Овертайм

В самолетах тоже пиво есть и, возвращаясь домой после игры, ребята его пьют. В некоторых командах в раздевалках пиво выставляют, в некоторых нет. Дома после игры ребята идут в бар посидеть, поболтать с рюмкой или бокалом в руках. Хотя есть и те, кому нужно добиться хорошего контракта, — они вообще не пьют, серьезно готовятся к каждому матчу, чтобы сыграть хорошо. Все, включая выпивку, в этой стране абсолютно индивидуально. Получается парадокс: за мои 15 лет в советском хоккее под неустанным вниманием комсомола, политотделов, выдающихся педагогов-тренеров мы потеряли десятки восходящих звезд из-за их пристрастия к алкоголю. А здесь, в свободной стране, когда каждый предоставлен самому себе, я не слышал ни об одном подобном случае.

Я видел людей, которых приносили домой, наутро они никакие выходили на лед, но тренировались, и никто им слова не говорил. Партсобраний нет, игрок и сам знает, что не прав, что его может вызвать генеральный менеджер, спросить: «Чего ты добиваешься?» Но если сравнивать мой первый год в Лиге с тем, что происходит сейчас, количество выпиваемого игроками алкоголя заметно идет на убыль. Раньше легионеры в среднем получали тысяч 150 минус налоги, и надо было платить за дом, за машину, в школу за детей, и от лета до лета эти деньги уходили. Люди жили на уровне немного выше среднего класса. А сейчас игроки получают огромные деньги. А большие деньги сразу меняют жизнь. Кстати, насколько мне известно, если в России человек бросил пить и курить не по причине обширного инфаркта, значит, он разбогател. Это состояние везде одинаковое, сразу появляются другие цели в жизни.

Когда-то я выходил на матч, перед которым меня настраивали, произнося разные слова о чувстве долга. Здесь дух команды зависит от ее лидеров. Игроки, которые приходят в новый клуб, попадают в точно такую же среду, что была в их прежней команде. От них требуется только одно — они должны хорошо делать свою работу. Это и есть патриотизм. Быть профессионалом — это значит защищать честь клуба, за который ты играешь, который тебе платит зарплату. Но еще каждый работает и на себя. Каждый думает о том, как бы улучшить свои индивидуальные показатели. Поэтому профессионал может играть в любой команде. Он сражается за себя, но получается, что и за команду. А вот сплоченность команды зависит от лидеров. Хоккеист не может выиграть Кубок Стэнли или чемпионат в одиночку. Нужна команда, нужны коллективные действия. Поэтому, если в коллективе есть лидеры-ветераны, они будут отслеживать, чтобы все в команде играли друг на друга. У них не проходит вариант, когда яркая и талантливая индивидуальность старается играть только на себя. Они заставят кого угодно играть на команду. Но все, абсолютно все в НХЛ работает на бизнес, на получение прибыли.

Го, что хоккей — это бизнес, доказывает присутствие в НХЛ профсоюза игроков, а также комиссионера Лиги, который в ней занимает пост, равный директорскому. У комиссионера есть помощники, огромный офис, заместитель, который отвечает за спортивную часть, заместитель, который отвечает за бизнес, за рекламу, есть группа юристов, короче, есть все то, что присуще директорату большой компании.

Хозяева, владельцы клубов не подчиняются комиссионеру Лиги, они его выбирают, чтобы он вел их бизнес, продавал матчи правильно, делал хорошую рекламу. Хозяева платят комиссионеру очень большую зарплату. Но если он их перестал устраивать, они его завтра выгонят. Часть хозяев составляют совет директоров. Они собираются и постоянно решают, как сделать Лигу более успешной, то есть как свой товар продать получше.

Штаб-квартира НХЛ раньше находилась только в Торонто, сейчас — и в Торонто, и в Нью-Йорке. Почти равная роль с советом директоров принадлежит в Лиге профсоюзу игроков — это те две силы, которые регулируют весь бизнес. Профсоюз организовывал не одну забастовку даже на моем веку. Был и локаут со стороны хозяев, когда они закрыли свой бизнес (отменили матчи) и не платили игрокам зарплату. Иногда только так выясняются отношения, и это, возможно, правильно в нормальном обществе. Если одна сторона считает, что другая ее в чем-то ущемляет, то она и таким образом может проявлять свое несогласие. Существует в Лиге комитет судей, им платят зарплату хозяева. Тренеры и люди, которые считаются обслуживающим персоналом, находятся на той же стороне, что и хозяева. В футболе и баскетболе тренеры, врачи и массажисты относятся к профсоюзу игроков. В хоккее, когда был локаут, хоккеистам не платили деньги, а эти люди получали свою зарплату.

Профсоюз игроков в НХЛ достоин отдельных слов. В нем по два представителя от каждой команды, которые находятся на связи с главным профсоюзным офисом Лиги, получают из него информацию, летают туда на собрания. Игроки не отчисляют деньги в свой профсоюз, он их сам зарабатывает, причем немалые. Мы отчисляем с каждого чека деньги, но только в пенсионный и страховой фонды. Профсоюз использует для своих заработков имена игроков. Например, выпускает маленькие открытки с нашими портретами, которые отлично продаются. Раньше доход с этих карточек принадлежал клубу. Сейчас этот неплохой бизнес принадлежит профсоюзу игроков и Лиге. Но продаются не только снимки, а всевозможные плакаты, майки… Что только не выпускается для фанов!

В 1996 году, когда популярность русской «пятерки» достигла пика, сразу напечатали несколько видов плакатов с нашими изображениями и хорошо их продали. Даже если продаются значки команды, то и тут профсоюз в доле с клубом. Все перечисленное — огромный бизнес, отчисления от которого идут в пенсионный фонд для игроков, и с каждым годом денег в нем накапливается все больше и больше. Деньги фонда не лежат в банке, а постоянно крутятся в государственных облигациях, и сумма их увеличивается. И хозяева обязаны отчислять какую-то часть своих доходов в наш пенсионный фонд.

Пенсия игрока — это сумма минимум в 250 тысяч, если он сыграл 400 игр в регулярных чемпионатах. Матчи плейоффа в их число не входят, а кто отыграл больше — у того и пенсия выше. Можно взять деньги раньше 55 лет, но в этом случае получишь намного меньше, потому что так все рассчитано, чтобы иметь хорошие выплаты именно к этому возрасту. Чем раньше игрок начал выступать в Лиге, тем раньше он сыграет 400 матчей, тем быстрей на его счету накопится необходимый минимум, и деньги будут продолжать расти. Я уже перешагнул рубеж необходимых 400 матчей, то есть я уже заработал в НХЛ пенсию.

Я знаю, что такие великие игроки, как Горди Хоу и Бобби Халл, судились в свое время с профсоюзом и Лигой из-за того, что, когда у них подошел пенсионный возраст, денег для выплат не оказалось. Они считали, что Алан Иглсон, знакомый советским болельщикам 70-х годов, исполнительный директор и профсоюзный босс, все деньги Лиги куда-то неправильно вложил. С тех пор за пенсионным фондом установлен постоянный контроль, от него все, кто хотят, получают полную отчетность. До меня доходила информация, что Иглсон оказался тесно связан с хозяевами, вместо того чтобы отстаивать интересы игроков. Поэтому и зарплаты держались на низком уровне.

Нынешний профсоюзный босс Боб Гуденоу, игравший в хоккей на уровне колледжа, постоянно мотается из города в город, смотрит игры и встречается с игроками. Если возникает какой-то вопрос, игрок имеет право в любое время позвонить в профсоюз или даже к Бобу домой.

В профсоюз входят не только игроки НХЛ. Если игрок перешел в низшую лигу, то он не вылетает из профсоюза. Например, «Ред Уингз» платит зарплату 50–60 игрокам. Включая и тех, которые играют в майнер-лиге.

Совсем неглупые люди собрались сейчас у руля управления Лигой. Они, на мой взгляд, на правильном пути, они стараются профессиональный хоккей хорошо продать во всем мире, они существенно расширили Лигу. Появились команды во Флориде, еще прибавится три-четыре команды в Калифорнии — а это те районы, где есть мощное региональное телевидение, а именно оно привлекает внимание к любому событию. Самое главное. Лига старается выйти на каналы общенационального телевидения, где уже есть баскетбол, бейсбол и бокс. Там деньги от рекламы — фантастические. Пока только игры плейоффа показывают по общенациональному телевидению, матчи чемпионата идут в основном по местным спортивным каналам, Детройт имеет свой, Чикаго — свой, но деньги за рекламу на них меньше на порядок, а может, даже и не на один.

Руководители НХЛ анализируют, почему хоккей десять лет назад был по популярности в конце первой двадцатки, а сейчас продвинулся значительно вперед. Они делают вывод, что часть американцев не хотят видеть грубость на льду, потому что приводят на стадион детей. И получается, что драки, которыми всегда была знаменита Лига, большинство зрителей не приемлет. Руководство Лиги старается сделать так, чтобы было больше комбинаций, меньше задержек, забивалось много голов. Ради того, чтобы игра красиво смотрелась, идут на все, даже если для этого надо поменять правила: ведь в случае успеха ее можно «хорошо продавать».

Олимпийские игры вызвали в Лиге большие споры. Участвовать или не участвовать? Нужно это или не нужно?

Даже профсоюз игроков не горел желанием дать согласие на участие легионеров в Играх. Дело в том, что Кубок Канады контролируется профсоюзом игроков, и, если он в конце концов станет основным соревнованием мирового хоккея, профсоюз имеет шанс заработать огромные деньги. Но ехать на Олимпиаду — это значит, во-первых, помогать турниру-конкуренту, во-вторых, там хоккейный турнир полностью подчиняется Международному Олимпийскому комитету. Но, с другой стороны. Лига получит всемирную рекламу. И в конце концов это, наверное, и перетянуло чашу весов. Профсоюз создал окно в чемпионате НХЛ, и канадцы и американцы серьезно готовились к выступлению на первых открытых для профессионалов Олимпийских играх.

Умное руководство — это то, которое постоянно ищет новые варианты, делает все для того, чтобы игра становилась зрелищнее. В конце концов, в бизнес Лиги вовлечены такие суперкомпании, как «Дисней» с их командой «Майти Дакс». В последнее время строятся огромные красивые стадионы. Стоят они от 150 до 200 миллионов — это весомые деньги. Но если люди, ворочающие огромными капиталами, чувствуют хоть какой-нибудь риск в бизнесе, вряд ли они будут строить новые стадионы. Более того, местные корпорации покупают на этих стадионах ложи, платят деньги вперед, и немалые деньги, ради того, чтобы приходить посмотреть игру, окружив себя комфортом. «Джо Луис Арена» в Детройте и вместительная и красивая, но даже у команды «Ред Уингз», у которой посещаемость сто процентов, уже есть необходимость в новом стадионе.

Кстати, долгое отсутствие европейцев в Лиге было связано с тем, что прежнее руководство считало, что игрокам из Европы в НХЛ делать нечего. Если бы такой подход сохранился, то, возможно, хоккейный бизнес настолько бы не вырос. Европейские игроки привнесли с собой специфическую добавку в игру: это и скорость, и мастерство паса, и необычные комбинации. Кроме того, появление европейцев, и в частности русских, дало возможность расшириться Лиге. С 1989 года в ней появилось восемь новых команд. За счет своих резервов — только канадцев и американцев — Лига смогла бы так расшириться, только включив ребят, которые играют в фарм-клубах, но тогда уровень хоккея, конечно, заметно бы упал. А приток европейцев лал возможность расширить Лигу, при этом качество хоккея не потерялось, а я думаю, что оно даже повысилось.

Как правило, у хозяев клубов хоккей не основной бизнес, они увеличивают свое состояние помимо него. Для многих бизнесменов своя спортивная команда — это престиж. А собственная профессиональная команда НХЛ — это очень большой престиж. Не каждого пускают в этот бизнес, и когда кто-то хочет вступить во владение командой, то собирается комитет Лиги, рассматривает новую кандидатуру. Если она по каким-то причинам комитету не нравится, то они не примут этого человека ни за какие деньги к себе в семью.

Отношения у игроков и хозяев самые разные. У меня, допустим, были прекрасные отношения с моим прежним хозяином, владельцем «Нью-Джерси». Впрочем, они до сих пор такими и остались. Зовут его Джон Макмален, или, как еще говорят, доктор Макмален. Человек он очень интересный. В прошлом закончил военно-морскую академию, служил во флоте. Умный, деловой, он в свое время сделал пару военных изобретений, которые ему дали огромные деньги. Потом доктор Макмален открыл свой бизнес. Интересно, что куда бы он ни вкладывал деньги, везде у него будто росло золотое дерево, настолько развито чутье на бизнес. И хотя Макмалену крепко за 70, он человек совершенно ясного ума: каждый день в офисе, каждый день работает, каждый день в спортивном зале, много плавает. Перед такими людьми нужно преклоняться.

Я не был исключением в «Дэвилс», у доктора Макмалена всегда складывались отличные отношения с ребятами из его команды. Хотя многие толком даже не знают, что он единоличный владелец «Дэвилс». Он обычно не вмешивается в дела тренеров и менеджера. Поэтому есть игроки, которые никогда не разговаривали с ним, только «привет-привет» — и все. Макмален еще владел «Хьюстон Астрос» — профессиональной бейсбольной командой, плюс к ней и закрытым стадионом — «Астродом», который вмещает 60 тысяч человек. Но как раз перед тем, как начались проблемы с бейсболом, доктор Макмален вдруг продал «Астрос». Буквально на следующий день забастовки начались у бейсболистов, цены пошли вниз. Потери у других получились огромные. А Джон Макмален успел выскочить из бейсбольного бизнеса, но стадион оставил себе.

Доктор Макмален давал мне по бизнесу постоянно много полезных советов. Все же некоторое нетрадиционное отношение было у него именно к нам с Ладой. Может, потому что я оказался сбывшейся его мечтой, он же пробивал советский «железный занавес», чтобы взять русского игрока в команду, в течение многих лет, задолго до перестройки.

Рождество — для американцев исключительно семейный праздник. Потом, уже на Кристмасдей, на следующий день, приглашаются близкие друзья. Когда доктор Макмален пригласил меня с Ладой в первый раз, мы думали, что это будет совместный ужин всей команды. Приходим, смотрим — только мы вдвоем с Ладой имеем отношение к команде, а так людей совсем немного, только его близкие. Три или четыре года подряд Джон Макмален приглашал нас к себе домой в самый знаменательный для американцев день.

Но надо помнить всегда, что хозяин — это человек, который платит тебе зарплату. Хочешь или не хочешь, но относишься к нему с уважением.

Глава 10

Детройт

В 1994 году у меня закончился пятилетний договор с «Нью-Джерси Дэвилс», и все лето перед началом сезона велись переговоры насчет нового контракта. Но никак не удавалось договориться, а когда дело сдвинулось, хозяева клубов объявили локаут. Но сперва забастовку провели хоккеисты.

Профсоюзный босс Боб Гуденоу подготавливал ребят к локауту, наверное, целый год. Ездил по городам, встречался с игроками, проводил собрания. Боб считал, что хоккеисты получают маленькую зарплату и это несправедливо. Хозяева везде плакались, что они не зарабатывают денег, а Боб имел информацию, что на самом деле к ним приходят деньги, и к тому же большие. Хозяева показывали, что некоторые команды приносят им убытки, но это, считал Гуденоу, неправда и пришла пора показать, что мы вместе, что мы собираемся добиться лучших условий в контрактах. В конце концов Боб сумел убедить игроков. Сразу после сезона 1993–94 годов, получив последние чеки, прямо перед плейоффом хоккеисты начали забастовку.

Время было выбрано не случайно. Основной заработок хозяев — это плейофф, потому что зарплаты все выплачены, а чем дольше команда играет в Кубке Стэнли, тем больше у ее хозяина доход. Каждая игра в Кубке, говорят, приносит чуть ли не миллион чистой прибыли.

Итак, получив последние чеки, мы начали забастовку, требуя пересмотра контрактов. Между профсоюзом игроков и Лигой есть коллективный договор. Соблюдение правил, порядок выплаты страховки и еще множество пунктов, определяющих жизнь Лиги, — все в нем оговорено. Но как раз кончался срок договора, и для того, чтобы подписать новый, устраивающий игроков, профсоюз пошел на забастовку. По-моему, через пару недель стороны пришли к согласию, однако долгосрочный договор подписан не был, хотя игры в розыгрыше Кубка возобновились. А перед началом следующего сезона хозяева сделали ответный шаг. Накануне открытия тренингкемпа, когда нужно платить первые деньги игрокам, они взяли и закрыли Лигу. Деньги не платились, матчи не проводились, игроки сидели без зарплаты. Хозяева, наверное, считали, что чем дольше Лига будет закрыта, тем скорее произойдет внутренний раскол в профсоюзе игроков, люди начнут к ним перебегать. И тогда они заставят их подписать контракты на своих условиях. Но никто не предполагал, что этот локаут затянется так надолго. Лига оказалась закрытой до середины января. В конце концов после всех этих акций средняя стоимость контракта резко поднялась.

Как я уже говорил, средняя зарплата в НХЛ равнялась 200 тысячам всего пять лет назад, до всех этих забастовок. Тогда я и попал в Лигу, кстати, одновременно с новым руководством профсоюза. Тогда же впервые были открыто опубликованы цифры контрактов игроков. До этого дня никто не ведал, как распределяются суммы, трудно было что-то реальное узнать из частных разговоров, хотя все точно знали — лишь один человек в Лиге получал больше миллиона — это Грецки. Самым высокооплачиваемым защитником считался Рей Бург, говорят, он получал 500 тысяч в год. Но буквально через год или два, с появлением молодых ребят и опытных хоккейных звезд из Старого Света, резко взлетела зарплата. Большие контракты теперь подписывали, естественно, и те, кто играл в Лиге давно, имел в ней имя. И общая картина с контрактами резко поменялась. Все это связывали с приходом нового профсоюзного босса, потому что стратегия и тактика в трудовых конфликтах, считалось, выбраны им правильно.

В договоре между хозяевами клубов и профсоюзом появились такие важные для игрока пункты, что он может быть «свободным агентом», то есть имеет право подписывать контракт с любым клубом, начиная с тридцати двух лет. Чем раньше ты становишься свободным агентом, тем выше у тебя шансы заработать больше денег. Потому что ты выходишь сам на рынок, и клубу, который тебя покупает, не нужно платить компенсацию либо игроками, либо деньгами твоей бывшей команде. А когда ты выходишь «на пролажу» и три-четыре команды хотят тебя забрать к себе, значит, кто больше тебе даст, тому ты и достанешься.

Не все игроки были довольны действиями Боба, особенно те, которым перевалило уже за тридцать, которым осталось играть уже недолго. Они теряли в локаут большие деньги без надежд, в отличие от молодежи, их вернуть. Боб же работал на перспективу. Конечно, возникали разговоры, что мы, игроки, согласны заканчивать противостояние, давайте вернемся к тому, как жили раньше, но чтобы хоть один пришел и начал тренироваться в клубе — такого не было. У 95 процентов игроков сработало чувство солидарности. Мы много раз слетались вместе на общие собрания, приезжали к командам авторитетные в Лиге люди, которые объясняли смысл забастовки. В действительности, после забастовки даже те ребята-ветераны, которые против нее возражали, получили огромное преимущество, становясь «свободными агентами».

В общем, ситуация оказалась выигрышной для игроков, но самое интересное: как только был подписан долгосрочный договор, оказалось, что и для хозяев он тоже не так-то плох. Потому что бизнес резко пошел в гору. НХЛ подписала договор с европейскими федерациями о компенсациях, подписала договор с игроками, что в ближайшие шесть лет не будет никаких забастовок. А это уже гарантии стабильности. Началось строительство новых стадионов, но самое главное то, что в Лигу высказали желание вступить новые команды из больших городов. Если бы бизнес шел вниз, наверное, никто бы не захотел тратить 75 миллионов долларов на вступительный взнос в Лигу, тем более что пять лет назад он составлял только 50 миллионов. И нет гарантии, что через три года не вырастет до 100 миллионов. А средняя зарплата на команду в Лиге сейчас больше 20 миллионов.

Вступительный взнос нового члена распределяется между хозяевами клуба. Если, допустим, рядом с «Детройтом» появляется новичок, то, естественно, компенсация должна достаться в большей степени «Ред Уингз», потому что у нас невольно отбирают какое-то количество зрителей. Команда «Нью-Джерси», когда я туда приехал, десять лет выплачивала часть денег, полученных за проданные билеты, «Филадельфии», «Нью-Йорк Рейнджере» и «Нью-Йорк Айлендерз», потому что они близлежащие соседи.

Поскольку локаут начался прямо перед сезоном, естественно, все переговоры прекратились, никто не знал, когда и как возобновится чемпионат НХЛ. Даже те, кто имели на руках подписанные контракты, денег по ним не получили, тренироваться на катках не имели права Комитет игроков регулярно совещался с профсоюзным боссом Бобом Гуденоу. Боб выдавал им информацию, по-моему, еженедельно. Прошел месяц. Все решили, что локаут будет долгим, хозяева не собираются сдавать позиции. И у меня в разговоре с Валерой Зелепукиным возникла идея собрать русских легионеров и поехать всей компанией в Россию сыграть несколько матчей в разных городах. Мы стали обзванивать игроков. Реакция на наше предложение была самая разная, но в основном идея всем понравилась. Нашлись и такие, кто первым делом спросил: а сколько мне заплатят? Конечно, у каждого возникали свои требования, у всех же разное финансовое положение, но всегда есть люди, которые хотят только зарабатывать и ничего не отдавать.

Я связался с Гелани Товбулатовым и мы позвонили Виталию Георгиевичу Смирнову — президенту Олимпийского комитета России. Он поддержал мою инициативу, я спросил: «У нас здесь некоторые без российских паспортов, можно будет что-нибудь сделать?» Смирнов предложил обсудить эту проблему в Москве. Одной из любимых тем американской прессы была такая, что в НХЛ весь предыдущий сезон русская мафия угрожала игрокам из бывшего СССР, требуя от них денег. Пресса уверяла, что большинство русских хоккеистов никогда не поедут обратно домой. Я попросил Виталия Георгиевича вывести переговоры о Суперсерии на уровень правительства, чтобы полностью подстраховаться от любых неожиданностей.

Я прилетел в Москву и сразу из Шереметьева поехал к Смирнову, где мы долго обсуждали разные вопросы. Виталий Георгиевич связался с правительством, с администрацией президента, с Андреем Козыревым — в то время министром иностранных дел. Я выяснил, что «дело Могильного» давно закрыто, и отправил Саше факс, чтобы прилетал, не боялся. Он потом рассказывал, что на подлете к Москве его всего трясло, но когда он увидел, какая встреча и сколько журналистов в VIPe, то был на седьмом небе. Для Саши это возвращение оказалось знаменательным. Он познакомился в Москве с девушкой Наташей, которая позже стала его женой. А я никогда не забуду, как были счастливы родители Могильного. Сколько же им пришлось пережить! Вчера еще сын был предателем Родины, а теперь ее герой.

Нас приглашали многие провинциальные города, где развит хоккей. Такая возможность поглядеть «вживую» на игроков высочайшего класса! Предложили одну игру провести в Санкт-Петербурге для рекламы Олимпийских игр, на которые северная столица тогда претендовала. Но оказалось, что в Питере льда нет, и даже тогдашний мэр Собчак не мог организовать во Дворце «Юбилейный» его заливку.

Нам казалось символичным собраться той прежней великолепной «пятеркой». Пригласили Касатонова, Володю Крутова с трудом выдернули из Швеции, где он благополучно играл в шведском чемпионате. Уговаривали Третьяка, однако убедить так и не смогли. Но перед первой игрой вручили ему майку с его именем. Выглядело все это, говорят, красиво, как продолжение традиций родного хоккея. Гелани Товбулатов творил чудеса, чтобы ребята чувствовали себя как дома. Главную цель турнир, я считаю, выполнил —.хоккейный мост от НХЛ к России был наведен.

Серия игр прошла в Москве, Ярославле, Нижнем Новгороде, Новосибирске, Магнитогорске. Будто Всевышний организовал этот локаут, чтобы состоялся приезд ребят на Родину, чтобы мы объединились. Многие не хотели уезжать из России по окончании серии. Были и такие, что вернулись тут же обратно. Могильный и Буре потренировались со мной в Нью-Джерси, локаут ведь еще продолжался, а потом мне говорят: «Хорошо бы в декабре поучаствовать в Призе «Известий». Немыслимое заявление, учитывая их многомиллионные контракты. Многие легионеры благодаря той серии стали каждый год приезжать в Москву.

В декабре я вернулся в Америку, а в середине января уже возобновился регулярный чемпионат Генеральный менеджер «Дэвилс» Ламарелло входил в комитет генеральных менеджеров, которые — со стороны хозяев — вели переговоры с комитетом игроков. За неделю до возобновления чемпионата (пресса об этом и не подозревала) Лу позвонил мне и сказал, что доктор Макмален и он хотели бы со мной пообедать. Я приехал на встречу, была дружелюбная атмосфера, они расспрашивали про Москву, интересовались, как прошла серия в России. Никаких разговоров о бизнесе, ни одного слова. Потом, через пару дней, хозяин присылает мне оффер, так называется предложение о контракте, на один год. Я его подписал. Лу сказал: «Мы на тебя рассчитываем в плейоффе, у тебя три-четыре недели, чтобы во время чемпионата спокойно готовиться. Никуда не торопись». Всего в сезоне из-за локаута было сорок восемь игр. Ребята в команде были рады моему возвращению.

Именно в эти дни я сдружился с Ларри Робинсом. Ларри — замечательный человек и отличный хоккеист. Мы много времени проводили вместе, тренировались и с командой, и вдвоем. Через две недели я начал играть и в третьей игре получил довольно серьезную травму: подключился в атаку, хотел проскочить между бортом и защитником, а в это время открылась дверца на скамейке соперника и я на всей скорости врезался в нее. Ощущение — как будто влетел в стену. Я выпал из игры еще на три недели. Но я считаю, что мне повезло — могло быть гораздо хуже. «Дэвилс» начали неплохо играть, система, которую для нас выбрали тренеры, оказалась подходящей команде. Защитников в ней, правда, собралось много, но пара ребят были травмированы, хотя потихоньку и они набирали форму. Я успел сыграть за «Нью-Джерси» еще одну игру, но понимал, что кто-то из нас должен уйти: девять защитников — это многовато. И тут как раз ввели новые правила, по которым в команде могут быть только 24 игрока, остальные должны находиться или в резерве, если у них серьезная травма, или играть в майнер-лиге. Значит, уже все обстоятельства складывались так, что какого-то защитника точно должны отдать. Этим лишним защитником оказался я.

После одной из тренировок подходит в раздевалке ко мне старший тренер Жак Лемэр: «Слава, тебя генеральный менеджер ждет в офисе». Я поднимаюсь в офис, и там Лу мне объявляет, что только что состоялся трейд, меня поменяли в «Детройт Ред Уингз». Ламарелло поблагодарил меня за все годы, что я провел в «Дэвилс», и хотя это обычные слова, говорящиеся по традиции, мне было приятно. Лу мне еще сказал, что они не хотели менять меня в слабую команду, понимая, как мне хочется выиграть Кубок Стэнли. Он считает, что «Детройт» станет одним из претендентов на победу в Кубке, причем в этом году. (Если бы Лу еще знал, что «Нью-Джерси» и «Детройт» будут играть в финале!) Я спросил, когда я должен отправляться в Детройт, удивляясь, что никаких сентиментальных чувств у меня не возникло. Лу ответил: «Езжай домой, тебе позвонят из Детройта через 40 минут».

Меня поменяли за третий раунд драфтпика. Рядовая ситуация для Лиги. Я вернулся в раздевалку, ребята, конечно, уже догадывались о каком-то изменении в моей судьбе, потому что, когда вызывают к генеральному менеджеру, всегда что-то важное происходит. Я поднял руку: «Парни, я поехал в Детройт». И тут на меня нахлынули эмоции, которые в кабинете Ламарелло полностью отсутствовали. Ведь со многими из сидящих в раздевалке я долго играл рядом, мы стали хорошими друзьями. Начались объятия, рукопожатия, прощания, пожелания — все это было невероятно трогательно.

Кто из нас мог тогда знать, что, уезжая в Детройт, я через два-три месяца буду играть против них в финале Кубка Стэнли. И впереди у нас рукопожатия, которые произойдут, когда «Детройт» проиграет «Нью-Джерси» финальную серию. И они будут совершенно пронзительными. Ребята плакали от счастья, что выиграли Кубок, но почти каждый из них, обняв меня, сказал: «Жалко, что ты не с нами!» Меня каждый служащий на «Бренден Берн Арене» в Нью-Джерси знал, как родного. С одной стороны, у них фантастическая радость, с другой — нескрываемая жалость ко мне.

Серию мы закончили в Нью-Джерси, проиграв 4:0. Выхожу из раздевалки — жена стоит, полные глаза слез. С Ладой приехал на стадион Гарри Каспаров, но не выдержал, ушел после второго периода. Подошел я к Ладе, мы обнялись, я говорю: «Ну что же сделаешь, в жизни всякое бывает, значит, через это тоже надо пройти». Все вокруг жалеют меня, а я объясняю, что сам ни о чем не грущу, потому что считаю: надежды на Кубок Стэнли у меня еще не потеряны. Я еще поиграю. Дело в том, что за три месяца в «Детройте» я снова почувствовал себя настоящим игроком — то есть мне разрешили делать то, что я хорошо умел делать всю свою хоккейную жизнь, а не действовать по каким-то специфическим схемам.

Я сказал Ладе: «Для меня сегодняшний день стоит многого». Это была не бравада, можно получить Кубок в составе «Нью-Джерси», но играть там седьмым защитником и выходить на лед через матч, другое дело — знать, что ты опять полнокровный игрок, что опять можешь импровизировать, играть в тот хоккей, которому тебя учили, который приносил тебе радость и которым восхищались болельщики. Это не громкие слова — действительно, когда наша «пятерка» сборной Союза заводилась, болельщики «сходили с ума» и не только у нас в стране, но и во всем мире.

Я проигрывал и финал на Олимпийских играх, и решающие матчи чемпионата мира, но те поражения случались далеко от семьи, переживались в коллективе, и оказалось, это не так тяжело, когда вокруг друзья, а рядом жена. Чувство горечи совсем иное, чем когда, предположим, проигрываешь в Австрии, потом слушаешь, что тебе скажут тренеры и руководство на собрании, и только потом отправляешься домой, в Москву.

Да, шанс настолько выпал близко к тому, что моя команда получит Кубок Стэнли, что ближе, казалось, уже не будет. И что бы ты ни говорил, ты знаешь, что с каждым годом шансов на эту победу все меньше и меньше…

Но я забежал вперед. Итак, узнав, что меня поменяли, я вернулся домой. Лада находилась в Нью-Йорке по делам. У нас тогда жила Ладина тетя, Тамара Александровна, которая присматривала за Настей. Она накрыла на стол, я сел обедать, но даже не видел, что ем, все представлял, как будет осуществляться мой переход. Наконец звонок. Скатти Боумен — тренер «Детройта»: «Слава, добро пожаловать в «Ред Уингз» — в нашу семью, нашу организацию. Мы очень рады, что ты теперь будешь игроком «Детройта». Наш самолет сел сейчас на заправку в Канзас-сити, мы по пути в Сан-Хосе, там завтра играем. Когда бы ты хотел к нам прилететь?» Я ответил: «Хотел бы сейчас». Боумен, по-моему, растерялся, говорит, мол, побудь еще дома. Я ни в какую, хочу лететь. Тогда Скатти решился: «Тебе сейчас перезвонят, закажут билет и скажут, как до нас добраться». Федька, Сергей Федоров, схватил трубку, Боумен подозвал к телефону ребят: его и Володю Константинова. Они были такие счастливые, восторженные, Сергей кричит: «Давай прилетай, поиграем в настоящий хоккей!»

Мне потом ребята рассказывали, что, когда Скатти сообщил в самолете, что «мы взяли Фетисова», Федька подпрыгнул чуть ли не до потолка, так был рад этому. Тут же к нам домой позвонили корреспонденты из Детройта: «Что вы думаете о «Ред Уингз»? Вы знаете, что у нас семь защитников? Что вы можете дать команде?» Вопросы, конечно, необычные, отвечаю я, но думаю, что смогу еще поиграть в хоккей, который понравится в «Ред Уингз», я много играл против этого клуба и знаю, что «Детройт» — это хорошая команда. Позвонила из офиса «Нью-Джерси» Мария — секретарь генерального менеджера: «Нас только что просили заказать тебе билет в Сан-Хосе. Когда ты собираешься лететь?» Я сказал, что как можно скорее. Она отвечает, хорошо, билет есть, вылет через полтора часа. Я поблагодарил через нее всех девочек в офисе, они всегда ко мне хорошо относились. Положил трубку, быстро собрал сумки. Билет уже ждал меня на стойке в аэропорту.

Я отправился не знакомиться с новой командой, а играть в ней. Сезон в разгаре, не до знакомства. «Дьяволы» прислали за мной домой лимузин, заранее положив в него мою форму, коньки и клюшки. Я бросил в багажник и наспех собранные мною сумки, поцеловал Настю и поехал в аэропорт. Лада все еще ничего не знала, а я сказал Тамаре, чтобы она ей ничего и не говорила, я прилечу в Калифорнию, позвоню. В аэропорт я успел за десять минут до вылета. Взлетели, и я чувствую такое возбуждение, будто меня ожидает таинственное и опасное приключение.

Лада возвращается из Нью-Йорка, моя машина стоит в гараже, а в доме меня нет. Она спрашивает Тамару: «Где Слава?» — «Не знаю, — решила пошутить тетка, — вроде ушел от тебя». — «Как ушел?» — «Вот собрал шмотки, ни «здрасьте», ни «до свидания». Собрал и уехал». Лада не поверила. «Не веришь, посмотри — вещей нет, я тебе говорю, собрался и уехал». Лада пошла наверх, смотрит — действительно моих вещей нет, села и задумалась. Тут Тамара испугалась своей шутки и все рассказала.

Лада поначалу расстроилась, что меня поменяли. В русском человеке, похоже, исторически заложено, что он должен жить на одном месте и никуда без нужды не мотаться. Нас и прописывали чаще всего раз и навсегда по одному адресу, Тяжело русскому человеку собирать накопленные вещи и перебираться в другие края. Другое дело — у якобы похожих на нас американцев. В любой момент раз — и в другой город.

Когда я прилетел в Сан-Хосе, был вечер, а в Нью-Джерси — уже ночь. Я позвонил Ладе, сказал, что нормально добрался, чтобы она не волновалась, что все будет хорошо. Сейчас я с командой на выезде, но когда приеду в Детройт, то определимся с домом. В НХЛ правило: команда должна оплачивать твой переезд, упаковку вещей, транспорт, платить первые несколько месяцев за гостиницу, в зависимости от даты, когда ты поменян (если в начале сезона — одно количество недель, если в конце сезона — другое). Потом, когда ты снимаешь дом, тебе платят за три-четыре месяца, а могут и за один, опять же в зависимости от того, в какое время года совершился трейд. Даже оплачивают банковскую ссуду, если она у тебя есть, за собственный дом. Другими словами, переезд никак финансово не отражается на игроке, это все — ответственность клуба, который тебя поменял.

Я долго с «Ред Уингз» находился в поездке — Лос-Анджелес, Анахайм, еще где-то играли, пока я попал в Детройт.

Сергей Федоров пригласил меня сначала пожить у них дома. Около трех недель меня замечательно Федоровы принимали, не пришлось одному, как это бывает, торчать в гостинице. Впрочем, и Козлов, и Константинов тоже меня приглашали. Но с Детройтом и его окрестностями меня знакомил Сергей. Потом я устроился в гостинице, а затем снял квартиру прямо в центре города, недалеко от «Джо Луис Арены». Так было удобнее ходить на тренировки, тем более я не сомневался, что в плейофф команда попадет, значит, сезон продлится. А находясь рядом с ареной, больше времени будет для того, чтобы отдыхать, готовясь к новым матчам.

Мне о многом предстояло подумать. В 1995 году заканчивался мой профессиональный контракт. Предложат ли новый в «Детройте»? А если нет, то как жить дальше?

ЛАДА: Переезд из Нью-Джерси в Детройт начался очень смешно. У нас в это время гостила моя тетя, которая помогала мне с Настенькой. Слава с утра отправился на тренировку, а я — в Нью-Йорк, по делам. Приезжаю домой, машина Славы стоит, а его нет. Спрашиваю: «Где Слава?» А тетя хихикает: «Нету Славы». — «Как нет?» Я наверх, вниз. Тетя говорит, не знаю, что случилось, пришел, собрал вещи и ушел. Я так и села, как это собрал вещи и ушел? Она мне: «Да может, бабу какую нашел? Может, бросил тебя?» — «Так и ушел, ничего мне не сказав, ничего не передав?» Тетка хохотать: «Его, ха-ха-ха, поменяли». Я. «Куда поменяли?» Она: «А я не знаю, в какой-то город, что-то на «Д». Я стала звонить Зелепукиным, Валера отвечает: «Да, поменяли в «Детройт», он уже улетел».

А Слава все не звонит, я не знаю, где он, что с ним? Только за полночь, наконец звонок. Оказывается, он летел пять часов, да еще три часа разница. Я спрашиваю: «Детройт ведь от нас недалеко. Почему три часа разница?» Слава: «Я полетел в Сан-Хосе на игру «Ред Уингз» и «Шаркс», с командой познакомиться. Сегодня утром пришел на тренировку, мне объявили, что сделай трейд, дали билет, сказали «гуд лак» и убрали мое ими со скамейки в раздевалке».

В Лиге все очень быстро делается: имя снимается, форма убирается. Я сама боюсь спросить, что он чувствует, но Слава сказал: «Подумаешь, поменяли. Я пять с половиной лет был в одной команде, другие каждый год команду меняют».

В конце концов выяснилось, он доволен тем, что перебирается в Детройт. Его поменяли 4 апреля, конец сезона, начинается плейофф. В Нью-Джерси они всегда после первой или второй серии — кандидаты на вылет. У нас обычно уже в мае отпуск начинался. Я спрашиваю мужа; какой нам смысл снимать квартиру, тем более что Настя уже в детский сад ходит? Я предложила: мы побудем в Нью-Джерси, а ты доиграешь до конца сезона и приедешь. А оказалось, что «Детройт» играет и играет и никак из плейоффа не вылетает. Слава звонит, говорит, что скучает. Мы взяли билет и полетели с Настенькой в Детройт к папе. Там в гостинице жили дней десять. Потом все же сняли квартиру, потому что играли они чуть ли не до середины июня.

Квартиру сняли рядом со стадионом, и из нашего дома до арены шла прозрачная труба-переход. Точнее, от группы из трех огромных домов. Мы жили на 31-м этаже. Слава с балкона мне кричал: «Какой вокруг вид, иди посмотри на Канаду», а я на такой высоте на балкон выйти боюсь, прошу его закрыть дверь, а он: «Выходишь сюда утром, делаешь зарядку». Но действительно, очень красиво, на другой стороне реки — Канада. В этих трех домах магазин, ресторан, прачечная, бассейн, джим-зал, даже почта есть своя, никуда не надо выходить. Но самое главное — не надо парковать машину около стадиона, идешь по «трубе» со своей карточкой, только «прощелкиваешь» ее в электронных дверных замках. Проходишь один туннель, второй — и ты на стадионе. Всего одна минута на улице. И мне и Настеньке в Детройте понравилось, а ей особенно, потому что все вокруг уделяли дочке много внимания.

