Обратная сторона Зла

Все вокруг заволокла абсолютная тишина, такая, какая бывает только глубокой ночью. Ворон лежал, уставившись невидящим взором на серый прямоугольник окна. Вдруг скрипнула дверь. Ворон затаил дыхание. Неужели опять? Он стал панически соображать, что делать: притвориться спящим или все же встать? Дверь медленно отворилась, и в проеме показался силуэт – явно не женский. Ворон насторожился.

Вошедший тихо приблизился к его кровати. Мешкать было нельзя. Ворон вскочил и ударил незваного гостя в лицо. Тот махнул чем-то в воздухе, и руку Ворона ожгло болью. Но он ловко схватил противника, и не успел тот сделать движение, вырвал у него нож, а потом сильным ударом повалил на пол. Быстро зажег свечу и осветил лицо лежащего.

- Угрим?

Угрим неприязненно глянул на него, зло сплюнул кровь.

- Что тебе надо? – Ворон покрепче сжал нож.

- Мне от тебя ничего не надо, - Угрим осторожно поднимался, не сводя глаз с ножа. – Мне от тебя нужно лишь, чтобы ты был мертв.

- Ты сбесился или головой ударился?

Угрим встал и сделал несколько шагов к двери:

- Я тебя все равно убью.

Возле двери он обернулся:

- Я видел, как она выходила от тебя сегодня вечером.

- Да пошел ты, - устало бросил ему вслед Ворон и пошел запирать дверь: незваных гостей на сегодня было достаточно.

Утром доктору, пришедшему осмотреть его ногу, пришлось обработать и порез на руке – к счастью, это была лишь царапина. Но царапина эта, как ни была незначительна, сыграла ключевую роль в дальнейших событиях. Не прошло и пятнадцати минут после ухода доктора, как к Ворону ворвалась Виринея. Глаза ее горели огнем.

- Это правда? – С порога крикнула она. – Покажи руку.

И не дав ему рта раскрыть, задрала его рукав и стала разглядывать порез.

- Так значит, это правда, - она тяжело дышала. – Он хотел убить тебя. Ублюдок.

- Виринея, - Ворон сделал слабую попытку успокоить ее, но она оттолкнула его с такой злостью, словно он был виноват во всем.

- Ничего не говори! – И с этими словами она выбежала вон.

Угрим, хорошо знавший характер своей любовницы, с ночи ждал расплаты и не удивился, когда к нему, как чумные, прибежали двое бандитов и, заикаясь, доложили, что Виринея приказывает ему немедленно явиться. По лицам прибежавших Угрим понял, что «немедленно» - это значит сию секунду и ни мгновения позже, и не стал мешкать. Он уже привык к ее приступам ярости, которые не были редкостью, и за два года, что они были вместе, научился гасить их. Все-таки он был мужчина, а она женщина, будь она хоть трижды колдунья.

Когда он вошел, Виринея стояла спиной к нему и переставляла на столе какие-то чашки.

- Можно? – Угрим кашлянул и сделал шаг вперед.

Она не обернулась – молча продолжала свое бессмысленное занятие.

- Я знаю, ты злишься, и я тебя понимаю, но пойми и меня, - он подошел ближе, - ведь я же…

Тут она резко обернулась. Лицо ее пылало, губы дергались от бешенства – таким, наверное, было лицо настоящей фурии: увидишь – и онемеешь от ужаса. Не произнеся ни звука, она схватила со стола кнут и с такой силой ударила его по лицу, что он упал. Потом еще и еще. Удары сыпались без остановки, он сначала лишь слабо прикрывался руками, совсем очумев от боли; потом, видно, сработал инстинкт – способность соображать он потерял с первым же ударом – и Угрим выкатился на улицу. Она – за ним. Кое-как под градом ударов ему удалось подняться на ноги. Закрыв руками залитое кровью лицо, ничего не видя, он бросился бежать. Виринея кинула ему вслед кнут и хрипло крикнула:

- Вон! Если через час ты будешь… - голос ее сорвался, - ты будешь на острове, я прикажу убить тебя! Разорвать на куски! Не смей больше показываться мне на глаза!

Она вернулась в дом – ее била дрожь, руки ходили ходуном. Она вцепилась в волосы и, громко застонав, опустилась на пол прямо у двери. К ней со стаканом воды подошла испуганная служанка. Виринея, не поднимая глаз, оттолкнула стакан – он разбился. Служанка попятилась обратно, но не успела она скрыться за дверью, как услышала голос хозяйки:

- Стой! Дай воды.

Расплескивая воду, Виринея жадно выпила весь стакан, потом уткнула лицо в колени и зарыдала.

Через три дня Аскалон получил, наконец, долгожданный малиновый конверт. Он, как и прежние, лежал на его столе в спальне, и послание в нем опять отличалось лаконичностью: «Сегодня у причала». Даже не было указано время.

Не теряя ни минуты, Аскалон отправился на знакомое место. Клефт уже ждал его. Он сидел на берегу и флегматично бросал в воду камешки. Услышав шаги, он поднялся и сразу же поймал вопросительный взгляд Наследника.

- Нет, - ответил на его немой вопрос клефт. – Она неуязвима. Мы все проверили.

Аскалон сразу сник.

- Что, совсем ничего нельзя сделать? - Слабо спросил он, пытаясь ухватиться за обломки последней надежды.

Клефт покачал головой. Больше он ничего не сказал, а Аскалон не спрашивал: к чему лишние вопросы, когда и так все ясно. Возвращаясь домой, он вдруг понял, что до последней минуты ждал чуда: верил, что кто-то за него сможет избавить Город от страшной участи. Чуда не произошло. Он понимал, что не оправдал доверия, его жгло чувство вины перед всеми людьми, которых он не мог спасти, которым теперь из-за его бессилия придется покинуть свои дома или погибнуть.

Сидя одиноко в темной комнате, Аскалон размышлял о том, что надо утром идти к отцу, сообщить об отказе клефтов и поговорить о начале всеобщей эвакуации. Пока еще не поздно. Как и куда можно вывезти целый огромный город, он не представлял, а о том, как объяснить это людям, и думать не хотелось. Но как ни крути, а другого выхода не было. Раз не удалось избавить Город от зла, надо было хотя бы попытаться спасти жителей.

Но утром, когда он, отягченный своими невеселыми мыслями, собирался к отцу, ему доложили, что к нему пришел некто, не пожелавший назвать себя, но умоляющий принять его по крайне важному делу. Аскалон менее всего сейчас был расположен к приему посетителей, однако, согласился уделить ему десять минут. И вскоре в его кабинет вошел человек странной внешности: левый глаз его был закрыт черной повязкой, а лицо буквально исполосовано свежими шрамами.

- Я пришел, чтобы помочь вам поймать ту, кого вы ищете, - заявил он, едва войдя в комнату, и видя недоумение в глазах Наследника, продолжил. – Я знаю, где скрывается Виринея.

Похоже, эффект от его слов был меньше, чем он ожидал, и он, боясь, что его прогонят, не дослушав, стал выкладывать все козыри:

- Вы, я вижу, не узнали меня. И немудрено. Я Угрим. Мы с вами встречались около десяти дней назад на острове. Я пришел сам, добровольно и готов понести любое наказание за то, что совершил. Но сначала я хочу отомстить.

Аскалон, который узнал Угрима только после того, как тот представился, стал догадываться о чем-то.

- Это она тебя? – Спросил он, заинтересовавшись. – Узнаю ее руку. Чем же ты ей не угодил?

Угрим сжал кулаки:

- Позвольте мне отомстить.

- А если я прикажу повесить тебя?

Угрим вздохнул:

- Я пришел к вам без оружия. Я в вашей власти. Вы можете убить меня, но умоляю, разрешите перед смертью помочь вам убить ее – и тогда я спокойно взойду на эшафот.

Аскалон поморщился:

- Не люблю предателей, - и посмотрел на него в упор.

Угрим выдержал этот взгляд. Аскалон указал на кресло:

- Ну, что ж, рассказывай.

Угрим кивком поблагодарил и, убедившись, начал:

- Поверьте, господин Наследник, я сам не люблю тех, кто платит злом за добро. Но это она меня предала. Почти два года я выполнял все ее прихоти, ублажал ее, терпел ее капризы и истерики – а их, поверьте, было немало. И вот что получил в итоге, - он указал на повязку, - она выбила мне глаз. И добро бы за дело – из-за ерунды! Я повздорил с этим фигляром, в Вороном.

- С Вороном? С Вороном?! – Аскалон подскочил, едва усевшись. – Как? Мне же доложили, что он мертв! Что повредил ногу, да так, что умер в два дня от заражения крови.

- Про ногу – это правда. Он до сих пор ходит с костылем. Но насчет смерти… Она вытащила его с Черного острова, и сейчас он снова при ней.

- Вот живучий, мерзавец, - Наследник видел, что рассказ оказался интереснее, чем он ожидал. – Давай все по порядку.

И Угрим подробно, обстоятельно изложил ему все, что знал. Аскалон слушал внимательно, задавал по ходу уточняющие вопросы, хотя не понимал, как этот неожиданно появившийся человек может быть ему полезен. Вот если бы он пришел раньше, до того, как поссорился со своей любовницей, можно было бы попытаться с его помощью выманить оберег у Виринеи. Но теперь, когда, по его словам, Виринея обещала убить его, если он только появится возле нее – и Аскалон не сомневался, что она сдержит слово – какой был от него толк? Они узнали ее местоположение. И что дальше? Но сейчас Угрим был той самой соломинкой, за которую и ухватился совершенно отчаявшийся Наследник. Не менее часа провел он, выспрашивая у Угрима все подробности – и тот из кожи вон лез, припоминая забытое и вытаскивая из глубин памяти такие детали, в которых и нужды-то не было – так ему хотелось угодить. Наконец, оставив посетителя под охраной в кабинете, Аскалон отправился к отцу.

Ангелар выслушал сына, не перебивая, лишь время от времени он возбужденно щелкал пальцами, и глаза его с каждой минутой загорались все ярче и ярче.

- А ведь, кажется, нам с тобой наконец повезло, - сказал он, когда Аскалон закончил свой рассказ.

- У тебя есть какая-то идея? – с замиранием сердца спросил тот тихо, словно боясь громким звуком спугнуть эту идею.

- По-моему, мы все-таки нащупали ее слабое место.

- Слабое место?

- Слабое место любого человека, как говорила тебе сама Виринея (и тут я с ней полностью согласен!), - это его привязанности: друзья, семья, дети, - Ангелар многозначительно посмотрел на сына, - любовь.

- Вы думаете… Нет, она не может любить. Она не способна любить!

- Ты думаешь так, потому что ненавидишь ее. Но она женщина, простая женщина, что бы она о себе не возомнила и каких бы глупостей не наговорила тебе. Поверь моему опыту: она любит этого Ворона.

- Странная любовь. Сначала чуть не утопила его, потом оставила умирать на острове с плотоядными тварями, где наилучшим исходом для него оказались тюрьма и каторга.

- Да, а потом потратила кучу денег, чтобы спасти его.

- Пустая блажь, глупая прихоть. Она сама не знает, чего хочет.

- Умом-то она не знает, а сердце ее давно уже все за нее решило. А этот Угрим. Два года он ее вполне устраивал и как любовник, и как сообщник, и вдруг из-за его мелкой шалости она впала в такую ярость, что сделала его инвалидом.

- Ничего себе, мелкая шалость, - вскинулся Аскалон. – Он хотел убить Ворона.

- Сын, постарайся думать, как она. Это для нас убийство – тяжкий грех, а для нее убить человека ничего не стоит. Ты же сам видел. Из-за такого пустяка она бы и из дома не вышла. А тут ярость, да какая!

- Просто взбесилась, что кто-то, кроме нее, смеет распоряжаться жизнью людей, которых она считает своими. Она же для них царь и Бог. Хочет казнит, хочет милует.

- Я бы с тобой согласился, если бы не одно «но», - Ангелар взволнованно размахивал руками. – Если бы она Угрима равнодушно пристрелила, или приказала бы повесить – это одно. Но она избила его. Сама. Так, что выбила глаз. Это не похоже на обычное наказание.

Аскалон сел, обхватив голову руками. Просидев так несколько минут (Ангелар терпеливо ждал), он сказал медленно:

- Может, ты и прав. Но что нам это дает?

- А дает нам это очень много: наша неуязвимая стала уязвима. Теперь надо точно направить удар и не промахнуться, - Правитель выглядел уверенным в себе. Таким Аскалону он нравился больше всего. – Наша с тобой ошибка в том, что мы бились в непробиваемую стену вместо того, чтобы искать обходные пути. Мы пытались преодолеть неуязвимость оберега, а это невозможно.

- То есть, мы ловили не того, кого нужно?

- Ты схватываешь на лету. Слава Богу, у нас есть несколько дней, чтобы исправить свои ошибки.

- Но если мы опять ошиблись?

- Если? Помнится, ты раньше терпеть не мог этого слова. А теперь ты говоришь «если» в тот самый момент, когда у нас появился какой-то план после многих дней томительного бездействия? Тебе не кажется, что надо просто начать действовать – и все «если» отпадут сами собой. Где сейчас Ворон?

- На острове с Виринеей.

- Остров, конечно, охраняется?

- Разумеется.

- Ну, это проблема решаемая. Нет такой крепости, в которую невозможно было бы пробраться. А остров – это не крепость. Мы придумаем, как выманить его оттуда. И кстати, в Городе надо всем полицейским раздать его приметы. Вряд ли, конечно, он там появится, но ничего упускать нельзя. Хромота – это прекрасная примета.

Активность Правителя заразила и его сына. Он забегал, отдавая различные распоряжения, и вскоре заметил, что на душе у него заметно полегчало – все же появилась надежда, пусть слабая, но в нынешнем положении и это было немало.

Быстро собрали группу, состоящую из лучших сыщиков, опытных полицейских, военных; при помощи Угрима составили план острова, и стали думать, как на него проникнуть. Аскалон принимал во всем этом активное участие, и хотя червь сомнения все же сидел где-то глубоко в его душе, он не давал ему поднять голову. Отцу Наследник верил безоговорочно, а тот, видно, был твердо уверен в успехе, и эта уверенность вскоре передалась и его сыну. И Наследник, отбросив последние колебания, с головой окунулся в омут хлопот.

После всего произошедшего Ворон не мог спокойно сидеть на острове, все раздражало его: и собственная неподвижность, и любопытные взгляды, и бестактные вопросы о Черном острове, и неприличные намеки, преследовавшие его после изгнания Угрима. Что же касается Виринеи, то ее он не просто не мог видеть: сама мысль, что она находится где-то рядом, была для него мучительна. Он и ненавидел ее так, что, наверное, убил бы; и в то же время его так к ней тянуло, что он еле сдерживался. Запах ее волос и ее полные слез глаза преследовали его, как наваждение. И однажды, рано утром, убедившись, что заснуть ему так и не удастся, он взял лодку и быстро погреб в сторону Города. Утренняя прохлада и физические усилия, которых он так давно был лишен, освежили его; и выйдя на тихую, пустынную еще, пристань, он почувствовал, что наконец может дышать полной грудью. Опираясь на палку, на которую он сменил надоевший костыль, он медленно поковылял в Город. Вид пробуждающихся городских улочек, знакомых ему с детства, окончательно вернули ему душевное спокойствие, и он долго бродил по ним, стараясь не думать о том, что рано или поздно, но все же придется вернуться обратно.

День разошелся. Вокруг стал сновать народ, и Ворон уже поймал на себе два-три косых взгляда – хромота не вязалась с внешностью молодого человека и привлекала внимание; кроме того, лицо его еще не вполне освободилось от следов пребывания в тюрьме. Да и больная нога уже давно делала намеки, что нельзя еще ее так утруждать. Пора было возвращаться. Ворон уже повернул в сторону пристани, где оставил лодку, как перед ним вдруг вырос толстый полицейский в мятой шляпе.

- Документы!

Ворон осторожно оглянулся: небольшая торговая площадь, окруженная домами; четыре узких улочки вверх и вниз; кругом народ – раньше ему и секунды хватило бы, чтобы исчезнуть, но теперь – нога! Он поправил волосы и лучезарно улыбнулся:

- А в чем дело?

- Документы, - заученно повторил полицейский.

Ворон стал сосредоточенно рыться в карманах, лихорадочно соображая, что делать.

- Кажется, я оставил их в другой куртке, - он развел руками.

- Тогда пошли, - толстый полицейский невежливо дернул его за рукав.

- Но послушайте, - Ворон снова порылся в карманах: как назло, там была одна мелочь.

- Ах, ты, негодник! – вдруг услышал он звонкий голос. – Я его жду, а он тут прохлаждается.

Ворон обернулся – перед ним стояла Ива.

- Господин полицейский, он что-то натворил? – в голосе ее слышалось раздражение.