Помоги проекту - поделись книгой:
Именно поэтому ОУН расцениваю как преступную организацию, а УПА и другие украинские националистические военизированные подразделения непосредственно прибегли к преступлениям народоубийства — на поляках, евреях, россиянах и на десятках тысяч украинцев, которые были против ОУН-УПА. Утверждаю, что, следовательно, вина больше всего лежит на стороне ОУН-УПА. Поляки в этой неправильно названной "украинско-польской войне" были теми, кто защищался. Преимущественно безуспешно. В этой книге говорится в основном о преступлениях против поляков, потому что нет у меня материала о преступлениях против евреев, россиян и украинцев. Хотя я убежден, что такие преступления имели место, у меня есть даже доказательства этого, однако в таком объеме, чтобы говорить о них в подробностях.
Между украинцами и поляками существует спор не только о том — кто начал, между самими поляками также нет согласия во взглядах на то, каковы были причины резни поляков подразделениями УПА, КОС, УНС. И, по моему мнению, ни один автор, даже А. Щенсняк и В. Шота, даже Р. Такжецкий не указали эту причину, хотя кружили около нее, будто бы инстинктивно ее чувствовали. А она, причина мордований, существует, она выразительная, четкая. О ней буду говорить дальше, ссылаясь на документы. Вместо этого украинские националистические историки сознательно обходят эту причину, потому что, указав на нее, нужно, чтобы ОУН взяла на себя вину за геноцид польского народа. Однако и между украинскими националистическими историками существуют разногласия по этому вопросу. В то время как одни приписывают полную вину полякам, например, Петр Мирчук[4], то такие, как Ярослав Пеленский, колеблются в определении причин мордований, хотя все они и не отрицают их[5].
Существует потребность сказать правду. Горькую правду для украинцев, для украинского народа. И о ней скажу я — украинец. Эта правда горька для украинцев, потому что ОУН-УПА — это не только западноукраинское явление, ОУН-УПА в своей пропаганде пыталась проповедовать, что она действует от всего украинского народа, от его имени, что она, ОУН, является выразителем интересов всех украинцев, что УПА — это армия украинского народа. Поэтому я, украинец, хочу этому возразить. ОУН ни для меня, ни для нескольких десятков миллионов украинцев никогда не была родной. УПА никогда не была армией всех украинцев. Кого и как она представляла — об этом буду говорить в этой книге.
Абсолютной правды, кроме абсолюта правды Бога, не существует. Однако, здоровое общество всегда пытается приблизиться к правде — философской, исторической. В этой книге я не претендую на абсолютную правду. Может, в чем-то я ошибаюсь, однако, не в существенных вопросах, не в существенных утверждениях. То, что здесь скажу, это не мои выдумки, это всего лишь суммирование фактов, на основании которых я делаю выводы. О событиях в Западной Украине в 1941–1945 годах нужно говорить не с идеологических позиций, а с позиций интеллектуальных, объективных.
Эта книга адресуется, прежде всего, тем миллионам украинцев, которые никогда не столкнулись с деятельностью ОУН-УПА, хотя слышали о ней, часто слышали неправду, искаженную либо большевистскими пропагандистами, либо же националистическими. Эта книга адресована также тем украинцам Волыни, Полесья, Галичины, Холмщины, Подляшья, Лемковщины, которые знают ОУН-УПА с момента наибольшего усиления междунациональной ненависти. Книга адресована тем украинцам, которые родились после 1935 года и которые знают об ОУН-УПА из фальсифицированной истории. Книга адресована также полякам, чтобы убедить их, что ОУН-УПА — это не весь украинский народ. Чтобы они знали оценку тех страшных событий, данную пером украинца, который последних 12 лет жил в украинской националистической среде. Пусть эта книга станет попыткой очистить украинский народ от преступных действий части его племени. Поэтому книга должна выйти в свет на украинском и польском языках. Мне кажется, что существует потребность перевода книги на русский язык, чтобы имели возможность прочитать ее те, которые живут в Украине, но не владеют украинским языком, чтобы имели возможность прочитать ее русскоязычные евреи. А перевод на английский язык привел бы к изменению бесполезного отношения к нам со стороны англоязычного мира, который смотрит на украинцев через призму дела Ивана Демьянюка.
Я осознаю гнев и ненависть в мой адрес со стороны сознательных и несознательных оуновцев, упистов. Однако, я лелею надежду, что и среди них найдутся такие, которые признают за мной право. Ведь масса украинских националистов и до сих пор живет тем, чем ее кормили и в дальнейшем кормят националистические бонзы. А в рядах ОУН и УПА оказывались многие украинцы не по собственной воле, а если и по собственной воле, то бессознательно. И они впоследствии сожалели о своем шаге, но возврата уже не было. Учитывая размер книги, я был вынужден пропустить два ее раздела — о собственном опыте работы в издательстве "Новый путь", 'Народная воля", также во время издательской практики, а также раздел о людях, с которыми я столкнулся. А были и есть среди них люди гуманные, умные. Но их — действительно весьма мало.
Я осознаю то, что эта книга будет только дополнением к проблеме ОУН-УПА. То, что натворила ОУН, требует многосторонних, интердисциплинарных студий, изучения многих архивных материалов. Имеем надежду, что они, эти материалы из архивов Москвы, Украины, Польши, Германии, Великобритании, США станут в конечном итоге доступными. Считаю, что еще при моей жизни придут к созданию общего, украинско-польского интердисциплинарного института для изучения того явления, которое некоторые неоправданно называют "украинско-польской войной 1941–1945 годов". В этом институте будет работа не только для историков, но и психологов (жаль, что уже нет в живых ученого-украинца, профессора Варшавского университета, Степана Лоханея, выдающегося знатока психологии толпы), географов, этнографов, филологов. Одному человеку, в частности, старшего возраста, без доступа к архивным материалам нет возможности прояснить тему всеобъемлюще.
О преступлении и наказании одного человека, который имел на своей совести одну смерть, Федор Достоевский написал большой роман, в котором в совершенной форме проанализировал психическое состояние преступника ("Преступление и наказание"). А где же наш, украинский писатель, который описал бы "свободные и невольные", то есть сознательные и несознательные убийства беззащитных людей, причем с применением изощренных методов пыток? Где те украинские писатели, которые сумели бы показать глубину (или мелкоту) преступной души убийцы из УПА? Из вспомогательной полиции, которая активно помогала в истреблении евреев? Тех душ, которые, хотя и невинны в убийствах, смотрели на зверства, но не имели возможности противодействовать им.
Не имели возможности, потому что боялись не столько за себя, сколько за детей своих, за своих внуков. Думаю, что это мог бы сделать, если бы был жив, Михаил Стельмах. Он, по- видимому, был бы способен описать это, хотя сердце его обливалось бы кровью, потому что нужно было бы писать о единокровных братьях. Но он верил в победу Добра над Злом, правды над несправедливостью.
А раз уж нет среди нас Михаила Стельмаха, который не случайно одному из своих произведений дал название: "Кровь человеческая — не водица", то неужели не найдется другого украинского писателя? Олесь Гончар уже, по-видимому, не осилит, уже не те годы. Но есть, я его даже вижу: это Владимир Дрозд! Писатель он еще молодой, он проницательный знаток души человеческой. Он прекрасный мастер украинского слова. И, по моему мнению — честный. Поэтому буду ждать, если не я, то мои дети, мои внуки, может, дождутся романа на глубокую, трагическую тему. Это нам, украинцам, пойдет только на пользу.
В семье не без урода. Таким уродом была ОУН-УПА в здоровой, хотя и измученной семье украинского народа.
