Вольные города

Якобо осторожно прикрыл люк. Больше он не в состоянии был слушать. Юноша твердо знал, что власть консула Кафы благослов­ляет святой Георгий, от имени всемогущего бога, и посягать на эту власть большой грех. Отец его, как один из первых помощни­ков синьора ди Кабелы, должен укреплять могущество Кафы. Это ему казалось таким же незыблемым, как и «Аве Мария», произно­симая трижды в день.

Но то, что он услышал сейчас,— это не только большой грех, это предательство! Разве мог Якобо подумать, что его отец, которого он считал самым справедливым и непогрешимым, способен на такую гнусность. Может, Якобо не так понял?

Он дождался, когда, громыхнув цепями, упал подъемный мо­стик, и спустился к отцу. Консул угрюмо сидел у стола. Увидев сына, улыбнулся и спросил:

—     Ты все еще не спишь, мой мальчик?

—     Зачем приезжал этот злой человек? — спросил в свою очередь Якобо.

—     По делу. Разве тебе интересно знать, кто и зачем приезжает в этот замок? И к тому же этот человек совсем не злой.

—     Я все слышал, отец.— Якобо говорил очень спокойно, и это насторожило консула.

—     Не тебе осуждать кафинцев, сын мой. Тот, кто только что уехал от меня,— суровый человек. Но он не может быть другим! Ты не знаешь жизни, которая идет за стенами этой крепости,— в ней добрый человек пропадет. Люди столько творят зла...

—     Но он замыслил предательство! Он хочет погубить консула Кафы, и ты обещал помочь ему.— Господин ди Кабела бесчестный человек, и ему не место в Кафе! — Если он плох и не достоин быть консулом Кафы — скажите ему об этом прямо и, если он не захо­чет отдать свое место более достойному, вызовите его на открытый и честный бой.

—     Твои речи наивны, ты очень мало знаешь жизнь.

—     Мне не надо много знать! Мой отец честный и благородный ди Негро, и этого достаточно. Я не хочу, чтобы ты предательски убил людей ди Гуаско, которые пойдут в Кафу. Я не хочу, чтобы ты помогал этому грязному человеку.

Консул хотел сказать сыну что-то резкое, но, взглянув в глаза Якобо, полные слез, взял его за плечи и притянул к себе.

—     Ну, хорошо, хорошо, мой мальчик. Я даю тебе слово, что ничего не сделаю такого, что запятнало бы нашу честь!

Якобо промолчал. Впервые он заговорил, как взрослый, и впервые не поверил отцу.

А утром консула уже не было в замке. Тяжело было на сердце Якобо, он непрестанно думал о словах отца, сказанных неизвест­ному человеку. Даже приход Эминэ не так обрадовал его, как раньше.

—     Мой господин бледен! — воскликнула Эминэ.— Он, верно, плохо спал сегодня? Пойдем скорее на солнце. Буря утихла, и на пюре тепло-тепло, пойдем!

Они вышли из замка и направились к стене, которая шла до Георгиевской башни. Узкая площадка, ограниченная с одной сто­роны стеной, а с другой — отвесным обрывом, была самым люби­мым местом их отдыха.

У стены росла жесткая трава, цвел бессмертник. Эминэ села на траву, прислонилась спиной к стене. Якобо лег рядом с ней, по­ложив голову на колени девушке. Эминэ молча перебирала кудри на его голове и глядела на спокойное море.

—     Ты о чем задумалась, Эминэ? — спросил Якобо.

—     О своей судьбе, мой господин. Я очень много думаю теперь об этом, — ответила девушка и тяжело вздохнула.— Я давно хочу попросить тебя, только боюсь...

—    Проси. Я слушаю тебя.

—         Дай мне слово, что не оттолкнешь меня, если даже и же­нишься. Позволишь ли и тогда быть около тебя служанкой в твоем доме? Я ничем не выдам свою любовь...

—     Глупенькая ты, Эминэ. Я еще молод, чтобы жениться. Вот пройдет полгода, у отца окончится срок консульства, и мы уедем н Геную. Там я возьму тебя в жены, в этом ты можешь быть уве­рена. Только сейчас не надо говорить об этом отцу, он может по­мешать нам. А там... там я буду взрослым.

—     Вот этого я боюсь больше всего. Сейчас мы забыли все на свете, а потом ты вспомнишь, что я раба...

—     Я люблю тебя, Эминэ!

—     И ты пойдешь против отца? Для него я — вещь, которую можно купить и продать. И он заставит тебя...

—     Ради бога — верь мне! — Якобо вскочил, заговорил отрывисто: — Я клянусь... силами неба... огнем и водой...

—     Клятвы так легко забываются...

—     Вот смотри! — Якобо расстегнул тонкую серебряную цепоч­ку, снял с шеи золотой крестик, приложил его к губам трижды и тихо, но твердо сказал: — Пусть меня покарает господь, пусть мне не жить на свете, если я забуду тебя, если откажусь от нашей любви! Ну теперь ты веришь мне?! — Якобо расправил цепочку и повесил крестик на шею девушки.

Я и раньше знала, что ты любишь меня, а теперь... — Эминэ нежно провела ладонью по щеке Якобо и, опустив густые ресницы, закрыла глаза.

...Через день Батисто появился в крепости снова. Консула он не застал — Христофоро ди Негро собирал ополченцев. Якобо с неприязнью встретил трактирщика, попытался следить за ним. Батисто долго слонялся по двору, заглядывал в башни, совал свой нос во все углы. Потом он встретил Гондольфо, и они вышли из крепости, скрылись в кабачке у Главных ворот. Возвратились поздно ночью. Трактирщик был пьян, куражился над Гебой, тре­бовал, чтобы постель ему застилала не она, а Эминэ. Геба боя­лась Батисто, она знала, что он из Кафы, и принимала его за боль­шого начальника. И все же, прежде чем посылать Эминэ в комна­ту консула, она предупредила Якобо. Юноша возмутился и вместе с Гебой поднялся в цитадель.

—      А где же эта смазливая девчонка? — спросил Батисто, при­щурив глаз.

—      Слушай ты, трактирщик! — в гневе воскликнул Якобо.— Если тебя впустили в жилище консула Солдайи, то будь порядо­чен— веди себя достойно! Здесь не кабак!

—      Утри, малыш, сопли! — рявкнул Батисто,— не то я надеру тебе уши. И скорее пошли сюда девчонку. Не то я разнесу ваше гнездо по камню. Иди!

—      Я уйду. И пошлю сюда аргузиев, а они вышвырнут тебя от­сюда вон. Не будь я Якобо ди Негро.

—      Вот оно как? — сказал сам себе Батисто, когда Якобо вы­шел.— Выходит, это сынок консула. А я думал...

Христофоро ди Негро возвратился в цитадель лишь на рас­свете. Усталый, он, едва успев раздеться, упал в постель и уснул. Утром его не будили. Гондольфо и Якобо тихо занимались мате­матикой, Геба готовила еду. Эминэ подметала двор. Консул спал неспокойно, метался, порой выкрикивал непонятные слова. Нако­нец, проснулся, сел на край постели и увидел Батисто. Тот уже не спал — он ждал, когда консул проснется.

—      Доброе утро, Христофоро! Я снова у тебя в гостях! — трак­тирщик еще не вполне протрезвел и говорил громко.

—      Рад тебя видеть. Как поживает наш достославный капитан?

—      Ты, наверное, понял — в прошлый раз он посылал меня, что­бы тебя я как следует прощупал. Ты ему нужен не ради сотни ополченцев.

—      Для чего же?

—      Он хочет сделать тебя консулом Кафы!

—      Хитрит, как всегда. Для чего же ему свергать ди Кабелу?

—      Ты пойми, Христо, капитан прекрасно знает, что метропо­лия никогда не утвердит его консулом — переверни он Кафу хоть трижды вверх тормашками. А ты самая подходящая фигура.

—     Какая же ему корысть?

—     Он будет при тебе главным масарием. Должность, сам знаешь, какая. Деньги можно грести ковшом. Он высосет из кафинской колонии все соки, будь уверен. И тебе перепадет немало, и к моим подошвам прилипнет кое-что...

Якобо и Гондольфо занимались на втором этаже замка. Крыш­ка люка, как всегда, была не прикрыта, и весь разговор консула и Батисто был слышен. Туговатый на ухо нотариус подвинул стул к люку и с любопытством слушал разговор консула. Когда Бати­сто заговорил о деньгах, разговор перешел на шепот, и от люка пришлось отойти. Через полчаса снова зарокотал бас трактир­щика:

—     Стало быть, об этом договорились твердо. Теперь я хочу те­бе сказать еще кое-что. Тут мы вчера за кружкой вина болтали с твоим нотариусом. И он сказал мне, что твой сынок задумал же­ниться.

—     Кто, Якобо? Он еще совсем мальчишка.

—     Он такой же упрямый, как и ты. И он женится на этой телке. Как ее зовут? Кажется, Эминэ. Кто она? Татарка, гречанка или турчанка?

—     Я купил ее за сто золотых в Солхате.

—     Вот-вот. Рабыня — подходящая жена для сына благород­нейшего ди Негро. Если это дойдет до святых отцов... Они не по­щадят вас обоих.

—     Напрасно ты пугаешь меня, Батисто. Ты же сам сказал: сын весь в меня. Рабыня останется рабыней.

—     Не скажи. Они уже обменялись крестами.

—     Зачем?

—     Сын дал клятву на кресте, что женится...

—     Это неправда!

—     Спроси нотариуса.

—     Гондольфо!

—     Я тут,— нотариус просунул голову в люк.

—     Позови быстро Эминэ!

Девушка вошла через несколько минут и встала в дверях. Кон­сул подошел к ней, молча сунул руку в вырез платья, вытянул за цепочку крестик, повертел его в руках, спросил грубо:

—     Где взяла?

—     Что... синьор Якобо, — губы девушки дрожали, и она не мог­ла больше выговорить ни слова.

—     Иди и возврати ему сейчас же,— консул повернулся к трак­тирщику.— Видишь, все как просто. Завтра ее не будет в кре­пости.

65

—     Сжальтесь, синьор! — воскликнула Эминэ.— Не прогоняйте меня.

5 Вольные города

—     Ты еще здесь?! — консул подошел к девушке, поднял руку, но не ударил. Над люком что-то загремело.— Знай свое место, грязная скотина. Иди во двор.

Втянув голову в плечи, девушка вышла. Трактирщик, облизнув пересохшие губы, сказал:

—     Продай ее мне, Христо. Я дам тебе пятьдесят золотых.

—     Ты что? Я сам уплатил за нее сто. А она тогда была совсем крошка. Я кормил, поил.

—     Сколько же ты хочешь?

—     Сто пятьдесят.

—     С тебя? Оставлять теперь ее в крепости нельзя. Я же тебе делаю услугу...

—     Ладно — бери за сто. И забирай сегодня лее.

—     Только дружбы ради. Себе в убыток...

Так в одну минуту была решена судьба двух юных сердец.

* * *

Когда Якобо услышал окрик отца, он рванулся к люку, чтобы спуститься вниз и защитить Эминэ. Но Гондольфо успел схватить его за руку и задержал. После короткой борьбы он усадил юношу около себя и заговорил торопливо:

—     Милый! Тебе туда нельзя особенно сейчас. Это я, старый болтун и пьяница, виноват во всем, я и помогу вам. Ты надейся на меня, мой мальчик, надейся на старого Гондольфо!

—     Но ты слышишь, он ее продает! Пусти!

—     Упаси тебя боже! Ты нагрубишь отцу... Разве ты не знаешь, как горд Христофоро ди Негро. Особенно при трактирщике он спо­собен на все. Тебя он может и пощадить, но девчонку он прикажет сбросить со скалы.

—     Ее уже продали, Гондольфо!

—     Ну и что же. Велика сумма — сто золотых. Если я поскребу по своим карманам да выверну чулки у старой греческой квашни Гебы, то наберу втрое больше. И Батисто не устоит. Я куплю ее, и она будет моей служанкой. И мы твоему отцу покажем шиш! Я подарю ее тебе в день совершеннолетия. Понял? Иди, разыщи ее и успокой...

...Словно в тумане, пересекла Эминэ двор крепости, вошла в глубь храма, опустилась на колени. «Боже, прости меня, грешную. Прости и помилуй. Я виновата только в одном: я — раба, полюби­ла своего господина. Укажи нам путь к спасению».

Богородица стояла перед алтарем величественная и грозная. Ее рука была поднята и указывала двумя перстами в сторону Де­вичьей башни. «Нет тебе спасения!» — как будто говорила она. Де­вушка повернулась налево. Два святых апостола, Петр и Павел.

глядели на нее из золотой рамы сердито. «Нет спасения! Грех твой велик». Обратив взгляд свой направо, Эминэ увидела лик святой Агнессы. Великомученица стояла около святых скрижалей и ука­зывала на них рукой: «Ты забыла седьмую заповедь! Вот она: «Не прелюбы сотвори». Ты — грешница!»

Не помня себя, выбежала Эминэ из храма, срываясь и падая, стала подниматься на вершину скалы. В Девичьей башне никого не было. Днем дозорные туда поднимались редко. Эминэ вбежала в закрытую часть башни и в изнеможении упала на лестнице. Здесь, наверху, в ее сознание пришла ясность: надо спасти Якобо. Если ее увезут в Кафу — он не выдержит и наделает много бед. Она ни на минуту не сомневалась в том, что Якобо исполнит клят­ву. Надо его освободить от нее... А это можно сделать только од­ним путем... Вот оно, смотровое окно дозорной башни...

—    Эминэ! Где ты, Эминэ! — раздался внизу голос Якобо. Де­вушка задрожала всем телом, заметалась из угла в угол. Голос все приближался. И тут она решилась. Быстро сорвала с себя кре­стик, выбежала на дозорную площадку...

—    Я давно ищу тебя, Эминэ! Зачем ты пошла сюда! — крикнул Якобо и, толкнув дверь, вошел в башню. Девушки не было... Юно­ша огляделся и вдруг увидел крестик. Он висел на железном крю­ке и тихонько покачивался на мелкой серебряной цепочке.

Якобо в ужасе закрыл глаза. «Я опоздал! Она там, внизу»,— мелькнуло у него в голове. Одним прыжком он вскочил на выступ, ухватился за крюк и, подавшись вперед, глянул вниз. Там на чер­но-коричневых камнях ярко выделялось светлое пятно.

И странно — Якобо не ощутил жалости к погибшей. Он понял ее. Эминэ мысленно шла к этой башне теми же путями, что и он. Якобо представил, как она думала о боге, о их любви, и не осу­дил ее. Он сам думал о том же.

Ветром покачивало крестик, и Якобо, не отрываясь, глядел на него. Глядел и думал.

Для чего теперь жить? Кто даст ему радость в этих мрачных стенах крепости? Отец? За один вечер он стал ему чужим. Пре­датель и убийца! Многое, чего Якобо не понимал раньше, ему се­годня разъяснил пьяный Гондольфо. Только сегодня Якобо узнал, что отец торгует живым товаром. И не пойди он продавать рабов, быть может, мать и до сих пор была бы с ним...

—     Я не оставлю тебя, Эминэ, — спокойно произнес Якобо, и, взглянув еще раз вниз, он разжал руки и с силой оттолкнулся' от крюка.— Я иду к тебе, Эминэ!..

На берег консула привели под руки. Море глухо рокотало, вол­ны, шелестя, набегали на берег. Якобо и Эминэ лежали почти ря­дом. Консул тихо опустился около них на колени и закрыл лицо руками.

—      Мальчик мой, — проговорил Христофоро, не открывая ли­ца.— Что заставило вас поступить так? — он протянул руки к сы­ну и, глядя в окровавленное лицо Якобо, еще раз спросил: — Ска­жи, из-за чего ты ушел от меня? Я всегда берег тебя, и вот не угля­дел. Ты сделал неверный шаг. Прости меня, мой мальчик...