Когда приехали после лета уже на второй сезон, сняли кондоминиум и занялись переездом.

Вот это было тяжелое время. Наверное, когда ты моложе, переезд легче дается; чем старше — тем подниматься с насиженного места труднее. Тем более что переезжаешь не вдвоем, как мы из Москвы в Нью-Джерси, а с ребенком. Нужно устроить ребенка в школу. В Нью-Джерси Настя занималась балетом, плавала, ходила на уроки гимнастики в школу к Наташе Шапошниковой, знаменитой советской гимнастке. Значит, надо искать новую балетную школу, определяться с бассейном и гимнастическим залом. Слава снял дом, расставил мебель, и когда он это сделал — мы прилетели. Теперь уже не в гости, а жить. Настенька переживала месяц, что у нее новая школа, новые друзья, новые учителя. Она никак не могла привыкнуть, а для меня стало открытием, что ребенок в четыре года так реагирует на смену обстановки. Сначала она ничего не воспринимала: ни школу, ни дом, где поселились, ни даже место, где мы живем. Что трудным было для меня — это учить новые дороги. Искать новых врачей для ребенка, для себя.

Мы в Детройте переезжаем с места на место уже третий раз. В этом сезоне Слава снял таунхауз, чтобы у Настеньки для игр было больше места. Таунхауз — это отдельный дом с гаражом. То есть нет общего подъезда для нескольких квартир. Здесь свой вход, свой гараж. Но дом имеет общую стену с соседним домом.

Детройт, откровенно сказать, я видела только тогда, когда Славу поменяли и мы жили в гостинице в центре города. Сейчас у меня времени нет в центр ездить. Я туда попадаю только тогда, когда еду на стадион. Но посмотреть матч из-за ребенка я могу лишь днем — значит, или в субботу, или в воскресенье. Только когда у Анастасии каникулы, мы можем поехать и на вечернюю встречу. Пару-тройку раз в месяц мы с мужем сходим в ресторан, но это опять же вечера. Живем мы в сорока минутах езды от центра, в чудном районе, очень чистом и очень спокойном. Здесь поселились в основном люди, которые зарабатывают выше среднего уровня, они стараются в центре города не жить.

Больше всего меня в Детройте удивил тренер Скатти Боумен. За пару месяцев моего первого сезона в «Ред Уингз» он иногда вызывал меня к себе, но только для того, чтобы спросить, как дела. Потом выяснилось, что Скатти знает весь советский хоккей начиная с конца 50-х годов. В семидесятые Боумен не поленился прилететь в Москву, где после первой серии профессионалов и сборной СССР Тарасов устроил тренерский семинар. Все наши славные имена он помнит: и Сологубова, и Трегубова, не говоря о тех, кто моложе. Уникальная память. Естественно, Скатти знал и про меня. «Мы долго хотели тебя получить, но никак не выходило». Тогда еще в «Детройте» играл Марк Хоу, сын легендарного Горди Хоу. Кстати, семья Хоу — единственная в мире, где отец и два сына играли вместе в одной профессиональной команде — клубе ВХА «Харфорд Уэйлерс».

Скатти по складу своего характера больше доверяет людям, которые имеют опыт, чем молодым. Марк Хоу получил травму и выбыл почти на месяц. «Детройту» требовался опытный защитник, поэтому они уже стали торговать меня в открытую. Ламарелло мне в прощальном разговоре сказал, что он не хотел меня менять, но из Детройта настойчиво звонили. Возможно, все это лирика, лично со Скатти я до этого знаком не был и никогда с ним не общался.

4 апреля 1995 года я лечу в Калифорнию. Перед отъездом мне велели, чтобы, прилетев в Сан-Франциско, я взял напрокат машину и на ней сам бы порулил в Сан-Хосе. Описания, как и куда надо добираться, мне выслали по факсу. Первый раз меня в НХЛ поменяли, и в такой ситуации я вдруг почувствовал не беспокойство, а какой-то внутренний подъем.

Летел я, подгоняя мысленно самолет, в Сан-Хосе, не зная, чего мне ожидать и что со мной будет. Мне уже подошло к 37 годам, но я не сомневался, что я в хорошей спортивной форме. Я ведь тренировался с Ларри Робинсом, а Ларри был в курсе, как готовиться к сезону возрастному хоккеисту. За этими мыслями и не заметил, как прилетел в Сан-Франциско. Добрался до Сан-Хосе около полуночи. Меня встретил внизу помощник генерального менеджера, взял у портье ключ, отдал его мне, и я со всеми своими вещами поднялся в номер, не подозревая, кто у меня окажется напарником по комнате.

Захожу, одна кровать занята: кто-то спит. Пока носильщик выгружал чемоданы, выяснилось, что на соседней кровати — Слава Козлов. Я с ним прежде не сталкивался. Потом узнал, что его почему-то не пригласили на нашу серию во время локаута, и он в этот случайно выпавший для легионеров отпуск играл с Касатоновым за команду ЦСКА Тихонова. Там ему наговорили про меня много разных ужасов. В ту ночь мы всего парой слов перекинулись, и он сказал: извини, я сплю. «Ну, конечно, — отвечаю, — спи». Утром вместе отправились на завтрак. А там уже Скатти встречает меня вместе со своими помощниками.

Завтрак в «Детройте» оказался не общий, кто-то подходил в ресторан, кто-то уходил, просыпались все в разное время. Скатти стал по очереди знакомить меня с ребятами. Кроме Сергея Федорова, Володи Константинова, Дагги Брауна, я никого близко не знал. Вот с Полом Коффи на чемпионатах мира и Кубках Канады встречались. После чемпионатов на банкетах немного общались — и все. До раскатки я познакомился со всеми.

Меня поменяли за пять суток до дедлайна, после него уже нельзя делать никаких трейдов. Скатти на раскатку не пришел. Может, Боумен еще кого-то хотел поменять. Это время самое ответственное, все тренеры сидят на телефоне. Второй тренер «Детройта», Берри Смит, подъехал ко мне: «Может, отдохнешь, играть не будешь?» Я говорю: «Нет, отдыхал я достаточно, хочу играть». Поставили меня в тот же день против «Сан-Хосе Шаркс». Волновался я, конечно, здорово.

Сразу, как матч начался, вижу: «Детройт» играет совсем по-другому, чем я привык в «Нью-Джерси». Меня в первом же матче выпускали и в большинстве, и в меньшинстве, в любых сочетаниях. Довольно быстро я разобрался, как отдают в «Ред Уингз» пасы, как открываются, какой у команды рисунок. Во всяком случае мне понравилось, что «Детройт» атаковал много. Матч закончился, мы победили, а я заработал первое очко в своей новой команде. Макаров и Ларионов тогда еще выступали за «Сан-Хосе», и для них мое появление оказалось большим сюрпризом.

После игры, я уже оделся, Скатти меня подзывает: «Нормально ты сыграл. Все в порядке. Что, сейчас к своим друзьям пойдешь?» Я отвечаю, конечно, я же их давно не видел, наверное, пойдем поужинаем вместе. «Передай ребятам привет. Если им в «Сан-Хосе» места нет, то пусть ко мне переходят». Не знаю, в шутку или нет, но такую фразу от Скатти я услышал.

«Детройт» выиграл все оставшиеся игры сезона и занял первое место в регулярном чемпионате. Я играл много, и в среднем я набирал по очку за каждую игру по системе «гол плюс пас».

Нередко я играл в паре с Полом Коффи, и все у нас получалось как надо, хотя раньше у меня с Полом был крайне неприятный инцидент. Пару лет назад во время плейоффа, когда он играл еще в «Питсбурге», а я — в «Нью-Джерси», Пол прорвался по краю, я старался его как-то остановить… и клюшкой случайно попал ему в глаз. Я растянулся, а Пол в этот момент слишком низко наклонил голову, и я точно врезал ему в лицо крюком. Получился большой скандал, меня удалили, но санкций никаких не наложили, не дисквалифицировали, не оштрафовали, потому что просмотр видеозаписи подтвердил: Пол действительно слишком сильно нагнулся, и я попал в него случайно. Но шум вышел большой. Как раз в том сезоне за «Питсбург» потрясающе играл Марио Лемье, по всем показателям именно эта команда должна была выиграть Кубок Стэнли, и вдруг — получили бешеное сопротивление от «Нью-Джерси». Мы вели 3:2 в серии, но у себя дома шестую игру проиграли, потом в Питсбурге и седьмую, и вылетели из четвертьфинала. «Питсбург» все же взял в тот год Кубок.

Пол мне говорит: «Как только отец узнал, что тебя поменяли в «Детройт», позвонил и велел с тобой разобраться». Я, понимая, что он хохмит, так же серьезно: «Ты же знаешь (мол, в отличие от других), что я специально тебе в глаз метил». Он: «Конечно, знаю». Мы часто играли с ним в паре, должно быть, играли неплохо, во всяком случае в прессе и телекомментаторы без конца твердили, что мы самая опытная пара защитников в НХЛ, самая уникальная пара в НХЛ. Наверное, складывая наши годы. Когда команда играла в большинстве, мы с Полом много забивали, и Пол всегда в мой адрес только хорошие слова говорил. С ним с первого же дня сложились дружеские отношения. Хороший контакт сразу возник и со Стиви Айзерманом — легендарным капитаном «Детройта». Стив четырнадцать сезонов сыграл в одной команде — случай редчайший для НХЛ.

Все у меня в «Детройте» складывалось хорошо, и плейофф мы начали неплохо: обыграли «Даллас» 4:1, потом «Сан-Хосе» 4:0, потом обыграли «Чикаго» 4:1. Таким образом, не использовав предусмотренных семи матчей, мы получили свободную неделю перед финалом. А в финал также вышел «Нью-Джерси» — какая-то ирония судьбы. В решающем матче я должен был играть против многих своих друзей, с которыми я несколько лет сражался рядом, плечом к плечу!

Сейчас мне кажется, что та неделя перерыва выбила «Детройт» из наезженной колеи, тем более что всю эту неделю в газетах только и писали, что нам и делать-то нечего, куда «Нью-Джерси» против «Детройта», слишком уж большое расхождение в классе.

Ближе к первой игре, когда съехалась в Детройт вся пресса, корреспонденты из всех стран начали проводить бесконечные специальные пресс-конференции. Выглядели они как хороший спектакль, очень напоминающий Оллстарзгейм, когда каждый из игроков мог быть вызван для общения с прессой в любой момент. Так заведено в Лиге, никто не бежит от прессы, наоборот, хоккеист должен отвечать на любые вопросы журналиста — это входит в наши профессиональные обязанности. Но это нагнетание страстей перед финалом и то, что первая игра дома, конечно, здорово нам навредили.

«Нью-Джерси» оказалась непростым орешком, ребята все здоровые, прошли сезон без травм, а главное — вратарь Мартен Бродюр играл очень хорошо. Я не один год выступал с ним вместе, и он всегда мне напоминал Владика Третьяка: и по манере, и по размерам, и даже по некоторой самоуверенности. Но самоуверенность не на пустом месте, а с опорой на мастерство. А хорошая игра вратаря в Кубке — половина дела.

Я ожидая трудного и изнурительного сражения и старался предупредить партнеров, что все, возможно, сложится не так-то просто, но «Детройт» был слишком уверен в своих силах. Мы уступили дома первую игру. Мартен здорово отстоял, «вытащив» все, что только можно. Мы проигрывали со счетом 2:1, третий гол нам забили в пустые ворота, когда мы сняли вратаря. Во второй игре, которая тоже проходила дома, долго держался ничейный результат, потом Федоров забил, и в третьем периоде мы повели 2:1. Оставалось меньше десяти минут, и тут — нелепый гол. Скатти Нидермайер (мне всегда нравился этот молодой защитник), взяв шайбу у своих ворот, ворвался в нашу зону, бросил, промазал… Обычно защитник, когда смена идет, после броска тут же разворачивается и катится к своей скамейке. Но Скатти продолжал движение, а шайба, отскочив от борта, снова попала к нему на клюшку, и Скатти вогнал ее в ворота — 2:2. А потом мы пропустили и третий гол, Пола Коффи ударили в ногу, он лежал на льду почти полминуты, но свистка судьи он не дождался. Так неожиданно у «Нью-Джерси» получилось численное большинство, и они его реализовали — 3:2. Счет в серии стал 2:0. Команда на глазах начала разваливаться, и рассчитывать на то, что «Детройт» может выиграть две игры в Нью-Джерси, не приходилось. Славным было начало, бесславным — конец. Система парадоксов НХЛ. И по мастерству, и по любому другому спортивному параметру «Ред Уингз», скорее всего, опережала другие команды. Но не по характеру и не по согласованности в командной игре. Этих качеств, которые продемонстрировала в финале «Нью-Джерси», оказалось достаточно, чтобы победить команду классом выше. Поэтому победа в Кубке Стэнли «Дэвилс» досталась заслуженно.

С одной стороны, так обидно, а с другой — я был рад за этих ребят. Я знал, как они все предыдущие годы «пахали», для того чтобы иметь хоть какой-то успех в Лиге, а в конце концов выиграли Кубок. Так вот повернулась жизнь. Я думаю, поражение в финале многое мне дало для осмысления всего того, что в спорте бывает. Может, не часто, но бывает. Есть моменты, которые ты никогда не сможешь контролировать, они случаются сами по себе.

Финал Кубка проходил в июне. В Детройт приехала Лада, потом из Москвы прилетели мои родители посмотреть на полуфинальную и финальную серии. Я хотел, чтобы мама и отец вблизи узнали, что это такое — финал Кубка Стэнли, увидели, если повезет. Кубок в моих руках. Для них я снял небольшую квартиру тоже рядом со стадионом. Знать бы заранее, как все сложится! Мама, как всегда, всю ответственность взяла на себя: «Вот видишь, мы с отцом приехали, поэтому вы проиграли». Конечно, никакого отношения к провалу команды их приезд не имел, но мама по-своему расценила поражение «Детройта».

Лада улетела в Нью-Йорк, она должна была посмотреть две игры в Нью-Джерси, и у нее на руках уже был обратный билет на самолет, чтобы прилететь в Детройт на пятую и шестую игры. Мы надеялись победить в двух матчах в Нью-Джерси, потом выиграть дома, и надо же будет как-то отметить завоевание Кубка. К сожалению, ей обратный билет не понадобился. У нас прошел последний банкет, но очень тихо, без фраков, у хозяина в доме, где и собралась команда, а генеральный менеджер принес мне туда контракт на следующий год — все это происходило на третий день после проигрыша финала.

Дагги Браун, у которого тоже остался дом в Нью-Джерси, начал перевозить в него на лето вещи и попросил меня перегнать их машину. Моурин и детей он отправил самолетом, вторую машину сначала хотел отправить трейлером, а потом решил попросить доехать до Восточного побережья меня. Я спросил у мамы с отцом: «Вы можете лететь в Нью-Джерси самолетом, билеты у вас есть, но я поеду домой на машине. Хотите проехать по Америке со мной?» Конечно, они согласились. Я пришел к Дагги, сказал, что о’кей, я перегоню машину. Собрал свои пожитки, загрузил их в брауновскую «Вольво» и с родителями поехал в Нью-Джерси.

Маме и отцу нравилось в Америке все — и дороги, и как выглядят их «деревни», как вокруг все чисто (мы всюду заезжали, останавливались, осматривались), в общем, путешествие получилось интересным. Дорога в одном месте проходила через горы, вокруг необыкновенная красота. Начало лета, мы никуда не спешили, вышли, постояли на специальной площадке.

Так закончился мой первый сезон в Детройте, я ехал домой уже с контрактом в руках. Цифры в нем оказались не те, на которые я рассчитывал, но я надеялся, что за время моего отпуска мой агент договорится об увеличении суммы контракта, что в итоге и получилось. Эти переговоры ведутся по телефону, никуда не надо приезжать. Агент мне звонил почти ежедневно, что и как, хотя все равно получилось в цифрах не совсем то, что я хотел, но планку премиальных все же подняли. Сезон сложился; для меня удачно, я оказался третьим во всей Лиге по системе «плюс-минус». А это считается одним из главных трофеев в НХЛ и предусматривает очень высокие премиальные. После Кубка Стэнли, пожалуй, самый почетный приз в НХЛ — это Хардтрофи — награда лучшему игроку Лиги. По каким показателям его дают? Специальное жюри определяет, кто за время сезона показывал лучшую игру. Может оказаться и так, что у этого хоккеиста и лучший показатель в системе «плюс-минус», но я думаю, такое совпадение вряд ли возможно, да и эти подсчеты для присуждения Хардтрофи роли не играют. А «плюс-минус» высчитывается следующим образом: «плюс» — когда команда, в которой ты играешь, забивает, а ты находишься на льду: «минус» — когда команда, в которой ты играешь, пропускает, а ты опять на льду. Но очки считаются только тогда, когда игра идет в равных составах — пять на пять или четыре на четыре. Но когда команда играет в меньшинстве, игрок получает «плюс», если его команда забивает, и наоборот, когда команда в большинстве, то никому «плюс» за гол не засчитывается, но «минус» в случае пропущенной шайбы получаешь.

Несколько слов о контракте, целой папке бумаг, которые ехали со мной в машине из Детройта в Нью-Джерси. Контракт обуславливает страховку, конечно, не полную, но все же в ней предусмотрено достаточно много ситуаций. Помимо нее, существует и дополнительная страховка, где страхуешь себя от несчастного случая вне хоккея. В этом есть смысл, так как, если ты попал на машине в аварию, тебе клуб ни копейки не должен платить — это считается бытовой травмой. (Господи, я это записывал в начале февраля, через четыре месяца мы разбились.) Ущерб от аварии должна оплатить страховая компания. В контракте же права и обязанности хоккеистов четко оговорены, поэтому никаких судебных споров не может быть, тем более что он одинаковый для всех игроков Лиги.

Профсоюз выработал вместе с хозяевами клубов и руководством Лиги стандартную форму контракта, которую и получает от менеджера любой игрок НХЛ. Единственная разница — в сумме, которая будет в контракте проставлена, остальные пункты одинаковые для всех. Плюс к контракту игрок еще подписывает индивидуальную бонусную премиальную программу, которая определяется во время переговоров с руководством клуба. Это отдельный вкладыш в контракт, для каждого свой, его подписывают не только менеджер с игроком, но и приглашенный свидетель, обычно это секретарь генерального менеджера. Если контракт — это открытый документ, то бонусы касаются только конкретного игрока, они публике не открываются. Конечно, какие-то цифры просачиваются в прессу, но нигде целиком ничья бонусная программа еще не публиковалась.

Когда я проехался с родителями по Америке, то мама без конца удивлялась, как же вокруг чисто. Родители уже гостевали у меня в Нью-Джерси. Но впервые проехали по глубинке, по Средней Америке. Когда наконец добрались до Нью-Джерси, отец говорит: «Притормози, купим какую-нибудь игрушку Насте». Остановились у большого магазина игрушек, родители ходили, выбирали вдоль рядов. Магазин — как супермаркет, от потолка до пола стеллажи. Отец в спортивном костюме, на нем бейсболка «Детройт Ред Уингз», а на майке написано: «Победителю плейоффа Западной конференции». Он в этом костюме ехал, в нем и пошел в магазин. Я в одной секции, он в другой что-то смотрит. Вижу, как к нему подходит какой-то покупатель и так сурово: «Слушай, приятель, ты, по-моему, не туда заехал. Здесь в таком прикиде не ходят». Отец ничего не понимает, я стою смеюсь. Тот продолжает качать права: «Ты слышишь, что я сказал? Снимай все это дерьмо». Я выхожу с другой стороны, отец бежит ко мне: «Слава, что происходит? Что он от меня хочет?» Я говорю этому парню: «Слушай, он будет надевать то, что ему нравится». Тот сразу меня узнал: «Слава, извини». Отец меня дергает: «Слава, что он хотел?» Я объяснил, что он носит в Нью-Джерси не те вещи. Отец удивляется: «Как же так, мы же в Америке, в свободной стране». Я объясняю: «Папа, финал только закончился, народ еще не остыл». Отец не согласен: «Буду носить то, в чем мой сын играет». Я ему: «Конечно, батя, носи. Какие проблемы?» Он так в детройтской майке гордо и ходил, хотя рядом с нами дома старшего тренера «Нью-Джерси» и еще парочки игроков. Естественно, вся наша комьюнити (жители ближайших домов) болела за «Дэвилс», за исключением моих соседей, с которыми мы очень дружны. Они страшно переживали за меня во всей этой финальной истории.

А отец каждое утро, выходя на прогулку, принципиально надевал кепку «Ред Уингз». Я ему все время говорил: «Смотри, батя, спровоцируешь скандал».

Родители побыли у меня еще пару недель и вернулись в Москву, торопились на дачу — копать, сажать, июнь ведь проходит.

Наступило лето 1995 года, мы отправились с Ладой на Сан-Мартин — один из Карибских островов. Отдохнули там отлично. Иногда едешь, судя по рассказам или рекламе, в шикарное место, но больше туда не хочется приезжать, а в этот раз мы отдохнули так хорошо, что, я думаю, мы еще вернемся на Сан-Мартин. И климат там хороший, и погода стояла замечательная. Мы ездили вдвоем, мне не хотелось никаких компаний, слишком много эмоций забрал прошедший сезон. Анастасия осталась дома, в Нью-Джерси, вместе с бабушкой — мамой Лады.

Июль на Карибах как бы межсезонье, неотпускное время, народу немного. Считается, что там в это время слишком жарко, но нам повезло — пекло, но не очень.

После всех стрессов финала хотелось просто побыть вдвоем пару недель. Лето 1995 года — один из лучших моих отпусков в жизни. Спокойный, тихий и полупустой золотой пляж, море совершенно расслабляет, плюс фантастические рестораны и, как говорят «специалисты», роскошная рыбалка. Сан-Мартин был и голландской колонией, и французской, поэтому вся культура на нем напоминает европейскую.

В отличие от большинства армейцев, я не рыбак, подводной охотой тоже не увлекаюсь. Но у меня, как и у всех, был «случай на рыбалке». Летом, в августе или в конце июля, 1983 года мы готовились к сезону, поэтому сидели на сборах в Новогорске. А мой друг Коля Домарацкий в то время командовал полком под Новогорском, естественно, знал всех и все в этом районе. Он и выведал, что рядом с нами рыбное хозяйство, а у них — пруд, где разводят рыбу для рыбалки высокопоставленных лиц. Они на этот пруд, оказывается, все время приезжали. Правда, не выяснил у Коли, водолазы им насаживали на крючок рыбу или они ее сами ловили?

Как-то после вечерней тренировки Коля предложил отправиться на этот пруд. Поехали Леша Касатонов, я, Владик Третьяк и, конечно, Коля Домарацкий, который взял с собой пару солдат. Пока Коля с местным начальством разговаривал, мы пошли рыбачить, почти как партийное начальство, поскольку Коля взял солдатиков для того, чтобы они наживку нам на крючки насаживали. Я стоял посредине, смотрю — слева Леша, справа Владик таскают одну рыбу за другой. Тот же солдат, вроде бы ту же наживку насаживает, и стоим в двух метрах друг от друга, эти таскают, а у меня — ничего. Я говорю; давайте поменяемся местами. Поменялись. У меня опять ничего, а эти все тащат и тащат. Комары вокруг здоровые гудят, меня всего искусали. Исплевался я весь, исчесался, вместо отдыха только нервы потрепал, и с тех пор рыбалку недолюбливаю, ею не занимаюсь, хотя многие хоккеисты из НХЛ летом рыбачат. Рыбачат в океане и играют в гольф — такой у них отдых.