Я бы, может, и не писал эту книгу, несмотря на то, что всегда имел желание сделать это. Но вижу, идет наступление ОУН, всех ее фракций, на Украину. Пользуясь поддельными и подрисованными лозунгами, преступно подменивая понятие патриотизма национализмом, ОУН овладевает каждый раз все более широкими кругами писателей, политиков и даже военных. И далеко не все осознают, что ОУН никогда не отказалась от своего стратегического плана: построить на всех этнических украинских территориях (по оценкам ОУН) государство, в котором власть будет принадлежать "инициативному меньшинству", "лучшим людям" — "вождям". От этой стратегической цели до сих пор не отказалась ни одна фракция ОУН, а это означает войну в скором будущем, которая может стать началом III мировой войны. Ни одна фракция ОУН также до сих пор не осудила индивидуального и массового террора, который практиковала ОУН на протяжении многих лет. Из уст главных деятелей ОУН один за другим можно услышать выраженные между строками истины о теперешней сути этой организации, о чем буду говорить дальше. Реализация стратегической цели ОУН в международных и внутренних отношениях представляет реальную угрозу для Украины, как демократического государства, для украинского народа. Это и есть главной причиной, ради которой я собрал и проанализировал материал, изложенный с моими выводами в этой книге.
Несколько слов о стиле, о манере написания этого труда. Поскольку его тема касается меня лично, как украинца, я не могу писать ее как бы сбоку. Тем более, с марта 1946 года (почему именно с этого времени — напишу позже) я ходил будто бы оплеванный. Я знал свой народ, знал свою ближайшую семью, знал волынское село, знал также Надднепрянщину. И узнав из абсолютно достоверных уст о преступлениях украинцев, с того времени у меня нет покоя. Вот почему принятая к публикации версия этой книги часто написана от первого лица. Кроме объективных данных, утверждений, я хочу излить в этом труде свою боль, хочу откровенно сказать: мне стыдно за то, что среди моего народа появилась фашистского типа, тоталитарная, расистская организация — ОУН, которая поставила себе цель построить империалистическую Украину и которая породила УПА и другие милитаристские соединения, которые совершили преступление народоубийства.
Используемая для публикации, адресованная широким читательским массам книга, похожа на публицистику, однако те, которые захотят знать источники моих мыслей, найдут их в многочисленных примечаниях, которые размещены в конце книги. Кого они не интересуют — не нужно их и смотреть. Возвращусь еще к тому, что с марта 1946 года я хожу по этому миру как будто оплеванный. В общей памяти поляков доминирует стереотип украинца-головореза, украинца из ОУН-УПА. Помимо того, что нужно путем правды об ОУН-УПА и других объединениях изменить общественное мнение поляков об украинцах, я также хочу лично очистить своих детей и внуков, которые чувствуют себя украинцами, от скверны, которая к нам пристала из-за действий ОУН-УПА. Я хочу, чтобы путем этой правды очистились миллионы украинцев, которые не ведали и не думали о существовании УПА.
Зло запоминается больше, чем добро. Следует ли удивляться полякам, что у них сложился именно такой, осторожно говоря — негативный стереотип украинца? Считаю, что им нельзя удивляться. Поляки и украинцы последних 75 лет, это — Западная Украина, то есть Волынь, частично Полесье и Галичина. Даже те поляки, которые жили до войны в Западной Украине, не знали или почти ничего не знали о действительной жизни украинцев к востоку от Збруча. Что же говорить о поляках из центральных и западных земель Польши? Польско-украинские отношения формировались именно там, в Западной Украине. Украинцы же из так называемой подсоветской Украины мало знали о поляках, даже о тех, которые жили на так называемых Кресах. И им нечего удивляться — они переживали искусственный голод, насильственную коллективизацию, раскулачивание, массовый террор ежовщины-бериевщины. О том, что происходило в Западной Украине с 1943 года, вся Польша узнала от тех поляков, которым удалось убежать от бандеровцев. Это они, которые уцелели, еще во время войны, и после нее, распространившись по всей Польше, несли весть об украинцах как о головорезах, насильниках, убийцах, грабителях. Говорили: украинцы убили, украинцы сожгли, украинцы ограбили. Говорили: украинцы, хотя имели в виду — бандеровцев, различных националистов под знаком ОУН. Потому что до войны сожительство украинцев и поляков складывалось нормально: друг с другом роднились, становились кумовьями, иногда ссорились, но не потому, что тот поляк, а тот украинец, а так, как и все люди между собой. Национальность не играла какой-либо роли.
И вот, начиная с 1943 года, поляки, которые жили в Западной Украине, несли по всей Польше весть об украинцах как о головорезах. Поляки из центральных земель Польши не имели повода чтобы не верить своим землякам. Верили, отождествляя мордовавших с украинцами. Следовательно, и со мной. А мне от этого больно. Больно вот уже скоро 50 лет. И дети мои, которые учились в Польше в украинском лицее в Легнице, также переживали обиду по этому поводу, потому что они украинцы. Однако повторяю: полякам я не удивляюсь. То есть обычным людям. Потому что, слава Богу, за редким исключением, польские авторы, которые пишут на тему польско-украинских отношений с 1943 года, не обобщают, они пишут: украинские националисты либо бандеровцы, либо украинские фашисты и тому подобное. Хвала им за это.
Хотя я по обстоятельствам и был вынужден скрывать свою национальность на протяжении десяти лет (с 1946 по 1956 годы), однако, я всегда был украинцем, я всегда думал по-украински. Я не стесняюсь ни своего украинского происхождения, ни того, что Елена, моя прабабушка по отцу, была крепостной, я не стесняюсь также Хмельничины, Колиивщины или Гайдамачины. Некоторые польские авторы видят первопричину массовых убийств в тех исторических временах. А это — обидно для украинцев. Это — достаточно-таки мелкое виденье событий. Это — результат незнания сути ОУН как организации, сформированной на тоталитарной идеологии исключительности украинцев. Некоторые евреи даже Тараса Шевченко обвиняют в апологии насилия, неправильно объясняя его "Гайдамаков". Эти события, хотя и в самом деле жестокие, не имеют ничего общего с украинским национальным характером. Тогда украинцы были поставлены в экстремальные условия, поставлены, в конечном итоге, не только самими поляками или евреями, но и такими украинцами, как Ярема Вишневецкий, пути походов которого изобиловали сваями, на которые натыкали украинских крестьян. Нельзя от доведенного до отчаяния человека требовать контролируемого поведения. Тем более нельзя требовать контролируемого поведения от масс. Пусть об этом скажут свое слово психологи. Хмельничина, Гайдамачина, Колиивщина — это был крик отчаяния, это был подъем руки на ближнего, вызванный угрозой геноцида украинского народа.
Такой ситуации не было с украинской стороны перед и во время последней мировой войны. Точнее — не было такой угрозы с польской стороны. Такая угроза существовала, но со стороны гитлеровской машины.
Так вот возвращаюсь к тому, что я не стесняюсь своего украинско-крестьянского происхождения, хотя мой отец был интеллигентом в первом поколении, а мой дед с бабкой, мои дяди и тети трудились в поте лица с самого рассвета до заката. И я их никоим образом не стесняюсь. Не стеснялся я их никогда после войны, потому что никто из моей семьи не принимал участия ни в УПА, ни в схожих с ней организациях.
Я не стесняюсь также тех украинцев из степной зоны Украины, которые (а среди них я жил некоторое время), гнули шеи в колхозах и совхозах, собирали кизяки (коровье дерьмо), чтобы было, чем топить, чтобы что-то сварить и обогреть зимой дом.
Я не стесняюсь тех украинцев-полищуков, которые всю свою жизнь перед войной проходили босиком или в лаптях, с ними же на плечах ходили на богомолье в Почаев, а шли неделю туда и неделю назад.
Напротив, я горжусь тем, что мои предки — вольнолюбивые казаки, что среди моего народа триста-четыреста лет назад почти все, в том числе и крестьяне, умели читать и писать, даже женщины, что было эвенементом во всей Европе. Я горжусь трудолюбием моего народа, из которого вышли Григорий Сковорода — босоногий философ, Тарас Шевченко — рожденный крепостным; целая плеяда ученых, которые усилили сначала МоМКСУ, впоследствии Петербург. Я горжусь своим народом таким, каким он является, потому что я — его частица.
Но мне стыдно за то, как поступили мои земляки во время войны. Мне стыдно за тех, кто вел евреев на казнь. Стыдно за действия УПА, стыдно за ОУН, которая виновна в смерти поляков, евреев, россиян, украинцев. Я скажу словами В. Коротича, что мне стыдно за людей, которые из национальности делают профессию. Мое украинство должно соединять, в частности, с поляками, нашими соседями, а не противопоставлять меня другим.
Я готов был молчать о преступности ОУН и преступлениях УПА, я хотел об этом забыть, надеясь, что вместе со смертью тех, кто организовал преступления, кто принимал участие в них, перестанет существовать проблема. У меня была надежда, что молодое поколение украинцев и поляков будет жить в согласии, в мире. А между тем… Те из старого поколения не только не ведут к согласию, но и делают из преступлений предмет геройства.
Мне могут сказать: не гадь в своем гнезде, не пятнай свой народ! Тогда я отвечу: Не народ свой гажу, не пятнаю его, а очищаю от той скверны, которую навлекла ОУН-УПА.
Потому что выходит, что: все украинцы убийцы? Какие же они фактически? В подсоветской Украине жило около 30 миллионов украинцев. Их большевики мучили, морили голодом, русифицировали, истязали по тюрьмам, депортировали, отбирали у них тяжелым трудом приобретенное имущество. Но, тем не менее, они, когда наступила война, когда Украину оккупировали гитлеровские войска, когда казалось и "время отплаты наступило", как пелось в "Интернационале", они, эти 30 миллионов украинцев, не резали, не убивали большевиков, россиян, не убивали партапаратчиков, комиссаров. Не вспоминая уже о простых людях, среди которых также было много поляков. И поляки, мордуемые упырями, убегали за Збруч, на Житомирщину, убегали к украинцам, которые их там перепрятывали, охраняли.
Поэтому дело ли в украинцах?
А националисты? Сколько смертей причинили поляки украинцам в межвоенный период? Проф. Ярослав Пеленский в упомянутом уже интервью говорит, что во время пацификации некоторых галицких сел в 1930 году замучено 9 или 19 украинцев. Разница является результатом нечеткой записи в документах. И вот еще что: каким украинцам между войнами жилось хуже — тем, под большевиками или тем под Польшей? Помним и такое, что хотя и была Береза Картузская, но она была не только для украинцев-националистов. В этом концлагере никто не умер, никого в нем не замучили, хотя и сильно мучили. Но не только украинских националистов. И еще вспомним: Когда началась война 1939 года — польская власть выпустила на волю всех узников, в том числе и политических, в том числе и Степана Бандеру. И еще вспомним в связи с этим — что сделали большевики с узниками, отступая перед немецкой армией? Так что нужно спросить поляков, также спросить: то, что началось на Волыни осенью 1942 года и разгорелось весной и летом 1943 года, что распространилось в 1944 году на Галичину, а окончилось только после окончательного прихода большевиков, где-то в 1947 году, — это дело национального характера украинцев? Или это дело природы украинцев? Является ли это результатом преступной идеологии ОУН? Потому что, смотрите, белорусы: они также жили под Польшей и жили еще беднее, чем украинцы. То почему же у них не возникла какая-то БПА? Почему же они не мордовали поляков?
Не в народе дело. Причина всему — преступная идеология ОУН, о которой и буду писать более подробно.
Еще возвращаюсь к вопросу: Почему нужно в конечном итоге сказать правду? Почему эту правду должен сказать украинец? Нужно ее, по моему мнению, сказать полякам, чтобы они изменили недоброе общественное мнение о нас. Да и чувство человеческой несправедливости в мире христианской морали приказывает не молчать о преступлении, приказывает сказать правду. Она, эта правда, может привести к тому, что украинский национализм не распространится на Украине, потому что если это произойдет, то вся Европа отвернется от нас. Сильные мира сего ничего даром не дают. Нужно самому позаботиться о добрых отношениях с соседями. А этого можно достичь только на основе демократии, взаимного почета, выбросив всякий тоталитаризм не только из действий, но и из мысли. Прошло время фашизма-нацизма, прошло время марксизма-большевизма. Неужели только Украина должна была бы заново пытаться стать на ноги, опираясь на украинскую разновидность фашизма — на донцовский национализм, воплощенный в 1929 году в форму Организации Украинских Националистов? А от программы ОУН с 1929 года и до сих пор не отмежевались все три фракции ОУН, ни одна из них не осудила тоталитаризм этой программы, не осудила применяемых ОУН методов. Должны ли мы опять быть исключением среди демократических стран Европы, мира? Немцы, итальянцы, испанцы, португальцы осудили фашизм-нацизм, а у нас, как видите, и до сих пор ведущей идеологией является донцовский национализм. И пусть мне не противоречат, что начиная с 1943 года ОУН перешла на демократический путь, потому что это был только тактический переход, изменение лозунгов. Об этом буду говорить дальше. Этот переход должен был, казалось, произойти в ОУН Бандеры, но то же сделали после войны и в ОУН Мельника. На документах III Чрезвычайного Большого Собрания украинских националистов-бандеровцев с августа 1943 года, на документах Украинского главного освободительного совета (УГОС) базирует свою идеологию ОУН-с — "двийкари". Но все это — слова, слова, слова. А практика — своей донцовско-националистической дорогой. Об этом разногласии провозглашаемых лозунгов и практики буду говорить дальше. А между тем, вспомним: какой сегодня за границей имидж Украины? Для россиян на протяжении веков мы были малороссами, сегодня же они, с правом на это, ставят нам в упрек грубый национализм. Для поляков имидж украинца сложился, сформировался под воздействием деятельности галичан, ОУН, УПА. Для рядового поляка, украинец — это головорез. В глазах американцев мы — малокультурная нация. Нация ли? Ведь нас десятилетиями называли "рашен". Немцы всегда считали нас предметом своей политики. До настоящего времени такой имидж не изменился.
Для того, чтобы это состояние изменить, чтобы Украина стала субъектом в международных отношениях, ей нужно стать на путь демократизма, гуманизма, интеллектуальности. Нужно решительно и как можно быстрее отбросить даже намеки на возможность господства на Украине национализма, следовательно, тоталитаризма. Украина Р.Б. в 1992 г. начала делать попытку войти в круг суверенных государств, в европейские и мировые структуры. Хотя человеческий и материальный потенциал ставит ее в ряд наибольших государств Европы, однако, учитывая сложившуюся геополитическую ситуацию, самостоятельно ей будет трудно быстрыми темпами стать равной среди равных. Входя в каким-либо межгосударственные структуры, нужно входить в них с каким-то балансом: позитивным и негативным. На этот баланс сказывается прошлое народа, в частности, новейшая его история. Мир конца ХХ-го века признает одну универсальную философию: гуманизм. А не мы ли, частица нашего народа, частица наиболее известная миру, не мы ли, входя в межгосударственные структуры, не имеем за собой греха антигуманности?
Были у нас такие грехи. Многие из украинцев активно строили тоталитарный строй красного цвета. Они, бывшие большевики, как представители красного тоталитаризма, из-за осуждения их идеологии, уже отошли, можно сказать, в прошлое, большевистская идеология обременяет украинцев не в большей мере, чем россиян, белорусов и другие народы бывшего СССР.
Но за нами еще один грех, грех украинского национализма, который расцвел как разновидность нашего-таки фашизма. На украинском национализме — грех экстерминации польского мирного беззащитного населения, на нем грех убийств стариков, женщин, детей — зверских убийств!
Как на сегодня сложилась геополитическая ситуация посткоммунистических стран Восточной Европы? Литва, Латвия и Эстония смотрят на запад, рассчитывают на него. А между тем не очень виден конец, когда российские войска покинут эти страны. Не здесь место объяснять, что это означает. Польша и Чехословакия (вскоре, Чехия и Словакия) рассчитывают на Западную Европу. Румыния собирается самостоятельно решать свои проблемы. Молдавия — смотрит на Румынию. Россия считает, что Америка должна ей дать миллиарды, чтобы не допустить экспансии Китая. Украина же необоснованно созерцает на США и Канаду, как на те государства, откуда придет панацея ото всех наших болячек. Украинская диаспора, не только по моей оценке, не считается фактором, который экономически или даже политически приведет к улучшению судьбы Украины. США и Канада имеют свои интересы. Им судьба Украины, как и других государств — безразлична, разве что они увидят в Украине свой бизнес. Украина положила глаз также на юг, на исламские страны, но это не может нравиться именно Америке, на которую Украина рассчитывает.
Геополитическая ситуация конца ХХ-го века в Восточной Европе сложилась так, что нечего на МоМКСУ нам заглядываться, но и самостоятельно нам не идти. Помимо Украины в подобной ситуации очутилась также Польша, поэтому, прежде всего, этим двум странам нужно сближаться. Но этого нельзя достичь без "очистки" от грехов недавнего прошлого. От них, грехов, нужно очиститься, чтобы более свободно и с чистым балансом войти в близкие отношения с европейским и мировым сообществом. Очиститься можно только одним путем: признать вину части нашего народа и попросить за это прощение. И еще одно условие: нужно официально немедленно отбросить и осудить антигуманную идеологию ОУН.
Грех этот можно (и нужно) смыть с души, осуждая преступную идеологию ОУН и одновременно указывая на виновных лиц: на организаторов преступления народоубийства, на идеологов преступного национализма. А кое-кто из них еще и до сих пор живет среди нас, даже ездит в Украину, выступает публично в защиту УПА, прославляя ее. Одним из них является Николай Лебедь, который возглавлял ОУН Бандеры с июля 1941 года, то есть с момента ареста Ст. Бандеры немцами, вплоть до августа 1943 года, когда проводником ОУН-б был выбран Роман Шухевич. Речь здесь о проводе ОУН-б в Западной Украине. Не кто другой, а именно он, Николай Лебедь, был организатором УПА, это он возглавлял печальноизвестную С. Б. — Службу Безопасности ОУН, которая возникла еще в так называемой "матерной" ОУН Евгения Коновальца. Это о возглавляемой Николаем Лебедем С.Б. Григорий Стецюк пишет, что была она хуже, чем гестапо или НКВД[6]. Грех этот нужно смыть с души еще и потому, что он висит на относительно небольшом проценте украинского народа, преимущественное количество которого вовсе непричастно к преступлениям.
Кто знает суть украинского национализма? Только узкий круг специалистов и несколько тысяч действительных членов ОУН. Сути национализма не знало большинство членов УПА, КОС, УНС, воинов дивизии СС "Галичина", не знали (знают ли теперь?) сути украинского национализма "схидняки". Кто читал "Национализм" Дмитрия Донцова?
На основании наблюдений за жизнью в Украине, которые возможны через прочтение прессы из Украины, могу догадываться, что сути украинского национализма никто не знает, кроме, может, Степана Хмары и некоторых других. В частности же не знает ее, сути украинского национализма, писатель и публицист, лидер Украинской крестьянско-демократической партии — Сергей Плачинда. Потому что он ставит знак равенства между национализмом и патриотизмом. Подмена этих понятий — одна из наибольших опасностей для сегодняшней Украины.
Вот почему существует потребность правды. Правды об ОУН-УПА. Повторяю: нельзя наладить добрососедские отношения с польским народом, не признав вины ОУН-УПА. Поляки, как видно из их трудов, не добиваются наказания виновных, они всего лишь требуют справедливости в моральной, так сказать, плоскости. Летом 1992 г. в Замостье открыто памятное место, посвященное жертвам УПА на Волыни. Участница этого грустного события, этого торжества, Кристина Смык свои наблюдения из разговоров с прибывшими по этому поводу в Замостье людьми, подытожила так: Это было трагическое время, однако мы не хотим вызывать каких- либо враждебных чувств к украинскому народу, с которым в настоящее время налаживаем сотрудничество. Речь не идет о привлечении к ответственности исполнителей преступлений. Речь идет только об определении размеров этих преступлений, пока еще живы свидетели этих событий, речь идет о том, чтобы почтить память погибших. Если мы сумели окончательно выяснить и подвести подсчет мордований польских офицеров в Катыни, которые были еще до существования советского правительства, то ради развития отношений с Украиной попытаемся таким же образом выяснить правду о Волыни[7].
Для поляков вопрос преступлений ОУН-УПА на Волыни и Галичине является таким же болезненным, как для немцев была "Берлинская стена", как для японцев Курильские острова и как для поляков Катынь. До тех пор, пока украинцы четко и, по-видимому, официально не признают вины за злодеяния небольшой части своего народа, до тех пор не будет и не может быть искреннего понимания. Без этого признания поляки не забудут мордований, как армяне не забыли туркам резни своих соотечественников в 1915 году. А забудут, переболеют тогда, когда, как и немцы, признали вину гитлеризма, мы признаем вину ОУН-УПА. Было бы, кажется, легко это сделать, если бы эти преступления не были непосредственно связаны с потребностью осудить идеологию ОУН, "вооруженным рамьямом" которой (терминология ОУН-б) была УПА.
Между тем все три фракции ОУН в дальнейшем и каждый раз упорнее защищают эту идеологию. Эту идеологию, действия УПА, защищают, как видно, даже такие деятели демократических сил на Украине как Иван Драч, который пожертвовал 1.000 карбованцев на памятник УПА на Ровенщине.
Упоминание об отношении Ивана Драча к ОУН и УПА не просто информация, это — тревожный симптом того, что начинает происходить на Украине. Отношение украинских писателей к украинскому национализму не может не вызывать тревоги, оно не способствует нормализации отношений между Украиной и Польшей. Мне не совсем понятно, понимает ли Иван Драч и другие сути украинского национализма (а должны бы понять его преступную суть), или их отношение к ОУН продиктовано коньюктурностью. Они, некоторые украинские казалось бы демократы, защищают идеологию, которая давно потерпела поражение на политической арене Европы: Германия А. Гитлера, Италия Б. Муссолини, Испания ген. Франко, Португалия Салазара. Связанные с этими странами и фамилиями движения, идеологии давно уже народы выбросили в «мусор истории», народы лишились тоталитарной власти большевиков. А на Украине фашистская идеология ОУН возрождается, ставят памятники Е. Коновальцу, С. Бандере.
Нет! Украинский народ не заражен национализмом, его, национализм, пытаются насадить на Украине. Даже самые честные, например, Олесь Гончар, не осмеливаются явно осудить националистическое чудовище. А речь же идет о небольшом проценте репрезентантов украинского национализма, которые распоряжаются миллионами долларов, внесенных честными украинцами на национальные, а фактически на националистические цели. Речь идет о тех — из-за Океана, из Мюнхена. У них, повторяю, деньги. Деньги, которые не у одного заставили учащенно биться сердце, а которые, в сущности, не являются большими деньгами. И вот теперь, наблюдая бал ведьм ОУН на Украине, я побаиваюсь, что поляки действительно подумают, что все украинцы — головорезы.
