Новая эпоха — старые тревоги: Политическая экономия

Слабость государства при эволюционном сценарии последовательно преодолевается по мере налаживания исполнения законов, что не исключает применения силовых методов, но в пределах правового поля. Силовой сценарий по видимости ускоряет преодоление слабости государственной власти, но он неизбежно влечет за собой противоречие между обществом и государством, которое остается неправовым.

Плохая законодательная база, характерная для начальной фазы переходного периода, может совершенствоваться независимо от сценариев. Разве что в силовом варианте законы принимаются беспрепятственно, значит, быстрее, но не качественнее.

Бюрократия в эволюционном сценарии ставится под контроль демократических институтов. А силовой сценарий означает ее победу и бесконтрольность, значит, коррупция и теневая экономика сохраняются.

Преступность будет снижаться по мере укрепления государственных институтов независимо от сценариев. Реальный силовой сценарий, кажущийся на первый взгляд более эффективным в борьбе с преступностью, на самом деле не имеет преимущества. Важно не число милиционеров и агентов спецслужб, но доверие и поддержка граждан.

Правовая культура очевидно быстрее повышается при эволюционном сценарии. Силовой сценарий, напротив, способствует сохранению правового нигилизма.

Собираемость налогов улучшается независимо от сценариев при условии последовательного улучшения налогового администрирования. Для этого монетизация экономики важнее, чем выбивание недоимок силой.

Концентрация собственности и доходов реально сохраняется независимо от сценариев, ибо она в России близка к показателям других стран, а отличия обусловлены переходным характером экономики. Силовые методы привели бы скорее к переходу собственности в другие руки.

Неравные условия конкуренции сохранятся, по-видимому, в силовом варианте. При эволюционном сценарии более вероятно их выравнивание под воздействием рыночной конкуренции при открытой экономике.

Неравенство в распределении будет сокращаться прежде всего вследствие развития экономики, подтягивания бедных к богатым. (Впрочем, не следует ожидать значительного его сокращения, мы находимся здесь в пределах нормы, только бедность должна быть снижена.) Стало быть, для его сокращения больше подходит эволюционный путь; а при силовом варианте, если он будет ограничивать рост, скорее сохранится неравенство.

Таким образом, если согласиться с приведенными доводами, эволюционный путь способствует скорейшему и более полному преодолению адаптационной переходной модели. Силовой же вариант уже потому неприемлем, что не дает никаких реальных преимуществ.

И что особенно важно, этот путь обостряет конфликт между властью и бизнесом, делает его долгосрочным фактором. Специфика адаптационной переходной модели российской экономики, с которой стартовала администрация Путина, в том и состоит, что весь российский бизнес в той или иной мере нелегитимен, по крайней мере, таковым себя ощущает. Кроме того, он привык, что власть, если захочет, докажет его виновность или даже не будет затруднять себя доказательствами: как говорится в русской басне, «ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Поэтому всякие действия власти по наведению порядка силовыми методами бизнес будет воспринимать прежде всего как акт произвола, предпринимаемый с целью отнять деньги, разорить предприятие. Злоупотребление же силовыми методами закрепляет эти нормы обычного права, подрывает доверие и лишает экономику и общество перспектив развития.

После равноудаления олигархов, после отправки некоторых из них в эмиграцию под угрозой уголовного преследования, после попыток прокуратуры пересмотреть в 2001 году результаты приватизации «Норильского никеля» показалось, что достигнуто неформальное соглашение о развитии по эволюционному пути. Бизнес согласился признать названные случаи эксцессами, которые не будут повторяться, а власть согласилась закрыть глаза на неоднозначные начальные процессы становления российского бизнеса. Крупный бизнес влился в Российский союз промышленников и предпринимателей, что бы иметь возможность выражать свои интересы и поддерживать постоянные контакты с руководством страны.

События вокруг компании ЮКОС и арест М. Ходорковского, одного из крупнейших бизнесменов страны, проявлявшего стремление к современному стилю управления, существенно изменили ситуацию и знаменовали, как это было воспринято большей частью бизнеса, поворот к силовым методам. Почти одновременно были развернуты операции по борьбе с коррупцией и преступностью в правоохранительных органах, призванные показать, что власть взялась за утверждение законности. Однако, поскольку все это происходило в период избирательной кампании, указанные акции восприняли прежде всего как предвыборный ход, предпринятый для усиления позиций партии власти перед выборами. По мнению специалистов, и преследования руководителей ЮКОСа, включая их содержание под стражей до суда и характер предъявленных обвинений, и другие акции, которые можно было бы в ином случае посчитать началом кампании «чистые руки», несли на себе политический отпечаток, демонстрировали «избирательное правосудие» и сопровождались нарушением правовых норм. В числе представителей бизнеса есть люди, рассчитывающие на передел собственности в свою пользу при помощи своих связей во власти. Но в целом бизнес насторожился и воспринял действия властей как угрозу для себя.

Власть постаралась смягчить негативные впечатления. Не уступая в деле ЮКОСа и трактуя его как изолированный случай, она произвела назначения либеральных чиновников в администрации президента после ухода в отставку А. С. Волошина. На съезде РСПП В. Путин еще раз пообещал, что возврата назад не произойдет, что итоги приватизации не будут пересматриваться, разве только в случае явных нарушений законов, и сделал важную уступку в вопросе выкупа земли под приватизированными предприятиями. Тема взаимоотношений между бизнесом и властью ушла с первых полос.

Тем не менее конфликт обозначился достаточно четко и остался неразрешенным. Он трактуется экспертами как конфликт между бизнесом и бюрократией, между финансовым и административным ресурсами.

Теперь становится ясно, что прежние случаи с преследованиями предпринимателей, даже если они имели законные основания, не случайны. Нарушение закона у нас вроде бы не являются поводом для судебного преследования, все ищут более «серьезных» оснований. И развитие событий во взаимоотношениях бизнеса и власти, и успехи власти в деле контроля над СМИ, и практика контроля над выборами — все то, что объединяется в понятие «управляемая демократия», выстраивается в цельную картину, обозначающую поворот власти в сторону силовых методов.

Итоги выборов в Государственную Думу лишь зафиксировали последствия политики управляемой демократии, в том числе установление монополии исполнительной власти, получившей конституционное большинство «Единой России» в Думе; усиление националистических и популистских сил; существенное ослабление сил оппозиционных, как слева, так и справа. Главная проблема состоит в том, что эти последствия — надолго.

Очень показателен в связи с этим пример прохождения в Думе закона, чуть не запретившего публичные собрания около государственных учреждений. Прямое нарушение Конституции едва не было принято послушным большинством.

Новую волну дискуссий вызвала статья М. Ходорковского, присланная из тюрьмы. Покаяние это или манифест «новых либералов» — пока трудно сказать, время покажет. Но сам факт ее появления — даже с выражениями преданности президенту как государственному институту, с критикой либеральных реформаторов и бизнеса за нежелание считаться с национальными интересами и чаяниями народа — есть, на наш взгляд, свидетельство непреодоленного конфликта, от продолжения которого теряют все. Бизнес устами Ходорковского как бы обещает стать социально и национально ответственным. Власть самим фактом публикации и дискуссии вокруг статьи, которые не могли бы состояться без ее ведома, демонстрирует гибкость: хватит, дескать, «мочить» олигархов. Пока! Но тем самым она невольно признает политический характер преследований.

Сейчас трудно предвидеть дальнейшее развитие событий для экономики. Уже становится очевидным, что в ближайшей перспективе она не станет реагировать на произошедшие изменения негативно. Круги волнений вокруг ЮКОСа утихают. Статья Ходорковского — попытка подогреть интерес. Произойдет еще одна вспышка, когда дело дойдет до суда над Ходорковским. Но и после него, каков бы ни был исход, прямое влияние этих событий на деловую активность не будет долговременным. Бизнес должен жить и работать, он будет действовать прагматично, он примет во внимание готовность властей любому напомнить о его грехах, реальных или вымышленных, и добиться послушания.

Тем более спокойной будет позиция зарубежных инвесторов. Вслед за агентством Moody's к концу 2004 года и другие рейтинговые агентства, видимо, присвоят России инвестиционный рейтинг. Слишком уж хороши все основные показатели российской экономики. Правда, имеет место укрепление рубля, но только пока высоки цены на нефть. Правда, только сегодня, при низких процентных ставках на западных рынках, Россия привлекательна для иностранных инвестиций, а неизбежное повышение процентных ставок с повышением темпов роста в США, Японии и Европе лишит Россию этих преимуществ. Но пока можно пользоваться благоприятной ситуацией.

В долгосрочной перспективе выбор пока не сделан, но если он окажется в пользу силовых методов, последствия для модернизации российской экономики будут очевидно негативными. Можно полагать, что в ближайшие годы, во второе президентство В. Путина власть будет балансировать между эволюционным и силовым путями, причем такая политика будет целиком зависеть от ответственности и авторитета президента. Этого президента. А что дальше?

На самом деле в конфликте бизнеса и бюрократии победа любой из сторон была бы поражением для России. Разумный выход состоит в том, чтобы отношения между ними вошли в законные и предсказуемые рамки. Чтобы законодательно были ограничены лоббистские возможности бизнеса, его способность навязывать обществу корыстные интересы тех или иных бизнес-групп. Чтобы, с другой стороны, началось движение в сторону демократизации, реального разделения властей, обеспечения свободы СМИ, исключения манипуляций в процессе подготовки и проведения выборов, создания условий для политической конкуренции. Только при этом условии может быть установлен контроль общества над бюрократией. Только в этом случае у России будет шанс добиться успеха в постиндустриальной глобальной экономике.

Новое правительство: экономика — либералам, политика — спецслужбам

Итак, в России новое правительство… Вам стало легче? А ведь правительство, честно говоря, неплохое. Михаил Фрадков — компетентный, грамотный чиновник. Александр Жуков — умный, образованный; кто-то про него сказал: был самый привлекательный человек в «Единой России», и того отдали в правительство. Мне нравится назначение Михаила Зурабова на должность министра здравоохранения и социального развития. Я убежден, что он сможет начать и провести реформу здравоохранения серьезно, со знанием дела. Ведь преобразования нельзя поручать специалистам в данной области, осуществить их способны только сильные управленцы. А самое главное — в правительстве остались Герман Греф и Алексей Кудрин, важные, знаковые фигуры. Сохранение ими своих постов означает, что президент намерен продолжать курс на либеральные экономические реформы.

По моему мнению, правительство Касьянова работало неплохо. Конечно, в последнее время его все чаще упрекали в бездействии. Президент требовал от правительства амбициозных планов удвоения ВВП и т. д. Но сам же (я в этом убежден) говорил им, что до выборов ни резкие движения, ни конфликты ему не нужны, все должно быть тихо и спокойно. Поэтому и упрекать правительство Касьянова, собственно, не в чем… Думаю, новое правительство будет работать примерно так же.

Сейчас активно обсуждается, будет ли новое правительство политическим. Нет, не будет, потому что не может быть таковым. В нашей политической системе есть только один политик — президент. В его команде — правительстве, администрации, управлении делами — работают только чиновники, каждый из которых имеет определенные функции и находится ближе к президенту или дальше от него. На некоторых из них мы возлагаем надежды.

Я, например, возлагаю надежды на Грефа и Кудрина как на людей, которые настроены либерально и готовы проводить реформы.

Однако при этом они убеждены в том, что отсутствие оппозиции в Государственной Думе и цензура в средствах массовой информации — лишь временные трудности. Те проблемы, которые решают Греф и Кудрин, носят институциональный характер. Свою задачу они видят в том, чтобы написать новое законодательство, создать новые правила игры и, претворяя их в жизнь постепенно, шаг за шагом, подвести страну к такой ситуации, когда она будет жить и работать по-другому. Ведь будут созданы институты, которые обеспечат эффективное функционирование рыночной экономики, позволят повысить конкурентоспособность российских товаров и услуг и, таким образом, улучшить жизнь людей в стране. А там, глядишь, и демократия созреет…

С моей точки зрения, главная проблема сегодня вовсе не в правительстве. Единственным моим пожеланием было сохранение в новом правительстве Кудрина и Грефа, и теперь я вполне удовлетворен. Если бы они лишились своих постов, это стало бы сигналом, что спецслужбы у нас теперь занимаются и хозяйством. Но мы видим, что спецслужбы по-прежнему будут заниматься политикой, а экономику оставят команде либерально ориентированных Козака, Жукова, Грефа.

Однако я не хотел бы, чтобы политикой в России занимались спецслужбы. Это просто не их дело. У спецслужб есть свои полномочия, но по советской традиции они присутствуют повсюду, будучи своеобразным недремлющим оком, единственным верным стражем интересов государства. Если другие ветви власти коррумпированы, то спецслужбы — это рыцари, орден меченосцев, которые во враждебном окружении продолжают нести знамя великого российского государства. Человек с холодным разумом, горячим сердцем и чистыми руками уже сам стал традицией. Это — легенда в длинной шинели.

Я допускаю, что среди работников спецслужб есть люди разные, в том числе и либеральных взглядов, однако общая установка их работы, как мне кажется, сосредоточена на величии страны, которое в их понимании не обязательно связано с благосостоянием граждан. Но хватит России такого величия! Считая себя патриотом и государственником^ хочу, чтобы наше государство служило свободным людям и чтобы патриоты в России не делали из своего патриотизма профессию. Ведь патриотизм — это интимное чувство, как религия или любовь к женщине: веришь, любишь — твое дело, переживай это сам, не надо вмешивать в это всю страну. Поэтому тех, кто ходит с лозунгами «Я — патриот!», я считаю просто националистами или людьми, пытающимися эксплуатировать чувство патриотизма, наживаться на нем, обманывая других.

Все вышесказанное можно свести к тому, что сегодня принципиальные проблемы России лежат именно в сфере политики. Наша страна нуждается в демократии. Сейчас, с формированием нового правительства, мы можем констатировать окончание административной реформы. Перед ней стояли очень большие цели, но в реальности все вылилось в очередное переформирование кабинета министров, не более того. Ведь добиться реформирования российской бюрократии, чтобы повысить эффективность работы чиновников и избавить страну от коррупции, силами самих бюрократов или даже силами спецслужб невозможно. Справиться с этой задачей может только демократия. Несмотря на то что большинство российских граждан сегодня буквально молится на Путина и уверено, что может обойтись без свободы, соблюдения гражданских прав и демократии, дальнейшее развитие страны и решение стоящих перед ней проблем без демократических преобразований невозможно.

В XXI веке Россия должна войти в семью цивилизованных стран. Речь идет о том, чтобы повысить величину ВВП на душу населения до уровня 20–25 тысяч долларов против нынешних 8 тысяч. Тогда мы станем нормальной цивилизованной страной. Для достижения этой цели мы должны лучше работать. Причем это не значит торчать на работе с утра до ночи. Надо работать более производительно, более организованно, надо стараться работать лучше других, быть конкурентоспособными в своей профессии. Добиться роста экономики и повышения благосостояния населения можно только за счет свободы, творческого потенциала и реализации тех возможностей, которые предоставляют постиндустриальная экономика и общество. А для этого необходимо соответствовать их требованиям. Для достижения этих целей требуется свобода и доверие, которые взаимосвязаны и друг с другом. Только в том обществе, где люди считаются с интересами других, потому что они ценят собственную свободу и достоинство, можно обойтись минимальным вмешательством государства, и возможно это только при демократии. Без свободных, независимых людей нам не удастся создать той институциональной структуры общества, которая требуется для успешного развития России.

Но что происходило в последние годы? Господин Путин во главе своих сослуживцев, с одной стороны, осуществляя руками Грефа, Кудрина и Касьянова либеральные экономические реформы, с другой стороны, ради политической стабилизации и преодоления слабости государства, планомерно уничтожал демократические завоевания 1990-х годов. Сейчас мы видим результаты.

Средства массовой информации. Все федеральные телеканалы находятся под контролем власти, а потому создается ощущение, что мы вернулись во времена СССР. Вольнолюбивые и относительно независимые печатные издания есть только в Москве. Потому что региональные начальники, глядя на президента, в провинции уже уничтожили свободу слова вообще.

Выборы. Совсем недавно ряд организаций проводил конференцию под названием «Возможны ли свободные выборы в России?». Разговор в основном шел о том, что применение административного ресурса и в процессе избирательной кампании, и во время самих выборов приобрело небывалый размах. Теперь нельзя и говорить о том, что результаты выборов соответствуют воле населения России. Но даже если бы свободное голосование было проведено сегодня, то его результаты, возможно, не сильно отличались бы от тех, которые мы получим 14 марта, — пропаганда и постепенное воздействие на население с целью обеспечить единомыслие проводились четыре года, и сегодня мы пожинаем плоды этой работы. Цензура новостей доведена до такого уровня, что три четверти население испытывают полное удовлетворение от происходящего в стране, и только четверть более или менее критично относится к тому, что происходит.

Несомненно, политическая стабильность — необходимое условие процветания. Но все зависит от того, какой ценой она достигнута. Политическая стабильность, которая обеспечивается гибкими демократическими механизмами, — это одно. Действительно, достижение такой стабильности в России связано с определенными проблемами. И население у нас не вполне зрелое, и традиций соответствующих нет. Поэтому столь убедительны аргументы сторонников «управляемой демократии», которые говорят, что все дело в России: мол, у нас такая страна, такие люди, они выберут не того кандидата, а он потом не сможет управлять страной.

Но если не давать людям возможности нести ответственность за свои решения, если они не будут видеть реальной работы демократических институтов, то мы никогда ничего не изменим, мы останемся дикими. А диким в XXI веке не выжить. Так что это вопрос будущего страны. И, как я полагаю, будущее России может быть связано только с демократией, хотя сегодня большинство населения не очень ее ценит. Но у нас просто нет другого выхода.

К сожалению, сегодня я не вижу стремления власти каким-то образом подвинуться в этом направлении. Друзья говорят мне: почитайте последний раздел выступления президента перед доверенными лицами, там такие хорошие, правильные слова. Но ведь правильные слова я читал и в выступлениях Леонида Ильича Брежнева. И что? Я всегда знал, что он говорит правильно, а делает по-другому. И сегодня опять это наблюдаю. Поэтому я считаю, что нельзя рассчитывать на благонамеренность властей, на то, что Президент Путин в ходе своего второго срока будет наряду с экономическими реформами проводить демократизацию страны. Я в это не верю. Выход только в том, чтобы все демократические силы объединились в независимое движение, которое бы поставило власть перед необходимостью с ним считаться.

Иногда говорят, что Путин очень чутко относится к реакции Запада на происходящее в России, потому что хочет быть в ряду демократических мировых лидеров. Сейчас Запад нам не поможет, так как речь идет о нашем внутреннем деле, которое требует усилий и мобилизации от каждого из нас. Ведь демократию нам никто на блюдечке с голубой каемочкой не принесет. А экономические реформы без демократических преобразований уже просто невозможны.

«Это не борьба кланов, а борьба классов»

— Что, по Вашему мнению, означает нынешнее противостояние крупного капитала и власти?

— Конечно, борьбой ельцинской «семьи» с командой «путинского призыва» сюжет не исчерпывается. Абрамович, Березовский, Мамут из политики устранены. Да и другие «семейные» бизнесмены — во всяком случае, те из них, которых я хорошо знаю, — в эту сферу вмешиваться теперь боятся. Ради их пущего устрашения затевать атаку на ЮКОС было бы совершенно излишне. То, что мы наблюдали, было проявлением куда более глобального конфликта. Это эхо передела власти, который, в свою очередь, произошел более десяти лет назад в результате развала советского государства. До тех пор страной правили вовсе не коммунисты, а бюрократия. Это были, конечно, не мириады несчастных акакиев акакиевичей, а бюрократия партийная, бюрократия советская, бюрократия хозяйственная — веточки одной иерархической структуры. С 1987 года, когда появились законы о предприятии, кооперативах, аренде, в тогда еще советской России начал зарождаться бизнес. А вместе с ним — класс, который по природе своей был антиподом бюрократической иерархии и обладал недюжинной энергией, гибкостью и жаждой власти. Август 91-го дал этому классу мощнейший стимул, и в результате в России появились те, кого мы назвали олигархами. Нынешняя борьба с ними стала естественным ответом бюрократии на узурпацию ее прежних привилегий. И возглавили эту борьбу питомцы силовых структур, которые в силу нынешней политической конъюнктуры считают себя истинными представителями государственных интересов. На деле, с моей точки зрения, они представляют лишь собственные интересы и интересы своего класса.

— Таким образом, речь идет вовсе не о борьбе кланов, а о борьбе классов. Но классовая борьба, как насучили, подразумевает наличие сменяющих друг друга общественных формаций. Что и на что Россия меняет на сей раз?

— Нынешний конфликт лично я рассматриваю как схватку капитализма с… феодализмом. Иерархическая структура, которую олицетворяет бюрократия, это и есть самый настоящий феодализм, который, несмотря на обилие революций и прочих социальных потрясений, Россией так и не был изжит. Есть разные толкования понятия «феодализм». Например, некоторые теоретики классифицируют его как чисто европейское явление, берущее начало в X веке, а азиатскую деспотию и другие традиционные общества рассматривают отдельно. Но если отвлечься от сугубо специальных дискуссий, феодализм — это предшествующий капитализму этап всемирно-исторического развития, основой которого является жесткая сословная иерархия. В этом смысле централизованная монархия, существовавшая в России до 17-го года, — это тоже феодализм. С его разрушением и переходом к нормальному капитализму России трагически не везло. Был шанс после реформ Александра II, но страну втянули в войну. Потом, в 1917-м, буржуазно-демократическая революция вновь создала возможность для колоссального экономического и социального переворота, но власть упала к ногам большевиков, которые под видом строительства социализма вернули страну к феодализму в советском обличье. Сталин сыграл роль не Наполеона, а Бурбона. Следующее серьезное потрясение произошло в 1991-м. Точнее говоря, все началось раньше, когда в 1987 году стал формироваться класс капиталистов. Да, они не были святыми, их капиталы создавались на выхваченных у государства огромных кусках собственности. Но их главное положительное свойство заключалось в том, что все вместе они образовали сетевую структуру, противопоставившую себя жесткой вертикали феодальной по сути иерархии бюрократии.

Есть такое любопытное исследование, проведенное шведским ученым Магнусом. Он проанализировал уровень жизни разных народов в разные исторические эпохи и обнаружил, что с V века нашей эры вплоть до 1500-х годов он везде был примерно одинаковым. А потом начался бурный рост и стремительное усугубление различий уровня жизни в цивилизациях разного типа. И преуспеяние оказывалось выше там, где традиционное общество уступало место гражданскому, формирующемуся вокруг бизнеса. За прошедшие с тех пор четыре с лишним века ничего более демократичного, чем гражданское общество, человечество не выработало. А Россия, к великому сожалению, к гражданскому обществу так и не пришла. Вот и сейчас мы наблюдаем, как капитализм и формирующееся вокруг него гражданское общество пытаются задавить в зачатке…

— Вы только что помянули август 1991-го, который действительно казался долгожданным торжеством демократии.

Но ведь казался-то он таковым недолго. Кого-то разубедили танковые стрельбы по Белому дому. Кого-то отрезвили сообщения с фронтов первой чеченской. Кто-то разочаровался в новорусской демократии, налюбовавшись на всевластие пресловутых олигархов. И в результате страна вновь стала просыпаться под звуки советского гимна, власти принялись восстанавливать ту самую иерархию, назвав ее лукаво «вертикалью», а ревизия итогов приватизации так напоминает раскулачивание, что просто мороз по коже. Глядя на такое продолжение «демократического выбора свободной России», невольно начинаешь сомневаться: а был ли этот выбор вообще сделан?

— Выбор-то как раз был сделан. А вот реальная демократия так и не возникла. Вся сила демократического движения ушла на слом советского строя. Потом были болезненные экономические преобразования, которые вынужденно проводили те же, кто рушил советскую диктатуру. Они были поставлены перед выбором: либо продолжение этих заведомо непопулярных и, значит, недемократичных реформ, либо переход в стан оппозиции.

Кстати, как вы думаете, где были демократы в октябре 1993 года? В стенах осажденного войсками парламента. Что, вам не нравятся такие демократы? Но ведь они не могли быть лучше. В стране с разрушенной, ущербной экономикой и демократия такая же — ущербная. А Ельцин, пославший к Белому дому танки, конечно, защищал собственную власть. Но одновременно он защищал курс реформ. В жертву этому курсу и была принесена демократия. Прежде такой выбор называли революционной необходимостью.

Руководствоваться подобного рода необходимостью российской власти приходилось еще не раз. Помните выборы 1996 года? Коржаков тогда предложил Ельцину вновь прибегнуть к силовому способу нейтрализации оппозиции. Но Ельцин, к счастью, послушался других советчиков…

— «Все куплю», — сказало злато, «все возьму», — сказал булат… Ельцин выбрал золото олигархов…

— Ну да, знаменитую коробку из-под ксерокса. Это, безусловно, лучше, чем танковые орудия. Но с этой коробки началась эпоха управляемой демократии. Ее логическим продолжением стало не только пришествие во власть финансовых воротил, но и «демократическая» процедура назначения президента-преемника, довольно бесстыдная кампания думских выборов 2000 года и возвращение к вертикали-иерархии. Если мы всегда будем думать, что это единственно возможный для России путь, то другими и не станем. А если не станем, то через сотню лет нас вряд ли кто-нибудь различит на политической карте мира. Ведь это будет постиндустриальный мир, в который без гражданского общества пути нет. А гражданского общества нет без бизнеса. Бизнес любит свободу, т. е. живет только в условиях либерального правления.

Конечно, не стоит бизнес идеализировать. Больше всего он печется о себе. Но в демократическом обществе бизнес не может позволить себе руководствоваться исключительно собственными интересами. Влияет ли в Америке бизнес на политику? Вне всякого сомнения. Лично наблюдал, как это происходит. Мы тогда пытались получить от американского Экспортно-импортного банка деньги на осуществление совместного проекта российской авиационной промышленности и американской компании United Technologies. Это была эпоха межправительственного соглашения о российско-американском научно-техническом сотрудничестве, известного как «соглашение Гор-Черномырдин». Более благоприятной политической конъюнктуры для дачи кредита трудно было себе представить, но мы его все-таки не получили. Заблокировал проект Boeing.

Точно так же американский бизнес может добиться беспошлинного вывоза американских самолетов в Россию или, наоборот, перекрыть путь в Штаты российской стали. Но он ни за что не может себе позволить диктовать, кто будет президентом. Конечно, у бизнеса и на сей счет есть свои предпочтения, и он всеми силами стремится приблизить к ним политическую реальность. Но делает это опосредованно, через общественные институты, политические партии. А те непременно вынуждены считаться с пожеланиями избирателей. Таким образом в условиях гражданского общества интересы бизнеса соединяются с интересами граждан.

— Итак, без либерального правления у страны нет будущего. Только вот беда: кажется, в либеральном государстве нынешняя политическая элита не видит места ни для себя, ни для своих друзей. Поэтому, игнорируя все и всяческие интересы бизнеса и граждан, она решает свои задачи…

— Мне кажется, что президентам примеру, рано зачислять в бескомпромиссные сторонники бюрократии. Если мы обратимся к истории его первого срока, то обнаружим, что в этот период принят солидный пакет либеральных законов. На его счету исторический выбор в пользу западной цивилизации, сделанный после событий 11 сентября. Ну а то, что он вынужден лавировать между реформаторами и чекистами, — общеизвестный факт. Персонификация политической жизни — это действительно проблема. Строить политику таким образом, чтобы «нужным» людям всегда было хорошо, и не дай бог сделать так, что «ненужные» заживут лучше них, — значит толкать страну в противоположную от либеральной демократии сторону.

Президент как-то сказал, что государство стремится взять как можно больше власти, а обязанность общества — сопротивляться этому. Сегодня крупный капитал — это единственная сила, способная на сопротивление.

Интервью Дмитрия Фролова

Суд современников и суд истории

Я очень рад, что Михаил Борисович Ходорковский имел возможность опубликовать свои мысли из неволи[32]. Со многим в его статье я согласен, в том числе и с оценкой поражения либеральных сил на последних выборах, а также с его предложениями относительно поиска направлений выхода из сложившейся ситуации. Сегодня для страны исключительно важно сплочение демократических и либеральных сил, создание независимой от Кремля сильной партии или движения, которое было бы способно оказывать давление на власть, защищая гражданские права и свободы, укрепляя институты гражданского общества.

В чем я не согласен с позицией Ходорковского, так это в оценке роли либералов в 1990-х годах и с позицией бизнеса по отношению к ним. Напомню, в статье речь идет о Гайдаре и Чубайсе, которые осуществили в России либеральные рыночные реформы. И как бы ни оценивать их последствия, нельзя не признать, что именно эти реформы изменили лицо страны и продолжают менять его и по сей день. Ведь в результате этих реформ российская экономика стала рыночной. Именно реформы, проведенные либералами, дали возможность российским предпринимателям заниматься бизнесом, а некоторым из них — стать очень богатыми людьми и получить право или несчастье называться «олигархами».

Михаил Борисович возлагает основную вину за все наши беды именно на либералов. Но это неправильно и несправедливо. Думаю, крупные бизнесмены тоже должны взять на себя значительную долю вины, поскольку они были очень активны в стремлении получить права собственности на самые лакомые куски советского наследства. В то время они не задумывались о социальной справедливости, о возникающей глубокой дифференциации по благосостоянию, доходам и т. д., которая сейчас напоминает мину замедленного действия. Все призывы уняться и оглянуться, в свое время обращенные к крупным бизнесменам, они оставляли в стороне.

Напомню ход развития событий. Первый шаг к либерализации советской экономики был сделан еще во времена Горбачева, когда был принят Закон о кооперации, вернувший в нашу жизнь предпринимательский класс. В 1992 году команда «технократов», «интеллигентов», «завлабов в розовых штанишках» — как их только не называли! — была призвана Президентом Ельциным и произвела переворот с точки зрения экономического устройства страны. Либерализация цен, демонтаж планово-распределительной системы, открытие экономики, введение свободного валютного курса и, наконец, осуществление массовой приватизации — с конца 1992 до середины 1994 года, практически за 500 дней был создан зародыш рыночной экономики, из которого она могла развиваться.

Но в исполнительной власти реформаторов либералов было слишком мало. В основном она состояла из старой номенклатуры, чиновников, которые рассчитывали получить свою долю пирога и очень активно к этому стремились. Либералы оказались, по сути, в изоляции, потому что реформы уже стали давать результаты, поначалу очень негативные. Страна переживала тяжелые испытания, и нашлось очень мало людей, которые согласились принять на себя груз ответственности. Даже такие лидеры перестройки, как Гавриил Харитонович Попов и многие другие соратники Ельцина по Межрегиональной депутатской группе, ушли в отставку, потому что не могли и не хотели нести ответственность. Они предвидели, что реформы будут идти не очень гладко, и поэтому предпочли занять позицию сторонних критиков.

Реформаторы же нуждались в общественной поддержке. Ее они могли получить только со стороны сравнительно небольшого круга лиц, уже ставших собственниками. Но предприниматели как класс тогда еще не могли обеспечить реальную поддержку: каждый думал о своих интересах, а малый бизнес — об элементарном выживании. Поэтому союзниками либералов могли стать только крупные собственники, которые хотели за это получить солидную мзду. И когда в преддверии выборов 1996 года страна оказалась перед угрозой прихода к власти коммунистов, которая не была нужна ни реформаторам, ни крупным бизнесменам, это стало основой для их союза. Так крупные бизнесмены и стали олигархами, решив после выборов, что теперь они будут влиять на все государственные решения. Им казалось мало сохранить «своего» президента, они еще хотели им управлять к собственной выгоде.

Вообще выборы 1996 года стали первым триумфом «управляемой демократии». Только боролись тогда не против реальной демократии, а против, с одной стороны, возможности государственного переворота имени Коржакова и, с другой стороны, возможности коммунистического реванша. Ни те, ни другие после прихода к власти, думаю, не стали бы миндальничать и либеральничать. Сейчас некоторые участники тех событий сомневаются в правильности тогдашних решений, говорят, что надо было поступать иначе. Но как иначе? Я считаю, что в 1996 году использовали не самый плохой вариант, просто надо было вовремя остановиться, не позволяя крупному бизнесу заходить слишком далеко в его стремлении властвовать.

Очень многие люди во власти согласились с таким положением вещей. Они посчитали, что это нормально, таков путь России к рыночной экономике, а что касается некоторых издержек, в том числе и неравенства распределения, то здесь уж ничего не поделаешь… Не хочу называть имена этих людей, но, думаю, Михаил Борисович их хорошо помнит. Во всяком случае, в их числе не было ни Чубайсами Немцова. Они, напротив, в 1997 году первыми попытались остановиться и сделать так, чтобы крупный бизнес не оказывал прямого воздействия на государственную политику в своих корыстных интересах. В ответ олигархи начали информационную войну…

Мне, честно говоря, стыдно за Гусинского и Березовского, которые свои мелкие амбиции поставили выше интересов реформирования российской экономики. Михаил Борисович пишет, что задача бизнеса — делать деньги. Но тогда задача государства — держать подальше крупный бизнес от государственной политики. Социальная ответственность бизнеса заключается не в том, чтобы выделять деньги на Константиновский дворец, яйца Фаберже или даже на гражданские проекты (которые я поддерживаю и приветствую, считая их большой заслугой Ходорковского). Ответственность прежде всего в том, чтобы думать, к каким последствиям приведут согласованные действия крупнейших капиталистов страны. В своей статье Михаил Борисович встал на позицию Гусинского и Березовского. Видимо, она была ему ближе тогда, и он еще не переоценил ситуацию.

Возможно, Ходорковский думает, что сегодня самое время свалить всю вину на либералов, находившихся на протяжении 1990-х годов в правительстве. В то же время он не говорит про других чиновников, крепких хозяйственников, которые и не думали о реформах, но, сидя в правительстве, норовили разбогатеть — и многим это удалось. Впрочем, не Ходорковскому, Березовскому и Гусинскому об этом говорить, потому что они получили гораздо больше. И я не упрекаю их в этом. Таковы плоды российских реформ, в них есть как заслуга, так и вина Коха и Чубайса. Мы хотели получить эффективных собственников, стратегических инвесторов, а не распыленную собственность, в которую трудно вовлечь дополнительные инвестиции для модернизации страны. Какой бизнес получился — такой и получился. Но я считаю несправедливым валить все на людей, которые дали возможность этому бизнесу встать на ноги.

Возможно, Михаил Борисович имеет в виду, что сейчас пора освободиться от прежних грехов, найдя виноватых, и начать все с чистого листа. Но много на этом не заработаешь. Пытаясь завоевать симпатии избирателей и отстоять демократические идеалы, не надо переписывать нашу историю. Рано или поздно, вспоминая то, что происходило в этот период, памятники поставят Гайдару и Чубайсу. Сомневаюсь, чтобы кто-то ставил памятники крупным бизнесменам. Впрочем, они построили памятники сами себе в виде холдингов и финансово-промышленных групп.

Кризис либерализма в России обусловлен всей нашей предшествующей историей. Сейчас я не вижу ничего конструктивного в том, чтобы искать виноватых и перед кем-то оправдываться. Не думаю, что в этом есть необходимость. Ко мне часто обращались: «Покайтесь!» После кризиса 1998 года я опубликовал небольшую заметку в газете «Труд», которая так и называлась: «Какие ошибки я признаю»[33]. Тогда я долго искал в своей душе, в чем именно могу покаяться. Такие моменты, несомненно, были, и я предъявляю обществу свои размышления о том, что сделано не так. Ноя понимаю, какого рода покаяния от меня ждут, и у меня пропадает всякое желание каяться. От меня требуют сказать, что не надо было начинать либерализацию цен, шоковую терапию, не надо было проводить приватизацию, надо было возвращать гражданам сбережения…

В том, что касается сбережений, я готов частично признать правоту Ходорковского. Можно было найти какие-то варианты компенсаций, связав их с приватизацией, например. Но я даже сейчас не представляю, как именно это можно сделать. А было ли у нас время для того, чтобы придумать эти решения? Ведь реально никаких сбережений не существовало — это объяснялось много раз. Но есть вещи, которые невозможно объяснить людям, потерявшим деньги. Боюсь, эта проблема разрешится сама собой только тогда, когда мое поколение исчезнет с лица земли.

Поэтому, когда от меня начинают требовать покаяния, я отвечаю отказом. Я не буду каяться в том, что происходило в начале 1990-х годов, потому что это была железная необходимость, кто-то должен был принять на себя ответственность и провести реформы. Придет время — и люди за это скажут спасибо. И ничего не поделаешь с тем, что пока они не готовы, не пришло еще поколение, способное оценить сделанное. Во всяком случае, я уверен, что на этой платформе нам не удастся консолидировать либеральные и демократические силы. Для того чтобы объединение состоялось и было успешным, оно должно коснуться всех. Надо быть толерантным, пытаться разговаривать и со сторонниками либеральных ценностей, и с нашими оппонентами. За последние пятнадцать лет страна пережила революцию, колоссальную ломку, причем, если не считать чеченской войны, пережила бескровно. И последующие поколения, несомненно, оценят то, что было сделано.

«У нашей власти нет правил»

Мы сейчас отброшены как минимум лет на пять, а то и на десять, по уровню доверия к России. Говорить на эту тему можно бесконечно. Я скажу о том, что считаю важным. Я согласен с Алексеем Кара-Мурзой, что речь идет о сшибке цивилизаций. Причем не только сегодня: мы наблюдаем это все время. Сшибка цивилизаций — это съезд народных депутатов в 1989 году, это август 91-го, это октябрь 93-го, это Коржаков и так далее: позиция людей, в этом участвующих, определяется по ходу событий. Сегодня это коснулось бизнеса.

В самом деле, на фоне сшибки цивилизаций, в которой решается судьба страны и в которой произойдет еще много других событий, наступил важный момент: мы наблюдаем открытый конфликт между бюрократией и бизнесом. ЮКОС — это только, как говорится, один из очереди. Я могу вам назвать, кто, с моей точки зрения, будет следующим, если так пойдет дальше, если мы все это допустим. Сравнение с сиамскими близнецами и особенно представление, будто сиамские близнецы разделились где-то в начале 90-х годов, — это очень красивая аналогия, но она не имеет отношения к делу.

Симбиоз власти и бизнеса существует всегда и везде, и вопрос только в том, как он строится. У нас проблема, на мой взгляд, заключается в том, что для власти нет правил. Действительно, все законы, которые пишутся, — простое сотрясение воздуха, больше ничего. Я сейчас с грустью думаю о глубоко симпатичном мне Дмитрии Николаевиче Козаке. Вот он добился того, что у нас произведены прогрессивные изменения в Уголовно-процессуальном кодексе. И что? Все осталось по-прежнему, так как никто не руководствуется законом, а только приказанием начальства. Причем руководствуется только при условии, что самый старший начальник не возражает. Этого достаточно, и вся машина приходит в движение: суд автоматом разрешает арест, прокуратура тут как тут, адвокатов не пускают к задержанным. Причем со страшной шаблонностью, все время одно и то же. Даже не придумали ничего нового по сравнению с Гусинским, Березовским и Потаниным. Просто поразительное скудоумие, я бы сказал. Но в этом скудоумии есть некий резон: они не считают нужным что-то выдумывать, просто хотят показать нам, что им все равно. Хотят сказать: вы мошки и букашки, мы все равно раздавим вас, и для этого нам даже ничего нового не надо придумывать.

Что касается судов, то независимый суд — это, конечно, очень хорошо, но возникает вопрос коррупции. Ведь говорят, что в судах и в законодательных органах берут 0,05 % взяток, остальное берет исполнительная власть. Исполнительная власть — это главное. Причем когда говорят «бюрократия», представляют себе такого мелкого Акакия Акакиевича, который пишет какие-то бумажки и якобы составляет главную угрозу для страны. Этому никто не верит. Мы должны понять, что силовые структуры — это передовой отряд бюрократии, это те люди, с лампасами и без, которые, как они сами уверены, думают о судьбе страны, которые обязаны спасать государство от всяких бед. Вот они и спасают по-своему.

Я полагаю, что этот конфликт особенно опасен вот чем. Президент до сих пор стоял над схваткой, у него были симпатии к одним и другим, но он как-то выдерживал равновесие. В данном же случае он оказался на другой стороне. И у меня такое впечатление, что он скажет свое слово и вернет все к равновесию, но на другом уровне. Думаю, что это ему так просто не обойдется. Я ему не угрожаю — я мошка, я ничто, — но просто у него миссия, от которой он отдаляется и к которой, возможно, не сможет вернуться. Это очень грустно. В эти дни он потерял поддержку очень многих достойных людей.

Я лично глубоко убежден, что раньше или позже должна произойти мобилизация всех сил, способных противостоять давлению бюрократии. Я имею в виду и силы в правительстве, и силы в администрации президента, и силы в парламенте, и силы в обществе, и, конечно, силы в бизнесе. Вы скажете, что это грезы о несбыточном? И все же я думаю и надеюсь, что когда-нибудь мы начнем к этому подходить. Инициаторы этого процесса признают только силу, у нас не должно быть никаких иллюзий по этому поводу: уговаривать их или агитировать бессмысленно. Но кампания в СМИ — это тоже сила. Общественные акции — это сила. Я думаю, есть люди, которые понимают, что падение биржи — это сильный аргумент. Но боюсь, что на этих ребят подобные аргументы не действуют, они просто не в теме. И объяснять, пожалуй, бесполезно. Представляю себе беседу, в которой один объясняет влияние биржи на экономику и недопустимость поэтому произвола, а другой слушает и внутренне накаляется: хочешь наступить мне на мозоль? Вот мы сейчас задавим Ходорковского, а вы все стерпите, а потом, глядишь, и успокоитесь. И биржа тоже.

Повторяю: мы сейчас отброшены как минимум лет на пять, а то и на десять, по уровню доверия к России, потому что никто уже не ожидал, что у нас возможно повторение 2000 или 1999 года. Но вы же понимаете, о чем идет речь — о переделе собственности, об удержании и закреплении власти. Это такие высокие ставки, что они думают: ничего, вызовем еще один кризис в стране, а потом как-нибудь все поднимем и поставим на ноги. По-своему.

«Справедливость может быть только законной»

— Евгений Григорьевич, каковы Ваши выводы и прогнозы относительно ситуации вокруг компании ЮКОС?

— Я попытаюсь смягчить эмоции, которые испытываю. Потому что, честно сказать, то, что происходит в эти дни, мне представляется отвратительным. Я постараюсь, чтобы это слово было единственным эмоциональным. А дальше буду придерживаться…

— … нормативной лексики…

-.. нормативной лексики. Говорить о фактах. С моей точки зрения, кампания против ЮКОСа разделена на два этапа. Можно сказать, это полноценная спецоперация, подготовленная со знанием всех приемов. Сначала, перед выборами, провели политическую часть операции, посадив руководителей или выдворив их за рубеж — если не прямо, то под угрозой ареста. Создали таким образом обстановку шельмования, видимо, в соответствии с убеждениями значительной части нашего народа. Эту операцию можно рассматривать как способ поднять рейтинг президента и популярность правящей партии перед предстоящими выборами. Всем должно было стать ясно: они являются борцами против олигархов, и они добиваются успеха, проявляют настойчивость и тому подобное. Сам президент взял на себя роль главного споуксмена от лица обвинения, хотя постоянно ссылался на независимость прокуратуры, суда и т. д.

— Мы очень часто слышим, что Михаил Борисович Ходорковский и компания ЮКОС якобы у кого-то что-то украли. Я могу Вас попросить остановиться на этом?

— В России происходила приватизация. Эта акция всегда внушает некие сомнения в исходе, потому что берется государственная собственность, которая каким-то образом делится. Кому-то достается больше, кому-то меньше — бывает, и несправедливо. А установить справедливость невозможно. Удовлетворительной законодательной базы не существовало. Я хочу напомнить, что программа приватизации была утверждена с согласия Верховного Совета, но закона о приватизации не было, по той причине, что между

Верховным Советом и правительством и президентом возникли острейшие разногласия. Если бы не достигли хотя бы какого-то равновесия сил, то программа никогда бы и не прошла. Приватизация была осуществлена, однако при ее подготовке встала принципиальная проблема: что делать? Можно распределить поровну. Но тогда, особенно если права будут закреплены за каждым, мы попадем в ситуацию, при которой распыленная собственность не позволит привлечь инвестиции, не позволит вести реконструкцию и так далее. Совершенно очевидно, что для развития экономики нужна определенная концентрация собственности. Поэтому использовали приватизационный чек, или ваучер, который можно продавать и покупать. До этого возникла идея именных приватизационных чеков, что как раз и позволяло замораживать распыление этих капиталов (кстати говоря, они были в плохом состоянии и мало кому нужны). Денег на то, чтобы выкупать государственную собственность, не было ни у кого.

Что такое ваучеры? Это некий искусственный спрос на государственную собственность. Но целиком их нельзя было всем раздать, потому что в России преобладало такое представление: фабрики — рабочим, земля — крестьянам. «Земля — крестьянам» — это еще понятно. Но «фабрики — рабочим» уже означает, что всем поровну раздать не получится, потому что есть учителя, врачи, военнослужащие, которые на фабриках не работают. Нужно было искать баланс интересов. Мне кажется, что он был найден. И, собственно, только на втором этапе, когда уже происходил процесс концентрации собственности, у кого-то появились какие-то деньги. Конечно, можно предъявить массу претензий. Я в свое время обращался к премьер-министру Черномырдину с письмом по поводу залогового аукциона по «Норильскому никелю», обращал внимание на несправедливость и так далее. Но мы хотели получить эффективных собственников. В чем заключается, с моей точки зрения, легитимация приватизации? Не в том, чтобы те люди, которые получили в свое распоряжение предприятия, потом осуществляли какие-то социальные программы, какие-то раздачи. Важно, чтобы они наладили эффективное производство, чтобы они обеспечивали рабочие места, чтобы они производили инвестиции. Если такие изменения происходят, то для меня это оправдание и легитимация. И когда уже в 2001 году на Владимира Олеговича Потанина прокуратура наехала с требованием, чтобы он заплатил за приватизацию еще, то я, хотя и был против залогового аукциона, выступил в его защиту. Потому что я видел, что комбинат стал работать гораздо лучше, просто несравненно, что на нем реализованы очень серьезные социальные программы, позволившие начать вывоз людей, которые уже не работают на Севере.

— Можно задать вопрос в такой форме: если бы Ходорковский не состоялся, у нас в карманах было бы больше?

— Нет, у нас было бы меньше. Потому что компания ЮКОС была и, в общем, пока остается одной из самых эффективных российских компаний. ЮКОС внедряет передовые технологии в нефтедобычу, делает колоссальные инвестиции, не говоря о той огромной программе гражданских проектов, которые осуществляются на деньги этой компании, точнее, деньги ее акционеров. Я хочу, чтобы наши граждане поняли: вина ни одного человека, арестованного по делу ЮКОСа, не доказана. Это первое. Второе: я глубоко убежден в том, что если бы эти обвинения рассматривались в независимом, открытом судебном процессе, то их невозможно было бы доказать. Я говорю не как юрист, я не разбираюсь во всех юридических крючках. Но как экономист могу сказать, что эти обвинения беспочвенны. Они имеют смысл только в двух случаях. Первый случай — это если вы хотите наказать, доказать, что вы сильнее, убить политически. Второй случай — если вы хотите отобрать собственность.

— И чего же хотят противники?

— Я как раз с этого начал. Первая часть спецоперации заключалась в том, чтобы убить политически. И вот мы уже видим, что, по крайней мере отчасти, проблема решена: Михаил Борисович, сидя в тюрьме, задумался, написал там письмо, которое некоторые расценивают как покаяние. Во всяком случае, он говорит, что нужно поддерживать Президента Путина, нужно считаться с государством, что он во многом был не прав и так далее. В политическом отношении после этого, я считаю, он уже не представляет опасности для правящего режима.

А вторая часть операции осуществляется как раз в эти дни. Это экономическая часть — отъем собственности, связанный с новыми обвинениями, поступившими от Министерства по налогам и сборам. У меня есть в распоряжении документы, мнения специалистов (не буду называть их имен просто потому, что и сам боюсь, и люди боятся — такая обстановка в стране), из которых следует, что все выдвинутые обвинения легко опровергаются. Стало быть, сейчас еще никакие обвинения не доказаны, суда не было. Сегодня я слышал по вашему радио, что Басманный суд решил ограничить время ознакомления с делом, чтобы ускорить процесс, и что вроде бы этого потребовали от Ходорковского. Он сам заявил, что хотел бы ускорить процесс! И после этого прокуратура обвиняет Ходорковского в затягивании! Это предлог, чтобы подвести компанию под банкротство, после чего ее можно будет по невысокой цене национализировать или перепродать другим лицам.

Так что из этих двух задач, которые, как можно предположить, были поставлены с самого начала, решаются обе. Я считаю, что реакция со стороны общества слишком спокойная. Бизнес вообще не реагирует на это дело, потому что боится. Каждый боится, что он будет следующим, несмотря на предупреждения, на гарантии президента, что, мол, дальше мы не пойдем, это изолированный случай. Но все прекрасно понимают, что это никакой не изолированный случай. Ведь был период в жизни российского бизнеса, когда он возник, становился на ноги и когда он был, да, не такой белый и пушистый, как ангелы в раю. Каждый прячет скелетов в своем шкафу, и поэтому боится.

Главное заключается не в том, что Ходорковский олигарх, что он ограбил Россию или что его назначили миллиардером. Дело не в этом. (Отчасти, может быть, это все и так, я не спорю. Хотя у меня большие сомнения относительно тезиса о том, что у нас пять-семь человек были назначены миллиардерами. Я вас уверяю, что ни г-н Алекперов, ни г-н Дерипаска, ни г-н Абрамович — а это самые влиятельные сегодня в России бизнесмены — не выходили на залоговые аукционы, их никто миллиардерами не назначал.) И беда не в том, что судят богатого человека за то, что он богатый. Беда в том, что судят незаконно. Точнее, власть утверждает, что она придерживается буквы закона, но то, как идет процесс, то, как выполняются все процедуры, свидетельствует, что, вероятнее всего, в Кремле есть некая фигура, которая управляет и прокуратурой, и судьями, которая заставляет действовать неизменно в интересах обвинения, а не в интересах справедливости.