О прекрасных дамах и благородных рыцарях

Вторым правилом для леди (да и для любой разумной женщины), желающей показать свою любовь супругу, является отношение к его родичам. Настоящая леди не пожалеет усилий для того, чтобы расположить их к себе, и на людях всегда будет оказывать больше внимания им, чем своим родственникам. Она всегда будет превозносить их достоинства, а если кто-то из них не ведет себя по отношению к ней любезно, она должна постараться выиграть его симпатию – не теряя собственного достоинства. И не только родичам своего супруга должна леди выказывать симпатию, но и тем, кого он любит. И даже если среди них есть люди недостойные, она все равно будет дружелюбна к ним. Лучше она их сделать не сможет и с мужем разлучить не сможет тоже, так к чему ссориться со своим лордом и наживать себе врагов? Люди говорят правду, что жена никогда не полюбит того, кого любит ее муж, но даже если эти люди действительно плохи, леди поговорит со своим супругом о них наедине или через исповедника, а на людях будет любезна и вежлива, и за это муж будет ее уважать. Чем более леди уважаема и любима родней и друзьями мужа, тем прочнее ее положение в любой час невзгоды.

Третьим правилом для леди является энергичная забота о своем потомстве, даже о сыновьях, хотя забота об их воспитании и обучении и должна лежать на муже. Даже если леди не слишком расположена к такой ответственности, она постоянно должна помнить, как важно научить детей дисциплине. Истинная леди всегда должна быть в курсе, насколько хорошо ведут себя ее дети, и кто отвечает за их образование и уход за ними, и как хорошо этот человек справляется со своей работой. Хорошие дети – это лучшая страховка, уважение и украшение, которое может иметь любая леди. И самое лучшее, что можно сказать о леди – это то, что она заботится о своих детях. Разумная и мудрая леди будет любить своих детей и будет энергично их обучать. Она убедится, что ее дети умеют возносить молитвы Богу и читать и писать, и убедит их отца, что они должны быть обучены латыни и прочим наукам. Когда дети вступят в возраст понимания, она позаботится, чтобы они были обучены подобающим манерам, управлению и всему, чему должны быть обучены дети лорда. Мудрая леди будет пристально наблюдать за всеми, кто имеет доступ к ее детям, и немедленно заменять воспитателей, чье поведение и характер не соответствует возложенной на них ответственности.

Храбрость, Забота, Любовь, Мудрость, Верность. Гобелен 1912 года

Истинная леди позаботится, чтобы дети ее уважали. Она будет часто их видеть и наблюдать за их речами и манерами, и немедленно исправлять все их ошибки. Она будет беседовать с ними, чтобы проверить их ум и развитие. И никто, у кого манеры плохи, а поведение недостойно и фривольно, не должен иметь доступа к детям лорда. Истинная леди не позволит, чтобы книги, которые читает ее дочь, содержали что-либо недостойное, ибо то, что усваивается в нежном возрасте, усваивается навсегда. И, разумеется, достоинства леди всегда будут лучшим примером для ее детей.

Но как должна вести себя истинная леди с теми, кто ее, несмотря на все ее достоинства, все-таки не любит, и с теми, кто ей завидует? И на этот случай у Добродетелей есть рекомендации. Для начала, говорят они, необходимо усвоить как данное, что нет на свете такого человека, который был бы всеми любим. Даже Иисуса Христа, который был идеален, убила человеческая зависть, так что уж говорить об остальных. Так что же должна делать истинная леди, если она заметит, что некоторые люди не желают ей добра или пытаются лишить ее любви супруга, или пытаются ее оговорить? Ни в коем случае не относиться к ним как к своим врагам, учат Добродетели. Своим поведением она должна дать им понять, что уважает их и ценит так же, как и своих друзей, и не допускает и мысли, что они могут относиться к ней по-другому. Они должны думать, что она доверяет им, и не видеть, что ее дружественное расположение – результат расчетливости.

Леди притворится, что она доверяет их советам, она будет приглашать их на конфиденциальные (как они будут думать) совещания, где под видом великих секретов будет говорить самые обыденные вещи. И все это она должна делать с великой искренностью, чтобы они не насторожились. Она должна быть осторожна, чтобы не сказать о них что-то злое за их спинами. Никто из равных или слуг не может быть настолько преданным своей леди, чтобы не проговориться об этих словах. Разумеется, искушение облегчить сердце в такой ситуации очень велико, но одно неосторожное слово может похоронить весь проект. Потому что ее враги решат, что она любезна с ними из страха, и обнаглеют окончательно.

Если кто-то доложит истинной леди, что некоторые личности говорят о ней дурно, она немедленно должна отвергнуть донос словами, что прекрасно знает этих людей и что они желают ей только добра, а их слова были сказаны не по злобе, а по какой-то другой причине. Но не показывая, что она в курсе козней своих врагов, леди будет наблюдать за ними пристально. Держа своих врагов рядом с собой, она избежит несчастий открытых ссор, требований реванша и несчастий для многих людей, которые в ситуации вражды были бы обязаны вступиться за ее честь. Если же враги ее не уймутся, то именно они будут выглядеть дурно в глазах всего света, потому что они будут дурно говорить о той, кто должна быть им другом.

Добродетели наставляют будущую идеальную леди и в том, как и для чего нужно строить добрые отношения с персонами более низкого ранга, и с какими именно. В первых рядах, разумеется, должны быть священники и члены религиозных орденов. Во-первых, они всегда могут за леди помолиться, а во-вторых, всегда могут оповестить большой мир о ее достоинствах, не говоря о том, что в минуту испытаний их помощь могла оказаться неоценимой. Во-вторых, разумная леди приблизит к себе советников собственного мужа. По причине вполне очевидной: если они сочтут ее разумной и доброй госпожой, они будут хвалить ее достоинства мужу, а заодно леди будет держать руку на пульсе того, чем занимается ее супруг, какого рода информация к нему идет, да и оговорить ее перед супругом будет при таком раскладе трудно. Очень полезно, напоминают Добродетели, завязать добрые отношения с ведущими торговцами и управляющими, а также важными персонами в городах и поселениях, находящихся под рукой супруга леди и ее собственной. Кроме того, что эти люди будут благодарны ей за честь доброго приема, они охотнее дадут заем, когда и если таковой понадобится. Дополнительным бонусом от общения с таким широким кругом людей будет информированность о том, что происходит вокруг. Люди не пойдут с информацией к леди и лорду, которых не знают, и они не будут уважать чужаков, как бы высок ни был их статус. Сделать семью лорда «своей», за которую и жизнь отдать можно, было задачей леди.

Поскольку леди всегда окружена женским персоналом разного ранга и возраста, она должна установить в своем хозяйстве полный порядок, потому что бесчестье и дурное поведение окружения леди – это бесчестье самой леди. Принцесса, таким образом, должна занимать своих дам и шлифовать их поведение. Элегантные игры, к которым могли присоединиться и мужчины, поощрялись. Но леди должна была зорко наблюдать, чтобы мужчины определенного пошиба не смели выпрашивать у дам подарки в знак любви и бесчестить несчастных потом насмешками, не говоря о более серьезном бесчестье. Дамы же, в свою очередь, и особенно дамзели, должны были вести себя безукоризненно – говорить приятные вещи мелодичными голосами, не быть фривольными, не носиться, вздернув голову, «как дикие лани». Они должны быть разумны, образованы и хорошо одеты, обладать безукоризненными манерами, помня о том, что они – на виду, и простые женщины будут им подражать. Авторитет леди при ее дворе должен быть абсолютен, и непокорные должны немедленно отлучаться от ее компании, потому что своей непокорностью они не делают чести ни ей, ни себе. Впрочем, дисциплину можно поддерживать и будучи кроткой и вежливой, просто своим авторитетом и силой своих добродетелей.

Разумеется, имея столько обязанностей, истинная леди и принцесса должна уметь управлять своими финансами. Она всегда должна знать свои расходы и доходы и всегда должна выслушивать доклады своих управляющих по определенным дням. Она должна вникать, как в ее хозяйстве распределяется еда и прочее добро. Она должна понимать, как именно управляется ее хозяйство, и иметь в помощниках людей доброй репутации и хорошего ума, добродетельных и справедливых. Истинная леди никогда не допустит, чтобы цены, по которым производятся закупки в окрестностях, были слишком низки и чтобы ее люди притесняли ее подданных чрезмерно и несправедливо. Разумная леди разделит свой доход на пять частей. Первой частью будет та сумма, которую она хочет ассигновать на благотворительность и помощь. Второй – расходы на хозяйство, и при этом она должна поставить дело так, чтобы ее супруг не совершал никаких сделок, не поставив ее в известность. Третья часть должна быть платой подчиненным, прислуге и управляющим, четвертая предназначалась для неожиданных и планируемых подарков по различным оказиям. Пятая же часть принадлежала самой леди – ее сбережения и деньги на личные расходы.

Кристина Пизанская и Три Добродетели через нее признают, что есть леди, которые еле сводят концы с концами, и леди, которых мужья держат без единого собственного гроша, но рекомендует бедняжкам лишь запастись терпением и шлифовать свои добродетели, потому что этот труд в любом случае даром не пропадет. Книга, собственно, на этом далеко не заканчивается. В первой части, для знатных дам, она содержит практические рекомендации благородным вдовам, которые будут приведены в другой главе, а вторая часть посвящена рекомендациям женщинам, не принадлежавшим к аристократии.

Разумеется, не может не возникнуть искушение проанализировать, насколько хорошо вышеприведенное руководство к действию усваивалось таргетной группой. В принципе, усваивалось вполне успешно, за одним ярким исключением. Настоящие, живые принцессы/великие леди вовсе не желали самоуничижаться. Набожнейшая герцогиня Йоркская и во вдовьи годы именовала себя «королева в своем праве Сесилия, мать короля», а не менее набожная Маргарет Бьюфорт подписывалась «Маргарет Р.», что могло означать как Ричмонд, так и «регина», и означало, скорее всего, именно второе. Во всем остальном видные дамы королевства полностью соответствовали тому идеалу, который вывела в своей книге Кристина. Они были уважительны и лояльны к мужьям хотя бы на публике, заботились об их здоровье. Даже Маргарет Анжу отложила на время свои грандиозные планы, отправившись ухаживать за супругом, впавшим в кататоническое состояние, хотя этот поступок и был вынужденным. И они были уважаемы своими мужьями. Все эти дамы обладали прекрасной деловой хваткой и успешно управляли как своими финансами, так и социальными связями своих домов. Разумеется, Алиенора Аквитанская, основательно и искусно натравливающая своих сыновей на своего мужа, в образ истинной принцессы у Кристины Пизанской не вписалась бы. Как не вписалась бы и свергнувшая мужа и открыто поселившаяся во дворце с любовником Изабелла – «французская волчица». Не вписалась бы в этот образ и Маргарет Анжу, не останавливавшаяся перед физическим устранением своих врагов. Не говоря уже об Элизабет Вудвилл, смертной ненавистью ненавидящей родню своего супруга. Но идеал потому и называется идеалом, что в живой жизни соответствовать ему не всегда хочется, да и не всегда можется.

О том, как осуществлялась «шлифовка» девочек из благородных семей

Большинство светских новостей, слухов, сплетен и мнений обо всем, что происходило в английском королевстве в Средние века, историки черпают из двух архивов, так называемых «писем Стоноров» и «писем Пастонов». Оба архива изданы, и с перепиской может ознакомиться каждый. Другой вопрос, что интерпретировать их удается даже не всякому историку, особенно письма Стоноров. Зачастую совершенно невозможно понять, о ком из многочисленных Мэри, Джейн или Элизабет в письмах идет речь. Зачастую в письмах отсутствуют даты, отсутствуют имена отправителей или адресатов. Тем не менее, эти письма – живые, домашние, «непричесанные» – очень важны для понимания того, как жили и с какими проблемами сталкивались люди привилегированных классов в средневековой Англии.

Стоноры были семейством джентри, то есть землевладельцами благородного происхождения, весьма состоятельными и, разумеется, состоящими в родстве с половиной английской аристократии и дворянства. Благо, со времен Вильгельма Завоевателя у семейства было время и возможности богатеть и родниться. В данном случае, интерес представляет поколение Стоноров, которое жило в Оксфордшире во второй половине пятнадцатого века. Потому что одно из писем, касающихся темы отправленных на воспитание дочерей, было, очевидно, ответом вдовы Томаса Стонора I ее дочери, которая была против своей воли и воли матери помещена королевой на воспитание в чужую семью. И вот бедолага писала Алис Стонор, умоляя принять ее обратно домой, потому что семья, в которую ее поместили, не любит ее и устала от нее.

У Томаса Стонора и Алис Кирби было пять или шесть дочерей (и два сына), так что неизвестно, кто именно из девочек Стоноров жаловался на судьбу – Элизабет, Изабель (хотя, скорее, прав историк Кингсфорд, а не Алисон Ханьям, что это была одна и та же девочка, Элизабет, она же Изабель), Мод, Филиппа, Джоан или Анна. Тем не менее, любая из них была очень богатой наследницей, и ее насильственное отлучение от дома было вызвано волей королевы наградить кого-то из своих людей доходами до совершеннолетия опекаемой и, скорее всего, ее замужеством с отпрыском семейства опекунов. Алис отвечает дочери, что она и ее новый муж, Ричард Дрейтон, были бы счастливы видеть девочку у себя, но не смеют сделать это без письменного разрешения королевы и согласия нынешних опекунов дочери:

«видя раздражение Ее Величества против меня, мой муж сказал, что он не готов ее ослушаться». «Я думаю, что они не так уж устали от тебя, принимая во внимание ту энергию, с которой они тебя добивались», – пишет мать. Королевой, о которой идет речь, была Маргарет Анжуйская, которая на новый 1449 год подарила по золотому армлету Алис Стонор и Ричарду Дрейтону, и еще раз, в 1453 году, Ричарду Дрейтону. Об этой королеве много чего можно сказать, но она свято и рьяно выполняла ту часть наставления Кристины Пизанской, которая инструктирует принцессу блюсти интересы своих приближенных.

А вообще девочек помещали на воспитание в чужую семью по многим причинам. Очевидным поводом была смерть хозяина дома. Как бы богата ни была вдова, она практически никогда не могла рассчитывать на то, что ей позволят воспитывать собственных детей. Наследники и наследницы имели такую колоссальную ценность на брачном и политическом рынках, что зачастую ребенка забирали от матери чуть ли не в младенческом возрасте, помещая в семью «хранителя» до достижения 14 лет. Обычно – с правом устройства брака. Таким образом, корона укрепляла доходы и лояльность своих союзников и регулировала приток благ к определенным семействам за счет чужих наследств. Все-таки количество земель короны было ограничено, при этом пожалованные земли, титулы и должности были подвижными. Король дал, король и взял – и передал другому. А вот наследственные земли были личным, неотъемлемым источником дохода рода. Единственным доступным для короны способом произвести перераспределение ценностей в этом случае было распоряжение о передаче наследников в другую семью.

Мать, конечно, могла потребовать должность хранителя для себя, но мало у кого было достаточно влияния и силы, чтобы получить согласие королевской администрации. Известны даже случаи, когда матери похищали своих детей вместо того, чтобы передать их в чужие семьи, но никто теперь не может с уверенностью сказать, что ими двигало: то ли материнская любовь, то ли понимание того, какой ценностью является наследник или наследница семьи. В принципе, еще Магна Карта пыталась ограничить подобную практику короны, и короли клялись не изымать наследников из семей без согласия родителей или опекунов, но согласие легко получить, если семейство просто опасается перечить, а вдовами, большая часть которых быстро вступали в новое замужество, было легко манипулировать. Сохранилось, например, письмо короля Генриха III к Мабель, вдове Роджера Торпелла: «Мабель, вдове Роджера Торпелла. Она должна помнить, что король дает права на земли и наследников вышеупомянутого Роджера Торпелла, с правом женить наследников, Епископу Чичестерскому, канцлеру, на время детства наследников… Поскольку Уильям, старший сын и наследник, умер, король приказывает ей, ради нее самой и ее добродетели, не задерживать Айселотту, следующую по старшинству и наследованию, а передать ее посланцу епископа, который предъявит письмо, доказывающее, что он этим посланцем является». Довольно недвусмысленный приказ. А ведь Генрих III считался королем даже слишком либеральным. Учитывая же особенности характера Маргарет Анжуйской, легко понять, что Алис Стонор и ее муж просто боялись за себя и за дочь.

Второй причиной, по которой джентри и даже аристократы добровольно помещали своих наследниц на воспитание в могущественные семьи, было желание заключить союз о покровительстве своего рода, попасть на ту социальную ступеньку, которая в противном случае была бы недоступна. К примеру, дочери еще одного Стонора, Уильяма, уже во времена Эдварда IV воспитывались при дворе самой Сесилии, герцогини Йоркской, матери короля. И смогли устроить так, что их мачеха, всего лишь купеческая вдова, попала в светское общество и была в свите герцогини в 1476 году, когда та встречалась со своим сыном-королем в Гринвиче. Собственно, именно из письма этой Элизабет Стонор и известно, что герцогиня осталась недовольна платьями своих воспитанниц Стоноров и пригрозила, что если их отец не озаботится гардеробом девочек, она отправит их прочь.

И третьей причиной была привлекательность богатых брачных рынков, которыми потенциально и являлись дворы больших вельмож. Дороти Пламптон, в свое время засыпавшая отца мольбами забрать ее от леди Дарси (на которые тот ни разу даже не ответил, имея на руках еще пятерых сыновей и семь дочерей), с помощью леди Дарси благополучно вышла замуж. Леди, впрочем, изначально взяла Дороти к себе, чтобы помочь Пламптонам, переживавшим в тот момент не лучшие времена. У Дороти совершенно очевидно не было приданого, но для кого-то покровительства леди Дарси оказалось вполне достаточно.

А иногда в семьях появлялись сложные дочери, которые своим поведением доставляли семейству и себе такие проблемы, что единственным способом пристроить их хоть в какое-то замужество было покровительство какой-нибудь значительной леди. Например, у Агнес и Уильяма Пастонов, семьи уважаемой и имеющей дело с виднейшими аристократами своего времени, старшая из дочерей, Элизабет, ухитрилась связаться с каким-то молодцем, замужество с которым с точки зрения семьи было совершенно невозможным. Девицу побили и заперли, но отношения между дочерью и родителями осложнилось до такой степени, что она была готова выйти за Стивена Скропа, который по возрасту годился ей в деды и, по слухам, был исключительно безобразен, но даже из этой попытки ничего не вышло. Элизабет было уже 29 лет, когда ее взяла к своему двору вдовствующая леди де ла Поль – и через год засидевшаяся в девичестве бунтарка оказалась замужем за сэром Робертом Пойнингсом. Правда, муж вскоре погиб при Сент-Олбанс, но теперь Элизабет была сама себе хозяйкой. Впрочем, с мужьями ей определенно не везло. Ее второй муж, сэр Джордж Браун, ухитрился в 1483 году примкнуть к бунту герцога Бэкингема и был казнен. Невольно приходит в голову, что родители оказали Элизабет Пастой очень дурную услугу, пытаясь устроить ее жизнь наилучшим образом.

Письма семьи Пастонов. Титульный лист

Впрочем, Агнес Пастой вообще была суровой матерью даже по меркам средневековых понятий о воспитании, заключающихся в том, что детей не ограждали от реалий жизни. Агнес и относительно сына рекомендовала школьному мастеру розги в качестве аргумента в пользу усердия. Если с современной точки зрения подобные методы кажутся бесчеловечными, то имеет смысл вспомнить о том, что феодальное общество держалось на иерархии и подчинении. Над каждым бароном был местный граф или герцог, над каждым пэром – король, и над всеми был Бог, представляемый церковью. В свою очередь, и король, и пэры были зависимы от своих подданных – в Англии, по крайней мере, которая избежала многих несчастий, ограничив власть монарха уже в двенадцатом столетии. Дисциплина, умение подчинять себе свои страсти и подчинять себя вышестоящим, при таком положении вещей была практически базовой необходимостью. И девочки в этом отношении вовсе не были исключением. Им тоже нужно было учиться подчиняться, требовать подчинения и иметь превосходный самоконтроль.

Глава третья. Возлюбленная, невеста

Несомненно, одной из удивительных особенностей жизни девочек из аристократических семей в период английского Средневековья было то, что возлюбленными они были для кого-то всегда, но вот невестами, зачастую, только чуть ли не в колыбели, особенно девочки, бывшие богатыми наследницами земельных феодалов и членами королевских семей. Джоан Бьюфорт, одна из дочерей Джона Гонта, стала женой уже в 12 лет, его же дочь Катерина – в 13. Дочь Эдварда III Изабелла была в первый раз обручена, когда ей было всего три года. Другая дочь того же короля, Джоан, была в пятилетием возрасте даже оставлена при французском дворе – как невеста одного из дофинов. Еще одна дочь, Мэри, была обручена с наследником Бретани в одиннадцатилетнем возрасте. Маргарет стала женой в 13 лет. Будущая герцогиня Йоркская, Сесили, вышла замуж в девять лет (жениху было тринадцать). Маргарет Бьюфорт обручили, когда ей было три года, и в девятилетием возрасте ей пришлось самой выбирать между двумя женихами. Элизабет Вудвилл вышла замуж в первый раз, когда ей было пятнадцать, столько же лет было и Маргарет Анжуйской, когда она вышла за короля Англии. Жанна де Бар, которую выдали в десятилетнем возрасте за Джона, графа Варенна, чуть было не стала разведенной женой в пятнадцать, потому что осталась жить у родителей, и муж простоне знал, что его жена-ребенок превратилась в красивую девушку. А главное любовное приключение ее жизни случилось, когда даме было под пятьдесят.

При помощи браков в Средние века делалась политика, заключались политические альянсы, объединялись владения. Поэтому говорить о периоде жизни, в который девушка была невестой, в контексте Средних веков как-то не получается. Для многих, очень многих период сознательного выбора мужа наступал тогда, когда молодая женщина либо вдовела, либо политические ситуации, на которых базировались ее обручения, менялись так часто и резко, что дева успевала дожить чуть ли не до тридцати, вступая в первое замужество. И зачастую традиционный теперь период ухаживаний в жизни девушки начинался только тогда, когда она становилась женой и знакомилась с супругом. Отсюда такая пестрая палитра браков и новых замужеств, тайных союзов и скандалов, которые описаны в этой главе. Эти истории не подобраны специально, просто в них рассматриваются личности, максимально известные хотя бы по именам.

О том, что жениться желательно правильно

Средневековые англичане подходили к вопросам брака не менее основательно и трепетно, чем это делаем мы, но, как люди верующие, более занятые и более практичные, излишними церемониями они себя не обременяли. Дело в том, что никаких бумажных сертификатов, подтверждающих факт регистрации брака, в Англии Средних веков просто не существовало, хотя в приходских церковных записях брачующиеся иногда регистрировались – если те сочетались браком в церкви. Бюрократизироваться бракосочетание начало только в шестнадцатом веке с подачи незабвенного Томаса Кромвеля, привыкшего в своей предыдущей деятельности ростовщика к тому, что после каждой сделки на руках сторон должна оставаться какая-то расписка. Впрочем, процесс шел с переменным успехом, и еще в елизаветинские времена далеко не был завершен.

Так что долго еще пара считалась совершенно официально женатой, просто изъявив устно друг другу желание быть мужем и женой. Где угодно, хоть в церкви, хоть в лесу. И подтвердив факт актом физической близости, хотя иногда обходились, за малолетством или по другим обстоятельствам, и без этого. Правда, в случае ситуаций спорных, церковный суд по-разному рассматривал обещания, за которыми утверждающая стадия вступления в интимные отношения следовала, и те, где этих отношений не было, и пара обменялась только устными обещаниями.

«Present Vows» (sponsalia per verba de praesenti) считались законным, нерушимым браком, если за стадией взаимных клятв быть мужем и женой пара закрепляла духовную связь через физическую близость. Такой брак мог быть в дальнейшем расторгнут только в случае, если один из супругов решал вдруг вступить в монашество или по специальному разрешению папы, по каким-то веским причинам.

Сложнее было с другим видом брачных обещаний, «Future Vows» (sponsalia per verba de futuro), содержащих условие. Скажем, супруги обещали завершить клятвы фактической близостью в какой-то определенный срок в будущем или при условии, если один из приносящих клятву должен для завершения обряда что-то исполнить («я буду твоей через год, на Михайлов день, если к тому времени ты сделаешь то-то и то-то», к примеру). Такой «отложенный» брак расторгался легче. Например, если обе стороны по согласию решали, что они вовсе не хотят становиться парой через год, на Михайлов день. Или если один из давших обещание за этот год вступил в уже действующий, подкрепленный близостью, брак. От такого отложенного брачного обещания можно было считать себя свободным, если вторая сторона навсегда покидала Англию. Физическая неверность, заболевание проказой или отказ от христианской веры одной стороны тоже освобождали другую сторону от всех обязанностей. Правда, в конце XII века папа Александр III настаивал, что и завершенные, и отложенные браки должны рассматриваться как нерушимые, но большого успеха его точка зрения не имела. Та же Маргарет Бьюфорт расторгла навязанный ей первый брак достаточно легко и даже никогда не считала его браком.

Леди Маргарет Бьюфорт, дочь Маргарет Бьючамп из Блетсо и Джона Бьюфорта, первого герцога Сомерсета, родилась в 1441 году. Не в 1443, как утверждается во многих ее современных биографиях, а на два года раньше. Эта дата указывается и в заключении о смерти ее отца, и в Magna Britannia Даниэла Лисонса, и в работе сэра Уильяма Дагдейла, который был чиновником геральдической палаты и знал, о чем говорил. Леди Маргарет родилась не только баснословно богатой наследницей, но и наследницей королевской крови. Ее отец был потомком все того же многодетного короля Эдварда III – опять же, по линии Джона Гонта, третьего сына. Если бы она не была женщиной, она действительно имела бы право на трон после того, как прямая линия английских Ланкастеров прервалась на сыне Генриха VI. Технически это было возможно, потому что декрет короля Ричарда II, объявивших Бьюфортов такими же законными детьми, как если бы они были рождены в законном браке, никаких ограничений относительно престолонаследия не содержит. И даже в далеком 1444 году, когда ничто еще не предвещало грядущих трагедий, ценность происхождения трехлетней сиротки, ее состояние и кровные связи с аристократическими семействами королевства делали девочку заслуживающей пристального внимания со стороны короля и королевского совета.

Все эти обстоятельства также сделали девочку желанным призом на брачном рынке. Первым, кто решил прибрать богатую наследницу к рукам, был всесильный в те годы герцог Саффолк, Уильям де ла Поль. Поскольку судьба наследниц ранга Маргарет Бьюфорт решалась королем, Саффолк запросил и получил опекунство над леди Маргарет из рук Генриха VI. Говорят, что между королем и отцом Маргарет Бьюфорт, который воевал за короля во Франции, существовал договор, что опекуном леди Маргарет будет сам король, а жить она будет при матери. Но леди матушка, овдовев, вышла замуж, а король был заинтересован в преданности Саффолка, так что договор был нарушен.

Любой опекун считал себя обязанным попытаться связать опекаемого со своей семьей. Девочки вступали в права наследования в 12 лет, и доходы, которыми свободно пользовался опекун до совершеннолетия опекаемого, могли уплыть из рук герцога. Поэтому Саффолк быстренько обручил Маргарет со своим сыном Джоном. Когда Маргарет исполнилось девять лет, встал вопрос о том, что обручение пора увенчать браком. Конечно, на практике это означало бы то, что малолетние муж и жена просто ждали бы вступления в возраст совершеннолетия младшего партнера, прежде чем вступить в супружеские отношения и подтвердить этим свершение брака. В данном случае младшим партнером был именно жених, Джон де ла Поль, так что ждать пришлось бы долго. Заметьте, тот самый случай отложенного завершения брака.

Но случилось так, что интересы герцога Саффолка пересеклись с интересами самого короля. Дело в том, что у Генриха VI в 1437 году образовались два сводных брата, Эдмунд и Джаспер, о существовании которых он долго не знал. Но в том году умерла его мать, Катерина Валуа, причем при самых драматических обстоятельствах. А именно – в результате осложнения после родов. Вся эта история, спасибо Тюдорам и их «пересмотрам» событий прошлого, довольно темная. К тому моменту, когда герцог Саффолк решил женить своего сына на богатой наследнице Маргарет Бьюфорт, на дворе стоял уже 1450 год. Страна бурлила, лорды практически не подчинялись ни королю, ни парламенту, а наследника у короля после пяти лет брака все еще не было. Корона медленно, но верно уплывала в сторону линии Йорков, и с этим что-то нужно было делать. Как минимум, усилить связи сводных братьев короля с аристократией, которая смотрела на потомков невнятной франко-уэльской связи косо. Приданое богатой наследницы могло положение существенно улучшить. Король Генри не был бы королем Генри, если бы он не переложил ответственность за столь критический выбор на чужие плечи – в данном случае, на плечи девятилетнего ребенка.

Намного позже, в проповеди по поводу похорон леди Маргарет, этот момент будет упомянут ее исповедником. По его словам, ребенок постился и молился, пока к ней в 4 часа утра не явился сам св. Николай – во сне или наяву, она не может четко сказать. И святой приказал ей взять в мужья Эдмунда Тюдора, брата короля. На практике это, скорее всего, означало, что девочка решила предпочесть взрослого принца малолетнему сыну герцога и была достаточно искушена в женских дипломатических премудростях, чтобы переложить, в свою очередь, ответственность за выбор на того, чье мнение не подлежало подвергать сомнению, – на явившегося к ней святого. В конце концов, с де ла Полями никому, находящемуся в здравом уме, ссориться не хотелось.

Можно также заподозрить леди Маргарет в том, что она, находясь рядом с герцогом Саффолком на протяжении нескольких лет, не могла не знать деталей его взлета и проблем, а также того, что в Г450 году над домом де ла Полей тучи сгустились настолько, что связать себя с наследником непопулярного герцога было бы сущим безумием. Кто-то может возразить, что девятилетний ребенок не может быть столь расчетливым. Может. Особенно ребенок, воспитанный и обученный примечать малейшие колебания придворного климата. Пока невеста подрастала и, по-видимому, совершенствовалась в своих добродетелях, король осыпал сводных братьев благодеяниями. Казалось бы, титул графа Ричмонда – это не так уж и звонко. Только в этом титуле была одна особенность: граф Ричмонд сидел в совете выше других графов, сразу за герцогами. Этот титул был дан Эдмунду Тюдору. Ему же достался и Бэйнард Кастл, принадлежавший еще недавно дядюшке короля. Джаспер Тюдор был сделан графом Пемброка.

В 1455 году Маргарет исполнилось 14 лет, ее детство закончилось, и она, наконец, смогла начать совместную жизнь со своим избранником-принцем, которому только что исполнилось 25. Отныне она называлась графиней Ричмонд. Трудно сказать, была ли она так счастлива, как ожидала, и действительно ли отправилась в Пемброк Кастл так радостно, как потом описывала. Выбора-то у нее просто не было: Тюдоры были нужны своему сводному брату-королю в Уэльсе. Началась война. Во всяком случае, мы знаем, что ее принц не стал ждать, пока его жена, плоховато развитая физически для своего возраста, повзрослеет достаточно для семейной жизни, и какая-то глубокая травма у этой железной леди с тех времен осталась, потому что впоследствии она пылко возражала против отправки своей внучки, тоже Маргарет, в Шотландию. Маргарет-младшей тоже было около 14 лет, и все, что было известно о ее муже, шотландском короле, предполагало, что он тоже не станет ждать, пока его жена повзрослеет.

Свидетели обмена клятвами могли быть, но можно было и без них. Церемония вступления в брак могла иметь место в какой-то форме, но можно было обойтись и без церемонии. Как ни парадоксально это звучит, сегодня мы вернулись в этом вопросе к той свободе, которая была свойственна английскому Средневековью: каждый вступает в брачный союз на свой, подходящей именно данной паре, лад. Правда, в Средние века и без слов подразумевалось, что этот союз будет союзом длиной в жизнь, так что имущественные соглашения на каждую возможную жизненную ситуацию рассматривались тщательно и серьезно. И церковь признавала такие браки действительными и нерушимыми. Вопреки непонятно откуда взявшемуся мнению о том, что церковь признавала физические отношения между мужчиной и женщиной как неизбежное зло и только ради рождения потомства, средневековая церковь активно поддерживала идею любви между супругами, поддерживала до самого конца Средних веков. Проповедник-доминиканец Жерар де Майли писал о том, что муж и жена должны разделять любовь, глубоко укоренившуюся в их сердцах (intime vel interna cordium dilectione), Гуго Сен-Викторский, теолог двенадцатого века, подчеркивал, что любовь (dilectio) между супругами лежит в основе супружеского таинства, которое является любовью душ. Собственно, и сам св. Августин считал, что суть брака – в личных и интимных отношениях между супругами. Фома Аквинский писал о дружбе, которая должна объединять супругов в браке. Если перейти от теологии к юриспруденции, то средневековые кодексы (например, Грацианский Кодекс, Decretum, ГГ40 год), опирающиеся на римское право, используют термин «супружеская привязанность» (maritalis affectio) как уважение, внимание одного супруга к другому и его потребностям.

Откуда подобная неформальность в эпоху, которая, как принято считать, параноидально относилась к сексуальности вообще и женской сексуальности в особенности? Грацианский кодекс это объясняет, рассматривая процесс вступления в брак состоящим из двух стадий: стадии изъявление намерения, во время которой между будущими супругами устанавливалась духовная связь, и стадии завершения, когда связь духовная подкреплялась связью физической. Ни к чему были свидетели, если при церемонии обмена клятвами присутствовал сам Бог, который, как известно, всегда и повсюду.

Об удивительной жизни «прекрасной кентской девы»

Как водится, в реальной жизни подобная практика зачастую приводила к интереснейшим ситуациям. Например, жила-была в Г340 году юная девица, рожденная в младшей ветви королевской семьи. По всем обычаям того времени, ее должны были выдать за какого-нибудь аристократического отпрыска, что и было сделано. Правда, в семье с некоторых пор появилось сильное подозрение, что данная девица успела приглядеть себе молодого человека, явно для ее ранга не подходящего. Девицы в двенадцать лет не очень умеют хранить свои секреты, особенно если хотят, чтобы к ним относились как к взрослым. Но подозрение подозрением, а жизнь жизнью. И стала девица женой графского сына. Поскольку жених был не старше невесты, практически брак означал только то, что подростки жили под одной крышей, в доме графа. Все-таки в Средние века не приветствовалось вступление в половую жизнь раньше шестнадцати лет, хотя исключения бывали, как по настоянию жениха, так и по настоянию невесты.

Грацианский кодекс 1140 года

Прошло лет девять. Какие отношения связывали девицу и ее супруга, который через четыре года после свадьбы унаследовал титул графа – неизвестно. Вряд ли граф вообще проводил много времени дома, ведь держатель такого титула имел массу обязанностей перед королем, а Англия воевала с Францией в Столетней войне. Во всяком случае, детей в этой семье не было. Жена графа также ни разу даже не намекнула своему супругу, что супругой его, собственно, не является. А потом грянул гром. В Англию вернулся некий барон, профессиональный солдат, который предъявил требования на супругу графа, утверждая, что они поженились до того, как семья выдала ее замуж. Барона звали Томас Холланд, девицу – Джоан Кентская, внучка короля Эдварда I, а графом был Уильям де Монтегю, граф Салсбери. Разразился скандал, в котором все стороны показали себя не слишком красиво. Потрясенный граф запер свою то ли жену, то ли нет, в башне, пытаясь купировать скандал и предотвратить возможность дачи Джоан показаний, что ему, конечно, не удалось – ведь он не мог отлучить жену от ее исповедника, а исповедник был выше графских проблем. В результате в 1349 году папа Клемент VI брак между Джоан и Уильямом расторг, и Томас Холланд получил свою супругу, тайный брак с которой церковь признала единственно правильным. И жили они вместе не очень долго, но очень счастливо. Со временем утешился и граф, и тоже обрел супругу, которая любила его и ценила.

Но у этой любопытной истории есть продолжение. Оставшись в 1360 году тридцатидвухлетней вдовой с четырьмя (возможно, даже пятью) детьми, Джоан получила признание в тайной любви и давней страсти со стороны самого наследника престола Эдварда, принца Уэльского, известного больше как Черный Принц (по цвету доспеха, а не особенностям внешности или характера). Естественно, правящего короля (Эдварда III) подобные авансы сына в сторону дамы со скандальной репутаций в восторг не привели. И, предсказуемо, Джоан решила создавшуюся проблему знакомым образом, заключив с Черным Принцем тайный брак. Вообще-то, парочке просто повезло, что они имели дело с таким либеральным в вопросах брака королем, как Эдвард III, который вообще позволил всем своим детям сделать выбор супругов по сердцу. Потому что в случае второго тайного замужества Джоан легитимность брака была сомнительной, мягко говоря: в данном случае имело место ограничение для вступления в брак по степени родства.

Говоря вообще, церковь запрещала все браки между родственниками, имеющими общих предков до прапрадеда. Так что можно посмеиваться над одержимостью средневекового дворянства генеалогией, но нельзя не признать, что эта одержимость имела под собой хорошее основание. Незнание и тогда не освобождало от ответственности, и если заключающие брачный союз не хотели, чтобы их лет через – дцать, по требованию какого-нибудь имеющего свой интерес умника, объявили чужими друг другу людьми, а их детей – бастардами, то они доставали из сундуков генеалогические таблицы, выясняли, в какой степени закон делал их родственниками, и испрашивали у Святейшего Престола диспенсацию. И получали.

Вообще родство, скажем, «в первой и второй степени» звучит интригующе. Например, племянница пришлась бы дяде родней в первой степени, а вот тот же дядя той же племяннице – родней во второй степени. Головоломно. А ведь было еще «родство в третьей и четвертой степени». Или одновременное родство по всем четырем степеням. Но современники в этой системе разбирались.

Кроме родства кровного, которое еще можно, потренировавшись, понять, церковь установила родство «принадлежности». Как уже упоминалось раньше, для средневековой церкви секс был не только соединением тел, но и соединением душ, в котором партнеры становились родными, начинали принадлежать друг другу. Очень романтично, но в дела брачные это вносило изрядную путаницу. Потому что даже церковные прелаты зачастую толковали эту «принадлежность» как связующее звено между родней мужа и жены. На самом же деле, жена не становилась кровной родней родственникам мужа, а муж не становился кровной родней родственникам жены. То есть, родня родней – но не кровная. Фома Аквинский выразил это с присущей ему четкостью: «брат или отец моей родной не являются мне родными ни в какой степени родства». На этот счет даже было вынесено решение на IV Латеранском соборе в 1215 году. Все понятно? Ну нет, конечно же. Потому что то же решение запрещало брак между парами, находящимися в родстве «аналогичном», т. е. женщиной и вдовцом ее сестры, распространяющемся на их потомства до четвертого колена. Не спрашивайте, почему, никакой логики в этом нет. Возможно, просто писец на соборе заклевал носом и пропустил пару слов.

Крестные родители рассматривались экклезиастическим законом настоящими родителями, что делало их детей родными братьями и сестрами крестнику, потому как здесь тоже имела место быть духовная связь. Тем не менее, в случае подобного, чисто духовного родства, диспенсация на брак все-таки выдавалась, даже если жених с невестой формально считались состоящими в первой степени родства. Что в случае кровного родства, конечно, не проходило.

По сути, церковь могла признать действительным брак между мужчиной и женщиной, находящимися в запрещенной степени родства, если те могли доказать, что понятия не имели о том, что состоят в родстве. Наверное, подобное и тогда случалось не чаще, чем теперь, но случалось. Оставим в стороне полную логическую абсурдность утверждения того, что брат твоего мужа – это твой родной брат и что замужество твоей сестры делает тебя родной сестрой брата ее мужа. По этому поводу еще Мартин Лютер прошелся, ехидно добавив: «если только тебя не спасут от такого «родства» деньги». Потому что логика логикой, а политика политикой. Торговля диспенсациями действительно обогащала папскую казну несказанно, не говоря о том, что сама система диспенсаций давала Святейшему Престолу огромную власть над европейской аристократией. Так что в этой системе нужно было разбираться, и люди в ней разбирались, хотя и не без ропота на поборы. От системы диспенсаций Англия избавилась только тогда, когда Большой Гарри, король Генрих VIII, решительно и вовремя отделил все свое королевство от своего рода европейского союза тех времен, который пытался координировать Ватикан (надо сказать, тогда уже не с большим успехом, чем сегодняшний Брюссель). Запреты на родственные браки, впрочем, остались в любом случае, исчез только обходной путь к их нарушению.

Разумеется, разбирались в системе и короли. Тем более что в случае брака Черного Принца и Джоан Кентской родство было весьма прямолинейным – оба были потомками короля Эдварда I. Поэтому королевская чета вздохнула, смирилась с фактом, и Эдвард III просто запросил у Святейшего Престола диспенсацию на брак своего наследника. И получил. И сыграл молодым великолепнейшую свадьбу 10 октября Г36Г года в Виндзорском дворце, где уже тайно женатых обвенчал явно архиепископ Кентерберийский. На самом деле Эдвард III и его супруга ничего против самой Джоан не имели, просто они совершенно правильно предвидели, что в будущем наличие у жены наследника престола четырех детей от предыдущего брака породит некоторую путаницу и определенные проблемы. Так и случилось, когда сын Джоан и Черного Принца, Ричард II, стал королем.

О том, откуда пошел род бьюфортов

Не менее своеобразно устроил свою личную жизнь и третий из сыновей Эдварда III, Джон Гонт. Все началось самым обычным образом. 19 мая 1359 года в Редингском аббатстве он сочетался браком с младшей дочерью герцога Ланкастерского, Генриха. Через этот брак со своей троюродной кузиной Джон становился графом Ланкастера, графом Дерби, графом Линкольна и графом Лестера. Невесте шел пятнадцатый год, жениху исполнилось девятнадцать. Это был очень счастливый брак, хоть и не слишком долгий. Бланку Ланкастерскую описывали как очень красивую женщину, необычайно светловолосую, голубоглазую, обладающую холодноватой грацией. За 10 лет брака она родила шестерых детей, из которых выжили трое. Это были Филиппа, будущая королева Португалии, ее сестра Элизабет Плантагенет и будущий король Англии Генрих IV.

В 1369 г. на Англию в третий раз обрушилась бубонная чума, которая унесла и Бланку. Сэр Джон в тот момент находился в море. Вернувшись, он устроил супруге похороны, достойные королевы, и потом еще долгие годы день смерти леди Бланки был днем траура при дворе графа. В одну из таких годовщин он заказал совершенно никому тогда неизвестному Джеффри Чосеру написать поэму на смерть Бланки Ланкастерской. Эта прочувствованная поэма дошла до наших дней под названием «Книга Герцогини». Говорят, что в поэме Чосер действительно обработал стихи самого Джона Гонта на смерть жены. Похоронили, кстати, Гонта в 1399 году рядом с Бланкой. Но это – только присказка.

Конечно, Джон Гонт женился снова, на инфанте Констанс Кастильской, в 1371 году. По большей части потому, что хотел иметь свое королевство. От этого брака родилась одна дочь, которая впоследствии вышла замуж за Генриха Кастильского. Но уже через два года супруги зажили каждый своей жизнью, тем более что королем Кастилии Гонт так и не стал. Нуждаясь в утешении, он сошелся с гувернанткой своих дочерей от Бланки, Катариной Суинфорд, урожденной Реэт, дочерью менестреля-воина, произведенного в рыцари на поле битвы. С ней они и прожили во всем известной «тайной связи» до Г396 года, нажив четверых детей. На ней он и женился после смерти Констанс, вызвав этим немалый шок у многих людей своего круга. А сестра Катарины вышла замуж за Джеффри Чосера, который, таким образом, сделал карьеру от безвестного поэта до члена королевской семьи.

Эта история, в свое время достаточно скандальная, в которой можно только порадоваться за судьбы всех, кроме несчастной кастильской инфанты, тоже имела осложняющий будущее аспект. А именно то, что четверых добрачных детей Катарины Реэт и Джона Гонта брак их родителей автоматически законными детьми не сделал. Законными их сделал только декрет племянника Гонта, короля Ричарда II, который провозгласил кузенов Бьюфортов такими же законными детьми дядюшки, как если бы они были рождены в браке. Без всяких ограничений, кстати. Ограничение насчет того, что Бьюфорты исключаются из линии престолонаследия, сделал позднее их сводный брат, которым стал королем Генри IV, и это ограничение было проведено через парламент. Дважды.

Прошло время, в Англии отгремела гражданская война, и на престоле королевства в очередной раз сменилась династия. Теперь там сидели Тюдоры.

Однажды, изучая в связи с проектом поисков останков Ричарда III документы того времени, профессор Лестерского университета Джон Эшдаун-Хилл зацепился за странную последовательность, с которой обычно сдержанный в проявлениях эмоций Ричард III именовал Генри Тюдора бастардом. Тем более что, технически говоря, бастардом сын Маргарет Бьюфорт не был, он ведь родился в законном браке. Допустим, происходили предки его матери, Бьюфорты, от незаконной связи, но ведь были же потом узаконены и прочно заняли места среди пэров королевства. Значит, что-то было не так со стороны отца Генри Тюдора, Эдмунда.

Впрочем, со стороны Эдмунда все было не так. Для начала, совершенно неизвестно, когда Оуэн Тюдор и Катерина Валуа, вдова Генри V и мать Генриха VI, поженились и поженились ли вообще. Но здесь выходит на первый план само понимание того, что означало «поженились» в период около 1430 года. Как упоминалось выше, по издавна существующей практике пара считалась законно женатой, если мужчина и женщина в любой форме изъявляли друг другу желание жить мужем и женой и завершали клятву тем, что ложились в постель. Присутствие священника при обмене клятвами не было обязательным, присутствие свидетелей – тоже, хотя часто свидетели и священник были. Церковь без вопросов признавала подобные браки легальными. В конце концов, Бог видит все и всегда, так что данная без свидетелей и формального благословения клятва все равно была клятвой.

Таким образом, законное происхождение отца Генри Тюдора было несомненным. Тогда почему Ричард, с его повышенным чувством чести и правильности, называл его бастардом? Ответ всегда был на виду, под носом у историков – герб Эдмунда Тюдора. В Средние века герб человека был тем, чем для нас является паспорт, и гораздо больше. Он говорил о родителях, родственных связях, старшинстве, часто – о личных достижениях. Сыновьям было разрешено пользоваться гербами отцов с дополнением в виде бордюра. Джон Бьюфорт, старший сын Джона Гонта от Катерины Суинфорд (де Реэт), получил, таким образом, право пользоваться гербом отца, окруженным бордюром в голубом и белом (или серебряном) – знаком младшей линии. Его сыновья, в свою очередь, унаследовали тот же герб с несколько измененным бордюром, в который были внесены дополнения.

Но почему дети, внуки и т. д. Оуэна Тюдора не унаследовали герб своего отца с дополнениями? Скажем прямо: в их гербы не было внесено вообще ни одной детали с герба отца. Более того, сыновья Тюдора и Валуа теоретически вообще не имели ни капли английской крови в своих венах, но при этом их гербы утверждали, что в их венах течет не просто английская, а английская королевская кровь. Родство с Тюдорами в случае Эдмунда и Джаспера было полностью проигнорировано. При том, что парламент Генри VI никоим образом не опротестовал и не объявил незаконным брак Оуэна Тюдора с вдовствующей королевой Катериной Валуа. Эдмунд и Джаспер Тюдоры были приняты сводными братьями короля. Точка. Король со своей стороны обеспечил их связи с прочей аристократией, предложив Эдмунду в жены богатую наследницу Маргарет Бьюфорт.

Для разгадки этой мистерии необходимо вернуться в 1422 год. Король-легенда Генрих V умер, оставив после себя сына-младенца и 22-летнюю вдову. Какой женщиной была Катерина Валуа? Обычно ее личность задевают в истории как-то вскользь, подчеркивая только заброшенность и чрезвычайную набожность. Набожной она, разумеется, была, но вот насчет заброшенности распространенная версия не совсем верна. Средневековые вдовы-аристократки редко оставались одинокими. Разве что решали в пользу полумонастырского образа жизни. Темперамент все-таки каждой женщине достается свой. Катерина Валуа же имела в матушках Изабо Баварскую, помимо прочего знаменитую своим сексуальным аппетитом или, по крайней мере, ничего не имевшую против подкрепления политики сексом.

И действительно, через два года после смерти мужа Катерина обнаружила, что «не в состоянии полностью подавить свои телесные страсти», как она выразилась. Очень хорошо, никто от нее подавления и не требовал. Даже факт, что Катерина была вдовой короля, не был бы препятствием. Ведь Генрих IV, например, женился на овдовевшей Жанне Наваррской, которую встретил и в которую влюбился во время изгнания на континент. Проблема была в том, кого выбрала для себя вдовствующая королева-мать. Ее выбор пал на 19-летнего Эдмунда Бьюфорта, тогда еще не обремененного титулами и неженатого. Палата общин не видела в данном браке ничего плохого. Лестерский парламент 1426 года прямо обратился к канцлеру королевства с просьбой позволить влюбленным пожениться. Увы и ах, канцлером и поддерживающей идею силой в тот момент был дядюшка Эдмунда, Генри Бьюфорт, который был в сильнейших контрах с братьями Генри V. Джон, герцог Бедфорд, и Хэмфри, герцог Глостер, просто на дыбы встали при одной мысли, что весьма непростой юноша из семьи политического конкурента попадет в ближайший к королю круг и усилит этим оппозицию.

В результате брак Катерины Валуа и Эдмунда Бьюфорта был запрещен. Более того, в 1427 году через парламент был проведен своеобразный акт, по которому королева могла выйти замуж только с разрешения совершеннолетнего короля (на тот момент шестилетнего). Одна из сохранившихся копий этого акта включает любопытное замечание о том, что духовные лорды выразили озабоченность в отношении данной формулировки, потому что она могла быть рассмотрена как насильственное разлучение пары, уже состоящей в сексуальных отношениях и являющейся, таким образом, по обоюдному согласию мужем и женой. Очень интересное замечание, предполагающее то, что духовные лорды знали (через духовников Катерины) или подозревали, что отношения между Эдмундом и Катериной не остались на уровне вздохов. Вполне возможно, что странненький акт не столько имел целью ограничить сексуальность королевы, сколько воспрепятствовать появлению новых участников в игрищах вокруг престола короля-ребенка. В конце концов, в личную жизнь Катерины Валуа никто на практике не вмешивался.

Катерину Валуа представляют Генри V. Гравюра Томаса Стотарда. Около 1830 года

Возникает очень сильное подозрение, что Эдмунд, сын Оуэна Тюдора, был на самом деле Эдмундом – сыном Эдмунда Бьюфорта, о чем свидетельствует и его герб, повторяющий герб Эдмунда Бьюфорта с модифицированным бордюром. В какой момент начались отношения между Катериной и Оуэном Тюдором? Были ли у них вообще отношения? Этого мы просто не знаем. В Средние века сертификатов о браке еще не было, и вполне возможно, что шустрый уроженец Уэльса просто взял «вину» на себя, прикинув, что, при доле удаче, это поможет ему в карьере. Как, в общем-то, и получилось. И если говорить о хорошо прослеживающихся в таких делах закономерностях, то брак Эдмунда Бьюфорта с Элеанор Бьючамп (вдовой) был заключен тайно и без лицензии, обязательной для лиц королевской крови. Пардон они получили и штраф заплатили только в 1438 году, хотя поженились, скорее всего, сразу после смерти Катерины Валуа в 1437 году. Впрочем, если Эдмунд Бьюфорт и Катерина Валуа были тайно женаты, это вовсе не делает Эдмунда Тюдора и его сына бастардами. Вернее, не делало бы, если бы эти Тюдоры носили имя Бьюфортов. Но в качестве Тюдоров бастардами они были, заявляя принадлежность к роду, с которым их ничего не связывало. Они также были бастардами, если Катерина и Эдмунд Бьюфорт начали сожительствовать уже после того, как им был запрещен брак, потому что в этом случае их связь оставалась бы просто внебрачной связью.

Так что Ричард III знал, несомненно, о чем говорит, как знали об этом и Генри Тюдор, и его сын, при жизни которых имя Тюдоров в наименовании новой династии вовсе не подчеркивалось.

О головоломности родства и похищениях девиц

Загадки средневекового экклезиастического закона о браках довольно долго были оружием в руках тех, кто сомневался в порядочности Ричарда III, человека довольно строгих моральных принципов. Рассуждения по этой линии нападок шли примерно так. Если Ричард женился без папского разрешения на своей близкой родственнице Анне Невилл, совершив, таким образом, инцест по букве закона, то мог планировать и женитьбу на собственной племяннице, Элизабет Йоркской. Однажды кровосмеситель – всегда кровосмеситель, и неважно, что сплетня о предполагаемом намерении не имеет под собой никаких оснований, кроме невнятной, вырванной из контекста фразы в письме, которого никто, кроме одного человека, не видел.

Диспенсация, разрешающая брак Ричарда и Анны, впрочем, нашлась, и нашлась именно там, где ей подобало быть: в архивах папской канцелярии, которые открываются чрезвычайно медленно. Казалось бы, теперь Ричард оправдан? Но обвиняющая сторона тут же вцепилась в то, что диспенсация была неполной, а значит – недействительной. Ибо в ней всего лишь говорилось о том, что Анна и Ричард находились в третьей и четвертой степени родства, ”sed quia tertio et quarto affinitatis gradibus”. А ведь брак сестры Анны, Изабель, с братом Ричарда, Джорджем Кларенсом, делал Анну и Ричарда родственниками в первой степени родства! Так что караул и скандал, инцест и незаконность брака, не аннулированные святым словом папы.

Мать Ричарда была выходцем из гигантской по любым меркам семьи, в результате чего она и дед Анны по отцовской линии, Ричард, граф Салсбери, были оба детьми Ральфа Невилла, графа Вестморленда. Более того, детьми от одной матери: от Джоан Бьюфорт. То есть это делало Ричарда и Анну родственниками во второй и третьей степени. Кроме того, Эдмунд Лэнгли, прапрадед Ричарда, был пра-пра-прадедом Анны. Неизвестно, кто был крестными у Ричарда и Анны, но мать Ричарда точно была крестной Изабель, сестры Анны.

Хорошо известно, что в свое время, после того как молодой король Эдвард IV изумил народ невиданным мезальянсом (и раздал всех главных наследников виднейших сэров и пэров королевства в мужья сестрам своей супруги), его опора и советчик граф Уорик, отец Изабель и Анны, выдвинул категорическое предложение. Он решил выдать своих девочек за королевских братьев, потому что по статусу теперь только сыновья герцога Йорка подходили дочерям первого пэра королевства. По каноническому закону, такой двойной брак не считался запрещенным. К несчастью для всех, именно тогда у короля были свои планы на брата Джорджа. В тот момент Джордж Кларенс был наследником престола, и его как раз прочили в мужья Мэри Бургундской или еще какой-нибудь девице из родни герцога Бургундского. Братья короля угодили под домашний арест – молодой Эдвард IV не был склонен к толерантности. Впрочем, граф Уорик в 1465 году получил, все-таки, Ричарда Глостера, который был на 13 месяцев моложе Изабель и на которого у его брата-короля планов не было, и виконта Ловелла, богатого наследника, который был чуть старше Анны. Оба подростка были определены пажами в штат графа Уорика и под его опеку, что обычно рассматривалось при подобных обстоятельствах фазой, предшествующей женитьбе. Тем не менее, Уорик решил, что Ловелл не пара его дочкам и наследницам, и женил молодого человека на своей племяннице, Анне Фитцхью, с почти неприличной скоростью – пока король не велел ему выдать за Ловелла одну из своих дочерей. Анну, скорее всего. Ричард то ли уже тогда выказал расположение к Анне, а не Изабель, то ли не стал вмешиваться в планы Изабель и своего брата, которые, похоже, были твердо намерены получить друг друга, то ли (и скорее всего) мысли подростка были заняты не прелестями окружающих дамзелей, а этапами на пути к званию рыцаря.

Известно, что в 1467 году граф запросил у Святейшего Престола диспенсацию на брак Кларенса и Изабель от имени дочери. Кларенс тоже запросил диспенсацию для себя, и его копия дожила аж до семнадцатого века и была изучена до последней запятой. Копию Изабель так и не нашли еще в папских архивах, но где-то там она есть. Нет пока никаких доказательств того, что одновременно была запрошена диспенсация для брака Ричарда с Анной. Никаких, кроме замечания миланского посла в письме своему суверену, что Уорик «женил двух своих дочерей на братьях короля, и в день св. Джона Кларенс женился на своей в Кале». Кларенс действительно женился на Изабель в Кале. Есть смысл предположить, что хозяйственный Кингмейкер в тот момент получил диспенсацию и на брак Анны с Ричардом. Именно поэтому она и не была затребована вторично, когда пришло время.

Однако, судя по тому, что в августе 1470 года Уорик запросил и получал диспенсацию для брака Анны с сыном короля Генриха VI, Эдвардом, Анна была все-таки для этого брака свободна, даже если диспенсация для ее брака с Ричардом уже существовала. По закону одно другому не мешало. Но формального обручения, по-видимому, еще не произошло. Или же граф блефовал на грани преступления, что тоже не исключается. В конце концов, обстоятельства, в которых Уорик тогда находился, делали «или же» достаточно неважным, на кону стояло королевство. После победы графа Уорика в Англии и восстановления Генриха VI на троне о Ричарде Глостере никто не вспоминал, а для получения новой диспенсации вовсе не требовалось аннулировать старую. Тем не менее, всего через несколько месяцев ситуация изменилась. Король Эдвард IV снова сидел на троне, и герцог Кларенс оказался стражем Анны, за которой (снова?) принялся ухаживать Ричард. Только теперь ситуация между Ричардом и Анной осложнялась еще одной, новой линией родства: Анна стала вдовой сына двоюродного кузена Ричарда. Здесь не идет речь об отношениях Ричарда и Анны, но нельзя не напомнить еще раз (уж больно случай подходящий), что в тот момент, ухаживая за Анной, Ричард не мог надеяться ни на какую выгоду. У пятнадцатилетней девочки не было ничего, решительно ничего, даже надежд на наследство: все было обещано королем Эдвардом герцогу Кларенсу – в обмен на то, что братец Джордж предаст своего тестя, Уорика.

Джордж знал, что Анна не настроена уступать свою долю наследства, и он знал Ричарда, который был образован куда как более тщательно, чем братья и мог защитить интересы Анны перед любым судом. Поэтому Анна просто исчезла. Вероятно, для Ричарда не было слишком сложным найти спрятанную девушку, но он оказался в непростой ситуации. Во-первых, Кларенс был официальным стражем Анны, и без его дозволения никакой брак не был возможен. Во-вторых, увозя Анну прочь из дома Кларенса без ведома последнего, Ричард, технически, совершал похищение, что по закону тех времен приравнивалось к насилию, даже если девица была согласна с планом целиком и полностью. Поэтому Анна и была привезена Ричардом не к нему домой, а в монастырское убежище. Во-первых, оттуда ее было невозможно вытащить без скандала на все королевство, и, во-вторых, там репутация девушки была в безопасности.

Увы и ах, содержание леди в монастыре не было бесплатным. Тем более вдовы убиенного принца Уэльского. Тем более против воли короля и его брата, герцога Кларенса. Несомненно, добрые сестры получили от Ричарда немалую компенсацию. Что, в свою очередь, означало, что безденежная Анна была полностью зависима от герцога Глостера, оплачивающего ее содержание, что могло быть интерпретировано как косвенное принуждение к замужеству. Собственно, именно в это и вцепился Кларенс, потребовав в 1471 году аннулирования брака Ричарда и Анны именно на том основании, что этот брак не был проявлением свободной воли девушки, что бы там сама девушка ни утверждала.

Глостер и Кларенс выложили свои аргументы перед королевским советом на Михайлов День 1471 года. В дело вмешался король, и в феврале 1472 года Кларенс согласился на брак Анны и Ричарда при условии, что Анна не потребует от него своей доли отцовского наследства. В марте Кларенс, как опекун, даже сделал в пользу Анны дарственные на несколько поместий в графстве Глостер в качестве приданого, и, очевидно, где-то в этот период в Рим отправилось прошение о диспенсации, которая и была выдана 22 апреля 1472 года. Если обратить внимание, что в диспенсации Анна именуется ’’mulier” (женщина), а не ’’domicella” (дамзель), то не подлежит сомнению, что диспенсация была испрошена именно в свете вдовства Анны.

О тайном браке, который изменил историю королевства

Фатальным для династии Плантагенетов оказался тайный брак Эдварда IV, который тот заключил с Элеанор Тальбот (в замужестве Батлер) в 1461 году. Вернее, проблема была не в самом браке, а в том, что он был тайным и что второй раз король женился (снова тайно) на Элизабет Вудвилл, когда его первая жена была еще жива и здорова.

Отцом Элеанор был легендарный герой Джон Тальбот, 1-й граф Шрюсбери, победитель в 47 сражениях, соратник еще более легендарного короля Еенри V. И потомок короля Эдварда I и Элеаноры Кастильской. Джону Тальботу, правда, пришлось довольно долго служить до титула коннетабля Франции, но, похоже, он был воином-трудоголиком, бывавшим в Англии наездами. Дожил он до 70 лет и погиб своеобразно. Его взяли в плен, и отпустили под клятву не надевать броню против французов. То есть не воевать. Но Тальбот решил трактовать клятву буквально и продолжил войну, сражаясь без доспехов. Погиб, конечно, но стал героем и Англии, и Франции – такие вот «непрактичные» тогда были времена. По линии матери, Маргарет Бьючамп, в родне Элеанор Тальбот был Ричард Уорик-Кингмейкер – он женился на сестре Маргарет, Анне. Таким образом, кузинами Элеанор были Изабель Невилл (будущая герцогиня Кларенс) и Анна Невилл (будущая королева Англии). Другая тетка Элеанор (и, вероятно, ее крестная), леди Элеанор Бьючамп, вышла за Эдмунда Бьюфорта и стала герцогиней Сомерсет. А младшая сестра Элеанор, Элизабет Тальбот, и вовсе вышла за герцога Норфолка (тогда титул держала семья Мовбреев).

Учитывая происхождение Элеанор Тальбот, ее брак с Томасом Батлером не был равным браком, даже если раскрыть, что Томас Батлер был сыном барона Седли. Здесь родословная поскромнее. Скорее всего, отцы Элеанор и Томаса были просто друзьями по оружию. Возможно даже, что Томас воспитывался у Тальботов, как тогда было принято. Просто Джону Тальботу и в голову не пришло расторгнуть помолвку дочери с сыном друга, когда он возвысился. Замуж Элеанор вышла, когда ей было всего 13–14 лет. Как обычно для девочек из аристократических семей, она переехала в дом мужа, где о ней заботилась мать новобрачного: физические отношения между мужем и женой могли по закону начаться только по достижении младшим партнером в браке шестнадцати лет. Заодно готовилась собственность новобрачных. Седли были хоть и не слишком родовитыми, но достаточно богатыми. У них была собственность в Уорикшире, в Лондоне, в Глостершире. Семьи аристократов обычно жили во всех своих имениях, переезжая иногда по несколько раз в году. Часть собственности сдавалась в аренду. Не стоит забывать и того, что Англия переживала не лучшие времена правления Генриха VI, когда законом, как правило, было право силы. Та же матушка Элеанор в буквальном смысле слова вела военные действия с потомками мужа от первого брака. Так что переезды иногда диктовались просто требованиями безопасности.

Элеанор Батлер стала отнюдь не бедной вдовой в 23 года и очень скоро перебралась жить в ту часть своих владений, которые находились недалеко от владений ее сестры Элизабет, к мужу которой как раз перешел титул герцога Норфолка. Элеанор было 25 лет, ее сестре, герцогине Норфолк, 18. Элизабет считалась красавицей, то есть можно предположить, что Элеонор тоже была красива. Поскольку известно, что единственной блондинкой в семье Элеанор была ее мать, вероятно, обе сестры были кареглазы и темноволосы. Возможно – с рыжинкой. Их отец был довольно смуглым джентльменом, и дети унаследовали эту особенность. Рост Элеанор был 168 см, то есть она была очень видной молодой дамой, хотя более, чем это было принято среди светских дам, сосредоточена на вопросах веры. Не менее видным молодым человеком был и почти король Эдуард IV (уже провозгласили, но еще не короновали), остановившийся у Норфолков в Нориче, по дороге от Таутона к Лондону.

Эдварду было 19 лет. Здоровяк ростом в 188 см, тоже темноволосый, стриженный в стиле «Генри V». У него уже была определенная репутация с женщинами, и в тот период его, как обычно очень молодых людей, притягивали те дамы, которые были старше его. В общем, Элеанор приглянулась ему, а приглянулся ли он ей, мы не знаем. Учитывая ранг Элеанор Батлер и склад ее характера, не может быть и речи о том, что она просто прыгнула в постель к проезжему молодцу. Последующие события доказали также, что никто из родни Элеанор не пытался «подсунуть» пригожую вдову молодому королю в своих интересах. Ричард Уорик, «Кингмейкер», например, понятия ни о чем не имел чуть ли не до конца жизни. Возможно, единственным человеком, который был в курсе дела, была сестра Элизабет, герцогиня. Но, скорее всего, и она узнала обо всем только со временем.

Почему, собственно, Эдварду понадобилось жениться на Элеанор секретно? Здесь есть два варианта. Первый – это то, что они могли встретиться в 1460 году, когда Эдвард еще не был провозглашен королем, но был держателем права престолонаследия через своего отца, которого Генри VI признал наследником короны. Да, тогда ему была нужна осторожность во всех действиях. Второй вариант менее красив. Если они встретились в 1461 году, то Элеанор просто-напросто отказалась стать любовницей короля, и тот организовал тайный брак, чтобы заполучить желанную женщину – не имея ни малейших намерений сдержать слово. Будущее показало, что Эдвард вообще не стеснялся нарушать свои обещания, если они становились неудобными для него. В случае с Элеанор он совершил фатальную ошибку. На этой тайной церемонии был свидетель, будущий епископ Стиллингтон. Есть и третий вариант, еще менее красивый. Вернее, настолько некрасивый, что его историки даже не рассматривают, хотя в свете будущих отношений Элеанор и Эдварда именно он невольно приходит на ум – насилие. Эдвард был из породы людей, категорически не принимающих слова нет, и он был способен на жестокость по отношению к женщине. Но Элеанор не была абы какой женщиной, и, чтобы погасить скандал, Эдварду просто пришлось наспех заключить с ней брачный союз, даже пригласив Стиллингтона в свидетели. Несомненно, по настоянию Элеанор.

Если бы позднее Эдвард женился на Элизабет Вудвилл открыто, английская история пошла бы другим курсом. Церковному браку предшествовало оглашение, во время которого все желающие могли вынести свой протест. Кстати, в случае Эдварда не было даже риска. Элеанор была далеко на севере и просто не успела бы со своими протестами, даже если бы захотела их предъявить. Но молодой король предпочел действовать по знакомому шаблону и женился на Вудвилл тоже тайно, что сделало его двоеженцем, а его детей от этого брака – бастардами. Что заставило его так поступить, никто не знает точно. Возможно, простое незнание закона. Возможно, ему хотелось убедиться в том, что королева способна создать династию. Очень возможно, что опасение вызвать раздражение союзников-пэров, которые наверняка бы не одобрили его выбор. Это, и еще твердая уверенность в том, что Элеанор не будет настаивать на своих правах. О том, что Стиллингтона начнет мучать совесть, Эдвард не подумал.

Эдвард IV с семейством принимают первую печатную книгу от графа Риверса. Миниатюра 1476 года

Надо сказать, что Элеанор действительно никогда не заявляла о своих правах. Как показали дальнейшие события, Элеанор считала себя замужней женщиной, но не была от этого факта счастлива и явно глубоко не доверяла своему мужу. Не зря. Отношения у них расстроились буквально за несколько месяцев. Тем не менее, Элеанор достаточно уважала себя, чтобы потребовать от тайного супруга некоторых вещей сразу, как и полагается при вступлении в брак. В первую очередь – милостей для своего свекра, которому те были нужны. Ральфа Батлера еще вызвали на первый парламент короля Эдварда IV, но потом освободили от явок в парламент и уплаты всяких десятин и пошлин, и налогов. Ему разрешили не принимать административных обязанностей в округе и освободили от явки в случае военного призыва. В это же время в бумагах Элеанор начинают появляться доходы от таинственной земельной собственности в Вилтшире, в Савернейке. Таинственной эта собственность была потому, что никак с прочими владениями Элеанор она не граничит и ее приобретение никак в документах не прослеживается. Подарок. Очевидно, подарок короля Эдуарда. Профессор Джон Эшдаун-Хилл, исследовавший историю Элеанор Тальбот, тщательно проанализировал возможность того, что она получила эту собственность от своей семьи. Но ни отец, ни братья ей ничего не завещали. Ничего относительно Вилтшира не говорится и в завещании ее матери. Зато история поместья тесно связана с королями Англии. Во всяком случае, в 1452 году король Генрих VI подарил эти земли своей жене, Маргарет Анжу, а в 1466 король Эдвард подарил их своей – Элизабет Вудвилл. Это была явно королевская собственность. В 1462 году, правда, подаренное было отнято, но компенсировано. Очевидно, где-то в это время отношения Элеонор и Эдварда расстроились до враждебных.

Могла ли Элеанор протестовать против объявления Элизабет Вудвилл женой короля Эдварда IV? Теоретически – да. Прецедентов в подобных ситуациях было предостаточно, и она бы выиграла статус, даже если и не самого мужчину. Но в условиях начала 1460-х годов вызывать короля на суд было бы, как минимум, безответственно. Стране нужен был сильный, молодой король, способный создать династию, а Элеанор для подобной роли явно не подходила, проблемы с потомством были у всех ее братьев и сестер. Как максимум – времена сразу после гражданской войны были еще и дикими, так что пытаться судиться с королем было бы опасно для жизни. Возможно, поэтому Элеонор и молчала, поэтому и поселилась при монастыре. Кстати, она никогда не стала монахиней, и объяснений тому, почему богатая, молодая и красивая женщина укрылась за монастырскими стенами, не так много. Если она и покидала укрытие, то всегда находилась рядом со своей сестрой, герцогиней, под надежной охраной многочисленного эскорта. Трудно сказать, кого именно она опасалась – короля или Вудвиллов.

Элизабет Вудвилл точно знала о том, что ее муж был женат на момент их брака, хотя и неизвестно, в какой момент ей была открыта истина. Она не была самой сдержанной женщиной на свете и несколько раз при свидетелях выражала вслух опасения относительно законности своих детей. Как показало развитие событий, ее опасения были совершенно обоснованы, и Стиллингтон заговорил в самый неподходящий момент. Но к тому времени тайна первого брака короля уже стоила жизни одному его брату, герцогу Кларенсу.