Между тем, снова повторяю, речь идет о небольшом проценте украинцев под знаком ОУН, которые обратились к необоснованному у поляков негативному стереотипу украинца-головореза. Поэтому еще раз возвращусь к вопросу стереотипов.
Закрепленное, устоявшееся общественное мнение — это сила, которая влияет не только на судьбу отдельных людей, но иногда и на государственную политику. Все мы знаем, что если к человеку в селе "приклеится" какое-то прозвище, оно за ним остается вплоть до смерти, иногда переходит и на детей. Эти факты отмечает литература, в частности украинская, где мы часто встречаем определение персонажу по имени и фамилии, дополненное "по-уличному". Поэтому нельзя пренебрегать явлением стереотипов, тем более, когда они негативны, и тем более, когда они не оправданы объективностью. Со стороны евреев "приклеилось" к украинцам название "погромщики", в глазах рядового поляка украинец — это головорез. Нужно осознавать, что с общественным мнением бороться тяжело, и еще тяжелее, когда хотя бы в какой- то степени оно, общественное мнение, оправдано.
Кратко рассмотрим вопрос стереотипа украинца, который сформировался у евреев и поляков. В первую очередь нужно сказать, что эти мнимые стереотипы — весьма оскорбительны для украинцев как для народа. Потому что хотя и были еврейские погромы (чего скрывать), они были инспирированы враждебными украинскому народу силами, в этих погромах принимали участие, как правило, отбросы общества, которые есть у каждого народа. Сознательные, объективные евреи согласятся с тем, что погромы евреев, если речь идет об украинцах, это дело рук именно отбросов общества или несознательных элементов, которые позволили себя подстрекнуть недругам нашего народа. Собственное раскрытие этих враждебных нам сил должно стать предметом исследований украинских историков. А между тем они, как правило, ограничиваются возражением фактам. Самим возражением многого сделать нельзя, и нельзя повлиять на изменение общественного мнения.
Имелись же факты зверских массовых убийств мирного и беззащитного польского населения, совершенные руками зачастую совсем несознательных украинцев. Организаторами этих мордований была ОУН. Это — горькая правда. И нужно сегодня, когда возникла независимая Украина, выяснить, что участие в этих зверствах нескольких или даже нескольких десятков тысяч украинцев, составляет не более 1/3 процента всего народа. В 1943 г. УПА насчитывала максимум 40 тысяч воинов и имела около 60 тысяч помощников — крестьян, следовательно, всего их было 100 тысяч. В то время как во всей Украине жило 30 млн. украинцев, а в Западной Украине — 5 млн. Это означает, что ОУН-УПА составляла 1,3 % всех украинцев или 2 % украинцев Западной Украины. Тогда почему же украинские политические деятели уже свободной Украины не идут на то, чтобы отмежеваться от преступлений? Почему не пишут, не говорят о несправедливости, которую причинила украинскому народу ОУН? Почему не приводят аргументы, когда, говоря о позитивах или негативах какого-либо общества, следует руководствоваться массовостью и масштабами явления, типичным поведением большинства, а не поведением в отношении небольшой группы народа? Для оценки украинского народа количество и временная ограниченность деятельности ОУН в исторических масштабах — это действительно относительно незначащие явления, хотя достаточно украинских рук, чтобы по-зверски убить по крайней мере сто тысяч беззащитных поляков, в том числе детей, женщин, стариков.
Украинская политическая и писательская элиты имеют множество аргументов в оправдание народа. Народа, а не горстки преступников, которые пытались выступать от имени всего украинского народа. Если, например, говорим об экстерминации, то есть массовом истреблении евреев, нельзя забывать о том, что и среди евреев были гитлеровские прислужники, что была еврейская полиция в гетто, что некоторые "Юденраты" сыграли бесславную роль. Однако, в оправдание еврейских прислужников следует сказать, что они оказались в экстремальной ситуации, они, ведя на смерть своих соотечественников, спасали на некоторое время себя.
Я понимаю, что ложка дегтя портит бочку меда. Этой ложкой дегтя в украинской бочке меда была УПА. Украина в моем воображении — это целебный мир красоты. А ОУН-УПА — капля яда. Зло действует даже тогда, когда оно в маленьких дозах. А маленького добра нет, добро — всегда большое. Нет такого лекарства, один грамм которого оздоровил бы смертельно больного человека. А вот грамм мышьяка убивает самого здорового.
Оуновскую ложку дегтя сегодня пытаются замесить в бочке уже устоявшегося украинского меда. Этого нельзя допустить. Стереотипы возникают, между прочим, в связи с отсутствием знаний об истории народа. Именно это ведет к схематическому мышлению: немцы — гитлеровцы, россияне — большевики, украинцы — головорезы, бандеровцы. В этом труде ставлю себе задачу отфильтровать оуновскую ложку дегтя из украинской бочки меда, надеясь, что она побудит других украинцев к этому же.
Во время написания этого труда я не "открываю Америку", хотя и имею надежду многим открыть глаза на то, чего до сих пор не замечали исследователи проблемы польско-украинских отношений на Западной Украине во время II мировой войны.
Весной 1992 года Ярослава Стецько, председатель Провода ОУН-б, сказала в Киеве во время конференции националистов на тему "Украинский национализм — прошлое, современное, будущее": Наш, украинский национализм — это антифашизм, антиимпериализм, антиколониализм, антитоталитаризм… Я же буду доказывать, что украинский национализм — это фашизм, империализм, тоталитаризм и даже расизм.
Думаю, что в этом труде я дам убедительный ответ на вопрос: кто, когда и почему начал на Западной Украине события, которые вылились в массовое вырезание поляков, беззащитного населения.
Пишу этот труд, опираясь на основу: народ должен признать вину своих соотечественников. На настоящий момент поляки, в основном, признали вину своих соотечественников, в то время как украинцы этого не сделали. Пишу так, чтобы не сказали:
И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?
Или как скажешь брату твоему: дай, я выну сучок из глаза твоего, а вот, в твоем глазе бревно? — Матвея 7:3,4.
В труде этом — моя боль, мой стыд за преступления моих соотечественников. Одно только утешение — их, организаторов, идеологов, было не так уж и много, хотя сознательных исполнителей преступлений было немало, а еще больше было тех, кого втянули в бездну кровопролития. Целью труда не является вызваться привлечь к криминальной ответственности многочисленные ряды членов УПА, других формаций ОУН. Потому что они, если посмотреть, сами стали жертвами. Однако нельзя не осудить идеологов, организаторов, а также сознательных сегодняшних апологетов преступного украинского национализма-фашизма.
Осудить — не означает наказать. Да и не карают же в свободной Украине большевистских преступников: врачей, психиатров, которые закрыли здоровых людей в "психушки", тех, кто приказывал уничтожать цвет нашего народа — Василия Стуса и ему подобных. И, по-видимому, некого из националистических убийц карать, думаю, что некоторых из них сама судьба наказала, если у них были какие-то остатки того, что мы называем совестью. Она, совесть, мучила и в дальнейшем мучает их на старости лет. Ведь они касаются теплых ручек своих внуков и вспоминают, что лишали жизни такие же маленькие создания. А у кого совести не было, никакое наказание теперь уже не поможет. Хотя другой мысли в этом вопросе придерживается яростный националист, чудо-врач, Степан Хмара. Он в интервью для прессы сказал:… я руководствуюсь не чувством мести, а потребностью в справедливости. Ведь существует большая моральная проблема — любое ненаказанное зло порождает еще большее зло. Пока оно не наказано — нет гарантии, что такое зло не повторится?[8]
Это мнение Степана Хмары не относится к преступлениям ОУН-УПА, только к органам "правосудия", которые над ним издевались. Интересно было бы знать мнение Степана Хмары — применил бы он свои слова к убийцам поляков? По-видимому, нет, у него в этих вопросах двойная мораль, свойственная всем "теоретикам" украинского национализма, которые, с одной стороны, добиваются (и правильно!) наказания преступников из КГБ, а с другой стороны, оправдывают преступления УПА, подтасовывают факты.
