Помоги проекту - поделись книгой:
Анатомически Homo habilis резко отличается от австралопитеков, хотя рост его не слишком превышал размеры австралопитека и посткраниальный скелет во многом оставался сходным со скелетом предшественника, объем мозга при этом был значительно больше — 640 см3. Здесь четко фиксируется показатель направленной эволюции в сторону усложнения мозга через увеличение его общего объема — черта, которая у австралопитеков не отмечается. Изменился не только объем черепа, но и его строение. Отмечается развитие тех фрагментов черепной коробки, которые связаны с местом расположения речевого центра мозга. Округляется затылок, утончаются сами черепные кости. Зубы уменьшаются в размерах, как и вытянутость вперед лицевой части. Рука и кисть с противопоставленным большим пальцем приобретают почти современный вид.
Homo erectus занимает центральное место в решении проблемы ранних предков современного человека. Этот таксон объединяет все разновидности гоминид, фигурировавшие раньше под названиями питекантроп, синантроп, телантроп, атлантроп. Возможность обнаружения ископаемых остатков описываемого вида и более или менее верное с сегодняшней точки зрения определение его места в систематике гоминид были спрогнозированы в XIX в. в рамках идей эволюционизма. Первыми по времени обнаружения остатками эректусов стала знаменитая находка в 1890 г. Эженом Дюбуа питекантропа на Яве. В Африке аналогичные находки были связаны с открытием в 1949 г. в пещере Сварткранс в Южной Африке ископаемых костей телантропа капского. В конце 20-х годов XX в. в Китае были открыты и диагностированы выразительные остатки синантропа.
Последние и наиболее впечатляющие находки Homo erectus были сделаны в 80-х годах прошлого века в Восточной Африке. Самой известной из них является обнаружение полного скелета на стоянке Нариокотоме III на западном берегу оз. Туркана (Рудольф). Кости принадлежали мальчику в возрасте 12 лет. Датируется скелет возрастом 1,64 ± 0,03 млн лет назад. Рост мальчика должен был равняться 168 см; во взрослом состоянии — не менее 170 см. Рядом со скелетом не обнаружено ни одной археологической находки. По общему облику мальчик из Нариокотоме не очень сильно отличался от современного человека. Походка его была уверенно двуногой при полностью выпрямленном туловище. Пропорции тела, соотношения длины конечностей выглядели уже вполне человеческими. Тем не менее череп имел признаки, характерные именно для вида Homo erectus, — массивные надбровные дуги, покатый лоб, небольшой объем мозга (880 см3), отсутствие подбородочного выступа.
Очень ранние по датировкам (около 1,8 млн лет) остатки эректусов обнаружены и на восточном берегу оз. Туркана. По возрасту к ним близки находки из Эфиопии. В археологическом контексте с культурой олдувайского типа кости скелета Homo erectus найдены на стоянке Чесованья (Кения). На этом памятнике, который датируют временем около 1,4 млн лет назад, обнаружены, в частности, следы использования огня.
Одними из самых ранних (1,7–1,8 млн лет назад) являются находки Homo erectus и на стоянке Дманиси в Грузии. Они интересны как показатель распространения описываемого вида гоминид за пределы Африки и достаточно далеко в столь раннее время. Не менее важно то, что Homo erectus являлся здесь носителем культуры самого архаичного — олдувайского, а не ашельского типа. Высказывалось мнение о необходимости отнесения палеоантропологических находок из Дманиси к особой разновидности (Homo georgicus) с рассмотрением последнего как звена, промежуточного между габилисом и эректусом. На европейском континенте (Испания, Италия) наиболее ранние из известных находок эректусов относятся ко времени около 0,8 млн лет назад.
Хронологическая широта и территориальная распространенность Homo erectus не могли не привести к обсуждению проблемы таксономической однородности форм, объединяемых в этот вид. В результате была предпринята попытка разделить эректусов на два вида — африканский и азиатский. В ходе этих дискуссий в середине 70-х годов XX в. из общего ствола Homo erectus в качестве особого таксона был выделен Homo ergaster (в пер. с греч.: «человек работающий» — по смыслу эквивалент Homo habilis).
Сторонники теории замещения исходили из того, что Homo ergaster является общим предком как африканского, так и азиатского эректуса. Предполагалось, что второй впоследствии сформировался в особый вид. Такое разделение не всеми признавалось обоснованным. Сомнения в его правомерности усилились после обнаружения в Боури (Эфиопия) черепа Homo erectus возрастом 1 млн лет. Сходство морфологических признаков этой находки с черепами азиатского Homo erectus поставили под сомнение правомерность выделения Homo ergaster. С учетом этих и других данных большинство исследователей рассматривают обе названные разновидности в рамках единого таксона Homo erectus, который понимается в широком смысле вместе с Homo ergaster или в узком — без последнего. Это объясняется тем, что появление новых материалов на европейском и азиатском материках приводит часть палеоантропологов к заключению о представленности здесь не одной только, а обеих рассматриваемых разновидностей эректусов. Это, в частности, лишает основательности и высказывавшуюся идею об обратной миграции из Азии в Африку раннего человека в виде азиатского Homo erectus.
В качестве одного из ранних видов гоминид Европы рассматриваются палеоантропологические находки из Испании. В геологических отложениях в местности Гран Долина в Атапуерке, которые датируют временем около 800 тыс. лет назад, было найдено около сотни костей, относящихся к черепу, зубной системе, а также к посткраниальному скелету человека. Этим находкам был присвоен статус нового вида и дано название Homo antessesor («человек-предок»). Другие антропологи относят эти кости к эректусу, морфологически трудно отличимому от Homo ergaster. Существует мнение также о необходимости отнесения данных находок, равно как и палеоантропологических материалов из итальянской стоянки Чепрано, с индустрией доашельского облика к виду Homo heidelbergensis в начальной стадии его формирования.
Homo heidelbergensis как особый вид ископаемого человека был определен по находкам близ г. Гейдельберг в Германии в начале XX в. Специфика скелетных останков (особенно зубной системы этой древнейшей для Европы находки) заметно отличала их от уже известного к тому времени Homo erectus. Но говорить что-нибудь определеннее констатации большей продвинутости гейдельбергского человека в сторону современного человека в течение многих десятилетий оставалось затруднительным. В 30-х и 40-х годах XX в. остатки архаичных черепов различной сохранности были открыты в местностях Сванскомб в Англии, Штейнгейм в Германии и Фонтешвад во Франции. На всех них отмечалось такое же, как и на челюсти из Мауэра близ Гейдельберга, сочетание признаков питекантропа (как тогда называли эректусов) с современным человеком. Эта особенность явилась основанием для возникновения концепции пресапиенса.
Сторонники названной концепции обосновывали возможность существования прямой эволюционной линии от питекантропа к современному человеку через промежуточную форму пресапиенса, минуя неандертальцев. К пресапиенсам было отнесено несколько новых в то время европейских палеоантропологических находок, в том числе выразительные скелетные остатки из стоянок Кон де л’Араго во Франции, пещеры Петралона в Греции, Вертешселлош в Венгрии, Бильцигслебен в Германии, Кастель ди Гвидо и Скарио в Италии. Сюда же относили и одну кавказскую находку — фрагмент челюсти человека из пещеры Азых в Нагорном Карабахе.
Все пункты, с которыми связаны рассматриваемые палеоантропологические материалы, имеют более или менее единую археологическую характеристику как в стадиальном, так и в культурном отношениях. В преобладающем большинстве случаев эти памятники относятся к раннему или среднему ашелю с датировками в диапазоне примерно 700–400 тыс. лет назад. Однако известны и более поздние находки описываемого таксона, относящиеся к позднему ашелю и определенные как поздний вариант Homo heidelbergensis с датировками около 150 тыс. лет назад (грот Лазаре и навес Абри Сюар во Франции).
Таким образом, в эпоху раннего ашеля на европейском Средиземноморье и в Средней Европе, а возможно, и на Кавказе, был широко расселен вид раннего человека Homo heidelbergensis, сочетавший в себе морфологические черты эректуса и сапиенса. К чертам, сближающим его с современным человеком, относятся слабая выраженность скуловых костей лицевого отдела, высокий свод черепа, округлая форма затылка, отсутствие черепного гребня, заметный прогиб основания черепа, что связывается с выраженностью речевой функции.
Обобщая данные, касающиеся места Homo erectus и Homo heidelbergensis в филогенезе человека, можно указать на два устоявшихся подхода. Согласно теории полицентризма (мультирегионализма, многолинейного филогенеза), Homo ergaster расщепляется на два вида — Homo antessesor в Европе и Африке и Homo erectus в Азии. Homo antessesor, представленный гейдельбергским человеком в Европе и Homo rodesiens в Африке, эволюционировал соответственно в неандертальца (в Европе) и в сапиенса (в Африке). Что же касается Азии, то эректусы здесь доживают до времени появления неандертальцев в Европе и сапиенсов в Африке; в дальнейшем они эволюционируют в Homo daliensis (континентальный юго-восток Азии) и Homo soloensis (Меланезия).
Большинство ученых, однако, придерживается в настоящее время идеи однолинейной эволюции, или теории замещения. Homo ergaster (африканский Homo erectus) признается сторонниками этой концепции единым предком всех плейстоценовых гоминид. Позже на европейском и африканском континентах Homo ergaster/Homo erectus эволюционировал в Homo heidelbergensis. Европейская ветвь гейдельбержцев привела к Homo neanderthalensis, а африканская — к Homo sapiens. В дальнейшем сапиенс заместил собой в Европе неандертальцев, а в Азии — гейдельбержцев и/или поздних эректусов.
Homo sapiens — современный вид человека — результат предшествовавшей эволюции рода Homo, которая длилась не менее двух миллионов лет. Согласно данным генетики, все современное человечество ведет начало от одной небольшой популяции, которая сформировалась на африканском континенте около 200 тыс. лет назад. Из приведенных выше данных видно, что эта предковая общность сложилась в недрах предшествующего вида Homo erectus. Спустя 50-100 тыс. лет после своего появления новый вид анатомически современного человека населяет новые обширные территории за пределами африканского континента. Примерно 40–50 тыс. лет назад сапиенс заселяет практически весь Старый свет.
Преобладающее большинство современных палеоантропологов полагает, что биологическая история Homo sapiens началась на африканском континенте примерно 250 тыс. лет назад. Иногда выделяют два этапа в становлении данного вида — стадии раннего и позднего архаичного сапиенса. К ранним относятся материалы известных местонахождений Омо 2 в Эфиопии с возрастом около 130 тыс. лет назад, Элие-Спрингс (дата в диапазоне от 100 до 200 тыс. лет назад) на оз. Туркана (Кения), Флорисбад в Южной Африке (возраст — 259 тыс. лет назад) и др. Все эти находки по времени следуют за самыми поздними остатками африканской ветви представителей Homo heidelbergensis. Сохраняя тесное морфологическое сходство с последними, они обнаруживают в то же время качественный прогресс в направлении к сапиенсу. Это дает основания для вывода о прямой филогенетической линии, ведущей от тропической разновидности гейдельбергского человека к сапиенсу.
Развитая стадия архаичного сапиенса лучше всего иллюстрируется палеоантропологическими материалами, происходящими с Ближнего Востока. Наиболее известными в этом отношении являются скелетные остатки из пещер Схул и Кафзех. В отложениях с мустьерской культурой в пещере Мугаррет эс-Схул (гора Кармел в Израиле) были обнаружены костные остатки десяти индивидов разного возраста и пола. Датировки слоев с указанными находками противоречивые. Сейчас их возраст оценивается ориентировочно в 100-80 тыс. лет назад. Если судить по наиболее репрезентативному скелету, то человек из пещеры Схул предстает высоким, с пропорциями тела современного человека, большим объемом мозга (1518 см3), низким широким лицом с небольшой высотой орбит, выраженным подбородочным выступом и округлым затылком. При этом сохраняются архаические признаки в виде заметно выступающих надбровных дуг и наклоненного назад лба.
Как показывают археологические данные, сапиенсы Ближнего Востока сосуществовали во времени с представителями вида Homo neanderthalensis. Многочисленные костные остатки последних выявлены вместе с выразительными археологическими материалами в слоях пещер Кебара, Амуд (Израиль), Шанидар (Иракский Курдистан). Наличие неандертальских признаков у сапиенсов Леванта иногда объясняют возможностью метисации двух указанных видов. Предполагают, что одним из следствий этого могло стать дальнейшее ускорение на обширной территории выработки всего набора морфологических признаков, свойственных для современного Homo sapiens.
Вопрос о том, когда и как сформировавшийся Homo sapiens освоил различные регионы Европы и Азии, остается до конца не выясненным. Очевидно, что неандертальцы обитали на обоих континентах примерно до 30–35 тыс. лет. На территории современной Западной Европы к этому времени на местном субстрате начинает складываться культура, характерная для новой, следующей за мустьерской, культуры (верхний палеолит). Создавала эту культуру (культура Шательперрон, Франция) популяция местной, европейской разновидности неандертальцев. Но несколько раньше, около 40 тыс. лет назад, в Южной Европе появляется новая — ориньякская культура, которая по своему облику уже не является мустьерской. Вскоре она распространяется от Атлантики до Урала и даже шире, включая часть Северной Евразии.
В вопросе об ориньякской культуре в данном случае наиболее интересно то, что ее носителем определенно был Homo sapiens. Следовательно, если на всем европейском континенте культура эпохи мустье в определенный момент довольно стремительно сменяется верхнепалеолитической — ориньякской, то возникает вопрос о том, не сменился ли и антропологический тип самого человека? Конкретные палеоантропологические материалы отвечают на этот вопрос положительно. Смена мустьерской культуры верхнепалеолитической в антропологическом свете предстает как вытеснение вида Homo neanderthalensis видом Homo sapiens. Процесс этот не был кратким, одномоментным. Популяции неандертальцев на некоторых территориях (например, Крым, Кавказ) существовали еще по крайней мере 10 тыс. лет, после того как первые ориньякцы появились в Европе.
Приведенное выше описание относится к сценарию, называемому теорией моноцентризма, или теорией замещения. Как говорилось выше, этого взгляда придерживается большинство современных палеоантропологов и археологов. Но существует и другой вариант объяснения данного процесса. Согласно второй теории — мультирегионализма — процесс накопления у ранних гоминид анатомически современных черт (сапиетизация) в разных регионах протекал самостоятельно. В этой связи одной из самых дискуссионных остается проблема места Homo soloensis в систематике поздних представителей человеческого рода. Отношение к этой проблеме очерчивает линию разделения между сторонниками теорий моноцентризма и полицентризма.
Первые находки Homo soloensis были сделаны в 1930 г. на Яве в местности Нгандонг. В отложениях одной из террас реки Соло среди тысяч фаунистических остатков оказалось 12 фрагментов скелета человека. Индивид, которому принадлежали эти кости, обладал объемом мозга гораздо большим, чем яванский питекантроп. Соотношение это составляло 1200 к 883 см3. Однако по другим существенным морфологическим признакам (например, массивные надбровные дуги, значительная толщина костей черепа) человек из Соло оказывался ближе к Homo erectus. Принимая во внимание это, а также учитывая время его существования (200-25 тыс. лет назад), Homo soloensis рассматривается как хронологический эквивалент европейских неандертальцев. По существу же, ему отводится место представителя одной из позднейших популяций и яванского питекантропа. Он синхронен с Homo sapiens, но отличен от него в видовом отношении.
На основании сравнения находок из Нгандонга с палеоантропологическими материалами с озера Вилландра в Австралии (датировка — 15 тыс. лет назад) сторонники полицентрической теории считают Homo soloensis промежуточным звеном, связывающим позднейшего Homo erectus с анатомически современным человеком австралийского аборигенного типа.
Для Индокитая (находки на континентальном юго-востоке Китая) вопрос о появлении анатомически современного вида человека «мультирегионалисты» решают по той же модели, которая описана выше для Меланезии и Австралии. Место Homo soloensis здесь занимает другая постэректоидная форма, определяемая как вид Homo daliensis.
СОЦИОГЕНЕЗ: ИСТОРИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ И ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ
Представления об общественном устройстве первых человеческих коллективов стали складываться во второй половине XIX в. В это время не имелось даже приблизительных данных о степени древности человечества, о характере и сущности начальных этапов культуры и физическом облике древнейших людей. Отправным пунктом для суждений служили знания об этологии животных и, естественно, наблюдения из современной жизни человека. Суть этих представлений сводилась к довольно простым заключениям: а) современный человек и высшие приматы являются двумя крайними точками процесса антропогенеза, между которыми должна располагаться неизвестная науке промежуточная форма, обладающая качествами как обезьяны, так и человека; б) общественная организация представителей «промежуточного звена» не слишком отличалась от высших форм самоорганизации сообществ животных (например, стадо). В результате, наряду с понятием «первобытное человеческое стадо» стали использовать и понятие «праобщина», но традиционный смысл первого термина практически не изменился. Устоявшиеся представления о «первобытном человеческом стаде» отрицают существование таких регуляторов общественной жизни, как семья, родственные отношения, упорядоченность сексуальных связей.
Наиболее существенным достижением современной науки, с точки зрения данной проблематики, является неизмеримо возросший по сравнению с XIX в. уровень знаний о культуре каменного века. Значительно более глубокими и полными стали наблюдения над поведением высших приматов. Появились конкретные сведения о физико-географических условиях территорий, на которых протекали начальные этапы антропогенеза. Все это наталкивало ученых, в особенности археологов, на пересмотр устоявшихся представлений о ходе процесса становления человеческого общества, или социогенеза. Пересмотр этот, еще далеко не завершившийся, идет в направлении признания значительно большей сложности социальной организации людей эпохи нижнего и среднего палеолита, чем это допускалось ранее. Следует отметить, что новые представления не всегда строго доказуемы и проверяемы. При этом наиболее трудными для реконструкций и наиболее дискуссионными остаются вопросы о времени и сущности качественного перехода от состояния объединений животных (стадо, стая) к первоначальным собственно человеческим коллективам.
Бесспорно, что у непосредственных предков гоминид уже имелись биологические инстинкты, которые могли служить естественными предпосылками для социогенеза. К таковым относятся прежде всего «общественное» сосуществование, забота о потомстве, совместное отражение агрессии извне, наличие потенциальной способности к переходу на новую пищевую основу, инстинктивное «домостроительство», обеспечение выживаемости в стае слабых особей, вариабельность поведения отдельных особей стаи, допускающая выход за пределы инстинктивных ограничений (проявления «интеллекта»), инстинктивная и спорадическая (а иногда и «творческая») орудийная деятельность. Достаточно только в приведенном перечислении признаков убрать из кавычек некоторые понятия, и мы получим описательное определение, свойственное для качественно нового состояния, вполне сопоставимого с человеческим коллективом. А достижение такого состояния возможно теоретически в том случае, если каждый из этих признаков присущ для каждого члена сообщества и все они вместе проявляются не эпизодически, а регулярно. Такой подход к проблеме отрицает распространенный взгляд о чрезвычайно длительном и постепенном накоплении основных «человеческих» признаков на пути к становлению первых человеческих коллективов. Он предполагает, что необходимо было давление каких-то значительных стимулов для запуска потенциально уже имеющегося механизма, способного привести к указанному качественному сдвигу. Этот стимул, как уже отмечалось выше, был связан с комплексом природно-климатических изменений и воздействовал параллельно и на сам антропогенез, и на социогенез.
С момента начала вынужденной адаптации стай обезьян к новым для них условиям открытых пространств саванн начинается относительно непродолжительный период трансформации чисто биологических форм «общественной» жизни в присущее человеку социальное устройство. Наиболее важным фактором этого процесса на первоначальном этапе явился переход к охоте, как основе жизнеобеспечения. Выработка новой стратегии снабжения пищевыми продуктами, вызванная ограничением потребления растительной пищи, способствовала изменению прежних стереотипов поведения, складыванию новых элементов в организации стада, направленных в сторону большей структуризации и акцентированности совместных действий. Кроме того, обстоятельства выживания в непривычной среде требовали большей мобильности и гибкости поведения от отдельных членов стада. Переход к потреблению преимущественно мясной пищи вызывал и прогрессивные приспособительные мутации организма. Наиболее важным морфологическим изменением, связанным не с самим потреблением, а со способом добывания пищи, явилось прямохождение. Последнее должно было быть присуще этому, еще дочеловеческому этапу эволюции.
Обезьяны не унаследовали от природы специфических инстинктов хищника-охотника. Поэтому возникновение новых качеств, компенсирующих этот существенный дефицит природных данных, по-видимому, нельзя рассматривать лишь как утверждение новых инстинктов. Новшества в рассматриваемой сфере коснулись системы доминирования и подчинения, комплекса качеств, определяющих иерархию особей в стаде, акцентированности ролевых функций его членов, некоторых, прежде всего пищевых, самоограничений в пользу ювенильных и слабосильных особей и тому подобное. Приспособление к динамичным и разнообразным условиям практики, которое выражалось в становлении новых форм общественного поведения, требовало усвоения вновь приобретенного «общественного» поведенческого опыта каждым поколением и каждой особью заново. А это предполагает существование, пусть в зачаточном виде, какого-то объема интеллектуальной информации — «опыта поколений», от следования которому зависит сама выживаемость сообщества и который существует не в силу врожденности, а благодаря усвоению его в практических жизненных ситуациях. В наибольшей мере сказанное относится к орудийной деятельности предлюдей. Возможность вариабельности поведения при эффективности конечного результата здесь практически не ограничена.
На каком-то, не зафиксированном пока точно и окончательно, рубеже происходит наиболее фундаментальный для антропогенеза переход от простого использования природных орудий к регулярному изготовлению последних. С данного момента возникает качественно новое явление — производство, являющееся, по сути, началом сознательного преобразования природы. С того же времени начинается труд — свойственная только человеку интеллектуальная форма жизнеобеспечения.
Трудно оспаривать, что с началом изготовления орудий труда биологические инстинкты перестают служить решающей основой выживания. Предок человека идет на охоту, движимый чувством голода и вооруженный лишь тем, чем снабдила его природа. А уже ранний человек распределяет время между изготовлением орудий охоты и самой охотой, он планирует время на ближайшие и последующие сутки. Изменяется и восприятие пространства. Отношение к окружающему становится менее индифферентным и обуславливается не только голодом или сытостью. Связь с местом обитания приобретает более прочный характер. Осуществляется сознательный выбор места долговременного обитания, обустраиваются фиксированные жилые площадки. Это еще не жилища в полном смысле слова, но и далеко уже не гнезда обезьян, которые бывают только индивидуальными, предназначенными лишь для ночевки, и нерегулярными.
Таким образом, уже для первой археологической эпохи, олдована, можно говорить о существовании сплоченных охотничьих коллективов, живущих небольшими группами, которые ощущают свою прочную связь с территорией обитания, осознают свое отличие от животных и родовую близость к другим таким же группам, с которыми они устанавливают эпизодические контакты.
С момента начала изготовления орудий труда в действие вступает и такой мощный фактор социогенеза, как технология первобытной производственной деятельности. Проявления этого фактора уже в самом начале должны были носить взрывной характер, и воздействие его касалось не только интеллектуального прогресса, но и самого физического облика людей. Даже первый орудийный набор человека далек от кажущейся примитивности. Изготовление орудий предполагало осуществление целого ряда последовательных операций: обнаружение и выбор сырья, подбор подходящего обломка камня, подготовка его для последующего скалывания с него заготовки желательной формы и веса, обработка последней до ее оформления в законченное орудие. В инвентаре периода олдована фиксируется наличие всей этой технологической цепочки. Сами формы каменных орудий разнотипны и вариабельны. Каждая из них допускает и даже предполагает возможность дальнейшего совершенствования. Таким образом, уже в момент своего возникновения технология выступает двигателем общественного прогресса.
Разумеется, специфические характеристики первоначального устройства человеческих коллективов не поддаются сколько-нибудь полному раскрытию. К их пониманию приходится пробираться почти вслепую. Показательна в этом отношении проблема семьи применительно к начальным этапам человеческой истории. Существование семьи для времени, о котором идет речь, часто отрицается. Говорится о неурегулированности сексуальных связей и промискуитете — стадных, беспорядочных половых отношениях. Менее умозрительным является другой, культурологический подход, основывающийся на археологических данных. С точки зрения этого подхода, считается вполне возможным существование семьи для самых древних этапов каменного века.
Продолжительность детского периода у человека значительно больше, чем у любого представителя животного мира. Это делает родственную связь «мать-дитя» долговременной, а следовательно, прочной. При том что рождаемость в первобытности была регулярной и ограниченной лишь одной природной периодичностью, на попечении каждой матери находились одновременно по два-три ребенка разного возраста. Это усложняло родственные отношения, не только придавая им двусторонний характер по прямой вертикальной линии от матери к ребенку, но включая и горизонтальные связи между выросшими совместно братьями и сестрами. Труднее судить об отношениях между отцом и детьми (прочность этих отношений для раннепалеолитического времени довольно проблематична) и о долговечности связей между сексуальными партнерами. При всей возможной непрочности последних, нельзя отрицать, что в каждый конкретный период мужчина проживал в определенной семье и ощущал максимально тесные общественные связи с членами именно этой семьи, выполняя фактически роль кормильца. Сложению родственных отношений должно сопутствовать и оформление определенных сексуальных ограничений, прежде всего между ближайшими родственниками по прямой линии, а также между братьями и сестрами. Сложно представить себе, в каких именно формах это реализовывалось в жизни. Однако само возникновение их не вызывает серьезных сомнений, ибо даже в животном мире существуют некоторые инстинктивные элементы подобного рода ограничителей.
Одним из первых проявлений социогенеза, видимо, следует считать и половозрастное разделение труда. Занятая выхаживанием детей и находящаяся часто в состоянии беременности женщина, а также дети могли выполнять лишь посильную для них работу, такую как сбор съедобных растений, кореньев и птичьих яиц, изготовление орудий труда, сбор материала для костра и т. п. Основную тяжесть промысла пищевых припасов, конечно, несли на себе молодые мужчины.
Таким образом, если обобщить сказанное о характере социальных отношений самого первого этапа формирования человеческого общества — олдована, то вырисовывается следующая, во многом гипотетичная, картина. Человек жил относительно небольшими коллективами, членов которого объединяла производственная потребность друг в друге, сексуальное партнерство и родственные отношения. Такое определение дает достаточно оснований для того, чтобы назвать данные коллективы начальной формой общины, или протообщиной. Малочисленность археологических данных для самых ранних этапов палеолита не позволяет говорить о конкретном характере этой формы общественного объединения, но основные признаки ее должны были быть близки тем, какими характеризуется община и на более развитых этапах каменного века. Невозможно обосновать, например, существенные отличия в социальном устройстве мустьерского и верхнепалеолитического обществ. На фоне таких археологических данных не более чем данью столетней традиции считаются встречающиеся еще и сейчас определения общественных отношений человека нижнего палеолита как «первобытное человеческое стадо» или «дородовое общество». Смена парадигм в отношении социального устройства людей нижнего палеолита является делом недалекого будущего.
КУЛЬТУРА РАННЕЙ ПЕРВОБЫТНОСТИ
Пытаясь сопоставить основные этапы периодизации первобытности, казалось бы, можно ожидать совпадения главных вех развития культуры с последовательностью этапов эволюции гоминид. В действительности ретроспективный анализ не выявляет прямой систематической связи между ними. Показательны в этом отношении данные с европейского континента. Складывание культурного комплекса собственно ашельского типа около 600 тыс. лет назад не сопровождается здесь сменой физического типа человека, обладающей такой же значимостью. Для времени смены ашеля эпохой мустье не имеется достоверных данных о синхронной смене гейдельбергского человека неандертальцем. Более того, не совпадает время ухода с исторической арены гейдельбергского человека на европейском и африканском континентах. При этом осуществить методически корректное сравнение свершавшихся там и тут культурных изменений по признаку «развитости» не представляется возможным. С наступлением верхнего палеолита не происходит повсеместной смены неандертальцев сапиенсами. При этом по принципиальным показателям культура поздних неандертальцев весьма близка культуре начальной стадии верхнего палеолита.
Каждая из археологических эпох имеет свои специфические характеристики составляющей их материальной культуры. Для выражения этих особенностей пользуются понятием «технокомплекс». Это понятие определяет наиболее существенные для той или иной эпохи достижения в технологии и морфологии каменных орудий труда. Так, для олдована характерен технокомплекс чоппера, для ашеля — технокомплекс ручного рубила, для среднего палеолита — технокомплекс скребла и остроконечника, для верхнего палеолита — технокомплекс скребка-резца-острия. Разумеется, культурные характеристики эпох не ограничиваются только указанными изделиями.
Эпоха олдован (ок. 2,5 — ок. 1,4 млн лет назад) названа по Олдувайскому ущелью в Танзании, где в 50-60-х годах XX в. были сделаны принципиально важные археологические открытия, относящиеся к началу человеческой истории. Наиболее ранние находки, происходящие отсюда, датируются временем около 1,8 млн лет назад. Самым характерным орудием олдована является чоппер — галька с искусственно заостренным краем. Это изделие использовалось для разрубания и дробления. Наряду с чопперами в олдоване изготавливались и употреблялись скребла, отщепы с острыми краями, отбойники и другие орудия. Наиболее ранние орудия олдована обнаружены в местности Хадар на севере современной Эфиопии. Они относятся ко времени примерно 2,5 млн лет назад. Близкие по возрасту предметы происходят и из района нижнего течения р. Омо на крайнем юге Эфиопии. И первые, и вторые состоят преимущественно из одних отщепов, что дало основания некоторым исследователям говорить о существовании доолдованской стадии развития каменного века. Однако этот материал еще слишком малочислен, чтобы на его основе делать широкие обобщения.
В олдоване человек уже осознавал свое отличие от животного мира. Одним из подтверждений этому является применение им в эту эпоху огня. Наиболее ранние следы систематического пользования огнем зафиксированы на археологической стоянке Чесованье в Кении (1,4 млн лет назад).
Ашель (ок. 1,4 млн — ок. 100 тыс. лет назад) — эпоха, получившая название по городку Сент-Ашель во Франции, в окрестностях которого еще в XIX в. были сделаны многочисленные находки палеолитических материалов. Среди последних наиболее выразительными были так называемые ручные рубила. Изделия этого типа и являются диагностичными для ашельской эпохи. Ручное рубило представляет собой удлиненное, овальное, подтреугольное или копьевидное двояковыпуклое каменное изделие, форма которого получена сплошной или частичной оббивкой исходной заготовки. Очень часто эти орудия имеют совершенную обработку поверхности и выдержанные во всех деталях пропорции, что придает им завершенность очертаний и даже красоту. Предполагается, что ручные рубила использовались для разрубания, как это следует из их названия, а также для разделки крупных туш животных. Кроме рубил ашельские памятники содержат обычно скребла, ножи, наконечники копий и другой производственный инвентарь. В очень редких случаях, как, например, на стоянке Торральба в Испании, обнаруживают и остатки деревянных основ копий.
Примитивное обустройство жилого пространства на стоянке открытого типа или приспособление под жилище естественного скального навеса известно уже в эпоху олдована. В ашельское время «навыки домостроительства» совершенствуются.
Следующую археологическую эпоху применительно к европейским материалам называют мустье. Исследователи, занимающиеся Азией и Северной Африкой, предпочитают употреблять более общее понятие «средний палеолит» (ок. 100 — ок. 35 тыс. лет назад). В материалах памятников этой эпохи различают несколько десятков типов изделий. В среднем палеолите находит завершение вся история культуры времени, предшествующего возникновению человека современного анатомического облика. Для рассматриваемой эпохи известно уже довольно развитое домостроительство, появляется традиция погребения умерших, возникают начатки искусства.
Мустьерские, или среднепалеолитические памятники распространены значительно шире, чем ашельские. Они известны во всей Евразии (за исключением полярной зоны) и в Африке.
Памятники охарактеризованных выше ранних этапов человеческой культуры представлены далеко не везде и распространены неравномерно. Относительно олдована можно говорить уверенно о продвижении культуры этой эпохи за пределы африканского континента и достижении ее носителями по крайней мере Северного Кавказа и границ Юго-Восточной Европы не позднее 1,5 млн лет назад. На этом пути имеются памятники с материалами олдувайского типологического облика и с датировками, соответствующими рассматриваемой эпохе. Таковы стоянки: Дманиси в Грузии (ок. 1,8 млн лет), Айникаб 1 в Дагестане (ранее 1,2 млн лет) и Убейдия в Израиле (ок. 1,4 млн лет назад). Наиболее ранние археологические находки (древнее 1,2 млн лет), имеющие геологический контекст и сопровождающиеся фаунистическими остатками на европейском континенете, происходят с местонахождения Барранко Леон 5 на юге Испании.
Аравийский путь первоначального расселения человечества документируют материалы многослойной пещеры Аль-Гуза (Йемен) с выразительной олдувайской индустрией. Если оставить в стороне дискуссионные пункты, то наиболее ранними для территории Китая являются памятники возрастом около 1,2 млн лет назад (стоянки Дунгуто, Сяочанлян). Близкие по времени находки обнаружены в геологических отложениях раннего плейстоцена в Южном Прикаспии (Иран). Таким образом, имеются все основания для включения в ареал олдована помимо Африки определенно Ближнего Востока и Кавказа, а возможно, и крайних южных районов азиатского континента и Европы.
В следующую, ашельскую, эпоху люди расселились уже не только на всем африканском континенте, но практически по всей Евразии. Вне пределов Африки этот процесс фиксируют такие выразительные памятники, как Латамна и Гешер Бенот Яааков в Леванте, Азых и Кударо в Закавказье, Дарвагчай-1 и Треугольная пещера на Северном Кавказе, Бильцигслебен и Королево в Центральной Европе, Торральба и Амброна в Испании, Терра-Амата и Тутавель во Франции, Изерниа ла Пинета в Италии и Чжоукоутянь в Китае.
Изучение материалов ашельской культуры приводит исследователей к мысли, что ее распространение, так же как и олдована, шло скорее всего из одного региона. На части Индостанского полуострова ашельская культура накладывается на культуру соан доашельского облика и какое-то время развивается параллельно с последней. В Европе доашельская культура по основным характеристикам продолжает существовать по крайней мере до 600 тыс. лет назад и только затем, в эпоху межледниковья миндель-рисс, здесь широко распространяется культура собственно ашельская. А в некоторых регионах Юго-Восточной и Северной Азии влияние ашельской культуры не ощущается и в более позднее время. И только применительно к Африке и Ближнему Востоку можно говорить об утверждении здесь ашельских традиций примерно 1,2 млн лет назад, при том что истоки последних уходят (особенно в Африке) в гораздо большую древность. Аналогичные примеры межрегиональных культурных диффузий известны и для среднего палеолита. Эти факты свидетельствуют о том, что расселение нижнепалеолитического человека в Африке и Евразии отличалось многоэтапностью и формирование древнейшего населения этих территорий не было единообразным как в культурно-историческом плане, так, возможно, и в физико-антропологическом смысле.
ВЕРХНИЙ ПАЛЕОЛИТ — ЭПОХА РАЗВИТОЙ РОДОВОЙ ОБЩИНЫ
Появление человека современного вида (Homo sapiens sapiens) на большей части палеолитической ойкумены связано с археологической эпохой, определяемой как верхний (поздний) палеолит. Наиболее ранние проявления этой эпохи фиксируются для времени около 40 тыс. лет назад. Важно отметить, что если сама эта дата примерно одна и та же для различных регионов, то тенденции и содержание процесса становления верхнего палеолита в разных регионах континента не одинаковы. В Западной и Центральной Европе, на Ближнем Востоке и на севере Африки известны местные своеобразные культуры, маркирующие утверждение новой эпохи (Шательперрон, Улуццо, Богунисьен, Селет, Атлитьен, Хауа-Фтеах).
Помимо указанных локальных маркеров существует оринъяк — культурное явление, которое также фиксирует смену эпохи неандертальца временем современного Homo sapiens и которое с разной степенью выраженности охватывает всю Европу целиком, а также Ближний Восток и, возможно, часть Сибири. Судя по разновременности возникновения ориньяка на различных территориях, для большей части своего ареала эту культуру приходится рассматривать как следствие миграций или иного вида распространения далеких культурных импульсов.
Если говорить о европейском континенте, где верхний палеолит был выражен наиболее ярко, то для его начальной поры здесь отмечаются два крайних по масштабам своего распространения типа культурных явлений. Одно из них для разных районов имеет локальное проявление, а второе носит надрегиональный характер. Если сузить территорию рассмотрения Центральной и Восточной Европой, то мы обнаружим явление и третьего типа, объединяющее эти две обширные области в единый ареал с характерным только для них ранневерхнепалеолитическим культурным комплексом, известным под названием селет.
С точки зрения истории материальной культуры, верхний палеолит является эпохой качественных сдвигов в уровне производства в целом и основных составляющих последнего, техники и технологии, в частности. Верхнепалеолитический человек имел потенциально неограниченные возможности интеллектуальной творческой деятельности, направленной не только на материальное производство, но и на духовную сферу жизни. С позиций социальной истории, верхний палеолит — это время, когда завершилось сложение специфически человеческих норм общественного устройства, время расцвета родовой общины и ускорения самого исторического процесса.
Для верхнего палеолита в отличие от прежних эпох характерны межрегиональные культурные контакты, активные взаимовлияния, формирование обширных культурных единств. Обзор культуры уже начальной стадии этой эпохи показывает, что с тех пор факторами культурного прогресса стали уже степень и масштабы взаимодействия отдельных человеческих общностей. Все предшествующее биологическое развитие человека, протекавшее параллельно с развитием социальным, подготовило к верхнему палеолиту такой уровень культуры, который был способен обеспечивать самостоятельно дальнейший прогресс и далее оказывать обратное воздействие на биологическую основу человека. Если со времени верхнего палеолита до наших дней человек в чем-то и изменился биологически, то в определяющей мере под воздействием различных проявлений его же собственной культуры.
Принимаемый здесь подход к проблеме социального и биологического в эволюции человека устраняет логическую несуразность таких понятий, как «готовый человек», «готовое общество», используемых теми исследователями, которые считают возможным проводить четкую границу начала человеческой истории и соотносят ее с наступлением эпохи верхнего палеолита. В зависимости от того, какой вкладывать смысл в эти понятия, можно с равной степенью убедительности утверждать, что человек «готов» уже в момент своего первоначального возникновения и еще не «готов» и по сегодняшний день.
В верхнем палеолите и мезолите человек осваивает практически все экологические зоны, занятые им в настоящее время. В начале верхнего палеолита заселяется Австралия, а в конце этой же эпохи — Америка. Таким образом, ареал человека распространяется на все пять населенных ныне континентов. В рассматриваемую эпоху у людей раскрываются в полной мере все необходимые приспособительные элементы культуры. Одежда, разнообразные жилища, адаптированные к конкретным природно-географическим условиям, специализированное охотничье снаряжение, способность выбора наиболее оптимальной для данной ситуации стратегии охоты — все это вместе с достаточно высоким уровнем социальной организации позволяло людям вести успешное существование и в приледниковой зоне, и в высокогорье, и в пустынях, и во влажных тропиках.
К верхнему палеолиту относится изобретение лука и стрел. В мезолите это выдающееся изобретение распространяется почти повсеместно. К наиболее значительным достижениям верхнепалеолитической технологии относится и совершенствование способов получения заготовок для орудий — узких и тонких удлиненных пластин, скалываемых с каменной основы-ядрища. Изобретаются и новые орудия для раскалывания камня — различные посредники между отбойником и самим ядрищем. Существенно расширяется и сам ассортимент инструментов, служащих для изготовления других орудий. В верхнем палеолите был освоен и способ получения пластин не ударом, а силовым отжимом. Значительно большей, чем в предшествующее время, становится стандартизованность каменных орудий. Они делаются более специализированными. Появляется несколько разновидностей составных, сложных орудий. Некоторые из них изготавливались с комбинацией различных материалов, например камня и кости (наконечники копий с одним или двумя рядами вставных кремневых пластин, каменные ножи с муфтообразной костяной рукоятью и др.). В верхнем палеолите использование кости в качестве сырья для производства орудий несравненно расширяется. В связи с этим появляются и специализированные каменные орудия (резцы) для обработки кости.
Для этого времени достоверно зафиксирован и такой мощный ускоритель прогресса, как обмен. Можно считать установленным, что объектом обмена являлись экзотические (следовательно, престижные) предметы (например, редкие раковины), качественное сырье для производства орудий и, возможно, предметы украшений. Определенно можно говорить о том, что обменные связи распространялись на несколько сотен километров. Есть данные, указывающие и на значительно большие расстояния движения предметов обмена.
Стремление к украшательству — тоже свойство верхнепалеолитической эпохи. Человеку этого времени известно чувство красоты и гармонии. Он искусственно воспроизводит в виде красок несколько природных цветов и активно использует их в деятельности, имеющей, по крайней мере внешне, чисто художественную направленность. Украшаются не только предметы, изготовленные именно в этих целях (бусы, подвески, браслеты и т. д.), но и утилитарные изделия, используемые в быту и производстве («ложки» с нарезным орнаментом и скульптурным навершием, «наковальни», раскрашенные минеральной краской, орнаментированные проколки, игольники и др.). И даже если говорить об обычных каменных орудиях, то, рассматривая некоторые из них, невозможно не заметить, что они обладают часто совершенством, явно излишним для утилитарной цели, которой служило данное изделие, и объяснимым лишь способностью древнего мастера ощущать и воплощать чувство красоты. Наиболее выразительным подтверждением этому являются верхнепалеолитическая живопись и скульптура малых форм.
С точки зрения археологической типологии, верхний палеолит и последующий мезолит характеризуются технокомплексом скребка-резца-острия. Все эти три типа изделий в таком единстве и каждый в морфологически завершенном, т. е. стандартном, виде свойственны именно указанным эпохам. Всего для верхнего палеолита выделяют около полутора сотен каменных и около двух десятков типов костяных орудий. Все это кажущееся многообразие подразделяется на достаточно ограниченное количество групп или категорий, различающихся по функциональному назначению. Эти орудия предназначались для резания и резьбы по кости (ножи, резцы), копания (мотыги), строгания (массивные скобели), разрубания, сверления (сверла), перфорации (проколки, провертки), шитья (иглы). Большая группа изделий предназначалась для охоты (наконечники стрел, копий и дротиков), рыболовства (разнообразные гарпуны), переработки растительных продуктов (терочники), а также для изготовления самих орудий (наковальни, отбойники, ядрища, ретушеры, посредники и др.) и растирания минеральных красок. Из предметов бытового использования кроме иголок археологи часто обнаруживают жировые светильники, так называемые «ложки», предметы украшения.
Разумеется, не на каждом верхнепалеолитическом или мезолитическом памятнике содержится весь перечисленный выше набор инструментария. Неодинаковость состава и типологическая разнородность инвентаря отражают не только специфику конкретных памятников. Они связаны с существованием локальных особенностей в развитии культур различных регионов. Археология палеолита не может оперировать в своих исторических реконструкциях названиями древних народов. Но, опираясь именно на эти локальные различия в материальной культуре, она в состоянии вычленять географически и хронологически очерченные массивы археологических культур, которые реально отражают жизнь конкретных, более или менее обособленных человеческих общностей.
Археологические материалы показывают, что в верхнем палеолите имела место ситуация достаточно стабильного, равнозначного и относительно самостоятельного сосуществования различных локальных культур и, следовательно, человеческих коллективов, которые были их создателями и носителями. Для территории классического развития верхнего палеолита и мезолита описано около трех десятков таких культур. Наиболее яркими из них являются в Западной Европе граветт, солютре и мадлен, на востоке континента — костенковская и мезинская. В мезолитическое время на территории Европы сформировался ряд новых выразительных культур: тарденуазская, оренбургская, федермессер, лингби, бутовская, иеневская и др.
Некоторые из археологических культур сосуществовали во времени и не были изолированы друг от друга. Из-за недостатка данных трудно судить о размерах территорий, приходившихся на те или иные узкие культурные единства. Можно сказать лишь, что территории эти не были равными и зависели от нескольких факторов, включая и природно-географический. Для регионов оптимального развития палеолитических культур (например, евразийские равнины) черты культурного сходства (но не единообразия) отмечаются для памятников, отстоящих иногда друг от друга на тысячи километров. Ареалы же культур в регионах с экстремальными природно-географическими условиями (высокогорье, пустыни, влажные тропики, приполярные области) бывают, как правило, значительно уже. В одних условиях культуры обладают широкими приспособительными возможностями и способностью к активной пространственной мобильности, вызываемой сменой обстоятельств. В других же случаях адаптационные возможности ограничены, и тогда резкие природно-географические перемены приводят или к трансформации культур, или к их исчезновению. Имели место и ситуации столь выраженной стабильности природных условий, что у живущих относительно изолированно обитателей таких регионов просто не возникало внешних импульсов к выработке новых стратегий жизнеобеспечения.
Закономерности, подобные указанным выше, прослеживаются и в отношении динамики культур во времени. Тут можно, в частности, наблюдать явно выраженную неравномерность развития культур, т. е. неодинаковость скорости совершенствования существующих и накопления новых элементов в технологической, производственной и бытовой сферах жизни. Неравномерность развития проявляется иногда настолько отчетливо, что это привело даже к возникновению концепций, согласно которым в эволюции палеолитической культуры отдельных областей Земли имеет место выпадение целых археологических эпох. Богатый материал по данной проблематике дает и современная этнография (аборигены Австралии, бушмены, обитатели тропических лесов).
Наличие существенных локальных вариантов, неодинаковая скорость и не всегда однонаправленный характер (например, только в сторону прогресса) культурных изменений свидетельствуют в пользу теории «кустящейся эволюции» мировой культуры в первобытности. Это заключение, однако, не отрицает и концепции «однолинейной эволюции», если воспринимать эти явления, не абсолютизируя их. При всех различиях между культурами, общая результирующая их во временном протяжении будет все же однонаправленной.
Все разнообразие культур при их обобщенном рассмотрении умещается в одном широком пути развития, в пределах которого некоторые из них имеют свои особые дороги с различной скоростью движения и иногда с крутыми зигзагами. Единство этого разнообразия и делает возможной выработку общих оснований для культурно-хронологических классификаций и установления унифицированной археологической периодизации первобытности.
Уже отмечалось, что основой хозяйственной жизни людей на более ранних этапах каменного века была охота. В верхнем палеолите роль охоты, естественно, продолжала оставаться столь же важной. Верхнепалеолитический человек унаследовал от предшествующего времени основные приемы и способы охоты — загон, скрадывание, выслеживание, засада. Принципиальные новшества коснулись самого охотничьего снаряжения, включая изобретение носителями некоторых культур лука и стрел, что сделало охоту более интенсивной и способствовало индивидуализации охотничьего промысла, персонификации добычи и, наконец, выработке новых признаков социального престижа и ранжирования.
Рыболовство до начала верхнего палеолита мало чем отличалось от собственно охоты. Тогда же не существовало специализированных орудий рыболовства, хотя «забой» и «отлов» рыбы отмечается по крайней мере в эпоху неандертальца. В верхнем палеолите и мезолите для некоторых приморских и озерных культур рыболовство и промысел морского зверя становятся основной формой хозяйства. Как уже говорилось, изобретаются разнообразные гарпуны и даже костяные рыболовные крючки.
Археологические данные свидетельствуют об усилении значения собирательства в верхнем палеолите. На основании довольно частых находок терочников в инвентаре верхнепалеолитических стоянок в свое время была выдвинута гипотеза об «усложненном собирательстве» в рассматриваемую эпоху. Наиболее существенным изменением, произошедшим в этой области, было, по-видимому, то, что растительные продукты шли не только в непосредственное использование, но и подвергались предварительной переработке, а также, возможно, предназначались для хранения впрок.
Вопрос о характере семьи и социальном устройстве общества в верхнем палеолите может быть прояснен с несколько большей определенностью, чем для более ранних эпох каменного века. Исследователи говорят в этой связи о существовании в рассматриваемое время групповой (реже парной) формы брака и родовой общины. Однако нужно помнить, что даже такие, не слишком конкретные палеосоциологические реконструкции не опираются на прямые данные. В качестве последних многие склонны рассматривать археологические материалы, не учитывая того, что их интерпретация может быть не столь однозначной. Например, археологическим доказательством существования матриархата в позднем палеолите считали характерную распространенность для этой эпохи женских статуэток с выраженными признаками пола — так называемых «палеолитических венер». Однако в настоящее время для верхнего палеолита известны и мужские статуэтки. А женские статуэтки, как показывает их сравнительный анализ, отнюдь не всегда изображались с выраженной грудью и отвислым животом, что рассматривается часто как отражение образа «матери-прародительницы». Кроме того, в мелкой скульптуре последующих эпох, для которых считается доминирующим уже патриархат, преобладание женских статуэток над мужскими ничуть не меньше, чем в верхнем палеолите. Примерно так же обстоит дело и с некоторыми другими археологическими реалиями, привлекаемыми традиционно для обоснования существующих концепций о социальном устройстве в периоды верхнего палеолита и мезолита.
Не являются прямыми и этнографические источники по бушменам Калахари, аборигенам Австралии, огнеземельцам и т. д., которые используются обычно для реконструкций общественных отношений верхнего палеолита и мезолита по методу аналогий и актуализации. Трудно признать полностью обоснованным взгляд на соответствие современных социальных и экономических установлений этих народов аналогичным проявлениям эпохи мезолита. Это сомнительно прежде всего потому, что сама мезолитическая эпоха в культурном выражении была далеко неодинаковой географически. К тому же комплекс признаков, характеризующих названные выше общества, при сравнительном рассмотрении оказывается не совсем одинаковым для всех них. Отсюда возникают сомнения в правомерности простого подбора данных из различных областей жизни разных современных народов для создания одной-единственной модели, характеризующей все общество древнего каменного века. Культура современных народов, отставших в своем историческом пути, есть результат специфического развития, характерного для экстремальных природно-географических районов. По крайней мере, в материальном выражении она выглядела специфичной и окраинной по отношению к магистральному пути развития во времена каменного века в такой же степени, как и в наши дни. Поэтому, с методической точки зрения, небезупречны основывающиеся на этой базе реконструкции главной линии исторического прогресса человечества.
Состояние источников, естественно, порождает разнообразие взглядов и по конкретным вопросам. Предметом дискуссий являются такие аспекты, как форма брака в верхнем палеолите и мезолите, единовременность или разновременность возникновения брака и семьи, характер и форма рода, соотношение рода и общины. С точки зрения предлагаемого нами подхода, изложенного в разделе, посвященном нижнему палеолиту, такая постановка вопросов более уместна для времени, предшествующего верхнему палеолиту. Традиционная постановка их применительно ко времени только с начала верхнего палеолита обусловлена отрицанием или существенным принижением социальных факторов в жизнедеятельности человека раннепалеолитической и мустьерской эпох. Но если говорить об указанных институтах даже безотносительно к конкретному периоду, то представляется логически более обоснованным допущение неразрывности брака и семьи (разумеется, не отрицая их развития), а также рода и общины. Во всяком случае, для верхнего палеолита это допущение кажется вполне справедливым, если иметь в виду наивысшие достижения культурного прогресса данной эпохи. Археологическим свидетельством существования в верхнем палеолите малых семей (муж-жена-дети) и их совместного обособленного проживания на поселении является структура стоянок, состоящая из малых и примерно равновеликих жилищ, не способных вмещать большое количество обитателей. Если брать за отправную точку такое жилище, то поселение можно представить в виде группы взаимозависимых семей, объединенных родством, совместной производственной деятельностью и взаимопомощью. По-видимому, именно такие родовые общины и их объединения, основывавшиеся на брачных союзах и производственных регламентациях (взаимопомощь, разграничение экономического пространства — охотничьих угодий и т. п.), являлись основными общественными единицами эпохи верхнего палеолита и мезолита.
Эти союзы характеризовались элементами языкового, культурного и производственного единства. Трудно представить, насколько устойчивыми и изолированными друг от друга они были. Примеры культурных диффузий, взаимовлияний и контактов для рассматриваемой эпохи выявляются достаточно четко. Из изучения материальной культуры складывается картина плавных переходов от одних локальных культурных образований к другим в рамках единых экологических зон. Нужно, правда, отметить, что и полной нивелировки соседствующих археологических культур при этом не происходит. Конкретная история первобытности была историей именно таких, к сожалению, безымянных для нас социально-этнических образований.
ДУХОВНАЯ КУЛЬТУРА ЧЕЛОВЕКА В КАМЕННОМ ВЕКЕ
Духовный мир древнейшего человека относится к числу самых сложных в исследованиях по преистории. Источники, способные пролить свет на эту сторону жизни древнейшего общества, скудны, а имеющиеся еще и фрагментарны. Ограниченность данных оставляет широкий простор для всякого рода умозрительных построений. К таковым, в частности, можно отнести заключения об отсутствии всяческой духовной культуры у человека в период, предшествующий верхнему палеолиту, о существовании безрелигиозного этапа и независимом формировании начатков положительных знаний и религиозных представлений и т. п. Эти и другие положения не выдерживают критики и просто исходя из логики их обоснований, и особенно при обращении к фактам, составляющим источниковую базу. К разряду последних относятся прежде всего палеолитические погребения и свидетельства изобразительной деятельности.
До относительно недавнего времени в науке господствовала точка зрения о появлении традиции погребения умерших не ранее верхнего палеолита. Погребениям древнекаменного века уделялось огромное значение, в частности потому, что их появление расценивалось как показатель перехода людей на качественно новый уровень социального и интеллектуального развития. Со времени открытия первого мустьерского погребения прошло более ста лет, однако допущение о существовании у неандертальцев погребальной обрядности многими исследователями принимается со скептицизмом. Причиной этому является традиционная примитивизация нашими современниками человека и культуры нижнего и среднего палеолита. В науке такой взгляд постепенно преодолевается, и в настоящее время вопрос стоит не о признании возраста древнейших погребений, а о расшифровке их смысла и исторического содержания.
На всей территории Евразии к настоящему времени открыто около 50 погребений среднепалеолитического (мустьерского) времени. Учитывая, что некоторые из них были двойными и даже коллективными, вместе они содержат немногим более 60 погребенных. Одно погребение приходится на многие десятки и сотни известных памятников и один погребенный на многие тысячи человек. При общем взгляде это количество погребений на всю мустьерскую эпоху мизерно — одно на тысячелетие! Однако обширность географии погребений говорит о всеобщем характере этого феномена. Основная масса таких погребений приходится на Ближний Восток и Западную Европу.
Сам факт существования в мустьерское время погребений позволяет ставить вопрос о том, что для неандертальца были характерны значительно более сложные, чем это обычно допускается, социальные отношения и уже оформившиеся религиозные представления. Проявление заботы об умершем сородиче путем его захоронения свидетельствует о начале складывания устойчивой памяти об ушедшем поколении (то, что для более поздних этапов называется исторической памятью) и формировании исторического мышления, предполагавшего осознание внематериальной связи между живыми и умершими. Конечно, реально такое осознание вряд ли уходило глубже одного — максимум двух поколений. Но принципиальным здесь является само наличие раздвоенного восприятия жизни человека и, возможно, мира в целом. Позднее это раздвоение оформилось в виде противопоставления мира реального потустороннему. Какими бы элементарными не были первоначальные представления, связанные с подобным восприятием, существование их предполагает возникновение религиозного сознания и формирования мифологического объяснения космоса.
Сложен вопрос о времени возникновения религиозных представлений. Для ашельской эпохи не выявлено пока погребений или каких-либо других источников, которые позволяли бы хоть приблизительно описать духовную культуру человека той эпохи. Но отсутствие таковых вполне может объясняться и состоянием изученности ашельских древностей. Источники по ашелю в количественном отношении значительно уступают данным по эпохе мустье. Нельзя сбрасывать со счетов и такую возможность, что проявления духовной жизни различны во временном и пространственном отношениях и далеко не все они способны воплощаться в материальные остатки, пригодные для археологической фиксации. Поэтому возможность возникновения духовной сферы жизни человека в более раннее время, чем эпоха мустье, не должна исключаться.
Переходя к вопросу о соотношении «религиозного» и «безрелигиозного» периодов первобытной культуры, следует отметить, что не существует никаких данных, позволяющих не только рассуждать о предшествовании одного другому, но и производить такое разделение. Представляется достаточно обоснованной точка зрения, согласно которой мышление древнейшего человека характеризовалось синкретичностью или, говоря иначе, сложным нерасчлененным переплетением рационального и иррационального начал.
Характер и сущность ранних форм религии устанавливаются на основании логических реконструкций и этнографических источников. Наиболее распространены в первобытности были такие религиозные верования, как анимализм, тотемизм, фетишизм, магия, анимизм, культ предков. Некоторые из них (скажем, магия) являлись всеобщими, т. е. характерными для всех регионов и во все первобытные периоды, а другие — более или менее локальными или бытовавшими на протяжении некоторых отрезков первобытности (культ предков, к примеру).
Специфика первобытных верований состояла в их взаимной совместимости у одних и тех же обществ. Нормой является сосуществование элементов магии, фетишизма, анимизма и т. д. Первобытная религия, как и современная, характеризуется верой в сверхъестественное. Но ранние формы религии не являются целостными системами с устоявшимся и единообразно понимаемым единством таких составляющих развитых религий, как догмат, культ и обряд.
Выше отмечалось, что применительно к мустьерскому времени уже можно говорить о возникновении религиозных представлений. Трудно судить с определенностью об их конкретных формах, но можно допустить, что определяющую роль играли в них анималистические верования. «Тайники» в пещерных нишах со сложенными в них черепами медведей, характерные для некоторых памятников мустьерского возраста, говорят о каких-то обрядовых действиях, связанных с особым, неутилитарным отношением к избранному животному. Достаточно уверенно можно предположить, что эти ритуалы имели в своей основе придание сверхъестественных свойств конкретному животному, что и составляет суть анимализма как одной из ранних форм религии.
Усложнение религиозного отношения к животному или объекту нематериального мира приводит к возникновению тотемизма — верования, основанного на представлении о сверхъестественной родственной связи конкретной группы людей (род, фратрия) с определенным видом животного, растения или иного объекта либо явления природы. Тотемизм можно назвать одной из характернейших родовых религий.
Анимизм — другое распространенное религиозное верование. Суть его состоит в одушевлении окружающих человека предметов. Развитие анимизма, по-видимому, привело впоследствии к появлению веры в духов — добрых и злых, вредоносных и доброжелательных. На этой разновидности верований основывается характерная для поздней первобытности и довольно развитая форма первобытной религии — культ предков.
Фетишизм — наделение сверхъестественными свойствами неодушевленных предметов. Фетиш является и предметом поклонения, и помощником в ритуальных действиях, производимых с конкретной прагматической целью.
Магия — универсальная форма ранних религиозных верований. Она предполагает веру в возможность сверхъестественного воздействия на людей и объекты окружающего мира посредством различных манипуляций и заклинаний. Исследователи подразделяют магию на вредоносную, любовную, промысловую, предохранительную, военную, метеорологическую. Магические верования настолько стойкие, что ими пронизана обрядность даже современных мировых религий.
Становление и развитие религии не являлось процессом, изолированным от других сфер духовной жизни. Параллельно и вместе с религией происходило и накопление положительных знаний человека о себе самом и об окружающем мире. Уже первые шаги людей были отмечены началом познания. К одним открытиям человек шел в течение сотен тысяч лет, а другие возникали спонтанно и синхронно. Основным побудительным мотивом накопления позитивных знаний выступала изначальная и вечная для людей потребность в удовлетворении повседневных потребностей — как материальных, так и духовных. Познание мира первобытным человеком осуществлялось через его практическое освоение и использование в своих насущных интересах. Успешная деятельность в этом направлении предполагает наличие такого уровня мышления, который допускает способность оперирования отвлеченными понятиями, и прежде всего понятиями качества. Уже древнейшие люди различали породы камня и относились избирательно к используемому в своем производстве сырью. По крайней мере 1,5 млн лет назад люди начинают использовать полезные качества огня. Устройство жилищ, возникших в то же время, предполагало оперирование пространственными понятиями. Во всех этих и других видах деятельности человек сам выступал в качестве мерила и оценки мира.
Окружающие предметы и явления были интересны для человека в той мере, в какой они оказывались для него полезны или вредны. В центре мыслительной организации пространства находился он сам. Понятия «вперед- назад», «левое-правое», «близко-далеко» и многие другие вырабатывались и понимались только относительно самого человека. Строение тела служило основой для возникновения представления о симметрии и асимметрии, а также для вертикальных пространственных обозначений «верх-низ». Видимо, изначальной антропоцентричностью исходных пространственных понятий объясняется наличие в них чисто человеческой оценочной нагрузки: верх — возвышенное, низ — низменное, правое — правильное, левое — неверное, передняя сторона — светлое, задняя — темное и тому подобных. Выразительным примером этого же ряда является возникновение пятиричной, десятиричной и двадцатиричной систем счета. Нетрудно увязать происхождение и развитие этих систем с числом пальцев на руках и ногах.
Поделиться книгой: