Помоги проекту - поделись книгой:
Джин Рис
Да и кто знает, что там, в этой мансарде?
Она сидела в одном из стоявших рядами шезлонгов, вместе с другими безмолвными, бесстрастными пожилыми людьми, которые смотрели на море. В отличие от неба оно было обычного темно-серого цвета, но спокойное — шум мягко набегавших на берег волн успокаивал.
Пляж был совсем пуст: только играл в одиночестве маленький мальчик, да в отдалении какой-то мужчина бросал своей собаке палку. Снова и снова запускал он палку, снова и снова с лаем бросалась собака в воду, вне себя от восторга. Кошке, той могло бы надоесть — если бы ее прежде научили таким штукам, а собаки, наверное, оптимисты, каждый раз думают, что это впервые. А, может, просто-напросто глупы.
— Я взял машину, — и он сел в соседний шезлонг.
— Это ведь Атлантический океан, да? — спросила она.
— Конечно. А вы что думали?
— Думала, может, это — Бристольский залив.
— Нет, нет. Посмотрите. — Он достал карту. — Вот — Бристольский залив, а вот где мы. Это — океан.
— Очень уж серый, — сказала она.
Но пока они ехали по тянувшейся вдоль берега дороге, она думала, какой приятный городок. Отчего бы ей не снять тут квартирку, выкрашенную в желтый или розовый, в зеленый или, может, голубой цвет? Их называют курортными квартирами. И не провести здесь с неделю? Потом она представила себе этот город, забитый людьми, машинами, междугородными автобусами. Совсем другое дело.
А потом у нее такая масса планов.
Когда они повернули от моря, он запел. Арии из разных опер, но язык был ей совершенно незнаком. Он то и дело останавливался и объяснял ей, о чем идет речь.
— Это он поет, когда первый раз увидел ее. Это — когда он умирает.
— Они всегда поют, когда умирают. И притом очень громко, — сказала она.
Но он продолжал распевать. У него был хороший голос. Сколько времени прошло с тех пор, как она сидела рядом с мужчиной, который бы вел машину и пел. Годы, много-много лет. А может, это было только вчера и все, что случилось за это время, — всего лишь странный сон?
За день до этого — то есть, опять-таки вчера — она сидела в кухне своего коттеджа, глядела в окно на жуткое небо и слушала тишину. Не проехало ни одной фермерской повозки. Ни одного грузовика. Услышав легкий стук в дверь, — «Должно быть, м-р Синг», — подумала она. Все остальные в деревне грохотали так, словно старались разнести несчастную развалюху до основания. Она притаилась, прислушалась.
— Наверняка он подумает, что меня нет, и уйдет.
М-р Синг время от времени появлялся в деревне — он продавал блузки, шарфы, нижнее белье; обычно ему удавалось убедить ее купить что-нибудь яркое и бесполезное. Это началось однажды, когда она чувствовала себя еще более одиноко и тоскливо, чем всегда — ей смертельно хотелось хоть как-то развлечься. Потом она видела его довольно часто.
— Это стоит 5 фунтов, но вам я отдам дешевле. И еще я вам дам счастливую бусинку. Я святой человек, я буду молиться за вас.
— Но эта вещь мне не нужна, м-р Синг.
— Не говорите так. Не говорите так. Вы разбиваете мне сердце. Вы разбиваете мне сердце. Вы не обязаны покупать — вы только посмотрите, — говорил он мягко.
Как ему удается запихнуть столько в один чемодан, размышляла она.
— До свиданья, мэм, благодарю вас, мэм, благослови вас бог, мэм.
Он всегда называл ее «мэм» или «мам».
Она вспомнила, что дверь не заперта.
— Он войдет и будет меня искать, — подумала она, и решила выйти в коридор, сквозь стекло в верхней части двери покачать ему головой и запереть дверь.
Но вместо белого тюрбана и черных усов, которые она ожидала увидеть, там терпеливо ждал незнакомый человек в сером костюме.
— Я — Ян… — сказал он, улыбаясь. — Я писал вам. Не помните? Мы познакомились в Лондоне, в прошлом году, вы мне дали свой адрес и сказали, что если я еще когда-нибудь приеду в Англию, я могу к вам заехать. Вы не получили моего письма?
Тут она вспомнила про письмо из Голландии. Оно было написано по-английски, на трех страницах. Пришлось немало потрудиться, разбирая трудный почерк и отрывки незнакомых стихов. Там сообщалось, что он едет в Лондон, так что нельзя ли ему будет зайти к ней — го мая, во вторник, где-то после полудня. Она ответила, что будет рада повидаться с ним, добавив только: «Но весной у нас дождливо».
Во вторник, — а сегодня понедельник.
— Конечно, конечно, — сказала она, стараясь, чтобы вышло приветливо. — Ну, входите. Как раз вовремя — выпьем.
Но пить он отказался. В этот час в гостиной стоял полумрак, и он сел спиной к единственному источнику даже и этого света и принялся легко и плавно рассказывать про свой отель в Эксетере и про то, с каким трудом он ее отыскал. Одет он был по-лондонски гладко и опрятно. Он извинился за свой английский, но говорил совершенно без акцента. Порой колебался в выборе слова — и только.
— Вы можете провести со мной завтрашний день? Может, мы смогли бы поехать к морю? Вы бы хотели?
— Да, хотела б. Я так давно не видела моря.
На следующее утро он явился одетый уже по-загородному, с большим букетом цветов.
— Какие чудные гвоздики, — а сама размышляла о том, найдется ли у нее для них достаточно большая ваза.
Уже сидя рядом с ним в машине, она увидела, что он старше, чем ей показалось вчера, и гораздо симпатичнее.
— Вы писали, что здесь всегда идет дождь, а посмотрите, какой прекрасный день.
— О да, правда?
Такой прекрасный день. Палевое небо. Легкие, белые, невинные облака. Казалось неблагодарностью вспоминать ледяные ветры, постоянно моросящие дожди. Сейчас дул легкий, ласковый ветерок — почти теплый. «Южные ветры». Повсюду вокруг фруктовые деревья в цвету. Когда они проезжали мимо одного из них, она сказала:
— Понятия не имею: вишня это, слива…
— Я не знаю. Я человек не деревенский. Я человек городской.
— Да, видно.
Ее удивляло то чувство безопасности и счастья, которое она испытывала. Она очень редко чувствовала себя в безопасности, чувствовала себя счастливой, и если это случилось благодаря этому человеку, которого она видела только раз и то очень недолго, пока был выпит бокал, и больше никогда не ожидала увидеть, для чего все портить?
И все равно его лицо было ей так знакомо. Потом она вспомнила — та фотография Модильяни и фотография на обложке. Он был почти как вылитый.
Когда он спросил:
— Вы устали?
ответила:
— Ну — я была бы не прочь вернуться домой и выпить чего-ни- будь.
— Хорошо. Только вы не будете возражать, если мы поедем через Эксетер — я смог бы прихватить у себя в номере вино, которое, я думаю, вам понравится.
Он вышел из отеля с двумя бутылками розового вина. Возвращаясь домой быстро мчались по пустынной дороге, почти не разговаривая.
— Принести бокалы? Лед? Или, может, поставить их ненадолго в холодильник?
— Бутылки еще совсем холодные, — сказал он. — Попробуйте.
Она сидела лицом к свету. Он откупорил бутылку, зажег две сигареты: одну подал ей. Потом взял со стола томик голландских стихов.
— Вы читаете по-голландски?
— Нет. Там есть английский перевод. Я по-голландски ни говорить, ни читать не умею.
— Но вы знаете Амстердам?
— Немножко. Не очень хорошо. Гаагу — лучше. Я, конечно, помню каналы и прекрасные старинные домики. Но это было давно. Интересно, стоят там еще эти дома?
— Да, некоторые стоят. В одном из них живет мой дядя со своей сестрой.
— О, вот как?
— Да, и каждый вечер они приглашают друзей и играют в карты до самого утра. Позвоните им в два, в три утра — они все играют.
Ей нравилось его лицо, когда он рассказывал об этих людях. Казалось, что это его забавляло, но в то же время доставляло удовольствие и вызывало теплое чувство. Хорошо, что он так о них думал.
— Они играют на деньги или из удовольствия? — спросила она.
— Из удовольствия. Из удовольствия. Вы знаете, — сказал он, — я восхищаюсь своим дядей. Когда я был еще совсем маленький и умерла моя мать, он фактически вырастил меня. Это было в Индонезии. Мой отец — художник. У меня есть его картины, которые я очень люблю. И его я люблю. Но он чересчур — чересчур мягкий. Это нехорошо.
— Да, пожалуй, нет.
— А мой дядя другой. — Он достал из кармана бумажник и протянул ей маленькую фотографию.
— Это — мой дядя.
Вид у дяди, как ей показалось, был довольно хитроватый.
— Понимаю, о чем вы говорите, — ответила она.
— А вот — мой отец.
— Вы на него похожи.
— Да, я знаю. Я люблю его, я очень к нему привязан, но у него нет — как это сказать — настоящей хватки.
— Да. Но какая выйдет бойня, если у всех будет хватка. Вы не думаете, что и без того все так ужасно?
Он осторожно убрал фотографии.
— Мне грустно, что мне завтра придется уехать в Лондон.
— Мне тоже, — сказала она.
Тут, откинувшись назад, он вдруг выпалил:
— Скажите — что вам во мне нравится больше всего?
Она удивилась, но ответила сразу.
— Больше всего мне нравятся ваши брови.
— Мои брови, — сказал он. — Мои брови?
Он был так поражен, что она пояснила:
— Видите ли, на таком лице, как у вас, ожидаешь — вернее, я ожидала — увидеть гладкие брови. И черные, почти что как бы нарисованные. А у вас — лохматые. И на солнце гораздо светлее волос. Это очень неожиданно, и мне очень нравится.
— Мне никто никогда прежде такого не говорил.
Несколько секунд они, не отрываясь, смотрели яруг на друга, потом оба рассмеялись.
— О, я должен вас сфотографировать в таком виде. Я схожу за аппаратом: он в машине.
— Нет, не фотографируйте меня. Я этого терпеть не могу. Никогда особенно не любила, а теперь это просто фобия. Пожалуйста, не надо.
— Конечно, не буду, если вы не хотите. Но если вы позволите, я все равно хотел бы сделать несколько снимков коттеджа.
— Чего угодно, кроме меня.
У двери он обернулся.
— Мы ведь узнали друг друга, правда?
Она не ответила. Но подумала — да, я-то вас почти сразу узнала. Но никогда не представляла, что вы меня узнаете.
Как часто сидела она в этом кресле, глядя на вечно моросящий дождь, прислушиваясь к шуму ветра. Всю ночь он свистел, завывал и стенал, громыхая окнами и дверями, и чтобы заснуть ей приходилось вставать и затыкать их газетами. Весь день он терзал деревья. Как он стал ей ненавистен, этот ветер, разбойник и предатель. Даже когда не было дождя, солнечный свет был просто тусклым мерцанием.
Но сегодня солнце — настоящее солнце, а свет — золото. И трава кажется не зеленой, а желтой. Ничего удивительного, что ей чудится, будто она попала в другое время, другое место, другую страну. Увидев, как он вышагивает по лугу перед окнами гостиной, она подумала:
— Что он там такого нашел для фотографирования? Уж не коров ли за изгородью?
— Боюсь, луг очень неровный, там полно ям. Мне некогда заниматься садом.
Поделиться книгой: