Вольные города

—      Вот те Христос — подхожу после всех,— клянется он и сно­ва протягивает руку...

У Ивашки своя забота — Андрейка. Играть на гуслицах прият­но, только человеку этого мало. Батя вывел сына к скале, подо­брал ему клынч полегче, заставляет рубить кусты. Пусть рука при­выкает к сече, наливается силой и твердостью. Обещает дать вы­стрелить из мушкета!

...Через три дня Ивашка сказал атаману:

—      Не пора ли круг созвать? Скоро Семен Чурилов уедет. При нем бы поговорить с ватагой надо.

Сокол сказал «добре», и на следующий день после полудня объ­явлен был круг.

На поляне народу — яблоку негде упасть. Приоделись ватаж­ники в новую одежонку. У многих на головах каски с перьями, как у кафинских стражников. Пояса у всех, и на каждом висит сабля или шпага. Ожили, отдохнули — шумят.

Атаман вышел на середину тихо, неожиданно. За атаманом встали Ивашка и Семен Чурилов, рядом трое котловых: Кирилл с Днепра, Грицько-черкасин и Федька Козонок.

—     Открываю круг, други мои! — громко сказал атаман.— Дав­но мы с вами совет не держали, а потолковать больно надо.— Василько помолчал немного и уже тише и спокойнее заговорил:

—     Вспоминаю я, ватажники, как мы весной из цепей мечи ко­вали, как о волюшке-вольной думали. Было нас мало тогда, а ору­жия так и совсем не было. Зато злости в сердце было столько — на татар с голыми руками полезли бы, за свободу зубами горло рвать были готовы. Теперь ватага выросла. Мечи, сабли, шпаги — у каждого. У иных вон пистоль да мушкеты. Теперь мы — сила! И я хочу спросить вас, ватажники, отчего при этой-то силе речей у нас про свободу, про судьбу свою не слышно. Может, я один по­винен за всех думать?

—     Не с того начал, атаман! — крикнули из толпы.

—     Про волю не меньше тебя думаем!

—     Дальше слушайте. Впереди слово ваше. Был я на той не­деле в Кафе, посмотрел, как люди живут. Хоть и говорят, что го­род тот торговый да вольный, одначе простому народу в нем ды­шать совсем не дают, а насилью и поборам конца нет. Только лю­ди там не ждут, когда богатеи совсем их задушат,— собираются всех жирных поубивать, дворцы и храмы ихние дымом пустить. И у нас, лесных людей, они допомоги просят.

—     А ежели мы не пойдем? — крикнул кто-то.

—     Без нас обойдутся,— вместо атамана ответил Ивашка.— Они своего добьются! Станут вольными людьми и без нас!

—     Ты, Ивашка, не кричи,—спокойно возразил ему Кирилл.— Тут криком не поможешь. И атамана перебивать негоже. Говори, Василько, что и как.

—     Люду разного в Кафе живет много. Есть рыбаки, есть наем­ные работники, много матросов, мастеровых и также людей тор­говых. Среди них нашего русского православного народу тоже не­мало. И всем им, русским ли, фрягам ли или иным языкам, от бо­гатых и вельможных нет житья. Мы с Ивашкой среди тех людей побывали и порешили пойти вместе с ними.

—     Нас бы спросить не мешало!— громко произнес Грицько.

—     Ты не понял меня, Грицько. Мы с Ивашкой только сами за себя ответ давали, а не за ватагу. А сейчас вам говорим: если сог­ласны— пойдемте с нами, если нет — выбирайте другого атамана, а нас, ради бога, из ватаги отпустите. Вот и весь сказ.

Загудела ватага. Высокий седой мужик растолкал людей, вско­чил на повозку и закричал:

—     Братцы! Да что же это такое? Все лето на вольный Дон со­бирались, соль добывали, мясо хотели солить и вдруг! Може, я до­мой в родные места пробиваться хочу, а фрягам помогать — с ко­торой стати?

—      Скажи, атаман, поможем мы кафинцам богатых побить, а нам какая корысть? — спросили из толпы.

—      Фрягам корысть, а не нам! — кричали со всех сторон.

—      На Дон хотим!

—      Веди на Дон}

—      На До-о-н!

Василько стоял молча и ждал, когда ватага успокоится. Иваш­ка горячился, махал кулаками, плевал под ноги, обзывал ватаж­ников злыми словами.

—      Угомонитесь вы! Послушайте, что скажу. Заладили: «На Дон, на Дон!» Никуда не уйдет от нас этот Дон. До него еще дой­ти надо! Вот тут кто-то спросил, какая нам корысть, если фрягов побьем. Да тогда ведь дома, корабли, хлеб — все простым людям будет. Захотим — в городе будем жить, а нет — садись на корабли да прямехонько до вольного Дона под своими парусами.

—      Скажи, атаман,— выступил вперед Грицько,— скажи, отче­го посол московский и купец твой оказались такими щедрыми? Я ще ни разу не бачив купца, который вот так, за здорово живешь, покупал бы ватажникам сабли да мушкеты. Чем расплачиваться придется?

—      На это я отвечу! — Семен Чурилов, засунув большие пальцы рук за пояс, заговорил степенно, не торопясь.— Мы с батей на ме­чи и мушкеты денег не давали, а что касаемо одежонки и това­ров — наша вина. Собрали мы по малости с каждого московского купца и вот вам прислали. Извини-прости, если подарок не мил,— Семен поклонился в сторону Грицька. — Мы думали так: если рус­ские братья своим в беде не помогут, так кто же другой поможет? На сброю деньги боярин из Москвы дал и про допомогу люду бед­ному кафинскому он не ведал. Боярин при мне сказал: «Купите нашим русским людям хорошую сброю — пусть на Дон пробива­ются. Здесь им не место». Вот и вся правда. А каким путем на Дон идти — прямым или через Кафу, это уж сами решайте.

Чуть не до полночи шумел круг на поляне. Ватажники выпыта­ли у атамана, Ивашки и Семена Чурилова подробно обо всем, что творится в Кафе, Ивашка даже охрип, бранясь с маловерами. Но становилось их все меньше и меньше. Соколу люди верили. За сво­боду драться и другим ту свободу помочь обрести были готовы...

На другое утро после круга Семен Чурилов распрощался с ва­тагой, а для атамана начались хлопотные дни. Людей надо гото­вить к походу, учить владеть оружием. Ивашка по вечерам у ко­стра рассказывал о вольном городе и, конечно, спорил. Да и как не спорить, если теперь каждый выдумывает жить в этом городе по-своему, зачастую не совсем ладно. Взять того же Митьку. На­думал собрать в вольном городе десяток ловкачей и ездить с ними по округе — для жителей коней воровать. Ивашка говорит, что во­ров в вольном городе быть не может, а Митька ему свое: дескать, у своих красть нельзя, а в чужом городе почему же не украсть, ежели для пользы дела.

На восьмой день после круга Сокол позвал котловых и сказал:

—     Я еду в Сурож по делу. Заместо себя оставляю Ивашку. Слушайтесь его, как меня.

А часом позднее вместе с Ионашей и двумя ватажниками ата­ман выехал на дорогу в Сурож.

В СУРОЖЕ

Ночь Теодоро ди Гуаско провел на берегу моря без сна. После пропажи Ольги он остро почувствовал свое одиночество. Отец за­пил и не вылезал из Тасили, Андреоло уехал в Скути по делам хо­зяйства. Демо застрял в Кафе. Дела с консулом как будто уладил, да не едет, видно, промыслами какими нечистыми занялся.

Тоска по Ольге сердце грызет. Где искать ее — ума не прило­жит Теодоро. Может, и не свидится с ней никогда. Плохо, очень плохо.

Теперь он не может вернуться к отцам-католикам, а в русскую церковь не тянет — все чужое там. Святые отцы смотрят на веро­отступника со злобой, друзья отшатнулись от него. Дошло до того, что сегодня ночью никто из знакомых в Суроже не захотел дать ему приют.

Море шумит волнами, будто вздыхая. Под всплески волн Тео­доро забылся в тяжелом сне.

Проснулся оттого, что кто-то грубо тряс его за плечо. Открыл глаза—перед ним старый ди Гуаско.

—     Хорош! Нечего сказать! — сердито кричит Антонио. —Благо­родный ди Гуаско ночует у моря, будто бездомный пес! Ищу тебя со вчерашнего вечера. Облазил всю Солдайю. Пил?

Сын молчит, что он может сказать отцу?

—     Пойдем в город. Есть новости. Скажу — одуреешь.

Они прошли сквозь густые заросли можжевельника, вышли на неровную, каменистую дорогу. Отец начал разговор:

—     Болтаешься черт знает где, хозяйство бросил, дела стоят. Надумал жениться, да, видно, кишка тонка. У невесты был?

—     Где теперь невеста? — грустно проговорил Теодоро.

—     Где! Где! Уж несколько дней, как дома. Об этом знает весь город, только один жених, длинноухий ишак, спит на камнях у моря.

—     Неужели нашлась, отец?

—     Говорят тебе — давно дома. Идем сейчас туда.

—     Не может быть, чтобы в городе знали. Я все эти дни в Солдайе и...

—     Люди еще не знают, это я так сказал. Я случайно узнал... Из Кафы письмо получил: видели там Ольгу с отцом вместе. Но не это главное. Слушай — в Кафе заваривается страшная каша. Эти голодранцы снова поднимают голову. Помнишь, когда-то я рассказывал про капитана Леркари? Так вот он опять мутит на­род. Я готов взять дьявола в свидетели, одноглазый ди Негро вме­сте с ним. Вчера масарий Феличе из Кафы прислал нам своего человека. Они с Антониото ди Кабелой просят у нас помощи. На кафинских стипендариев надежды нет — они могут пойти за капи­таном. Но страшно, сынок, не это. Тот самый Сокол, что разграбил наше Скути, хочет привести на помощь Леркари своих разбойни­ков. А их там ни много ни мало полтысячи душ.

—     Откуда все это узнали?

—     Будто бы от хана. У того, верно, в ватаге есть свой шпион. Так вот, сразу же после свадьбы соберем сотню надежных парней из наших слуг, и ты поведешь их в Кафу на помощь консулу. Не дай бог верх возьмут мятежники — тогда нам здесь крышка. Ачеллино давно точит на меня зуб, а его дружок Христофоро — знаешь сам...

Никита Чурилов принял гостей не особенно приветливо. Анто­нио сразу это почувствовал.

—     Мы пришли вас поздравить, синьор Никита, с большой ра­достью,— сказал Теодоро, снимая шляпу.— Говорят, синьорина Ольга дома!

—     Да, слава богу, дочь моя нашлась.

—     Где она? Мы хотим видеть нашу невесту,— весело произнес старый ди Гуаско.

—     Послушай внимательно меня, синьор Антонио,— заговорил Никита.— Очень жаль мне, виноват я перед тобой, но только Оль­га, дочь моя, женой другого обещала быть. Я против желания ее пошел. Моя вина, и отвечать мне. Так получилось... Пусть сын твой ищет себе другую невесту.

—     Ты давно знаешь меня, синьор Никита! — злобно и громко сказал Антонио. — И, давая мне слово, ты думал о том, с кем дол­жен породниться. Раз ты согласился, мало того, сам навязался со своей дочерью,— значит, слово свое сдержать должен. Я требую, слышишь ты, требую этого! Или мы породнимся, или одному из нас не жить на этих берегах.

—     Зачем грозишь мне? Добром ладить давай.

—     Какое добро может быть тут? От меня не жди его. Или от­давай нам дочь свою, или ей, да и всей семье твоей жизни не ви­дать. Запомни это. Подумай. Сам за ответом приду.

С вечера разыгрался шторм. Ветер со свистом проносился меж­ду зубцами консульского замка, широкое алое полотнище, с крас­ным крестом посредине, билось на древке.

К ночи буря усилилась. В цитадели закрыли все окна, затопили камины. Консул Солдайи Христофоро ди Негро и нотариус Гондольфо закрылись в кабинете. Антонио ди Гуаско с сыновьями по-прежнему не обращали внимания на приказы консула и делали все, что им вздумается. После возвращения Гондольфо консул дважды жаловался на самовольников в Кафу и в конце концов по­лучил приказ не беспокоить ди Гуаско, Было ясно, что консул Кафы подкуплен. Сегодня ди Негро решил написать жалобу в Ге­ную, протекторам Банка. Он неторопливыми шагами ходит из угла в угол комнаты и диктует нотариусу.

—     «Светлейшему и превосходительному Совету святого Геор­гия высокой общины Генуи». Написал, Гондольфо?

—     Дальше, синьор консул, дальше. Вы не думайте, что я пьян.

—     Только не напутай... Голову сниму! «Светлейшие господа! В прошлом я написал вам о здешних трудностях в надежде на то, что консулы, масарии и официалы Кафы проявят достаточную за­боту об ограждении нашего достоинства и чести...»

—     Подождите, синьор. Вышли все чернила. Я разведу мигом...

Якобо скучает в верхнем этаже замка. В последнее время ди

Негро часто проводит с сыном свободные вечера, и Якобо рад это­му. Вот и сегодня отец обещал рассказать о странах, где он побы­вал, и юноша с нетерпением ждет, когда отец освободится. Он то и дело подходит к люку и, приоткрыв его, слушает. Консул все еще диктует.

—     «...Скажу о подкупах,— слышит Якобо слова отца.— В Ка­фе они установили порядок отличать солдайских стипендариев и аргузиев в зависимости от услужливости себе и делают это в та­кой форме, что страдает авторитет консулов. Подкупами и боль­шими подарками, сделанными в Кафе, главари Андреоло ди Гуа­ско и Николо ди Турилья отменяют приговоры, вынесенные в Солдайе, во вред светлейшему Совету. Подкупами лиц, не брез­гующими средствами в добывании денег, они стараются унизить солдайских консулов. В деревне Скути ди Гуаско самолично тво­рят суд. Зло умножая злом, они установили виселицы и позорные столбы...»

—     Синьор консул, мы ведь тоже установили виселицы и позор­ные столбы. Там, на холме.

—     Молчи, Гондольфо. Мы посылаем на виселицу согласно за­кону!

—     Вы думаете, несчастным повешенным от этого легче?

—     Болтаешь глупости! Пиши дальше. «Рассчитывая на безна­казанность, они недавно обошлись непозволительно с моим кавзлерием и аргузиями».

Раздался стук в дверь. Консул снял засов и увидел аргузия Скароци.

—     Синьор консул, у ворот крепости стоит человек. Он из Кафы, от капитана Имени не сказал. Просит впустить.

—     Он один?

—     Со слугой.

—     Впусти.

Скароци подбежал к воротам и дал знак. Двое всадников въехали в крепость.

Спустя пять минут один из них стоял перед консулом.

—     Эвива, синьор Христофоро! — воскликнул вошедший.

—     О Батисто! Видно, важную весть ты принес мне, если ре­шился в такую погоду бросить свою таверну. Садись, говори. Не смущайся, Гондольфо — свой человек.

— Ачеллино вчера ночью вернулся,— неторопливо произнес Батисто.

—     Он в Кафе?

—     Его трирема под другим именем стоит на внешнем рейде. Невольники согласны выступить на стороне капитана.

—     Когда он думает начинать?

—     Четырнадцатого сего месяца осенняя ярмарка. На второй день ярмарки.

—     Что я должен сделать?

—     К сожалению, о замыслах капитана стало известно во двор­це. Ди Кабела многого не знает, но на всякий случай готовится. Мы узнали, что он просил у Антонио ди Гуаско двести человек, и тот обещал послать их. Завтра и вы получите приказ — по нему долж­но набрать из жителей Солдайи сотню ополченцев, вооружить их и послать на помощь Кафе. Леркари просил вас сообщить консулу Кафы, что ополченцы будут посланы.

—     А на самом деле их не посылать?

—     Наоборот, надо поспешить с набором ополченцев и отпра­вить с надежным командиром в Кафу и непременно раньше лю­дей, посланных от ди Гуаско. Мы знаем, что к вам приедет вель­можный человек. Он будет следить за выполнением приказа и по­ведет ополченцев в город. Ваш командир должен остановить от­ряд на отдых в лесу и убедить официала ехать в Кафу.

—     После этого возвратиться обратно?

—     Да нет же, синьор консул. После этого надо дождаться лю­дей ди Гуаско и вступить с ними в бой.

—     Ловко! — воскликнул консул.— Но только...

—            Знаю, что вы хотите сказать. В случае, если наше предприятие не удастся, командиру легко оправдаться — он скажет, что принял людей ди Гуаско за разбойников Сокола. Этому поверят.

—     Передай капитану, что все будет сделано,— ответил консул, подумав немного.— Я сам поведу ополчение.

Батисто кивнул головой в знак согласия.