Бог из машины

Мария Мясникова

Бог из машины

Глава 1, в которой главная героиня попадает в фильм ужасов и встречает любовь всей своей жизни

Последние уроки в школе — самые мучительные. Даже интересные предметы воспринимаются как препятствие к долгожданной свободе, ты начинаешь отвлекаться, краешком глаза заглядывать в экран сотового — ну, сколько осталось? — смотришь в окно.

Именно поэтому я традиционно прогуливаю пятый-шестой урок. Нет, учиться — интересно, но лучше самостоятельно. Чужая речь — слишком медленная, словно муха в янтаре: наверное, насекомому чудится, что оно летит, но мы-то видим аллегорию застывшего времени. Все это даже немного печально, но долгих размышлений не заслуживает.

Под ногами скрипит утрамбованный пешеходами снег, тропинки протоптали до меня, хотя еще утром приходилось утопать в сугробах. Снег падает и сверху, видимо, решив, что на земле его недостаточно. Ничего не имею против снега, просто — холодно. Нос уже замерз, а домой — нельзя.

Если прийти раньше, то мама обязательно заинтересуется, почему ее чадо явилось преждевременно. А уроки, к моему прискорбию, каждый раз отменять не будут. Можно наплевать на все, навешать на уши лапши о плохом самочувствии и зависнуть в Сети, но мама расстроится. Кричать тоже будет, но ругань — второстепенно, от нее совесть не мучает.

Пожалуй, стоит в таком случае зайти к профессору, он всегда рад гостям и горячего чая ему не жалко. Еще лучше то, что дома его застать — не проблема.

Профессор — это наш сосед, весьма благообразный старичок в старомодном пенсне. На самом деле его зовут Апполион Владимирович, но я — просто профессор. Он ничего не имеет против, будучи весьма равнодушен ко всему, что не касается любимого предмета.

Когда-то он развлекался преподаванием в ВУЗе, до сих пор не мог отвыкнуть от чтения лекций и за неимением подневольных студентов отрывался на мне. Придерживаясь мнения, что за все надо платить, за гостеприимство и печеньки я платила вежливым вниманием. Справедливости ради, стоит заметить, рассказывал профессор потрясающе, и не любить его историю — невозможно.

Я — любила. Почти также как симфонический рок и фильмы ужасов.

Наша пятиэтажка стара и обшарпанна, в ней никогда не заведется приведение с чувством собственного достоинства, не схоронится вампир и не поселится черный маг. Из чего следует, пятиэтажка, ко всему прочему, удручающе обычна. Обхожу ее с другой стороны, так, чтобы из окон нашей квартиры нельзя было засечь мой ярко-красный рюкзак, и захожу в подъезд.

За время моего отсутствия в нем прибавилось новых надписей, начиная от эпичного «Путин — вон!» заканчивая корявым «эмо» на двери одинокой пенсионерки. Проф живет на третьем этаже, мы — на четвертом. Удачно получилось, ведь если бы не сломанная стиральная машинка, подтопившая соседа, мы бы никогда не познакомились. В современном мире даже соседи по лестничной площадке с трудом узнают друг друга в лицо.

— У меня получилось, — с порога радостно выпаливает профессор, потерявший в ажиотаже второй тапок. Седые волосы всклочены, на морщинистой щеке следы чернил, и только совсем молодые ярко-зеленые глаза смеются под старомодным пенсне.

Какой бы опыт профессор не проводил, поглядеть было бы любопытственно, как говорила незабвенная Алиса. Тем более, профессор не только обладает буйной фантазией, но и не стесняется пытаться превратить безумные грезы в реальность. На старости лет потустороннее стало еще одним хобби старика. Мы перепробовали все: от шаманизма до вуду, от симпатической магии древних племен до теорий Кроули. Профессор потихоньку сходил с ума, я, его единственная ученица, развлекалась за кампанию.

Профессор все-таки немного сумасшедший: он верит в магию, причем на полном серьезе. Со стороны и не скажешь, что этот человек — доктор наук, автор монографий и учебников.