Труд, хотя задуманная тема достаточно узкая, не может ограничиться доказательствами фактов народоубийства. Он должен затронуть причины возникновения ОУН, ее формирование, развитие, чтобы правильно отследить прямые и самые главные причины народоубийства. Понятно, что, учитывая предмет, родословная ОУН будет представлена в сокращенной форме. В такой же форме будет представлено современное организационное состояние ОУН, трех отдельных организаций.
Выражаю надежду, что в условиях независимости Украины, когда открылись или откроются до сих пор недоступные архивы КГБ, украинские историки займутся темой убийств украинцев, евреев, россиян оуновцами, чтобы дать полную картину того, что совершалось на глазах современных нам людей. Раскрытие преступлений ОУН-УПА — так же важно, как раскрытие большевистских и нацистских преступлений.
Целью этого труда является также попытка помешать возрождению украинского национализма. Было время, когда я с болью в сердце смирился с тем, что было, пытался забыть зло, совершенное украинскими националистами. А теперь вижу, что это зло возрождается. Поэтому не могу больше молчать.
Было время разбрасывать камни, поэтому, думаю, должно наступить время их собирать. Потому что существует потребность правды. Это — нужно сказать. Потому что горькая правда лечит лучше, чем сладкая ложь.
Осенью 1992 г. приехала в Торонто наша бывшая соседка из Дубно, украинка Вера Корецкая. В разговоре со мной она повторила мнение простого крестьянина из-под Дубно: ОУН-УПА так опозорила наш украинский народ, что этого пятна с нас уже никогда не смыть. А я говорю: С украинского народа можно и нужно это пятно смыть, сказав правду о преступлениях ОУН-УПА. Не весь народ был виновен, а небольшая его часть.
Раздел 2 ТЕМА И АВТОР
Я всегда обращал внимание не только на то, что написано, но и на то, кто написал. На тему ОУН-УПА, их преступности и совершенных преступлений написано много, в частности, польскими авторами. На эту тему писали украинские советские авторы, но они обращали в большей части внимание на антибольшевистский террор ОУН-УПА, кроме этого, они в своих трудах были ограничены требованиями партийной идеологии. Считаю, что читатель имеет право знать те детали из жизни автора, которые могут пролить луч света на его попытку видеть события объективно. Обычно, авторы исследований не дают о себе информацию, однако, в этом случае мой труд представляет, кроме собранных написанных материалов и информации респондентов, также своего рода опыт через автопсию. Совсем по-иному обстоит дело, когда опыт из автопсии исходит от поляка, а совсем по-иному, когда об украинском национализме пишет украинец, между прочим, на основании собственных наблюдений, разговоров, которые также являются доказательством. Пишу на тему ОУН-УПА с позиций украинца, который не является коммунистом и не является националистом. Пишу на тему, на которую с критических позиций никто из украинцев до сих пор не писал. Поэтому читателю, как украинцу, так и поляку, надлежит дать информацию. Тем более, что родился я от отца украинца и матери польки. Представленная здесь информация об авторе касается исключительно национального аспекта.
В межвоенное время на Волыни, по-иному, чем в Галичине, в смешанных украинско-польских семьях отлично складывались отношения. В Галичине, в связи с властвующим среди украинцев греко-католическим (униатским) вероисповеданием, догматически и организационно подчиненным римско-католической церкви, членами которой были преимущественно поляки и галицкие украинцы, действительные браки могли заключатся то в одной, то в другой церкви, то есть в церкви римского, латинского или же восточного обряда, когда супруги были смешанные, польско- украинские. В такой будущей семье у сына, когда речь идет о вероисповедании, и даже национальность, шли по отцу, а у дочери — по матери. Складывались на первый взгляд удивительные семьи, в которых одни дети были римскими католиками и поляками, а другие — греко-католиками и украинцами. Это было потому, что с римским католицизмом по обыкновению отождествляли польскую национальность, в то время как с греко-католицизмом — украинскую национальность. Такая властвовала традиция, которая впоследствии стала трагедией для многих в смешанных семьях.
На Волыни сложилась иная традиция. Там украинцы были, как правило, православными. Перед тем, как венчаться, будущие супруги решали: идти в церковь (православную) или в костел (римско-католический)? И хотя юридически вероисповедание не связано с национальностью, супруги и рожденные от них дети, если брак заключался в православной церкви — становились украинцами, в то время когда брак заключался в костеле — вся семья, то есть супруги и дети становились поляками. Такова была традиция. О том, в каком обряде — православном или католическом — должны были венчаться смешанные супруги, решали такие факторы, как эмоциональная заангажированность, интеллектуальное преимущество одного из будущих супругов или его имущественное состояние. Все споры между будущими супругами и их родственниками относительно того, должна ли она, супружеская пара, стать православной украинской или католической польской, решались перед браком. Такая развязка, кажется, была лучше, чем традиция в Галичине, которая в самом зарождении смешанных супружеских пар не способствовала полной консолидации семьи. В нормальном обществе это не должно вызывать проблем, но не в условиях примитивнонационалистического отношения идеологии ОУН к "чужестранцам".
Отец мой — Варфоломей, сын волынских, хозяйничающих на шестерых гектарах крестьян, окончил среднюю агрономическую школу в Белокринице, что недалеко от Кременца. Мать, по крещению Анеля Витковская, происходила из бедной, сотни лет оседлой на Волыни, польской многодетной семьи. Мой дед, Ян Витковский, был рабочим без профессии. Мать имела за собой всего 2 класса приходской школы. Поэтому не удивительно, что мои родители венчались в православной церкви — перед браком мать перешла в православие и получила имя "Нина". Интересной может быть информация о том, что только старший брат моей матери, Антон, женился на польке, и то в то время, когда в ходе II мировой войны всю их семью Витковских по непонятным причинам на некоторое время эвакуировали в Люблинщину, в город Дубенки. Младший мамин брат, Станислав, женился на украинке с Кубани, меньший брат Мечислав, которого все знали, как Митька, женился на украинке Полине, они стали украинцами, младшая сестра Геля вышла замуж за украинца и стала украинкой, самый меньший брат Юзеф женился на православной чешке Нанде, и стали они украинцами, и только самая младшая сестра Сабина вышла замуж за украинца, взяв брак в костеле, и дядя Василий стал Базилем, стал поляком.
Однако все, живя в предместье, за исключением многодетной семьи брата Антона, разговаривали между собой по-украински. Даже тетя Сабина с мужем Василием, хотя и взяли брак в костеле, разговаривали между собой по-украински.
Я, как и мои сестры, воспитывался в украинской патриотической семье, которая, однако, не имела ничего общего с пренебрежением к полякам или евреям. Ближайшим нашим соседом был еврей Гершко, с которым отец и мать разговаривали исключительно по-украински, также как и мы, дети, с его детьми. Никогда между нами не было ссор, а на еврейскую пасху сосед давал нам мацу.
В нашем городке не было украинской школы, поэтом я ходил в польскую, а читать и писать по-украински научил меня отец. Окончив в 1939 году семь классов, я сдал экзамен в коммерческую гимназию в нашем городе, однако, война и арест отца большевиками 17 сентября 1939 года перечеркнули планы моей дальнейшей учебы. Все каникулы мы, дети, проводили в селе, у деда и бабы. Ни от них, ни от кого-либо в селе тогда я никогда не слышал плохого слова в адрес поляков или евреев. Село было однонациональным, украинским, спокойным, работящим. Характерно, что никогда, ни летом, ни во время рождественских или пасхальных праздников, которые, как правило, мы проводили у деда и бабы в селе, я не видел там пьяного человека. У моих деда и бабы за год уходило не более пол-литра водки: по маленькой рюмке выпивали дедушка, мой отец и дядя Иван. На домах не было замков, двери запирали колком, что означало, что никого дома нет. О кражах никто не слышал. Разве, что где-то с Подолья, как говорили, иногда появлялись конокрады, да и это было редко. Поэтому конюшни запирались на засов. Пишу об этом, чтобы дать образ спокойного волынского села, которое во время войны (не это, собственно, село) стало местом многих неслыханных трагедий. О национализме до войны мне не приходилось слышать, но много было разговоров о коммунистах. Мой отец был активным украинцем, боролся за ведение богослужения на украинском языке, где-то в 1932 году ездил в Почаев и там, во время какого- то торжества, именно он выбросил с высокой почаевской колокольни длинный, достающий до самой земли украинский желто-голубой флаг. А возвращался с Почаева с православным епископом из Луцка, заезжали к нам, мать угощала. Именно тогда этот епископ посадил меня возле себя в авто и прокатил меня более километра. Я впервые проехался на авто. Не знаю фамилии епископа.
Отца, как я уже сказал, большевики арестовали 17 сентября 1939 года, и больше я его никогда не видел. Одни говорят, что его убили большевики в Дубенской тюрьме по приказу начальника НКВД Винокура в конце июня 1941 года, когда отступали перед немецкой армией, другие же говорят, что замучили его вместе с другими в подземелье Бернардинского монастыря в Дубно, где в последние годы найдено большое количество человеческих останков. А остальную семью, то есть мать, две сестры и меня, большевики депортировали 13 апреля 1939 года в североказахстанскую область, за Урал. Большинство депортированных составляли поляки, но между ними были и украинцы, евреи, белорусы.
В селе Бахмут, что на Северном Казахстане, в дом нас принял выселенный в 1930 году с Подолья Михаил Гутовский. Плату за жилье с нас не брали, все мы, то есть наша семья и бездетные супруги Гутовские, жили в одной комнате, потому что больше их, комнат, не было, в ней также была кухня. В 1941 году нас взяли на строительство железной дороги Акмолинск-Карталы. В бараке под одной крыше жило около 200 человек, без перегородок, нары возле нар — поляки, четыре семьи украинские, две белорусские и одна еврейская. И, хотя жили в бедности, хотя работа была тяжелая, донимал голод и холод — никогда ни разу не было ссор на национальной почве. Все понимали друг друга, поляки между собой разговаривали по-польски, украинцы по-украински, кроме этого, вперемешку, — один раз по-польски, один раз по-украински.
В 1941/1942 годах многие поляки пошли добровольцами в армию ген. Андерса. Я не пошел, потому что я — украинец. В ноябре 1944 г. в рамках акции Союза польских патриотов в СССР (Ванда Василевская, Альфред Лямпе), когда я работал в паровозном депо в Акмолинске, организовали перевозку поляков из Казахстана на Украину, на то время уже освобожденную из- под немецкой оккупации. Нас, нашей семьи, не было в списках, потому что мы — украинцы. Сестры и мать в то время работали на железной дороге под Карагандой. В ноябре в Северном Казахстане была уже зима, морозы до 30°. На станции Акмолинск II формировался эшелон с поляками для их перевозки на Украину. На Украину! Можно представить мои ощущения — поляки едут на Украину, а я, украинец, остаюсь в Казахстане. Я решил действовать. Пошел к знакомой польке госпоже Ванде Хомич, которая была назначена старшей над эшелоном. Сказал, что и я хочу ехать. Она сразу же, без всяких колебаний, согласилась, хотя прекрасно знала, что мы — украинцы. Эшелон формировался больше недели, не все поляки имели возможность приехать из Акмолинска: то кто-то заболел, то председатель колхоза не дал коней, то еще что-то. А я работал. Чтобы поехать за матерью и сестрами — нужно время. Нужно сделать так, чтобы на работе меня не искали. И я повредил себе правую руку: зажег на ее поверхности смоченную в нефти вату. Таким образом я получил "бюллетень" и поехал товарняком под Караганду, забрал сестер и мать и возвратился. Мы успели до отправления эшелона на Украину. На Украине, на Левобережье, в Днепропетровской области, в совхозе мы жили и работали с ноября 1944 по март 1946 года. Жили и не знали в то время о том, что происходило в Западной Украине. Согласно с договоренностью между правительствами Украинской ССР и Польши весной 1946 года поляки должны были выезжать в Польшу. И снова нас не было в списках на репатриацию. Потому что у нас были паспорта с указанием национальности: украинцы. Тогда я написал своим родным, которые и прислали мне из моего города метрику (свидетельство) о рождении моей матери, в которой указывалось, что она крещена в костеле, а значит — полька. Я снова обратился к полякам, мол, и мы хотим в Польшу. Кто же, после Казахстана, хотел остаться под большевиками? Поляки согласились и занесли нас в списки. Мы сожгли советские паспорта и оставили страну под названием СССР. Я дважды спасался от пребывания под большевиками: раз в ноябре 1944 года в Акмолинске, и тогда мне помогла полька Ванда Хомич, и раз в Васильковском совхозе на Днепропетровщине, в феврале 1946 года. И тогда, когда мы ехали эшелоном из Казахстана, и когда мы ехали из Днепропетровщины в Польшу, о нас в вагоне знали, что мы — украинцы.
В первые дни марта 1946 года эшелон задержался в Перемышле, куда успели убежать мои тети: Сабина с дочерью и Геля с мужем и детьми. Те, последние, хотя и были украинцами, убежали перед приходом большевиков, хотя не имели за собой никакой вины. Они из Тимошишиных стали Томашевскими, Сергей стал Юзефом, Владимир (сын) стал Владиславом, а Людмила (дочь) Люциной. Мы остались в Перемышле. С тетей Сабиной я начал разговаривать, как и всегда, по-украински. Она меня сразу же перебила:
— Не смейте признаваться, что вы украинцы. Здесь такое делалось и еще делается, что невозможно описать. Я все объясню.
После того, как нам дали помыться, когда выбросили нашу завшивевшую одежду, накормили, тогда и начали рассказывать — о пленных, об украинской полиции, об истреблении евреев, об УПА, об убийствах поляков, о польской полиции.
Именно тогда, в марте 1946 года, я впервые услышал об УПА, о бандеровцах. Меня охватил ужас. Мне посоветовали ехать на Западные Земли, что я и сделал. С того времени я скрывал свою национальность. Мне казалось, что я — один-одинешенек украинец на всю Польшу. В городе Легница я стал работать слесарем, окончил курсы водителей.
Осенью 1946 года на улице города я встретил товарища из Казахстана, поляка Богдана М. Тот знал, что я украинец, успел уже узнать об УПА. Знал кое-что о бандеровцах. Слово за слово и он сказал, что стал учеником педагогического лицея и посоветовал мне начать учебу. Только, — говорит, — не признавайся, что ты украинец.
Я окончил педагогический лицей, а впоследствии, вместе с тем же Богданом М., стали мы студентами юридического факультета Вроцлавского университета. Окончив его, я получил назначение на работу в прокуратуру, работу я начал в городе Явор, где жила моя мать.
И так наступил 1956 год. В Варшаве появилось Украинское общественно-культурное общество, начала выходить украинская газета "Наше слово". Я стал писать для этой газеты, о чем и узнал шеф Воеводской прокуратуры во Вроцлаве Ян Земба. Он вызвал меня к себе и во время разговора я ему заявил, что я — украинец. Он приказал мне прекратить писать для украинской газеты. Я на это ему сказал, что то, что он говорит, это "национализм чистой воды". Он приказал мне написать заявление об увольнении из органов прокуратуры, а мне тогда не хватало нескольких месяцев для того, чтобы впоследствии стать адвокатом без отдельных экзаменов. Я сказал: Если у вас есть основания — отчислите меня дисциплинарно.
Уволился я из прокуратуры как раз тогда, когда мне это было выгодно, но имел уже за собой первый опыт антиукраинского отношения ко мне.
С 1956 года все, кому нужно и не нужно, знали о том, что я украинец. Я начал работать юрисконсультом в райисполкоме, на предприятиях. Девять лет я пытался, чтобы меня приняли в адвокатуру. Хороший мой знакомый, судья, однажды повторил мне слова местного адвоката: "мы этого ск… сына украинца не примем!"
Приняли. Впоследствии этот адвокат выражался обо мне суперлятивами, мы стали друзьями.
Работая в адвокатуре, я имел еще два приключения, связанные с моей национальностью. Как-то раз один из адвокатов, под хмельком, совсем без национального контекста, сказал в мой адрес: "Этот украинец с черным небом". Никто его не поддержал, он вынужден был оставить работу в Яворе. А в другой раз я услышал такую точку зрения о себе: "Иди к тому ск… сыну украинцу, он выиграет тебе дело". Это повторил мне клиент.
Я никогда до конца не смирился с фактом вражды между частью украинского и частью польского народов. Меня, который жил, игрался, учился и впоследствии работал в Казахстане среди поляков и украинцев, всегда после марта 1946 года мучил этот вопрос. В 1948 году, в рамках уроков польского языка, мы в классе писали на заданную тему: "Мечты моей жизни". Преподавателем польского языка был магистр Зигмунт Островский, человек высококультурный, чувствительный педагог, о котором впоследствии узнал, что он, после освобождения из "офлага", в Германии вступил в брак с вывезенной на принудительные работы в Германию украинкой. Так вот тогда я написал, что моей мечтой является сделать что-то в направлении сближения двух народов — польского и украинского, потому что, мол, "из одного сам происхожу, а среди второго вырос". Я этим не сказал, что я украинец, но мысли мои понравились преподавателю, с этого времени он стал уделять мне больше внимания.
В 1956 году, уже работая в Яворе, я решил попробовать написать на Юридическом факультете Вроцлавского университета докторскую диссертацию на тему "Юридическая ситуация национальных меньшинств в Польше". Я написал соответствующее заявление, имел по этому вопросу беседу с проф. Мицельским, который благосклонно отнесся к моему замыслу. Но деканат не отвечал на заявление. Тогда я обратился к моему доброму знакомому, доктору юридических наук, прекрасному лингвисту-полиглоту, преподавателю латинского языка, Михаилу Сташкову. Он, хотя человек и высококультурный, но склонный к непосредственности, предложил мне: "Виктор, выбери себе другую тему для диссертации, потому что эта — "дерьмом воняет". Это означало, что тема о юридической ситуации национальных меньшинств в тогдашней Польше — не желаемая. Ведь с самого происхождения Польской Народной Республики почти официально провозглашено, что Польша после II мировой войны — однонациональное государство. Желаемое тогда принималось за действительность. Вопреки фактам. А в этой диссертации я хотел затронуть, в частности, вопрос применения к лемкам и другим украинцам в Польше основ коллективной ответственности, неконституционности переселения в административном порядке украинцев на западные и северные земли Польши.
Еще работая в прокуратуре, я в 1957 году пытался организовать в Яворе кружок УОКО — Украинского общественно-культурного общества. Расклеивали по всему городу и уезду сообщения о времени и месте собрания. Приехали активисты УОКО из Вроцлава. Приехало немало лемков, в частности, из села Помоцне. Я сделал короткую речь, выбрали правление кружка, решили добиваться организации пункта изучения украинского языка в селе Помоцне. Все состоялось официально, на собрании присутствовал представитель Отдела внутренних дел райисполкома, был кто-то из милиции. Я их всех и они меня знали — городок небольшой, а я был прокурором. Да на этом все и закончилось. Правление кружка не действовало, не нашлось среди украинцев учителя украинского языка, но после разговора с ксендзом Здиславом Звежинским из села Помоцне, мать которого была украинкой, тот при случае отправлял богослужение для лемков по-украински.
Один из моих сыновей, проучившись три года в украинском лицее в Легнице, последний класс учился в лицее в Яворе. В местном клубе культуры организовали конкурс декламирования. Мой сын читал стихотворения Тараса Шевченко "Полякам". Об этом узнал учитель, классный руководитель в классе сына. На ближайшем уроке он прочитал "лекцию", которую можно было назвать: "Не смейте пропагандировать украинскую культуру, потому что украинцы — это преступники, головорезы, бандиты". В связи с этим я написал жалобу директору лицея, с ним произошел разговор на тему: нельзя отождествлять бандеровцев со всем украинским народом. Об этом случае я также сообщил в районный отдел образования.
И еще я имел дело, связанное с этим сыном. Он сдавал экзамен в Медицинскую академию во Вроцлаве, но его не приняли, потому что происходил из интеллигентской семьи, а преференции были установлены для детей рабочих и крестьян. В связи с этим, как было заведено в то время, мы с женой обратились с жалобой в воеводский комитет партии в Легнице и даже поехали туда на беседу. Нам, однако, было отказано в поддержке, ссылаясь на то, что мы ее не заслуживаем, потому что… мы отправляли сына в украинский лицей! Ну, понятная вещь, мы на такое положение, изложенное инструктором воеводского комитета партии Иреной Сенкевич, написали жалобу, однако ответа на нее не получили.
В 1977 и 1979 годах я посетил Канаду, после чего я решил эмигрировать из Польши. В связи с этим я написал в Воеводское отделение милиции заявление, которое привожу в сокращенном виде:
Мои мероприятия в направлении получения паспорта на эмиграцию в Канаду связаны вот с таким инцидентом. Еще когда я работал младшим ассистентом на кафедре государственного права, я, изучая источниковые материалы, пришел к выводу, что СССР — тоталитарное, антигуманное государство, что это есть не что иное, как российская империя. У меня было много профессиональной литературы, изданной в Польше и СССР, в частности на Украине, предметом которой был государственный строй СССР. В 1977/1978 годах я написал два труда-эссе, каждый более чем на сто страниц машинописного текста: "Национальный вопрос в теории и практике СССР" и "Права человека в теории и практике СССР".
Зимой 1979/1980 годов я написал большое, более чем на 200 страниц, исследование п.н. "Очерк анатомии большевизма". В первых двух трудах, как видно из их заголовков, я раскрывал противоречие между советской теорией и практикой, в то время как в третьем, опираясь на анализ опубликованных документальных трудов, я доказывал, что зло большевизма началось с Ленина, а не как в семидесятых и восьмидесятых годах показывали, со Сталина. Как ни странно, я, опираясь на опубликованные в СССР труды, сумел доказать, что именно Ленин заложил фундамент централизованного российского государства, которое с 1922 года называлось СССР. Я привел ряд доказательств жестокой, иногда даже абсурдной и всегда антигуманной политики Ленина. А Сталин был лишь его, Ленина, больным безграничным самовластием, учеником, который стал тираном. Эти тезисы о Ленине я выдвинул во время, когда Иван Дзюба в своем труде "Интернационализм или русификация" ссылался на Ленина, отводил ему роль защитника украинцев, украинской культуры, языка и тому подобное. Однако тогда и там Иван Дзюба не мог иначе доказывать руссификационную политику КПСС-СССР.
Поделиться книгой: