простота, что хуже воровства. От этих штучек с подоплекой он отказался бы наотрез. Так робок первый интерес. Начало было так далеко. Но сложное понятней им. Потому что человечней и безопасней, потому что не каждому — судьба самосожженца. И тут кончается искусство и начинается судьба.
Этого я от него не слышал. Об этом я узнал несколько позже.
Ну и разумеется — почти самое главное — В ИСКАТЕЛИ КОСНОЯЗЫЧИЯ ПИСАТЕЛЬ В СТАРИНУ НЕ МЕТИЛ.
«Первая комната» больше всего. Меньше всего «Галактика». Немного больше точка с запятой, (пятница 22.2.74)
Let them go, the sooner the better.
So much for this item{59}.
Original, fahr hin in deiner Pracht. Wie könnte dich die Einsicht kränken: wer kann was Kluges, wer was Dummes denken, dass schon die Vorwelt nicht gedacht?{60}
«Истребление истуканов» еще раз по мотивам книги «Весна в Фиалте»{61}. Просто были уже такие цитаты. Ничего удивительного. Даже «Четырехэтажная тавтология» выросла в 11 этажей. Про кинотеатр «Великан» скучно, а надо бы переписать, хотя бы под — «Жизнь пчел», что ли.
Заботы 31-го читателя.
Я увидел: хорошо, только слишком много абзацев. «Фотография пулеметчика»{62} — пример и образец. «Трава под яблоней» тоже. Например «феллацию» там можно найти. Вот ты выйдешь на пенсию, будешь изучать этот вопрос. Рисует по клеткам портреты вождей. Еще в 4 с половиной годика этим занимался, тут он опытный человек и высокий специалист.
Поделиться книгой: