Помоги проекту - поделись книгой:
Патронимическая форма названий племенных союзов находит подтверждение в легендах, записанных Нестором: радимичи происходят от некоего героя Радима, приведшего их на Сож «от ляхов».
Таким образом, основной процесс широкого расселения праславян падает на время после существования сколотского единства. Следовательно, исконные, топонимические названия племенных союзов (и сами союзы, разумеется) могут быть датированы первой половиной или серединой I тысячелетия до н. э.
Если археология помогла уточнению границ племенных союзов для времени их отмирания (X–XII вв. н. э.), то вполне закономерно обращение к археологическим данным для определения территорий племенных союзов эпохи их зарождения.
Рассматривая локальные варианты тшинецко-комаровской культуры первичных праславян и сопоставляя их с размещением славянских народов (союзов племен) у Нестора, мы обнаруживаем целый ряд географических совпадений для основных племенных групп. Более того, привлекши локальные варианты сколотско-лужицких археологических памятников VI–IV вв. до н. э., мы увидим ту же самую картину: локальные варианты этой эпохи тоже соответствуют размещению несторовых народов и перечень их совпадает с перечнем вариантов тшинецкой культуры. Об этом яснее говорит таблица, в которой археологическим группам разных эпох приданы условно имена из перечня Нестора:
| Тшинецко-комаровская культура ХV-ХІІ вв. до н. в. | Сколотско-лужицкие культуры VI–IV вв. до н. в. |
| Висляне | Висляне |
| Поляне-ляхи | Поляне-ляхи |
| Мазовшане | Мазовшане |
| Волыняне | Волыняне |
| Древляне (?) | Древляне |
| Поляне-русь | Поляне-русь |
| Бужане (?) | Бужане |
| Хорваты (комаровский вариант) | Хорваты |
Устойчивость географических групп на протяжении целого тысячелетия заслуживает внимания. Названия союзов в разное время могли видоизменяться.
Археологические группы тшинецкого времени, возможно, отражают лишь естественно-географическую сосредоточенность населения, но к сколотско-лужицкому времени они, по всей вероятности, представляли уже настоящие союзы племен, обозначенные в геродотовских записях как «царства». Главной причиной сплочения отдельных племен в союзы была, очевидно, необходимость отпора воинственным соседям: киммерийцам и скифам на востоке и кельтам на западе. Но были, надо думать, и внутренние, недостаточно ясные для нас основания для интеграции племен.
Подробно описанный Геродотом сколотский союз состоял из четырех племен: авхатов (Плиний размещает их на Гипанисе-Тикиче), катиаров, траспиев и паралатов (возможно, днепровско-тясминская группа). Земли этого союза занимали Среднее Поднепровье и соответствовали позднейшим полянам, руси и бужанам. Это далеко не все праславяне, а лишь юго-восточная часть обширного праславянского мира, к которому следует причислить и соседних со сколотами невров и отдаленные племенные союзы в составе луяшцкой культуры у Карпат, по Висле и в междуречье Вислы и Одера вплоть до поморян на южном берегу Балтики.
Историческое осмысление обильного археологического материала позволяет привлечь к изучению древнего славянства те исторические письменные источники, которые до сих пор никогда к этой теме не привлекались. Анализ текста Геродота показал, что часть праславян его времени именовалась у греков (по мнению историка — ошибочно) скифами. История знает множество примеров того, что имя одного народа распространяется на ряд других (гунны, татары и др.). Так произошло и со скифами, под именем которых выступали одно время славяне, а несколько позднее — готы в Причерноморье.
Большой интерес представляет сообщение греческого писателя Эфора (405–330 гг. до н. э.) о соседстве Скифии с Кельтикой, подтвержденное рядом позднейших писателей, локализующих это соседство в южной Прибалтике, восточнее Рейна. Балтийское море называли «Скифским океаном», а его юго-восточную часть — «Венедским заливом». По археологическим материалам эпохи Эфора восточный край области кельтских погребений доходил до верховий Одера; далее на восток («за Кельтикой») начинались обширные земли праславян («Скифия»), тянувшиеся до самого Борисфена. Настоящие скифы-кочевники в этих обзорах не выделялись. Все это вместе взятое позволяет сделать вполне определенный вывод: греческие географы вскоре после Геродота определяют размещение «Скифии» не только в знакомом им Причерноморье, но и на другой стороне европейского континента — в Прибалтике, что подкреплялось сообщениями мореплавателей (вроде Питея из Массилии-Марселя середины IV в. до н. э.) о «Скифии» на берегу Балтийского моря в соседстве с кельтами (позднее — с германцами). Осмыслить эти устойчивые определения, повторявшиеся вплоть до рубежа нашей эры (Страбон), мы можем только в том случае, если примем как достоверное, что под Скифией Эфор подразумевал как собственно скифов, так и всю широкую полуторатысячеверстную полосу праславян, тянувшуюся в это время от Днепра до «Скифского залива».
Доказателен также и факт установления тождества греческими купцами (плававшими в северные моря за британским оловом и литовским янтарем) между местными племенами южного берега Балтики п далекими «скифами»-сколотами Приднепровья.
Скифо-балтская географическая концепция была создана в ту пору, когда днепровские праславяне под именем скифов-пахарей были хорошо известны по хлебной торговле через Ольвию, а висло-одерские праславяне были открыты мореплавателями.
Упадок в результате сарматского нашествия
Полнокровное развитие сколотского общества в V–III вв. до н. э., дошедшего, судя по всему известному нам, до уровня государственности, было прервано сарматским нашествием II в. до н. э. Сарматы двигались с востока, от низовий Дона, и в конце концов достигли Среднего Дуная. Они отрезали лесостепных сколотое от степных скифов-кочевинков, ушедших в сердцевину Крыма. В Среднем Поднепровье сарматы уничтожили одно из сколотских царств по Тясмину и сильно потеснили северное царство (киевская археологическая группа), заняв обширное Перепетово Поле на север от р. Роси. Только что зародившаяся праславянская государственность Среднего Поднепровья исчезла примерно на четыре столетия, впредь до сложения новой благоприятной конъюнктуры.
Можно допустить, что во время сарматского нашествия какая-то часть днепровских сколотов из полностью разгромленного тясминского «царства» ушла не на север, а на юг, слившись с настоящими скифами и разделив с ними противостояние сарматам. Очень уж быстро, сразу после нашествия, на Нижнем Днепре возникли крепости и города, которых у кочевых скифов никогда ранее не было (кроме Каменского городища, ниже порогов, охранявшего царские некрополи). В пользу переселения на юг говорит наличие зарубинецких материалов в позднескифских городищах.
Нашествие новых степных кочевников отразилось в русском, украинском и белорусском фольклоре, записанном этнографами XIX в. (так же, как и набеги более древних киммерийцев). Символом степняков по-прежнему является огненный, многоглавый Змей (иногда Змей Черноморский). Появляется новый тип героя, связанного не с царской, а с крестьянской средой. Хронологической приметой отголосков богатырского эпоса сарматского времени является обилие женских враждебных персонажей: здесь есть и «змеиные жены», и «змеиные сестры», и гиперболизированный образ Бабы-Яги, владеющей табунами коней и летящей по воздуху в своей ступе, в которой легко угадать славянское осмысление скифо-сарматского походного котла.
У сарматских племен существовал своего рода аристократический матриархат: известны богатые и почетные захоронения сарматских женщин с оружием и конским снаряжением. Сарматов греки называют «женоуправляемыми». Сказки повествуют о царстве Бабы-Яги и о приморском «девичьем царстве» с каменными крепостями. Не лишено вероятия, что степная Баба-Яга во главе враждебного конного воинства, столь далекая от традиционного образа (избушка на курьих ножках в непроходимых лесных дебрях), есть отзвук авангарда сарматских племен — языгов, первыми напавших во II в. до н. э. на Поднепровье (языг — Яга). Все это связывается в единый комплекс и позволяет видеть в таких сказках отражение героического эпоса, созданного потомками сколотое и невров в пору длительного противостояния сарматским набегам.
Сарматское нашествие, не только разрушившее сколотские «царства», но и перерезавшее надолго торговые пути в греческие города, сильно понизило общий уровень праславянской жизни. Праславяне Среднего Поднепровья сарматского времени известны нам по памятникам раннего этапа зарубинецкой культуры, облик которой в известной мере сходен с более ранней и довольно примитивной милоградской культурой (невры). Население в лесостепном Среднем Поднепровье поредело, и наблюдается интенсивная колонизация лесной зоны Верхнего Поднепровья: левобережье Припяти, Днепр до Смоленска, все пространство между Днепром и Десной и отчасти верхняя Ока. Новые поселенцы занимали древние небольшие городища милоградцев, укрепляли их дополнительными валами и строили свои, тоже небольшие, крепостицы-убежища.
Севернее зоны милоградской культуры праславяне внедрялись в земли балтийских племен, поклонников бога Криве. Когда колонизационный процесс завершился, то население обширной области вокруг Валдайской возвышенности, славянское по языку, получило название «кривичей».
Возможно, что именно к этому времени упадка и ухода из лесостепи в лес относится запись Нестора о приходе радимичей и вятичей на Сож и Оку и оценка первобытного уровня жизни этих лесных жителей: «Живяху в лесе звериньским образом».
Показателем упадка и изоляции праславян в результате сарматского ига является географическая концепция крупнейшего ученого античного мира — грека Страбона (64 г. до н. э. — 24 г. н. э.). Говоря о скифах, он имеет в виду чаще всего саков Средней Азии (где он сам путешествовал); в достоверности сведений Геродота он сомневался, как и в сообщениях Питея. Отголоски скифо-балтийской концепции у Страбона есть (весь север Европы — скифы и кельто-скифы), но они остались для него неподтвержденными. Географ сам ссылается на то, что верхнее течение рек Восточной Европы недоступно для изучения из-за кочевников-сарматов. Страбон в отличие от Геродота заявляет, что земли п народы между Альбисом (Эльбой) и Борисфеном (Днепром) — неведомы. Этот тезис Страбон повторил несколько раз. Молчание Страбона, его неосведомленность о континентальных областях Европы — результат исчезновения праславян из деловой сферы и из поля зрения греков на рубеже нашей эры.
Только столетие спустя после Страбона появились сведения о славянах под именем венедов. Это несомненно результаты соприкосновения римлян во время германских походов Цезаря с племенами южной Прибалтики. Плиний Младший (около 77 г. и. э.) пишет о «Скифском береге», о венедах близ Вислы. Тацит в главе о германцах вскользь упоминает венедов как соседей германцев и сарматов. Сведения Плиния относятся к славянской пшеворской культуре, а Тацита — отчасти и к зарубинецкой.
Предельная краткость сведений этих двух римских авторов хорошо объясняется отрезанностью тогдашних славян от греко-римского мира в пшеворской области — германцами, а в зарубинецкой — сарматами.
В эпоху Плиния и Тацита «великий народ венедов» занимал в Европе обширную область шириной около 600 км в меридиональном направлении и около 1600 км с запада на восток. Эта территория занимала часть побережья Балтийского моря («Венедского залива») от острова Рюгена с его знаменитым святилищем Святовита и до устьев Вислы. Юго-западная граница шла долиной Эльбы, Богемскими горами и Карпатами. Юго-восточная граница шла по краю степи от Карпат к Днепру, переходя и на левый его берег, в бассейне Десны. Наименее ясна северо-восточная граница — она терялась в лесах северо-востока.
Область, заселенная славянами, занимала около миллиона квадратных километров. В нее целиком входила одна из крупнейших компактных ландшафтных зон Европы — зона широколиственных лесов (от Эльбы до Десны). В южной части в эту область входили дубравы и буковые леса, а на юго-востоке — плодородная лесостепь. В почвенном отношении зона широколиственных лесов совпадала с подзолистыми почвами, а лесостепь — с черноземом. Более или менее однородная в климатическом отношении славянская область, во всех своих частях была удобна для земледелия и оседлого скотоводства. Отсутствие заметных географических рубежей внутри области способствовало установлению связей между славянскими племенами и проникновению славян в соседние северо-восточные земли.
Одно из самых ранних свидетельств о славянах — драгоценные строки в «Германии» Корнелия Тацита (98 г. н. э.) — говорит нам об их подвижности и о походах как на север, так и на юг: «Венеды заимствовали многое из их (сарматских) обычаев, ибо они простирают свои разбойничьи набеги на все леса и горы, возвышающиеся между певкипами и феннами»[10]. Под феннами, живущими в плетеных хижинах, не знающими земледелия и охотящимися с костяными стрелами, нужно, очевидно, понимать народы далекого северо-востока Европы. Певкины — народ, живущий в то время в дунайских гирлах, входивших в состав Римской империи. Тацит сообщает нам как о внедрении славян в среду финно-угорских охотничьих племен, так и о походах на пограничные римские земли, где находились римские крепости. О местоположении острова Певки, по имени которого названы певкины, Плиний пишет: «…Истр… изливается в Понт шестью широкими устьями. Первое устье — Певкийское; недалеко от него лежит сам остров Певка…»[11]. Счет устьев ведется с юга на север, следовательно, певкины находились внутри омываемого устьями Дуная пространства, и славянам, для того чтобы проникнуть к ним, нужно было преодолеть шесть гирл с болотистыми берегами. Здесь, в Добрудже, были римские города: Диногетия, Трезмис, Новиодунум, Эгисс, Аррубиум, Гальмирис и в конце I в., в эпоху Тацита, стояло два легиона римских войск. Походы венедов на эти задунайские области свидетельствуют о достаточной силе и организованности славянских дружин.
Особый интерес с точки зрения южной колонизации славянства представляет римская дорожная карта, известная под именем «Певтингеровой таблицы».
В 1507 г. библиотекарь К. Цельтес нашел в Аугсбурге в доме Конрада Певтингера пергаменный свиток древней карты Европы, Африки и Азии с нанесенными на нее дорогами, городами и расстояниями между ними[12]. Составление оригинала этой карты связывают с именем римского географа Кастория, жившего накануне гуннского нашествия. Никаких следов гуннов в Европе на этой карте нет, и поэтому она должна быть датирована временем до 375 г. Л. Нидерле предполагает даже, что оригинал карты должен быть датирован III в.
Карта представляет собой длинный, вытянутый в широтном направлении свиток, дающий весь Старый Свет как бы в перспективной проекции, т. е. так, что срединная часть со Средиземноморьем и Малой Азией показана более подробно, а южные, северные и восточные окраины даны в сильном сокращении, во-первых, потому, что там не было римских дорог, а во-вторых, потому, что римские географы плохо знали северо-восточные земли.
Показывая довольно точно мелкие реки и города в известной ему части земли, древний картограф сильно сокращал неизвестные ему области. Так, в интересующем нас Подунавье и Причерноморье географический кругозор Кастория проходил через Карпаты и верховья таких речек, как Когильник (Агалинга). Там, где кончались его знания, он провел береговую линию Балтийского моря, которое оказалось, таким образом, на карте примерно на расстоянии 200–400 км от Черного моря и Дуная, тогда как на самом деле это расстояние равно 1300–1400 км. Нас особенно интересует размещение на этой карте венедов. Они упомянуты дважды и оба раза на север от Дуная. То обстоятельство, что венеды помещены на карте как бы на берегу Балтики, нас не должно смущать, так как в одну линию с ними показаны различные сарматские племена (пустынные сарматы, амаксобии-сарматы и люпоны-сарматы) и сами венеды названы здесь «венедо-сарматами». Следовательно, речь идет не о Балтике (где мы знаем венедов по другим источникам), а о северном пределе знаний Кастория, проходившем невдалеке от Дуная и его левых притоков.
Определить точнее местоположение «венедо-сарматов» помогают близлежащие дакийские города: Сармизегетуза (Ульпия Траяна), Апулия и Поролиссо (конечный пункт римской дороги). Эти города расположены на Мароше и в верховьях Тисы. Следовательно, славяно-сарматскую область мы должны искать в долине Средней Тисы.
Славянские колонисты находили здесь плодородные возделанные поля и хорошие пастбища, привлекавшие всегда в Потисье и кочевников. Вторым местом на карте, где были указаны венеды, были низовья Дуная. Венеды помещены здесь на север от Дуная, между ним и небольшой речкой Агалингом (совр. Когильником), впадающей в Черное море. Расстояние от Дуная до Когильника около 100 км. Трудно сказать, когда славяне появились в низовьях Дуная, но здесь следует еще раз вспомнить Тацита, рассказывавшего и о «венедо-сарматах» и о походах славян на певкипов. От р. Агалинга до острова Певки всего 130 км.
Наличие славян-венедов в низовьях Дуная и в бассейне Тисы накануне вторжения в эти области готов, а затем и гуннских полчищ очень интересно и объясняет многое в позднейшей истории Подунавья в гунноаварское время.
Новый подъем. «Трояновы века»
Резкий подъем всей хозяйственной и социальной жизни той части славянского мира, которая в свое время создала приднепровские сколотские царства, а в будущем станет ядром Киевской Руси — Среднего Поднепровья — обнаруживается со II в. н. э. Находки римских монет говорят о возобновлении торговых связей. Количество кладов с монетами и объем серебра резко возрастают в эпоху императора Траяна (98—117 гг. н. э.) и долго остаются на этом высоком уровне, что объясняется завоеванием Дакии, в результате которого Римская империя стала непосредственной соседкой славян; их разделяли только невысокие Карпаты. Южные греческие города Причерноморья, через которые некогда велась хлебная торговля, тоже вошли в империю. В пользу возобновления славянского хлебного экспорта во ІІ—IV вв. говорит не только огромное количество римских монет в Среднем Поднепровье, но и заимствование славянами римской хлебной меры «квадрантала», ставшего на славянской почве «четвериком» (26, 26 литра) и дожившего в русской метрологии до 1924 г. Создание новых исторических условий и новой благоприятной конъюнктуры связано с деятельностью императора Траяна. Не случайно автор «Слова о полку Игореве» упоминает и «трояновы века» как счастливое время предков русичей и «тропу трояню» как путь через горные перевалы.
Разрушительное влияние сарматского нашествия было в известной мере преодолено к I в. н. э. Возобновилась (в небольших масштабах) торговля с античным миром, но решительным образом историческая обстановка изменилась во II в. н. э. Археологические культуры, которые ранее как-то отражали (точнее — выражали) этнические границы, теперь перестали играть роль этнических определителей и нередко вводят в заблуждение исследователей.
Из недр днепровской (в смысле значительной части бассейна среднего и верхнего течения реки) зарубинецкой культуры и позднескифской культуры Нижнего Днепра рождается более или менее однородная Черняховская культура, сильно нивелированная римским воздействием. Следует обратить внимание на то, что общая область этой «черняхоидной» культуры делится пополам широкой (шириною в 150–200 км) пустой незаселенной степной полосой, представлявшей сарматские степные кочевья. Южнее сарматских пастбищ находились разные земледельческие племена, к которым в конце II в. н. э. добавились готы, продвинувшиеся к самому побережью, а затем скопившиеся у Нижнего Дуная.
Ряд исследователей считает, что необходимо вычленить из общей массы «черняхоидных» племен лесостепные племена, располагавшиеся севернее сарматских кочевий между степной зоной и лесной зоной на севере. Рекомендуют именно эту лесостепную изолированную от причерноморского юга полосу называть Черняховской культурой (сам Черняхов, давший имя своей культуре, находится именно здесь, в Киевской обл.).
Эта широкая и протяженная область (примерно 400×1000 км) на 4/5 совпадает с древней прародиной славян, а вся густонаселенная часть этой области в Правобережье Днепра совпадает с праславянскими сколотскими царствами. Южная граница лесостепной Черняховщины идет точно там, где пять веков тому назад проходил южный рубеж тясминской группы «скифов»-пахарей. В силу этого анализ исторических судеб лесостепной Черняховской культуры представляет особый интерес.
С севера к той области, где зарубинецкая археологическая культура переросла в Черняховскую культуру II–IV вв. н. э., прилегала не менее обширная зона расселения славян-колонистов — носителей той же зарубинецкой культуры, но не испытавших процесса ускоренного перерождения. Эта область охватывала земли дреговичей, радимичей и частично кривичей и вятичей. Северной ее границей был Смоленск, а южной — Киев, входивший уже в зону Черняховской культуры как ее северный форпост.
Западнославянские племена этого времени, представленные позднепшеворской культурой, испытывали натиск германцев и частично перемещались в восточном направлении. Хозяйственное и социальное развитие западнославянских земель стояло много выше, чем позднезарубинецких лесных племен и может быть сопоставлено с уровнем развития лесостепных черняховцев. Отличием является обилие оружия в погребениях западных воинов и знати, что объясняется, по всей вероятности, не только особенностью погребального обряда, но и отражает большую напряженность межплеменных отношений.
Славянский мир II–IV вв. стал многообразен и не укладывается уже в какую-либо единственную форму быта.
Хозяйство славян Среднего Поднепровья во II в. (черняховская культура) стало резко отличаться как от предыдущего уровня в этой лесостепи, так и от синхронного хозяйства славянских же племен лесной зоны (позднезарубинецкая культура), опиравшегося на примитивное подсечное земледелие. Здесь, в плодородной лесостепи, появилось плужное земледелие (плуг с лемехом и череслом), несравненно более эффективное.
Возделывали: пшеницу, ячмень, рожь, овес, просо, горох, гречиху (!), коноплю. Известны ямы-хранилища, вмещавшие до 5 т зерна. Экспорт зерна в Римскую империю несомненно стимулировал развитие земледелия. Появилась новая форма размола зерна — ротационные жернова и даже специальные помещения — мукомольни, где было несколько ручных поставов; стали строить также специальные хлебные печи.
Нам известен интереснейший ритуальный славянский календарь, связанный с аграрной магией. Он отмечает все дни весенне-летнего сельскохозяйственного сезона от 2 мая (прорастания семян) до 7 августа (жатва); особо отмечены дни языческих молений о дожде в четыре разных срока, что свидетельствует о верных агротехнических наблюдениях славян IV в. н. э. Указанные четыре срока дождей считаются для Киевщины оптимальными и в руководствах по агрономии конца XIX в.
Большой шаг вперед сделан в области ремесла: усовершенствовалась выплавка железа и стали, появился гончарный круг, гончарные мастерские и горны, известна ремесленная выделка костяных и ювелирных изделий и т. п.
Заслуживает особого внимания форма поселений у славян лесостепи: в отличие от славянского лесного севера с его маленькими городищами и селищами в лесостепи в новых условиях появились огромные села, тянувшиеся по берегам рек на 1–1,5 км и ничем не огражденные. Они напоминают позднейшие украинские села с их вольной планировкой усадеб. Важно отметить, что наряду с обычными жилищами (более просторными, чем ранее) вновь появляются, спустя почти 1000 лет, большие дома-огнища площадью в 100–120 кв. м, но предназначенные, по всей вероятности, уже не для большой семьи-задруги, а для размещения в них челяди, так как они сосуществуют с обычными домами.
Показателем больших сдвигов является постройка общей оборонительной линии, охватывающей все Среднее Поднепровье и известной под именем «Змиевых валов». Дата их может быть более широкая, чем Черняховская эпоха, но в пользу существования валов в это время говорят два факта: во-первых, отсутствие укреплений у всех сел II–IV вв. в лесостепи, а во-вторых, находка клада римских монет в насыпи одного из змиевых валов. Создание большой оборонительной системы может говорить о появлении государственного начала.
Быт лесостепной знати известен нам не во всех подробностях, но все же достаточно хорошо. Знать — князья, дружинники (а, может быть, и купцы?) были обладателями многочисленных сокровищ в тысячи римских динариев, дорогой серебряной, стеклянной и краснолаковой утвари и украшений, потребителями импортного вина и оливкового масла.
Среди большого количества римских монет, спрятанных в землю в момент опасности (много кладов было зарыто во время прохождения готов через славянские земли), представляют интерес местные подражания римской чеканке, а также нахождение ранних монет в составе значительна более поздних кладов. Это может говорить, по мнению исследователей, о длительном денежном обращении.
Совершенно особый интерес представляют не имевшие рыночной стоимости императорские медальоны из золота с драгоценными камнями: и портретами-камеями императоров Рима.
В лесостепной славянской зоне известен ряд находок золотых медальонов императора Траяна (на Волыни близ района действий этого императора), Иовиана и Константина Великого, т. е. от II до IV в. Коммерческое происхождение их исключено: они могли быть или пожалованы императором (с ведома императора) кому-либо из славянских князей, предшественников Кия, за военные услуги империи или же могли быть взяты как военные трофеи с римских полководцев во время столкновения славян с римскими легионерами. Но и в последнем случае золотые медальоны? в славянских землях указывают на князей, так как при дележе добычи подобные почетные драгоценности могли быть присуждены только князьям или воеводам.
Несколько медальонов найдено на территории Киева вместе с кладом, в 4000 римских монет. Место будущего Киева, стоявшего на рубеже славян лесостепи и славян лесной зоны, являлось почти геометрическим центром тогдашнего восточного славянства. Киевские высоты и Подол с их изобилием римских монет и вещей были крайней северной точкой, отмеченной следами внешней торговли. Возможно, что еще в III–IV вв. здесь производился какой-то пограничный торг с северными позднезарубинецкими племенами.
«Черняхоидную» археологическую культуру (во всем ее объеме и без дифференциации на локальные варианты) в научной литературе нередка приписывают готам. Это тенденциозное постулирование не выдерживает соприкосновения с фактами: готы, делившиеся на две большие группы — тервингов-«лесовиков» (везиготов) и грейтунгов-«степняков» (остроготов), занимали неширокую прибрежную, плотно заселенную еще до прихода готов полосу, находившуюся под сильным греко-римским влиянием. Единообразие всех «черияхоидных» культур на большой территории объясняется активным и мощным римским влиянием во И — IV вв. Черняховские элементы культуры не являются какой-либо готской спецификой, так как в областях, вновь завоеванных готами, их нет. Тервинги завоевали Дакию, а грейтунги — Крым, но ни там, ни здесь «Черняховской» культуры нет.
Важно отметить, что черняхоидные культуры географически очень четко делятся на две зоны: северную лесостепную и южную прибрежную. Лесостепная зона почти полностью совпадает с древней прародиной славян и со сколотскими царствами скифов-пахарей и земледельцев, что и дает право считать собственно «Черняховскую» культуру славянской. Обе зоны, как уже говорилось, разделены широкой степной полосой без «черняхоидных» памятников (сармато-аланские кочевья), которая изолировала лесостепных славян от причерноморских грейтунгов-остроготов. Некоторые исследователи проводят границу славянского варианта «черняхоидных» культур (собственно Черняховской культуры) южнее этой пустой полосы, включая в северную зону и сгусток памятников в изгибе днепровской луки. Здесь Днепр как магистральный путь мог содействовать преодолению сармато-аланской полосы лесостепными славянами.
Невозможно полностью доверять описанию «державы» готского конунга Германариха (IV в.), сделанному два века спустя придворным историком Иорданом в Равенне. Эта готская «держава» иногда расценивалась как прямая предшественница Киевской Руси (Ростовцев). Однако легендарный и недобросовестный характер описания ясен: в перечень, будто бы подвластных готам народов, входили эстии, меренс (меря?), морденс (мордва), т. е. финно-угорские народы далекого лесного севера, но не входили ни венеты, ни анты, занимающие срединное положение в Восточной Европе. Венеты будто бы лишь в последнюю очередь стали «подчиняться повелениям Гермапариха»; анты же, отделявшие и заслонявшие от готов северных финно-угров, не упомянуты вовсе. В перечне не упоминается ни один народ, с которым реальные готы III–IV вв. совершали совместные походы, а вместо этого поставлены такие народы, имена которых ни в каких достоверных источниках не встречаются («бубегены», «колды», «тадзаны», «васинабронки», «атаулы» и пр.). Для проживавшей в Италии готской знати VI в., для которой писались «Деяния готов», все эти несуразности были незаметны, безразличны, а проверка их невозможна. Мы же должны расценивать этот источник как весьма ненадежный.
Среди племен, временно служивших Германариху, упомянуты «росомоны», самовольно покинувшие готов. Два росомона, мстя за свою сестру Сунильду, ранили конунга мечом. По поздним сообщениям Саксона Грамматика (XII — начало XIII в.), Германарих, воюя со славянами, попал в плен к славянскому князю Исмару.
Лесостепные славяне-черняховцы прожили около полутора столетий без существенных конфликтов с готами. Столкновения происходили лишь дважды: в момент движения готов из Прибалтики к Черному морю в конце II в. и во время гуннского натиска на готов в 375 г.
Первые конфликты мы определяем по тому, что на время прохода готов через славянские земли падает большое количество кладов серебряных монет — славянская знать прятала в землю свои накопленные за целое столетие сокровища и не «востребовала» их но каким-то трагическим обстоятельствам.
С конфликтами IV в. связана ситуация у днепровских порогов. На территории Черняховской культуры нет, как известно, укрепленных городищ. Единственное исключение — городище «Башмачка», расположенное в гуще черняховских сел в днепровской луке. Здесь на рубеже II и III вв. было построено укрепление с двойными деревянными стенами. Наличие керамики зарубинецкого типа и славянские трупосожжения в окрестных кладбищах убеждают в том, что крепостица поставлена лесостепными славянами и является одним из самых южных их пунктов. Причина постройки единственного городища во всей тысячеверстной полосе объясняется его местоположением — городище поставлено в самом начале днепровских порогов. Оно обеспечивало безопасность самого тяжелого участка днепровского торгового пути. Крепость несколько раз горела (сармато-аланы?). В IV в. на месте сожженной деревянной была поставлена новая крепость со стенами из камня, сложенными по римским строительным канонам. В центре городища — донжон (боевая и сторожевая башня). В готской части низовий Днепра в первые века нашей эры существовало много каменных крепостей.
Более поздняя каменная крепость на этом месте построена, по всей вероятности, готами для осуществления военного контроля над таким исключительно важным местом, как пороги, где временно разгружались караваны судов. Хозяин крепости у начала порожистой части Днепра становился хозяином всей днепровской магистрали, всей территории торговли славянского Среднего Поднепровья с римским Причерноморьем.
К. Птолемей, писавший свою «Европейскую Сарматию» в конце II в., приблизительно во время создания первичной крепости у порогов, указывает ряд городов на Днепре. Географические координаты города Метро- поля (при отсчете широт от устья Днепра) совпадают с положением скифского Каменского городища, а самый северный город на Днепре Птолемей помещает на 1°15′ севернее Метрополя и на 2°15′ севернее устья Борисфена, что довольно точно соответствует городищу у порогов; имя этого города — Азагарий.
Сожжение славянского укрепления у порогов и постройка новой каменной крепости готами относится примерно ко времени Германариха (третья четверть IV в.). Готский гарнизон крепости у порогов мог взимать таможенные пошлины («мыто»), становившиеся своеобразной данью. Не являются ли «подданные Германариха» просто участниками днепровской торговли, платившими готам проездную плату? Позднейшие саги упоминают у готов некий «Днепровский город» (Danparstadir), ошибочно связываемый с Киевом. Этим городом могло быть одно из городищ низовий Днепра, но мог быть и городок у с. Башмачка, небольшой по размерам, но чрезвычайно важный по своему стратегически-фискальному положению, городок, от которого в зависимости стояло судоходство по Днепру.
Международное положение восточного славянства во время расцвета II–IV вв. было тесно связано с судьбами Римской империи, определявшей тогда ход исторического процесса во всей Европе. Римский лимес рассекал Европу по диагонали — от Шотландии до устья Дона. Сотни варварских племен (в их числе и славяне) испытывали ускоренное развитие, катализатором которого был Рим. Торговля, подкуп вождей, набор наемников, захват земель и наложение повинностей — все это усиливало социальное расслоение внутри племен, одновременно побуждало племенные дружины как к освобождению от Рима, так и к овладению теми сокровищами, которыми располагали римские города. К этому добавлялось и стремление к заселению римских земель. Все это выражалось в ряде широких наступательных операций варварских племен, объединенных в большие союзы.
Первый этап — «маркоманская война» 165–180 гг. Нападению подверглась почти вся европейская граница Рима от Рейна до Дуная. Общую картину всех племен дает К. Птолемей, современник этой войны (около 160–180 гг.). Среднеднепровские славяне в ней не участвовали. На восточном участке действовали только аланы.
Второй этап — «скифские войны» 238–302 гг.
Третий этап — нашествие гуннов, готов и алан в IV–V вв.
Четвертый этап — движение славян на Балканы в VI в.
Войны второго этапа именовались то «скифскими», то «готскими»; они велись и на суше (в направлении Дуная) и на морях, достигая Питиунта и Трапезунда и таких земель, как Каппадокия, Галатия, Вифиния, Македония, Греция, острова Родос и Крит. Есть данные полагать, что в этих грандиозных по размаху и количеству участников (до 2000 судов и до 320000 сухопутного войска) экспедициях принимали участие и славянские лесостепные племена. Во-первых, походы часто возглавляют «скифы», а готы упоминаются как союзники этих скифов. Под «скифами» не обязательно понимать только крымских скифов III в., так как ряд походов начинался не в крымских гаванях, а на Днестре; в числе участников названы карпы, жившие в верховьях Днестра, в зоне Черняховской культуры. Организация не только обычных сухопутных походов, но и морских (каботажных) могла быть результатом участия готов (предки которых жили у моря) и боспорцев. В 257 г. дружины племени боранов (в их имени видят спирантную форму имени полян) напали на Трапезунд. Император Волусиан (251–253 гг.) в своем титуле имел эпитет «Венедского», очевидно, в знак его победы над союзом разных племен (в числе которых могли быть и венеды), воевавших внутри Восточной Римской империи. Певтингерова карта (III–IV вв.) показывает венедов на Нижнем Дунае, что подкрепляет титул Волусиана. Косвенным подтверждением мысли об участии славянских племен в южных походах является наличие римских провинциальных монет (например, чеканенных в Антиохии) в составе одного из кладов Киева.
Сумма намеков и соображений позволяет считать вполне вероятным участие славян в знаменитых «скифских» походах середины III в.
Оценивая трехсотлетний период «трояновых веков», запомнившийся русским людям на целую тысячу лет, мы должны признать, что именно к этим векам наиболее приложим отмеченный Нестором контраст между северными лесными племенами, живущими «звериньским образом» (древляне, радимичи, вятичи, север, кривичи), и мудрыми и «смысленными» полянами лесостепи, которые названы Нестором «мужами», т. е. знатными людьми, воинами. Для лесных отсталых племен Нестор считает характерным обряд трупосожжения без курганных насыпей. Именно этот обряд и известен нам у лесных зарубинецких племен первых веков нашей эры.
Исторически наиболее интересна земля полян, бывшее ядро сколотского союза V–III вв. до н. э., будущее ядро Киевской Руси IX–XI вв. Но не менее важную роль играли и «княжения» Волынян, Бужан, Хорватов (расположенные тоже в лесостепи, западнее Полян), где мы видим такую же Черняховскую культуру. Время расцвета лесостепных славян Среднего Поднепровья во II–IV вв. н. э. является промежуточным и связующим звеном между двумя указанными эпохами.
Экспортное земледелие, начавшееся товарное производство, денежное богатство многочисленной знати, появление «огнищ» для челяди, широкие торговые связи, наградные знаки римских императоров, единая оборонительная система, обеспечившая безопасность неукрепленных сел на большом пространстве — все это свидетельствует о том, что первобытность стала уже пройденным этапом и что в наиболее передовых районах славянской лесостепи (Киевщина, Волынь, Подолия), как и у западных славян того времени, уже сложилась или продолжала складываться первичная государственность, основанная как на патриархальном рабстве («огнища»), так и на иной, более высокой форме эксплуатации.
По уровню международных связей, по роли дружинного элемента, по взаимоотношениям с северными славянами-колонистами славянское общество лесостепи во II–IV вв. было очень близко к тому уровню, на котором оно оказалось в VI в. после преодоления последствий гуннского вторжения. Но следует сказать, что трехвековой период благоденствия лесостепного славянства без заметных для нас военных столкновений и во всяком случае без поражений и степных наездов (в чем сказалась внутренняя мощь земли Полян, Волынян, Бужан и Хорватов) был отмечен большей глубиной социальных процессов, большей устойчивостью развития общества, чем последующий период с его тысячеверстным размахом славянского расселения и сложными взаимосвязями славянства с непрерывно пополнявшимися ордами и царствами кочевников-тюрок.
Нашествие гуннов. «Бусово время»
Благоприятная ситуация исчезла в связи с нашествием гуннов в 370-е годы. Впервые в степях Восточной Европы появились кочевники новой этнической принадлежности — не иранцы, а тюрки. Все последующие волны степняков (болгары, авары, хазары, печенеги, половцы) были тоже тюрками.
Гунны в союзе с готами и аланами (возможно, и частью славян) образовали огромный союз, воевавший с Византией, Ираном и ведший войны в Европе вплоть до р. Рейн, Страсбурга, Безансона и Орлеана. Основной район кочевания гуннов — степи между Дунаем и Тисой, в Причерноморье же кочевал брат Атиллы — Бледа (середина V в.).
События, связанные с гуннским нашествием, таковы: гунны и готы нанесли военный удар антам-славянам; разгром римских городов в Причерноморье подорвал важнейшую статью процветания славян Среднего Поднепровья — экспорт хлеба. В момент нашествия было зарыто множество кладов, невостребованных владельцами, что говорит о серьезном разгроме. Славяне Среднего Поднепровья уравнялись со своими менее развитыми сородичами, заселившими северную лесную зону. Контраст, отмеченный Нестором, исчез; наблюдается упадок всей культуры земли Полян и других лесостепных племен.
Главное внимание могущественного гуннского союза было обращено на юг — на Италию, Византию. Славянская лесостепь испытала единовременный разгром, но по нашим источникам не ощущается включения Среднего Поднепровья в систему гуннского владычества. Удаленные от ставки Атиллы на 900 км и отгороженные от главных сил гуннско-готского союза Карпатами, лесостепные славяне в известной мере были предоставлены самим себе. Степи же и береговая полоса несколько опустели, так как готы (тервинги и часть грейтунгов) ушли на запад, куда последовала и значительная часть алан. Оставшаяся часть грейтунгов отодвинулась к Азовскому морю и заняла Крым.
Начало вторжения гуннов в 375 г. было сопряжено с войной готов против антов. Винитар, преемник Германариха, сначала был побежден антами, но в дальнейшем ему удалось антов победить, и он «распял короля антов по имени Боза с сыновьями его и с семьюдесятью старейшинами». Автор «Слова о полку Игореве» 800 лет спустя знал об этой трагедии и, сказав сначала о счастливых «трояновых веках», напомнил затем и о печальном «времени Бусовом».
Великое расселение славян
Из своей обширной лесистой прародины славянские племена, жившие в первобытнообщинном строе, долгое время никуда не расселялись. Стимулом к расселению могли быть три фактора: во-первых, естественное увеличение населения, приводившее к необходимости расчищать и осваивать соседние леса, новые земли под пашню. Второй причиной расселения был натиск враждебных соседей. Уже в VI–V вв. до н. э. отмечено движение милоградских племен Среднего Поднепровья (геродотовские невры, праславяне) в северо-восточном направлении в землю будинов (юхновская археологическая культура) под давлением каких-то балтийских племен. Широкое колонизационное движение в северо-восточном направлении началось у славянских зарубинецких племен в последние века до нашей эры. Славяне были вынуждены частично покинуть плодородную лесостепь и уйти в леса под натиском сарматских кочевых орд, подступивших вплотную к лесостепи и, очевидно, теснивших земледельческое население. Третьим фактором, приводившим племена в движение, была социальная дифференциация, рост дружин и усиление власти вождей-князей. Социальный фактор действовал двояко: с одной стороны, он мог усиливать уход простых общинников в северные леса в целях сохранения свободы от возраставших повинностей (колонизация лесных областей продолжалась и в первые века после рубежа нашей эры), а с другой стороны, князья и дружинники открывали новые направления колонизации — на юг, к богатым приморским городам. Во времена Геродота славянская знать из Среднего Поднепровья приезжала в Ольвию в качестве мирных купцов, экспортеров хлеба. В I в. н. э. славяне-венеды доходили в своих походах до гирл Дуная, а в III в. н. э. «скифы» уже организовали походы из причерноморских портов; в том же столетии славяне утвердились на Нижнем Дунае (Певтингерова карта).
В V в. во всем славянском мире происходит подготовка к событиям последующего столетия, перекроившим политическую и этническую карту Европы. Далекие северные племена, внедрившиеся в сарматско-черняховское время в литовско-латышскую и отчасти финно-угорскую среду, начинают частичное возвратное движение на покинутый некогда юг. Хотя социальная структура племен Верхнего Поднепровья пока еще недостаточно изучена, можно думать, что основой этого движения был рост племенных дружин, ощутивших себя в достаточной мере сильными, для того чтобы увлечь какую-то часть племени сначала в более привлекательную южную лесостепную зону, а затем и много дальше — «через поля на горы, в тропу Трояню», т. е. через степи и хребты Балканского полуострова в богатые владения Византийской империи.
Поделиться книгой: