Помоги проекту - поделись книгой:
Киевская Русь IX–X вв. — первое государство восточных славян, объединившее более 200 мелких славянских, финно-угорских и латышско-литовских племен. Современники называли его просто Русью; термин «Киевская Русь» — кабинетного происхождения, но он очень удобен для обозначения определенного хронологического отрезка — IX — начало XII в., когда Киев стоял во главе огромного государства, открывавшего собой новый, феодальный период в истории народов Восточной Европы, период, сменивший первобытность и продолжавшийся почти тысячу лет.
Рождение государственности было очень длительным многовековым процессом, но когда государство возникло, оно сразу стало предметом внимания во всем средневековом Старом Свете — от королевских домов Франции и Англии на Западе, до купеческих контор Багдада и Балха на Востоке. Русские летописцы, вводя своих читателей в историю славянства, раскрывали перед ними тоже весь Старый Свет — от Британии до Индонезии и Китая, щеголяя своими знаниями. Историческая роль Киевской Руси в Европе состояла, во-первых, в том, что с рождением этого восточнославянского государства зона европейского феодализма удвоилась, а во-вторых, в том, что на востоке Европы появился могучий земледельческий заслон, приостановивший беспрепятственное проникновение кочевых орд с востока на запад. Новое государство уже в самом начале своей исторической жизни организовало систематические военно-торговые экспедиции сквозь занятые воинственными кочевниками степи и доставляло Северной, а отчасти и Западной (Франции) Европе различные дары Востока, прямой путь к которым для западных стран был затруднен вплоть до крестовых походов XI–XII вв.
Единое государство — Киевская Русь, — возникши в IX в., просуществовало до 1130-х годов, ускорив процесс перерастания высшей стадии первобытного родо-племенного общества в более прогрессивное феодальное на огромном пространстве и подготовив кристаллизацию полутора десятков самостоятельных княжеств, равных по своему значению крупным королевствам Запада. Недаром Киев и называли «матерью городов русских». Новые княжества XII — начала XIII в. составляли как бы единую семью — древнерусскую народность, говорившую на одном языке, совместно творившую единую культуру, имевшую ряд общих исторических задач; минусы феодальной раздробленности начали сказываться не сразу.
Много позже, в XIV–XV вв., в иных исторических условиях эта единая народность, созданная государством Русью, распалась на три братских народности: русских, украинцев и белорусов.
В жизни древнерусской народности и тех феодальных княжеств, из которых она состояла, важным рубежом было нашествие Батыя и установление жестокого и длительного ордынского ига, надолго задержавшего естественное прогрессивное развитие молодых, но очень ярких по своей культуре государств. Столетие до ордынского нашествия и спустя два с половиною века после него существовал так называемый период феодальной раздробленности, выражавшийся в дезинтеграции, в расщеплении политической формы государства на множество самостоятельных организмов, но с сохранением всех социально-экономических признаков феодализма. Начальный этап этого периода (XII в.), выразившийся в создании на месте громоздкой Киевской Руси полутора десятка суверенных княжеств-королевств, был несомненно прогрессивным, но уже в первой трети XIII в., накануне татарского нашествия, обозначились отрицательные черты неуклонного дробления княжеств на уделы, раздела их между наследниками. Раздробленность в соединении с взаимной враждебностью князей и постоянными междоусобными войнами обусловила поражение Руси в сражениях с ордами Батыя в 1237–1241 гг. С установлением ордынского ига начинается новый тягостный период в жизни побежденных и разоряемых русских земель.
К моменту нашествия русские княжества достигли очень высокого уровня культуры, участвуя наравне с самыми передовыми странами в строительстве европейской средневековой культуры. Большие богатые города, великолепная архитектура, тонкая живопись и изощренное «узорочье» — прикладное искусство, многообразная литература, выражавшая разные направления общественной мысли, эпос, высокое военное искусство, разработанность юридических норм, широкие внешние связи со странами Запада и Востока — все это объединяло эпоху Киевской Руси с временем жизни порожденных ею княжеств XII — начала XIII в. в один период непрерывного поступательного развития и вместе с тем отделяло этот период расцвета от последующего времени упадка и разгрома в столетия ордынского ига. Поэтому при рассмотрении исторических судеб славянства следует учитывать такой давно установленный рубеж, как татарское нашествие, хотя он и разрывает единую в социологическом смысле эпоху феодальной раздробленности.
Государству Руси в момент его наибольшего расцвета в начале XII в. посчастливилось иметь своего историка, обладавшего широким кругозором и заглядывавшего в глубину веков примерно настолько же, насколько он сам отстоял от нашей современности — на семь — восемь столетий. Этот историк — киевлянин Нестор, монах Печерского монастыря, одного из главных культурных центров тогдашней Руси. Он был и летописцем, и историком в нашем смысле слова. Летописцы писали хроники происходивших на их глазах событий, редко углубляясь в прошлое. Они фиксировали сегодняшний день своей земли, заботясь о том, чтобы потомки сдали о важных событиях и их героях. Кирилл Туровский (XII в.) уравнивал летописцев с поэтами, считая, что главной задачей тех и других является воспевание воинственных монархов и их сражений. Нестор был значительно выше таких хронистов, так как написал специальное введение в русскую историю — «Повесть временных лет», в котором были прослежены древнейшие судьбы славянства и затронуты следующие вопросы: первоначальное расселение славян в Европе, позднейшие их переселения, колонизация славянами Балканского полуострова (VI в. н. э.), встречи славян с разными волнами степных кочевников (авары-обры, хазары, венгры, печенеги); Нестор вспоминал даже «Великую Скифию» применительно к южной части восточного славянства. Славянский мир Нестор преподносил читателю как совокупность больших племенных союзов (Поляне, Радимичи, Чехи, Ляхи, Поморяне и др.)[1].
Главное внимание киевского историка было сосредоточено на возникновении древнего княжества Полян — Руси и на личности основателя Киева князя Кия (VI в.) — союзника императора Византии.
«Повесть временных лет» и продолжавшая ее летопись Нестора, доведенная до 1110 г., были написаны так ярко и талантливо, что на целые 500 лет определили характер освещения первых веков русской истории; труд Нестора часто просто переписывался, открывая собой описание всех последующих событий. Так поступали летописцы XIII–XIV вв., так делали историки Ивана III и Ивана Грозного.
Единственное серьезное искажение идей Нестора было произведено в самом начале «жизненного пути» труда киевского историка: по исследованиям А. А. Шахматова, рукопись Нестора (завершенная, примерно, около 1113 г.) при смене княжеской династии в 1113 г. попала в чужие руки и дважды редактировалась. При повторном редактировании в труд Нестора, особенно внимательного к киевскому югу, была искусственно вставлена неумело скомпонованная легенда о призвании варягов северными племенами, с чего будто бы и началась русская государственность. Эти две взаимоисключающие друг друга концепции так и остались в составе того исторического произведения, которое мы связываем с именем Нестора.
Одновременно с монастырскими писателями своеобразную эпическую историю Руси слагал сам народ, создавая былинные циклы: киевский цикл о богатырях князя Владимира Красное Солнышко, киевский цикл о борьбе с половцами и о герое народного восстания 1068 г. князе Всеславе, киевско-переяславский цикл о войнах Владимира Мономаха с половцами и др.
Мудрым и широкообразованным историком был автор «Слова о полку Игореве» (1185), подвергший историческому анализу княжеские усобицы XI в. — причину усиления половцев. В своих поэтических сопоставлениях этот автор нередко уходит в далекие языческие времена, упоминая и «века трояни» (II–IV вв. н. э.) и печальное «время Бусово» (375 г.).
Вплоть до XVI в. история Киевской Руси писалась на основе старых несторовых материалов, лишь частично пополняемых некоторыми новыми данными.
Историки XVII — начала XVIII в. заинтересовались сведениями античных авторов о древних народах, населявших некогда юг Восточной Европы, которую нередко на манер Птолемея стали называть (даже в применении к своей современности) Сарматией. Этот период расширения исторического кругозора и поисков древних корней русского народа был завершен блестящим исследованием В. Н. Татищева, которое одновременно являлось и последним летописным сводом (ученый сознательно выбрал эту старинную форму) и первым серьезным исследовательским трудом на уровне тогдашней европейской науки[2].
В мрачные времена бироновщины появилась новая концепция русской истории, известная под именем «норманизма». Вся теория основывается только на редакторской вставке в летопись Нестора и на некоторых неясных и темных местах текста[3]. Ненаучный, спекулятивный характер искусственно гальванизируемого норманизма достаточно выяснен[4].
В предреволюционные годы, в начале XX в. большую услугу норманизму оказали труды тех историков, которые по незнанию подлинных археологических материалов о глубокой древности славянского земледелия рисовали славянское общество времен рождения Киевской Руси крайне примитивным, базировавшимся чуть ли не на охотничьем хозяйстве (Н. А. Рожков). Проблемы дореволюционной историографии Киевской Руси очень многообразны и в известной мере разработаны в нашей науке[5].
Советская историческая наука не сразу нашла верный путь к решению важнейших вопросов истории Киевской Руси и княжеств XII–XIII вв. Во-первых, продолжали еще существовать старые концепции в своем неизменном виде; во-вторых, историками нередко проявлялся нигилизм по отношению к таким отдаленным и, как выражались тогда, «неактуальным» эпохам, как время Киевской Руси. В-третьих, историки, стремившиеся овладеть марксистско-ленинским учением, далеко не всегда могли творчески применить его. к изучению конкретной эпохи. Схематизм и начетничество мешали созданию новых, научно обоснованных долговечных построений. Историю славянства и Руси пытались втиснуть в схему, которой искусственно придавался универсальный обязательный характер: разложение первобытно-общинного строя — рабовладельческий строй, завершающийся революцией рабов, — феодализм (иногда осложненный торговым капиталом). При наличии готовой схемы исторические источники в глазах социологов как бы теряли свою ценность, переставали быть фундаментом исторических построений и привлекались выборочно, от случая к случаю в качестве иллюстрации той или иной мысли, того или иного звена схемы.
Положительной чертой эпохи великого поиска 1920-х годов, когда историки нащупывали путь к глубокому познанию марксизма, были многочисленные и многолюдные жаркие дискуссии, большая часть которых, к сожалению, осталась незафиксированной. В шумной обстановке споров и обсуждений в 1930-е годы вырисовывается величественная и спокойная фигура Б. Д. Грекова, глубокого знатока русских феодальных источников, выступившего в 1933 г. с докладом «Рабство и феодализм в древней Руси», который со временем превратился в основополагающую книгу «Киевская Русь», выдержавшую ряд изданий. Б. Д. Греков основывался на изучении всех доступных ему видов источников и на хорошо освоенной марксистско-ленинской методологии. Дискуссии затихли; путь к решению проблемы был найден. Наличие подробного и добротного обзора советской историографии Киевской Руси делает излишним рассмотрение этих вопросов здесь[6].
Глава первая. Древние славяне. Происхождение Руси
Древнейшие судьбы славян
Для правильного понимания сложного процесса образования государства Руси («Киевской Руси») необходимо прежде всего использование всех видов исторических источников, их критическая разработка и строгий отбор достоверного. Второй задачей является максимальное расширение хронологических рамок изучения. Рождение первого феодального государства было не однократным событием, а процессом, длительным многовековым развитием славянского общества, результатом которого явилось образование в IX в. государства Руси. Если уже киевский монах Нестор начинал свое введение в историю Руси с незапамятных времен «вавилонского столпотворения» и первичного расселения славян в Европе, то мы тем более обязаны изучить процесс вызревания государства с самых первых признаков социального неравенства, с первых предпосылок будущей государственности. Где искать эту неизвестную точку отсчета?
Для правильного понимания процесса хронологические рамки изучения необходимо раздвинуть примерно на полторы тысячи лет от Киевской Руси в глубь веков. Нулевая точка отсчета будет отстоять от начальной фазы Киевской Руси и от варяжских набегов примерно на столько же, на сколько Геродот или Перикл отстоят от наших дней. Условием новой концепции должно быть рассмотрение в единой системе разных крупных проблем: происхождение славян; сроки и пути колонизационного процесса; формирование племенных союзов; славяно-скифские взаимоотношения; роль нашествий сарматов, гуннов, хазар и др.; эволюция религиозных представлений; установление периодов подъема и упадка славянского общества.
В систему исторического анализа должны войти не только (а для древних эпох и не столько) данные письменных источников, но и археологические материалы, драгоценные своей полнотой, непрерывностью и объективной сущностью, выгодно отличающей их от неизбежной субъективности сведений древних географов и хронистов.
Археология, вооруженная всеми новейшими естественно-математическими методами, давно уже вышла из той фазы, когда раскопки только лишь пополняли музейные коллекции. Археология на современном уровне широко (хронологически, географически и тематически) раздвигает рамки нашего исторического познания и дает нам динамику исторического процесса.
Археологический анализ охватывает поселения, формы быта, уровень хозяйства, степень социальной дифференциации (выделение воинов и вождей), религиозные представления и т. п. Кроме того, археологические памятники в настоящее время настолько широко (географически) изучены, что дают представление о границах племен, об этнических массивах, о передвижении племен и об их взаимоотношениях, т. е. дают историю человечества.
Большими резервами сведений о древних славянах обладает лингвистика. Взаимовлияние языков внутри индоевропейского единства и за его пределами позволяет определить языковых предков славян и место славян среди других языковых групп. Разрабатываемый в настоящее время (О. Н. Трубачев) словарь праславянского языка помогает (в сочетании с точно датированными предметами и явлениями) установить эволюцию лексики и выделить отдельные периоды.
Топонимика позволяет устанавливать ареал славянства в разные периоды его исторической жизни и определять языковую принадлежность соседей.
Лингвистика еще не исчерпала всех своих возможностей реконструкции исторического процесса славянства. Особенно важен анализ эволюции социальной терминологии.
Значительную ценность для историка представляет этнографический материал. Анализ фольклора и народного изобразительного искусства показал, что эволюция религиозного сознания древних людей происходила весьма своеобразно — не путем полной смены старых форм и замены их новыми, а путем наслаивания нового на сохраняемую старую форму. Благодаря этому в народной памяти, в народном быту, фиксируемом этнографами, сохраняются в том или ином виде (иногда в сильно трансформированном) пережитки всех предшествующих эпох вплоть до каменного века. Такая особенность эволюции религиозных представлений позволяет экстраполировать интереснейшие этнографические данные XIX–XX вв. на большую хронологическую глубину и насыщает каждую промежуточную эпоху конкретным материалом.
Происхождение славян
Исходной позицией для последовательного рассмотрения истории славян следует считать период отпочкования славянской языковой семьи от общего индоевропейского массива, который лингвисты датируют началом или серединой II тысячелетия до н. э. К этому времени предки славян прошли уже длительный путь развития родоплеменного общества.
Особую важность представляет вопрос о географии славянского мира в середине II тысячелетия до н. э. По данным лингвистики, ландшафтная зона славянской прародины — лиственные леса Центральной и Восточной Европы с их реками, поймами, болотами. Ни берега морей, ни горные области в состав прародины не входили. Славяне формировались внутри кольца, образуемого иллирийцами, кельтами, германцами, балтийцами (пруссы, латыши, литовцы), дако-фракийцами и иранцами. Области древних этносов существенно отличались от позднейшего их размещения.
Наиболее убедительной представляется гипотеза ряда ученых, согласно которой с первичными славянскими племенами следует отождествлять тшинецко-комаровскую археологическую культуру XV–XII вв. до н. э., простирающуюся от Среднего Поднепровья на востоке до Одера на западе. Южная ее граница шла вдоль северного склона Карпат, а северная — примерно по широте Припяти.
Вычленение праславян из индоевропейского массива было результатом тех значительных сдвигов в первобытном обществе, которые происходили у племен северной половины Европы на рубеже III и II тысячелетии до н. э. (культура шаровых амфор). Известное единство охватывало предков германцев, славян и балтов, простираясь от Эльбы до Днепра. Появляется подвижное пастушеское скотоводство с использованием повозок, устанавливаются довольно широкие торговые связи, четко выделяются вожди племен, с которыми погребают рядовых соплеменников (зарождение института первобытно-общинных «смердов»).
В первой половине II тысячелетия до н. э. началось широкое расселение пастушеских племен по Восточной Европе. Конные пастухи, вооруженные боевыми топорами, медленно перегоняли свои стада (примерно со скоростью в 10–12 км за один год), расселяясь до Валдая и Средней Волги. В процессе этого расселения племена расщеплялись, перемешивались, сливались, что прослеживается даже в современной нам скотоводческой терминологии украинцев, русских и белорусов.
По окончании расселения, к середине II тысячелетия до н. э., обозначился процесс постепенной консолидации осевших родственных племен в большие этнические массивы. Одним из таких массивов и были славяне (к отдаленному времени до нашей эры применяется термин «праславяне»).
Создание однородной археологической (тшинецко-комаровской) культуры было результатом и материальным выражением процесса консолидации. Славянство того времени не было абсолютно монолитным — единая археологическая культура подразделялась на 10–15 локальных вариант тов, которые могли соответствовать древним племенам или союзам племен, а возможно, и первичным диалектам праславянского языка (?).
Выбранная нами начальная точка отсчета славянского исторического процесса — середина II тысячелетия до н. э. — застает праславянский мир на уровне первобытнообщинного строя, но с достаточно богатым историческим прошлым: предки славян уже с V–III тысячелетий до н. э. знали земледелие, пережили в эпоху энеолита временный подъем, связанный с усилением пастушеского скотоводства, приняли участие в заселении огромных пространств и ко времени кристаллизации праславянского этноса они уже достигли определенного уровня культуры: их хозяйство основывалось на оседлом скотоводстве и земледелии с охотой и рыболовством в качестве дополнений; они жили оседло в небольших деревнях. Основные орудия труда делались еще из камня, но применялась и бронза (долота, шилья, украшения). Выделение дружинной прослойки внутри племени не документировано.
Праславянский мир на рубеже II и І тысячелетий до н. э
Единообразие праславянского мира во второй половине II тысячелетия до н. э. от Днепра до Одера, прослеживаемое по археологическим источникам, постепенно начинает нарушаться в результате сложных процессов, происходивших в первобытной Европе. В Средиземноморье уже сложилось классовое общество; по морским каботажным путям плавали торговцы и завоеватели; в Центральной Европе бурно шел вторичный процесс выделения конных дружин, оснащенных хорошим бронзовым оружием.
В результате войн и завоеваний складывались новые общности из этнически разных, разноязычных племен, а старые общности распадались. Перемещения племен, воздействие одних племен на другие привело к тому, что археологическая однородность уже не соответствовала однородности языковой, этнической.
В северной половине Центральной Европы создалась археологическая общность (лужицкая культура), включившая в себя западную половину праславянского мира, какую-то часть кельтских и иллирийских племен. Возможно, что это новое единство, продержавшееся несколько веков, и получило наименование «венедов» («венетов»), закрепившееся (после ухода кельтов на юг и юго-восток) за западнопраславянской частью земли венедов. Вхождение части праславян в новую (допустим, вендскую) общность нарушило прежнее единообразие культуры всех праславян, но, по всей вероятности, не коснулось общего праславянского языка.
В восточной половине праславянского мира в конце II и начале I тысячелетия до н. э. тоже происходил ряд изменений, но отношения с внешним миром здесь сложились иначе. Исторически наиболее важной областью здесь являлось Среднее Поднепровье, где сложилась так называемая чернолесская археологическая культура (примерно X–VII вв. до н. э.). Своеобразный ареал чернолесской культуры (Правобережье до Тясмина включительно плюс земли по Ворскле) полностью совпал с ареалом архаичных славянских гидронимов (О. Н. Трубачев); поскольку ни один из совпадающих ареалов никогда в другое время не повторялся, следует считать доказанным безусловное славянство носителей чернолесской культуры.
В эпоху бытования в Среднем Поднепровье чернолесской культуры происходят следующие изменения: пашенное земледелие становится ведущим в системе праславянского хозяйства; на смену привозной (и поэтому малоупотреблявшейся) бронзе приходит выплавка железа из местной болотной и озерной руды. Открытие железа, наиболее «демократичного» из всех металлов, произвело переворот в праславянском хозяйстве и военном деле. Праславяне, жившие фактически почти в каменном веке, сразу вступили в век металла и были богаче металлургическим сырьем, чем их степные соседи.
В эту эпоху праславянам-земледельцам впервые пришлось столкнуться со степняками-скотоводами, только что перешедшими на новую форму кочевого скотоводства.
Праславяне впервые строят мощные крепости на южной границе со степью для защиты от степняков-киммерийцев. Городища-крепости вмещали в случае осады тысячи человек. Праславянские кузнецы впервые куют железное оружие. Из массы соплеменников выделяется слой воинов-всадников. Праславяне, судя по всему, не были завоеваны киммерийцами.
Общий уровень развития праславянской культуры резко повысился, подойдя к верхней черте первобытности, но данных о подъеме выше этой черты, к классовому обществу, у нас нет и трудно ожидать их.
Яркая эпоха открытия железа, постройки первых крепостей и первых схваток со степняками отразилась в создании целого ряда мифов и эпических сказаний, доживших (в измененном виде) до начала XX в. Отрицательным героем является Змей, прилетающий с юга («черноморский змей») и требующий себе в виде дани девушек. Огненный Змей — устойчивый символ конных орд южных кочевников, внезапно налетавших на славян в дыму и пламени сожженных деревень. В данном случае Змей олицетворял воинственных киммерийцев. Положительные герои — два божественных кузнеца, выковавшие плуг «в сорок пудов» и научившие людей земледелию, а в момент опасности превратившие свою кузницу в крепость, у дверей (ворот) которой они побеждают требовательного Змея, запрягают чудовище в плуг и пропахивают на нем гигантскую борозду — вал, ограждающий киевскую землю («Змиевы валы»). Область распространения легенд о кузнецах-змееборцах в значительной мере совпадает с ареалом чернолесской культуры. Эти этнографические записи перекликаются с фрагментами мифа о языческом боге Свароге (боге неба), приведенном летописцем XII в.: Сварог некогда научил людей ковать оружие. Такая устойчивая память на протяжении трех тысяч лет свидетельствует о важности и существенности перелома в хозяйственной, социальной и военной жизни праславянских племен Среднего Поднепровья, происшедшего в первые века I тысячелетия до н. э. Подъем в эпоху чернолесской культуры вывел восточную часть праславян на самую высшую, предгосударственную ступень развития первобытнообщинного строя.
Праславяне в скифское время (VI–IV вв. до н. э.)
Важнейшим звеном древнейшей истории славянства является определение исторического места и уровня развития праславян в скифскую эпоху.
Несмотря на то что ряд исследователей признавал наличие славян среди «скифских» племен Геродота (Л. Нидерле и др.), из этого не делалось никаких исторических выводов: историю славянства начинали с Плиния Младшего, писавшего 500 лет спустя после Геродота. А между тем проблема славянства середины I тысячелетия до н. э. может быть решена на основе комплекса различных источников.
У Геродота (V в. до н. э.) существуют три географо-этнических понятия: 1) «Скифия» как пространство, населенное разными племенами: 2) скифы как таковые и 3) племена, ошибочно причисленные к скифам.
Скифы как таковые — кочевники-скотоводы, живущие в кибитках, не возделывающие полей, не имеющие городов. Они населяли степи, царей хоронили близ днепровских порогов. Археология подтверждает все сообщения «отца истории». Скифы-номады сменили в степях киммерийцев.
Наибольший интерес для нашей темы представляют геродотовские «скифы-пахари», «скифы-земледельцы», которые по самому своему роду занятий не могли быть настоящими скифами[7]. Археология указывает в пределах Геродотовой Скифии на Среднем Днепре, на Буге, Днестре и на Ворскле (на месте более ранней праславянской чернолесской культуры) большую область земледельческих поселений, окрашенную многими чертами общей скифской культуры, резко отличающейся, однако, от настоящих скифов своим нескифским земледельческим хозяйством.
Геродот указал на то, что греки ошибочно называют этих днепровских земледельцев скифами. Сам он часто пользуется географическим определением — «борисфениты» («днепряне»), но, рассказывая о земледельческом празднике священного плуга и ярма, Геродот приводит и самоназвание днепровских земледельцев: сколоты, по имени мифического древнего царя Колаксая (по толкованию лингвистов — «Солнце-царя»).
У сколотов VI–IV вв. до н. э. мы видим высокоразвитое земледелие, скотоводство, ремесло; на южной границе со скифами (бывшее пограничье с киммерийцами) ими воздвигнут ряд новых крепостей.
У сколотских племен явно выделилась дружинная всадническая прослойка и известны величественные «царские» курганы с оружием и многочисленными предметами роскоши.
Вполне допустимо, что сколоты представляли собою не только союз нескольких племен со своими «царями» во главе каждого из них, но и классовое общество. В пользу столь высокого уровня говорит не только существование богатой знати, но я наличие экспортного земледелия. Геродот сообщает, что «скифы-пахари» (праславяне Правобережья Днепра) сеют хлеб на продажу и что один из старейших греческих городов Северного Причерноморья — Ольвия носит второе имя — «Торжище Борисфенитов», т. е. праславян-днепрян. Экспортное земледелие всегда содействует не только быстрому обогащению племенной верхушки, но и усилению эксплуатации, возникновению острых, антагонистических отношений внутри общества.
Карта мест находок античных предметов роскоши, импортируемых ив Ольвии и других греческих центров и являвшихся эквивалентом сколотского хлеба, показывает, что главными потребителями импортных вин и золотых украшений была славянская знать Правобережья Среднего Днепра (зона прежней чернолесской культуры), где, очевидно, и следует размещать три царства геродотовских сколотов.
Важным источником для воссоздания социальной структуры общества являются тип поселения и характер жилищ. Эволюция этих элементов культуры такова: поселки тшинецкого времени — деревни с очень небольшими избами и амбарами. В белогрудовско-лужицкое время (XI–X вв. до н. э.), очевидно, в связи с развитием подсечного земледелия, требующего коллективных усилий, появляются (в обеих половинах праславянского мира) большие дома площадью до 200 кв. м (16×12; 18×11 м), рассчитанные на большую семью порядка 20–30 домочадцев, «челядинцев».
Возможно, что такое жилище с общим очагом посередине именовалось «огнищем». В последующей хронологически чернолесской культуре и в раннее скифское время огнища еще существуют, но размеры их несколько сокращаются. Одновременно появляются небольшие округлые городища с круговой застройкой жилищами вдоль стен («хоромы» от «хоро» — круг?). В расцвет «сколотской» эпохи (V–IV вв. до н. э.) наблюдается сочетание очень больших укреплений с малыми избами (4,5×3; 4,5×5,5 м) внутри крепости.
Размеры городищ таковы (500–700 га), что там, кроме укрытия для беженцев и загонов для скота, могло разместиться более 1000 изб отдельных семей-парцелл. Размещение жителей внутри крепости не только содействовало их защите от внешнего врага, но и усиливало возможность организованно эксплуатировать их труд, используя крепостные стены как препятствие к свободному уходу поселенцев из поля зрения знати. Подобные крепости (княжеские «дворы») для временно несвободных закупов мы знаем для середины XII в. н. э. (городище Изяславль на Волыни).
Ведение экспортного хлебного хозяйства могло обеспечиваться этой новой, впервые появившейся, системой организации поселений.
Вся сумма сведений о сколотском (праславянском) обществе Среднего Поднепровья V–IV вв. до н. э. позволяет предполагать наличие здесь раннеклассового, по всей вероятности, рабовладельческого строя.
Геродот сообщает интереснейшие исторические мифы древних земледельцев-сколотов, вполне сопоставимые с археологическими данными. Схема этих сказаний такова: 1. Примерно за 1000 лет до прихода Дария на скифов (512 г.) от Зевса и дочери Днепра родился Таргитай, оказавшийся первым человеком в этой земле. 2. У Таргитая было трое сыновей; в их царствование с неба упали золотые реликвии — плуг с ярмом, топор и чаша. Овладеть чудесным золотом удалось только младшему сыну Колаксаю, по имени которого все эти поклонники плуга и ярма назывались сколотами. Имя родоначальника сколотов — Таргитай — связано с древним индоевропейским понятием плодородия и урожая (ср. греческие «таргелии» — праздник урожая).
Время мифического Таргитая («никак не больше 1000 лет» до Дария) — примерно XVI–XV вв. до н. э., т. е. то самое время, когда завершилось расселение пастушеских племен и началось обособление праславян и их исторически самостоятельная жизнь.
Мифическое время трех сыновей Таргитая, по всей вероятности, — время чернолесской культуры (X–VII вв. до н. э.), когда началось пашенное земледелие (небесный плуг) и «поча люди оружье ковати» (небесный топор). В VII в. до н. э. греки уже знали имя мифического Колаксая. Трое царей властвовали над четырьмя сколотскими племенами, размещение которых с разной степенью вероятия может быть сопоставлено с четырьмя группами концентрации археологических памятников чернолесской культуры: киевской, тясминской, подольской (Южный Буг) и ворсклинской. Золотые реликвии хранились в «обширнейшем» царстве, но у нас нет данных для его определения. З. Младший (но главный) из сыновей Таргитая — Колаксай разделил царство между тремя своими сыновьями. Возможно, что уменьшение числа «царств»-племен при внуках Таргитая (три вместо четырех) отражает ситуацию VII–VI вв. до н. э., когда земли по Ворскле были завоеваны скифским племенем гелонов. Мифическое измерение времени поколениями героев-родоначальников не поддается, разумеется, прямому переводу на поколения людей.
Праславянские сколотские исторические мифы, записанные Геродотом, восходят в основном к упомянутым выше чернолесско-киммерийским временам X–VII вв. до н. э., а исходной их точкой является середина II тысячелетия до н. э. В этих мифах проводятся две идеи: во-первых, божественное, ураническое происхождение символов важнейших хозяйственных новшеств — пашенного земледелия и ковки железа, а во-вторых, мифологически оформленная история племен Среднего Поднепровья и Побужья, охватывающая почти тысячелетие. Мифы о божественных кузнецах-змееборцах, ковачах первого сказочного плуга сохранились, как уже сказано, вплоть до XX в. н. э.
В архаичном слое восточнославянских богатырских волшебных сказок сохранились отголоски древних мифов, прямо связанных с героями-родоначальниками племен геродотовских записей. Здесь есть и три брата-богатыря и соответствие «Царь-Солнцу» Колаксаю — богатырь Светозар, Световик (Зорькин, Искорка), родившийся на восходе солнца; он тоже младший из троих, он тоже победитель в состязаниях. Есть здесь как обязательный элемент и три царства, из которых одно — «Золотое царство», достающееся младшему, Светозару.
В генеалогическом плане представляет интерес обязательный элемент сказок: герои рождаются от глотка воды или от съеденной матерью рыбы, только что выловленной из воды; это ведет нас к тому, что родоначальник, внук реки Днепра, был сыном водяной нимфы. Имя родоначальника в искаженной временем форме («Тарх Тарахович») тоже известно русским сказкам[8].
В прямой связи со сколотскими «царствами» IX–VII вв. до н. э., о происхождении которых сложены мифы, стоит важный вопрос о союзах племен, о той высшей форме социальной интеграции первобытного общества, при обязательном посредстве которой и происходит переход к государственности.
Исходной точкой исследования всегда являлись перечни славянских «племен» (летописец никогда не употреблял этого термина) в летописи Нестора. Археологи еще на рубеже XIX и XX вв. установили соответствие Несторовых Вятичей, Кривичей, Северы и др. IX–XII вв. н. э. большим пространствам с единообразной археологической культурой, отличавшей их от соседей. П. Н. Третьяков правильно определил эти земли как союзы племен. Дальнейшее исследование показало, что каждое такое единство подразделяется на 8—10 локальных вариантов. У западных славян летописным лютичам соответствовал союз из восьми отдельных, названных в источниках племен. Отсюда вывод: летописные наименования обозначают не племена (в научном этнографическом смысле), а союзы племен. Все восточное славянство средневековья представляло собой совокупность примерно 120–150 племен, интегрированных в полтора десятка устойчивых племенных союзов. По десятичному делению средневековья род (в нашем понимании) соответствовал термину «съто», а совокупность десяти родов — «тысяче». Союзу племен отвечал термин «тьма» (т. е. «десять тысяч»), которым обозначались целые земли и большие княжества вроде Смоленского.
Славянские союзы племен, подробно перечисленные Нестором, были характерны не столько для его времени, сколько для значительно более раннего. Однако археологические материалы, вполне синхронные Нестору, позволили А. А. Спицыну обозначить эти союзы (Спицын, как и многие другие историки и археологи, называл их «племенами») по определенным устойчивым признакам и значительно уточнить лаконичные географические указания Нестора. Древние союзы племен вошли в Киевскую Русь, сохранив свои этнографические особенности и, по всей вероятности, свои диалекты[9].
Особую важность приобретает определение времени сложения союзов племен. Нестор, описывая древнейшую историю славянства, применяет только имена союзов племен, не обозначая нигде мелких племен, но это не определяет начальной даты сложения союзов. Однако анализ текста Нестора может дать ответ на интересующий нас вопрос. До сих пор не обращалось внимания на то, что имена народов у Нестора делятся в основном на две группы: одни имена оканчиваются на — ане или — яне (поляне, мазовшане и др.) и, возможно, происходят от тех или иных топонимов, а другие на — ичи или — цы и имеют явно патронимическую окраску (радимичи, вятичи). С этим сходится и терминология западнославянских источников.
Главное состоит в том, что при нанесении обеих групп на карту выявляется интереснейшая закономерность: группы образуют две зоны — внутреннюю и охватывающую ее со всех сторон внешнюю зону. Внутренняя зона (названия типа «поляне») совпадает с областью расселения славян в скифо-сколотское время (см. ниже), а внешняя зона (названия типа «радимичи») — с широкой областью позднейшей колонизации. Во внешней зоне встречаются имена племен, образованные по обоим принципам — как топонимическому, так и патронимическому, но патронимические мы находим только во внешней зоне колонизации. Внутренняя зона, совпадающая в основном с прародиной славян, знает только названия типа «поляне», «висляне» (три исключения: север, хорваты и дулебы) и совершенно не знает названий второго типа (см. карту на с. 27).
Деление племенных названий на исконные и на приобретенные в процессе позднейшей колонизации позволяет связать вопрос о датировке их с определением времени начала колонизации.
Славянский мир в первой половине I тысячелетия до н. э. простирался от Балтийского моря (по Гензелю — от побережья между Одером и Вис- слой) до Левобережья Днепра. Незначительное колонизационное движение можно связывать с племенами милоградской культуры (праславяне, не входившие, по-видимому, в сколотское объединение) — геродотовскими неврами; оно началось в середине VI в. до н. э. и шло на северо-восток в направлении земли будущих радимичей. Значительно более заметной славянская колонизация в этом же направлении стала в пору зарубинецкой культуры, когда под давлением сарматов праславяне-зарубинцы продвинулись далеко на северо-восток, вселившись почти на все пространство междуречья Днепра и Десны (радимичи, дреговичи, отчасти кривичи). Примерная дата — рубеж нашей эры.
Поделиться книгой: