Лекции по истории фотографии

Еще один важнейший участник Фото Сецессиона – Элвин Кобурн (Alvin Langdon Coburn, 1882–1966) – родился в Бостоне, в семье промышленника. Его первые фотографические опыты относятся к восьмилетнему возрасту. В 1898-м он встречается со своим дальним родственником, пикториалистическим фотографом Холландом Дэем, который убеждает его посвятить себя фотографии. В 1899-м Кобурн уезжает в Англию, где помогает Дэю в организации выставки «Новая школа американской фотографии», благодаря чему знакомится с самыми известными фотографами мира. В 1901-м он возвращается в США – и путешествует, снимая в различных местностях страны.

Находясь под впечатлением от творчества живописца Джеймса Уистлера, Кобурн экспериментирует с изображением при помощи различных объективов, а то и вовсе заменяя их карточкой с булавочным отверстием в ней. В 1903-м (в возрасте 21 года) он становится членом The Linked Ring, а также выступает соучредителем Фото Сецессиона. В это время переходит от чистой платинотипии, в которой по большей части работал, к манипуляциям с гуммиарабиком в сочетании с платинотипией.

В 1904–1906 годах Кобурн путешествует по Англии и континентальной Европе и фотографирует. А в 1910-м ездит по американскому Западу, снимая Большой каньон и другие природные виды. Возвратившись в 1912-м в Нью-Йорк, Кобурн делает здесь свои последние американские фотографии – серию изображений с верхушек небоскребов, направляя камеру сверху вниз. В 1913-м в Лондоне он показывает эту серию в виде выставки «Нью-Йорк с его вершин» (New York from Its Pinnacles) и с этого момента движется в сторону абстракции, сотрудничая с группой вортицистов (Vorticism) и издаваемым ими журналом Blast (2 номера, 1914–1915). В 1916-м Кобурн выставляет виды Большого каньона, вортицистские портреты Эзры Паунда (Ezra Weston Loomis Pound, 1885–1972) и Мариуса де Заяса (Marius de Zayas, 1880–1961), а также публикует статью «Будущее пикториальной фотографии» (The Future of Pictorial Photography). В ней Кобурн предлагает применять множественную экспозицию и забытые виды перспективы, виды, получаемые с помощью микроскопа, призмы и прочего: «Делайте даже то, что кажется возмутительным, если вам это нравится, главное пусть это выглядит свежо (…) Если невозможно быть «современным» в новейшем из всех искусств, то уж лучше закопать в землю наши черные ящики».

В конце 1916–1917 годах появляются его первые вортограммы (vortographs, беспредметные изображения, сделанные с помощью калейдоскопического зеркального приспособления), но одновременно он продолжает заниматься портретом. В 20-е Кобурн увлекается масонством и мистицизмом и сохраняет приверженность им до конца жизни. В 1923-м, после выставки в Королевском фотографическом обществе, он все меньше времени посвящает фотографией. В 1930-м Кобурн дарит Королевскому обществу обширную коллекцию фотографий своих предшественников и современников. Получив британское гражданство, он обосновывается в Уэльсе, и в середине 50-х вдруг снова начинает снимать – виды природы и другие сюжеты.

Для Кобурна, как и для Стиглица и Стайхена, пикториализм становится чрезвычайно важной, однако не единственной стадией творческой эволюции. Другое дело, что траектория кобурновской фотографии оказывается гораздо более короткой, хотя и не менее выразительной. Пикториалистические поиски приводят его к оптической абстракции. Случай Кобурна демонстрирует, что в основе подобного перехода обычно лежит не умозрительность, не идеологическая программность, но абсолютно конкретный и естественный визуальный опыт. Кобурн обнаруживает оптическую выразительность высоких точек зрения сначала в съемке Большого каньона, где его взгляд почти принудительно обращается вниз, впервые открывая ранее незаметные оптические сокровища. Затем фотограф уже сознательно выбирает подобный ракурс и сопутствующую ему абстрактную фактуру, снимая с верхних этажей небоскребов искусственный каньон, образующийся «ущельями» Нью-Йоркских улиц. Следующий шаг совершается, когда его внимание привлекает к себе формообразующая роль перспективы и начинается исследование ее возможностей в фотографических экспериментах уже в рамках практики тогдашнего художественного авангарда.

Парадоксальным образом ракурсная фотография 1920-х не увидит в Кобурне своего прямого предшественника – в этом смысле он так и останется одинокой фигурой. Скорее, фотоавангардисты будут опираться на опыт документирующей, функциональной съемки. Самые ранние образцы аэрофотосъемки принадлежат, как говорилось ранее, еще Надару, поднявшемуся в 1858 году на воздушном шаре и затем указавшему в своих записях на эстетическую (и абстрагирующую) роль дистанции: «Поля, выглядящие как неправильные шахматные доски или как лоскутные одеяла, сделанные из многоцветных, но гармонизированных заплат, сшитых вместе при помощи терпеливой иглы белошвейки (…) Все предстает перед нами как изысканное впечатление чудесной, восхитительной чистоты! Ни оттенка убожества или пятен грязи в этом пейзаже. Ничто так как дистанция не отделяет нас столь решительно от любого уродства». Первые же фотографии с аэроплана, датируемые 25 июля 1909 года, принадлежат Луи Блерио (Louis Bleriot, 1872–1936), впервые перелетевшему Ламанш. Во времена Первой Мировой войны аэрофотографию используют уже весьма активно. К примеру, во Франции формируются фотографические соединения, комплектующиеся камерами Vest Pocket Kodak (которых в 1912–1926 годах выпущено 1,8 миллиона штук), а затем и камерами формата 18х24 см (с магазинами по 12 пластинок) – до момента битвы под Верденом в августе 1917-го с их помощью сделано несколько тысяч снимков. Подобные приемы наблюдения и визуальной фиксации (аэрофотография и съемка с высоких точек, таких, как башни или колокольни), утверждающиеся в период Первой Мировой войны, оказывают значительное влияние на трансформацию современных оптических стандартов, разрушая прежде незыблемые формы репрезентации, создавая новую грамматику видения и, соответственно, оказываясь фактором художественного влияния. Полет и вид сверху рождают тот тип композиционных построений, который становится основой беспредметных произведений русских супрематистов. Более того, в подобном ракурсе в эту пору рассматривают и произведения, на самом деле не имеющие никакого отношения к полетам и взгляду с небес на землю. Так, например, знаменитый снимок Мэн Рея «Взращивание пыли» (Elevage de poussiere, 1920), на котором изображена пыльная поверхность «Большого стекла» (Grand Verre) авангардиста Марселя Дюшана, впервые (в 1922-м) публикуется под названием «Вид, снятый с аэроплана».

Модернистская фотография в США

Потребность «позволить фотографиям выглядеть как фотографиям» возникает в Америке 1910-х годов как реакция на эстетическое искажение фотографической природы в пикториализме. Как и Кобурн, его младший современник Пол Стрэнд (Paul Strand, 1890–1976) показывает пример выхода из пикториализма к модернистской фотографии. Однако, в отличие от Кобурна, сменившего пикториальный импрессионизм на абстрактную оптику, Стрэнд предпочитает прямой контакт камеры с объектами внешнего мира. Таким образом он становится отцом прямой фотографии (direct photography), то есть преобладающей на протяжении большей части XX века съемочной практики, породившей многочисленные специализации и функциональные использования. В прямой фотографии, которая представляет, подобно пикториализму, род именно художественной практики, на первый план снова выходит то, как снимается объект. Иначе говоря, акцент снова переносится с печатного процесса (с его многочисленными возможностями манипуляций с оптическим образом, полученным на пленке) на съемочный, на непосредственную связь с реальностью.

Важно, однако, заметить, что приход прямой фотографии вовсе не означает возврата к фотографическому «наивному реализму» XIX века. Прямая фотография опирается на новое, проектное сознание, охотно берет на себя глобальную социальную либо творческую ответственность по изменению мира. Она более никак не связана с имитацией природы (предметов) или художественного стиля своего времени. Как и современное ей искусство, фотография пытается вернуться к своей собственной материальной природе (материал в искусстве – оптика в фотосъемке) и исходить из ее оснований в креативном процессе. Причем такой процесс ассоциируется, если не отождествляется (как в авангардной съемке), с производственным, а фото-эстетика – с машинной эстетикой.

В эссе 1916 года Альфред Стиглиц пишет: «Стрэнд – молодой человек, которого я искал в течение многих лет… без сомнения – это единственный выдающийся фотограф, появившийся в этой стране со времени [Элвина Лэнгдона] Кобурна…. Он действительно внес некоторое оригинальное видение в фотографию». Стрэнд является одной из главных фигур не только американской фотографии, но и вообще мирового фотографического модернизма XX века. Он родился в Нью-Йорке и впервые заинтересовался фотографией благодаря Люису Хайну, будучи его студентом в Ethical Culture School.

В 1907 году Хайн представляет его Альфреду Стиглицу; во многом благодаря этому знакомству, фотографии предстоит превратиться из хобби Стрэнда в его пожизненную страсть. В галерее «291» Стиглиц открывает ему творчество Пикассо, Брака (Georges Braque, 1882–1963) и Бранкузи, а также Дэвида Октавиуса Хилла и Роберта Адамсона, Джулии Маргарет Камерон и других фотографов.

После краткого тура по Европе Стрэнд становится независимым коммерческим фотографом. Он экспериментирует с мягкофокусными объективами, работая в пикториалистическом стиле; выставляется на Лондонском Салоне и в нью-йоркском Фотографическом клубе (лабораторией клуба он будет пользоваться последующие 20 лет). Идейно Стрэнд связан сначала с кругом Стиглица, а затем с группой, образовавшейся в 1915 году вокруг Modern Gallery, в частности с Чарльзом Шилером и Мортоном Шамбергом (Morton Schamberg, 1881–1918). Участвует в выставках в «291», Фотографическом клубе и Modern Gallery.

В 1915–1917 годах фотограф находится в тесном контакте со Стиглицем и создает целый корпус резкофокусных работ, включая близкие к абстрактным изображения с небоскребами и натюрморты с кухонной утварью. Стиглиц, признавая последние фотографии Стрэнда прорывом, посвящает ему два последних номера Camera Work и устраивает его персональную выставку в галерее «291». С этого времени Стрэнд ассоциируется с новым реализмом и прямой фотографией.

После краткой службы в армии во время Первой Мировой войны (в медицинской части в качестве техника-ренгенолога) Стрэнд работает оператором-фрилансером, снимая спортивные и медицинские фильмы, а также сотрудничает с Чарльзом Шилером в работе над короткометражным фильмом «Маннахатта» (Mannahatta,1920–1921; первоначально задуманное название – «Нью-Йорк Великолепный» (New York the Magnificent)). В 20-х он фотографирует городские виды и машинные формы, работая с камерами 5х7 и 8x10 дюймов, а затем делая контактные отпечатки-платинотипии. Тексты Стрэнда, начиная с эссе «Фотография и новый Бог» (Photography and the New God, 1917), ставят фотографов перед необходимостью создания эстетики, основывающейся на объективной реальности и возможностях широкоформатных камер с резкими объективами (лучше всего передающих эту объективную реальность). Одновременно Стрэнд продолжает работать в качестве фрилансера в кинематографе до начала 30-х, пока производство новостей и короткометражек не перемещается из Нью-Йорка на Западное побережье.

В 1930-х у Стрэнда наступает период политического активизма. Он выступает консультантом нью-йоркского Group Theatre; посещает Советский Союз, где встречается с Сергеем Эйзенштейном и другими деятелями советского авангарда. В США вместе с Пэе Лоренцем (Pare Lorentz, 1905–1992) работает над фильмом «Плуг, вскрывший целину» (The Plough that Broke the Plains), после чего с другими прогрессивными кинематографистами создает компанию Frontier Films (тесно связанную с нью-йоркской левой организацией Фотолига, в консультативный совет которой он также входит). На Frontier Films Стрэнд снимает ряд про-пролетарских и антифашистких фильмов, а также продюсирует многие проекты. Кроме того, он работает в Мексике, где собирает материал для своего «Мексиканского портфолио» (The Mexican Portofolio), опубликованного в 1940-м. В 1943-м в связи с возросшими трудностями финансирования фильмов прекращает заниматься кинематографом. В 1945-м МоМА устраивает его полномасштабную ретроспективу.

После войны Стрэнд окончательно возвращается к фотографии, занимаясь поисками того издательского формата, который мог бы интегрировать изображение и текст подобно тому, как это происходит в кино. Книга «Время в Новой Англии» (Time in New England), созданная в сотрудничестве с Нэнси Ньюхолла, становится реализацией этих поисков: образы цивилизации и природы соединены здесь с цитатами из произведений писателей региона. В 1949-м, после внесения Фотолиги в список подрывных антиамериканских организаций, Стрэнд переезжает во Францию, где продолжает заниматься публикацией фотографических книг аналогичного рода с различными соавторами. В 1973-м проходит вторая его большая ретроспектива в Окружном музее Лос-Анджелеса (Los Angeles Country Museum). Умирает Стрэнд в Оржевале (Orgeval) во Франции.

После 1910-го года Стрэнд находит свой путь к прямой фотографии через практику, связанную с социальной документацией (и в этом смысле его творчество должно рассматриваться не только как часть фото-художественной практики, но и в рамках социальной, документальной и масс-медийной практики, о которой речь пойдет в следующей лекции). Снимая представителей низших общественных групп, он использует непосредственный, жесткий визуальный подход. Стиглиц пишет об этих фотографиях как о «брутально прямых, чистых и лишенных обмана». Для Стрэнда подобная честность представляет сразу и моральную, и эстетическую ценность, является центральным качеством самого зрения: «Честность, так же как интенсивность видения – предпосылка жизненной экспрессии. Она подразумевает действительное уважение к фотографируемой вещи, выраженной в терминах светотени… Полнейшая реализация этого достигается без ухищрений процесса манипуляции, через использование прямых фотографических методов».

Позиция Стрэнда возникает из его понимания определяющих характеристик фотографического медиума и по сути предвосхищает все главные достижения интернациональной новаторской фотографии 1920-х. Смысл фотографии для него состоит в том, чтобы быть фотографической, а значит – объективной. Неслучайно и то, что в своей последовательной объективности он одним из первых начинает заниматься фотографическим исследованием эстетики машины. Своей съемкой Стрэнд превращает фрагмент реальности в жесткую конструкцию. Если Кобурн вводит в фотографическую практику принцип ракурсной съемки с верхних точек, то Стрэнд добавляет к этому крупное кадрирование и жестко-объективную оптику. Оставалось присовокупить еще и диагональную композицию («косину», как выражались советские фотографы) и нижний ракурс (что было сделано фотохудожниками конструктивизма и Баухауза), чтобы оказалась целиком сформированной манера авангардистской фотографии довоенного времени, именуемая «новым видением». Однако Стрэнд, в отличие от авторов «нового видения», как подлинный арт-фотограф (а не художник, использующий камеру в искусстве – подобно Александру Родченко или Ласло Мохой-Надю) предпочитает дающие высокое оптическое качество широкоформатные камеры 35-миллиметровым, так же как и традиционное (нескошенное) изображение, солидаризируясь в этом отношении с представителями другого важнейшего направления европейской фотографии 1920-х – «новой вещественности». К сказанному следует добавить, что стрэндовское увлечение машинной эстетикой, также предвосхищает повальную моду на нее в 1920-е годы.

Приверженность правде жизни, с одной стороны, приводит Стрэнда (как и фотографов-авангардистов) к пониманию онтологической недостаточности кадрированного, статичного и вневременного фотографического образа, и соответственно, – к кинематографической практике или же киноподобным формам визуального повествования, соединяющим изображение и текст. С другой, – к левым убеждениям, к социальной направленности творчества, которая, хотя и не привела его к работе в массовых пресс-изданиях, но оказалась реализованной в его авторских фото-книгах.

Образцовым представителем машинной эстетики в фотографии и вместе с тем редким автором, у которого изобразительное творчество и фотография находятся в состоянии устойчивого равновесия, является Чарльз Шилер (Charles Sheeler, 1883–1965). Он родился в Филадельфии. Занимаясь живописью, в 1908 году посетил Париж, где испытал влияние Сезанна, Пикассо, Брака и Матисса. В 1912-м, после обучения в School of Industrial Art и Pennsylvania Academy of the Fine Arts в Филадельфии, начинает заниматься архитектурной фотографией. Работает с Мортоном Шамбергом вплоть до ранней смерти последнего. В 1910–1919 Шилер проводит уик-энды в округе Бакс (Bucks County, штат Пенсильвания), где исследует эстетические закономерности местного народного искусства и архитектуры (в частности, шейкеров), используя полученный опыт в практике живописи и фотографии. В 1920–1921 годах вместе с Полом Стрэндом Шилер снимает один из первых короткометражных экспериментальных фильмов – «Маннахатта» – с титрами в виде цитат из Уолта Уитмена (Walter Whitman, 1819–1892).

В 20-х Шилер снимает для изданий Conde Nast. Он объединяется с художниками-прецизионистами (precisionism), искусство которых отличается точной передачей индустриальных сюжетов. В 1927-м Ford Motor Company нанимает его для фотосъемки Завода Ривер Руж (River Rouge plant), в результате которой он создает одно из своих главных фотографических произведений (характерно, что в 1929-м в подобной же манере Шилер снимает и знаменитый собор в Шартре). В 1931-м, после выставки в Downtown Gallery, он получает известность как реалистический живописец, а с начала 40-х переходит к более динамической абстрактной манере. Таким образом мастер оказывается одновременно выдающимся живописцем и фотографом, в творчестве которого реализуется идея «машинного искусства» (m a c h i n e a r t).

Рождающийся в 10-х годах интерес к объективному превращается у Шилера в страстную приверженность к структурности, точности и скрупулезной документальности как к проявлению духа нового машинного века. И живопись, и фотография определяются у него поэтикой американского индустриального производства. При этом шилеровский фотографический стиль с его простой и твердой тональной проработкой масс весьма далек от манеры, принятой в социальной документалистике. Последней автор предпочитает полуабстрактные формы народной архитектуры (см. фотографии амбаров в округе Бакс), основанной на принципах эмпирического функционализма, в которой видит часть «американской традиции, соединяющей старый амбар с новым заводом».

Пламенный энтузиазм американцев, в особенности менеджеров, 20-х годов по отношению к машине как модели и регулятору трудовой жизни сегодня уже трудно понять. Он многим обязан конвейерной системе Генри Форда (Henry Ford, 1863–1947), который после 1909 года начинает выпускать миллионы автомашин, превращая каждую стадию их производства в набор первичных элементов труда, бесконечно повторяемый рабочими под контролем менеджеров. В 1914-м такая линия запускается на фордовском заводе в Детройте, выпуская базовую черную Model T по цене в 490 долларов (продано 248 тысяч таких машин). В 1924-м фордовские автомобили продаются уже по 290 долларов, и к 1929-му их выпущено 4,8 миллиона.

Форд буквально ассоциирует свою производственную систему с новой церковью (неслучайно же Шилер в единой манере снимает фордовский завод и готический собор): «Человек, который строит фабрику, строит храм. Человек, который на ней работает – это священнослужитель». Согласно его фантазии, и сам человек, несовершенная машина из мяса, со временем будет собираться из взаимозаменяемых частей – «машинерия совершенствует мир, который человек испортил проповеднической пропагандой письменного слова».

Шилер, попадая на фордовский завод, оказывается в глубоком потрясении. «Наши фабрики – это субституты религиозного выражения», – записывает он. Разделяя верования Форда, он в своих образах воплощает фантазию о машине как предмете культа, где нет и намека на дегуманизированный характер фабричного труда; и о заводе-храме, внутри которого бесстрастные и богоподобные машины обслуживаются своими неприметными слугами.

У американской модернистской фотографии есть и другая сторона. Прибегая к историко-художественной терминологии, ее можно обозначить как формализм. Наиболее яркие проявления такого формализма мы находим не столько даже в фотографиях индустриальных вещей, сколько в совершенных изображениях природных форм и человеческого тела. В подходе американских формалистов много общего с эстетикой европейских представителей «новой вещественности». Несмотря на очевидный эстетизм американцев, их объединяет с европейцами программное дистанцирование фотографического творчества от собственно искусства, утверждение автономии законов этой практики. В случае американских фотографов здесь нельзя не увидеть желания отмежеваться от «грехов» пикториализма, в манере которого все они работали в ранний период.

Пол Стрэнд, Эдвард Уэстон и Энзел Адамс, являющиеся лидерами вышеназванного направления, широко распространяют свое влияние в 20-е годы, однако в следующем десятилетии они оказываются почти одиноки в своем предпочтении чистой формы. Великая депрессия сделает высокий модернистский стиль нерелевантным, выдвинув на первые роли социально ориентированную фотографию.

Эдвард Уэстон (Edward Henry Weston, 1986–1958) родился в Хайлэнд Парк (Highland Park штат Иллинойс), а большую часть детских лет провел в Чикаго, где посещал Oakland Grammar School. Начал фотографировать в 1902 году, получив от отца камеру Bull’s Eye #2: его первые фотографии изображают парки Чикаго и тетушкину ферму. Впервые Уэстон выставляется в 1903-м в Чикагском художественном институте (Chicago Art Institute). В 1906-м, после публикации фотографий в Camera and Darkroom, он переезжает в Калифорнию. Сменив несколько работ (в том числе странствующего фотографа) и осознав необходимость профессионального образования, Уэстон возвращается в Иллинойс, где посещает Illinois College of Photography в Эффингтоне, пройдя за 6 месяцев 12-месячный курс. В 1908-м он уезжает обратно в Калифорнию и становится членом-основателем Camera Pictorialists of Los Angeles. В Лос-Анджелесе устраивается ретушером в George Steckel Portrait Studio и в 1909-м переходит работать фотографом в Louis A. Mojoiner Portrait Studio, где обнаруживает выдающиеся способности в области освещения и постановки. Тогда же Уэстон заключает брак со своей первой женой Флорой Чендлер (Flora Chandler), и у них рождается четверо детей. В 1911-м он открывает собственную портретную студию в Тропико (Tropico, Калифорния), сделав ее своей опорной точкой на два ближайших десятилетия. Уэстон успешно работает в мягкофокусном пикториалистическом стиле, получает награды на салонах, удостаивается статей в известных профессиональных журналах, а также сам пишет и публикует статьи по фотографии. В 1912 году он встречает фотографа Маргрет Мазер (Margrethe Mather, по рождению Emma Caroline Youngren, 1886–1939), которая становится его помощницей и наиболее частой моделью в течение следующих десяти лет. (Она оказывает на Уэстона столь сильное влияние, что позже он назовет ее «первой важной женщиной в моей жизни»). В 1915-м Уэстон начинает вести дневники, известные под названием Daybooks. Регулярные записи в них покрывают период с 1923 по 1934 годы (эти дневники будут целиком опубликованы в 1961-м под редакцией фотокритика Нэнси Ньюхолл).

Вскоре после рождения последнего сына Коула, в 1919 году, Уэстон встречает Модотти Тину, с которой у него начинается долгий период любовных отношений и фотографического сотрудничества – сначала в Калифорнии, а затем в Мехико. В 1922-м он посещает сталелитейный завод Armco Steel Works в Миддлтауне (штат Огайо), и снимки, которые он здесь делает, знаменуют поворотный пункт в его карьере. Эти индустриальные фотографии представляют собой прямые, непретенциозные, верные реальности образы. Позже он напишет: “Камера должна использоваться для документирования жизни, передачи самой субстанции и квинтэссенции вещи самой по себе, будь то полированная сталь или животрепещущая плоть”. В этот период Уэстон оставляет свой пикториалистический стиль в пользу внимания к четкой детальности и абстрактной форме. В том же году он посещает Нью-Йорк, где знакомится с Альфредом Стиглицем, Полом Стрэндом, Чарльзом Шилером и Джорджией О’Кифф.

В 1923-м Уэстон едет в Мехико и вместе с Тиной Модотти открывает там фотографическую студию. Снимает портреты и обнаженную натуру, общается с великими мексиканскими художниками Диего Риверой (Diego Rivera, 1886–1957), Давидом Сикейросом (David Alfaro Siqueiros, 1896–1974) и Хосе Ороско (José Clemente Orozco, 1883–1949).

В 1926-м фотограф возвращается в Калифорнию и приступает к работе, благодаря которой впоследствии становится наиболее известен. В 1927–1930 годах он создает серию монументальных изображений морских раковин, перцев и половинок капустных кочанов, демонстрируя богатую фактуру скульптуроподобных форм. В 1929-м Уэстон переезжает в Кармел (Carmel, Калифорния), и там начинает еще одну работу, которая будет иметь длительное продолжение – съемку скал и деревьев в Пойнт Лобос. В 1928-м происходит первая публикация его дневников – From My Day Book, а спустя два года организуются подряд две его выставки: сначала в Alma Reed Gallery (Delphic Studios) в Нью-Йорке, а затем в Harvard Society for Contemporary Art — вместе с Уокером Эвансом, Эженом Атже, Чарльзом Шилером, Альфредом Стиглицем, Тиной Модотти и другими.

В 1932 Уэстон выступает сооснователем группы f/64, в состав которой, кроме него, входят Энзел Адамс, Уиллард Ван Дайк (Willard Van Dyke, 1906–1986), Каннингам Имоджен (Imogen Cunningham, 1883–1976), Сонья Носковяк (Sonya Noskowiak, 1900–1975), Джон Пол Эдвардс (John Paul Edwards, 1884–1968) и Генри Свифт (Henry Swift). Группа выбирает себе названием термин, обозначающий размер минимальной диафрагмы, доступной на крупноформатной камере (большинство работ Уэстона, кстати, сделано камерой 8х10 дюймов): именно эта диофрагма дает максимальную глубину резкости. В то же время она пропускает лишь минимум света, и соответственно съемка производится с большой выдержкой. Чтобы не терять высокого качества негативного изображения, печать фотографий чаще всего производится членами группы в виде контактов. Любая манипуляция при этом отрицается, что демонстрирует подчеркнутое уважение фотографов к объекту. Несмотря на мимолетность своего существования (около года) группа f/64 на долгое время остается наиболее продвинутой из американских профессиональных сообществ, воплощая сущность прямой фотографии. В манифесте этого объединения говорится: «члены группы f/64 считают, что фотография как художественная форма должна развиваться в соответствии с условиями и ограничениями фотографического медиума и всегда оставаться независимой от идеологических конвенций искусства и эстетики, которые напоминают о культурном периоде, предшествовавшем становлению самого медиума» (the members of Group f/64 believe that photography, as an art form, must develop along lines defined by the actualities and limitations of the photographic medium, and must always remain independent of ideological conventions of art and aesthetics that are reminiscent of a period and culture antedating the growth of the medium itself).

В 1936 году Уэстон начинает серию изображений обнаженного тела и песчаных дюн в Оушено (Oceano, Калифорния), которые входят в число его шедевров (всего между 1918 и 1945 годами он сделает более 100 ню). В 1937-м он становится первым фотографом, получившим стипендию Guggenheim Fellowship для экспериментальной работы. Благодаря этому, следующие два года Уэстон посвящает съемкам на западе и юго-западе США, где работает со своей помощницей и будущей женой Черис Уилсон (Сharis Wilson): они заключат брак в следующем году, а разведутся в 1946-м. В 1940-м выходит книга «Калифорния и Запад» (California and the West) с фотографиями Уэстона и текстом Черис Уилсон. В том же году Уэстон участвует в U.S. Camera Yosemite Photographic Forum с Энзелом Адамсом и Доротеей Ланг. В 1941-м по заказу Limited Editions Club фотограф иллюстрирует своими изображениями новое издание «Листьев травы» Уолта Уитмена.

В 1946-м он делает немногочисленные цветные фотографии с Уиллардом Ван Дайком; тогда же МоМА устраивает ему ретроспективную выставку из 300 фотографий. С 1946-го мастер сотрудничает с Нэнси Ньюхолл в работе над изданием корпуса своих фотографий в нескольких томах.

Все в том же 1946-м Уэстон испытывает первые симптомы болезни Паркинсона. В 1948-м он снимает свою последнюю фотографию в Пойнт Лобос. В течение следующих десяти лет болезнь прогрессирует; фотографии мастера теперь печатают его сыновья Бретт и Коул (Brett, Cole), а он только наблюдает за процессом. В 1956-м Smithsonian Institution проводит выставку «Мир Эдварда Уэстона» (The World of Edward Weston), отмечая его выдающийся вклад в американскую. фотографию. Умирает Уэстон в своем доме в Уайлдкэт Хилл (Wildcat Hill, Кармел, Калифорния). Его прах развеян над Тихим океаном в Пойнт Лобос.

Благодаря Уэстону, в историю фотографии оказывается вписанным имя Тины Модотти (Tina Modotti, 1896–1942). Уроженка Италии, в юности эмигрировавшая с семьей в США, она снималась в ролях роковых женщин в голливудских фильмах, а фотографом стала только после встречи с Уэстоном. В 1923 году они вместе отправляются в Мексику, где входят в круг местной культурной элиты. После расставания с Уэстоном и его отъезда Модотти остается в Мексике и вступает в коммунистическую партию. В 1930-м, после смерти ее любовника, профсоюзного лидера Джулио Мела (Julio Antonio Mella, 1903–1929), ее депортируют из страны. Умирает Модотти в 1942 году в Мехико, в такси – по официальной версии – от остановки сердца. Социально и политически активный фотограф, она является знаковой фигурой движения за освобождение женщин и по сию пору остается героиней левых во всем мире. Фотографии Модотти, несмотря на их сходство с уэстоновскими работами этого периода, в полной мере отражают ее собственную индивидуальность.

Завершающим звеном блистательной линии американского формализма служит творчество Адамса Энзела (Ansel Easton Adams, 1902–1984); именно он доводит эту линию до некоего абстрактного совершенства. Это, пожалуй, главный пейзажный фотограф XX века, наиболее известный черно-белыми фотографиями долины Йосемити. Пейзажные изображения Адамса воплощают собой ту субъектно-объектную связь, которую Стиглиц определял через понятие «эквивалентов». В молодости страстный альпинист, став защитником природы, он документирует состояние национальных парков, в котором те находились до момента человеческого вторжения. Изображения людей крайне редко появляются в его пейзажах, а когда он предпринимает опыты портретной съемки, то его изображения совершенно лишены психологичность, оставляя лишь выразительность пластической формы: как пишет один из критиков, Адамс «фотографирует камни, словно человеческие головы, а головы – словно камни».

Адамс – всесторонний знаток фотографической технологии, работающий с самыми разными камерами и процессами. Он является автором многочисленных фотографических альбомов и публикаций по технике фотографии: (Making a Photograph (1935), Camera and Lens (1948), The Negative (1948), The Print (1950), Natural Light Photography (1952), Artificial Light Photography (1956), Polaroid Land Photography Manual (1963), Polaroid Land Photography (1978); а также специальной серии книг, включающей The Camera (1980), The Negative (1981), The Print (1983), Examples: The Making of 40 Photographs (1983), Basic Techniques of Photography, Book 1 (1992), Basic Techniques of Photography, Book 2 (1998). Вместе с Фредом Арчером (Fred Archer) Адамс является создателем т. н. «зонной системы» (zone system) – техники, позволяющая переводить видимый свет в систему плотностей на негативе и бумаге и таким образом дающей фотографу возможность лучшего контроля над конечным изображением.

Родился Энзел Адамс в Сан-Франциско, в семье, принадлежащей к высшему классу. В возрасте 12 лет он бросает школу, выбирая путь самообразования. Первые фотографии делает в возрасте 14 лет, в Йосемити (там же встречает свою будущую жену Вирджинию Бест (Virginia Best). В 17 лет он вступает в экологическую группу Sierra Club и остается ее членом всю жизнь.

Адамс долго не может выбрать между музыкой и фотографией. Он начинает с карьеры концертного пианиста, однако увидев в 1930 году в Таосе (Taos, штат Нью-Мексико) негативы Пола Стрэнда, отказывается от нее в пользу фотографических занятий. Его фотография эволюционирует от мягкофокусности, атмосферных эффектов и попыток имитировать живопись к «простым показаниям объектива». При этом первая профессия отражается на его подходе ко второй: так он сравнивает негатив с нотами, а позитив – с исполнением, и пытается перенести в фотографию стремление к максимальной ясности тона. Весь его скрупулезный технологизм и формализм, возможно, более всего и базируется на мировоззрении пианиста, приучившегося мыслить акустическими ценностями и относящегося к объективной реальности как исполнитель глобального музыкального произведения, профессионализм и выразительные возможности которого прямо зависят от совершенства авторской техники. «Фотографию не снимают, а делают», – говорит он.

В 1932 году Адамс становится сооснователем группы f-64. В 1935-м публикация нескольких иллюстрированных изданий выдающегося качества приносит ему интернациональную известность. В 1936-м он удостаивается персональной выставки в галерее Стиглица (с которым знакомится в 1933-м) An American Place, а в 1940-м активно участвует в организации первого в истории отдела фотографии в МоМА. В том же году (по приглашению журнала U.S.Camera) Адамс начинает вести фотографические семинары в парке Йосемити, которые в 1945-м продолжает в МоМА, а с 1946-го – ежегодно снова в Йосемити; кроме этого, он занимается и иной преподавательской практикой.

В 1943 году вслед за Доротеей Ланг Адамс посещает Манзанар (Manzanar War Relocation Center), лагерь для интернированных на время войны американцев японского происхождения, где создает фотоэссе, впервые экспонированное в МоМА, а и затем опубликованное в форме книги. В 1952-м становится одним из основателей журнала Aperture. Адамс трижды удостаивается стипендии Guggenheim Fellowship.

Новая европейская фотография 1920-х

В 1920-х годах самый существенный вклад в художественную фотографию принадлежит мастерам Германии и советской России (а также находящимся под немецким и советским влиянием фотографам некоторых стран центральной Европы). Историки медиума выделяют два основных новаторских движения в фотографии этого времени: «новую вещественность» (движение исключительно немецкое по составу его представителей) и интернациональное «новое видение». Первое связано с объективно нейтральной передачей объекта в рамках традиционных профессиональных процедур, тогда как второе включено в гораздо более широкие рамки авангардного искусства и ориентировано на создание новых зрительных форматов, соответствующих индустриальной современности.

Художественное движение «новая вещественность» (Neue Sachlich-keit, New Objectivity) возникает около 1920 года. Его название утверждается благодаря директору выставочного зала в Мангейме (земля Баден-Вюртенберг, Германия) Густаву Хартлаубу (Gustav Friedrich Hartlaub), употребившему данный термин в письме к своим коллегам по поводу планируемой выставки «Введение в «Новую вещественность»: немецкая живопись после экспрессионизма». Название вскоре распространяется на другие виды творческой практики, включая и фотографию (хотя подобная фотография на самом деле имеет мало общего с суммой художественных идеологий движения). Рождению фотографической «новой вещественности» во многом способствует негативная реакция фотографов-профессионалов с их широкоформатными камерами на современную съемку обладателей бытовых камер. Эти профессионалы настаивают на своих методах (противопоставляя их собственно художественным): на точной приверженности сюжету, на детальной передаче объекта при корректном освещении, на высоком мастерстве оптических и химических процедур.

Альберт Ренгер-Патч (Albert Renger-Patzsch, 1897–1966) – пионер движения «новой вещественности». Родился в Вюрцбурге (Würzburg, земля Бавария), в семье фотографа-любителя. Снимать начал в возрасте двенадцати лет. После военной службы в период Первой Мировой войны (1916–1918) в течение двух лет Ренгер-Патч изучает химию в Высшей технической школе (Technische Hochschule) в Дрездене. В 1921–1924 годах служит в издательском доме Folkwang, занимаясь съемкой этнографических объектов, а затем и растений для архива и издательского дома под руководством его менеджера, поэта и писателя Эрнста Фюрмана (Ernst Fuhrmann, 1886–1956). Затем, увлекшись флоральной тематикой, работает для связанных с нею профессиональных журналов. В 1924-м фотограф делает изображения к двум книгам из серии «Мир растений» (Die Welt der Pflanze).

В 1925–1933 годах Ренгер-Патч работает как фотограф-фрилансер. В 1925-м выходит его фотокнига «Хоральные сиденья Каппенберга» (The choir stalls of Cappenberg), а в 1927-м по инициативе молодого директора Музея Любека Карла Хайсе (Carl Georg Heise, 1890–1979) в музее устраивается его выставка. В 1928-м издается вторая, гораздо более известная книга Ренгера-Патча – «Мир прекрасен» (Die Welt ist Schön), – созданная в соавторстве с Карлом Хайсе.

В 1933–1934 годах мастер служит инструктором и главой отдела художественной фотографии в Folkwangschule в Эссене. В 1930-х он выполняет заказы промышленных предприятий и занимается рекламой. А во время Второй Мировой войны работает военным корреспондентом. В 1944-м студия и архив Ренгера-Патча оказываются уничтожены во время авиационного налета; он переезжает в Вамель (Wamel), где остается до конца жизни, посвятив себя пейзажной фотографии региона.

Имя Ренгера-Патча с самого начала связано с художественной фотографией, хотя сам он определяет свое творчество как «фотографическую фотографию». Он считает такую фотографию способом каталогизации и документирования материальных явлений, не имеющим отношения к искусству, которое, в свою очередь, не должно иметь отношения к целям фотографии. Несмотря на такую прозаическую установку, изображения Ренгера-Патча выглядят абсолютным воплощением идеалистического подхода, при котором реальные вещи наделяются совершенной формой. Превосходный печатник и человек, обладавший уникальным видением прекрасного, он делает снимки, глядя на которые кажется, что предметы на них говорят сами за себя, в то время как создавшего их фотографа в принципе не существует.

Ренгер-Патч решительно выступает против любых фотографических манипуляций, в том числе и монтажа: то есть всего, что связано с кругом Баухауза и движением сюрреализма. С его точки зрения, механическая природа медиума наилучшим образом подходит для изображения реальных объектов, при котором художественные эффекты могут играть в лучшем случае второстепенную роль. По словам Ренгера-Патча, «секрет хорошей фотографии, которая может в той же степени обладать художественными качествами, как и само искусство, скрыт в реализме[…] Мы по-прежнему неудовлетворительно оцениваем возможности зафиксировать магию материальных вещей[…] Отдать справедливость современной технологии жесткой линейной структуры, величественной решетчатой конструкции подъемных кранов и мостов, динамизму машин, оперирующих тысячей лошадиных сил способна лишь фотография. […] Абсолютно корректная передача формы, от самого яркого света до самой глубокой тени наделяет технически компетентную фотографию магией опыта. Так позвольте нам оставить искусство художникам и попытаться использовать медиум фотографии для создания фотографий, которые смогут остаться (в истории) благодаря своим фотографическим качествам – без каких-либо заимствований из искусства.».

Его главная книга «Мир прекрасен» (название навязано издателем, в то время как сам фотограф хотел дать книге название «Вещь») представляет подборку из сотни фотографий природных форм, индустриальных сюжетов, предметов массовой продукции, портретов, пейзажей и архитектуры; все это представлено с ясностью научных иллюстраций (центральное положение, резкий фокус, плотная обрезка). Издание вызывает жесткую критику и вместе с тем оказывает влияние на целое поколение молодых фотографов.

Другой важнейший представитель фотографической «новой вещественности» – Блоссфельдт Карл (Karl Blossfeldt, 1865–1932). Он родился в деревне Шило (Schielo, Нижний Гарц, земля Саксония-Анхальт). В 1884–1890 годах Блоссфельдт учится музыке и рисованию в Высшей школе искусств и ремесел (Kunstgewerbeschule) при Королевском музее в Берлине (Шарлоттенбург) на стипендию, полученную от правительства Пруссии. В 1890-м по заданию своего учителя, профессора Морица Мойрера (Moritz Meurer), начинает заниматься макрофотографией (с увеличением до 30 раз) растений с целью создания коллекции природных форм, на основе которых вырабатываются художественные орнаментальные мотивы. В 1891-м Блоссфельдт получает стипендию, позволяющую ему отправиться в путешествие в Италию, Грецию, Египет и северную Африку; во время этого путешествия он получает возможность коллекционировать многие редкие и совершенные по своей форме образцы флоры. Вернувшись через 5 лет в Берлин, Блоссфельдт конструирует широкоформатную камеру и начинает создавать изображения растений. Он остается преподавать в том же учебном заведении художественную обработку металла и при обучении студентов использует свои фотографии в качестве учебного материала по моделированию форм с живых растений. Блоссфельдт становится известен благодаря опубликованной в 1928 году книге «Архетипы искусства» (Urformen der Kunst), содержащей 120 из почти 6,000 макроснимков, сделанных им более чем за двадцать лет. В 1932-м, вскоре после смерти фотографа, выходит из печати и его вторая книга – «Магический сад природы» (Wundergarten Der Natur).

Парадоксальным образом этот берлинский профессор, рассматривающий собственные макроснимки растений исключительно в качестве учебного материала, после публикации его «Архетипов искусства» делается виднейшим представителем «новой вещественности». В действительности же его задачей является исключительно изучение и документирование тектоники природных форм, в которой обнаруживаются впечатляющие аналогии с архитектурно-строительными принципами. На основе своих фотографий Блоссфельдт стремится продемонстрировать студентам, что художественные структуры имеют своим происхождением натуральные. Фотограф методично и нейтрально снимает растения на сером или белом фоне, а затем делает с этих изображений диапозитивы. Именно этот нейтральный, объективный тип изображений, лишенных сентиментальности, но при этом мощно демонстрирующих красоту природных форм, побуждает сравнивать Блоссфельдта с двумя другими главными фотографами «новой вещественности» – Альбертом Ренгером-Патчем и Августом Зандером. Что же касается его эстетических предпочтений, то в своей классификационной деятельности он вдохновляется фармацевтическими каталогами растений, классификационными книгами позднего средневековья и гербариями XVII–XVIII веков. А следовательно, придерживается (в полном согласии с преподаваемым предметом) той традиционной эстетики орнамента, которой свойственна боязнь пустого пространства, – и в этом смысле не имеет отношения к новейшей стилистике 1920-х.

Третий главный фотограф «новой вещественности», великий фотолетописец немецкого народа Зандер Август (August Sander, 1876–1964) родился под Кельном, в Рейнской области, в семье плотника, работавшего на шахте. Учился снимать у местного фотографа. Затем, в Академии живописи в Дрездене, впервые попробовал заниматься художественной фотографией. Его карьера начинается с пикториальных коммерческих изображений, однако уже тогда он склоняется к «простым, естественным портретам, которые показывают субъекта в окружении, соответствующем его собственной индивидуальности». В 1901-м Зандер поступает на работу в фотостудию в Линце (Linz, Австрия); вскоре он становится компаньоном своего нанимателя, а затем, в 1904-м, – и владельцем ателье. В 1910-м фотограф переезжает в Кельн, где открывает собственную студию и создает первые «объективистские» портреты фермеров родной местности Вестервальд (Westerwald). Круг его друзей в Кельне включает интеллектуалов и художников, многие из которых в 1920-х становятся приверженцами «новой вещественности». Вероятно, их произведения влияют на стилистику зандеровских фотографий – на предпочтение им простых фронтальных ракурсов, ясных силуэтов и нейтрального освещения.

В начале 1920-х, будучи членом «Группы прогрессивных художников» (Gruppe Progressiver Künstler), Зандер задумывает грандиозный проект портретного документирования современного общества и в дальнейшем работает над ним. Его цикл «Человек в XX веке» (Menschen des XX. Jahrhunderts), посвященный изображению представителей всех классов и общественных групп германского общества, должен был включать семь частей: «Крестьянин», «Ремесленник», «Женщина», «Классы и Профессии», «Художники», «Город», «Последние люди» (бездомные, ветераны и т. д.). Идеи, легшие в основу проекта, основываются на популярных в то время концепциях физиогномической гармонии, в частности предполагавших, что моральный характер личности отражен в типе лица и его экспрессии. Зандер убежден, что универсальное знание может быть достигнуто лишь тщательнейшим исследованием и правдивым изображением всех аспектов природного мира – животных, растений, земли и неба. К этому убеждению он добавляет взгляд на германское общество как на фактически средневековую иерархию профессий и классов, и в своем проекте мечтает создать «социо логическую арку, начинающуюся портретами крестьян, поднимающуюся портретами студентов, профессиональных художников, государственных деятелей и вновь опускающуюся через изображение городского труда к безработным».

В 1929 году Зандер издает первый том проекта – альбом «Лицо времени» (Antlitz der Zeit), включающий 60 работ. Дальнейшая работа, однако, прерывается нацистами, которые объявляют проект противоречащим официальному учению о классе и расе и в 1936-м изымают весь тираж зандеровской книги, уничтожают печатные блоки и большую часть его архива (еще раньше, в 1934-м, подвергается аресту сын Августа Зандера Эрих, член левой фракции социалистической рабочей партии SAP, который в 1944-м умирает в тюрьме). После начала Второй Мировой войны фотограф переезжает в деревню на Рейне и перевозит туда десять из сорока тысяч негативов (остальные погибают в 1944-м в его студии в Кельне во время авианалета).

Запрет творчества Зандера нацистами, потеря родных и друзей по искусству вынуждают фотографа обратиться к пейзажу и индустриальным сценам. Таким образом он хочет продолжить свою главную творческую тему – через пейзажи фермерских сообществ своего края обнаружить подтверждение исторической роли человеческого ума в формировании земли, и наоборот, через изображение крупных планов органических форм создать символы всеобщего духа и разума. В дневниках Зандера сохраняются записи о проектах, планируемых им в 50-х годы – флора Рейнской горы, рейнская архитектура от Гёте до современности, типологические портреты односельчан (45 портфолио по 12 фотографий в каждом) – которые так и остались нереализованными. Впоследствии, однако, предпринимается подробная публикация фотографий Зандера, а сам он занимает заслуженное место среди великих фотографов столетия.

Фотография «нового видения» (Neue Optik, согласно термину Ласло Мохой-Надя, или New Vision) является неотъемлемой частью практики художников европейского авангарда, связанных преимущественно с немецким Баухаузом и советским конструктивизмом. Эти художники ставят своей утопической целью переустройство мира на основе левой идеологии и рациональной эстетики, отвечающей новой (индустриальной, технической, урбанистической) цивилизации. Они отказываются от традиционных изобразительных техник как устаревших, вместо них обращаясь к дизайну, архитектуре и новым техническим искусствам (фотографии, кинематографу и др.). Если прежде фотография используется в качестве подсобного инструмента искусства или в лучшем случае пытается имитировать художественные стили, то в рамках авангарда она выступает как равноправный эстетический медиум. Авангардисты 1920-х – по большей части самоучки в фотографии, отчего лишены как базовых профессиональных навыков, так и многих предрассудков. Они смело применяют новые узкоформатные 35-миллиметровые камеры, используют резкие съемочные ракурсы, диагональную композицию, сверхкрупный план и экспрессивное кадрирование. Художники-конструктивисты (равно как и сюрреалисты) применяют в своей работе различные приемы фотоманипуляции (прежде всего фотограмму и фотомонтаж), подвергаясь за это яростной критике со стороны профессионалов-традиционалистов.

Фотомонтаж 1920-х можно рассматривать как новый этап в развитии композитной фотографии XIX века. Он является детищем раннего (1906–1912) кубизма, а также цюрихского движения дада 1916 года. Именно в дадаистских кругах рождается техника манипулирования фотографическим образом. Случайно выбранные фрагменты из фотографий, газетных или журнальных репродукций вырезаются и пересобираются в согласии с новой логикой, игнорирующей обычные измерения пространства, текстуры, стиля или происхождения. Изобретение нового фотомонтажа приписывается нескольким активистам дадаизма – Георгу Гроссу (George Grosz, настоящая фамилия Ehrenfried, 1893–1959) и Джону Хартфилду (John Heartfield, настоящее имя Helmut Herzfeld, 1891–1968) в 1916 году, а также Раулю Хаусману (Raoul Hausmann, 1886–1971), Хане Хох (Hannah Höch, 1889–1978) и Йоханнесу Баадеру (Johannes Baader, 1875–1955) в 1918-м.

Для Хаусмана слово «фотомонтаж» (Fotomontage) «есть перевод нашей ненависти к художнику: рассматривая себя скорее как инженеров, мы хотели конструировать, собирать наши работы, чтобы отправить их в мир». А Густав Клуцис (1895–1944), советский мастер фотомонтажа 1930-х, безапелляционно заявляет, что слово «фотомонтаж» происходит из области индустрии, от процесса машинного производства. Монтаж как техника не укладывался в определенные стилистические границы, объединяя разные эстетические движения в Европе 20–30-х, когда идеи стремительно циркулируют благодаря многочисленным выставкам, встречам и публикациям. О моде на фотомонтаж свидетельствуют следующие события в культурном пространстве данного времени могут: во-первых, публикация книги Франца Роха (Franz Roh, 1890–1965) и Яна Чихолда (Jan Tschichold, 1902–1974) «Фотоглаз» (Foto-auge, 1929), во-вторых, выставки – Film und Foto или FiFo (Штутгарт, 1929) и Fotomontage (Kunstgewerbemuseum, Берлин, 1931).

В тему фотомонтажа следует включать также и технику д в о й н о й э к с п о з и ц и и. Она возникает случайно (как результат технического брака, поскольку камеры того времени еще не снабжены защитой от съемки двух изображений на один и тот же кадр пленки, а также вследствие наложения двух негативов при лабораторной работе), но вскоре делается весьма популярным приемом и чем-то большим, нежели простая игра. В новейших художественных движениях того времени (от конструктивизма до сюрреализма) она (как и фотомонтаж в принципе) становится инструментом превращения объективного фотоизображения в картины субъективного проектного и художественного конструирования – от политически-пропагандистских и рекламных образов до объективации снов и видений. Фотомонтаж, двойная экспозиция и фотограмма также являются распространенными приемами в сюрреализме

Техникой, сравнимой с фотомонтажем по своей популярности, можно считать фотограмму, которая берет начало еще от фотогенических рисунков Тэлбота. К середине 1920-х она занимает позицию между живописью и фотографией. Теперь ее независимо друг от друга используют разные авторы, к тому же давая новооткрытому приему собственные имена. Так, Кристиан Шад (Christian Schad, 1894–1982) делает свои шадографии (S c h a d o g r a p h i e n) с 1918-го, а Мэн Рей весной 1922-го создает 12 сюрреалистических фотограмм, объединенных под названием «Поля чудес» (Les Champs Delicieux): их Тристан Тцара (Tristan Tzara, настоящее имя Samuel Rosenstock/Rosenstein, 1896–1963) называет рейографиями (rayographs). Луция (Lucia) и Ласло Мохой-Надь начинают применять эту технику в том же 1922 году, называя ее как раз фотограммой (photogram). Этот термин производится Мохой-Надем от слова «телеграмма», будучи частью его более общих поисков «телефонной картины». Мастер тогда еще не слишком вовлечен в занятия фотографией и рассматривает свои эксперименты в рамках возможностей конструирования образов при помощи прозрачных планов и эффектов света. Именно свет станет вскоре его авторской идеологией, в которую он включит и собственную фотографическую активность. Мэн Рей также говорит о «столетии света».

К моменту штутгартской FiFo, где фотограмма представлена столь же весомо, как и фотомонтаж, ею уже занимаются многие фотографы как в экспериментально-творческих, так и в коммерческих целях. Сама эта выставка проходит 18 мая – 7 июля 1929 года в Штутгарте (Stuttgart, Германия), в Замковом саду Немецкого Веркбунда (Schlossgarten by the Deutsche Werkbund). Фотография здесь представлена во всем разнообразии своих функций и существующих к этому времени возможностей. Большое место отводится авторской фотографии целого ряда стран. Также демонстрируется научная фотография (физическая (макрофотография), астрономическая, биологическая, медицинская (снимки в рентгеновских лучах), криминальная фотография, радиография); фотография в новых технологиях (фотограмма, соляризация, фотомонтаж); фотографический репортаж (спорт, война, уличные виды, ночная фотография). Важнейший раздел выставки отдан под историческую фотографию, включая экспозицию Эжена Атже (речь о нем пойдет позже). Две недели июня посвящаются кинопоказам, организованным кинематографистом-авангардистом Гансом Рихтером (Hans Richter, 1888–1976). После Штутгарта выставка демонстрируется в Мюнхене, Берлине, Вене, Цюрихе, а в 1931-м – в Токио и Осаке.

Важной чертой авангардистской фотографии является резкое повышение (по сравнению с арт-фотографией предшествующего времени и современным американским формализмом) ее функциональности и политической ангажированности (вплоть до прямой работы авторов в пресс-изданиях и участия в политической пропаганде). Это объясняется социальным активизмом авангарда, его решительной тенденцией к разрушению узких рамок традиционной художественной практики, уподоблением искусства индустриальному производству – ради эстетического преобразования материала самой общественной действительности.

Одним из самых ярких представителей «нового видения» (или же, как чаще это именовалось в СССР – левой, конструктивистской фотографии) был Александр Родченко (1891–1956). Этот универсальный художник посвящает всю свою жизнь эстетической трансформации действительности и одним из главных инструментов в этой революционной практике делает именно фотографию. Начиная как автор фотоколлажей, он затем быстро превращается в ведущего левого арт-фотографа, а также много и плодотворно работает как фотокорреспондент печатных изданий и дизайнер-полиграфист.

Родченко родился в Санкт-Петербурге в семье театрального бутафора и прачки. В 1911–1914 годах он учится в Казанской художественной школе, где знакомится со своей будущей женой Варварой Степановой (1894–1958). С 1916 года выставляется как живописец в Москве. В 1917-м становится одним из организаторов Профсоюза художников-живописцев, а в 1918–1922 годах служит в отделе ИЗО Наркомпроса в качестве заведующего Музейным Бюро и члена художественной коллегии. В 1917–1921-м художник занимается живописными экспериментами, вводит линии и точки в качестве самостоятельных живописных форм (линиизм); на выставке «5x5=25» (Москва, 1921) он подводит итог живописных поисков в форме триптиха из монохромных холстов «Гладкий цвет» и объявляет о переходе к «производственному искусству». В 1920–1924-м Родченко является членом ИНХУКа (Института художественной культуры): он входит в состав Группы конструктивистов ИНХУКа и в 1920-м становится профессором живописного факультета ИНХУКа. В 1922–1930-м преподает на металлообрабатывающем факультете ВХУТЕМАСа-ВХУТЕИНа (Высших государственных художественно-технических мастерских, 1918–1926 – Высшего государственного художественно-технического института, 1926–1930): обучает студентов проектировать многофункциональные предметы для повседневной жизни и общественных зданий, добиваясь их выразительности за счет конструкции и изобретения трансформирующихся структур. В 1922-м сам разрабатывает серию подобных проектов: чайный сервиз, производственный костюм, динамические титры для кинохроники Дзиги Вертова (настоящее имя Денис Аркадьевич Кауфман, 1896–1954).

В 1922–1925 годах Родченко занимается фотограммой и фотоколлажем, применяя эти технологии в полиграфии (обложки журналов и первых изданий книг Владимира Маяковского (1993–1930) и Николая Асеева (1889–1963) и в рекламе (с В. Маяковским по заказу Моссельпрома, Госиздата, Резинотреста, Добролета и т. д.); сотрудничает с журналом «ЛЕФ» (1923–1925). С 1924 он начинает заниматься непосредственной фотографической съемкой и делает ряд принципиальных работ, заложивших основы конструктивистской фотографии (портреты близких и друзей, матери, Маяковского, Лили (1891–1978) и 0сипа Бриков (1888–1945), Сергея Третьякова (1892–1937). Между 1924–1926 годами у него складывается творческая концепция, основанная на ракурсной съемке и фрагментации объектов изображения («Балконы» и «Пожарная лестница» (в вариантах снизу и сверху), 1925; «Угол дома» (два варианта), 1925; «Пешеходы», 1926; «Музей революции», 1926; серия «Сосны. Пушкино», 1926). Самыми интересными «точками современности» мастер считает позиции съемки сверху вниз и снизу вверх, каковые, в сочетании с фрагментацией и диагональной композицией, задают новое качество изображения: предполагается, что в результате сильного движения объекта в глубину кадра предметом изображения становится не сам этот материальный объект, а его внутренняя сила.

В 1925 году Родченко оформляет советский раздел Международной выставки декоративного искусства и художественной промышленности в Париже, осуществляя здесь интерьер «Рабочего клуба» (серебряная медаль выставки). В 1926-м мастер публикует первые ракурсные снимки зданий (серии «Дом на Мясницкой», 1925 и «Дом Моссельпрома», 1926) в журнале «Советское кино». С 1927-го становится членом редколлегии журнала «Новый ЛЕФ» (1927–1928), где публикует свои экспериментальные снимки и статьи о фотографии. В 1928-м художник участвует в выставке «Советская фотография за 10 лет» (Москва). В конце 1920-х – начале 1930-х работает фотокорреспондентом газеты «Вечерняя Москва», журналов «30 дней», «Даешь», «Пионер», «Огонек» и «Радиослушатель». Также Родченко выступает в качестве художника фильмов «Москва в Октябре» (1927), «Журналистка» (1927–1928), «Кукла с миллионами» и «Альбидум» (1928); оформляет спектакли «Инга» (театр Революции) и «Клоп» (постановка театра Мейерхольда по пьесе Маяковского,1929). В 1929 году он входит в художественное объединение «Октябрь» (секция внутреннего оборудования), а в 1930-м создает здесь фотогруппу, на основе которой в 1931-м возникает группа «левых» фоторепортеров «Октябрь». В 1931-м на выставке группы «Октябрь» в Москве в Доме печати Родченко выставляет снимки «Пионерка», «Пионер-трубач» (1930) и серию «Лесопильный завод Вахтан» (1931), подвергшиеся разгромной критике и ставшие поводом для обвинения его в формализме. В 1932-м его исключают из «Октября» и он становится фотокорреспондентом по Москве издательства «Изогиз». В 1933-м он снимает строительство Беломоро-Балтийского канала, а также оформляет посвященный этой теме специальный номер журнала «СССР на стройке» С 1934-го Родченко служит художником-оформителем издательства «Изогиз», работая над выпуском журналов «СССР на стройке», фотоальбомов «10 лет Узбекистана», «Первая конная», «Красная армия», «Советская авиация» и других (совместно с В.Степановой). В 1935-м он возвращается к занятиям живописью; тогда же начинает снимать спорт. В 1935–1938 годах является членом жюри и художником-оформителем фотовыставок, членом редколлегии журнала «Советское фото», входит в состав Президиума фотосекции Профсоюза кинофотоработнико; регулярно снимает спортивные парады на Красной площади. С 1943 года, после возвращения из эвакуации, Родченко занимается театральным, выставочным и книжным дизайном.

Самая важная институция, с которой связана фотография «нового видения» – это Баухауз (Bauhaus или Staatliches Bauhaus, 1919–1933) – немецкая высшая школа строительства и формообразования (Hochschule für Bau und Gestaltung), а также авангардистское модернистское художественное объединение (специализировавшееся главным образом на архитектуре и дизайне), возникшее в ее рамках. Баухауз создан в результате слияния Саксонской школы изобразительных искусств (Grossherzogliche Hochschule für Bildende Kunst) и Веймарской школы промышленного дизайна (Grossherzogliche Kunstgewerbeschule). В 1919–1925 годах он базируется в Веймаре; в 1926–1932-м (после резкого сокращения государственного субсидирования) – в Дессау; в 1932–1933-м – в Берлине. В 1919–1928-м директором Баухауза является Вальтер Гропиус (Walter Gropius, 1883–1969), в 1928–1930-м – Ханнес Майер (Hannes Meyer, 1889–1954); в 1930–1933-м – Людвиг Мис Ван дер Роэ (Ludwig Mies van der Rohe, 1886–1969): все – архитекторы. Преподавание ведут и другие выдающиеся новаторы: Ласло Мохой-Надь, Йозеф Альберс (Josef Albers, 1888–1976), Пауль Клее (Paul Klee, 1879–1940), Василий Кандинский (1866–1944), Лионель Фейнингер (Lyonel Feininger, 1971–1956), Оскар Шлеммер (Oskar Schlemmer, 1888–1943) и другие. В Баухаузе выпускается журнал Bauhaus и книжная серия Bauhausbücher. В 1933-м Баухауз закрывается национал-социалистическим правительством.

В 1937–1938 годах школа на короткий период возрождается в Чикаго (New Bauhaus), где ее директором становится Ласло Мохой-Надь; при нем, соответственно, роль фотографии в образовательном процессе возрастает. Новый Баухауз закрывается из-за финансовых проблем, однако семью месяцами спустя возобновляется в форме Школы дизайна (School of Design,) а с 1944-го – Института дизайна (Institute of Design).

В Баухаузе исповедуют принципы нового модернистского дизайна, новой визуальной культуры и функциональной архитектуры. Цель обучения и эстетической практики – соединить искусство, ремесло и индустрию (в обновленном виде и на новой технической основе) через экспериментирование с цветом, формой и материалом. Как ни парадоксально, но фотография долгое время существует здесь в маргинальной форме, определяясь только векторами индивидуальной и групповой активности отдельных студентов и преподавателей. Однако в 1929 году, после назначения Петерханса Вальтера (Walter Peterhans, 1897–1960) директором нового отделения фотографии, она становится частью основной программы. Петерханс учит студентов не только фотографии как «новому видению», но также корректной проявке, обработке негатива и печати.

Правда, еще до введения фотографии в состав основного курса, Мохой-Надь Ласло (Laszlo Moholy-Nagy, настоящее имя Laszlo Weisz, 1895–1946) активно использует ее в учебном процессе. Новатор в области не только фотографии, но также типографики, скульптуры, живописи и промдизайна, Мохой-Надь с 1913 года изучает (с перерывом на военную службу в 1914–1917 годах) право в Будапеште, но в 1918-м бросает обучение ради занятий живописью, контактируя в это время с авангардистской группой МА. В 1919-м Мохой-Надь переезжает в Вену, где знакомится с произведениями Казимира Малевича (1878–1935), Наума Габо (1890–1977) и Эль Лисицкого. С начала 1920-х он экспериментирует с фотограммой и фотоколлажем, а в 1925 начинает снимать только что выпущенной фотокамерой «Leica I». В 1923–1928 годах Мохой-Надь ведет в Баухаузе мастерскую металлообработки, курс «Материал и пространство» и подготовительный курс, а также вместе с Вальтером Гропиусом издает журнал Bauhausbücher. В 1925 и 1929 годах он выпускает свои теоретические работы «Живопись. Фотография. Фильм» (Malerei, Photographie, Film) и «От материала к архитектуре» (Von Material zu Architektur). В 1928–1934 годах мастер ведет студию дизайна в Берлине, занимается театральным и экспозиционным дизайном, работает над экспериментальными и документальными фильмами. В 1929-м на выставке Film und Foto он показывает персональный проект и делает дизайн пространства. В 1934-м Мохой-Надь эмигрирует в Амстердам, а в следующем году в Лондон, где занимается графическим дизайном, архитектурной фотографией, а также участвует в в документальных и художественных кинопроектах.

В 1937-м он переезжает в США, где становится директором Нового Бау-хауза в Чикаго и продолжает баухаузовскую линию образования. После закрытия Нового Баухауза в 1939-м возглавляет Школу (с 1944 – Институт) дизайна в Чикаго. В 1946-м умирает от лейкемии; в том же году выходит его последняя книга «Видение в движении» (Vision in Motion).

Фотография (в которой он был самоучкой, переняв опыт у своей первой жены Луции Мохой (Lucia Moholy, урожденной Lucia Schulz, 1894–1989), опытного фотографа) – один из главных творческих интересов Мохой-Надя, и одно из основных орудий тотального дизайна баухаузовского типа. Именно Мохой-Надь изобретает термин «новое видение» (точнее, neue optik), основываясь на убеждении, что фотография создает новый тип зрения, на которое сам по себе не способен человеческий глаз. Он экспериментирует с бескамерной фотографической печатью, создавая фотограммы, занимается монтажом фотоизображений и внедряет такой монтаж в полиграфию, изобретая для этой новаторской, синтетической практики термин «типофото» (typo foto). Наконец, он является одним из пионеров ракурсной фотографии. Мохой-Надь уверен в том, что фотография должна заменить собой живопись, превратившись в основное средство визуальной коммуникации. Для него живопись – это устаревшее ремесло, в то время как фотография соответствует технизированной современности и производит не материальный объект, а дематериализованный «чистый свет», отчего и является идеальным медиумом. Фотография должна создать эстетическую территорию для структур технической цивилизации, которые сами по себе слишком абстрактны для конвенционального восприятия – констатирует новатор в в своей главной книге «Живопись. Фотография. Фильм». Там же мастер пишет: «До сих пор мы использовали возможности фотоаппарата очень односторонне, в побочном, так сказать, отношении. Это становится ясно на примере так называемых «неправильных» фотосъемок, – то есть сверху, снизу, наискось. Полученные случайно, они часто теперь изумляют нас своей неожиданностью. Секрет их воздействия заключается в том, что фотографический аппарат, репродуцируя чисто оптическое изображение, дает нам и искажения, искривления, сокращения и т. д. оптически верно, в то время, как наш глаз, через ассоциативные связи дополняя нашим познавательным опытом воспринимаемые оптические явления, формально и пространственно исправляет и перерабатывает видимое в представление и образ. В результате в фотографическом аппарате мы приобретаем вспомогательное средство для закладки начал будущего, вполне объективного видения».

Таким образом, для Мохой-Надя фотография – это не традиционный набор отдельных изображений-объектов, не средство репродукции, а цельная практика по продуцированию реальности, пересоздающая мир индустрия и вместе с тем документация творческого воображения, основывающаяся на отсутствии предрассудков и «реорганизации видения».

При своем страстном увлечении медиумом, в Баухаузе, как уже говорилось, Мохой-Надь фотографического курса не ведет (таковой возникает лишь после его ухода), но использует фотографию как инструмент формообразования при обучении студентов, а также для документирования жизни этой художественной коммуны.

Фотография и сюрреализм

Сюрреализм – движение, созданное прежде всего литераторами, поэтому литературность, сориентированность на текст, слова и игру их значений являются его неотъемлимыми качествами. Другое дело, что литературность в сюрреализме была радикально преобразована, превратившись в нечто сильно отличающееся от того, что имеется в виду при обычном употреблении этого термина. Официальной датой рождения сюрреализма считается 1924 год: именно тогда лидер движения Андре Бретон (André Breton, 1896–1966) публикует Первый манифест сюрреализма. Сюрреалисты ищут источник творчества в психическом бессознательном, которое являет себя в пространствах снов, сексуального экстаза, безумия, различного рода интоксикаций или же причуд того, что именуют «объективным случаем» (hasard objectif). Самыми ранними их практиками становятся запись снов и автоматическое письмо, образность которых возникает в прямом соединении далеких, внешне совершенно не связанных друг с другом вещей и понятий. Отказываясь от «нормализации» подобного сырого материала сюрреалисты напротив рассматривают его как желанный эстетический продукт и противопоставляют ненавистным им стандартам, господствующим в буржуазной реальности и искусстве. Отличительным качеством сюрреалистического творческого акта (и его материального результата) становится то, что они называют «конвульсивной красотой» (beauté convulsive).

Такая «конвульсивная красота» и есть эффект своеобразного спазма удаленностей, противоположностей, случайностей, вскрывающего обманчивую визуальную и смысловую поверхность жизни, демонстрирующую ее подлинную хаотическую природу. Важно при этом понимать, что сюрреалисты отнюдь не стремятся к замене поверхности глубиной, да и вообще к замещению одного из элементов пары, составляющей механизм спазма-конвульсии, другим. Их интересуют именно соединения, сплавы – гибриды. Аналогичным образом и сам сюрреализм не противопоставляет себя реализму, а сюрреальность – реальности, как это формулировал поэт-сюрреалист Поль Элюар (Paul Eluard, 1895–1952): «Другой мир существует, но он несомненно присутствует в этом мире (There exists another world. But it is assuredly in this one).» Таким образом сюрреализм представляет собой радикальный, парадоксальный род реализма, а говоря предметнее, гибрид натурального и психического, документальности и воображения (что структурно и заложено в названии движения – «сюрреализм»).

В сюрреалистической теории фотографическая тематика (в отличие, скажем, от литературной и живописной) присутствует в крайне ограниченном объеме. Однако на деле фотография (как и кинематограф) играет в этом направлении важнейшую роль. Подобный парадокс сюрреализма основан на том обстоятельстве, что сама его эстетика, устройство творческих практик сродни фотографическим, можно даже утверждать – определяет собой природу фотографии. Так в вышедшей еще в 1919-м книге Андре Бретона и Филиппа Супо (Phillipe Soupault, 1897–1990) «Магнитные поля» (Les champs magnétiques), первая же глава называется «Зеркало без амальгамы». Это характерная для сюрреализма конструкция образа постулирует возможность невозможного. Зеркало без амальгамы в принципе невозможно, но уж поскольку это зеркало, то отражение (образ, изображение) и отражаемая в нем натура, лишенные разделяющее-соединяющей их амальгамы спазматически сливаются в единое целое, в некую галлюцинацию. И в тоже время «зеркало без амальгамы» есть чрезвычайно корректное определение фотографии. Как писал позже, в 1945 году, по этому поводу кинокритик Андре Базен (Andre Bazin, 1918–1958), для сюрреализма «логическое различие между тем, что воображаемо и что реально, стремится к исчезновению… И следовательно фотография высоко ценится в качестве сюрреалистического творчества, поскольку производит образ, который есть реальность натуры, а именно галлюцинация, которая одновременно есть факт (the logical distinction between what is imaginary and what is real tends to disappear… Hence photography ranks high in the order of Surrealist creativity because it produce an image that is a reality of nature, namely, hallucination that is also a fact.»).

Фотография как раз и прикрепляет сюрреальное к реальному, в ней отсутствует дистанция между воображаемым и действительным, материальным и психическим, художественной конструкцией и документом, неизменно составлявшая основу прежнего искусства. Бретон прямо пишет, что «изобретение фотографии нанесло смертельный удар старым средствам выражения, настолько же в живописи, сколь и в поэзии, где автоматическое письмо… есть подлинная фотография мысли (the invention of photography dealt a mortal death blow to old means of expression, as much in painting as in poetry, where automatic writing… is a veritable photography of thought”) – иначе говоря, нередактированный голос подсознания, сырой природный материал.

Этот бретоновский парадокс был описан языком семиотики уже ее создателем (правда, практически не известным в 1920-е годы) Чарльзом Сандерсом Пирсом (Charles Sanders Peirce, 1839–1914). Он определил три разновидности знаков, среди которых две относились к фотографическим изображениям. Фото есть одновременно знак иконический (где означающее есть непосредственное изображение означаемого) и знак индексальный (где знак и его объект связаны экзистенциально, причинно-следственно). Фотографическая иконическая картинка индексальна потому, что снимок есть фиксированная световая проекции предмета, его физический след и в этом смысле сам предмет, его документ. Именно этим фотография (это зеркало без амальгамы) онтологически отлична от прочих форм репрезентации. При этом Пирс прямо писал о том, что документальные «моментальные снимки» гораздо более индексальны, чем постановочные.

Гибрид индекса (документальности) и иконической сконструированности (постановочности) и привлекает сюрреалистов в фотографии. Они (подобно конструктивистам) видят в ней (как, впрочем, и в кинематографе, другом детище камеры) важнейший инструмент нового взгляда: с одной стороны, безлично-механического, принадлежащего оптической машине, чуждой стандартов человеческого восприятия; с другой же, субъективно-человеческого, усиленного техническим образом настолько, чтобы быть способным проникнуть в недоступные глубины реальности. Однако, в противоположность адептам «нового видения», авторы, связанные с сюрреалистическим кругом, экспериментируют с дистанцированием образа от конкретной реальности и обыденных смыслов снимаемых объектов, превращая прямые фотографические изображения в «лес знаков», а камеру – в машину воображения, для которого снимок является лишь отправным пунктом.

Для этого применяются различные стратегии. Не только создание непосредственно постановочных фотоизображений, но и многообразные манипуляции (среди них: фотограмма, двойная экспозиция, комбинированная печать, фотомонтаж, соляризация (т. н. «эффект Сабатье»), фюмаж (от фр. fumage – копчение), а также искажения, достигаемые с помощью наклона фотоувеличителя, специальных объективов, фильтров или зеркал), которые позволяют соединить образы сна и объективной реальности. Однако все они составляют лишь, так сказать, самый верхний, очевидный слой фабрикации образов сверхъестественного. Более глубокий уровень сюрреалистической практики представляет работа с фотографией как с документом, как с «найденным объектом». Здесь и изменение контекста отдельных, вполне прозаических, функциональных снимков при их демонстрации и репродуцировании – как это делается в сюрреалистических журналах и книгах. И сюрреалистическая интерпретация творчества фотографов совершенно иной или же, напротив, родственной, но при этом не идентичной данному движению направленности. И, наконец, отдельный слой сюрреалистической документалистики.

Первым в ряду сюрреалистов-фотографов (или же художников-сюрреалистов, занимавшихся также и фотографией) следует, конечно же, считать Мэн Рея (Мan Ray, настоящее имя Emmanuel Rudnitzky, 1890–1976). Он – один из главных мастеров дадаизма и сюрреализма, долгое время более всего известный своей постановочной фотографией. При этом его творчество охватывает широкий круг медиа (кино, фотография, живопись, скульптура, коллаж и ассамбляж, поэзия, эссеистика), а сам он считает себя прежде всего живописцем. Фотография служит Мэн Рею орудием сюрреалистического зрения: «Я не снимаю натуру. Я фотографирую свои видения».

Родился Мэн Рей в Филадельфии (штат Пенсильвания) и был старшим из детей в семье иммигрантов русско-еврейского происхождения, уже после его рождения обосновавшейся в Нью-Йорке (в Бруклине). В 1912-м из-за этнической дискриминации семья меняет фамилию Рудницкие на Рей (у Эммануила, кроме того, было прозвище Мэнни (Manny), поэтому позже он берет себе псевдоним Мэн Рей). По окончании школы Мэн Рей начинает заниматься живописью, зарабатывая деньги технической иллюстрацией и другими подобными заказами. В 1912-м он поступает в Ferrer School, после чего у него начинается период интенсивного художественного развития. Мэн Рей увлекается европейским модернизмом, который открывает для себя в стиглицевской галерее «291», и знакомится здесь с Марселем Дюшаном и Фрэнсисом Пикабиа (Francis-Marie Martinez de Picabia, 1879–1953). В 1915-м проходит первая выставка живописи и графики Мэн Рея, в следующем году он выставляет свой первый протодадаистический объект, а в 1918-м делает первые значительные фотографии. Вместе с Марселем Дюшаном Мэн Рей становится создателем американской версии дадаизма, но после нескольких неудачных опытов и публикации в 1920-м единственного номера журнала New York Dada заявляет: «Дада не способен существовать в Нью-Йорке. Весь Нью-Йорк – это дада, и он не потерпит соперника» (Dada cannot live in New York. All New York is dada, and will not tolerate a rival).

В июле 1921 года Мэн Рей уезжает в Париж и поселяется там на Монпарнасе. При посредстве Дюшана он знакомится с радикальными художниками и интеллектуалами, в кругу которых исполняет роль неофициального фотографа. Среди его моделей Пабло Пикассо, Эрнест Хемингуэй (Ernest Miller Hemingway, 1899–1961), Сальвадор Дали (Salvador Felip Jacint Dalí Domènech; 1904–1989), Гертруда Стайн (Gertrude Stein, 1874–1946), Джеймс Джойс (James Augustine Aloysius Joyce, 1882–1941) и Кики де Монпарнас (Kiki de Montparnasse, настоящее имя Alice Ernestine Prin, 1901–1953); последняя в течение шести лет будет его любовницей и моделью, героиней самых известных мэнреевских фотографий и исполнительницей ролей в его экспериментальных фильмах. Вообще же в парижский период – а он продлится 20 лет – деятельность Мэн Рея весьма разнообразна. Он пробует себя в качестве режиссера кино (авангардистские короткометражные фильмы «Возвращение к разуму» (Le Retour à la Raison, 1923); Emak-Bakia (1926); «Морская звезда» (L’Étoile de Mer, 1928); «Тайны замка дю Дэ» (Les Mystéres du Château du Dé, 1929), занимается живописью и скульптурой, и, конечно, фотографией. В 1922 году выходит его книга «Поля чудес/ Les Champs Delicieux» с 12-ю сюрреалистическими рейографиями; вместе с Ли Миллер (Elizabeth ‘Lee’ Miller, 1907–1977) (подругой, ученицей и помощнией, а впоследствии значительным фотографом) он изобретает эффект соляризации (когда Ли Миллер случайно оставляет приоткрытой дверь в лабораторию, где в это время печатает Мэн Рей). Также с 1921-го он активно работает в фотографии моды, начиная с сотрудничества со знаменитым кутюрье Полем Пуаре (Paul Poiret, 1879–1944). В 1925-м Мэн Рей участвует в первой выставке сюрреалистов в Gallerie Pierre в Париже.

В 1940 году мастер переезжает в США и обосновывается в Голливуде. В течение десяти лет он преподает здесь фотографию и живопись, а также работает как фотограф моды; минимализм его образов и смелость в использовании освещения значительно способствуют развитию жанра. По окончании войны Мэн Рей женится на молодой танцовщице Джульет Браун (Juliet Brown) и в 1951-м возвращается в Париж (опять на Монпарнас), где до конца жизни продолжает заниматься живописью, скульптурой, кинематографом и фотографией. Оценка его творчества за пределами портретной съемки и фотографии моды происходит с опозданием, особенно в США. Однако в конце XX века он уже безоговорочно считается одним из самых влиятельных художников столетия.

Мэн Рей – универсальный фотограф-сюрреалист, не оставлявший занятий медиумом до конца жизни. Все прочие фигуры, связанные с сюрреалистической фотографией, гораздо более локальны: привязаны к определенным техникам, вовлечены в медиум лишь определенное время, после чего переходят к иным занятиям (подчас даже не связанным с искусством) или же используют фотографию как одну из форм публикации своего творчества. Среди таких авторов Морис Табар и Рауль Юбак. Морис Табар (Tabard, Maurice, 1897–1984) родился в Лионе (Франция). Вместе с семьей эмигрировал в США. Там он изучает технику рисунка на шелке и одновременно искусство (главным образом, живопись). Затем увлекается фотографией, которой в 1916 году обучается у Эмиля Брунеля (Emil Brunel) в Нью-йоркском институте фотографии (New York Institute of Photography). В 1922–1928 работает портретным фотографом в Bachrach Studios в Балтиморе (штат Мэриленд). В 1928 Табар уезжает в Париж, где работает фотографом моды и рекламы, занимается портретной съемкой. Знакомится с Мэн Реем, научившим его технике соляризации, которую в дальнейшем Табар активно использует в своем творчестве. Дружит с Рене Магриттом (René Magritte, 1898–1967) и писателем-сюрреалистом Филиппом Супо. В это время начинает экспериментировать с двойной экспозицией, фотомонтажем и другими техниками, создавая формально изощренные работы. В 1948-м на короткое время возвращается в США, где работает в журнале Harper’s Bazaar с Алексеем Бродовичем. Умирает в Ницце.

Рауль Юбак (Raoul Ubac, 1910–1985) родился в Мальмеди (Malmedy, Бельгия). С 1927-го пешком путешествует по Европе, с 1929 обосновывается во Франции, в начале 1930-х знакомится с парижскими сюрреалистами. Затем учится рисунку и фотографии в Школе прикладных искусств в Кёльне, путешествует по Далмации, где начинает работать с фотографиями камней. В это время оставляет живопись и много экспериментирует с фотоизображением, работает с «найденными объектами». В 1936–1939 годах участвует в групповых акциях сюрреалистов, близок к Беллмеру Гансу, Виктору Браунеру (Victor Brauner, 1903–1966) и Бенжамену Пере (Benjamin Péret, 1899–1959), позже знакомится с Полем Элюаром и Раймоном Кено (Raymond Queneau, 1903–1976). С 1936-го занимается экспериментальной серией фотографий «Пентесилея», где комбинирует различные техники съемки и обработки изображения; некоторые из снимков серии публикуются в сюрреалистском журнале Minotaure и фигурируют на Международной выставке сюрреализма (Exposition Internationale du Surréalisme) в парижской Galerie Beaux-Arts в 1938 году.

Во время войны Юбак живет в Каркассоне, где сближается с Рене Магриттом, а также в Париже и Брюсселе, где в 1941 в последний раз выставляет свои фотографии. Участвует в литературном журнале активистов Сопротивления Messages, которым руководит поэт-сюрреалист Жан Лескюр (Jean Lescure, 1912–2005). За годы войны Юбак отходит от сюрреализма, начинает заниматься рисунком и гравюрой, возвращается к живописи. После 1945-го оставляет занятия фотографией. В 1953-м награждается премией Фонда Карнеги, в 1973 – Большой Национальной премией министерства культуры Франции. Умирает в Дьёдонне, Франция.

Ганс Беллмер (Hans Bellmer 1902–1975) в истории медиума известен исключительно фотографиям своих же эротических объектов. Родился он в Катовице (ГерманияПольша). Работал на сталелитейном заводе и на шахте, в 1923 году поступает в Берлинская высшая техническая школа (Technische Universität Berlin) в Берлине, где знакомится с Георгом Гроссом и Джоном Хартфилдом. В 1925, по совету Гросса, отправляется в Париж, где знакомится с Полем Элюаром. По возвращении в Берлин открывает собственное рекламное агентство, также работает художником книги. Путешествовует по Италии и Тунису. В 1930-е, с помощью художницы кукол Лотте Притцель (Lotte Pritzel, 1887–1952), начинает делать деформированных кукол откровенно эротического вида, противопоставляя свое творчество нацистскому культу здоровья и «классического» тела.

В 1934 Андре Бретон публикует 18 беллмеровских фотографий кукол в журнале Minotaure. В том же году его серия “Кукла” (Die Puppe) без упоминания имени автора публикуется незначительным тиражом частным издательством в Карлсруэ (Германия), после чего власти вносят Беллмера в список художников «дегенеративного искусства». В 1936-м серия переиздается в Париже, фотографии из нее демонстрируюся на выставках сюрреалистов этого времени в Париже и Нью-Йорке. В 1938 году Беллмер эмигрирует во Францию, а летом следующего по причине своего германского гражданства заключается французскими властями в лагерь Les Milles под Эксоман-Прованс, откуда выходит в 1941, после чего отказывается о германского гражданства… В 1941–1944 он живет в Кастре (регион Юг-Пиренеи), затем возвращается в Париж.