Бросив зимние кроссовки с курткой у порога, захожу в тесный зал. Двухкомнатная хрущевка старика завалена разнообразными трофеями: африканскими масками, изображениями этрусских демонов, книжными полками, занимающими целую стену и заставленными, помимо книг, вырезанными из дерева нэцкэ.

Сквозь стекло виднеется стальное небо, высокая сосна и качели. Под порывами ветра единственное развлечение дворовой ребятни качается само собой.

Достав из рюкзака дочитанного Жака ле Гоффа, ставлю талмуд на место. Профессор, что для него не свойственно, о впечатлениях насчет прочитанного не спрашивает. Заметно, что нервничает, настолько ему не терпится что-то показать. Оборачиваюсь.

На дубовом антикварном столе торжественно стоит клетка. Черно-белая крыса, купленная совсем недавно (мной, между прочим), что-то активно жует. Приглядевшись, в корме зверка опознаю сырое мясо. И все бы ничего, потому что о правильности питания грызунов я бы поспорить не решилась, если бы зверюшка не оказалась выпотрошенной.

Надеюсь, крыса грызет не собственные внутренности…

Профессор, некромант фигов, чуть ли не раздувается от гордости. Меня немного подташнивает, чего не случалось с попытки сварить одно мерзкое зелье по очень старинному и странному рецепту.

— Я нашел аутентичный ритуал вуду, — гордо сообщает этот коллега Франкенштейна.

— Твою ж мать, — с чувством сказала я.

Крыса начинала пованивать.

— Надо было бальзамировать, — сокрушенно качает головой профессор, принюхавшись.

— Может, чаю попьем? — жалобно тяну. Вот только лекции по египтологии сейчас не хватало, я еще зомби-крысу пережить не могу.

Профессор пить чай не хотел, он жаждал восхищения и аплодисментов, но законы гостеприимства одержали вверх. Да и кухня, обошедшаяся без присутствия сверхъестественного, нравилась мне куда больше.

— Так как тебе «Цивилизация Средневекового Запада»? — спохватывается профессор, прихлебывая зеленый чай из кружки без ручки. Его тянет говорить о вуду, о паранормальном, но вежливость — прежде всего.

— Увлекательно, — мрачно объявляю, пытаясь раскрошить пряник. Какая уж тут история ментальностей, когда ты только что стала свидетелем результата некромантического эксперимента. Прошедшего удачно эксперимента.

В горло не лезет даже чай, а, вообще, отсюда следовало бы мчаться сломя голову. Пытаюсь есть пряники и не закатить истерику.

Проф ужасно одинок, хотя по нему и не скажешь, мне порой необходимо где-нибудь перекантоваться. Да и в глубине души, как истинная дочь Евы, хочу знать.

Старик, многозначительно пошевелив густыми сросшимися бровями, и, поймав мой заинтересованный взгляд, начинает рассказ. Ничего особо нового и жутко-завораживающего не произнесено, все уже обговорено раньше, с той только разницей, что теория превратилась в практику.

— Проф, а что вы собираетесь делать дальше? — в голове крутились мысли о ЦРУ, ФСБ и секретных лабораториях. Надеюсь, ему не придет в голову отправиться на кладбище, отрыть труп и провести уже полноценное поднятие мертвеца.

— Продолжать. Думаю, если одна магическая система оказалась удачной, то следует изучить подробнее и другие.

Профессор собирается перейти от гаитянских обрядов к шаманизму эвенков или еще чему-то столь же одиозному?

— Я хочу участвовать.

— Разумеется, моя дорогая, — спорить старик не стал, — мы с тобой еще изменим мир.

Ну да, раскрасим серые будни черными красками — не зря же проф тоже любит ужастики. Нет, старика без присмотра точно оставлять нельзя, мало ли что учудит.

— Ладно. Спасибо за чай, мне уже пора, — спохватываюсь. Время обеда, значит, мама ждет. И есть хочется, позавтракать-то я не успела: ненавижу рано вставать, пытаюсь оттянуть подальше момент подъема.

Перед уходом снова заглядываю в зал. Крыска по-прежнему насыщается.

— Я возьму Броделя, — достаю очередной толстый том с полки, уменьшая количество непрочитанных книг.

— Конечно, детка, — радуется профессор, потирая сухонькие ладошки, — ты заходи, заходи. Недавно мне удалось достать такой интересный трактат по средневековой демонологии — коллеги из Германии отыскали.

Мама воспитывает меня одна, что в наше время должно приравниваться к подвигу. Она крутится на трех работах, постоянно берет подработки и всячески старается поставить единственную дочурку на ноги. Вот и сегодня родительница вышла в ночную смену.

Отец, увлеченный новой семьей и построением карьеры, в последний раз соизволил позвонить на прошедший Новый Год. Мне, в общем-то, все равно. Ему тоже.

Наверное, я — трудный подросток, потому что, вместо того, чтобы спокойно учить уроки, смотреть телевизор и, в дальнейшем, лечь спать, на всю катушку пользуюсь предоставленной мне свободой.

Гулять по ночам, шастать по клубам и прогуливать школу, оставаясь в маминых глазах пай-девочкой, я научилась очень хорошо. Весьма жизненные навыки, если подумать.

Торопливо натягиваю любимые джинсы и наношу боевую раскраску, которой позавидовали бы индейцы. Потом, взглянув на себя в зеркало, также торопливо смываю косметику — профессиональный визажист из меня не вышел. Или, наоборот, вышел, но вместе с толком.

Анька, высокая мелированная блондинка, ждет меня у подъезда. Мама считает Аннет неподходящей кампанией: сия девица пьет, курит, гуляет и встречается с мальчиками. В ее оправдание могу сказать, что в отличие от меня, Анька — круглая отличница, идет на золотую медаль.

— Быстро ты, — фыркает она, отрываясь от сигареты, — сейчас Славик через пять минут появится и поедем.

Славик, почти постоянный ухажер Аннет, отличался от предыдущих в положительную сторону: он имел машину, занимался боксом и не жлобился на подарки подружке. По всем критериям весьма привлекательный кавалер.

Ехать недалеко. Можно было бы пройтись пешком, но Анька не хочет. Утверждает, ночью — опасно, но, понятное дело, хочет похвастаться тачкой кавалера.

— Привет, девчонки, — лихач Славка, притормозив прямо перед нами, опускает стекло.

Аня, забравшись на переднее сидение, звонко чмокает своего парня в щеку, оставляя фиолетовый след от помады. Мне достается целых два места.

На машине до места назначения, действительно, минут пять от силы. Клуб, в который мы завалились, не сильно крутой, зато паспорт в нем спрашивать не принято. Еще бы, так бы они вообще без клиентов остались.

Большинство ребят оказывается приятелями и друганами Славы. Взяв по бутылочке пива, мы всем кагалом сидим за столом, подтягивая спиртное. Из присутствующих я знакома только с Анькой со Славкой и Анькиной кузиной Люськой. Кроме них развлекаться пришло несколько парочек и два придурковатых комика, общавшихся в основном друг с другом и отмачивающих шутки в стиле КВН.

Музыка, смесь клубняка и банальнейшей попсы, играет во все динамики, так что невозможно разговаривать. Когда выходишь из клуба особенно заметно, так закладывает уши. Репертуар клуба, в основном, раздражает, но отрываться на танцболе это не мешает. Танцевать в клубах, на самом деле здорово: во-первых, профессиональных танцоров тут — нет, можно не комплексовать, во-вторых, все же не дома.

Парочки занимаются, преимущественно друг другом. Общаться не с кем, но мне все равно — я пришла танцевать. Недопитая бутылка пива остается на столе.

На площадке я одна из немногих девчонок без макияжа, в старых джинсах и футболке. Нет, обвинять меня в феминизме или наплевательскому отношению к внешнему виду не стоит. Думаю, если бы захотела, то смогла бы выглядеть сногсшибательно. Вероятно.

Как всегда, задерживаюсь позже всех, голова немного кружится и еще тоскливо до невозможности. Выхожу на улицу, вдыхая морозный свежий воздух. Анька поехала к Славке, ребята предлагали и меня подбросить, но захотелось прогуляться. Ночной город, пустой и безмолвный, кажется сказкой.

Ненавижу зиму: для меня морозный зимний воздух пахнет приключениями, напоминая о бессмысленности и тщете жизни. Хочется сорваться и бежать куда-нибудь, пока не начнешь задыхаться, летать, хохоча безумной ведьмой, драться, сходить с ума. Время, драгоценные часы и минуты утекают сквозь пальцы, становится невозможно сидеть на месте.

Видимо, судьба, услышав мои жалобы, решила перевыполнить план безумств на пять лет вперед. Впереди скорчился на земле тощий дядька в поношенной дубленке. Ему было плохо: кости причудливо выламывались сами собой, кожа плавилась, тело превращалось в кровавое месиво, где стыдливо проглядывали внутренние органы. Лицо вытягивалось, превращалось в оскаленную морду. Мне тоже резко поплохело. Алкогольный флер, окутывающий мои мозги, рассеялся мгновенно.

За шестнадцать лет со мной не случалось ничего не обычного, до сегодняшнего дня, когда я одновременно стала свидетелем чудес практической магии и жертвой злобного оборотня. Господи, да я даже потерянных денег никогда не находила!

Зато сейчас нашла оборотня. Нет, отличить волка от собаки, и уж тем более волка от оборотня не в моих силах. И я бы может и подумала, что передо мной взбесившаяся овчарка, если бы не застала момент обращения.

Знать бы, может ли человек впасть в белую горячку от полбутылки некрепкого пива?!

На небе ехидно скалился месяц. Странно. Вроде для оборотней не сезон. Считается, если луна на небе не полная, значит, перевертыш — банальный колдун, застрявший в четвероногом обличии. С одной стороны, мозги у него человечьи, что плохо, с другой, и такой звериной ярости как у настоящего подлинного оборотня нет. Вовкулак, что с него взять.

Мысли скакали галопом, ноги, напротив, примерзли к земле. От падения в обморок спасала мысль о том, что в таком случае взбесившемуся волку сожрать меня не доставило бы никакого труда. Да и не только меня: еще один клубный завсегдатай, очнувшись, выполз на свет Божий. Обострившееся восприятие уловило короткие темные волосы, нос с веснушками, узкие губы, след от стола на щеке.

Очнувшись от рассуждений особенностей русского бестиария, я взяла резкий старт, по пути попытавшись предупредить товарища по несчастью, но тот на мои лихорадочные вопли не обратил особого внимания. Его взгляд был прикован к уже окончательно очухавшемуся оборотню.

Вероятно, эта жертва ночного образа жизни, как я недавно, впала в ступор: серо-синие глаза в ужасе расширились, кожа мгновенно приобрела благородный серый оттенок.

Схватив парня за руку, резко потащила его к арке. Это район я знала, так что шансы у нас были. За спиной раздавалось сопение-рычание, от которого падало в пятки сердце и лихорадочно повышался пульс. Нужно было оставить брюнетистый балласт там, где взяла: пока перевертыш будет перекусывать, успела бы смотаться подальше.

Кроссовки дико скользили, снег подло прикрывал гололед: если упадешь, то уже не встать. Да и тягаться в скорости с оборотнем не больно весело, пока спасает только лучшее ориентирование на местности да невероятная удача.

— Эй, ты куда меня тащишь?

Для только что спасенного от лап оборотня парень задавал слишком много вопросов. То ли адреналин в мозг ударил, то ли осторожность вдруг выпала из спячки. Но, в любом случае, вопрос несколько запоздал.

Мы сворачиваем и залетаем в первый попавшийся подъезд, не перекрытый осторожными жильцами железной дверью.

— Тебя что, надо было там оставить? — отдышаться удалось с трудом.

— Нет, извини, — смутился шатен, — я — Макс.

— Мирослава. Хочешь, просто — Слава.

— Мы где? — нервно оглядывая облюбованный пауками затхлый подъезд, уточнил он.

Хотелось огрызнуться, что в ловушке, но Макс уж точно ни в чем ни виноват. Если оборотень нас учует, нам точно конец — деревянная дверь не спасет.

Прислоняюсь спиной к двери и сползаю вниз: ноги уже не держат.

— Эй, ты как? — Макс дотрагивается до моей руки, и я смеюсь взахлеб, потом истерический хохот сменяется кашлем, и я окончательно выдыхаюсь.

Оборотню много времени на поиски не понадобилось: еле успела отшатнуться, прежде чем острые когти прочертили миленький след на единственной преграде между нами и смертью. Макс, ухватив меня повыше локтя, резко дернул на себя, и мы помчались по лестнице. Обитатели квартир, разбуженные воплями и грохотом, вмешиваться не спешили. Мы ломились в каждую квартиру, кричали «пожар», но никто не открывал.

Оборотень, понимая что нам не сбежать, замедлял движение, с неотвратимостью Старухи с косой поднимаясь по лестнице. В его собачьей ухмылке чудилось нечто садистское, растягивать удовольствие ему невероятно нравилось. С клыков у него капала слюна, то ли от голода, то ли от бешенства. Загнав добычу на девятый этаж, волк приготовился к прыжку.

Зажмурилась изо всех сил. Приключений уже не хотелось, фигурально выражаясь, я была сыта ими по горло. Да, в двадцать первом веке быть съеденной то ли оборотнем, то ли нет, это надо умудриться.

Панические предсмертные мысли прервал звук выстрела. Оборотень душераздирающе захрипел. Я заорала. Некто продолжил лихорадочно стрелять.

Оборотень завыл и заскреб лапами по полу. На меня попало нечто липкое и пахнущее железом, Макс грязно выругался над ухом.

— Чувак, кто бы ты ни был, я тебя обожаю, — выпалила я, открывая глаза.

— Л-лейтенат Кубышкин, — пытаясь унять стучавшие зубы, представился наш нежданный спаситель, опираясь на косяк открытой двери. Смешные семейные трусы в красный горошек и черная футболка заляпались в крови.

Лейтенант, я вас уже люблю.

Оборотень, как самая подлая скотина, начал трансформироваться в голого бородатого дядьку. Нет, не могут подобные ему твари удержаться от того, чтобы в последний момент не нагадить — вот как бравому лейтенанту теперь оправдываться?

— Мне что-то нехорошо, — сознался Макс, сменивший оттенок на болотно-зеленый. Потом его стошнило.

— Можем сказать, что он маньяк-убийца, преследовавший нас с Максом. Будете — героическим спасителем придурочных малолеток, — предложила от чистого сердца. Моя благодарность была столь сильна, что я оказалась готова свидетельствовать в суде, несмотря на то, что маму обязательно схватит сердечный приступ. Ну, или она меня прибьет.

Лейтенант посмотрел на меня грустными глазами побитой дворняжки и ничего не ответил. Зато выказался Макс, но опять нецензурно.

Предлагать расчленить труп, да утопить к чертовой бабушке не стала.

— О, у меня есть идея, — оттирая темную кровь с лица, представляла в какой ужас придет мама: за пару оставшихся до ее прихода часов куртку точно не отстирать. Да и объяснять что-то придется.

— Такая же как предыдущая? — скептицизма, звучащего в голосе Макса, хватило бы еще на десяток-другой человек.

— Намного лучше, — задумчиво протянула, доставая чудом не выпавший сотовый из кармана. — Алло, профессор, доброй ночи. Надеюсь, я вас не разбудила.

Труп мы затащили в квартиру, потом долго отмывали лестничную клетку (отмывала в основном я, Макс был на подхвате), потом пыталась что-то придумать с курткой — кровь волкодлака, зараза, весьма едкая штука и не отстирывается.